Царь голод андреев краткое содержание. Леонид андреев - царь голод

Специально для сайта «Перспективы»

Александр Репников

Репников Александр Витальевич - доктор исторических наук, главный специалист

В советскую эпоху имя Сергея Федоровича Шарапова практически не упоминалось. Сказался «приговор» В.И.Ленина, негативно отозвавшегося о нем в статье «Перлы народнического прожектерства». Между тем этот идеолог неославянофильства оставил небезынтересное наследие. По свидетельству современника, «не было, кажется ни одного научного или политического вопроса, которого он не затронул бы и более или менее оригинально не осветил». Парадоксальным образом большинство концепций Шарапова не нашло отклика ни в консервативных, ни в либеральных кругах своего времени. В чем состояла неординарность его идей, заслуживают ли они забвения или из них стоит извлечь какие-то уроки – задуматься над этим заставляет статья доктора исторических наук А. Репникова.

До недавнего времени имя Сергея Федоровича Шарапова (1855-1911) - одного из идеологов неославянофильства, издателя, литератора, острого публициста, было известно лишь немногим специалистам. В дореволюционной и советской историографии нет ни одного отдельного труда, посвященного ему, а после 1917 г. его имя практически не упоминалось . Сказался отзыв В.И. Ленина, негативно писавшего о Шарапове в статье «Перлы народнического прожектерства». Только в последнее десятилетие стали, наконец, появляться профессиональные отечественные исследования, посвященные Шарапову и его общественно-политическим взглядам, вышли публикации его записок . Статьи о политических и экономических воззрениях Шарапова включаются в сборники и энциклопедические издания .

Сегодняшние исследователи по-разному воспринимают эту фигуру. Петербургский историк И.В. Лукоянов полагает, что взгляды Шарапова не могли влиять на реальную политику и отличались противоречивостью . Его опровергает М.Д. Суслов, по мнению которого, «более разумным было бы воздержаться от такой оценки, поскольку Шарапов был, по крайней мере, одним из очень немногих консерваторов, кто делал ставку на глубокое реформирование режима и на поиски путей примирения старого и нового в политической практике» . Для краснодарского исследователя О.Г. Панаэтова Шарапов - прежде всего «классик русской экономической мысли, до конца не понятой и не оцененной» .

Интересующиеся читатели уже смогли ознакомиться с «политической фантазией» С.Ф. Шарапова - повестью «Диктатор», главный герой которой, полковник Иванов, назначается Верховным Императорским Уполномоченным, производится в генерал-майоры и становится диктатором России. После «умиротворения» империи он должен сложить свои полномочия «к стопам Монарха». В выступлении перед высшими сановниками Иванов обосновывает свою программу: «Россия тяжело больна - ее нужно вылечить. Лекарство для великой страны - не теория, не доктрина, а здравый смысл. Он затуманился и исчез у нас за странными и нелепыми понятиями о либерализме, реакции и т.п. Его надо отыскать и восстановить, и тогда только станет возможно правительству править, а народу жить» .

Сергей Шарапов родился 1 июня 1855 г. в имении Сосновка Вяземского уезда Смоленской губернии в родовитой дворянской семье. После окончания 2-й Московской военной гимназии он продолжил образование в Николаевском инженерном училище в Петербурге, но из-за болезни матери так и не кончил полного курса, хотя и получил специальность сапера. С началом вооруженных действий на Балканах Шарапов в числе многих добровольцев из России отправился на помощь боснийским повстанцам, в Загребе был арестован австро-венгерскими властями, затем, выйдя в мае 1877 г. на свободу, ездил по Италии, бедствовал, голодал, даже подумывал о самоубийстве. Спало его сообщение от А.С. Суворина, предложившего поработать корреспондентом «Нового времени» и выславшего авансом жалованье. Вернувшись осенью 1878 г. на родину, Шарапов вышел в отставку и занялся сельским хозяйством в родовом имении.

В дальнейшем судьба забросила его в Москву, где он близко сошелся с И.С. Аксаковым, которого считал своим учителем, отмечая, что именно общение с известным славянофилом сделало его готовым выдержать «экзамен зрелости на русского человека». Шарапов сотрудничал в газете Аксакова «Русь», в «Голосе Москвы», «Промышленном мире» и других консервативных органах печати. В 1886 г. он сам начал издавать газету «Русское дело», которая неоднократно получала предостережения за критику правительства и через несколько лет была временно закрыта.

В конце 1880-х годов завязалась переписка Шарапова с К.Н. Леонтьевым, между ними установились отношения, близкие к дружеским. Шарапов советовался с Леонтьевым даже по глубоко личным вопросам. Не без влияния Леонтьева Шарапов исповедался и причастился Великим постом 1888 г. после 15-летнего перерыва. Именно Леонтьева Шарапов попросил откровенно оценить и его первые писательские опыты. В ответ тот с присущей ему прямотой заметил, что вряд ли следует «писать такие повести, которые никто не захочет во второй раз и видеть», и лучше оставаться талантливым и будящим мысль публицистом .

Впоследствии Шарапов создал и выпускал газету «Русский труд», которую постигла та же участь, что и «Русское дело». Далее возникла «Русская беседа», а потом на свет появился «Мой дневник» в виде отдельных брошюр. Ненадолго возобновилось издание «Русского дела», за которым последовал «Пахарь». Неудачей закончилась попытка издания «Свидетеля».

Из-под пера Шарапова вышло немало отдельных работ на экономические и политические темы. Он популяризировал концепции славянофилов, считая, что именно в них нашла выражение «русская самостоятельная мысль по вопросу о государственном устройстве… славянофильская мысль, единственный продукт нашего собственного национального творчества, опирающаяся только на психологию русского народа и на изучение духа родной истории». Шарапов пытался, по собственным словам, «к русскому церковному учению Хомякова, историческому И.С. Аксакова, политическому Н.Я. Данилевского прибавить русское экономическое учение » и продемонстрировать, что «есть возможность создать научную денежную систему, в основе коей лежало бы также нравственное начало ».

Объектом постоянной критики со стороны Шарапова служил порядок денежного обращения, установившийся в России в результате реформ С.Ю. Витте. Шарапов выделял три главные функции государственной денежной системы: счетчика народного труда; «организатора и направителя» народного труда; защитника государства от соседей-конкурентов и «хищной международной биржи». Золотое обращение, по его мнению, не обеспечивало выполнения этих задач, он предложил ликвидировать его и ввести «абсолютные деньги», которые находились бы в распоряжении центрального государственного учреждения, регулирующего денежное обращение. Государству следовало выпускать только необходимое количество денежных знаков, представляющих некую постоянную отвлеченную меру ценностей (бумажный рубль). Шарапов считал введение золотой валюты пагубным еще и потому, что оно лишило земледельцев оборотного капитала, тогда как при наличии бумажных денег всегда можно прибегнуть к эмиссии, а после возвращения кредита изъять бумажные деньги из обращения. Современный исследователь в связи с этим предложением отмечает, что «практика денежного обращения XX - XXI вв. подтверждает верность теоретических положений С.Ф. Шарапова. Такие денежные знаки, как переводной рубль, СДР, экю, евро представляют собой некоторый идеальный символ стоимости, который является расчетной величиной. Эти искусственно созданные денежные единицы возникают исключительно как результат соответствующего управления денежным обращением, способного создать и поддерживать доверие к ним. Остается только удивляться финансовому чутью Сергея Федоровича Шарапова, который… сумел найти механизм “создания” стабильных денег в неограниченном количестве» .

Шарапов не ограничивался публицистикой и теориями - он продолжал хозяйствовать, прославился как изобретатель плугов новой системы, получивших награды на многих выставках, и основатель Сосновской мастерской, эти плуги производившей . Пробовал он себя и в политике, но безуспешно - недолгое время являлся одним из учредителей и руководителей Союза русских людей (СРЛ), входил в состав его Исполнительного совета (1905), участвовал в составлении программы Союза землевладельцев (1905), хотел создать Русскую народную партию, преобразовав в нее СРЛ. Об этом опыте Шарапов писал: «Была у меня идея создать Русскую Народную Партию, но когда я увидел… как почтенные люди… садятся на палочку верхом и пускаются во весь карьер, чтобы обскакать противников на выборах, мне стало стыдно моего увлечения». (Не правда ли, актуально звучит! - А.Р. ) Шарапов вел интенсивную общественную деятельность, выступал в разных городах: Москве, Петербурге, Орле, Тамбове, Саратове и др., при этом подчеркнуто дистанцируясь от правых партий и организаций. Его отношения с соратниками по правому лагерю не всегда складывались гладко. Шарапов жестко критиковал А.И. Дубровина («хороший врач и никуда не годный политик»), А.Г. Щербатова («благонамеренный, но совершенно несерьезный»), В.М. Пуришкевича («жажда власти при полном отсутствии всякого нравственного регулятора») и других лидеров монархического движения.

Свои надежды мыслитель связывал с сильным самодержавным государством, которое опиралось бы на систему самоуправления. Шараповский проект устроения «национального, исторического русского земско-самодержавного строя» был изложен в работе «Самодержавие и самоуправление», опубликованной в 1899 г. в Берлине. В предисловии Шарапов писал: «Горько и больно, что подобные вещи приходится печатать за границей, словно какое-нибудь нигилистическое издание, но что же делать? Мы зашли так далеко в нашей нетерпимости ко всякой свежей, не шаблонной мысли, мы так упорно навязываем одну казенную форму патриотизма, не допуская ничего, что подрывало бы святость и непогрешимость бюрократического начала, что ничего другого не остается» . Автор не был уверен, что отечественная цензура пропустит его книгу, и оказался прав. Ее переиздание в 1903 г. в Москве завершилось конфискацией и уничтожением значительной части тиража. Правда, в 1905 г. работа вновь увидела свет при издаваемой Шараповым газете «Русское дело» . А в 1907 г. появилась книга С.Ф. Шарапова «Россия будущего» (с подзаголовком «Третье издание «Опыта Русской политической программы»), куда помимо «Самодержавия и самоуправления» вошла переписка Шарапова с редактором газеты «Гражданин» князем В.П. Мещерским.

Шарапов доказывал, что его программа сочетания централизма и децентрализма призвана освободить главу государства от массы вопросов, которые могут быть решены на местах. Пока же, поскольку самодержец в силу объективных причин не может объять все, за него действует бюрократия. Именно она и создает тромб в кровеносной системе государства, препятствуя взаимодействию власти и народа. «Самодержавие государя на глазах у всех обращается в самодержавие министра, последнее обращается в самодержавие директора, начальника отделения, столоначальника. Наступает полный произвол и полная безответственность…» . В качестве альтернативы бюрократической системе Шарапов предлагал схему управления, отделяющую «дело государево» от «дела земского». Согласно этой схеме, нужно создать «непосредственно под государем ряд крупных территориальных земских единиц, самоуправляющихся в пределах и на основании данного монархом закона. В каждой из этих единиц власть разделяется между представителем монарха, задача коего есть охранение закона от малейшего нарушения, и представителями самоуправления, коим принадлежит совершенно самостоятельное ведение всех дел области в пределах данного закона» . Таким образом, возникает «ряд живых общественных самоуправляющихся земских организмов» . Государство олицетворяет самодержец, а земщину — крупные самоуправляющиеся области.

Существовавшую земскую систему Шарапов предлагал ликвидировать, поскольку число земских губерний излишне велико к тому же земства введены не во всех регионах России. Предполагалось образовать двенадцать «коренных русских областей», включающих в себя соответствующие губернии и области. Такими должны были стать Северная область (главный город Санкт-Петербург) в составе Санкт-Петербургской, Новгородской, Псковской, Олонецкой губерний, а также части Вологодской и Архангельской губерний; Северо-восточная область (Казань), охватывающая оставшуюся часть Вологодской и Архангельской губерний, Вятскую, Пермскую, Уфимскую и Казанскую губернии; Московско-Нижегородская область (Москва), включающая Смоленскую, Тверскую, Ярославскую, Костромскую, Калужскую, Московскую, Нижегородскую, а также промышленную часть Рязанской губернии; Юго-западная область (Киев) — Холмщина, Волынская, Подольская, Киевская, Полтавская и часть Черниговской губернии; Среднечерноземная область (Воронеж) — земледельческая часть Рязанской губернии, Орловская, Тульская, Курская, Харьковская, Воронежская, Тамбовская, Пензенская, Симбирская, Саратовская губернии и часть Области Войска Донского; Заволжская область (Оренбург), состоящая из Самарской, Оренбургской и части Астраханской губернии, Уральской и Тургайской областей; Новороссийская область (Одесса) — Бессарабская, Херсонская, части Екатеринославской и Таврической губерний; Предкавказская область (Ростов-на-Дону) — часть Астраханской губернии (до Волги), Ставропольская и Черноморская губернии, Кубанская и Терская области; Степная область (Омск) — Акмолинская, Семипалатинская и Семиреченская области; Западная Сибирь (Томск) — Тобольская и Томская губернии; Средняя Сибирь (Иркутск) — Енисейская и Иркутская губернии, Забайкальская область; Восточная Сибирь (Владивосток) — Якутская губерния, Амурская и Приморская области.

Кроме того, по плану Шарапова предстояло создать шесть «инородческих областей»: Финляндия (Гельсингфорс); Польша (Варшава) — 10 губерний Царства Польского исключая Холмщину, но включая части Гродненской, Виленской и Ковенской губерний; Литовско-Белорусская (Вильно) область — части Виленской, Ковенской, Гродненской, Курляндской губерний; Витебская, Минская, Могилевская, Черниговская губернии; Прибалтийская (Рига) — Лифляндская и Эстляндская губернии, а также часть Курляндской; Среднеазиатская (Ташкент) — Закаспийская, Сыр-Дарьинская, Самаркандская, Ферганская области, Туркестанское генерал-губернаторство, Хивинское и Бухарское ханства; Закавказская (Тифлис) — Бакинская, Дагестанская, Елизаветпольская, Кутаисская, Тифлисская губернии, а также Ереванскую и Карскую области.

Таким образом, всего получалось 18 областей, созданных на основе географического, административного и этнического деления . Важно, что хотя этот проект и «был по своей сути федеративным, но федерация предполагалась территориальная, а ни в коем случае не национальная» . В письме В.Д. Белову от 18 декабря 1902 года Шарапов признавался: «Мне представляется идеальная Россия примерно в виде современной Северной Америки, с таким же полным и широким местным самоуправлением, но с неограниченным монархом вместо выбираемого каждый четыре года президента. Если около этого монарха современные американские Конгресс и Сенат будут совещательными, то, я думаю, что это будет нечто очень близкое к нашему историческому самодержавию» .

В своей концепции областного самоуправления Шарапов выделял три ступени: думу, уезд, приход. Низшей административно-земской единицей должен был быть всесословный приход, рассматриваемый как совокупность церковной и гражданской организации общества. В его ведении находились все вопросы местной жизни, включая образование, торговлю, полицию, местное самоуправление и т. д. Эту идею Шарапова критиковал Л.Тихомиров, считавший, что попытки «создать из церковного прихода какую-то первичную единицу социальной и политической организации» были бы полным извращением прихода как церковной единицы, поскольку «приход должен быть первоячейкой коллективной религиозной жизни, а не жизни административной или экономической» .

Большие надежды на православный приход возлагал Щербатов — единомышленник и соратник Шарапова, автор специальной работы «Православный приход — твердыня русской народности» (1909 год) , считавший, что именно на уровне прихода (это название было для него аналогично термину «община»), должны решаться вопросы, связанные с экономикой, образованием, призывом в армию, полицией и т. д. Об особой роли прихода говорилось и в программе Русского собрания, ряд положений которой совпадал с позицией Шарапова и Щербатова: «Голос церкви должен быть выслушиваем властью во всех государственных делах, дабы власть никогда не расходилась, противно совести народной, с православными началами. Устройство прихода должно быть положено в основание церковного строя. Церковные соборы должны быть возрождены на точном основании канонов» .

Второй ступенью был уезд, а третьей, высшей ступенью — область. Губернское деление, таким образом, упразднялось. Создавалась система областного самоуправления, с законодательной, финансовой и экономической самостоятельностью областей в пределах, установленных общеимперским законодательством.

Во главе каждой области должен был стоять генерал-губернатор, назначаемый монархом. Административное управление области осуществлялось бы с помощью областной думы. Члены областной думы назначались генерал-губернатором и распределяли между собой отрасли управления, неся ответственность перед генерал-губернатором и земским собранием. Городское самоуправление также было подчинено областной думе. Председательство в областной думе принадлежало предводителю дворянства области, утверждаемому царем и имеющему право личного доклада монарху наравне с генерал-губернатором и в его присутствии. Половина мест в областной думе сохранялось за дворянством. Значение дворянства заканчивалось на областном уровне — «при областном делении кончается центральная государственная роль дворянства, писал Шарапов. - В государственный механизм во всех его отраслях призываются люди по личному выбору государя, и здесь нет места сословности, а есть лишь место способностям и талантам. Назначаемый государем министр или член Государственного, или Народнохозяйственного совета или Сената может быть лишь человек, выдвинувшийся из среды земства по своим выдающимся способностям и уже сам факт его выбора и назначения должен давать ему права потомственного дворянина, если он не был таковым, помимо всяких чинов, или выслуги... Таким путем возможно создание многочисленного и действительно лучшего общественного класса и в местностях, даже этого элемента лишенных» . В романе-утопии «Через полвека» Шарапов писал о будущей России, в которой дворянства «значительно меньше, … но зато это действительно цвет земли Русской… Теперь дворянство дается лишь за действительные заслуги царю и родине, а не за продырявливание казенных стульев» .

Согласно схеме Шарапова, в состав центрального аппарата входили бы: законосовещательный (по общему законодательству) Государственный совет, назначаемый царем и дополняемый выборными от областей по определенному служебному цензу (один представитель от «инородческих» и два от «коренных русских» областей, плюс еще два представителя от московско-нижегородской и два от среднечерноземной областей); Народнохозяйственный совет (по экономическому законодательству); Правительствующий Сенат — высшее административное учреждение из назначаемых царем и выборных от областей лиц; Контрольный Сенат — высший орган контроля и руководства финансово-экономической политикой; специальные советы из выборных представителей при центральных ведомствах, сохраняющих за собой исключительно технические функции. Представители земства включались в состав Государственного и Народнохозяйственного советов, а так же участвовали в специальных советах отдельных отраслей управления: финансовом, банковском, железнодорожном, земледельческом, научно-литературном.

Шарапов подчеркивал, что для эффективности подобной системы областного самоуправления необходимо проведение честных выборов, наличие ответственности перед законом, широкой самостоятельности для отстаивания закона на всех уровнях власти, до Сената включительно, и соблюдение строжайшего финансового контроля.

Предполагалось наличие свободы мысли, слова и печати, хотя цензура и сохранялась как государственная и областная «прокуратория» по делам печати для охраны «нравственной и художественной стороны в печатном слове». Шарапов признавал необходимость цензуры, отмечая, что в России «образовалось целое сословие "писателей" совершенно безграмотных, невежественных, ни к какой литературе собственно неприкосновенных и тем не менее ежедневно взбирающихся на газетную кафедру и беседующих с огромными аудиториями… Проституция печатного слова не только требует себе права на существование, не только говорит о терпимости к себе, но уже идет дальше. Сплоченная, она желает власти, желает быть хозяйкою в области печати, управлять и судить. Газетный стрекулист и прохвост почувствовал свою силу и громко кричит: иду на вас!» .

Во главе разработанной Шараповым системы управления находился Самодержец, имеющий единоличную власть в международных, военных, церковных, законодательных и судебных, а также в народнохозяйственных делах, делах литературы, искусства и просвещения. Выводя из зоны критики фигуру Самодержца, Шарапов настаивал на необходимости борьбы с бюрократией и реформе самоуправления: «Чем сильнее надвигаются опасности внешние, чем ожесточеннее идет разорение России и гибель нашей культуры, тем ярче и махровее разрастается древо нашего бюрократизма на почве произвола, усмотрения и духовного мрака. В то время как всё кругом России сплачивается, усиливается и растет, одна наша несчастная Родина хиреет и сохнет с каждым днем» .

Выступая за некапиталистический путь модернизации сельского хозяйства, Шарапов последовательно отстаивал существование общины, являвшейся, по его мнению, последним прибежищем русских исторических идеалов. «Только благодаря своей уцелевшей общине, своему миру, и стало Великорусское племя племенем государственным; оно одно из всех Славянских племен не только устроило и оберегло свою государственность, но и стало во главе общерусского государства … Все остальные Славянские племена вместе со своей общиной потеряли … и свою государственную независимость … Русская община, и только она выдержала и помогла выдержать государству … Община явилась хранилищем и Христовой веры, и народного духа, и исторических преданий…», - писал Шарапов .

Община в его представлении не была «мертвым» хозяйственным механизмом, а само ее существование имело огромное духовное и воспитательное значение, не случайно Шарапов употреблял в одном ряду слова «община» и «соборность». Он считал, что община способствует быстрому распространению полезных технических нововведений: конечно, сначала она крайне настороженно относится к любым новациям, но зато всякое частное улучшение, произведенное в общине, подхватывается затем всей остальной массой. В то время как «община обладает тысячью орудиями самосохранения», отдельный хозяин «страшно неустойчив». Что касается происходившей деградации общины, то этот процесс, по мнению Шарапова, был связан не с ее естественным вырождением, а с отсутствием продуманной государственной системы покровительства общинному землевладению. Разрушение дворянского землевладения, предупреждал он, еще больше ослабит уважение крестьян к собственности, а разрушение общины подорвет в народе начала коллективизма. По убеждению Шарапова, финансовая поддержка была нужна в первую очередь не тем немногим крестьянам, которые уходили на хутор или в отруб, а самой общине. Вот тогда, при сохранении общинной формы землевладения, постепенно, с ростом культуры, сам собой произойдет естественный переход к подворному владению.

В «Открытом письме к П. А. Столыпину», опубликованном в 1906 году, Шарапов обвинил реформатора в том, что он заимствовал аграрную программу «у кадет», и в результате «удельная земля отдана, отдана совершенно напрасно, казенные готовятся к передаче, а за ними, быть может, монастырские и церковные. Частные землевладельцы панически бегут, сдавая земли по чем попало Крестьянскому банку… Ведь такая постановка аграрного вопроса ставит на карту всю экономическую, да и политическую будущность России… А главное, чего Вам русские люди не простят, — это полное неуважение правительства к местным силам, принципиальное отрицание всякого их содействия и совета» . Однако, при всей резкой критике аграрной реформы Столыпина и антипатии к премьеру, последний представлялся Шарапову большим государственником, чем С.Ю.Витте.

Шарапов также надеялся, что государство сумеет удержать управленческие традиции за дворянским сословием. В результате реформы 1861 года помещики, оставшиеся без рабочей силы, были вынуждены или обращаться в земельных ростовщиков, или же пытаться любой ценой заполучить себе в качестве наемного работника крестьянина, отрывая его от собственного хозяйства. Чем хуже было положение крестьянина, тем больше было у помещика шансов заполучить его к себе. Выход из этого замкнутого круга Шарапов видел в создании взаимовыгодного союза помещика и свободного крестьянина. Дальнейшую перспективу дворянства он определял следующим образом: «Сословие абсолютно бескорыстное, совершенно лишенное классового эгоизма. Все живут более или менее для себя и имеют свои интересы. Интерес дворянства — интерес общий: государства, земли, народности. Все говорят за себя — дворянство говорит за всех» . Необходимость «удержания земли» за дворянством Шарапов оправдывал необходимостью просвещения масс в отношении земледельческой культуры.

Сторонник объединения славянства, Шарапов в своих работах продолжал вместе с Н.П. Аксаковым отстаивать идеи русских славянофилов и панславистов . Геополитические прогнозы Шарапова нашли отражение в романе-утопии «Через полвека», в котором описывалась Российская Империя 1950-х годов. Герой утопии, уснувший в 1901 г., пробуждается через полвека и видит осуществление славянофильских проектов в интерпретации Шарапова. Константинополь (Цареград) является четвертой столицей новой Империи. Правительство находится в Киеве. Вторая столица - Москва, третья - Петербург . Западная граница проходит у Данцига (Гданьска) и мимо Зальцбурга и Баварии спускается к Адриатическому морю. Территория включает всю Восточную Пруссию и Познань, Царство Польское со столицей Варшавой, Червонную Русь со Львовом, Чехию с Веной в качестве столицы, Прагой и Оломуцем, Венгрию с Будапештом, Сербо-Хорватию со столицами Белградом, Дубровником и Загребом, Румынию с Бухарестом, Болгарию с Софией и Адрианополем, Грецию с Афинами в качестве главного города. В Империю входят также Бухара, Афганистан, Персия (через нее от Астары до порта Чихбара на Индийском океане проходит железная дорога), - страна раскинулась «на половину Европы и Азии, от Северного до Индийского океана и от Великого Тихого океана до Архипелага и Адрии» .

Специальная брошюра Шарапова «Социализм как религия ненависти» (1907) была посвящена анализу социализма. Он утверждал: в то время как христианство является религией добра, социализм - это религия ненависти. Работа выдавала и сомнения ее автора в отношении перспектив социалистического движения. С одной стороны: «В будущем не видно ничего, кроме взрыва стихийной ненависти, которая накопляется все больше и больше. Этот взрыв, если до него доведут, может привести к анархии и даже иностранной оккупации, а, быть может, и временному разделу России» . С другой стороны, свою брошюру Шарапов закончил оптимистичным прогнозом: «Социальная революция сошла на нет, социализм остался только в разгоряченных мозгах молодежи, да в диких мечтах рабочих… Будущности у социализма не оказывается, болезнь идет на излечение, опыт дал результаты противоположные ожиданиям фанатиков социализма» .

После внезапной кончины Шарапова в 1911 г. уездный предводитель дворянства Козловского уезда, консервативный публицист В.Н. Снежков писал о нем: «Не было, кажется ни одного научного или политического вопроса, которого он не затронул бы и более или менее оригинально не осветил его» . Но большинство идей Шарапова не нашли отклика ни в либеральных, ни в консервативных кругах. Друживший с ним С.К. Эфрон считал, что это произошло потому, что «всегда и во всем искренний, Шарапов не мог укладываться в рамку, не мог пристать ни к какой партии; всегда и во всем он оставался самим собою, руководствовался и в своих писаниях, и в своих действиях только собственным умом и голосом собственной совести» . Попытки публициста повлиять на власть заканчивались, как правило, столкновением с цензурой.

В 1917 г. либералы (которые, по собственному признанию, Шарапова «терпеть не могли») с удивлением прочитали в «Петроградских ведомостях» одно из его давних предсказаний о возможности и путях практического осуществления в России конституции, парламента, свободы печати и т.п.: «Поверьте мне на слово, что самая возмутительная стамбуловщина покажется детской шалостью перед тем, что будет у нас. При нашей некультурности и необузданности, при нашей свободе от всяких традиций мы явим миру такое поучительное зрелище "свободной страны", что самые ярые либералы станут вздыхать о временах Толстого, Сипягина и Плеве» . Так и произошло. Уже в эмиграции поэт В.А. Смоленский спросил А.Ф. Керенского: «Скажите, Александр Федорович, если бы завтра большевизм рухнул, какую бы вы хотели для России свободу?» - «Такую, как при Александре III», - подумав, ответил бывший трибун революции .

Примечания

Отсутствие упоминаний, впрочем, еще не означало, что произведения Шарапова «в течение ста лет… изымались из библиотек и уничтожались», как это утверждается на обложке выпущенного О.А. Платоновым в 2005 г. сборника статей Шарапова. Для того чтобы убедиться в наличии работ Шарапова, например, в РГБ и ГПИБ, достаточно просмотреть каталоги.

См.: Конягин М.Ю. Шарапов С.Ф.: критика правительственного курса и программа преобразований. Конец XIX - начало XX вв. // Автореф. дисс. … канд. ист. наук. М., 1995; «Перед нами неизбежное государственное банкротство». Записка С.Ф. Шарапова о финансовом кризисе в России. Публ. М.Ю. Конягина // Источник. 1996. № 5; «Россия быстро движется к государственному банкротству». Записка С.Ф. Шарапова великому князю Александру Михайловичу. 1895 г. Публ. М.Ю. Конягина // Исторический архив. 1999. № 3; Лукьянов М.Н. Консерватор и реформа: С.Ф.Шарапов о столыпинской России // Исследования по консерватизму. Политика и культура в контексте истории... Пермь, 1998; Конягин М.Ю. Раскол в неославянофильской публицистике // Вестник РГНФ. 2001. № 1; Репников А.В. Последний романтик славянофильства. Земская утопия Сергея Шарапова в «мертвом поле» идеологической борьбы // Муниципальная власть. Российский журнал местного самоуправления. 2001. № 4; Он же. Сергей Федорович Шарапов // Москва. 2003. № 3; Он же. Славянофильская программа государственного устройства Сергея Шарапова // А.И. Кошелев и его время: материалы Международной научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения А.И. Кошелева... Рязань, 2007; Суслов М.Д. Политическая программа С.Ф. Шарапова // Вестник Пермского университета. История. Пермь, 2003. Вып. 4. Дубянский А.Н. Программа реформирования денежного обращения в России С.Ф. Шарапова // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2004. Т. 5. № 4; Базулин Ю.В. Теория “абсолютных денег” С.Ф. Шарапова // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2005. Т. 5. № 1 и др.

Панаэтов О.Г. Публицистическое наследие С.Ф. Шарапова в контексте социально-экономической жизни России // Наследие В.В. Кожинова и актуальные проблемы критики, литературоведения, истории, философии... Армавир. 2003. Ч. 1; Он же. С.Ф. Шарапов о прессе и проблема подбора кадров // Журналистика: историко-литературный контекст. Краснодар, 2003. Вып. 2; Репников А.В. Шарапов С.Ф. // Общественная мысль России XVIII - начала ХХ века: Энциклопедия. М., 2005.

Подробнее см.: Суслов М. Новейшая историография российского консерватизма: его исследователи, критики и апологеты // Ab Imperio. 2008. № 1.

Панаэтов О.Г. С.Ф. Шарапов о прессе и проблема подбора кадров. С. 79.

Шарапов С.Ф. Диктатор (Политическая фантазия). М., 1998.

Там же. С. 139.

Базулин Ю.В. Двойственная природа денег: русская экономическая мысль на рубеже XIX - XX веков. СПб., 2005. С. 23.

В 1903 г. российское Министерство земледелия послало коллекцию плугов общества «Пахарь» на сельскохозяйственную выставку в Аргентину, где они произвели большой фурор.

Там же. С. 16.

Снежков В.Н. Бехтеев. Шарапов. Князь Цертелев [Некрологи]. Козлов, 1911. С. 7.

Эфрон С.К. Воспоминания о С.Ф. Шарапове // Исторический вестник. 1916. № 2. С. 499.

Яичница всмятку, или несерьезно о серьезном. Над кем и над чем смеялись в России в 1917 году. М., 1992. С. 186-187.

Смоленский В.А. «О гибели страны единственной…»: Стихи и проза. М., 2001. С. 260.

Биография

Родился 1 июня 1855 года в имении Сосновка Вяземского уезда Смоленской губернии Российской империи в родовитой дворянской семье Фёдора Фёдоровича и Лидии Сергеевны.

После 2-й Московской военной гимназии (поступил в 1868, окончил с отличием в 1872) Сергей продолжил образование в Николаевском инженерном училище в Санкт-Петербурге , которое вскоре был вынужден покинуть из-за болезни матери (1874), так и не кончив полного курса, но получив специальность сапёра .

С началом боевых действий на Балканах, Шарапов отправился добровольцем на войну в Боснию. Руководил военными действиями по 1 мая 1876 года, затем был захвачен в Загребе венгерскими властями и в мае 1877 года выпущен на свободу. Работал за границей в качестве корреспондента ведущей санкт-петербургской газеты «Новое время ».

Вернувшись осенью 1878 года на родину, он вышел в отставку и занялся сельским хозяйством, поселившись в Сосновке. Продолжая хозяйствовать, прославился как изобретатель плугов новой системы, которые с успехом экспонировались на многих выставках (их создатель получил 16 наград, в том числе 10 первых), и основатель Сосновской мастерской этих плугов. В 1903 году российское Министерство земледелия послало коллекцию плугов общества «Пахарь» на сельскохозяйственную выставку в Аргентину . Русские экспонаты, в частности коллекция сельскохозяйственного инвентаря, имели там большой успех.

С 1905 года принимал активное участие в монархическом движении, был одним из учредителей Союза русских людей в Москве, однако вскоре создал собственную Русскую народную партию, не имевшую впрочем серьёзного значения. Часто выступал с докладами в Русском собрании , был участником монархических съездов. Шарапов был активным участником славянского движения, состоял вице-президентом Аксаковского литературного и политического общества в Москве.

Литературная деятельность

Сергей Фёдорович Шарапов был главным сотрудником журнала «Русская беседа », затем создал и выпускал газету «Русский труд » (1897-1902 с перерывами). На свет появился «Мой дневник», в виде отдельных брошюр, но название пришлось по цензурным соображениям упрятать внутрь. На обложку были вынесены нейтральные названия: «Сугробы», «Посевы», «Жатва», «Заморозки», «Проша», «Метели» и т. п. Впоследствии ненадолго возобновилось издание «Русского дела», за которым последовал «Пахарь». Попыткой прорыва информационной блокады стало издание «Свидетеля» (1907-1908).

Шарапов также издал «Московский сборник» (М., 1887), куда, помимо его работ, вошли произведения М. Д. Скобелева, А. А. Киреева, Ф. М. Достоевского, И. С. Аксакова и др., и сборник «Теория государства у славянофилов» (СПб., 1898), включавший труды И. С. и К. С. Аксаковых, А. В. Васильева, А. Д. Градовского, Ю. Ф. Самарина.

Анализ произведений Сергея Фёдоровича Шарапова показывает, что большинство его идей о государственном устройстве страны, организации денежного обращения, структуре кредитной системы может быть и являлись утопическими для XIX века, но были реализованы в эпоху советской власти. [ ] Его прогнозы о политическом развитии страны во многом оправдались, многое из высказанного им не потеряло своего значения и поныне, что, безусловно, ставит его в один ряд с выдающимися экономистами России. [ ] Главный труд Шарапова по экономике «Бумажный рубль» (1893).

Память

Сочинения

• Бумажный рубль : (Его теория и практика) / Талицкий (Сергей Шарапов). - Санкт-Петербург: тип. т-ва "Обществ. польза", 1895. - , VIII, 156 с.

Проблематика и тематика пьесы «Царь Голод»

Андреев-драматург хотел понять важные вопросы, которые выдвигала жизнь. Все его представления и эмоции носили максималистский характер. Предельным было отрицание текущей действительности. С верой в непогрешимое совершенство строителей новой жизни, в их действенное влияние на бессознательную человеческую массу принял Андреев первую русскую революцию. Однако чуда духовного перерождения в революционной борьбе 1905 -1907 гг. не произошло. Темная стихия ненависти и разрушения, по мнению Андреева, возросла. Своего поиска разумных сил революции он не прекратил. Творчество приобрело двойственное звучание.

В любом произведении Андреева, особенно в драматургическом, ощущается глубокая противоречивость, двойственность. Творческая манера мастера в поисках объективной идеи сочетает реализм и экспрессионизм, экспрессию и декоративную символику, отсутствие этической и эстетической целостности. Доминанта личности писателя определила характер его творческих поисков в сторону двойственности, осложненной фатально-трагическим мировосприятием. Бабичева Ю., отмечая широкое использование символов, апсихологичность ранних андреевских драм, считает драму «Царь Голод» «чисто экспрессионистской», видя в творчестве Андреева родство с реализмом. Бугров Б.С. подчеркивает «условно-метафорический тип» драмы «Царь Голод».

В феврале 1906 г. Андреев стал свидетелем первомайской демонстрации в Гельсингфорсе, выступал против самодержавия на июльском митинге, наблюдал съезд финской красной гвардии. Подавление Свеаборгского восстания усилило пессимистические настроения. В конце 1906 г. у драматурга после родов умирает любимая жена А.М. Велигорская, в связи с чем пошатнулось душевное равновесие Андреева. Выросшее напряжение вылилось в самое мрачное его произведение - «Царь Голод».

Для того, чтобы говорить о человеке у Андреева, надо сказать о том, что такое мир для него. Мир Андреева застыл в неподвижности. Это хаос, тьма, которые то равнодушны, то сами страдают от своей хаотичности и неопределённости. В хаосе Андреева вырисовываются силы, извечно существующие - результат мифологического способа мышления писателя. Пьеса «Царь Голод» - яркий тому пример. И в этот мир человек явно не вписывается, представая неудачной попыткой хаотичных и темных сил вселенной, субстанций.

Исследователь Бугров Б.С. отмечает у драматурга стремление понять причины людских страданий, видит готовность его героев к бунту, сочетание темного и светлого, добра и зла в человеке, что подтверждает верность Андреева традициям Достоевского. Царь-Голод говорит: «Хотел создать я царство сильных, а создал лишь царство убийц, тупоумных, лжецов». Андреев не видит людей, способных изменить мир. В пьесе «Царь-Голод» он изображает фабрику-чудовище, с толпой омашинившихся рабочих. Вместо индивидуальностей - безличие, отупение и порабощённость. Для бунта люди у Андреева смыкаются в толпу через своё несовершенство. Их ведёт Царь-Голод, причем не только бедных, но и богатых.

В пьесе Андреева «Царь Голод» человечество разыгрывает трагический и бессмысленный спектакль перед несколькими утомленными вечностью героями пьесы, главными действующими лицами - Смертью, Царем Голодом, Временем-Звонарем. Человек становится игрушкой для героев пьесы. Царь Голод создал людей для своего удовольствия, но получилось несколько хуже, чем он мог ожидать. Отчасти отсюда происходит боязнь смерти. У Андреева смерть существует сама по себе и действует по своим законам, непостижимым для человека. А существование смерти ставит под вопрос саму жизнь, и смерть каждого человека воспринимается как смерть человечества. Поиск смысла жизни является ключевой проблемой для персонажей Андреева. Этот поиск сопрягается с важнейшим действием, отличающим человека от других живых существ: он хочет понять. Одним из объектов познания становится самая страшная тайна - смерть.

В прологе «Царя Голода» говорилось, что в течение многих веков человек преображал своим трудом землю, оставаясь бесправным и несытым. Источником народных волнений становится в драме кровожадный Голод, служащий старухе Смерти; сами события рисуются бессмысленным бунтом. Осуществляют его порабощенные до отупения рабы. Рабочие ощущают, что их «голова пуста», крестьяне напоминают горилл. Противоположные этим страшным фигурам персонажи редки (всего двое) и слабы. Картина создана пугающая. Стихийность происходящего подчеркнута композиционно: сцены разрознены, населены массой безымянных лиц, «наплывы» крупных планов всегда самого мрачного свойства, наиболее выпукло дан Царь Голод.

В драме изображен анархический бунт. Андреевские голодные не знают иных форм борьбы и, несмотря на безысходность, люди идут на бунт. У Андреева массой движет страх перед смертью и изначальное стремление разрушать. Бунтующие объединены смертью. Царь Голод уже не раз поднимал бунт голодных, и он же заставлял их смириться. Происходил один из очередных исторических круговоротов: жизненные явления принимали иные конкретные очертания, но все возвращалось к исходной точке.

В драме видна гуманистическая позиция автора, глубоко сопереживающего несчастным. Ненависть голодных к сытым, преступность «жирных» против человечества и его культуры - главный вывод автора. Тем отвратительнее Царь Голод. Он постоянно поднимает из гробов мятежников для возмездия временным победителям - их врагам, а затем снова обрекает восставших на смерть.

Экспериментаторство писателя совпало с театральными исканиями тех лет. Андреев был взволнован резкой оценкой социальной значимости пьесы, помешавшей воспринять ее как драму нового типа, эпохи первой русской революции.

Таким образом, пьеса «Царь Голод» имеет экспрессионистскую природу. В драме звучат мрачные аккорды, связанные с восприятием народной жизни. Автор критикует буржуазию. Пьеса доказывает, что политическая революция бесплодна (убив тирана, народ, из рабского страха перед тираном, создает новую тиранию революционного террора) и социальная революция безнадежна (голод поднимает «голодных» на бунт, но он же предает их снова буржуазии). Критика произведений Андреева носила социологизированный характер. Андреева воспринимали как писателя, отражающего конкретно-исторические события, их политический смысл, оставляя в стороне их философское, вневременное содержание.

Верхушка старинной соборной колокольни. Позади ее – ночное городское небо; внизу оно резко окрашено заревом городских уличных огней, вверху постепенно мутнеет, свинцовеет и переходит в черную, нависающую, тяжелую тьму. Там, где небо светло, на фоне его резко и отчетливо, как вырезанные из черного картона, вычерчиваются черные столбы, стропила, колокола и решетки церковной башни. Книзу башня переходит в черные, резкие и немного непонятные силуэты церковных кровель, каких-то труб, похожих на неподвижные человеческие фигуры, которые к чему-то прислушиваются, статуй, заглядывающих вниз. Только кое-где на этом черном кружеве видны отсветы низких городских огней: тускло поблескивают крутые бока колокола, желтеют округлые края колонн; на статуе ангела, бросающегося вниз с распростертыми руками, слабо озарены лицо, грудь и верхушки крыльев.

На площадке колокольни находятся трое: Царь Голод, Смерть и старое Время-Звонарь.

Смерть стоит совершенно неподвижно, лицом сюда, и черный силуэт ее рисуется так: маленькая, круглая головка на длинной шее, довольно широкие четырехугольные плечи; все линии прямы и сухи. Окутана Смерть сплошным черным полупрозрачным покрывалом, облегающим узко; сквозь ткань чувствуется и даже как будто видится скелет. Почти так же неподвижно и только изредка качает головой старое Время. И голова у него большая, с огромной, косматой старческой бородою и волосами; в профиль виден большой строгий нос и нависшие мохнатые брови.

Царь Голод движется беспокойно и страстно, так что трудно составить представление о его фигуре. Заметно только, что он высок и гибок.

Разговаривают Время-Звонарь, Царь Голод и Смерть.

– Ты снова обманешь, Царь Голод. Уже столько раз ты обманывал твоих бедных детей и меня.

– Поверь, старик.

– Как я могу поверить обманщику?

– Поверь еще раз. Только раз еще поверь мне, старик! Я никогда не лгал. Я обманывался сам. Несчастный царь на разрушенном троне, я обманывался сам. Ты знаешь ведь, как хитер, как лжив, как увертлив человек.

И я губил моих бедных детей, их тощими трупами я кормил Смерть…

(Показывает рукою на Смерть.)

Все такая же неподвижная. Смерть перебивает его скрипучим, сухим и очень спокойным голосом: как будто заскрипели среди ночи старые, заржавленные, давно не открывавшиеся ворота.

– Да, – но я еще не сыта.

Время. Ты никогда не бываешь сыта. Столько уже съела ты на моих глазах, и все такая же сухая и жадная.

Царь Голод. Но теперь я дам ей более сытную пищу. Довольно наглодалась она костей, как дворовая собака на привязи, – пусть теперь потешится разгульно над здоровыми, толстыми, жирными, у которых кровь такая красная, и густая, и вкусная. Смерть, дай мне руку, ты поблагодаришь меня – в честь твою будет праздник!

Смерть (не протягивая руки, говорит тем же скрипучим голосом) . Да, – но я никогда не благодарю.

Время. Ты лжешь, Царь Голод!

Царь Голод. Посмотри на мое лицо – разве не страшно оно? Взгляни на мои глаза – ты увидишь в темноте, как горят они огнем кровавого бунта.

Время настало, старик! Земля голодна. Она полна стонами. Она грезит бунтом.

Ударь же в свой колокол, старик, раздери до ушей его медную глотку! Пусть не будет спящих!

Время (колеблясь) . Правда, когда наступает ночь и тишиною одевается время, оттуда – снизу – приходят слабые стоны… плач детей…

Царь Голод (протягивает руку к городу) . Это оттуда, из проклятого города.

Время (качает головою) . Нет, еще дальше. Вопли женщин, хрипение стариков, вой псов голодных…

Царь Голод. Это оттуда-с полей, из глубины умирающих деревень!

Смерть молчит, и старое Время грустно никнет головою.

Царь Голод. Ударь в колокол! Я также несчастен. Я также хотел бы умереть. Бедные дети мои, – хотел я создать царство сильных, а создал лишь царство убийц, тупоумных, лжецов. Я не царь, я жалкий приспешник, а моя корона, моя великая кровавая корона – игрушка их детей. Убей же их, Время, ударь в твой колокол! Ударь!

Время. Ты уже говорил это когда-то. И обманул.

Царь Голод. Тогда я сам сомневался.

Время. А теперь?

Царь Голод. Взгляни на моих детей! Спроси у Смерти, она никогда не лжет. Безропотные доселе, теперь они встречают ее бурей негодования, проклятиями, гневом!

Смерть (говорит тем же сухим, спокойным голосом) . Да – они спорят немного.

Царь Голод. Дай твою руку. Смерть!

Смерть не дает руки и молчит. Тишина. На башне в темноте медленно и печально звонят часы.

Время (колеблясь) . Я начинаю верить. Мне так хочется отдохнуть – умереть.

Царь Голод. Тогда не будет времени! О милый колокол, ты принесешь нам покой и отдых! Дай нежно прикоснуться к тебе моей усталой головою. (Ласкает колокол, целует нежно его крутые бока. Потом молча делает вид, что звонит; и тихонько, глядя на него, сухим, отрывистым смешком хохочет Смерть.)

Время. Ты смеешься, Смерть?

Смерть. Да – немного.

Время. Ты рада? Или ты смеешься над моей доверчивостью? Но есть правда в его словах, и колокол знает это. Ночью, когда все спит и только, изнемогая, стонет земля, по его бокам пробегают тихие шорохи, незаметные, слабые звоны. Словно тысячи незримых рук ощупывают, и ласкают, и спрашивают: сохранился ли голос у меди? Страшно ночью на колокольне, когда мерцает внизу город неугасающими огнями и стонет в кошмаре земли… Ты слышишь?

Все прислушиваются. Царь Голод отшатнулся от колокола и слушает, напряженно выкинув руки. И тихо, звенящим шелестом вздыхает колокол и замолкает.

Смерть. Да – звенит немного.

Царь Голод. Ты слышишь! Земля требует бунта. Торопись, старик!

Время. И так каждую ночь. Как трудно слышать это.

Царь Голод. Скоро ты услышишь другие крики. В них будет гнев!

Время. И боль.

Царь Голод. Нет, гнев, гнев! Боли всегда, много у земли. Гнев, гнев, старик!

Где-то внизу, в светлеющей глубине, трижды – протяжно – трубит хриплый рог. Начинаясь на низкой ноте, звук медленно замирает на высокой – чувствуется в нем тоскливый и страшный призыв. И еще раз, где-то вдали, повторяется протяжный и тоскливый зов.

Смерть. Меня зовут. (Исчезает.)

Некоторое время стоит молчание. Невидимые огни в городе несколько мутнеют, блекнут, и с одной стороны высоко начинает играть и колыхаться беззвучно красноватое зарево. По-видимому, где-то в городе начался пожар.

Время. Ушла Смерть.

Царь Голод. Ее позвали.

Время. Нет, скажи, зачем она убила моего голубя? Здесь на крыше жил голубь, стучал лапками по железу и радовал меня, – а она его убила.

Царь Голод смеется громко.

Верхушка старинной соборной колокольни. Позади ее – ночное городское небо; внизу оно резко окрашено заревом городских уличных огней, вверху постепенно мутнеет, свинцовеет и переходит в черную, нависающую, тяжелую тьму. Там, где небо светло, на фоне его резко и отчетливо, как вырезанные из черного картона, вычерчиваются черные столбы, стропила, колокола и решетки церковной башни. Книзу башня переходит в черные, резкие и немного непонятные силуэты церковных кровель, каких-то труб, похожих на неподвижные человеческие фигуры, которые к чему-то прислушиваются, статуй, заглядывающих вниз. Только кое-где на этом черном кружеве видны отсветы низких городских огней: тускло поблескивают крутые бока колокола, желтеют округлые края колонн; на статуе ангела, бросающегося вниз с распростертыми руками, слабо озарены лицо, грудь и верхушки крыльев.

На площадке колокольни находятся трое: Царь Голод, Смерть и старое Время-Звонарь.

Смерть стоит совершенно неподвижно, лицом сюда, и черный силуэт ее рисуется так: маленькая, круглая головка на длинной шее, довольно широкие четырехугольные плечи; все линии прямы и сухи. Окутана Смерть сплошным черным полупрозрачным покрывалом, облегающим узко; сквозь ткань чувствуется и даже как будто видится скелет. Почти так же неподвижно и только изредка качает головой старое Время. И голова у него большая, с огромной, косматой старческой бородою и волосами; в профиль виден большой строгий нос и нависшие мохнатые брови.

Царь Голод движется беспокойно и страстно, так что трудно составить представление о его фигуре. Заметно только, что он высок и гибок.

Разговаривают Время-Звонарь, Царь Голод и Смерть.

– Ты снова обманешь, Царь Голод. Уже столько раз ты обманывал твоих бедных детей и меня.

– Поверь, старик.

– Как я могу поверить обманщику?

– Поверь еще раз. Только раз еще поверь мне, старик! Я никогда не лгал. Я обманывался сам. Несчастный царь на разрушенном троне, я обманывался сам. Ты знаешь ведь, как хитер, как лжив, как увертлив человек.

И я губил моих бедных детей, их тощими трупами я кормил Смерть…

(Показывает рукою на Смерть.)

Все такая же неподвижная. Смерть перебивает его скрипучим, сухим и очень спокойным голосом: как будто заскрипели среди ночи старые, заржавленные, давно не открывавшиеся ворота.

– Да, – но я еще не сыта.

Время. Ты никогда не бываешь сыта. Столько уже съела ты на моих глазах, и все такая же сухая и жадная.

Царь Голод. Но теперь я дам ей более сытную пищу. Довольно наглодалась она костей, как дворовая собака на привязи, – пусть теперь потешится разгульно над здоровыми, толстыми, жирными, у которых кровь такая красная, и густая, и вкусная. Смерть, дай мне руку, ты поблагодаришь меня – в честь твою будет праздник!

Смерть (не протягивая руки, говорит тем же скрипучим голосом) . Да, – но я никогда не благодарю.

Время. Ты лжешь, Царь Голод!

Царь Голод. Посмотри на мое лицо – разве не страшно оно? Взгляни на мои глаза – ты увидишь в темноте, как горят они огнем кровавого бунта.

Время настало, старик! Земля голодна. Она полна стонами. Она грезит бунтом.

Ударь же в свой колокол, старик, раздери до ушей его медную глотку! Пусть не будет спящих!

Время (колеблясь) . Правда, когда наступает ночь и тишиною одевается время, оттуда – снизу – приходят слабые стоны… плач детей…

Царь Голод (протягивает руку к городу) . Это оттуда, из проклятого города.

Время (качает головою) . Нет, еще дальше. Вопли женщин, хрипение стариков, вой псов голодных…

Царь Голод. Это оттуда-с полей, из глубины умирающих деревень!

Смерть молчит, и старое Время грустно никнет головою.

Царь Голод. Ударь в колокол! Я также несчастен. Я также хотел бы умереть. Бедные дети мои, – хотел я создать царство сильных, а создал лишь царство убийц, тупоумных, лжецов. Я не царь, я жалкий приспешник, а моя корона, моя великая кровавая корона – игрушка их детей. Убей же их, Время, ударь в твой колокол! Ударь!

Время. Ты уже говорил это когда-то. И обманул.

Царь Голод. Тогда я сам сомневался.

Время. А теперь?

Царь Голод. Взгляни на моих детей! Спроси у Смерти, она никогда не лжет. Безропотные доселе, теперь они встречают ее бурей негодования, проклятиями, гневом!

Смерть (говорит тем же сухим, спокойным голосом) . Да – они спорят немного.

Царь Голод. Дай твою руку. Смерть!

Смерть не дает руки и молчит. Тишина. На башне в темноте медленно и печально звонят часы.

Время (колеблясь) . Я начинаю верить. Мне так хочется отдохнуть – умереть.

Царь Голод. Тогда не будет времени! О милый колокол, ты принесешь нам покой и отдых! Дай нежно прикоснуться к тебе моей усталой головою. (Ласкает колокол, целует нежно его крутые бока. Потом молча делает вид, что звонит; и тихонько, глядя на него, сухим, отрывистым смешком хохочет Смерть.)

Время. Ты смеешься, Смерть?

Смерть. Да – немного.

Время. Ты рада? Или ты смеешься над моей доверчивостью? Но есть правда в его словах, и колокол знает это. Ночью, когда все спит и только, изнемогая, стонет земля, по его бокам пробегают тихие шорохи, незаметные, слабые звоны. Словно тысячи незримых рук ощупывают, и ласкают, и спрашивают: сохранился ли голос у меди? Страшно ночью на колокольне, когда мерцает внизу город неугасающими огнями и стонет в кошмаре земли… Ты слышишь?

Все прислушиваются. Царь Голод отшатнулся от колокола и слушает, напряженно выкинув руки. И тихо, звенящим шелестом вздыхает колокол и замолкает.

Смерть. Да – звенит немного.

Царь Голод. Ты слышишь! Земля требует бунта. Торопись, старик!

Время. И так каждую ночь. Как трудно слышать это.

Царь Голод. Скоро ты услышишь другие крики. В них будет гнев!

Время. И боль.

Царь Голод. Нет, гнев, гнев! Боли всегда, много у земли. Гнев, гнев, старик!

Где-то внизу, в светлеющей глубине, трижды – протяжно – трубит хриплый рог. Начинаясь на низкой ноте, звук медленно замирает на высокой – чувствуется в нем тоскливый и страшный призыв. И еще раз, где-то вдали, повторяется протяжный и тоскливый зов.

Смерть. Меня зовут. (Исчезает.)

Некоторое время стоит молчание. Невидимые огни в городе несколько мутнеют, блекнут, и с одной стороны высоко начинает играть и колыхаться беззвучно красноватое зарево. По-видимому, где-то в городе начался пожар.

Время. Ушла Смерть.

Царь Голод. Ее позвали.

Время. Нет, скажи, зачем она убила моего голубя? Здесь на крыше жил голубь, стучал лапками по железу и радовал меня, – а она его убила.

Царь Голод смеется громко.