Евгений гребенка биография. Евгений гребенка - биография, фотографии

Родился 21 января 1812 года в селе Марьяновка возле города Пирятина Полтавской губернии, в семье небогатого украинского помещика. Большое значение для его будущего творчества имели слышанные в детстве от няни украинские песни, предания, сказки. Начальное образование Гребенка получил под руководством домашних учителей, а в 1825 году поступил в Нежинскую гимназию высших наук. В ту пору в гимназии, где в старших классах учились Гоголь, Н. В. Кукольник, Н. Я. Прокопович, царило увлечение литературой, выпускались рукописные журналы; в них появились первые стихи и рассказы Гребенки, написанные на украинском языке.

Окончив в 1831 году гимназию, Гребенка поступил на военную службу в 8-й Малороссийский казачий полк, но вскоре вышел в отставку и н 1834 году переехал в Петербург. Здесь он поначалу служил в канцелярии Комиссии духовных училищ, а с 1838 года занялся педагогической деятельностью: преподавал русский язык и словесность в Дворянском полку, с 1841 года - во Втором кадетском корпусе, а в конце жизни - в Институте корпуса горных инженеров и офицерских классах Морского корпуса. Умер Гребенка 3 декабря 1848 года.

В печати Гребенка впервые выступил в 1831 году со стихотворением "Рогдаев пир" ("Украинский альманах") и переводом на украинский язык отрывка из пушкинской "Полтавы" ("Московский телеграф", No 17). Полный вольный перевод поэмы с посвящением Пушкину вышел отдельным изданием в 1836 году. Вскоре Пушкин познакомился с начинающим литератором.

В Петербурге Гребенка сблизился со многими писателями. Со второй половины 30-х годов и до конца жизни он регулярно устраивал у себя литературные вечера, на которых бывали В. Г. Бенедиктов, В. И. Даль, Н. В. Кукольник, И. И. Панаев, изредка - Белинский. Гребенка познакомился с Шевченко и принимал участие в его освобождении от крепостной зависимости.

В Петербурге развернулась литературная деятельность Гребенки. В 1834 году он выпустил свои "Малороссийские приказки" (2-е изд. - 1836) - сборник басен и лирических стихотворений на украинском языке. В баснях, составивших большую часть книги и написанных под влиянием крыловских, сказывалось знание народной жизни; автор обличал в них социальную несправедливость, высмеивал помещиков и чиновников.

В 1837 году писатель издал "Рассказы пирятинца", написанные в духе гоголевских "Вечеров на хуторе близ Диканьки" (влияние Гоголи заметно и во многих последующих его произведениях). Рассказы принесли автору известность. С этого времени повести, рассказы и очерки Гребенки постоянно печатаются в петербургской периодике и альманахах. Известность приобрели повести "Верное лекарство", "Приключения синей ассигнации", "Кулик", роман "Чайковский" и др. Наиболее зрелые прозаические произведения написаны в духе "натуральной школы".

Гребенке принадлежит небольшое число поэтических произведений на русском языке. Это четыре десятка стихотворений и поэма "Богдан. Сцены из жизни малороссийского гетмана Зиновия Хмельницкого". Поэме и большинству стихотворений Гребенки присущи черты романтизма. Многие стихи посвящены Украине и написаны под влиянием украинского фольклора. Несколько стихотворений, положенных на музыку, стали популярными песнями.

ГРЕБЕНКА ЕВГЕНИЙ ПАВЛОВИЧ
(Гребинка, Гребёнкин; псевд. Пирятинец и др.)

Прозаик (на русском языке), поэт (на украинском и русском языках). Родился 21 января (2 февраля) 1812 на хуторе Убежище Пирятинского уезда Полтавской губ. в семье мелкопоместного дворянина. Окончил Нежинскую гимназию высших наук (1825-1831), где начал писать стихи, басни, пьесы (В чужие сани не садись, при жизни не опубл.). В 1831-1833 служил в Малороссийском казачьем полку. С начала 1834 жил в Петербурге, служил в Комиссии духовных училищ при Синоде, с 1838 до конца жизни преподавал русскую словесности (несколько лет также естествознание) в Дворянском полку, Втором кадетском корпусе и других военных учебных заведениях. Вошел в петербургские литературные круги, посещал салоны В.Ф.Одоевского, П.А.Плетнева и др., сблизился с Н.А.Кукольником, В.Г.Белинским, В.И.Далем, П.П.Ершовым, И.И.Панаевым. Одним из первых оценил талант Т.Г.Шевченко, принимал участие в его выкупе из крепостной неволи.
Печатался с 1831 (перевод на украинский язык 1-й главы поэмы Полтава А.С.Пушкина, полный перевод 1836; стихотворение на русском языке Рогдаев пир). В 1835 в альманахе «Осенний вечер на 1835 г.» опубликовал рассказы Малороссийское предание и Сто сорок пять, привлекшие внимание публики своеобразным колоритом и мягким юмором. Автор сборников басен Малороссийские присказки (1834), развивающих народно-сатирические традиции и опирающихся на опыт И.А.Крылова и украинских писателей Г.Сковороды, И.Котляревского, П.Гулак-Артемовского, проникнутых мотивами социальной критики (Медвежий суд, Рыбак, Волк и огонь, Ячмень и др.). Сборник повестей и рассказов Рассказы пирятинца (1837) закрепил в творчестве Гребенки гоголевское влияние (как «украинского романтизма» периода Вечеров на Хуторе близ Диканьки, так и глубокого социального и психологического анализа зрелого творчества Гоголя в повестях Гребенки Лука Прохорович, 1838, Верное лекарство, 1840; в рассказе Сеня). Изображение повседневных реалий украинской жизни, с годами все более грустное (Братья, 1840), быта чиновников (Дальний родственник, 1841; Полтавские вечера, 1848), помещичьего произвола (рассказ Кулик, 1841, высоко оцененный В.Г.Белинским), страданий и гибели скромного и честного человека в жестокой и прагматичной среде петербургского или провинциального «общества» (Записки студента, 1841, отчасти на автобиографическом материале; романы Доктор, 1844, Заборов, 1847) сближают Гребенку с представителями «натуральной школы», не исключая особой сентиментальной тональности его письма. Среди других прозаических произведений писателя, также полных сострадания к человеческим бедам, - «светская» повесть Маскарадный случай (1843), Быль не быль и не сказка, аллегорическая повесть Путевые записки зайца (обе 1847), очерк Петербургская сторона в альманахе Н.А.Некрасова и Белинского Физиология Петербурга (1845), психологические повести Иван Иванович (1845) и Лесничий (1846), повесть Приключения синей ассигнации (1847), где рассказ в духе «фантастического реализма» Гоголя и Ф.М.Достоевского ведется от лица пятирублевой ассигнации; рассказы из народной жизни Чужая голова - темный лес (1845); рассказы и маленькие повести Вот кому зозуля ковала!, Мачеха и панночка (оба 1838), Так иногда люди женятся (1839), Перстень (1841), Водевиль в частной жизни (1842), Пруд (1843), Игрок, Странная перепалка, Злой человек (все 1844), Пиита (1846), а также повесть Нежинский полковник Золотаренко (1842) и роман Чайковский (1843), посвященные историческому прошлому украинского казачества.
Романтическая лирика Гребенки, пронизанная патриотическо-ностальгическими мотивами (поэма Богдан, 1843, посвященная дружбе украинского и русского народов; Признание, 1839; Малиновка, 1840; Опять передо мною знакомые поля..., до 1846), особенно удачна в жанре песни или романса (Молода еще я девица была..., Почтальон, обе 1841). Всемирную известность, статус своеобразной исповеди «русской души» и «музыкальной визитки» России приобрел популярный во всех слоях российского общества романс на стихи Гребенки Черные очи («Очи черные, очи страстные...», 1843). Активный пропагандист украинской литературы, Гребенка издавал один из первых национальных альманахов «Ластiвка» («Ласточка», 1841) с участием Г.Ф.Квитки-Основьяненко, Шевченко, Л.И.Боровиковского и других видных украинских литераторов.
Умер Гребенка в Петербурге 3 (15) декабря 1848.

Гребенка Eugene Grebenka Карьера: Писатель
Рождение: Россия, 21.1.1812
Когда вражда народов вроде рынка, где рвутся и продаться, и продать, как вы нужны сейчас, Евгений Гребенка, чтоб двуязычно отповедь им дать.-Евгений Евтушенко.

Родился Евгений Павлович Гребенка 21.01.(02.02.) 1812. Его папа наследник суворовского гренадера Ивана Гребенкина, тот, что дослужившись до офицерского чина, получил право на наследственное дворянство. Мать Надежда, дочь знатного пирятинского казака Ивана Чайковского. Родила она Павлу 8 детей, Евгений был старшим. Им занималась няня Мария... Веселая была, добра. Знала сотни сказок и песен. Никогда эти сказки не повторялись, а в венок любимых песен она вплетала собственные слова, и эти песни становились такими своими, такими близкими и понятными, вроде лились из самого сердца. Вот под эти ее песни и прошло ребячество Евгения.

Длинными вечерами на семейных чаепитиях, Надежда Ивановна вспоминала полковников, сотников и значковых товарищей Чайковских - своих дедов и прадедов. Павел Иванович рассказывал о геройских поступках отца, его суворовских походах, о о своих походах, о штурме Анапы. Так сама История входила в существование мальчика. История его Рода, история его Родины...

3.08. 1825 Евгений был принят в 4 класс Нежинской гимназии высших наук.Эта гимназия могла соревноваться из Царскосельским лицеем. В ней учились будущие литературные звезды Николай Гоголь, Нестор Кукольник, Александр Данилевский, Виктор Забила. Именно они задавали тон в гимназии. В гимназии выходили рукописные журналы Звезда Северная заря и альманахи Метеор литературы, Литературное эхо и Парнасский навоз...

Евгений выдает украиноязычный альманах Аматузия. Гимназистам в той Аматузии больше всего нравились его сатирические вирши...

Петя Маркос принес в гимназию запрещенные стихотворения Рылеева и пушкинскую оду Вольность. И стихотворения Рылеева, и Пушкинскую оду безотложно же и переписали и они разошлись между гимназистами. Надзиратель Кальдер изъял оду у Евгения. Начались репрессии, которые поделили профессуру на два лагеря либералов, - во главе с профессором Белоусовим, и почитателей палочной дисциплины - во главе с профессором Билькевичем. Билькевич написал донос самому Бенкендорфу. По поручению последнего в начале 1830 в гимназию прибыл с чрезвычайными полномочиями действительный статский советник Э.Б.Адеракс. Жене не только удалось выкрутиться в истории с одой, но и приглянуться Адераксу в такой степени, что тот предложил ему подмога, когда понадобится Мартоса, Данилевского и Прокопиевича исключили из гимназии из волчьим билетом, а Кукольника и Забилу несложно исключили...

Теперь Женя стал первым поэтом гимназии. Ему поручалось строчить оды в честь высокопоставленных посетителей и здравницы в честь праздников. Как всамделишный стихотворец он романтически влюбился в сестру своего побратима Николая Новицкого Марию. Когда в 1831 закончил гимназию, вспыхнуло польское восстание и Мария пожелала зреть его в офицерском мундире. Евгений записался обер-офицером в эскадрон Резервного Малороссийского полка. Но граф Паскевич подавил восстание и без них, так что царь приказал распустить все резервные части. Женя вернулся домой

Перед рождеством 1834 Евгений выехал в Петербург, где с помощью сына крёсного отца Василия Марковича устроился регистратором в ученой экспедиции при комиссии духовных училищ с жалованьем 750 рублей в год.

В Петербург перебрался из Вильно и Нестор Кукольник, тот, что своей пьесой Рука Всевишнего Отечество спасла стал основоположником новой идеологии Российской империи: "Православие, Самодержавие, Народность". Эта идеология всецело отвечала и мировоззрению Евгения и он стал завсегдатаем литературных сред братьев Кукольников. Адеракс не забыл своего обещания и свел его со знаменитым педагогом, журналистом и издателем Отечественных записок Николаем Гречом. Греч стал печатать Евгения в своем издании, а в 1836 выпустил отдельной книжкой сборник его Малороссийских приказок Имя Гребенки стало известным всем читающим украинцам. Ведь стихотворения-басни украинским языком были опубликованы в первый раз. Тогда же он познакомился и стал побратимом автора бессмертного Конька-Горбунька Петра Ершова...

С августа 1835 он, по протекции Плетнева, стал преподавать словесность в Дворянском полку, где географию читал Егор Гудима, историю Вася Прокопович, с которыми он в школьные годы делил квартиру. В том же 1835 вернулся в Петербург Аполлон Мокрицкий. Первое время он жил у Григоровича, а далее снял уютную квартирку в том же доме(56 на 4-й линии Васильковского острова), где имел: великолепно меблированные 2 комнаты, приемная и офис, помимо того, опочивальня и кухня Евгений Гребинка. С деньгами у Мокрицкого было не весьма, вследствие этого пригласил поделить с ним квартиру земляка и товарища по учебе в Академии Художеств Ивана Сошенко...

Пару раз на литературные вечера к Евгению затаскивал Аполлон своего сожителя. К сожалению, Иван ничего помимо Четьи-минеи не читал, да и чувствовал себя, как беспородный кобель в элитной стае. Перестал приспевать. Вместоположение него на одну из вечеринок притащил Аполлон земляка Сошенко Первого рисовальщика знаменитого комнатного живописца Ширяева Тараса Шевченко. С того времени Тарас все редкие свободные вечера стал проводить на пятницях у Гребенки или на средах у братьев Кукольников.

С помощью В.Прокоповича и Петра Плетнева Евгений получает место преподавателя словесности в кадетском корпусе. Высокая заработная плата позволяет не только снабжать всем необходимым братьев и сестры, но и в конце 1837 выдать отдельной книгой Рассказы Пирятинца, которые раскупили практически за считанные недели. Летом он поехал в отпуск в Родительский хутор Убежище под Пирятином и узнал, что его любимая вышла замуж за приезжего офицера. Старенькая няня, чтобы утешить, напевала ему невеселые песни о несчастной любви. Евгений старательно их записал и повез в Петербург. Как-то в кадетском корпусе ему пришлось подменить учителя музыки Ломакина. Он сел за фортепиано и запел им свою обработку тех няниных песен. Сначала Поехал вдали казак на чужбину. Потом была Украинская мелодия - Когда я ещё молодушкой была!. Кадеты были в восторге. Ломакин, выйдя затем болезни, положил слова на музыку и сквозь немного недель эти песни запел Петербург, а после этого запела и поет до сих пор вся Россия! Мало того, эта украинская мелодия вызывала весь строй поэтических перепевов от Тройки Николая Некрасова (Что ты с жадностью глядишь на дорог.) до Железной дороги Александра Блока (Под насыпью, во рву некошенном.) и Старой солдатской Евгения Симонова (Как служил служивый Службу ратную).

Мокрицкий зажегся идеей выкупа Тараса из крепостных. Привлек более того к этому Карлу Брюллова. К сожалению Карл Великийне смог уверить Енгельгарда освободить Тараса на волю задаром. Брюллов решил подсобить с выкупом. У него гора заказов на портреты, а он рисует только тех, кто ему нравится. Других отправляет к Тарасу. Из-за тех заказов Тарас влип в историю. Брюллов направил к нему похожего на обезьяну графа Клейнмихеля. Тот самоуверенно попросил Тараса передать его правдиво, что тот и сделал. Но то правдивое изображение графу не понравилась и он отказался от портрета. Этот портрет увидел у Тараса его парикмахер и попросил совершить из него вывеску для своей париумахерской. Тарас дорисовывал бритвенные принадлежности и рушник сквозь плечо. Отдал портрет. Стал он вывеской для парикмахерской в Летнем Саду. Ее невзначай увидел царь и велел Клейнмихелю понять. Тот потребовал у Енгельгарда сбыть ему Тараса. Павел, загнул за Тараса 2500 рублей, что в 5 раз превышало цену квалифицированного крепостного и в 50 раз цену портрета. Клейнмихель согласился. Енгельгард похвастался таковый выгодной сделкой перед женой. Софи понимала, что ждёт Тараса у врага. Она немедля направила посыльного к Гребенке. Евгений ринулся к Нестору Кукольнику и уже совместно с ним помчали к Василию Жуковскому, где Кукольник рассказал учителю царских детей что-то тет-а-тет... Через 30 мин Василий Жуковский поехал к царице и она велела Енгельгарду застопорить продажу. По ее предложения 2500 рублей должна была вручить лотерея, разыгранная на одном из благотворительных вечеров царской семьи. Князь Виельегорский и граф Толстой под эту лотерею взяли ссуду в банке, и 22 апреля 1838 Шевченко получил вольную.

Как раз в это время в литературных приложениях к Российскому инвалиду публикуется Лука Прохорович Гребенки. Сюжет и герой этого рассказа был увековечен со временем прекрасным художником, учеником Мокрицкого В.В.Пукаревым в картине Неравный брак. Трагедия, описанная Гребинкой наложилась на личную трагедию художника и стала бессмертной картиной.

В этом же году в Петербург по торговым делам отца приехал русский всенародный стихотворец Алексей Кольцов. Его к Гребинке привел Виссарион Белинский. Евгений был очарован и мелодичностью его стихотворений-песен, и скромной простотой Кольцова. Теперь на своих уроках словесности Гребинка читает кадетам не только стихотворения Пушкина, но и Кольцова. Знакомство с поэтом, тот, что воспевает в своих стихотворениях Малую Родину, пробудило в нем давнюю мечту выдавать журнал, в котором были бы объединены лучшие произведения, написанные по-украински. Он договаривается с Краевским об издании в 1839 году четырех Литературных добавлений на украинском языке к Отечественным запискам.

Сам же активно публикуется во всех изданиях Петербурга, независимо от их направленности. Даже петербургский сплетник Иван Панаев в своих Литературных воспоминаниях напишет: Гребинка, тот, что отличался величайшим добродушием. был любим всеми литераторами.. Евгений печатает и свои украинские басни, и свои российские переводы украинских народных песен, и бытовые, и романтические, и исторические повести. На основании своего дневника он пишет Записки студента. Это без малого автобиографическая повесть Здесь и отображение гимназии, и эпизод со спасением проходимца, тот, что выманил затем у отца все монеты. Описывалась и работа в Запасном Полку и измена любимой. Вот только петербургский отрезок времени не совпадал. Записки была опубликована в Отечественных записках и приподнято оценены Белинским

Тарас в это время по вечерам ходит по литературным салонам и сочиняет вирши, а днем получает на существование, рисуя портреты многочисленных заказчиков, которых сплавляет ему Карл Великий (Брюллов). Сплавил ему Брюллов и заказ на портрет Гребинкиного приятеля Петра Мартоса. Того Мартоса, тот, что был исключен из Нежинской гимназии по делу о вольнодумстве. Тарас резво написал его портрет. Но тут случился конфуз. Мартос проигрался вдребезги и ему ничем было уплатить за работу. Евгений предложил в счет долга напечатать Тарасов сборник Кобзарь. Для Мартоса это было совершенно нетрудно. Издатель Фишер задолжал ему в карты столь, что не одну книгу разрешается напечатать. Цензор Корсаков - близкий родственнико его жены. Пошли они к Тарасу с этим предложением. Тот согласился и в 1840 Кобзарь вышел в свет...

А вот с обещанным приложением к Отечественным запискам ничего не вышло. Против украинских дополнений категорически возражал Белинский. Тарас, окрыленный выходом Кобзаря, предложил вместо тех дополнений издать украинский альманах. Что же, если Фишера на Кобзарь уломал Гребинкин друг Мартос, то издателя Полякова на Ласточку подвигнул товарищь Евгения известен водевилист Федор Кони. И вот, в 1841 Ласточка расправила крылья и полетела по России. И поразительная вещь. Почти все издания, опекаемые Николаем 1, отозвались восторженно на явление Кобзаря и Ласточки, а демократические издания во главе с Белинским выступили с резкой критикой.

В начале января 1842 к Евгению пришла весть о смерти отца. Летом, получив отпуск, Евгений совместно с Людмилой, поехал в родное Убежище. Поклонился могиле отца. Потом, по требованию матери, поехал к его побратимам. Первым посетил своего благодетеля Василия Марковича в Калюжинцах. От него Евгений поехал в Рудки, где жил прочий побратим -Василий Ростенберг. Посадили его за столик, с графинчиком ароматнейшей и крепчайшей забиловки под толстые ломти хлеба с вкуснейшим полтавским салом. После второй рюмки все около стало прекрасно- романтическим и тути в комнату влетело какое-то чертенятко. Это была 15-летняя внучка Василия Маринка. Родителей ее унесла холера 1831 года и с тех пор она воспитывалась дедом. Совсем как Суворочка его любимого командира. Маленькая, ещё угловатоя, стремительная девчушка вертела всеми, как хотела. Тридцатилетний Евгений чувствовал себя рядом с ней беззащитным малышом. Погостив три безумных дня, он поехал домой а потом в Петербург. Но ещё продолжительно ему ночама снилось это угловатый черноглазый чертенок, около которого вертелась вся вселенная...

В Санкт-Петербурге ожидала привычная круговерть. Днем дело в кадетском корпусе, по вечерам встречи на литературных вечеринках, ночами писание очередного рассказа или повести. Незаметно, в трудах, пролетел год. Сестра Людмила заканчивала институт благородных девиц и ее летом следовало отвезти домой. Шевченко получил длительную командировку от Академии к Украине. У Евгения наступили летние каникулы. Решили ехать вкупе. Выехали почтовой каретой. Вместе доехали до Нежина, потом Гребенка с сестрой помчал к себе в Убежище, а Шевченко покатил к Тарновскому. Приехал Шевченко к Евгению в Убежище летом и без малого разом они выехали на балл к Волховской в Мойсеевку. И вот начался популярный балл. Тарас утонул в морских глубинах око Анны Закревской, а Гребинку сама пригласила на танец черноглазая красотка, в которой он с удивлением познал того маленького чертёнка- внучку Василия Ростенберга. Он был в увлечении от этой черноглазой царевны, в которую превратилась девочка-подросток. Когда потом Мойсеевки Тарас поехал с ним к Закревским в Березовую Рудку, Евгений ему все уши прожужжал о Маринке. К сожалению, как раз с того времени начался разрыв Тарас с Евгением. Евгений был ревностный христианин и уважал 10 заповедей, в том числе и не пожелай жену ближнего. Тарас же по уши влюбился в чужую жену и на все наставления Евгения только презрительно фыркал. К тому же Тарасу не нравился чертёнок, которым так увлекся Евгений, так как Маринка была родственницей его ненависного пана Енгельгарда. Были и объективные причины для их ссоры. Евгений всей душой принял новую идеологию российской империи За Бога, Царя и Отечество. Он боготворил Николая 1. Тарас же, воспитанный масонкою Софи Енгельгард, хоть и был верующим, но не сверх меры. К тому же он, как и божественная Софи, был республиканцем и не любил Николая 1, тот, что забрал корону у законного наследника престола Константина Павловича...

Перед отъездом Евгений попросил у Василия Ростенберга руки его внучки, но получил отказ. Тот заявил, что Маша ещё молода для брака. Если Евгений любит, то год подождет. Машенька же поклялась, что она будет дожидаться.

Возвращались в Петербург сквозь Киев. Остановились там на темное время суток в "Зеленой гостинице" на улице Московской. Зашли в кабачок. Там подвыпившая публика пела что-то на мотив французского военного марша, написанного Флорианом Германом. И вот, вслед за тем второй или третьей рюмки, на Евгения находит вдохновение. На тот самый мотив он пишет свои бессмертные:

Очи черные, очи страстные!

Вернувшись в Санкт-Петербург, напечатал их в Литературной газете. Песня понравилась самому Николаю 1, тот, что замечательно разбирался в поэзии. Благодаря царской опеке эта песня стала петься на всех гусарских вечеринках, и аранжироваться самими популярными композиторами. Сразу же песня стала мировым шлягером, символом русской души и остается им до настоящего времени...

Разрыв с Шевченко отвернул от него украинскую общину. Нечего дивиться, что позже 1843 у Гребенки нет украинских произведений. Ведь пишут на том языке, на котором общаются. А общался он в настоящее время с Белинским.. Вот под его влиянием и отказался Гребенка от украинского языка, но не отказался от Украины. Он продолжает сочинять об Украине и украинцах. Конечно, писал и о петербургских чиновниках, но в них также угадывались черты украинского характера. Отсутствие земляков его тогда не очень-то и волновала. Он напряженно работал над романом Чайковский в основу которого легли семейные перессказы и рассказы столетнего запорожца Никиты Коржа. Наконец, роман был напечатан в Отечественных записках. Есть он у меня на полке. Стоит рядом с книжками Дюма и Мориса Дрюона. Такой же увлекательный, как и те..

Не было в то время в Санкт-Петербурге издания, в котором не печатались бы произведения Гребенки. А он ещё и преподавал во 2-м кадетском корпусе. Как раз позже выхода в свет Чайковский его пригласили уяснять текст лекции по ботанике и минералогии в Институт Корпуса Горных инженеров. Братья, Михаил и Аполлон, которых он опекал, уже служат офицерами кирасирского полка в Елизаветограде. Сестра Людмила закончила институт благородных девиц и вернулась в Убежище, где хозяйством уже занимается меньший брат Константин. Брат Николай закончил Академию Художеств и уже сам себя кормит. Евгений в настоящий момент не должен был никому пособлять, никого утрясать. Он мог в настоящий момент мнить себя зажиточным человеком. Вот только в 1841 он заразился туберкулезом и в сыром петербургском климате непрерывно болел. В 1844 он опять едет на Украину. Дед невесты дал согласие на брак и 30 июня 1844 Евгений и Маша обвенчались. Через немного дней отбыли в Петербург. Здесь Евгений Павлович принимает приглашение уяснять текст лекции по словесности в Морском кадетском корпусе, не оставляя лекций в Институте Корпуса Горных инженеров. Не оставляет он и литературы. В этом году он пишет и публикует свой роман Доктор, которым так увлекался Чехов. Если позже Доктора читаешь чеховские повести, они кажутся продолжением Гребинкиних.

Благодаря преподавательской работе и гонорарам Евгений уже в 1845 может предложить матери 10000рублей в приданое сестре Людмиле и улаживает дела с заставленным и перезаставленным имением жены. 29 ноября он приглашает Плетнева сделаться крещенным отцом доченьки Надежды. Тогда же у Плетнева с ним знакомится Пантелеймон Кулиш, тот, что сберег до конца жизни наилучшие воспоминания о добродие Гребенке. Так больше он никого не называл

В журнале Финский вестник печатается Гребинкина повесть Иван Иванович, а в альманахе Белинского Физиология Петербурга его сатирический очерк Петербургская сторона, заказанный Некрасовым. В Отечественных записках расклад из народного быта Чужая башка темный лесс. В 1846 выходят его повесть Лесничий и расклад Пиита. Весной этого года Шевченко объявил о том, что решил объединить все свои произведения, написанные на протяжении трех последних лет, в сборник Три лета. Это подтолкнуло Гребинку к выпуску многотомного сборника своих произведений. Из-за хлопот над изданием первых томов, в этом году он публикуется всего ничего, зато в 1847 выходят первые 4 тома. Тогда же он пишет повесть Заборов, которую взяли в свой Иллюстрированный альманах Некрасов и Панаев. К сожалению, альманах не был разрешен цензурой. Зато Гребинкина повесть Приключения синей ассигнации, опубликованная в газете Санкт-петербургские ведомости имела немалый счастливый момент. Успех имели и его очерки Провинциал в столице, Хвастун, напечатанные в Современнике. Гонорары от публикаций он потратил на открытие в имении жены приходского училища для крестьянских детей. Открыл он его лично 17 мая 1847. Преподавателем в ту школу он пригласил моего прадеда Ивана Сиротенко...

Это была последняя поездка Гребенки на Украину. Вернувшись в Санкт- Петербург он ещё успел выпустить повесть Полтавские вечера и очередные 4 тома своих произведений, но осенью заострился туберкулез и он без малого не выходил. В конце ноября случилась напасть с преподавателем кадетского корпуса Корневым. Гребенка помчал к начальству выручать коллегу. Начальство было непреклонным. Расстроенный, он промерз в открытой коляске при переезде сквозь Неву и свалился в лихорадке.. С(15) декабря он умер. Он просил захоронить себя на Украине, как в той песне Казак на чужбине. Родные выполнили его возделение и захоронили его прах на кладбище в Марьяновке(так стало именоваться Убежище) Когда в 1895 году прокладывалась железная стезя Киев-Харьков узловая станция, которую возвели рядом с Марьяновкой была названа именем того, кто объединил когда-то два народы. Написал Гребенка 46 романов и уймище стихотворений, повестей, рассказов. При его жизни вышло 8 томов, которые безотложно же раскупили. Но остался он для всех автором своей первой маленькой книжечки Малороссийские приказки и первой ласточкой альманахом украинской литературы. Он сеял Добро. Ему больше всего подходит украинское воззвание Добродий. Увы, и поныне в Украине господствует не Добро, а основатели украинского литературного языка числятся в иностранных писателях.

Евгений Поселянин Eugene Poselyanin

Русский публицист и духовный писатель. Его перу принадлежат многочисленные статьи и очерки православного характера, книги Старец Иларион..

ГРЕБЕНКА, ЕВГЕНИЙ ПАВЛОВИЧ (Гребинка, Гребёнкин; псевд. Пирятинец и др.) (1812–1848), прозаик (на русском языке), поэт (на украинском и русском языках). Родился 21 января (2 февраля) 1812 на хуторе Убежище Пирятинского уезда Полтавской губ. в семье мелкопоместного дворянина. Окончил Нежинскую гимназию высших наук (1825–1831), где начал писать стихи, басни, пьесы (В чужие сани не садись , при жизни не опубл.). В 1831–1833 служил в Малороссийском казачьем полку. С начала 1834 жил в Петербурге, служил в Комиссии духовных училищ при Синоде, с 1838 до конца жизни преподавал русскую словесности (несколько лет также естествознание) в Дворянском полку, Втором кадетском корпусе и других военных учебных заведениях. Вошел в петербургские литературные круги, посещал салоны В.Ф.Одоевского , П.А.Плетнева и др., сблизился с Н.А.Кукольником , В.Г.Белинским , В.И.Далем , П.П.Ершовым , И.И.Панаевым . Одним из первых оценил талант Т.Г.Шевченко , принимал участие в его выкупе из крепостной неволи.

Печатался с 1831 (перевод на украинский язык 1-й главы поэмы Полтава А.С.Пушкина, полный перевод 1836; стихотворение на русском языке Рогдаев пир ). В 1835 в альманахе «Осенний вечер на 1835 г.» опубликовал рассказы Малороссийское предание и Сто сорок пять , привлекшие внимание публики своеобразным колоритом и мягким юмором. Автор сборников басен Малороссийские присказки (1834), развивающих народно-сатирические традиции и опирающихся на опыт И.А.Крылова и украинских писателей Г.Сковороды, И.Котляревского, П.Гулак-Артемовского, проникнутых мотивами социальной критики (Медвежий суд , Рыбак , Волк и огонь , Ячмень и др.). Сборник повестей и рассказов Рассказы пирятинца (1837) закрепил в творчестве Гребенки гоголевское влияние (как «украинского романтизма» периода Вечеров на Хуторе близ Диканьки , так и глубокого социального и психологического анализа зрелого творчества Гоголя в повестях Гребенки Лука Прохорович , 1838, Верное лекарство , 1840; в рассказе Сеня ). Изображение повседневных реалий украинской жизни, с годами все более грустное (Братья , 1840), быта чиновников (Дальний родственник , 1841; Полтавские вечера , 1848), помещичьего произвола (рассказ Кулик , 1841, высоко оцененный В.Г.Белинским), страданий и гибели скромного и честного человека в жестокой и прагматичной среде петербургского или провинциального «общества» (Записки студента , 1841, отчасти на автобиографическом материале; романы Доктор , 1844, Заборов , 1847) сближают Гребенку с представителями «натуральной школы», не исключая особой сентиментальной тональности его письма. Среди других прозаических произведений писателя, также полных сострадания к человеческим бедам, – «светская» повесть Маскарадный случай (1843), Быль не быль и не сказка , аллегорическая повесть Путевые записки зайца (обе 1847), очерк Петербургская сторона в альманахе Н.А.Некрасова и Белинского Физиология Петербурга (1845), психологические повести Иван Иванович (1845) и Лесничий (1846), повесть Приключения синей ассигнации (1847), где рассказ в духе «фантастического реализма» Гоголя и Ф.М.Достоевского ведется от лица пятирублевой ассигнации; рассказы из народной жизни Чужая голова – темный лес (1845); рассказы и маленькие повести Вот кому зозуля ковала !, Мачеха и панночка (оба 1838), Так иногда люди женятся (1839), Перстень (1841), Водевиль в частной жизни (1842), Пруд (1843), Игрок , Странная перепалка , Злой человек (все 1844), Пиита (1846), а также повесть Нежинский полковник Золотаренко (1842) и роман Чайковский (1843), посвященные историческому прошлому украинского казачества.

Романтическая лирика Гребенки, пронизанная патриотическо-ностальгическими мотивами (поэма Богдан , 1843, посвященная дружбе украинского и русского народов; Признание , 1839; Малиновка , 1840; Опять передо мною знакомые поля... , до 1846), особенно удачна в жанре песни или романса (Молода еще я девица была... , Почтальон , обе 1841). Всемирную известность, статус своеобразной исповеди «русской души» и «музыкальной визитки» России приобрел популярный во всех слоях российского общества романс на стихи Гребенки Черные очи («Очи черные, очи страстные...», 1843). Активный пропагандист украинской литературы, Гребенка издавал один из первых национальных альманахов «Ластiвка» («Ласточка», 1841) с участием Г.Ф.Квитки-Основьяненко, Шевченко, Л.И.Боровиковского и других видных украинских литераторов.

Детство

Евгений Павлович Гребинка родился 21 января 1812 года, в отцовском поместье Убежище, в приходе села Короваев, Пирятинского уезда, Полтавской губернии. Происходил из дворянской семьи отставного [штаб-ротмистра] Павла Ивановича Гребинки. Крестным его был коллежский асессор Василий Иванович Маркович. Евгений был вторым ребёнком в семье Павла Ивановича и первым в браке с Надеждой Ивановной Чайковской. Раннее детство его прошло под домашним кровом. Первым воспитателем ребёнка, питавшим своими рассказами его живое воображение, была няня, которая ходила за Евгением. Следующим был домашний учитель Павел Иванович Гуслитый. По воспоминаниям людей, близко знавших Евгения Павловича в детстве, он многим был обязан в своем развитии влиянию Гуслитого. Ребёнок развивался довольно быстро.

Домашняя устная хроника рассказывает, что Евгений, будучи пяти лет, любил чертить мелом на полу разные фантастические буквы и изображения, а шести лет уже очень порядочно читал. Кудрицкий, сменивший Гуслитого в звании домашнего наставника детей Павла Ивановича рассказывал:

«В бытность мою в доме Гребинки, Евгений, раздевшись и легши в постель, не мог заснуть без книги. Мать любившая его преимущественно пред всеми детьми, страшилась за его здоровье, которое, по её мнению, разстраивал он чтением в постели, соболезновала и советовалась с другими, каким образом привычку его изменить, но он оставался с нею до выезда моего. Павел Иванович имел особое уважение к учёным и всегда твердил, при гостях и в семейном быту, что единственное желание его увидеть Евгения профессором; для военной службы он назначал третьего сына, Аполлона, который совершенно похож был на него, а Евгений похож был на мать. Павел Иванович определил для Евгения верховую лошадь, но не позволил ему ездить до известного времени; на 14-м году его возраста подарил ему ружьё, из которого первый опыт сделал он 29 июня 1824 года, в день именин отца, застрелив горлинку, которую отец приказал изжарить: во время стола принесли её, и отец с самодовольным видом произнёс: „подобает прежде делателю вкусити от плода“. Вообще Павел Иванович, заботился об известности Евгения в детстве. В одно время он просил приехавшего к нему приходского священника отца Иоанна Яцуту, прислать „Деяния Апостольские“, - чтобы Евгений сумел прочитать из них в церкви, во время обедни, для доказательства крестьянам и другим простолюдинам, что сын его уже грамотный. „Без этой гласности, - говорил он, - народ смотрит на него без внимания“. Впоследствии Евгений не стыдился уже читать в приходской церкви. Уроки он изучал скоро и рассказывал всегда их своими словами. Любопытство его было невероятным.

Часто уроки начинались и оканчивались его вопросами, а моими ответами. Его особенно занимали славяне, малороссийские гетманы, „Энеида“ Котляревского, поверья о волшебницах, ведьмах и прочее, и прочее. В 1825 году Евгений оставил родное Убежище и поехал с отцом в Нежин, для поступления в гимназию высших наук, князя Безбородко, впоследствии лицей. В лицей он был записан с фамилией отца - Гребенкин. Так звали его во все время студенчества, так подписывался он и под первыми напечатанными стихотворениями (на малороссийском языке) в 1831 и 1833 годах. И только с 1834 года он стал подписываться фамилией Гребинка, которая приобрела известность в нашей литературе».

Юность

Товарищи и учителя любили его за добродушие, весёлость и прилежание. Участвовал в издании ученического журнала «Аматузия». В одно время с Гребёнкою воспитывались в лицее Н. В. Гоголь и Н. В. Кукольник , но оба были в высших классах. По словам Кукольника, он знал только, что есть в низших классах мальчик, по фамилии Гребёнкин, но и не подозревал, что мальчик этот занимается литературой. Вероятно, Гоголю он был известен не больше. С Кукольником Гребёнка сошёлся потом, по окончании курса, в Петербурге, уже как собрат по литературе, а не как одноклассник. С Гоголем он, кажется, и впоследствии не был ни в каких отношениях, кроме, может быть, встреч у общего их знакомого, товарища и приятеля Гоголя, Н. Я. Прокоповича , да ещё у П. А. Плетнева . Заниматься литературой Гребёнка начал ещё в лицее. Ко времени студенчества относится его перевод на украинский язык «Полтавы» А. С. Пушкина , первый отрывок которого был напечатан в 1831 году, а второй в 1834. К 1834 году относится также появление в печати и первого стихотворения Гребёнки на русском языке. Это пьеса «Курган».

В 1831 году Евгений Гребёнка окончил Нежинскую гимназию высших наук действительным студентом с правом на чин 14 класса, и тотчас же поступил на службу в резервный эскадрон 8-го Малороссийского казачьего полка. Но вскоре вышел в отставку и до 1834 года жил в родном хуторе Убежище. Стоит отметить, что и в период своей учёбы в Нежинском лицее, Евгений часто приезжал и гостил у родителей. Об этом можно судить, например, по данным исповедной росписи села Короваи Пирятинского уезда Полтавской губернии за 1828 год, в приход которого входил и хутор Убежище. В этом документе упоминается, что в возрасте 18 лет Евгений был на исповеди и причащался Святых Тайн. В начале 1834 года он переезжает в Санкт-Петербург. 1 февраля 1834 года был определён в число канцелярских чиновников комиссии духовных училищ.

В 1831-1833 годах служил в 8-м Малороссийском казачьем полку. С 1834 года жил в Санкт-Петербурге . Служил в Комиссии духовных училищ при Синоде. С 1838 года до смерти преподавал словесность, временами также и естествознание , в Дворянском полку, 2-м кадетском корпусе и в других военно-учебных заведениях.

Жизнь в Петербурге

В Петербурге Гребёнка начал усердно заниматься литературой. Сборник его басен «Малороссийские приказки» (26 басен на малороссийском наречии) имели большой успех и были изданы отдельным тиражом в 1836 году. В этом же году он издал и свой полный малороссийский перевод «Полтавы», с посвящением Пушкину. Посвящение это познакомило его с нашим славным поэтом. Пушкин, с известной добротой, принял тёплое участие в начинающем литераторе. Вероятно, с его одобрения были напечатаны в «Современнике» за 1837 год два стихотворения Гребёнки. Есть даже сведения, что малороссийские басни молодого писателя так понравились Пушкину, что одну из них он перевел на русский язык, а именно «Вовк и Огонь».

Одним из первых оценил талант Тараса Шевченко и принимал участие в выкупе его из крепостной зависимости. Дружеские отношения связывали его с писательницей Софьей Закревской , которая пересылала через него свои произведения для петербургских изданий.

Уже известный в литературных кругах Гребёнка всё ещё был мало знаком широкой публике. Некоторая его известность начинается с издания в 1837 году небольшой книжки, под названием «Рассказы Пирятинца». Все заимствованные из быта и преданий Малороссии рассказы напоминают и содержанием и манерой повествования «Вечера на хуторе близ Диканьки » Гоголя. Но несправедливо бы было обвинять Гребёнку в исключительном подражании Гоголю. В некоторых его произведениях прослеживаются и следы влияния Марлинского, Загоскина. Просто Евгений Павлович жил и творил в тот известный литературный период, который наложил на него свою печать.

Со времени издания «Рассказов Пирятинца» имя Гребёнки начинает все чаще появляться под повестями, рассказами, очерками и стихотворениями в разных периодических изданиях. Вскоре почти ни один журнал, ни один альманах или сборник не обходятся без какого-нибудь его произведения. По свидетельству И. И. Панаева, «для журналистов был он необходим, потому что повести его и рассказы очень нравились большинству читающей публики».

В ноябре 1838 года Евгений Павлович оставил службу в комиссии духовных училищ и был определён старшим учителем (третьего рода) русского языка и словесности в Дворянский полк. Вся служба Гребёнки с этих пор ограничивается преподаванием в военно-учебных заведениях. В 1841 году он был переведён из Дворянского полка в учителя словесности во второй кадетский корпус. В последние годы жизни преподавал он тот же предмет в институте корпуса горных инженеров и в офицерских классах морского кадетского корпуса. Дослужился до чина коллежского советника.

Каждый год, начиная с 1838, стало появляться в печати по несколько повестей и рассказов Гребёнки. К числу наиболее выдержанных принадлежит повесть «Кулик». Очень грациозно выглядит стихотворение «Песня» («Молодая ещё девица я была»). В 1841 году издал предназначенный для народного чтения сборник «Ластівка», в котором приняли участие Шевченко, Квитка, Кулиш и другие малорусские писатели. 1843 и 1844 годы были самыми плодовитыми в деятельности Гребёнки. Кроме двух романов «Чайковский » и «Доктор», он напечатал девять повестей и рассказов. Замечательнейшее из всех этих произведений - роман «Чайковский», о котором В. Г. Белинский отзвался с особой теплотой, в то же время есть и вообще лучшее произведение Гребёнки. Содержание романа заимствовано из семейных преданий матери Гребёнки и из украинской думы об Алексее Поповиче. В романе обрисована старая казаческая Малороссия. К 1847 году Евгений Павлович приступил к собранию и изданию всех своих произведений: первые четыре тома вышли в 1847 году, ещё четыре в 1848 году. Смерть Гребёнки прекратила это издание, в которое вошло только семнадцать повестей и рассказов и один роман из пятидесяти, написанных им. Полное собрание сочинений Гребёнки вышло только в 1862 году и затем было переиздано в 1903 году. В 1878 году были изданы все сочинения Гребёнки на малорусском языке.

Что касается его характера и частной жизни, то по приезде в Петербург он быстро вошёл в круг литераторов, посещал салоны В. Ф. Одоевского , П. А. Плетнёва и других. Сам регулярно принимал у себя литераторов (любивших его за добродушие и хлебосольство), в числе которых были его близкие друзья - земляки-украинцы А. С. Афанасьев-Чужбинский , Н. В. Кукольник , Н. Я. Прокопович), а также В. Г. Бенедиктов , И. И. Панаев , автор «Конька-Горбунка» П. П. Ершов , автор толкового словаря В. И. Даль . Вечера Гребёнки нередко посещал В. Г. Белинский . Также Евгений Павлович был близок с семейством вице-президента академии художеств, графа Ф. П. Толстого . Гребёнка одним из первых оценил талант Т. Г. Шевченко , принимал участие в его выкупе из крепостной зависимости и публикации первых его произведений, в частности в 1840 году - в издании «Кобзаря». В благодарность Тарас Григорьевич посвятил Гребёнке своё стихотворение «Перебендя». Однако позже их отношения ухудшились.

Несмотря на то, что средства Евгения Павловича были незначительны, по переезде в Петербург в 1834 году, он уже в сентябре вызвал к себе братьев Михаила и Николая, первого из которых он поместил в Дворянский полк, а второго в Академию Художеств. В середине 1836 года он вызывает к себе Аполлона Павловича и в начале октября 1836 года устраивает его также в Дворянский полк. Приехавшая сестра Людмила была определена в Институт благородных девиц. Вот что пишет Евгений Павлович в письме к матери, после того, как определил в Дворянский полк младшего брата Константина: «У меня как гора с плеч свалилась: наконец последний брат мой пристроен, благодаря Бога, я как мог дал им дорогу, теперь от них зависит быть людьми». Зная, что из-за своей бедности родители не могут вывести в люди всех своих детей, Евгений Павлович считал своим долгом помочь всем братьям и сестре. При этом Евгений Павлович старался как можно чаще приезжать в отпуск на свою родину, к родителям, в родной хутор. Первую свою поездку в отпуск он совершил в 1837 году после более чем трёхгодичного отсутствия дома.

Последние годы жизни

Напряженный, изнурительный труд за эти три года вместе с непривычными климатическими условиями подорвали его здоровье, и поездка домой могла улучшить его самочувствие. Так как он работал в учебных заведениях, то его отпуск начинался в мае и заканчивался в августе. В Убежище его ожидали нерадостные новости: за годы его отсутствия умерли два его брата Александр и Пётр, а также сестра Анна (жена Л. Н. Свички), а отец - Павел Иванович был болен (он умер 20 октября 1837 года). И всё же пребывание Евгения Павловича среди своих родных и близких и благодатное влияние климата положительно повлияли на его здоровье. Не последнюю роль в этом сыграло и хорошее питание. В 1837 году Евгений Павлович забрал в Санкт-Петербург младшего брата Константина (а в 1839 году определил его в Дворянский полк). В 1838 году по каким-то причинам Евгений Павлович в Убежище не приезжал, а с 1839 года - каждый год он отдыхал там. Несколько раз вместе с ним в Убежище приезжали и отдыхали его друзья и знакомые - Т. Г. Шевченко (1843 год), В. И. Даль (1844 год), А. С. Афанасьев-Чужбинский . В свой очередной отпуск 1844 года Евгений Павлович повенчался с Марией Васильевной Ростенберг и забрал её с собой в Санкт-Петербург, где они проживали на Васильевском Острове.

Здесь следует упомянуть, что именно глазам этой прекрасной женщины, сразившим Евгения Павловича, мы теперь обязаны появлением бессмертного произведения литературы - романса «Очи чёрные, очи страстные», написанного им в 1843 году. От этого брака у них родилась дочь Надежда. Начались новые заботы, новые денежные расходы, которые сильно превышали старые, холостяцкие. Встал вопрос о перезакладе поместья жены (которое уже было заложено). 31 марта 1845 года Евгений Павлович в письме к матери в Убежище писал: «Поторопите деда, чтобы он выслал скорее свидетельство на перезалог имения жены моей, потому что без этого мы из Петербурга не выедем…» К несчастью, дед Марии Васильевны (отец её матери) Григорий Иванович Боярский 11 марта 1845 года умер в больнице г. Одессы от лихорадки и оформить документы на перезаклад имения было уже некому. Денег на поездку на Украину у молодожёнов не было, поэтому в 1845 и 1846 годах Евгений Павлович не приезжал в Убежище для поправления здоровья. В соответствии с послужным списком Е. П. Гребёнки за 1848 год он получил отпуск на время каникул с 30 мая по 15 августа 1847 года по домашним обстоятельствам в Полтавскую и Киевскую губернии. Кроме отдыха и поправки своего здоровья ему пришлось решать вопросы, связанные с управлениями имений его жены в селах Рудка и Лазирки (так как дед Марии Васильевны умер) и с функционированием школы в с. Рудка, которая была открыта 17 мая 1847 года на деньги Евгения Павловича и его жены. Его мать Надежда Ивановна, обеспокоенная здоровьем сына, решила ехать в Петербург вместе с ним. Версия поездки матери писателя в Петербург подтверждается тем, что в Исповедных ведомостях Петропавловской церкви с. Короваи за 1847 и 1848 годы она не записана. До 15 августа Евгений Павлович вместе с матерью вернулся в Петербург, где снова начались дни загруженной работы. А болезнь его продолжала прогрессировать. 30 ноября 1848 года в своём рапорте помощник директора Института корпуса горных инженеров по учебной части полковник Гельмерсен докладывал директору института генерал-майору Шрейдеру: «Преподаватель российской словесности в 2-х отделениях II кадетского корпуса Горного института коллежский советник Гребёнка уже больше двух месяцев не является на занятия в связи с болезнью». Можно предположить, что с самого начала 1848/49 учебного года Евгений Павлович уже не мог преподавать: вместо него занятия проводил его земляк и товарищ Н. Я. Прокопович.

Смерть

3 декабря 1848 года Евгения Павловича не стало. Столичная газета «Санкт-петербургские ведомости» в № 278 за 1848 год писала: «Многие пожалеют о Е. Гребёнке, как о литераторе, нам да позволено будет пожалеть о нём сверх того утрату доброго и благородного человека. Не вырастет на его могиле ни крапива, ни вереск; природа украсит её благоуханными цветами его южной родины». Умер он от туберкулёза в Санкт-Петербурге, где 7 декабря 1848 года в 11 часов утра в церкви Андрея Первозванного на Васильевском острове происходило отпевание. По завещанию, его тело было перевезено на родину в деревню Убежище, где на семейном кладбище Гребёнок, обнесённом глубоким рвом, и был похоронен Евгений Павлович 13 января 1849 года. В метрической книге Петропавловской церкви с. Короваи, Пирятинского уезда, Полтавской губернии за 1849 год сохранилась запись о том, что 13 января 1849 года погребён служивший в Санкт-Петербургском во 2-м Кадетском корпусе, коллежский советник Евгений Павлов Гребёнка, скончавшийся в Санкт-Петербурге 3 числа декабря прошлого 1848 года, и по доизволению начальства перевезённый на место родины в деревню Убежище, для предания земле в фамильном склепу (35 лет). Умер от воспаления. Исповедовал и приобщал Святых Тайн Санкт-Петербургского Андреевского собора священник Петр Гиацинтов. Погребение совершил приходской священник Косма Иоанов Выревский с причетом в фамильном склепе.

Изначально на могиле был установлен дубовый крест. Позже в 1900 году, стараниями Пирятинского земства и М. В. Стороженко, на могиле был установлен чугунный памятник - ажурный крест на постаменте, а сама могила была окружена железной решеткой. А в 1912 году, в год столетия со дня рождения писателя, было принято решение переименовать находящуюся неподалеку железнодорожную станцию Петровку, в Гребёнку. В начале 1920-х годов, в годы гражданской войны, могила Евгения Павловича была разрушена и заросла бурьяном. И только после Великой Отечественной войны, готовясь к 100-летию со дня смерти писателя, его могила была восстановлена: поставлена деревянная ограда и постамент, на котором были написаны имя писателя и даты рождения и смерти. В 1962 году на могиле был установлен бюст писателя, заменённый в 1987 году новым памятником работы скульптора Ю. Гирича.

Семья

Дочь - Надежда (в замужестве Базилевская)

Творчество

В 1841 в Петербурге издал альманах «Ластівка» («Ласточка») с участием Г. Ф. Квитки-Основьяненко , Т. Г. Шевченко , Л. И. Боровиковского, В. Н. Забила и других украинских писателей.

Сочинения

• Полное собрание сочинений под ред. Н. Гербеля, т. 1-5. Санкт-Петербург 1862;
• Полное собрание сочинений, т. 1-2. Киев, 1903;
• Твори, т. 1-5. К., 1957;
• Вибране, К., 1961;
• Избранное, вступ. ст. С. Зубкова, К. 1964.

Напишите отзыв о статье "Гребёнка, Евгений Павлович"

Примечания

Литература

• История украинской литературы. Т. 1. - К., 1954.
• Коваленко Г. Евгеній Гребинка: Биографический очерк. - Чернигов, 1899. - рус.
• Клепатський П. Г. Украінський байкар Євген Гребінка (1812–1848). - Кам"янець-Подільський, 1919. - укр.
• Зубков С. Д. Євген Павлович Гребінка. Життя і творчість. - К., 1962. - укр.
• Задорожна Л. М. Євген Гребінка: Літературна постать. - К. , 2000. - укр.
• Косицин А. Евгений Гребенка: эволюция творчества писателя // Озерная школа / Труды пятой Международной летней школы на Карельском перешейке по русской литературе; под ред. А.Балакина, А.Долинина, А.Кобринского, О.Лекманова, М.Люстрова, Г.Обатнина. - Пос. Поляны (Уусикирко) Лен. обл., 2009. - С. 154–167. - рус.
• Косицин А.

Ссылки

• // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

Отрывок, характеризующий Гребёнка, Евгений Павлович

Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г"афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г"афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво"ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п"ощайте, г"афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.

После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого.внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.

– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.