Гончаров фрегат паллада сообщение. Cочинение «Путевые очерки Гончарова «Фрегат «Паллада

Иван Александрович Гончаров

Но ему с разных сторон заявляют, что обыкновенный спрос на нее в публике не прекращаются и что, сверх того, ее требуют воспитатели юношества и училищные библиотеки. Значит, эти путевые приобретают себе друзей и в юных поколениях.

Он относит постоянное внимание публики к его очеркам, прежде всего, к самому предмету их. Описания дальних стран, их жителей, роскоши тамошней природы, особенностей и случайностей путешествия и всего, что замечается и передается путешественниками - каким бы то ни было пером, - все это не теряет никогда своей занимательности для читателей всех возрастов.

Кроме того, история плавания самого корабля, этого маленького русского мира с четырьмястами обитателей, носившегося два года по океанам, своеобразная жизнь плавателей, черты морского быта - все это также само по себе способно привлекать и удерживать за собою симпатии читателей.

Таким образом, автор и с этой стороны считает себя обязанным не перу своему, а этим симпатиям публики к морю и морякам продолжительным успехом своих путевых очерков. Сам он был поставлен своим положением, можно сказать, в необходимость касаться моря и моряков. Связанный строгими условиями плаваниями военного судна, он покидал корабль ненадолго - и ему приходилось часто сосредоточиваться на том, что происходило вокруг, в его плавучем жилище, и мешать приобретаемые, под влиянием мимолетных впечатлений, наблюдения над чужой природой и людьми с явлениями вседневной жизни у себя «дома», то есть на корабле.

Из этого, конечно, не могло выйти ни какого-нибудь специального, ученого (на что у автора и претензии быть не могло), ни даже сколько-нибудь систематического описания путешествия с строго определенным содержанием.

Вышло то, что мог дать

Пересматривая ныне вновь этот дневник своих воспоминаний, автор чувствует сам, и охотно винится в том, что он часто говорит о себе, являясь везде, так сказать, неотлучным спутником читателя.

Утверждают, что присутствие живой личности вносит много жизни в описании путешествий: может быть, это правда, но автор, в настоящем случае, не может присвоить себе этой цели, ни этой заслуги. Он, без намерения и также по необходимости, вводит себя в описания, и избежать этого для него трудно. Эпистолярная форма была принята им не как наиболее удобная для путевых очерков: письма действительно писались и посылались с разных пунктов к тем или другим друзьям, как это было условленно ими и им. А друзья интересовались не только путешествием, но и судьбою самого путешественника и его положением в новом быту. Вот причина его неотлучного присутствия в описаниях.

По возвращении его в Россию письма, по совету же друзей, были собраны, приведены в порядок - и из них составились эти два тома, являющиеся в третий раз перед публикою под именем «Фрегат „Паллада“».

Если этот фрегат, вновь пересмотренный, по возможности исправленный и дополненный заключительною главою, напечатанною в литературном сборнике «Складчина» в 1874 году, прослужит(как этот бывает с настоящими морскими судами после так называемого «тимберования», то есть капитальных исправлений) еще новый срок, между прочим и в среде юношества, автора сочтет себя награжденным сверх всяких ожиданий.

В надежде на это он охотно уступил свое право на издание «Фрегата „Паллада“» И. И. Глазунову, представителю старейшего в России книгопродавческого дома, посвящающего, без малого столетие, свою деятельность преимущественно изданию и распространению книг для юношества.

Издатель пожелал приложить к книге портрет автора: не имея причин противиться этому желанию, автор предоставил и это право его усмотрению тем охотнее, что исполнение этой работы принял на себя известный русский художник , резец которого представил публике прекрасные образцы искусства, между прочим недавно портрет покойного поэта Некрасова.

Январь, 1879

От Кронштадта до мыса Лизарда

Сборы, прощание и отъезд в Кронштадт. - Фрегат «Паллада». - Море и моряки. - Кают-компания. - Финский залив. - Свежий ветер. - Морская болезнь. - Готланд. - Холера на фрегате. - Падение человека в море. - Зунд. - Каттегат и Скагеррак. - Немецкое море. - Доггерская банка и Галлоперский маяк. - Покинутое судно. - Рыбаки. - Британский канал и Спитгедский рейд. - Лондон. - Похороны Веллингтона. - Заметки об англичанах и англичанках. - Возвращение в Портсмут. - Житье на «Кемпердоуне». - Прогулка по Портсмуту, Саутси, Портси и Госпорту. - Ожидание попутного ветра на Спитгедском рейде. - Вечер накануне Рождества. - Силуэт англичанина и русского. - Отплытие.

Меня удивляет, как могли вы не получить моего первого письма из Англии, от 2/14 ноября 1852 года, и второго из Гонконга, именно из мест, где об участи письма заботятся, как о судьбе новорожденного младенца. В Англии и ее колониях письмо есть заветный предмет, который проходит чрез тысячи рук, по железным и другим дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо того, к кому послано, если только он жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он умер или сам воротился туда же. Не затерялись ли письма на материке, в датских или прусских владениях? Но теперь поздно производить следствие о таких пустяках: лучше вновь написать, если только это нужно…

Вы спрашиваете подробностей моего знакомства с морем, с моряками, с берегами Дании и Швеции, с Англией? Вам хочется знать, как я вдруг из своей покойной комнаты, которую оставлял только в случае крайней надобности и всегда с сожалением, перешел на зыбкое лоно морей, как, избалованнейший из всех вас городскою жизнию, обычною суетой дня и мирным спокойствием ночи, я вдруг, в один день, в один час, должен был ниспровергнуть этот порядок и ринуться в беспорядок жизни моряка? Бывало, не заснешь, если в комнату ворвется большая муха и с буйным жужжаньем носится, толкаясь в потолок и в окна, или заскребет мышонок в углу; бежишь от окна, если от него дует, бранишь дорогу, когда в ней есть ухабы, откажешься ехать на вечер в конец города под предлогом «далеко ехать», боишься пропустить урочный час лечь спать; жалуешься, если от супа пахнет дымом, или жаркое перегорело, или вода не блестит, как хрусталь… И вдруг - на море! «Да как вы там будете ходить - качает?» - спрашивали люди, которые находят, что если заказать карету не у такого-то каретника, так уж в ней качает. «Как ляжете спать, что будете есть? Как уживетесь с новыми людьми?» - сыпались вопросы, и на меня смотрели с болезненным любопытством, как на жертву, обреченную пытке. Из этого видно, что у всех, кто не бывал на море, были еще в памяти старые романы Купера или рассказы Мариета о море и моряках, о капитанах, которые чуть не сажали на цепь пассажиров, могли жечь и вешать подчиненных, о кораблекрушениях, землетрясениях. «Там вас капитан на самый верх посадит, - говорили мне друзья и знакомые (отчасти и вы, помните?), - есть не велит давать, на пустой берег высадит». - «За что?» - спрашивал я. «Чуть не так сядете, не так пойдете, закурите сигару, где не велено». - «Я всё буду делать, как делают там», - кротко отвечал я. «Вот вы привыкли по ночам сидеть, а там, как солнце село, так затушат все огни, - говорили другие, - а шум, стукотня какая, запах, крик!» - «Сопьетесь вы там с кругу! - пугали некоторые, - пресная вода там в редкость, всё больше ром пьют». - «Ковшами, я сам видел, я был на корабле», - прибавил кто-то. Одна старушка всё грустно качала головой, глядя на меня, и упрашивала ехать «лучше сухим путем кругом света». Еще барыня, умная, милая, заплакала, когда я приехал с ней прощаться. Я изумился: я видался с нею всего раза три в год и мог бы не видаться три года, ровно столько, сколько нужно для кругосветного плавания, она бы не заметила. «О чем вы плачете?» - спросил я. «Мне жаль вас», - сказала она, отирая слезы. «Жаль потому, что лишний человек все-таки развлечение?» - заметил я. «А вы много сделали для моего развлечения?» - сказала она. Я стал в тупик: о чем же она плачет? «Мне просто жаль, что вы едете бог знает куда». Меня зло взяло. Вот как смотрят у нас на завидную участь путешественника! «Я понял бы ваши слезы, если б это были слезы зависти, - сказал я, - если б вам было жаль, что на мою, а не на вашу долю выпадает быть там, где из нас почти никто не бывает, видеть чудеса, о которых здесь и мечтать трудно, что мне открывается вся великая книга, из которой едва кое-кому удается прочесть первую страницу…» Я говорил ей хорошим слогом. «Полноте, - сказала она печально, - я знаю всё; но какою ценою достанется вам читать эту книгу? Подумайте, что ожидает вас, чего вы натерпитесь, сколько шансов не воротиться!.. Мне жаль вас, вашей участи, оттого я и плачу. Впрочем, вы не верите слезам, - прибавила она, - но я плачу не для вас: мне просто плачется».

Путевые записки «Фрегат «Паллада». Работа над романом «Обломов» была неожиданно прервана весьма неординарным жизненным поступком Гончарова. В 1852 году писатель принимает приглашение от адмирала Е. В. Путятина принять участие в кругосветном плавании на военном фрегате «Паллада» в качестве секретаря экспедиции. Писатель впоследствии вспоминал: «Все удивлялись, что я мог решиться на такой дальний и опасный путь - я, такой ленивый, избалованный! Кто меня знает, тот не удивится этой решимости. Внезапные перемены составляют мой характер, я никогда не бываю одинаков двух недель сряду...» 7 октября 1852 года Гончаров из Кронштадта отправляется в более чем трехгодичное плавание (1852-1855), увозя с собой наброски будущих романов «Обломов» и «Обрыв».

Во время путешествия писатель наблюдал жизнь современной ему Англии, совершил поездку в глубь Капштатской колонии (Южная Африка), посетил Анжер (на о. Ява), Сингапур, Гонконг, Шанхай, Манилу, длительное время знакомился с бытом жителей японского порта Нагасаки. На обратном пути он проехал всю Сибирь. Творческим итогом путешествия стали два тома очерков «Фрегат «Паллада», вышедших отдельными книгами в 1858 году.

На первый взгляд, это произведение писателя лежит в стороне от его магистральных идейно-художественных исканий в жанре социально-психологического романа, настолько должна быть далека экзотика дальних странствий от реальных проблем предреформенной России, над решением которых мучился автор «Обломова». Недаром написание путевых очерков историки русской литературы долгое время были склонны трактовать как своего рода психологическую передышку, обусловленную желанием писателя заполнить затянувшуюся творческую паузу во время работы над романом «Обломов». Однако новейшие исследования показали, что такой взгляд на место «Фрегата...» в творчестве Гончарова глубоко ошибочен. Оказывается, опыт экономической, государственной, культурной жизни других стран и народов пригодился Гончарову для более глубокого осмысления исторических судеб России, переживавшей момент коренной ломки феодально-патриархально-го уклада жизни и готовившейся встать на рельсы капиталистического развития. Наблюдения над культурно-экономическим укладом такой классической страны капитализма, как Англия, в сопоставлении с замкнутым феодальным укладом Японии не в последнюю очередь помогли Гончарову прозреть историческую необходимость появления в России собственных Штольцев и Тушиных в качестве антагонистов Обломова, Райского и Волохова. Следует заметить, что образ Штольца в творческой истории «Обломова» начал активно складываться как раз во время кругосветного плавания писателя. Сопоставление с картинами русской жизни, с национальными образами и типами проходит через многие путевые зарисовки и описания нравов и быта чужих народов. Например, идиллическая обстановка на корабле напоминает писателю размеренную, неторопливую картину жизни отдаленной степной русской деревни, чем-то похожей на Обломовку. Портрет негритянки тут же вызывает в памяти автора образ старухи-крестьянки, загорелой, морщинистой, с платком на голове. Играющие в карты негры заставляют вспомнить обстановку уездной лакейской, вид почесывающегося тагая - характерный жест русского простолюдина, китайский рынок в Шанхае - московские толкучки и т. д. и т. п. Перед глазами читателя проходит огромная галерея человеческих лиц, изображенных иногда двумя-тремя штрихами, но всегда живых и запоминающихся. Вот негритянская красавица и рядом - безобразная старуха из Порто-Прайя, вот очаровательная мисс Каролина, добродушный лукавец Кавадзи, важный китайский богач, проворный слуга Ричард и много, много других. Гончаров стремится наблюдать этих новых для него людей в самых тривиальных, простейших явлениях их быта. Он старательно избегает внешней экзотики, картинной позы в описаниях, которые неизбежно присущи впечатлениям путешественника от чуждых ему стран и обычаев. Вместе с тем он избегает и нарочитого натурализма, бескрылой фактографичности «натуральной школы», пытаясь прозреть в будничном характере или явлении отголоски общечеловеческих идеалов и пороков, где бы они ни встречались.

На основе характеристики отдельных лиц Гончаров стремится подойти к характеристике всего народа в целом. Через, казалось бы, мимолетные зарисовки быта и нравов очеркист пытается определить тайну национального характера, душу национальной жизни различных стран. И это удается ему блестяще. Например, оценивая политику государственного изоляционизма Японии, Гончаров прозорливо угадывает ее искусственность и несоответствие реальным духовным потребностям нации. По мнению писателя, японский народ «чувствует сильную потребность в развитии, и эта потребность проговаривается во многом». Японцы «общежительны, охотно увлекаются новизной». Наконец, следует вывод: «Сколько у них жизни кроется под этой апатией, сколько веселости, игривости! Куча способностей, дарований - все это видно в мелочах, в пустом разговоре, но видно также, что нет только содержания, что все собственные силы жизни перекипели, перегорели и требуют новых, освежительных начал». Помимо прозорливости исторических прогнозов Гончарова о великом будущем Японии, давно и прочно вошедшей в пятерку самых высокоразвитых государств мира, нельзя не почувствовать в этих наблюдениях и скрытой аналогии с феодальной замкнутостью общественноэкономического строя России, который тоже во многом отжил свое, «перегорел» и требует «новых, освежительных начал». Таким образом, через описание Японии Гончаров пытается предугадать и историческое будущее России, которой самим ходом мировой цивилизации рано или поздно суждено разорвать свою духовную и культурную изоляцию и влиться в семью европейских народов. Можно совершенно согласиться с известным историком русской литературы Б. М. Энгельгард-том, который основной пафос «Фрегата «Паллады» усматривал в прославлении поступательного хода человеческой цивилизации: «Описание путешествия дано в преломлении того колоссального труда, той борьбы и творчества, которые положил человек на завоевание земного шара, на преодоление пространства и времени во всех углах света. <...> Тема «колоссальной задачи», на которую робко намекает Адуев в «Обыкновенной истории» и которая неудачно символизировалась позднее в Штольце, развертывается здесь на широких просторах кругосветного путешествия с исключительным блеском, остроумием и убедительностью. Иные страницы «Фрегата...» звучат прямым гимном гению человека, его упорному, неустанному труду, его силе и мужеству. То, что ни разу не удалось Гончарову в его русском герое, нашло себе здесь свободное и полное выражение...»

Так опыт писателя-очеркиста питал творческий гений Гончарова-романиста, помогал ему обрести ту историческую перспективу видения проблем русской общественной жизни, без которой образы героев «Обломова» и «Обрыва» значительно потеряли бы в масштабности и глубине художественного обобщения.

Произведение под названием «Фрегат «Паллада», краткое содержание которого представлено ниже, это книга в двух томах известного русского писателя И.А. Гончарова, автора «Обломова». В ней собраны очерки с подробностями путешествия, которое Иван Александрович совершил вместе с экспедицией адмирала Путятина.

Вояж длился три года. За это время судно успело обойти пол земного шара и побывать во многих странах – в том числе и в экзотических. Гончаров, с детства мечтавший о морских путешествиях, был переполнен впечатлениями. Ими он и поделился с читателями в своей работе, увидевшей свет в 1858 году.

Гончаров, «Фрегат «Паллада», краткое содержание: в предисловии к книге Иван Александрович говорит о том, что не планировал публиковать записи о своем вояже как мореплаватель или турист. Он предлагает читателю своего рода отчет об увлекательном путешествии, во время которого удалось повидать много заморских стран, познакомиться с их жителями, насладиться великолепными, часто непривычными глазу русского человека, пейзажами.

Также автор подчеркивает, что отчет подготовлен в художественной форме. Гончаров рассказывает, как шли они на фрегате «Паллада» к Британским островам, затем рассекали волны Тихого океана, время от времени пришвартовываясь у берегов колоний. Там, где имели возможность познакомиться с обычаями и традициями аборигенов.

Они были способны шокировать или как минимум удивить цивилизованного человека. Гончаров сравнивает жизнь промышленной Англии, где царят суета и погоня за прибылью, с жизнью в колониях – на фоне шикарной природы. Второй вариант писателю кажется ближе.

Сравнивает Гончаров с Англией и Россию. Колоритно описывает русских господ, которые заплыли жирком, обрюзгли, обленились и не способны без лакея одеться. В голове у них – одни чаи, пироги да празднования. То ли дело британские дельцы. Россию автор вспоминает очень часто.

Она красной нитью проходит через все произведение. Видно, что во время путешествия Гончаров скучал по родине и не забывал и ней ни на секунду. Русскую Сибирь автор называет колонией, из которой выгоняют дикость. Африканских женщин сравнивает со старухой из России, почерневшей на солнце во время трудов праведных. Заморские попугаи, по его словам, это наши воробьи, только расфуфыренные.

Добрым словом Иван Александрович отзывается о матросах, которые оказались совсем не такими, какими их многие считают (пьяницами, гуляками и т.д.). Сам фрегат для него – маленький кусочек родины, на котором можно отдохнуть от ярких впечатлений, спокойно подумать, прийти в себя.

Финал повествования – это описание Японии: экзотической страны, полной диковинных вещей. Впрочем, Гончаров предрекает ей скорую «европеизацию», которую считает неизбежной.

В самом конце книги автор делится с читателями своими выводами. Писатель говорит о том, что все народы планеты должны жить в мире и равноправии. Никто не может притеснять и эксплуатировать другого. Каждому должно быть на Земле удобно.

Гончаров решился по собственной инициативе на кругосветное путешествие. Приезжая в какой-либо порт, он стремился дополнить морскую поездку путешествием по суше, использовал каждый час стоянки судна для знакомства с жизнью чужих городов и стран (писатель принял участие в экспедиции в глубь Африканского континента), при этом он сравнивал себя с путешествующим Обломовым.

Книга очерков Гончарова «Фрегат „Паллада“» (1855—1858) представляет «Одиссею» плавания русских моряков вокруг Европы, Африки и Азии. Не являясь образцом маринистики в прямом смысле слова, т. е. не будучи посвящена воспроизведению специфики труда и быта матросов и офицеров флота, онаживо и занимательно рассказывает о быте «корабля, этого маленького русского мира с четырьмястами» обитателей.

При этом в своих путевых очерках писатель размышляет над важными проблемами современной общественной жизни. В его книге о плавании фрегата «Паллада» ощутимо вызревание идеи романа «Обломов».

Такова диалектика творческого процесса Гончарова: для изображения «тотальной», гиперболической, при всей своей реальности, неподвижности героя писатель должен был два с половиной года странствовать, переплыть ряд морей и океанов, пересечь часть Африки, Азию и Европу от Тихого океана до Петербурга.

Для того чтобы осознать и выразить опасность патриархального застоя, он должен был ознакомиться с жизнью стран с высоким развитием промышленности и торговли, задуматься над положительными результатами их исторического опыта и над сопутствующими ему отрицательными явлениями.

Для того чтобы вполне понять истоки бездеятельности и распада воли, вредное влияние на личность романтического ухода от реальности и поверить в возможность преодоления этих общественно-психологических явлений, он должен был приобщиться к «маленькому русскому миру», спаянному, несмотря на неблагоприятные условия (палочная дисциплина, социальное неравенство), единством задач, сознанием необходимости труда каждого члена экипажа и целесообразностью деятельности всех.

Обозримость и ясность задач и целей напряженного труда выковывает характеры людей, закаляет их волю, придает смысл их жизни. Выражением этого настроя является и готовность каждого из них в любой момент к напряженному героическому труду и даже смерти, и склонность к веселью, изобретательность в увеселениях.

Характеризуя своего вестового Фаддеева как типичного матроса, Гончаров отмечает его умственную самостоятельность и трудовую и военную выучку. «Я изучил его недели в три окончательно <...> он меня, я думаю, в три дня. Сметливость и „себе на уме“ были не последними его достоинствами, которые прикрывались у него наружною неуклюжестью костромитянина и субординациею матроса.

„Помоги моему человеку установить вещи в каюте“, — отдал я ему первое приказание. И то, что моему слуге стало бы на два утра работы, Фаддеев сделал в три приема».

В том, как Фаддеев расставляет вещи, сказывается особая, специфическая «домовитость» матроса. Гончаров отмечает, что, до того как новый человек проникнет в логику расположения предметов на корабле, «интерьер» кают кажется ему мрачным и неудобным, но как только в плавании обнаруживается целесообразность всего окружающего, корабль начинает восприниматься им как уютный и надежный дом.

В открытом море корабль — и дом, и воплощение родины. В обыденном обслуживании этогодома моряк отстаивает свою «малую землю» от стихий, а иногда и от военной опасности. Экспедиция, в которой участвовал Гончаров, помимо гласной и достаточно серьезной задачи изучения портов и колоний имела негласную дипломатическую миссию на Дальнем Востоке.

В момент выполнения ею этой задачи разразилась война между Россией и Турцией, в которой на стороне Турции приняли участие Англия и Франция. Военный фрегат «Паллада» оказался перед возможностью нападения на него технически несравненно лучше оснащенных английских кораблей, и команда готова была сражаться до конца и взорвать судно.

Заботы, связанные с военной ситуацией, Гончаров не отразил в книге, но показал, что ежедневная работа моряков сродни воинскому подвигу. Гончаров специально останавливается на смысле обычного явления морской жизни: аврала — коллективного труда, требующего напряжения сил всех и каждого и нередко сопряженного с опасностью для жизни

Труд и опасность будничны и нераздельны в этом быту. «Я не мог надивиться его деятельности, способностям и силе», — пишет о Фаддееве автор и далее отмечает в своем вестовом мужество, проявляемое народом и в странствиях и в труде, и верность долгу, типичные для человека из народа: «С этим же равнодушием он <...> смотрит и на новый прекрасный берег, и на не виданное им дерево, человека — словом, все отскакивает от этого спокойствия, кроме одного ничем не сокрушимого стремления к своему долгу — к работе, к смерти, если нужно».

Равнодушие матроса к экзотической природе не есть выражение обломовского отношения к непривычным явлениям, охарактеризованного Гончаровым в «Сне Обломова». Моряк привык к необычайному, как к обыденному. Он не удивляется пальме и не любуется ею, так же как крестьянин, косящий траву, не любуется цветами.

Работа, служба, всегда требующая собранности, поглощает его, и его сдержанность при созерцании экзотических чудес, так же как и при смертельной опасности, определяется сосредоточенностью, занятостью или готовностью к труду.

Гончаров отмечает в матросах вместе с тем и черты, роднящие их с Захаром — крепостным «человеком» Обломова. Матросы вовсе не «идеальные», особенные от природы люди, но их служба развивает в них лучшие черты характера — мужество, волю, сознание своего долга, трудолюбие, честность, тогда как самое положение дворового, его бесправие, бессмысленность и унизительность его труда разлагают его.

Точно так же, рисуя мужество и неутомимую деятельность офицеров, Гончаров подчеркивает, что эти люди воспитаны условиями службы на море и закалены ими. И в смелых, деятельных моряках писатель готов подчас обнаружить «рудименты» обломовщины, но склонность к лени или сибаритству не сковывает их волю, а лишь придает им милую простоту и непосредственность.

О лейтенанте Бутакове Гончаров писал своим друзьям Языковым: «Он весь век служил в Черном море, — и не даром: он великолепный моряк. При бездействии он апатичен или любит приткнуться куда-нибудь в уголок и поспать; но в бурю и вообще в критическую минуту — весь огонь <...>

Он второе лицо на фрегате, и чуть нужна распорядительность, быстрота, лопнет ли что-нибудь, сорвется ли с места, потечет ли вода потоками в корабль — голос его слышен над всеми и всюду, а быстрота его соображений и распоряжений изумительна».

Здесь мы сталкиваемся с мотивом, который проходит через всю книгу очерков «Фрегат „Паллада“»: смелость и энергия моряков — и матросов, и командиров — определяется целесообразностью и важностью стоящих перед ними задач. Такая трактовка природы подлинного героизма прекрасно вязалась с антиромантической тенденцией, пронизывающей очерки.

Говорит ли писатель о преимуществах паровых двигателей перед парусами и об архаичности красивых, но технически не современных и обреченных на «вымирание» парусных судов, опровергает ли ходячие представления о романтике морской жизни и о природных явлениях на экваторе, подтрунивает ли над эстетическим отношением к экзотике дальних стран своих друзей — поэтов А. Майкова и В. Бенедиктова, — всюду как бы слышится голос Адуева-старшего, произносящего свое любимое: «Закрой клапан!».

Но в отличие от дюдяшки Адуева, устраняющегося от вмешательства в дела юноши и от ответственности за его будущее, «апатичный» Гончаров «заманивает» читателя в мир подлинного героизма, призывает к непоказной серьезной любознательности.

Он как бы берет молодого читателя с собою в плаванье и приобщает к будням корабельной жизни, раскрывая их простую, но подлинную значительность. Наслаждаясь освобождением от рутины петербургской жизни («Дни мелькали, жизнь грозила пустотой, сумерками, вечными буднями <...>

Каждая экспедиция входит в историю цивилизации, в бесконечную цепь подвигов человека во имя постижения вселенной. В XIX в., когда социальный прогресс, развитие науки и техники приобрели невиданные до того темпы, познание родной планеты — Земли — вступило, как думает Гончаров, в новую фазу. «„Космос!“ Еще мучительнее прежнего хотелось взглянуть живыми глазами на живой космос»; «Скорей же, скорей в путь! Поэзия дальних странствий исчезает не по дням, а по часам. Мы, может быть, последние путешественники, в смысле аргонавтов: на нас еще, по возвращении, взглянут с участием и завистью», — пишет он, передавая мысли, заставившие его отбросить все сомнения и решиться участвовать в плавании фрегата «Паллада».

Гончаров, конечно, не предвидел, что через несколько десятилетий развернется героическая всемирная эпопея завоевания Северного полюса новыми аргонавтами, но он выражал настроения, воспитывавшие деятелей для подобных свершений. Вот почему «Фрегат „Паллада“» вскоре после своего появления вошел в круг любимого чтения юношества.

Размеренная жизнь мореплавателей во время пребывания корабля в тихих водах напоминала писателю быт «степной деревни», т. е. среднерусских захолустных мест (ср. у Тургенева «Степной король Лир»). Однако для Гончарова вся прелесть корабельной жизни тем и определялась, что за ее внешним спокойствием и однообразием стояла неутомимая деятельность, отдых был подготовкой к моментам напряжения всех сил, всех способностей, которые были часты во время плаванья и к которым члены экипажа всегда были готовы.

Гончаров наблюдал с интересом и вниманием и другую сторону быта моряков: замкнутая жизнь команды, регламентированный и четко организованный строй которой отражал многие существенные черты бытия русского общества, постоянно приходила в соприкосновение с мировой жизнью в ее разнообразных проявлениях.

Уже в «Обыкновенной истории» Гончарова выявился его интерес к социально-исторической проблеме прогресса. Эта проблема должна была занять также важное место в кругу вопросов, поставленных в романе «Обломов».

Во время кругосветного путешествия Гончаров впервые и с исключительной для человека его времени ясностью увидел, что социальные перемены, ломающие вековые отношения в России, происходят на фоне изменения мировой политики и самого характера взаимоотношений между странами. Океан не разделяет народы, а соединяет их.

Он становится большой дорогой, по которой курсируют суда крупных промышленных стран Европы, в поисках сырья и рабочих рук распространяющих свои торговые представительства, а в случае необходимости готовых применить и военную силу для подчинения народов Африки и Азии.

Горячий сторонник европейской цивилизации, порой недооценивающий завоевания культуры Востока, Гончаров сменяет тон добродушной иронии, в котором он преимущественно ведет повествование, на лирический, с пафосом выражая свою уверенность в том, что предприимчивость, бесстрашие и технический гений современного человека в конечном счете принесут человечеству благо, а не порабощение, что промышленный век не уничтожит человечности.

Героев-мечтателей на морских путях сменилипростые люди, специалисты: «Я вспомнил, что путь этот уже не Магелланов путь, что с загадками и страхами справились люди. Не величавый образ Колумба и Васко де Гама гадательно смотрит с палубы в даль, в неизвестное будущее: английский лоцман, в синей куртке, в кожаных панталонах, с красным лицом, да русский штурман, с знаком отличия беспорочной службы, указывают пальцем путь кораблю...» — заявляет писатель, начиная свои очерки, и уже в этих вводных абзацах возникает эпический образ человека нового времени, занимающего скромное место среди других специалистов-тружеников, но несущего в себе героическое начало.

Этот образ, воплощенный в фигурах русских матросов и офицеров, объективно противостоит в книге образам снующих по всему миру в поисках наживы и бесцеремонно насаждающих свой образ жизни английских купцов.

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

Путевые очерки «Фрегат «Паллада» имеют большое познавательное и художественное значение. Своеобразие стиля очерков очень верно определил Н. А. Некрасов, отмечая «красоту изложения, свежесть содержания и ту художественную умеренность красок, которая составляет особенность описания г. Гончарова, не выставляя ничего слишком резко, но в целом передавая предмет со всею верностью, мягкостью и разнообразием тонов».

В очерках ощущается противоречивость мировоззрения Гончарова, но они ценны для нас правдивым изображением фактов.

Передавая день за днем свои наблюдения и впечатления в новой и необычной для него среде, незаметно для читателя вовлекая его в интересы этой среды, в жизнь окружающих людей, Гончаров не забывает род- 1 ной страны. Яркие картины жизни буржуазного Запада, ‘ таинственного Востока не могут заслонить от художника картины родного, сонного царства крепостной России. Оно встает перед ним, где бы он ни был: среди шума и суеты Лондона, на песчаном берегу Африки или под тропическим небом Цейлона.

«Фрегат «Паллада» имел большой успех у читателей. При жизни Гончарова книга издавалась пять раз. Д. И. Писарев отмечал, что «Фрегат «Паллада» встречен был русским читателем «с такой радостью, с какой редко встречаются на Руси литературные произведения». Сам Гончаров писал: «История плавания самого корабля, этого маленького русского мира с четырьмястами обитателей, носившегося два года по океанам, своеобразная жизнь плавателей, черты морского быта - все это также само по себе способно привлекать и удерживать за собой симпатии читателей».

Первой страной, где фрегат имел длительную стоянку, была Англия. Из крепостнической империи Николая I Гончаров попал в «классическую» страну капитализма, своими глазами увидел буржуазный мир в его наиболее полном развитии. В Англии и других странах, в колониях Гончаров увидел, как под влиянием капиталистических отношений отмирают патриархальные формы жизни. Поэтому закономерно, что центральной темой очерков Гончарова, трезвого и проницательного писателя, стала тема капитализма.

Гончаров понимает историческую неизбежность победы нового, более прогрессивного уклада жизни, одобряет «материальный прогресс». И вместе с тем в своих очерках Гончаров осуждает буржуазное общество, его пороки. Внимательный и тонкий наблюдатель, он видит лицемерие буржуазии, жестокое обращение с населением колоний, грабеж чужих стран.

Где бы ни был Гончаров, его всегда интересовал быт народа.

В Лондоне он, в отличие от других путешественников, не посетил Британский музей - всемирно-известное собрание достижений человеческой культуры. Его интересовали улицы, дома, люди: «Чем смотреть на сфинксы и обелиски, мне лучше нравится простоять целый час на перекрестке и смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия… с любопытством смотрю, как столкнутся две кухарки, с корвинами на плечах, как несется нескончаемая двойная, тройная цепь экипажей, подобно реке, как из нее с не-» подражаемой ловкостью вывернется один экипаж и сольется с другою нитью; или как вся эта цепь мгновенно онемеет, лишь только полисмен с тротуара поднимет руку. В тавернах, в театрах - везде пристально смотрю, как и что делают, как веселятся, едят, пьют…»

Гончаров обратил внимание на «суету и движение». Люди изобретают «машины, пружинки, таблицы» и не замечают того, что становятся сами «новейшими машинами». Гончарова возмущало ханжество и лицемерие английского буржуазного общества: «Вся английская торговля прочна, кредит непоколебим, а между тем покупателю в каждой лавке надо брать расписку в получении денег. Законы против воров многи и строги, а Лондон считается, между прочим, образцового школою мошенничества, и воров числится там несколько десятков тысяч; даже” ими, как товарами, снабжается континент, и искусство запирать замки спорит с искусством отпирать их… филантропия возведена в степень общественной обязанности, а от бедности гибнут не только отдельные лица, семейства, но цельте страны под английским управлением. Между тем этот нравственный народ по воскресеньям ест черствый хлеб, не позволяет вам в вашей комнате заиграть на фортепияно или засвистать на улице. Призадумаешься над репутацией умного, делового, религиозного, нравственного и свободного народа!»

Что же порождает это бездушное делячество людей, единственной целью которых является обогащение? Ответ один: капиталистический уклад жизни.

Правда, Гончаров не всегда понимал, какие бедствия несет английский капитал народам колоний и зависим мых стран, и поэтому в его очерках встречаются неверные, необъективные оценки результатов хозяйничания Англии в ее колониях.

Гончаров с присущим ему мастерством живописца рисует яркие, запоминающиеся карзины жизни Африки: «Вот стройный, красивый негр финго, или Мозамбик, тащит тюк на плечах, это «кули», наемный слуга, носильщик, бегающий на посылках; вот другой из илемени зулу, а чаще готтентот, на козлах ловко управляет парой лошадей…» Симпатизируя народам Африки, угнетаемым английскими и другими колонизаторами, Гончаров показывает условия, в которых жили эти народы, и эти картины далеки от того, что хотел бы видеть Гончаров, веривший в благотворное влияние «сильных мира сего» - английских предпринимателей - на обездоленные народы Африки.

Гончаров пишет о «не совсем бескорыстных действиях» поселившихся среди кафров христианских миссионеров, о том, что кафров согнали с обширных земель в такое время, «когда еще хлеб был на корню и племя оставалось без продовольствия». Эти картины говорят сами за себя. Они разоблачают хищническую сущность капитализма. Много места Гончаров уделяет показу «цивилизаторской» деятельности англичан в Китае.

С гневом и презрением пишет он о низости колонизаторов, которые на счет китайцев «обогащаются, отравляют их1, да еще и презирают свои жертвы».

В «цивилизации» Дальнего Востока английские дельцы были главными, но не единственными. Гончаров пишет о приходе «новых» колонизаторов: «Люди Соединенных Штатов Северной Америки уже явились сюда с бумажными и шерстяными тканями, ружьями, пушками и прочими орудиями новейшей цивилизации».

Новые «цивилизаторы» посылают миссионеров распространять христианство и постепенно прибирают к рукам богатства «благословенных островов». А острова, действительно, богаты: сахарные плантации, много лесов, благодатная почва и климат. Разве могут пройти мимо таких богатств «цивилизаторы»!

Два очерка посвящены Японии - главной цели кругосветного путешествия, страны, по словам Маркса, с «чисто феодальной организацией землевладения», с остатками средневековья.

Эти очерки знакомили русского читателя со страной, о которой в то время было известно еще очень мало. Гончаров встречается с прогрессивно настроенными людьми, которые стремились изменить изжившие себя порядки. В этих людях Гончаров видит будущее Япо-

Писатель имеет в виду ввоз в Китай опиума, нии. Как всегда, он с большой теплотой пишет о простом народе: «Сколько у них жизни кроется… сколько веселости, игривости. Куча способностей, дарования - все это видно в мелочах, в пустом разговоре, но видно также, что нет только содержания, что все собственные силы жизни перекипели, перегорели и требуют новых, освежительных начал».

В очерках о пребывании в Японии Гончаров рассказывает и о переговорах, которые велись адмиралом Путятиным с японским правительством. В качестве секретаря адмирала он присутствовал на этих переговорах и подробно описал их.

Миссии Путятина в Петербурге придавалось большое значение. Ее целью было наладить торговые и дипломатические отношения с Японией.

Русская миссия настойчиво вела переговоры с японскими представителями. Совершенно неожиданно возникли серьезные осложнения: началась Крымская война. Русские моряки еще до объявления войны решили: при встрече с превосходящими силами противника бороться до конца и в случае необходимости взорвать фрегат.

Адмирал Путятин, - писал Гончаров в сентябре 1854 года, - «все ожидал, что война с Англией не состоится или внезапно кончится и что он в состоянии будет оканчивать свои поручения в Японии и Китае в тех же размерах и не торопясь, как начал, причем ему необходим будет и секретарь.