Поэзия эльдара рязанова литературно музыкальный вечер. Стихи взяты из открытых источников
Стихи Эльдара РязановаНародный артист Советского Союза, кинорежиссёр, сценарист, легенда отечественного кинематографа Эльдар Рязанов. Писать стихи Эльдар Рязанов начал начал не в молодости, а довольно поздно, уже когда стал тесно общаться с поэтами.
Цикл Успеха
Успех поделен по годам,
А что вы, собственно, хотели?
В пять лет удачей было нам
Проснуться на сухой постели.
В семнадцать - мысли об одном,
Как женщины быстрей добиться.
И СЧастье состояло в том,
Чтоб в первый раз не осрамиться.
А в двадцать пять везёт тому,
Кто смог, не мешкая, умело,
Найти хорошую жену,
Что, кстати, не простое дело.
Куда-то делись все друзья,
То в тридцать пять - дурные вести.
Для нас карьера и семья,
Теперь стоят на первом месте.
Всё на круги придёт своя,
Мы в сорок пять вновь у барьера.
Важней для нас уже семья,
И только лишь потом - карьера.
А в шестьдесят пять загрустим,
О женщинах...(скажи на милость).
И как в семнадцать, захотим,
Чтобы хоть что-то получилось.
Но вот уж восемьдесят пять,
Как быстро годы пролетели.
Одно лишь счастье нам опять -
Проснуться на сухой постели.
Капризная память
У памяти моей дурное свойство, -
Любая пакость будет долго тлеть.
Но не могу себя преодолеть.
Как в безразмерной камере храненья,
В сознаньи - чемоданы и мешки,
В которых накопились оскорбленья,
Обиды, униженья и щелчки.
Не в силах изменить свою природу,
Я поименно помню всех врагов.
Обиды-шрамы ноют в непогоду,
К прощенью я, простите, не готов.
В самом себе копаюсь я капризно,
На свалке памяти я черт-те что храню...
Обидчиков повычеркав из жизни,
Я их в воображеньи хороню.
Конечно, признавать все это стыдно,
И я раскрыл свой неприглядный вид.
Я очень плох, и это очевидно,
Мое сознание - летопись обид!
У памяти моей дурное свойство -
Я помню то, что лучше позабыть.
Хочу прогнать больное беспокойство,
Но не могу себя переломить.
Музыка жизни
Что жизнь? Музыкальная пьеса,
Соната ли, фуга иль месса,
Сюита, ноктюрн или скерцо?
Тут ритмы диктуются сердцем.
Пиликает, тренькает, шпарит,
Бренчит иль бывает в ударе.
Играется без остановки.
Меняются лишь оркестровки.
Ребячество наше прелестно,
Хрустально, как отзвук челесты.
Потом мы становимся старше,
Ведут нас военные марши.
Пьяняще стучат барабаны,
Зовущие в странные страны.
Но вот увенчали нас лавры,
Грохочут тарелки, литавры.
А как зажигательны скрипки
От нежной зазывной улыбки.
Кончается общее тутти.
Не будьте
столь строги, не будьте.
Мелодию, дивное диво,
Дудим мы порою фальшиво.
Проносится музыка скоро
Под взмахи судьбы дирижера.
Слабеют со временем уши,
Напевы доносятся глуше.
Оркестры
играют все тише.
Жаль, реквием я не услышу.
Как много дней, что выброшены зря…
Их надо вычесть из календаря,
И жизнь становится еще короче.
Был занят бестолковой суетой,
День проскочил - я не увидел друга
И не пожал его руки живой…
Что ж! Этот день я должен сбросить с круга.
А если я за день не вспомнил мать,
Не позвонил хоть раз сестре иль брату,
То в оправданье нечего сказать:
Тот день пропал! Бесценная растрата!
Я поленился или же устал —
Не посмотрел веселого спектакля,
Стихов магических не почитал
И в чем-то обделил себя, не так ли?
А если я кому-то не помог,
Не сочинил ни кадра и ни строчки,
То обокрал сегодняшний итог
И сделал жизнь еще на день короче.
Сложить - так страшно, сколько промотал
На сборищах, где ни тепло, ни жарко…
А главных слов любимой не сказал
И не купил цветов или подарка.
Как много дней, что выброшены зря,
Дней, что погибли как-то, между прочим.
Их надо вычесть из календаря
И мерить свою жизнь еще короче.
Меж датами рожденья и кончины
(а перед ними наши имена)
Стоит тире, черта, стоит знак «минус»,
А в этом знаке жизнь заключена.
В ту черточку вместилось все, что было…
А было все! И все сошло, как снег.
Исчезло, растворилось и погибло,
Чем был похож и не похож на всех.
Погибло все мое! И безвозвратно.
Моя любовь, и боль, и маета.
Все это не воротится обратно,
Лишь будет между датами черта.
Все тороплюсь, спешу, лечу я,
Всегда я в беге нахожусь,
Нехваткой времени врачуя
Во мне таящуюся грусть.
И все ж не вижу в этом смысла —
Жить, время вечно теребя.
Куда бы я ни торопился,
Я убегаю от себя.
Ищу я новые занятья,
Гоню карьером свою жизнь,
Хочу ее совсем загнать я…
Да от себя не убежишь!
Дм. Пухов
Т. Буевич
Очень редко на этих страницах появляется рассказ о жизни ныне живущего поэта и его стихи. Наверно, это потому что так мало мы знаем о своих современниках и так не ценим их. «Любить мы можем только мёртвых». Это пушкинское изречение относится и к поэтам. А может быть, поэт, как то евангелиевское зерно приносит много плода, когда умрёт?..
В трамвай, что несётся в бессмертье,
попасть нереально, поверьте.
Меж гениями - толкотня.
И места там нет для меня.
В трамвае, идущем в известность,
ругаются тоже, и тесно.
Нацелился было вскочить,
да чёрт с ним, решил пропустить.
А этот трамвай до Ордынки.
Я впрыгну в него по старинке,
повисну, стоять на подножке
И в юность вернусь на немножко.
Под лязганье стрелок трамвайных
я вспомню подружек случайных,
забытых товарищей лица.
И с этим ничто не сравнится!
Сентябрь 1986
Рязанов нисколько не мечтал и не думал работать в кино; поэзия увлекала его, вероятно, с отроческих лет. Он начал сочинять, когда ему было пятнадцать. (Надо отметить, что рос он в простой семье: отец его из крестьян, мать из мещан). Учась в 8-ом классе, он решил стать писателем. Это было следствием его страстной любви к чтению, а читать он научился уже в три года.
Первые поэтические опыты были подражанием великим, начиная с Пушкина. Особенно он увлёкся Надсоном. «Вот что оказалось близко неимоверно - горькие, печальные строчки. Поэт умер двадцати трёх лет», - говорит он. Затем воображением юного Рязанова завладел Есенин. Шла война, книги запрещённого поэта нельзя было достать, тайком читал он переписанную от руки поэму «Чёрный человек». Так же через несколько лет он знакомился с поэзией Ахматовой. Поэзия вдохновляла его, и, читая и подражая, постигал он «азы ремесла». Толстая тетрадка заполнялась его стихами.
Самым заметным поэтом того времени был Константин Симонов. Юноша загорелся желанием показать ему свои стихи и, конечно, надеждой получить одобрение. Ему удалось только первое.
«… это была середина лета 1944 года - шёл к Симонову от метро «Белорусская». Может быть, у меня в памяти спуталось два события, а может, так и было, но в тот день по Ленинградскому шоссе по направлению к центру вели нескончаемую колонну пленных немцев. А я шёл навстречу мимо небритых, оборванных, поникших, побеждённых фашистов, шёл к самому знаменитому поэту нашей страны - первому читателю моих - я в этом был уверен - замечательных стихов. Близился конец войны. Я намеревался поступить в Одесское мореходное училище. Короче, победные трубы гремели в моей душе».
Жил Симонов в «кружевном» доме напротив гостиницы «Советская» в одной комнате коммунальной квартиры. Он встретил юного поэта как интеллигентный человек, но разговор их был очень коротким. Тетрадь он оставил у себя, и вернул через несколько дней, сказав, что стихи должны быть неповторимыми выражать личность автора. Заинтересованности в способностях молодого человека он не проявил. Рязанов пишет: «… ушёл от него без малейшей обиды, без ущемлённого или оскорблённого самолюбия, хотя он не сказал о моих стихах ни одного доброго слова. И потом, несмотря на нелестный отзыв, я продолжал думать о Симонове с восхищением и ещё несколько лет очень почитал его как выдающегося стихотворца».
Поступая во ВГИК, свою толстую тетрадь со стихами Рязанов подал в экзаменационную комиссию, там требовалось представить свои творческие работы.
Учителями его были Г.М. Козинцев, С.М. Эйзенштейн и И.А. Пырьев. По совету Пырьева он снял свою первую музыкальную комедию «Карнавальная ночь», которая имела большой успех. Он долго размышлял потом, как случилось, что, не имея музыкального слуха, ему удалось сделать такой любимый народом фильм? Вероятно, наличие слуха и голоса не влияет на любовь к музыке. А в музыку Рязанов влюбился ещё во время войны, когда его семья была в эвакуации в Самаре, где он впервые услышал оперы в исполнении артистов Большого театра . Но наибольший восторг вызвала у него «Сильва» Имре Кальмана. Оперетта шла в здании филармонии напротив дома, в котором они тогда жили, и он посмотрел и послушал её не менее семнадцати раз.
Как действует эта прекрасная, чистая, лёгкая музыка на юную душу подростка! Помню себя в тёмном, неудобном кинозале, находящемся почто под мостом через Орлик. Мы пошли в кино с отцом. И, когда засветился экран и по нему побежали фамилии актёров и исполнителей, раздалась волшебная, чарующая музыка из «Принцессы цирка». Именно тогда, с первого не взгляда, а слуха влюбилась я в музыку вообще, а не только в Кальмана. Такой восторг, такая радость и волнение охватили меня, что, я, восьмилетний ребёнок, встала со стула и как будто устремилась туда, на экран, готовая полететь.
Хочется лёгкого, светлого, нежного,
раннего, хрупкого и пустопорожнего,
и безрассудного, и безмятежного,
напрочь забытого и невозможного.
Хочется рухнуть в траву не помятую,
в небо уставить глаза завидущие
и окунуться в цветочные запахи,
и без конца обожать всё живущее.
Хочется видеть изгиб и течение
синей реки средь курчавых кустарников,
впитывать кожею солнца свечение,
в воду, как в детстве, сигать без купальников.
Хочется милой наивной мелодии,
Воздух глотать, словно ягоды спелые,
чтоб сумасбродно душа колобродила
и чтобы сердце неслось ошалелое.
Хочется встретиться с тем, что утрачено,
хоть на мгновенье упасть в это дальнее…
Только за всё, что промчалось, заплачено,
и остаётся расплата прощальная.
Когда Рязанову пришлось общаться с композиторами и принимать или не принимать их музыку для своих фильмов, в первое время он очень смущался и пасовал - говорил, что не компетентен и готов был устраниться от этих вопросов. Однако Андрей Петров вспоминает: «В начале работы Эльдар Александрович обычно заявляет: «В музыке я ничего не понимаю, и поэтому, какая будет музыка, в каком стиле, какие будутиграть инструменты, вы решайте сами». И я, воодушевлённый оказанным мне большим творческим доверием, приступаю к работе. И вот, когда я показываю Эльдару Александровичу музыку к новому фильму и когда наступает время её записывать, то от утверждений, что он ничего не понимает в музыке, не остаётся и следа. (…) Я считаю Рязанова в полном смысле слова соавтором многих счастливых находок в музыкальном решении его фильмов».
Карло Рустикелли, работавший с Рязановым над фильмом «Невероятные приключения итальянцев в России» пишет: «… Ему недостаточно услышать приятную мелодию, соответствующую его вкусу. Он добивается глубокого проникновения в психологию своих героев».
Рязанов работал и с Микаэлом Таривердиевым, и с Анатолием Лепиным, на его стихи писали музыку Александр Блох и Сергей Никитин.
С благодарностью за сотрудничество и прекрасный вклад в его фильмы Рязанов пишет: «Жизнь свела меня с замечательными музыкантами. Они обогатили не только фильмы, которые я ставил, но и мою духовную, музыкальную жизнь. Композиторы, с которыми я сотрудничал, всегда оказывались моими единомышленниками. Они - мои настоящие друзья и подлинные соавторы моих кинолент».
РОМАНС ЛАРИСЫ
(Из кинофильма «Жестокий романс»)
Я, словно бабочка к огню,
стремилась так неодолимо
в любовь - волшебную страну,
где назовут меня любимой,
где бесподобен день любой,
где б не страшилась я ненастья.
Прекрасная страна - любовь.
Ведь только в ней бывает счастье…
… Пришли иные времена -
тебя то нет, то лжёшь не морщась.
Я поняла, любовь - страна,
где каждый человек - притворщик.
Моя беда, а не вина,
что я наивности образчик.
Любовь - обманная страна,
и каждый житель в ней - обманщик.
Зачем я плачу пред тобой
и улыбаюсь так некстати…
Неверная страна - любовь.
Там каждый человек - предатель.
Но снова прорастёт трава
сквозь все преграды и напасти.
Любовь - весенняя страна,
И только в ней бывает счастье.
(Муз. А. Петрова)
Поэтический дар Рязанова проявился в его кинематографических работах. В фильме «Вокзал для двоих» меня всегда особенно волнуют кадры расставания героев, когда уходит поезд, увозя его в неизвестное и тяжёлое будущее, а она идёт по мосту, удаляясь от линии железной дороги , возвращаясь к своему безрадостному настоящему, и пути их расходятся, как два вектора, выходящие из одной точки.
ЛЮБОВЬ
(Песня из кинофильма «Привет, дуралеи!»
Любовь готова всё прощать,
когда она - любовь,
умеет беспредельно ждать,
когда она - любовь.
Любовь не может грешной быть,
когда она - любовь.
Её немыслимо забыть,
когда она - любовь.
Она способна жизнь отдать,
когда она - любовь.
Она - спасенье, благодать,
когда она - любовь.
Полна безмерной доброты,
когда она - любовь.
Она естественна, как ты,
когда она - любовь.
Сентябрь 1986
(Муз. А. Петрова)
Одна из книг Эльдара Рязанова называется «Грустное лицо комедии». В комедиях Рязанова всегда присутствует грусть, и это делает их глубокими, не смеха ради.
МОЛИТВА
(Романс из кинофильма
«Небеса обетованные)
Господи, ни охнуть, ни вздохнуть,
дни летят в метельной круговерти.
Жизнь - тропинка от рожденья к смерти,
смутный, скрытный, одинокий путь.
Господи, ни охнуть, ни вздохнуть!
Снег. И мы беседуем вдвоём,
как нам одолеть большую зиму.
Одолеть её необходимо,
чтобы вновь весной услышать гром.
Господи, спасибо, что живём!
Мы выходим вместе в снегопад.
И четыре оттиска за нами,
отпечатанные башмаками,
неотвязно следуя, следят.
Господи, как я метели рад!
Где же мои первые следы?
Занесло начальную дорогу,
заметёт остаток понемногу
милостью отзывчивой судьбы.
Господи, спасибо за подмогу.
(Муз. А. Петрова)
***
Когда-то, не помню уж точно когда,
на свет я родился зачем-то…
Ответить не смог, хоть промчались года,
на уйму вопросов заветных.
Зачем-то на землю ложится туман,
всё зыбко, размыто, нечётко.
Неверные тени, какой-то обман,
и дождик бормочет о чём-то.
О чём он хлопочет? Что хочет сказать?
Иль в страшных грехах повиниться?
Боюсь, не придётся об этом узнать,
придётся с незнаньем смириться.
От звука, который никто не издал,
доходит какое-то эхо.
О чём-то скрипит и старуха-изба,
ровесница страшного века.
И ночь для чего-то сменяется днём,
куда-то несутся минуты.
Зачем-то разрушен родительский дом,
и сердце болит почему-то.
О чём-то кричат меж собою грачи,
земля проплывает под ними.
А я всё пытаюсь припомнить в ночи
какое-то женское имя.
Зачем-то бежит по теченью вода,
зачем-то листва опадает.
И жизнь утекает куда-то… Куда?
Куда и зачем утекает?
Кончается всё. Видно, я не пойму
загадок, что мучают с детства…
И эти «куда-то», «о чём-то», «к чему»
я вам оставляю в наследство.
_______________
«Воспоминанья зыбки, хрупки…
Их память прячет, хороня.
Теперь живут мои поступки
Отдельной жизнью от меня.
Всех дел своих уж не припомню,
Они - давно, они - везде.
И, словно брошенные комья,
круги пускают по воде».
_____________________________________________________________
Дмитрий Пухов
Небеса обетованные
Эльдару Рязанову
Летящий в небе и дымящий паровоз,
Бомжи несчастные, еврей со скрипкой,
Собаки следом… И встаёт вопрос:
Что режиссёр пророчит с горькою улыбкой?
И грустные глаза творца
Глядят мне в душу с тёмного экрана.
Не ждали в эйфории мы конца;
Но и свободе было радоваться рано.
Так где же счастье? Только лишь взлететь
Над этим миром, где Мамона и нажива?
И, если, тот полёт - не смерть,
То чем и как герои будут живы?
И всё-таки восторг в душе:
Они не сдались, и они непобедимы,
И скрипка вновь поёт уже,
И сердце, сжавшись, слушает ранимо.
Грядут иные времена;
Но благоденствие не скоро,
И погружается огромная страна
В трясину лжи, разврата и позора.
Татьяна Буевич
Жизнь без любви
Эльдару Рязанову.
Руки стариков с нечистыми, заскорузлыми пальцами по очереди протягивают свои миски, куда плюхаются сгустки серой каши из большой деревянной ложки. Сев за длинный дощатый стол , каждый начинает молиться.
Это - дом призрения. Некоторые уже разучились говорить, многие забыли слова молитвы; но каждый, косноязычно или мыча, обращается к кому-то там, в Небесах, единственному, на кого не покинула его надежда. Они просят ещё один день, ещё немного солнца, чуть-чуть тепла в этой жизни. Неясное бормотание постепенно приобретает ритм и превращается в едва слышное, но всё более отчётливое пение. И вот слова, вырывающиеся из беззубых, шамкающих ртов под тусклым светом слепнущих слезящихся глаз, подхватывают мощные звуки симфонии жизни: шелеста травы, дыхания моря, шума деревьев, света… и, всё нарастая и расширяясь, звучит музыка, и подхватив меня, мою душу, несёт туда, к Богу.
Так вот, оказывается, кто они, эти нищие духом, чьё царствие Господне! Да! это они, уже потерявшее способность ясно мыслить и впадающие в детство, никому не нужные и отвратительные в своей старости. Но Он!.. Он любит их и скоро согреет и приласкает их, как малых детей.
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Эльдар Александрович Рязанов
Музыка жизни
Маленькое предисловие
Известно, что работа любит дураков. И я рад, что принадлежу к этой категории человечества.
Моя главная профессия – кинорежиссер. Не буду рассказывать о своих лентах. В кинематографе у меня сложилась счастливая судьба, и многие из вас, вероятно, видели немало игровых кинокартин, которые я поставил. Нормальному человеку этой иссушающей душу и тело профессии хватило бы с головой. Но мне этого показалось недостаточным, и я занялся еще и литературным трудом. Поначалу вместе с Эмилем Брагинским мы писали сценарии для кино, повести для чтения и комедии для театра, а потом я отделился и стал сочинять на бумаге в одиночку. Но двух профессий тоже оказалось маловато, я еще полез и на телевидение. Популярной программе «Кинопанорама» я отдал семь лет жизни – с 1979 по 1986 год. Да и сейчас, бывает, выпускаю на ТВ свои авторские программы. Кроме того, время от времени я преподаю на высших режиссерских курсах, и несколько моих учеников сделали удачную кинокарьеру: Ю. Мамин, И. Дыховичный, И. Фридберг, Е. Цымбал, В. Мустафаев. А если упомянуть встречи со зрителями, выступления в печати и спорадически возникающую общественную активность, то перед Вами, дорогой Читатель, предстанет образ ненасытного честолюбивого трудяги. Этот тип и в отпуск уходит только для того, чтобы набраться сил для дальнейших подвигов на ниве работы, а отнюдь не для удовольствия, не для кайфа, не для услады. А ведь помимо трудовой деятельности, существуют и домашние заботы, проблемы у близких, хлопоты за друзей, болезни и прочие житейские приятности и, большей частью, неприятности. Поэтому главный дефицит для меня – нехватка времени. Порой приходится разрываться на куски, чтобы успеть сделать все намеченное. Конечно, я – жертва собственного характера, и в книге вы найдете немало стихов на эту тему.
А теперь о стихах…
Параллельно с многочисленными и разнообразными занятиями и обязанностями существовало во мне что-то вроде внутреннего монолога или, если хотите, стихотворного дневника. Нормального дневника – ежедневных записей о делах, мыслях и чувствах – я, к сожалению, никогда не вел, и теперь многое, что хорошо бы воскресить, забыто. И, вероятно, навсегда! Но остались стихи, в какой-то мере восполняющие этот пробел. В них фиксировалось то, что не находило себе места, да и не могло найти, в сценариях и фильмах. Кинематографу подвластно все, он может передавать любые оттенки и нюансы движения человеческой души. Но режиссер создает произведение с помощью писателя, актеров, оператора, художника, композитора. Любой фильм – своеобразный сплав дарований или бездарностей. Да, примат режиссера несомненен. Недаром ленты называют именем режиссера – фильм Рене Клера или Сергея Эйзенштейна… И тем не менее каждая кинокартина – коллективное детище.
Эта книжка – наиболее полный сборник моих стихов. Если Читателю покажется, что книжка местами чересчур грустна, то пусть он вспомнит, что жизнерадостные и веселые свойства натуры я тратил в это же самое время на создание комедий для кино и театра и там, очевидно, подрастратил свой смеховой запас. Правда, и для стихов тоже кое-что осталось. Если же Читателю покажется, что книжка местами носит чересчур личный, интимный характер, то пусть он вспомнит, что гражданские взгляды были отданы мной в тот же отрезок времени кинематографу, телевидению, театру, публицистике.
Время от времени в ткань этого поэтического сборника будут вкрапливаться небольшие прозаические новеллы, рассказывающие о разных событиях, о судьбе стихов. В общем, то, что осталось за рамками моих поэтических попыток…
Итак, в добрый путь, дорогой Читатель!
Эльдар Рязанов
* * *
В трамвай, что несется в бессмертье,
попасть нереально, поверьте.
Меж гениями – толкотня.
И места там нет для меня.В трамвае, идущем в известность,
ругаются тоже, и тесно.
Нацелился было вскочить,
да черт с ним, решил пропустить.А этот трамвай до Ордынки.
Я впрыгну в него по старинке,
повисну опять на подножке
и в юность вернусь на немножко.Под лязганье стрелок трамвайных
я вспомню подружек случайных,
забытых товарищей лица.
И с этим ничто не сравнится!
Сентябрь 1986
Две встречи с Константином Симоновым
Лет в шестнадцать я начал писать стихи. Поэтический зуд не являлся следствием каких-то особых переживаний или небывалого личного опыта. Скорее всего, причиной этому было мужское созревание, интерес к другому полу, типичные для юного возраста мысли о бренности всего земного, о быстротечности жизни. Стихи я писал, конечно, не самостоятельные. Да и откуда ей было взяться-то, самостоятельности?! Сочиняя, я невольно подражал. Что любопытно, подражал высоким поэтическим образцам в той хронологической последовательности, в какой поэты располагались в истории литературы. Начал, стало быть, с имитации Пушкина. Его стихотворные размеры, рифмы, интонации, обороты речи преобладали в самых первых моих опытах. Причем процесс подражания и смены поэтических кумиров происходил бессознательно, я им не управлял. Сначала сами собой получались стихи «под Пушкина». Через месяц-другой я принимался строчить «под Лермонтова». Разница заключалась скорее в тематике, нежели в форме. Темы стихотворений становились безысходней, тоскливей. Влияния Некрасова я почему-то избежал. Как-то случилось, что я прошел мимо его «кнутом иссеченной музы». Зато надолго (аж месяца на два!) застрял на Надсоне. Вот что оказалось близко неимоверно – горькие, печальные строчки, которые к тому же оказались и пророческими: поэт умер двадцати трех лет. Постоянные стихотворные упражнения, кое-какой появившийся опыт давали себя знать – поэтический слух становился тоньше. Отныне моим воображением прочно и надолго завладел Сергей Есенин. 1943-1944 годы, война – поэт со своей кабацкой тоской был в опале. Его уже много лет не переиздавали. Книг Есенина было невозможно достать, стихи ходили в рукописных списках. Я отчетливо помню, как в 1944 году впервые проглотил «Черного человека». Эта поэма считалась особенно опасной и поэтому читали ее тайком, не распространяясь о прочитанном. Примерно так же много лет спустя – в шестидесятых, семидесятых – мы знакомились с «самиздатом» или книгами эмигрантских издательств. Вскоре к Есенину присоединилась Анна Ахматова, на которой тоже лежала печать официального проклятия. Так что подражания стали более сложными. Стихи я писал очень неумелые, как правило, пессимистические и всегда бездарные. Но это я понимаю сейчас. Тогда же мои вирши казались мне изумительными. Каждый новичок, когда видит, что у него вроде все получается как у людей, преисполнен восхищения самим собой. Как часто молодой режиссер, глядя на свои первые экранные опыты, погружается в эйфорию. Подумать только – актеры двигаются, их видно, слышно, что они произносят, кадры склеены между собой. И у автора возникает ощущение чуда: это он смастерил кино, сделал фильм! И видно, и слышно, – словом, все как у людей! А это всего-навсего азы ремесла, которые к искусству пока еще никакого отношения не имеют.
К сожалению, потерялась заветная тетрадочка с моими юношескими опытами. Думаю, если бы я их сейчас почитал, сильно бы потешался. Но некоторые строчки помню.
Я на земле случайный посетитель!
Зашел и вышел – мне далекий путь.
Родная! Вы такая же! Поймите!
Пока есть время, можем мы кутнуть!
Смахивает на пародию. Тут все заемное: мысли, чувства, с позволения сказать, образы. Признаюсь, я был нищ невероятно, и кутнуть мне, в общем-то, было не на что. Так что это заявление не имело под собой никакой реальной почвы. А как вам такой загиб, случайный (обожателем Маяковского я не был никогда):
– Я сегодня
не настроен
на лад философский.
Радость сжата лапою ледяною:
Я измочален
тоскою
чертовскою,
Но все равно
я пою, а не ною!
Конечно, это надо печатать лесенкой. Чтобы было совсем как у Владимира Владимировича.
Я был плодовит, и вскоре у меня образовалась довольно толстая тетрадка стихотворений. Приятелям они, естественно, нравились, но я жаждал услышать профессиональное мнение из уст какого-нибудь знаменитого поэта. Самым знаменитым поэтом в 1944 году был, конечно, Константин Симонов.
Жди меня, и я вернусь,
Только очень жди……Так убей же его хоть раз,
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!..
Если был в те дни поэт, рожденный военным временем и наиболее полно выразивший это время, – конечно же, это был Константин Михайлович. Ему тогда исполнилось 30 лет, если вдуматься, совсем молодой человек. В стране, пожалуй, нельзя было найти жителя, который не знал бы имени Симонова, его стихов, его любви к Валентине Серовой, не любил бы мужской интонации его стихотворений.
На пикапе драном
И с одним наганом
Первыми врывались в города…
Конечно, стихи надо было показывать ему и только ему. И я принялся за поиски. Не помню уж, каким способом (никаких знакомств в мире литературы и искусства у меня не было!) я раздобыл номер его телефона. И вот я начал регулярно названивать по этому номеру, пока наконец, на седьмой или на десятый день, не откликнулся мужской картавый голос. Это был Симонов. Я объяснил, кто я такой, рассказал, что только окончил десятый класс, пишу стихи, и мне очень хочется показать их ему. Без особого сопротивления Симонов согласился почитать мои опусы. Сейчас я поражаюсь, как это он не увильнул и не отфутболил меня в редакцию какого-нибудь толстого журнала. Может быть, ему была еще внове его неслыханная популярность. Может быть, во время коротких визитов в Москву с линии фронта и из других поездок его еще не допекали многочисленные графоманы. Не знаю. Об этом можно только гадать. Короче, Константин Михайлович сообщил мне адрес, и я понес ему свою заветную тетрадочку. Жил Симонов в ажурном, «кружевном» доме, что напротив нынешней гостиницы «Советская» на Ленинградском проспекте. Там у него, по-моему, была одна комната в коммунальной квартире. Я вручил ему стихи. Мне велено было явиться через неделю.
Через неделю – это была середина лета 1944 года – шел к Симонову от метро «Белорусская». Может быть, у меня в памяти спутались два события, а может, так и было, но в тот день по Ленинградскому шоссе по направлению к центру вели нескончаемую колонну пленных немцев. А я шел навстречу мимо небритых, оборванных, поникших, побежденных фашистов, шел к самому знаменитому поэту нашей страны – первому читателю моих – я в этом был уверен – замечательных стихов. Близился конец войны. Я намеревался поступать в Одесское мореходное училище. Короче, победные трубы гремели в моей душе.
Разговор со знаменитым поэтом оказался кратким. Симонов был учтив, но тратить много времени на меня почему-то не пожелал. Он призвал меня к самостоятельности, сказал, чтобы я перестал подражать другим поэтам, высказал новую для меня в то время мысль, что стихи должны быть неповторимыми и выражать личность автора. А я тогда даже не подозревал об этой истине. Заинтересованности во мне он не проявил никакой и быстро выпроводил за дверь, не забыв всучить обратно мою бесценную рукопись. Но Симонов был вежлив, интеллигентен и ничем не выказал недоброжелательства или пренебрежения.
Помню, что ушел от него без малейшей обиды, без ущемленного или оскорбленного самолюбия, хотя он не сказал о моих стихах ни одного доброго слова. И потом, несмотря на нелестный отзыв, я продолжал думать о Симонове с восхищением и еще несколько лет очень почитал его как выдающегося стихотворца.
А эту самую тетрадку с моими рифмованными разочарованиями в жизни я подал потом во ВГИК, поступая на режиссерский факультет. Там требовалось предъявить собственные литературные произведения. Несмотря на молодость, я понимал, что живу в очень идеологизированной стране. И сообразил, что пессимистическую лирику отдавать негоже: могу произвести неблагоприятное впечатление. Надо было подкрепить этот мрак чем-то советским, оптимистическим. И я быстренько накропал нечто патриотическое, смахивающее на стихи Константина Михайловича. И вставил в тетрадку. Во время собеседования на приемных экзаменах мастер – а им был Григорий Михайлович Козинцев – задал мне вопрос:
– А что вы читали?
Очевидно, он спросил меня об этом потому, что я был моложе всех остальных поступающих – мне еще не исполнилось семнадцати. Я был шокирован и даже возмущен – почувствовал в козинцевском тоне некую снисходительность.
– Я для своих лет читал много, – парировал я. – Пушкина, Лермонтова… и вообще.
– Симонова, я вижу, вы тоже читали, – усмехнулся Козинцев, показав тем самым, что ознакомился с моим поэтическим «творчеством».
– И Симонова, – не почувствовав подковырки, подтвердил я. Я не понимал тогда, что высказывание Козинцева отнюдь не являлось похвалой…
А потом прошло много лет. В середине шестидесятых годов я поселился в том же поселке, где жил Симонов. Иногда мы встречались на улицах нашего дачного поселка, и я здоровался с ним. Он, как воспитанный человек, отвечал. Но я не был уверен, что он знает, кому отвечает на приветствие. Я тогда не вел телевизионных кинопанорам, и в лицо меня никто не знал. Короче, мы никогда не беседовали с Симоновым. Он сам в разговор со мной не вступал, а я навязываться не любил. А к знаменитостям относился особенно отчужденно. Самолюбив был всегда. Очень боялся, что меня могут заподозрить в подлипальстве. Так жизнь и текла. Я снимал фильмы, а потом издал свою первую книгу «Грустное лицо комедии». И вдруг получаю письмо по почте, в конверте с маркой. Первое и последнее письмо от Константина Михайловича Симонова. На конверте мой адрес был напечатан на пишущей машинке, а само письмо написано от руки. Вот оно:
«Дорогой Эльдар Александрович, прочел Ваше «Грустное лицо комедии», книгу, по-моему, очень хорошую, и захотелось сказать Вам то, что как-то все не приходилось сказать, хоть мы и соседи, что я видел все Ваши фильмы (кроме «Девушки без адреса») и люблю их, и, судя по сказанному в Вашей книге, больше люблю те из них, которые больше любите Вы. Вот, собственно, и почти все. Кроме того, Вы делаете дело, которого я совершенно не умею делать, что, в то же время, не мешает мне чувствовать себя Вашим единомышленником в чем-то очень, особенно важном для Вас, для меня и для очень многих других людей, важном прежде всего в жизни, а затем уже и в наших профессиях.
От души желаю Вам всего самого доброго.
Уважающий Вас Константин Симонов
22. V. 78»
Боже, как я был растроган! Получить похвалу от самого К.М. Симонова! От человека, с которым я, практически, не был знаком. Я никогда не бывал у него дома (кроме того давнего случая), он никогда не приходил ко мне, мы ни разу не встречались в каком-либо доме, в какой-нибудь компании. Я знал, как он дьявольски занят! Он писал книги, пьесы, делал документальные фильмы о войне и солдатах, телевизионные передачи, много помогал молодым писателям, просто людям, уйму времени отнимали разнообразные общественные обязанности. Поэт, прозаик, драматург, публицист, киносценарист, редактор – он был всегда в работе, в деле, его трудоспособность изумляла и поражала. И вот такой загруженный сверх головы человек находит время не только прочитать мою книгу, но собственноручно прислать мне теплое, душевное письмо. Можете понять, почему я был так потрясен и взволнован.
Я тут же написал сердечное благодарственное письмо, копии которого, естественно, не сохранил. Мне как-то не пришло это в голову. Почему-то! А потом, в первом издании своей книги «Неподведенные итоги» я признательно упомянул о письме Константина Михайловича как об образце внимательного, хозяйского, заботливого отношения крупного писателя к коллегам, к судьбам нашего искусства. Я привел этот пример как эталон доброжелательства, неравнодушия и внутренней взыскательности. В той книге я не цитировал письма К.М. Симонова, так как считал это нескромным, и привел его полностью сейчас не для того, чтобы похвастаться. Хотя, не скрою, мне было приятно прочитать его еще раз.
Мы так и не встретились с Константином Михайловичем. А потом он умер. Через несколько месяцев после смерти Симонова я натолкнулся в коридоре «Мосфильма» на Лазаря Ильича Лазарева. Лазарь Ильич занимал должность редактора журнала «Вопросы литературы». Писатель-фронтовик, крупнейший литературовед, умница, светлая, талантливая личность, автор замечательных книг – он был близким многолетним другом Константина Михайловича, а после его кончины входил в комиссию по литературному наследию Симонова. По-моему, даже являлся ее председателем.
– Разбирал сегодня переписку Константина Михайловича и наткнулся на его письмо к Вам, – сказал Лазарев. – Приятное письмо.
– А что, Симонов снял с письма копию? – простодушно спросил я.
– Нет, копия у Вас, – усмехнулся Лазарь Ильич. – А подлинник в архиве.
– Как? Этого не может быть! Я помню письмо. Оно написано от руки, – возразил я.
– У Вас копия, сделанная на ксероксе, а оригинал я сегодня держал в руках, – настаивал Лазарев.
Придя домой, не без труда разыскал письмо К. М. Симонова.
Пощупал бумагу и убедился, что Лазарев прав. У меня был фотоснимок с письма!.. Тогда, в семьдесят восьмом, я даже не подозревал, что существует такая копировальная техника, как «ксерокс». И ничего не заподозрил.
Совершая свой замечательный бескорыстный поступок, Симонов отослал мне копию, а подлинник сразу же положил в архив.
На этот раз я был потрясен вторично! Какая же забота о вечности! Какая сосредоточенность на бессмертии! Какого же он был мнения о каждом своем шаге, если так старался сохранить его для истории! Не говорю уж о том, что он ни в грош не ставил меня!
Я даже вспотел от напряжения. Ну, в крайнем случае, оставил бы в своем архиве (ведь сохранилась бы!) копию, а адресату все-таки отослал бы подлинник. Это было бы по-людски. Какое тщеславие! Какая мелочность! А рядом щедрость и доброта! Как неоднозначны люди! И как мы, в сущности, мало знаем о них.
P. S. Поостыв, я подумал: а может, это не сам Симонов так поступил, а его литературный секретарь, когда получила оригинал письма Константина Михайловича для отправки мне. «Пусть лучше подлинник останется в архиве писателя, а с адресата будет достаточно и копии», – подумала, может быть, секретарь К. М. Симонова. Может быть! Не знаю. Не хочется неважно думать о Константине Михайловиче, удобнее так подумать о его литературном секретаре. И, кроме того, вся эта история с копией не стоит выеденного яйца по сравнению с его поступком – посылкой мне этого письма…
Музыка жизни
* * *
В мои годы сердечная лирика?
Ничего нет смешней и опасней.
Лучше с тонкой улыбкой сатирика
сочинять ядовитые басни.Не давать над собой насмехаться,
тайники схоронить в неизвестность,
и о чувствах своих отмолчаться,
понимая всю их неуместность.Иль, вернее сказать, запоздалость,
потому что всему свои даты…
Но идет в наступленье усталость,
и все ближе и горше утраты.
* * *
Меж датами рожденья и кончины
(а перед ними наши имена)
стоит тире, черта, стоит знак «минус»,
а в этом знаке жизнь заключена.В ту черточку вместилось все, что было.
А было все! И все сошло, как снег.
Исчезло, растворилось и погибло,
чем был похож и не похож на всех.Погибло все мое! И безвозвратно.
Моя любовь, и боль, и маета.
Все это не воротится обратно,
лишь будет между датами черта.
Монолог «художника»
Прожитая жизнь – сложенье чисел:
сумма дней, недель, мгновений, лет.
Я вдруг осознал: я живописец,
вечно создающий твой портрет.Для импровизаций и художеств
мне не нужен, в общем, черновик.
Может, кто другой не сразу сможет,
я ж эскизы делать не привык.Я малюю на живой модели:
притушил слезой бездонный взгляд,
легкий штрих – глазищи потемнели,
потому что вытерпели ад.Перекрасил – в горькую! – улыбку,
два мазка – и ты нехороша.
Я без красок этого добился,
без кистей и без карандаша.Близких раним походя, без смысла,
гасим в них глубинный теплый свет.
Сам собою как-то получился
этот твой теперешний портрет…
Наверное, символично, что в Год кино в культурных центрах, киноклубах, театрах проходят вечера памяти Эльдара Рязанова. 9 января большой вечер памяти режиссера, в котором приняли участие известные деятели культуры Грузии, друзья и коллеги Эльдара Александровича, прошел в Тбилисском государственном драматическом русском театре им. А.С.Грибоедова. 16 января в Москве очередная встреча киноклуба ЗИЛ была также посвящена памяти Рязанова. 25 февраля в Праге в Российском центре науки и культуры был проведен творческий вечер, посвященный памяти Эльдара Рязанова, организатором которого выступил представитель Госфильмофонда в Чехии. На вечере был показан документальный фильм «Остров Сахалин» - одна из ранних работ режиссера (1954г.), участвовавшая на Каннском кинофестивале. Российские актеры читали стихи Э.Рязанова, исполняли песни из известных кинофильмов режиссера.
В марте в Культурном центре МосАРТ на вечере памяти режиссера был показан фильм «Дорогая Елена Сергеевна» с последующим обсуждением фильма.
« Встреча, посвященная памяти великого режиссера, сценариста, поэта, драматурга, телеведущего Эльдара Рязанова, прошла и в Челябинске, в библиотеке № 17» ., - рассказывает Любовь Александровна Приходько, зав. библиотекой № 17.
2016 год объявлен Годом кино в России. Очень хочется надеяться, что появятся хорошие отечественные фильмы, новые имена российских актеров и режиссеров, новые кинозалы, особенно в российской «глубинке».
В нашей библиотеке еще в 2013 году был создан клуб «Книга+кино». Открывая этот клуб, мы хотели собрать людей, разных по возрасту, профессии, взглядов, но которых неизменно объединяет любовь к литературе и кино, а также заинтересовать молодых людей, отвлечь их от интернета… За эти три года уже сложился определенный состав клуба, хотя мы всегда приглашаем на заседания всех желающих.
В Год российского кино все наши заседания будут связаны только с отечественным кино. В феврале наша встреча была посвящена памяти великого режиссера, сценариста, поэта, драматурга, телеведущего Эльдара Рязанова.
Популярность Эльдара Рязанова была всегда колоссальной, его картины сразу становились кинохитами. За его плечами около 30 фильмов, более 20 сценариев и пьес, около 200 авторских телепрограмм, 11 интереснейших книг. У него множество почетных титулов, званий и наград. Но главное – его знают и обожают три поколения благодарных зрителей.
Эльдар
Александрович Рязанов родился 18 ноября 1927 года в Самаре, где жили родные
матери, в семье работников советского торгпредства в Тегеране Александра
Семеновича Рязанова и Софьи Михайловны Рязановой (урожденной Шустерман). Вскоре
семья переехала в Москву. В 1930 году семья распалась и в дальнейшем будущий
кинорежиссер воспитывался матерью и отчимом.
Читать Эльдар научился, когда ему было три года. «Помню, как,
разложив на полу газеты и лежа на них, я бормотал газетные заголовки, не
понимая их смысла. Меня интересовало само чудо – как из букв составляются
слова»,- пишет Э.Рязанов в своей книге «Неподведенные итоги». Учась в третьем
классе, был читателем многих библиотек Самары. В восьмом классе пришел к
выводу: «Самая лучшая профессия на земле – писатель!..» Любимой его книгой в ту
пору был «Мартин Иден» Джека Лондона. Он хотел прожить жизнь такую, как и герой
его любимой книги.
Среднюю школу Эльдар окончил «досрочно» – сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости и подал документы в мореходку. Но в том, сорок четвертом военном году, почта работала плохо, ответ все не приходил.
Однажды, встретившись со своим одноклассником, Эльдар узнал, что тот собирается поступать во ВГИК. Молодые люди поехали в Москву вместе. И чудо свершилось: Рязанов не только поступил во ВГИК, но и попал в группу Григория Михайловича Козинцева.
Другим учителем Рязанова был Сергей Михайлович Эйзенштейн. В его памяти он навсегда остался не только Учителем, но и «книжником». Эльдар навсегда запомнил его маленькую трехкомнатную квартиру на Потылихе, в которой книги были повсюду, даже в ванной комнате и туалете. Заработанные деньги он тратил на пополнение своей уникальной библиотеки. Именно благодаря этой библиотеке Эльдар, не побывав за рубежом, совершил немало увлекательных «путешествий» по музеям Италии, Франции. Благодаря Сергею Эйзенштейну Рязанов пристрастился к собиранию книг.
В 1950 году Эльдар Рязанов с отличием окончил ВГИК. Его
дипломным фильмом был документальный фильм «Они учатся в Москве», снятый с
сокурсницей Зоей Фоминой. Фильм был своеобразным прощанием с юностью, он был во
многом биографичен. Зоя Фомина стала женой Эльдара Рязанова. Она была чуть
старше его, до этого училась в другом институте, но потом перевелась во ВГИК.
После окончания института в молодой семье родилась дочь Оля. Зоя Фомина и
Эльдар Рязанов прожили вместе почти четверть века, чуть-чуть не дотянув до
серебряной свадьбы.
После ВГИКа Эльдар Рязанов занимался документальным кино. Здесь осуществилась и мечта его о путешествиях: он побывал на Дальнем Востоке, Кубани, Курилах, Сахалине, Камчатке… Рязанов снимал киносюжеты для киножурналов «Пионерия», «Советский спорт», «Новости дня».
В 1955 году он становится режиссером «Мосфильма» и снимает совместно с С.Гуровым первый советский широкоэкранный фильм-ревю «Весенние голоса». «Весенние голоса» явились для Рязанова как бы приемным экзаменом в художественный кинематограф. Ленту увидел известный режиссер, а тогда директор «Мосфильма» И.А.Пырьев. Пырьев буквально заставил Э.Рязанова взяться за кинокомедию «Карнавальная ночь». Хотя новый жанр комедии был для Рязанова незнакомым, фильм имел колоссальный успех!
Известность получили главные герои кинокомедии Людмила Гурченко, которая стала после этого фильма кинозвездой, Юрий Белов, Сергей Филиппов, Тамара Носова. Фразы из фильма стали крылатыми, а песни «Пять минут» и «Песенка о хорошем настроении» превратились в настоящие хиты (композитор Анатолий Лепин).
Немалый успех имела и вторая картина Эльдара Рязанова, лирическая комедия «Девушка без адреса» (1957).
В последующие 60-е годы Рязанов показал, насколько разнообразно его комедийное дарование. Он поставил героическую комедию «Гусарская баллада»(1962) по пьесе А.Гладкова «Давным-давно». В создании фильма большую помощь оказал И.А.Пырьев, добившийся разрешения постановки фильма и уговоривший сниматься в роли поручика Ржевского очень занятого тогда в театре Юрия Яковлева. Больших усилий стоило убедить руководство студии, что лучшая кандидатура на роль М.И.Кутузова – Игорь Ильинский, и что фильм не искажает русскую историю, а романтизирует ее.
В 1964 году выходит на экран бытовая комедия «Дайте жалобную книгу», а в 1966 году – один из лучших фильмов режиссера «Берегись автомобиля», сценарий которого был написан совместно с Э. Брагинским. Замечательный актерский ансамбль (И.Смоктуновский, О.Ефремов, О.Аросева, А.Папанов, Е.Евстигнеев, А.Миронов и др.) и талантливая режиссерская работа превзошли все ожидания.
Самую широкую аудиторию привлекли и дальнейшие работы Э.А.Рязанова «Зигзаг удачи»(1968), «Старики-разбойники»(1971).
В 60-е годы у фильмов Эльдара Рязанова прослеживается свой стиль, это были в своем большинстве «лирические трагикомедии». Начал вырисовываться «костяк» кинематографической группы Рязанова. Это сценарист Эмиль Брагинский, оператор Владимир Нахабцев, композитор Андрей Петров и плеяда замечательных актеров – Людмила Гурченко, Валентина Талызина, Евгений Евстигнеев, Георгий Бурков, Лариса Голубкина, а в последующие годы – Андрей Мягков, Андрей Миронов, Алиса Фрейндлих, Лия Ахеджакова, Светлана Немоляева и др. Кинорежиссер Иван Пырьев говорил Рязанову, когда он ставил «Карнавальную ночь»: «Главное в искусстве режиссера – окружить себя талантливыми людьми и заставить их работать на свой замысел». Сам Рязанов всегда считал, что актеры – «самый тонкий и самый сильный, самый деликатный и самый могучий инструмент режиссера. От правильного, меткого и интересного выбора главных исполнителей зависит нередко удача или провал картины». Может, в этом и кроется секрет успеха фильмов режиссера Рязанова.
Все эти картины Э.А.Рязанова, снятые в 60-е до начала 70-х, стали «золотым фондом» отечественного кинематографа.
В 1973 году выходит на экраны эксцентрическая комедия «Невероятные приключения итальянцев в России».
А 1 января 1976 года советские зрители впервые увидели фильм, ставший культовым и без которого не обходится ни один Новый год. Это, конечно же, «Ирония судьбы, или с легким паром!». В 1977 году творческая группа кинофильма получила Государственную премию СССР.
Дальше последовали новые фильмы Рязанова. Это «Служебный роман»(1977), который становится одним из самых успешных фильмов режиссера. В 1978 году коллектив фильма получил Государственную премию РСФСР им. Братьев Васильевых.
Большой успех имел фильм «Гараж»(1979). Публика приняла картину «на ура» - еще бы, такой звездный состав актеров и нетривиальный для того времени сюжет. За год фильм посмотрели 28,3 миллиона человек.
В
70-е годы изменилась и личная жизнь режиссера. Эльдар Рязанов развелся с женой
Зоей Фоминой и женился на Нине Скуйбиной, редакторе «Мосфильма». Вторую жену
Эльдар Александрович считал самой большой любовью. Их совместная жизнь
продлилась 22 года. Любовь послужила сюжетом для фильма «Ирония судьбы, или с
легким паром!» и за это время он снял свои самые лучшие фильмы «Служебный
роман», «Вокзал для двоих» и многие другие. Жена всегда была рядом с ним –
именно с ней он обсуждал идеи, сценарии, актеров. Но пришла беда, обнаружили
рак, и врачи оказались бессильны. Потеря жены в 1994 году стала страшным ударом
для Эльдара Александровича.
В 1980-1990-е годы Эльдар Рязанов работал так же интенсивно, как и прежде. В 1984 году он снял фильм «Жестокий романс» по мотивам пьесы А.Н.Островского «Бесприданница», вызвавший бурную полемику в прессе. Критики обвиняли режиссёра в отходе от авторской трактовки пьесы и неверной расстановке акцентов. Несмотря на это, фильм снискал популярность у зрителей, получил несколько официальных наград. Популярность обрели и звучащие в нём романсы в исполнении Валентины Пономаревой и Никиты Михалкова на музыку Андрея Петрова.
В перестроечную эпоху Рязанов снял картины «Забытая мелодия для флейты»(1987), «Дорогая Елена Сергеевна»(1988), «Небеса обетованные»(1991), «Предсказание»(1993), «Привет, дуралеи»(1997).
Трагикомедия «Небеса обетованные» несколько вышла за привычные рамки «рязановских» фильмов. Но это ничуть не умалило популярность картины. Продолжил режиссер своими новыми работами «Старые клячи» и «Тихие омуты».
К особенностям режиссерского почерка Э.А.Рязанова относится переплетение смешного и грустного, веселого и печального. Его любимый жанр – трагикомедия. Почти все фильмы напоены музыкой и стихами.
«Жизнь свела меня с замечательными музыкантами. Они обогатили не только фильмы, которые я ставил, но и мою духовную, музыкальную жизнь. Композиторы, с которыми я сотрудничал, всегда оказывались единомышленниками. Они — мои настоящие друзья и подлинные соавторы моих комедий»,- вспоминал режиссер. С композитором Анатолием Лепиным был создан настоящий мюзикл «Карнавальная ночь». Прелестные песни и музыку Тихона Хренникова мы слышим в фильме «Гусарская баллада». Начиная с фильма «Берегись автомобиля», Э.Рязанов работает с Андреем Петровым. В ленте «Ирония судьбы, или С легким паром!» звучит музыка Микаэла Таривердиева.
Стихи в его кино играют особую роль: они переплетаются с сюжетом, углубляют его, делают многограннее, иногда ненавязчиво разъясняют. Рязанов использует в своих произведениях стихи совершенно разных поэтов – классиков и современников. Зачастую он и сам писал тексты для своих фильмов.
Путь в поэзию Эльдара
Рязанова состоялся в зрелом возрасте. Сам он рассказывал об этом: «Стихи
"У природы нет плохой погоды" стали песней… После этого случая
изредка (очень редко!) меня посещало эдакое странное состояние души, в
результате которого возникали небольшие стихотворения. Как правило, грустные.
Даже горькие. Я объяснял себе это тем, что веселые, жизнерадостные силы я трачу
в комедиях, а печаль тоже требует своего выражения, своего выхода».
Иногда поэзия в его фильмах звучит отдельным речитативом, а иногда становится песней. На его стихи написаны песни «У природы нет плохой погоды» («Служебный роман»), «Живем мы что-то без азарта» («Вокзал для двоих»), «Песня бюрократов» («Забытая мелодия для флейты»), «Любовь – волшебная страна» («Жестокий романс»), «Последняя любовь», «Мчатся года-непогоды» («Старые клячи») и др. Он признавался, что сам не понимал, как складывались эти стихи, честные, искренние, глубокие, и, ложась на музыку, звучат с экрана, точно попадая в наши сердца.
Почти во всех своих картинах Э.Рязанов появляется в эпизодической роли (всего их 20). Это была своеобразная игра для зрителя узнать любимого режиссера в крохотной роли.
В 1979-1985 годах Эльдар Александрович прославился в качестве ведущего телепередачи «Кинопанорама», автором и режиссером которой была Ксения Маринина.
Его непринужденное общение с гостями «Кинопанорамы», среди которых известные звезды советского кино и эстрады: Г.Хазанов, Л. Гурченко, А. Ширвиндт, М.Державин, Б.Окуджава, З. Гердт, А. Абдулов и многие другие, создавало доверительную атмосферу.
В 2002 г. стал президентом Российской академии кинематографических искусств «Ника». Э.А.Рязанов был соавтором сценариев многих своих фильмов. Написал несколько пьес. Опубликованы его книги «Грустное лицо комедии» (1977), «Зигзаг удачи» (1969 – с Э.Брагинским), «Эти несерьезные, несерьезные фильмы» (1977), «Неподведенные итоги»(1983 и несколько изданий), «Убийство в библиотеке» и др. Изданы его сборники стихов «Ностальгия» «У природы нет плохой погоды» и др.
18 ноября Э.А. Рязанову исполнилось 87 лет... Давно собираюсь рассказать об этом замечательном человеке, но всё как-то не получается… Да и что рассказывать?! Он весь в своих незабываемых фильмах, которые поставил и ещё поставит… Кто из нас не любит такие фильмы, как «Гусарская баллада», «Ирония судьбы, или С лёгким паром», «Служебный роман», «О бедном гусаре замолвите слово», «Вокзал для двоих», «Жестокий романс», «Старые клячи» , «Карнавальная ночь»? Да-да, речь пойдёт именно о великом режиссере Эльдаре Рязанове… Только сегодня мне хочется хотя бы немного рассказать о нём, как о поэте…
Эльдар Александрович признается, что это были «не самостоятельные стихи, а подражание Пушкину, Есенину, Маяковскому». Одним из первых читателей этих наивных сочинений был знаменитый поэт Константин Симонов, которому в 1940-е годы Эльдар Рязанов решил показать «вирши»:
"Мне еще не было 17-ти лет. Это было чудо совершенное. Я позвонил Симонову, он взял трубку и сказал: «Приходите». Я пришел, и он объяснил, что вообще-то для поэта главное - иметь свою интонацию. Это было для меня тогда откровением. Он говорил необидно, с симпатией, и я ушел от него в дивном настроении".
Суматошна режиссерская работа...
Но поэтической активности у Эльдара Рязанова поубавилось. Вдохновение вернулось лишь через 30 лет. Наверное, должны были пройти годы, чтобы родились такие стихи, как: «У природы нет плохой погоды, каждая погода благодать...», или «Живем мы что-то без азарта, однообразно, как в строю...», или «Я, словно бабочка к огню, стремилась так неодолимо..». Теперь все знают их как песни из знаменитых рязановских кинофильмов «Служебный роман», «Вокзал для двоих», «Жестокий романс». Хотя никто не догадывался, что автор слов - Эльдар Рязанов. Не знал об этом поначалу и композитор Андрей Петров, сочинивший к ним музыку. Рязанов выдавал свои стихи за строки известных поэтов.
На сцене рядом с Геннадием Хазановым...
Режиссер вспоминает один эпизод: "Когда я написал стихотворение «У природы нет плохой погоды», я понял, что оно очень подходит к фильму «Служебный роман». Я решил послать его Андрею Петрову, но понимал, что если подпишу своей фамилией, то поставлю его в неловкое положение: а если ему не понравится? Мы дружили, и он не смог бы признаться, что стихи плохие. Тогда я сказал ему, что это стихи Уильяма Блэйка, английского поэта конца XVIII - начала XIX века. Потом подумал, вдруг он начнет искать стихотворение у Блейка, и я приписал - «новый перевод». Но стихи Андрею понравились, он написал замечательную музыку. Потом я еще несколько раз его обманывал..."
С актрисой Людмилой Гурченко взаимопонимание было полное...
Первая книга его стихов вышла ещё в 1988 году - тоненькая книжечка в библиотеке журнала «Огонёк». Затем были и другие его сборники. А в 2009 г. он выпустил фильм "Музыка жизни", где сам читает свои стихи. В фильм вошли также концертные номера и песни из кинофильмов на стихи Эльдара Александровича в исполнении Людмилы Гурченко, Николая Караченцова, Алисы Фрейндлих, Олега Басилашвили и других актеров.
Мне нравятся многие стихи Эльдара Александровича Рязанова. Приведу здесь лишь два из них. В этих простых и трогательных строчках угадывается высочайшая житейская мудрость и очень чистая душа автора...
Хочется лёгкого, светлого, нежного,
раннего, хрупкого и пустопорожнего,
и безрассудного, и безмятежного,
на прочь забытого и невозможного.
Хочется рухнуть в траву непомятую,
в небо уставить глаза завидущие
и окунуться в цветочные запахи,
и без конца обожать всё живущее…
Хочется видеть изгиб и течение
синей реки средь курчавых кустарников,
впитывать кожею солнца свечение,
в воду, как в детстве, сигать без купальников.
Хочется милой наивной мелодии,
воздух глотать, словно ягоды спелые,
чтоб сумасбродно душа колобродила
и чтобы сердце неслось, ошалелое…
Хочется встретиться с тем, что утрачено,
хоть на мгновенье упасть в это дальнее…
Только за всё, что промчалось, заплачено,
и остаётся расплата прощальная…
На одном из творческих вечеров - вместе с женой...
Их надо вычесть из календаря,
и жизнь становится еще короче.
Был занят бестолковой суетой,
день проскочил - я не увидел друга
и не пожал его руки живой...
Что ж! Этот день я должен сбросить с круга.
А если я за день не вспомнил мать,
не позвонил хоть раз сестре иль брату,
то в оправданье нечего сказать:
тот день пропал! Бесценная растрата!
Я поленился или же устал -
не посмотрел веселого спектакля,
стихов магических не почитал
и в чем-то обделил себя, не так ли?
А если я кому-то не помог,
не сочинил ни кадра и ни строчки,
то обокрал сегодняшний итог
и сделал жизнь еще на день короче.
Сложить - так страшно, сколько промотал
на сборищах, где ни тепло, ни жарко...
А главных слов любимой не сказал
и не купил цветов или подарка.
Как много дней, что выброшены зря,
дней, что погибли как-то между прочим.
Их надо вычесть из календаря
и мерить свою жизнь еще короче.
Эльдар Александрович, безусловно, создал свой кинематограф (им снято 8 документальных и видовых фильмов, 28 художественных фильмов), дал «путёвку в жизнь» многим некогда молодым актерам и по-новому открыл актеров известных и немолодых. С ним любят работать кинематографисты, его обожают зрители. Но он состоялся также и как писатель, и как драматург. Э.А. Рязанов был соавтором сценариев многих своих фильмов, написал несколько пьес. Успешно преподавал на Высших курсах сценаристов и режиссёров.
Опубликованы его книги «Грустное лицо комедии» (1977), «Зигзаг удачи» (1969, с Э.В. Брагинским), «Эти несерьезные, несерьезные фильмы» (1977), «Смешные невеселые истории. Комедии для кино и телевидения» (1979, с Э.В. Брагинским), «Неподведенные итоги» (1983, книга выдержала несколько изданий), «Убийство в библиотеке», «Пять вечеров с Владимиром Высоцким», «TV Эльдар, или Моя портретная галерея», сборник стихов «Ностальгия» и ряд других.
Эльдар Александрович Рязанов - народный артист СССР (1984), лауреат Государственных премий СССР (1977 - за фильм «Ирония судьбы, или С легким паром!») и РСФСР имени братьев Васильевых (1979 - за фильм «Служебный роман»), Национальной кинематографической премии «Ника» в номинации «Честь и достоинство» (2006). Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени, орденом Дружбы, двумя орденами Трудового Красного Знамени, является кавалером ордена «За заслуги в искусстве и литературе» (Франция). Эльдар Александрович - призер Международных кинофестивалей в Мадриде, Дели, Брюсселе и др.
Э. Рязанов на съёмках фильма "Андерсен. Жизнь без любви". 2006 год
Но все эти звания и награды не «заразили» Рязанова звёздностью. Он, как и прежде, прост и доступен для каждого, он, как и прежде, живёт тревогами и бедами своих зрителей и читателей. Приведу одно и его высказываний:
«Тревога за судьбу страны, неуверенность в будущем, беспокойство за себя и близких ранят сердце каждого. Наверное, отчаяние, повсеместная коррупция, а также взрыв преступности и распространение фашизма побуждают людей к бегству из страны, в эмиграцию, даже эвакуацию. Действительно, тяжелые, мрачные, зыбкие времена. Но не все могут уехать из страны. Да и не все, слава Богу, хотят. Находясь на краю бездны, надо, тем не менее, не опускать рук. Предаваться чувству безнадежности - бессмысленно, бесплодно. Надо сжать зубы, стиснуть кулаки, напрячься пружиной и отдать все силы Отечеству. И, тем самым, себе. Ибо, кроме нас самих, никто не вытащит Россию из того ужаса и кошмара, в которые с нашей всенародной помощью завела ее История. Ведь если каждый из нас станет хорошо и добросовестно делать свое дело, то, может, и получится что-нибудь хорошее. Ясно, сами мы не увидим плодотворных результатов наших усилий. У меня есть двустишие:
- А что же делать с нашим поколеньем?
- Оно пойдет на удобренье!
Но у нас есть дети и внуки, и ради них мы должны напрячь всю энергию. Да, нам не повезло с эпохой, с общественным строем, но, может, хоть нашим потомкам удастся жить в гуманной стране. Если каждый из нас не пожалеет себя ради этой цели… Ведь Родина у каждого из нас, как и мать, одна!»
Если ещё не устали, послушайте, песни на стихи Э. Рязанова, которые поют известные артисты. ..
Помните песню из «Служебного романа»: «У природы нет плохой погоды… Всякая погода – благодать…» Знаете ли вы, кто написал эти стихи? Их автором стал сам Эльдар Рязанов. Правда, поначалу режиссер всем говорил, что это раннее произведение английского поэта Уильяма Блейка. По легенде, стихи понравились всем кроме актера Андрея Мягкова. Он заявил, что им не хватает изящества. Рязанов в свою очередь решал в шутливой форме наказать артиста «за отсутствие интуиции». В своем следующем фильме «Гараж» он отдал Мягкову роль почти без слов. По сценарию его лаборант Хвостов простудился и потерял голос. Но на самом деле все потому, что Мягкову не понравились стихи режиссера.
Кроме этой знаменитой песни Рязанов написал еще много стихов. Его душа и здесь выразила свою творческую сущность.
У природы нет плохой погоды!
Всякая погода – благодать.
Дождь ли, снег… Любое время года
надо благодарно принимать.
Отзвуки душевной непогоды,
в сердце одиночества печать
и бессонниц горестные всходы
надо благодарно принимать.
Смерть желаний, годы и невзгоды -
с каждым днем всё непосильней кладь.
Что тебе назначено природой,
надо благодарно принимать.
Смену лет, закаты и восходы,
и любви последней благодать,
как и дату своего ухода,
надо благодарно принимать.
У природы нет плохой погоды,
ход времен нельзя остановить.
Осень жизни, как и осень года,
надо, не скорбя, благословить.
Песня на слова Эльдара Рязанова.
Музыка Андрея Петрова
Песня из кинфильма “Жестокий романс”
Я, словно бабочка к огню
Стремилась так неодолимо,
В любовь, волшебную страну,
Где назовут меня любимой.
Где бесподобен день любой,
Где не страшилась я б ненастья.
Прекрасная страна – любовь,
Страна любовь,
Пришли иные времена,
Тебя то нет, то лжешь не морщась,
Я поняла, любовь страна,
Где каждый человек притворщик.
Моя беда, а не вина,
Что я наивности образчик.
Любовь – обманная страна,
Обманная страна,
И каждый житель в ней обманщик.
Зачем я плачу пред тобой,
И улыбаюсь так некстати.
Неверная страна – любовь,
Там каждый человек предатель.
Но снова прорастет трава,
Сквозь все преграды и напасти.
Любовь – весенняя страна,
Весенняя страна,
Ведь только в ней бывает счастье.
***
Стихи – капризная материя,
непредсказуемый предмет.
Им широко открою двери я
и жду, а их все нет и нет.
А коль приходят, то незваными…
Тогда бросаю все дела.
Всегда так было с графоманами,
а я – ура! – из их числа.
Стих – состояние души…
Попробуй это опиши.
Но описать не в состоянии
свое плохое состояние.
Коль в сердце пусто, ни души,
ты все же рифму не души.
А если ты от жизни стих,
то сочини негромкий стих,
а о неважном настроенье -
неважное стихотворенье.
Абстрактная живопись
Я не то чтобы тоскую…
Возьму в руки карандаш,
как сумею нарисую
скромный простенький пейзаж:
под водой летают галки,
солнца ярко-черный цвет,
на снегу кровавом, жарком
твой прозрачный силуэт.
От луны в потоке кружев
льется синенький мотив,
и бездонный смелый ужас
смотрит в белый негатив.
Дождь в обратном странном беге,
чей-то невидимка-след.
Тень огромная на небе
от того, чего и нет.
Есть тяжелая болезнь,
нет уней диагноза.
Протекает без болей,
но, увы, заразная.
Самый главный ее знак -
крепкое здоровье.
Не подвержен ей слабак,
тут без малокровья.
Нету сжатий головных
и сердечных спазмов.
Нет и слабостей иных -
слез или маразма.
Первоклассен организм
(лучшее давление!)
излучает оптимизм
и пищеварение.
Чем сытней набит живот,
тяжелее случаи.
Этот вирус сам растет
от благополучия.
Крепок глаз, быстра нога
и железны нервы…
В очереди на блага
он, конечно, первый.
Тут нахрапистость важна,
пусть одна извилина.
Пусть прямая! Но она
невозможно сильная.
Есть еще один симптом:
локоть очень острый…
Ну, а вроде в остальном
не похож на монстра.
Эпидемия страшна,
для больных удобна.
Называется она
комплексом апломба.
Начало октября 1986
В мои годы сердечная лирика?
Ничего нет смешней и опасней.
Лучше с тонкой улыбкой сатирика
сочинять ядовитые басни.
Не давать над собой насмехаться,
тайники схоронить в неизвестность,
и о чувствах своих отмолчаться,
понимая всю их неуместность.
Иль, вернее сказать, запоздалость,
потому что всему свои даты…
Но идет в наступленье усталость,
и все ближе и горше утраты.
Я в мир вбежал легко и без тревоги…
Секундных стрелок ноги, семеня,
за мной гнались по жизненной дороге,
да где там! – не могли догнать меня.
Не уступал минутам длинноногим,
на равных с ними долго я бежал.
Но сбил ступни о камни и пороги,
и фору, что имел, не удержал.
Ушли вперед ребята-скороспелки,
а я тащусь… Но все же на ходу.
Меня обходят часовые стрелки, -
так тяжело сегодня я иду.
Все я в доме живу,
в том, который снесли и забыли;
на работу хожу,
ту, где должность мою упразднили;
от мороза дрожу,
хоть метели давно отшумели,
и по снегу брожу,
что растаял в прошедшем апреле.
Пусть мы живем в дому чужом,
но ведь и жизнь взята в аренду.
Когда-то, молодой пижон,
вбежал я в мир, как на арену.
Запрыгал бодро по ковру,
участник яркого парада.
Мешая факты и игру,
вокруг крутилась клоунада.
Не сразу понял, что и как.
Сгорали лица, чувства, даты…
И был я сам себе батрак,
у этой жизни арендатор.
К концу подходит договор,
кончаются рассрочки, льготы.
Жизнь – неуютный кредитор,
все время должен я по счету.
Живу и, стало быть, плачу́
неисчислимые налоги:
волненьем, горем, в крик кричу,
люблю, боюсь, не сплю в тревоге.
Но все равно не доплатил,
такая вышла незадача.
Хоть бьюсь я на пределе сил,
а в кассе вечно недостача.
Неравноправен наш контракт,
условия его кабальны,
его не выполнить никак
и жалко, что финал печальный.
И сокрушаться ни к чему…
Иным, что выйдут на арену,
вот так же жить в чужом дому -
платить, платить, платить аренду.
Мои ботинки
Нет ничего милей и проще
протертых, сношенных одежд.
Теперь во мне намного больше
воспоминаний, чем надежд.
Мои растоптанные туфли,
мои родные башмаки!
В вас ноги никогда не пухли,
вы были быстры и легки.
В вас бегал я довольно бойко,
быть в ногу с веком поспевал.
Сапожник обновлял набойки,
и снова я бежал, бежал.
В моем круговороте прошлом
вы мне служили как могли:
сгорали об асфальт подошвы,
крошились в лужах и в пыли.
На вас давил я тяжким весом,
вы шли дорогою потерь.
И мне знакома жизнь под прессом,
знакома прежде и теперь.
Потом замедлилась походка -
брели мы, шаркали, плелись…
Теперь нам не догнать молодку,
сошла на нет вся наша жизнь.
Вы ныне жалкие ошметки,
и ваш хозяин подустал.
Он раньше на ходу подметки,
но не чужие, правда, рвал.
Вы скособочены и кривы,
и безобразны, и жутки,
но, как и я, покамест живы,
хоть стерлись напрочь каблуки.
Жаль, человека на колодку
нельзя напялить, как башмак,
сменить набойку иль подметку,
или подклеить кое-как.
Нет ничего милей и проще
потертых, сношенных вещей,
и, словно старенький старьевщик,
смотрю вперед я без затей.
Монолог «художника»
Прожитая жизнь – сложенье чисел:
сумма дней, недель, мгновений, лет.
Я вдруг осознал: я живописец,
вечно создающий твой портрет.
Для импровизаций и художеств
мне не нужен, в общем, черновик.
Может, кто другой не сразу сможет,
я ж эскизы делать не привык.
Я малюю на живой модели:
притушил слезой бездонный взгляд,
легкий штрих – глазищи потемнели,
потому что вытерпели ад.
Я прорисовал твои морщины,
Натуральный цвет люблю в картинах,
я противник басмы или хны.
Перекрасил – в горькую! – улыбку,
два мазка – и ты нехороша.
Я без красок этого добился,
без кистей и без карандаша.
Близких раним походя, без смысла,
гасим в них глубинный теплый свет.
Сам собою как-то получился
этот твой теперешний портрет…
Почти обшарен шар земной,
хотя не до конца изучен.
Но что мне мир, коль сам собой
я недоволен и измучен.
Не смерил всех своих глубин,
во мне немало белых пятен.
Пускай я дожил до седин,
но не во всем себе понятен.
Стараюсь жить я по уму,
заверить, что благоразумен.
Но мне-то ясно самому,
что я – увы! – непредсказуем.
У расписания в плену
я следую привычным рейсом.
Вдруг неожиданно взбрыкну -
поеду поперек по рельсам.
Нормальный, вроде, не чудной,
и знаю правила вожденья.
Но вот я левой стороной
прусь против встречного движенья.
Корят и гладят по плечу,
чтоб поведение исправил.
Да я и сам-то не хочу
быть исключением из правил.
Я обещания даю,
я соглашаюсь, соглашаюсь:
мол, изменюсь, пойду в строю!
Но – бац! – и я опять срываюсь.
Автопортрет
В мозгах туман. И сам раскис.
Я существую отупело.
И непрерывен свист тоски,
и расползлось, как тесто, тело.
Ужасен мой автопортрет,
похож он на карикатуру.
Нарисовал его я сдуру,
теперь сведу его на нет:
что написалось, зачеркну
и снова внутрь себя нырну.
После фильма
Пришла озябшая и жалкая зима
с каким-то серым и убогим снегом,
с давящим, низким, сумеречным небом
и с тусклой отупелостью ума.
Закончен труд. Ушел он на свободу.
И ты не волен уж в его судьбе,
не в силах изменить его природу.
Так поздней осенью тяжелые плоды,
отторгнуты ветвями, упадают…
А почерневшие усталые сады,
воздевши к небу руки, замирают.
И кажется, отныне никогда
на голых ветках не набухнут почки…
Что не взрастить на бездыханной почве
ни выдумки, ни мысли и ни строчки…
И жуть, что ты приехал в никуда.
В трамвай, что несется в бессмертье,
попасть нереально, поверьте.
Меж гениями – толкотня.
И места там нет для меня.
В трамвае, идущем в известность,
ругаются тоже, и тесно.
Нацелился было вскочить,
да черт с ним, решил пропустить.
А этот трамвай до Ордынки.
Я впрыгну в него по старинке,
повисну опять на подножке
и в юность вернусь на немножко.
Под лязганье стрелок трамвайных
я вспомню подружек случайных,
забытых товарищей лица.
И с этим ничто не сравнится!
Сентябрь 1986
Больница
И я, бывало, приезжал с визитом
в обитель скорби, боли и беды
и привозил обильные корзины
цветов и книжек, фруктов и еды.
Как будто мне хотелось откупиться
за то, что я и крепок, и здоров.
Там у больных приниженные лица,
начальственны фигуры докторов.
В застиранных халатах и пижамах
смиренный и безропотный народ,
в палатах по восьми они лежали,
как экспонаты горя и невзгод.
Повсюду стоны, храп, объедки, пакость,
тяжелый смрад давно немытых тел.
Бодры родные – только б не заплакать…
Вот тихо дух соседа отлетел…
А из уборных било в нос зловонье,
больные в коридорах, скуден стол.
Торопится надменное здоровье,
как бы исполнив милосердья долг…
Со вздохом облегченья убегая,
я вновь включался в свой круговорот,
убогих и недужных забывая.
Но вдруг случился резкий поворот.
Я заболел. Теперь живу в больнице.
И мысль, что не умру, похоронил.
Легко среди увечных растворился,
себя к их касте присоединил.
Теперь люблю хромых, глухих, незрячих,
инфекционных, раковых – любых!
Люблю я всех – ходячих и лежачих,
отчаянную армию больных.
Терпением и кротостью лучатся
из глубины печальные глаза.
Так помогите! Люди! Сестры! Братцы!
Сентябрь 1986
Нету веры.
И нет уверенности,
лишь примеры
моей потерянности…
Хоть ты тресни
от своей ненужности.
Бег на месте -
и тот по окружности.
Сколько лет участвовал я в беге!
Спрессовалось прошлое в комок,
а теперь, когда вблизи порог,
не пора ль задуматься о небе
и осмыслить жизненный урок.
Оцепенелая зима!
От белизны сойти с ума.
Стога под крышами из снега
под светло-серой сферой неба.
Мелькают ярких лыжниц пятна,
душа, как поле, необъятна.
Упала под уклон лыжня,
скольжение влечет меня.
Я за тобою следом еду,
бездумно за тобой качу.
О пораженьях и победах
я помнить вовсе не хочу.
Заиндевелые деревья,
как ювелирные изделья,
где только чернь и серебро.
В природе тишина, добро,
спокойствие, благословенье…
О счастья редкие мгновенья!
Апрель
По грязи чавкают шаги,
шуршат о твердый наст подошвы,
в ручьях я мою сапоги.
Земля в чащобе – крик о прошлом.
Тут прошлогодних желтых трав
торчат поломанные стебли,
разбросан бурых листьев прах,
и умирает снег последний.
Трухлявые сучки везде,
на лужах ржавые иголки.
И отражаются в воде
немые, сумрачные елки.
Жизнь представляется порой
какой-то конченой, далекой…
Но под березовой корой
пульсируют живые соки.
Согрет дыханием земным,
лес оживет без проволочки.
Как с механизмом часовым
дрожат на ветках бомбы-почки.
Где рядом почерневший снег,
продрались трав зеленых нити.
Лес замер, словно человек
перед свершением событий.
Не слышно натяженья струн.
Лес полон скрытого азарта,
как победительный бегун,
что сжат пружиной перед стартом.
Здесь бескорыстен птичий смех,
здесь все в преддверии полета.
Вдруг о себе напомнил век
далеким гулом самолета.
Я выпустил из рук тоску
в весенний ветер непослушный…
А по последнему ледку
скакали первые лягушки.
Молитва
Господи, ни охнуть, ни вздохнуть,–
дни летят в метельной круговерти.
Жизнь - тропинка от рожденья к смерти,
смутный, скрытный, кривоватый путь.
Господи, ни охнуть, ни вздохнуть!
Снег. И мы беседуем вдвоем,
как нам одолеть большую зиму…
Одолеть ее необходимо,
чтобы вновь весной услышать гром.
Господи, спасибо, что живем!
Мы выходим вместе в снегопад.
И четыре оттиска за нами,
отпечатанные башмаками,
неотвязно следуя, следят…
Господи, как я метели рад!
Где же мои первые следы?
Занесло начальную дорогу,
заметет остаток понемногу
милостью отзывчивой судьбы.
Господи, спасибо за подмогу!
Стихи взяты из открытых источников
