Как я стал писателем шмелев читать. «Как я стал писателем», анализ рассказа Шмелева

1. 
   
2. Он всегда был писателем. Сначала без печати. В детстве няня называла его балаболкой. Он говорил с игрушками, с чурбачками и стружками, с белыми звонкими досками, за постоянную болтовню в гимназии его прозвали римский оратор. Потом закончился дописьменный век его истории, начался письменный. В третьем классе он увлекся романами Ж. Верна и написал первое стихотворение. За это строгий словесник Баталин от лица педагогического совета наказал его. В пятом классе писатель к описанию Христа Спасителя как-то приплел русского поэта Надсона. За это опять получил нагоняй в виде кола от Баталина.
   Потом Баталин сменился другим советником, который дал писателю свободу. Он начал писать, получая пятерки. Ну а потом наступил третий период, уже печатный. Он окончил гимназию. Восьмиклассником как-то дрожащей рукой вывел У мель
   ницы. Рассказ был жуткий, с житейской драмой. Он отнес его в журнал Русское обозрение. Его опубликовали и вручили гонорар целых восемьдесят рублей. Взглянул на свою фамилию под рассказом, как будто и не моя! Было в ней что-то новое, совсем другое. И я другой. Я впервые тогда почувствовал, что другой. Писатель? Это я не чувствовал, не верил, боялся думать. Только одно я чувствовал: что я должен что-то сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать...

   Рассказ написан в виде воспоминаний, поэтому кажется довольно простым. В нем нет витиеватости, свойственной некоторым произведениям, заведомо претендующим на статус литературного творчества. Автор будто воссоздает картину прошлых лет, вспоминая свои переживания и чувства, которые обуревали его в то время. Безусловно, это был очень важный период его жизни. Не зря после того, как его рассказ был опубликован, герой почувствовал себя другим. Название рассказа на первый взгляд обещает открыть читателям, при каких обстоятельствах и каким образом происходило становление писателя. Но в словах Как я стал писателем явно видна и психологическая подоплека, и это, пожалуй, самое важное. Поэтому можно сказать, что этот рассказ повествует о переломном периоде жизни, когда предназначение человека претерпело качественные изменен

3. Он всегда был писателем. Сначала без печати. В детстве няня называла его балаболкой. Он говорил с игрушками, с чурбачками и стружками, с белыми звонкими досками, за постоянную болтовню в гимназии его прозвали римский оратор. Потом закончился дописьменный век его истории, начался письменный. В третьем классе он увлекся романами Ж. Верна и написал первое стихотворение. За это строгий словесник Баталин от лица педагогического совета наказал его. В пятом классе писатель к описанию Христа Спасителя как-то приплел русского поэта Надсона. За это опять получил нагоняй в виде кола от Баталина.
   Потом Баталин сменился другим советником, который дал писателю свободу. Он начал писать, получая пятерки. Ну а потом наступил третий период, уже печатный. Он окончил гимназию. Восьмиклассником как-то дрожащей рукой вывел У мель
   ницы. Рассказ был жуткий, с житейской драмой. Он отнес его в журнал Русское обозрение. Его опубликовали и вручили гонорар целых восемьдесят рублей. Взглянул на свою фамилию под рассказом, как будто и не моя! Было в ней что-то новое, совсем другое. И я другой. Я впервые тогда почувствовал, что другой. Писатель? Это я не чувствовал, не верил, боялся думать. Только одно я чувствовал: что я должен что-то сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать...
4. Вы че дибилы чтоли, человек просить кратец...
5. Он всегда был писателем. Сначала без печати. В детстве няня называла его балаболкой. Он говорил с игрушками, с чурбачками и стружками, с белыми звонкими досками, за постоянную болтовню в гимназии его прозвали римский оратор. Потом закончился дописьменный век его истории, начался письменный. В третьем классе он увлекся романами Ж. Верна и написал первое стихотворение. За это строгий словесник Баталин от лица педагогического совета наказал его. В пятом классе писатель к описанию Христа Спасителя как-то приплел русского поэта Надсона. За это опять получил нагоняй в виде кола от Баталина.
   Потом Баталин сменился другим советником, который дал писателю свободу. Он начал писать, получая пятерки. Ну а потом наступил третий период, уже печатный. Он окончил гимназию. Восьмиклассником как-то дрожащей рукой вывел У мель
   ницы. Рассказ был жуткий, с житейской драмой. Он отнес его в журнал Русское обозрение. Его опубликовали и вручили гонорар целых восемьдесят рублей. Взглянул на свою фамилию под рассказом, как будто и не моя! Было в ней что-то новое, совсем другое. И я другой. Я впервые тогда почувствовал, что другой. Писатель? Это я не чувствовал, не верил, боялся думать. Только одно я чувствовал: что я должен что-то сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать...
6. Он всегда был писателем. Сначала без печати. В детстве няня называла его балаболкой. Он говорил с игрушками, с чурбачками и стружками, с белыми звонкими досками, за постоянную болтовню в гимназии его прозвали римский оратор. Потом закончился дописьменный век его истории, начался письменный. В третьем классе он увлекся романами Ж. Верна и написал первое стихотворение. За это строгий словесник Баталин от лица педагогического совета наказал его. В пятом классе писатель к описанию Христа Спасителя как-то приплел русского поэта Надсона. За это опять получил нагоняй в виде кола от Баталина.
   Потом Баталин сменился другим советником, который дал писателю свободу. Он начал писать, получая пятерки. Ну а потом наступил третий период, уже печатный. Он окончил гимназию. Восьмиклассником как-то дрожащей рукой вывел У мель
   ницы. Рассказ был жуткий, с житейской драмой. Он отнес его в журнал Русское обозрение. Его опубликовали и вручили гонорар целых восемьдесят рублей. Взглянул на свою фамилию под рассказом, как будто и не моя! Было в ней что-то новое, совсем другое. И я другой. Я впервые тогда почувствовал, что другой. Писатель? Это я не чувствовал, не верил, боялся думать. Только одно я чувствовал: что я должен что-то сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать...
7. Я тоже могу так сделать. КАК Я СТАЛ ПИСАТЕЛЕМ - краткое содержание

   Он всегда был писателем. Сначала без печати. В детстве няня называла его балаболкой. Он говорил с игрушками, с чурбачками и стружками, с белыми звонкими досками, за постоянную болтовню в гимназии его прозвали римский оратор. Потом закончился дописьменный век его истории, начался письменный. В третьем классе он увлекся романами Ж. Верна и написал первое стихотворение. За это строгий словесник Баталин от лица педагогического совета наказал его. В пятом классе писатель к описанию Христа Спасителя как-то приплел русского поэта Надсона. За это опять получил нагоняй в виде кола от Баталина.
   Потом Баталин сменился другим советником, который дал писателю свободу. Он начал писать, получая пятерки. Ну а потом наступил третий период, уже печатный. Он окончил гимназию. Восьмиклассником как-то дрожащей рукой вывел У мель
   ницы. Рассказ был жуткий, с житейской драмой. Он отнес его в журнал Русское обозрение. Его опубликовали и вручили гонорар целых восемьдесят рублей. Взглянул на свою фамилию под рассказом, как будто и не моя! Было в ней что-то новое, совсем другое. И я другой. Я впервые тогда почувствовал, что другой. Писатель? Это я не чувствовал, не верил, боялся думать. Только одно я чувствовал: что я должен что-то сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать...

8. Он всегда был писателем. Сначала без печати. В детстве няня называла его балаболкой. Он говорил с игрушками, с чурбачками и стружками, с белыми звонкими досками, за постоянную болтовню в гимназии его прозвали римский оратор. Потом закончился дописьменный век его истории, начался письменный. В третьем классе он увлекся романами Ж. Верна и написал первое стихотворение. За это строгий словесник Баталин от лица педагогического совета наказал его. В пятом классе писатель к описанию Христа Спасителя как-то приплел русского поэта Надсона. За это опять получил нагоняй в виде кола от Баталина.
   Потом Баталин сменился другим советником, который дал писателю свободу. Он начал писать, получая пятерки. Ну а потом наступил третий период, уже печатный. Он окончил гимназию. Восьмиклассником как-то дрожащей рукой вывел У мель
   ницы. Рассказ был жуткий, с житейской драмой. Он отнес его в журнал Русское обозрение. Его опубликовали и вручили гонорар целых восемьдесят рублей. Взглянул на свою фамилию под рассказом, как будто и не моя! Было в ней что-то новое, совсем другое. И я другой. Я впервые тогда почувствовал, что другой. Писатель? Это я не чувствовал, не верил, боялся думать. Только одно я чувствовал: что я должен что-то сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать...
   .
9. Goodluck
10. Он всегда был писателем. Сначала без печати. В детстве няня называла его балаболкой. Он говорил с игрушками, с чурбачками и стружками, с белыми звонкими досками, за постоянную болтовню в гимназии его прозвали римский оратор. Потом закончился дописьменный век его истории, начался письменный. В третьем классе он увлекся романами Ж. Верна и написал первое стихотворение. За это строгий словесник Баталин от лица педагогического совета наказал его. В пятом классе писатель к описанию Христа Спасителя как-то приплел русского поэта Надсона. За это опять получил нагоняй в виде кола от Баталина.
    Потом Баталин сменился другим советником, который дал писателю свободу. Он начал писать, получая пятерки. Ну а потом наступил третий период, уже печатный. Он окончил гимназию. Восьмиклассником как-то дрожащей рукой вывел У мель
    ницы. Рассказ был жуткий, с житейской драмой. Он отнес его в журнал Русское обозрение. Его опубликовали и вручили гонорар целых восемьдесят рублей. Взглянул на свою фамилию под рассказом, как будто и не моя! Было в ней что-то новое, совсем другое. И я другой. Я впервые тогда почувствовал, что другой. Писатель? Это я не чувствовал, не верил, боялся думать. Только одно я чувствовал: что я должен что-то сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать...
11. Тупая ослица
12. Он всегда был писателем. Сначала без печати. В детстве няня называла его балаболкой. Он говорил с игрушками, с чурбачками и стружками, с белыми звонкими досками, за постоянную болтовню в гимназии его прозвали римский оратор. Потом закончился дописьменный век его истории, начался письменный. В третьем классе он увлекся романами Ж. Верна и написал первое стихотворение. За это строгий словесник Баталин от лица педагогического совета наказал его. В пятом классе писатель к описанию Христа Спасителя как-то приплел русского поэта Надсона. За это опять получил нагоняй в виде кола от Баталина.
    Потом Баталин сменился другим советником, который дал писателю свободу. Он начал писать, получая пятерки. Ну а потом наступил третий период, уже печатный. Он окончил гимназию.
13. КАК Я СТАЛ ПИСАТЕЛЕМ - краткое содержание

    Он всегда был писателем. Сначала без печати. В детстве няня называла его балаболкой. Он говорил с игрушками, с чурбачками и стружками, с белыми звонкими досками, за постоянную болтовню в гимназии его прозвали римский оратор. Потом закончился дописьменный век его истории, начался письменный. В третьем классе он увлекся романами Ж. Верна и написал первое стихотворение. За это строгий словесник Баталин от лица педагогического совета наказал его. В пятом классе писатель к описанию Христа Спасителя как-то приплел русского поэта Надсона. За это опять получил нагоняй в виде кола от Баталина.
    Потом Баталин сменился другим советником, который дал писателю свободу. Он начал писать, получая пятерки. Ну а потом наступил третий период, уже печатный. Он окончил гимназию. Восьмиклассником как-то дрожащей рукой вывел У мель
    ницы. Рассказ был жуткий, с житейской драмой. Он отнес его в журнал Русское обозрение. Его опубликовали и вручили гонорар целых восемьдесят рублей. Взглянул на свою фамилию под рассказом, как будто и не моя! Было в ней что-то новое, совсем другое. И я другой. Я впервые тогда почувствовал, что другой. Писатель? Это я не чувствовал, не верил, боялся думать. Только одно я чувствовал: что я должен что-то сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать...

    Рассказ написан в виде воспоминаний, поэтому кажется довольно простым. В нем нет витиеватости, свойственной некоторым произведениям, заведомо претендующим на статус литературного творчества. Автор будто воссоздает картину прошлых лет, вспоминая свои переживания и чувства, которые обуревали его в то время. Безусловно, это был очень важный период его жизни. Не зря после того, как его рассказ был опубликован, герой почувствовал себя другим. Название рассказа на первый взгляд обещает открыть читателям, при каких обстоятельствах и каким образом происходило становление писателя. Но в словах Как я стал писателем явно видна и психологическая подоплека, и это, пожалуй, самое важное. Поэтому можно сказать, что этот рассказ повествует о переломном периоде жизни, когда предназначение человека претерпело качественные изменения.

Вышло это так просто и неторжественно, что я и не заметил. Можно сказать, вышло непредумышленно.
Теперь, когда это вышло на самом деле, кажется мне порой, что я не делался писателем, а будто всегда им был, только - писателем «без печати».
Помнится, нянька, бывало, говорила: - И с чего ты такая балаболка? Мелет-мелет невесть чего... как только язык у тебя не устает, балаболка!..
Живы во мне доныне картинки детства, обрывки, миги. Вспомнится вдруг игрушка, кубик с ободранной картинкой, складная азбучка с буквой, похожей на топорик или жука, солнечный луч на стенке, дрожащий зайчиком... Ветка живой березки, выросшей вдруг в кроватке у образка, зеленой такой, чудесной. Краска на дудочке из жести, расписанной ярко розами, запах и вкус ее, смешанный с вкусом крови от расцарапанной острым краем губки, черные тараканы на полу, собравшиеся залезть ко мне, запах кастрюльки с кашкой... Боженька в уголке с лампадкой, лепет непонимаемой молитвы, в которой светится «деворадуйся»...
Я говорил с игрушками - живыми, с чурбачками и стружками, которые пахли «лесом» - чем-то чудесно-страшным, в котором «волки».
Но и «волки» и «лес» - чудесные. Они у меня мои.
Я говорил с белыми звонкими досками - горы их были на дворе, с зубастыми, как страшные «звери», пилами, с блиставшими в треске топорами, которые грызли бревна. На дворе были плотники и доски. Живые, большие плотники, с лохматыми головами, и тоже живые доски. Все казалось живым, моим. Живая была метла, - бегала по двору за пылью, мерзла в снегу и даже плакала. И половая щетка была живая, похожая на кота на палке. Стояла в углу - «наказана». Я утешал ее, гладил ее волосики.
Все казалось живым, все мне рассказывало сказки, - о, какие чудесные!
Должно быть, за постоянную болтовню прозвали меня в первом классе гимназии «римский оратор», и кличка эта держалась долго. В балльниках то и дело отмечалось: «Оставлен на полчаса за постоянные разговоры на уроках».
Это был, так сказать, «дописьменный» век истории моего писательства. За ним вскоре пришел и «письменный».
В третьем, кажется, классе я увлекся романами Жюля Верна и написал - длинное и в стихах! - путешествие наших учителей на Луну, на воздушном шаре, сделанном из необъятных штанов нашего латиниста Бегемота. «Поэма» моя имела большой успех, читали ее даже и восьмиклассники, и она наконец попала в лапы к инспектору. Помню пустынный зал, иконостас у окон, в углу налево, шестая моя гимназия! - благословляющего детей Спасителя - и высокий, сухой Баталин, с рыжими бакенбардами, трясет над моей стриженой головой тонким костлявым пальцем с отточенным остро ногтем, и говорит сквозь зубы - ну прямо цедит! - ужасным, свистящим голосом, втягивая носом воздух, - как самый холодный англичанин:
- И ссто-с такое.., и сс... таких лет, и сс... так неуваззытельно отзываесса, сс... так пренебреззытельно о сстарссых... о наставниках, об учителях... нашего поосстенного Михаила Сергеевича, сына такого нашего великого историка позволяесс себе называть... Мартысской!.. По решению педагогического совета...
Гонорар за эту «поэму» я получил высокий - на шесть часов «на воскресенье», на первый раз.
Долго рассказывать о первых моих шагах. Расцвел я пышно на сочинениях. С пятого класса я до того развился, что к описанию храма Христа Спасителя как-то приплел... Надсона! Помнится, я хотел выразить чувство душевного подъема, которое охватывает тебя, когда стоишь под глубокими сводами, где парит Саваоф, «как в небе», и вспоминаются ободряющие слова нашего славного поэта и печальника Надсона:
Друг мой, брат мой... усталый, страдающий брат,
Кто б ты ни был - не падай душой:
Пусть неправда и зло полновластно царят
Над омытой слезами землей...
Баталин вызвал меня под кафедру и, потрясая тетрадкой, начал пилить со свистом:
- Ссто-с такое?! Напрасно сситаете книзки, не вклюсенные в усенисескую библиотеку! У нас есть Пускин, Лермонтов, Дерзавин... но никакого вашего Надсона... нет! Сто такой и кто такой... На-дсон. Вам дана тема о храме Христа Спасителя, по плану... а вы приводите ни к сселу "ни к городу какого-то «страдающего брата»... какие-то вздорные стихи! Было бы на четверку, но я вам ставлю три с минусом. И зачем только тут какой-то «философ»... с «в» на конце! - «филосов-в Смальс»! Слово «философ» не умеете написать, пишете через «в», а в философию пускаетесь? И во-вторых, был Смайс, а не Смальс, что значит - свиное сало! И никакого отношения он, как и ваш Надсон, - он говорил, ударяя на первый слог, - ко храму Христа Спасителя не имели! Три с минусом! Ступайте и задумайтесь.
Я взял тетрадку и попробовал отстоять свое:
- Но это, Николай Иваныч... тут лирическое отступление у меня, как у Гоголя, например.
Николай Иваныч потянул строго носом, отчего его рыжие усы поднялись и показались зубки, а зеленоватые и холодные глаза так уставились на меня, с таким выражением усмешки и даже холодного презрения, что во мне все похолодело. Все мы знали, что это - его улыбка: так улыбается лисица, перегрызая горлышко петушку.
- Ах, во-от вы ка-ак... Гоголь!., или, может быть, гоголь-моголь? - Вот как... - и опять страшно потянул носом. - Дайте сюда тетрадку...
Он перечеркнул три с минусом и нанес сокрушительный удар - колом! Я получил кол и - оскорбление. С тех пор я возненавидел и Надсона и философию. Этот кол испортил мне пересадку и средний балл, и меня не допустили к экзаменам: я остался на второй год. Но все это было к лучшему.
Я попал к другому словеснику, к незабвенному Федору Владимировичу Цветаеву. И получил у него свободу: пиши как хочешь!
И я записал ретиво, - «про природу». Писать классные сочинения на поэтические темы, например, - «Утро в лесу», «Русская зима», «Осень по Пушкину», «Рыбная ловля», «Гроза в лесу»... - было одно блаженство. Это было совсем не то, что любил задавать Баталин: не «Труд и любовь к ближнему, как основы нравственного совершенствования», не «Чем замечательно послание Ломоносова к Шувалову „О пользе стекла"» и не «Чем отличаются союзы от наречий». Плотный, медлительный, как будто полусонный, говоривший чуть-чуть на «о», посмеивающийся чуть глазом, благодушно, Федор Владимирович любил «слово»: так, мимоходом будто, с ленцою русской, возьмет и прочтет из Пушкина... Господи, да какой же Пушкин! Даже Данилка, прозванный Сатаной, и тот проникнется чувством.
Имел он песен дивный дар
И голос, шуму вод подобный, -
певуче читал Цветаев, и мне казалось, что - для себя.
Он ставил мне за «рассказы» пятерки с тремя иногда крестами, - такие жирные! - и как-то, тыча мне пальцем в голову, словно вбивал в мозги, торжественно изрек:
- Вот что, муж-чи-на... - а некоторые судари пишут «муш-чи-на», как, например, зрелый му-жи-чи-на Шкро- бов! - у тебя есть что-то... некая, как говорится, «шишка». Притчу о талантах... пом-ни!
С ним, единственным из наставников, поменялись мы на прощанье карточками. Хоронили его - я плакал. И до сего дня - он в сердце.
И вот - третий период, уже «печатный».
От «Утра в лесу» и «Осени по Пушкину» я перешел незаметно к «собственному».
Случилось это, когда я кончил гимназию. Лето перед восьмым классом я провел на глухой речушке, на рыбной ловле. Попал на омут, у старой мельницы. Жил там глухой старик, мельница не работала. Пушкинская «Русалка» вспоминалась. Так меня восхитило запустенье, обрывы, бездонный омут «с сомом», побитые грозою, расщепленные ветлы, глухой старик - из «Князя Серебряного» мельник!.. Как-то на ранней зорьке, ловя подлещиков, я тревожно почувствовал - что-то во мне забилось, заспешило, дышать мешало. Мелькнуло что-то неясное. И - прошло. Забыл. До глубокого сентября я ловил окуней, подлещиков. В ту осень была холера, и ученье было отложено. Что-то - не приходило. И вдруг, в самую подготовку на аттестат зрелости, среди упражнений с Гомером, Софоклом, Цезарем, Вергилием, Овидием Назоном... - что-то опять явилось! Не Овидий ли натолкнул меня? не его ли «Метаморфозы» - чудо!
Я увидел мой омут, мельницу, разрытую плотину, глинистые обрывы, рябины, осыпанные кистями ягод, деда... Помню, - я отшвырнул все книги, задохнулся... и написал - за вечер - большой рассказ. Писал я «с маху». Правил и переписывал, - и правил. Переписывал отчетливо и крупно. Перечитал... - и почувствовал дрожь и радость. Заглавие? Оно явилось само, само очертилось в воздухе, зелено-красное, как рябина - там. Дрожащей рукой я вывел: У мельницы .
Это было мартовским вечером 1894 года. Но и теперь еще помню я первые строчки первого моего рассказа:
«Шум воды становился все отчетливей и громче: очевидно, я подходил к запруде. Вокруг рос молодой, густой осинник, и его серые стволики стояли передо мною, закрывая шумевшую неподалеку речку. С треском я пробирался чащей, спотыкался на остренькие пеньки осинового сухостоя, получал неожиданные удары гибких веток... »
Рассказ был жуткий, с житейской драмой, от «я». Я сделал себя свидетелем развязки, так ярко, казалось, сделал, что поверил собственной выдумке. Но что же дальше? Литераторов я совсем не знал. В семье и среди знакомых было мало людей интеллигентных. Я не знал и «как это делается» - как и куда послать. Не с кем мне было посоветоваться: почему-то и стыдно было. Скажут еще: «Э, пустяками занимаешься!» Газет я еще не читал тогда, - «Московский листок» разве, но там было смешное только или про «Чуркина». Сказать по правде, я считал себя выше этого. «Нива» не пришла в голову. И вот вспомнилось мне, что где-то я видел вывесочку, узенькую совсем: «Русское обозрение», ежемесячный журнал. Буквы были - славянские? вспоминал-вспоминал... - и вспомнил, что на Тверской. Об этом журнале я ничего не знал. Восьмиклассник, почти студент, я не знал, что есть «Русская мысль», в Москве. С неделю я колебался: вспомню про «Русское обозрение» - так и похолодею и обожгусь. Прочитаю «У мельницы» - ободрюсь. И вот я пустился на Тверскую - искать «Русское обозрение». Не сказал никому ни слова.
Помню, прямо с уроков, с ранцем, в тяжелом ватном пальто, сильно повыгоревшем и пузырившемся к полам, - я его все донашивал, поджидая студенческого, чудесного! - приоткрыл огромную, под орех, дверь и сунул голову в щель, что-то проговорил кому-то. Там скучно крякнуло. Сердце во мне упало: крякнуло будто строго?.. Швейцар медленно шел ко мне.
Пожалуйте... желают вас сами видеть.
Чудесный был швейцар, с усами, бравый! Я сорвался с диванчика и, как был, - в грязных, тяжелых ботинках, с тяжелым ранцем, ремни которого волоклись со звоном, - все вдруг отяжелело! - вступил в святилище.
Огромный, очень высокий кабинет, огромные шкафы с книгами, огромный письменный стол, исполинская над ним пальма, груды бумаг и книг, а за столом, широкий, красивый, грузный и строгий - так показалось мне, - господин, профессор, с седеющими по плечам кудрями. Это был сам редактор, приват-доцент Московского университета Анатолий Александров. Он встретил меня мягко, но с усмешкой, хотя и ласково:
Ага, принесли рассказ?.. А в каком вы классе? Кончаете... Ну, что же... поглядим. Многонько написали... - взвесил он на руке тетрадку. - Ну, зайдите месяца через два...
Я зашел в самый разгар экзаменов. Оказалось, что надо «заглянуть месяца через два». Я не заглянул. Я уже стал студентом. Другое пришло и захватило - не писанье. О рассказе я позабыл, не верил. Пойти? Опять: «Месяца через два зайдите».
Уже в новом марте я получил неожиданно конверт - «Русское обозрение» - тем же полуцерковным шрифтом. Анатолий Александров просил меня «зайти переговорить». Уже юным студентом вошел я в чудесный кабинет. Редактор учтиво встал и через стол протянул мне руку, улыбаясь.
Поздравляю вас, ваш рассказ мне понравился. У вас довольно хороший диалог, живая русская речь. Вы чувствуете русскую природу. Пишите мне.
Я не сказал ни слова, ушел в тумане. И вскоре опять забыл. И совсем не думал, что стал писателем.
В первых числах июля 1895 года я получил по почте толстую книгу в зелено-голубой - ? - обложке - «Русское обозрение», июль. У меня тряслись руки, когда раскрывал ее. Долго не находил, - все прыгало. Вот оно: «У мельницы», - самое то, мое! Двадцать с чем-то страниц - и, кажется, ни одной поправки! ни пропуска! Радость? Не помню, нет... Как-то меня пришибло... поразило? Не верилось.
Счастлив я был - два дня. И - забыл. Новое пригла­шение редактора- «пожаловать». Я пошел, не зная, зачем я нужен.
Вы довольны? - спросил красивый профессор, предлагая кресло. - Ваш рассказ многим понравился. Будем рады дальнейшим опытам. А вот и ваш гонорар... Первый? Ну, очень рад.
Он вручил мне... во-семь-де-сят рублей! Это было великое богатство: за десять рублей в месяц я ходил на урок через всю Москву. Я растерянно сунул деньги за борт тужурки, не в силах промолвить ни слова.
Вы любите Тургенева? Чувствуется, у вас несомненное влияние «Записок охотника», но это пройдет. У вас и свое есть. Вы любите наш журнал?
Я что-то прошептал, смущенный. Я и не знал журнала: только «июль» и видел.
Вы, конечно, читали нашего основателя, славного Константина Леонтьева... что-нибудь читали?..
Нет, не пришлось еще, - проговорил я робко.
Редактор, помню, выпрямился и поглядел под пальму, - пожал плечами. Это его, кажется, смутило.
Теперь... - посмотрел он грустно и ласково на меня, - вы обязаны его знать. Он откроет вам многое. Это, во-первых, большой писатель, большой художник... - Он стал говорить-говорить... - не помню уже подробности - что-то о «красоте», о Греции... - Он великий мыслитель наш, русский необычайный! - восторженно заявил он мне. - Видите - этот стол?.. Это его стол! - И он благоговейно погладил стол, показавшийся мне чудесным. - О, какой светлый дар, какие песни пела его душа! - нежно сказал он в пальму. И вспомнилось мне недавнее:
Имел он песен дивный дар,
И голос, шуму вод подобный.
- И эта пальма - его!
Я посмотрел на пальму, и она показалась мне особенно чудесной.
- Искусство, - продолжал говорить редактор, - прежде всего - благо-говение! Искусство... ис-кус! Искусство - молитвенная песнь. Основа его - религия. Это всегда, у всех. У нас - Христово слово! «И Бог бе слово». И я рад, что вы начинаете в его доме... в его журнале. Как-нибудь заходите, я буду давать вам его творения. Не во всякой они библиотеке... Ну-с, молодой писатель, до сви-да-ния. Желаю вам...
Я пожал ему руку, и так мне хотелось целовать его, послушать о нем, неведомом, сидеть и глядеть на стол. Он сам проводил меня.
Я ушел опьяненный новым, чувствуя смутно, что за всем этим моим - случайным? - есть что-то великое и священное, незнаемое мною, необычайно важное, к чему я только лишь прикоснулся.
Шел я как оглушенный. Что-то меня томило. Прошел Тверскую, вошел в Александровский сад, присел. Я - писатель. Ведь я же выдумал весь рассказ!.. Я обманул редактора, и за это мне дали деньги!.. Что я могу рассказывать? Ничего. А искусство - благоговение, молитва... А во мне ничего-то нет. Деньги, во-семь-десят рублей... за это!.. Долго сидел я так, в раздумье. И не с кем поговорить... У Каменного моста зашел в часовню, о чем-то помолился. Так бывало перед экзаменом.
Дома я вынул деньги, пересчитал. Во-семьдесят рублей... Взглянул на свою фамилию под рассказом, - как будто и не моя! Было в ней что-то новое, совсем другое. И я - другой. Я впервые тогда почувствовал, что - другой. Писатель? Это я не чувствовал, не верил, боялся думать. Только одно я чувствовал: что-то я должен сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать... - готовиться. Я - другой, другой.

Рассказчик вспоминает, как стал писателем. Вышло это просто и даже непредумышленно. Теперь рассказчику кажется, что он всегда был писателем, только “без печати”.

В раннем детстве нянька называла рассказчика “балаболкой”. У него сохранились воспоминания раннего младенчества – игрушки, ветка березы у образа, “лепет непонимаемой молитвы”, обрывки старинных песенок, которые пела нянька.

Все для мальчика было живым – живые зубастые пилы и блестящие топоры рубили во дворе живые, плачущие смолой и стружками доски. Метла “бегала по двору за пылью, мерзла в снегу и даже плакала”. Половую щетку, похожую на кота на палке, наказывали – ставили в угол, и ребенок ее утешал.

Все казалось живым, все мне рассказывало сказки, – о, какие чудесные!

Заросли лопухов и крапивы в саду казались рассказчику лесом, где водятся настоящие волки. Он ложился в заросли, они смыкались над головой, и получалось зеленое небо с “птицами” – бабочками и божьими коровками.

Однажды в сад пришел мужик с косой и выкосил весь “лес”. Когда рассказчик спросил, не у смерти ли мужик взял косу, тот посмотрел на него “страшными глазами” и зарычал: “Я теперь сам смерть!”. Мальчик испугался, закричал, и его унесли из сада. Это была его первая, самая страшная встреча со смертью.

Рассказчик помнит первые годы в школе, старенькую учительницу Анну Дмитриевну Вертес. Она говорила на других языках, из-за чего мальчик считал ее оборотнем и очень боялся.

Что значит “оборотень” – я знал от плотников. Она не такая, как всякий крещеный человек, и потому говорит такое, как колдуны.

Потом мальчик узнал о “столпотворении вавилонском”, и решил, что Анна Дмитриевна строила Вавилонскую башню, и языки у нее смешались. Он спросил у учительницы, не страшно ли ей было, и сколько у нее языков. Та долго смеялась, а язык у нее оказался один.

Потом рассказчик познакомился с красивой девочкой Аничкой Дьячковой. Она научила его танцевать, и все просила рассказывать сказки. Мальчик узнал от плотников множество сказок, не всегда приличных, которые очень нравились Аничке. За этим занятием их застала Анна Дмитриевна и долго бранила. Больше Аничка к рассказчику не приставала.

Чуть позже об умении мальчика рассказывать сказки узнали старшие девочки. Они сажали его на колени, давали конфеты и слушали. Иногда подходила Анна Дмитриевна и тоже слушала. Мальчику много чего было рассказать. Народ на большом дворе, где он жил, менялся. Приходили со всех губерний со своими сказками и песнями, каждый – со своим говором. За постоянную болтовню рассказчика прозвали “Римским оратором”.

Это был, так сказать, дописьменный век истории моего писательства. За ним вскоре пришел и “письменный”.

В третьем классе рассказчик увлекся Жюлем Верном и написал сатирическую поэму о путешествии учителей на Луну. Поэма имела большой успех, а поэт был наказан.

Затем наступила эра сочинений. Рассказчик слишком вольно, по мнению учителя, раскрывал темы, за что был оставлен на второй год. Это пошло мальчику только на пользу: он попал к новому словеснику, который не препятствовал полету фантазии. До сих пор рассказчик вспоминает о нем с благодарностью.

Затем наступил третий период – рассказчик перешел к “собственному”. Лето перед восьмым классом он провел “на глухой речушке, на рыбной ловле”. Рыбачил он в омуте у неработающей мельницы, в которой жил глухой старик. Эти каникулы произвели на рассказчика такое сильное впечатление, что во время подготовки к экзаменам на аттестат зрелости он отложил все дела и написал рассказ “У мельницы”.

Я увидал мой омут, мельницу, разрытую плотину, глинистые обрывы, рябины, осыпанные кистями ягод, деда… Живые, – они пришли и взяли.

Что делать со своим сочинением, рассказчик не знал. В его семье и среди знакомых почти не было интеллигентных людей, а газет он тогда еще не читал, считая себя выше этого. Наконец рассказчик вспомнил вывеску “Русское обозрение”, которую видел по дороге в школу.

Поколебавшись, рассказчик отправился в редакцию и попал на прием к главному редактору – солидному, профессорского вида господину с седеющими кудрями. Он принял тетрадь с рассказом и велел зайти через пару месяцев. Затем публикация рассказа отложилась еще на два месяца, рассказчик решил, что ничего не выйдет, и был захвачен другим.

Письмо из “Русского обозрения” с просьбой “зайти переговорить” рассказчик получил только в следующем марте, уже будучи студентом. Редактор сообщил, что рассказ ему понравился, и его опубликовали, а затем посоветовал писать еще.

Я не сказал ни слова, ушел в тумане. И вскоре опять забыл. И совсем не думал, что стал писателем.

Экземпляр журнала со своим сочинением рассказчик получил в июле, два дня был счастлив и снова забыл, пока не получил очередное приглашение от редактора. Тот вручил начинающему писателю огромный для него гонорар и долго рассказывал об основателе журнала.

Рассказчик чувствовал, что за всем этим “есть что-то великое и священное, незнаемое мною, необычайно важное”, к чему он только прикоснулся. Он впервые ощутил себя другим, и знал, что должен “многое узнать, читать, вглядываться и думать” – готовиться стать настоящим писателем.

(2 votes, average: 5,00 out of 5)

Краткое содержание рассказа Шмелева “Как я стал писателем”

Другие сочинения по теме:

1. Чистый понедельник. Ваня просыпается в родном замоскворецком доме. Начинается Великий пост, и все уже готово к нему. Мальчик слышит, как...
2. По прошествии времени Яков Софроныч понял: все началось с самоубийства Кривого, их жильца. Перед тем он рассорился со Скороходовым и...
3. Рассказчик сидит в вагоне второго класса поезда Екосука – Токио и ждет сигнала к отправлению. В последнюю секунду в вагон...
4. Ы Рассказчик заболевает. Ему дают путевку в южный санаторий. Какое-то время он бродит по набережной “с радостью первооткрывателя”, и его...
5. Рассказчик, запущенный длинноволосый толстяк не первой молодости, решает учиться живописи. Бросив свое имение в Тамбовской губернии, он проводит зиму в...
6. Ы Рассказчик вспоминает, как ранней осенью лет сорок назад, возвращаясь с рыбалки, он увидел птицу. Она попыталась убежать, но неуклюже...
7. Отец рассказчика занимает очень важную должность в губернском городе. Человек он тяжелый, угрюмый, молчаливый и жестокий. Невысокий, плотный, сутуловатый, темный...
8. Ы Это было давно, в той жизни, которая “не вернется уже вовеки”. Рассказчик шел по большой дороге, а впереди, в...
9. Рассказчик любит лошадей, которым живется очень нелегко: конюх за ними плохо ухаживает, забывает кормить и поить, к тому же их...
10. Ы Вернувшись с войны, рассказчик едет навестить свою бабушку. Он хочет встретить ее первой, поэтому к дому пробирается задами. Рассказчик...
11. Недалеко от Парижа летом по утрам поют дрозды и скворцы. Но однажды вместо их пения раздается мощный и звонкий звук....
12. Произведение Е. Суворова “Уехала”, написанное в 1986 году, появилось в третьем выпуске сборника “Иркутский рассказ” Восточно-Сибирского книжного издательства в 1991...
13. По Крыму путешествует маленькая бродячая труппа: шарманщик Мартын Лодыжкин со старой шарманкой, двенадцатилетний мальчик Сергей и белый пудель Арто. В...
14. Ы Отец-шахтер отправляет своего 12-летнего сына работать на шахту на выходные рождественские дни. Мальчик “упрямо и слезливо” пытается сопротивляться, но...

Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение

«Средняя общеобразовательная школа № 62»

Г. Барнаула

Конспект урока по литературе
в 8 классе

Иван Сергеевич Шмелёв.

„Как я стал писателем”

подготовила

учитель русского языка и литературы

Глазина Елена Александровна

Иван Сергеевич Шмелёв . Краткий рассказ о писателе. «Как я стал писателем ». Рассказ о пути к творчеству.

Цели урока : кратко ознакомить с личной и творческой биографией Шмелёва; развивать навыки анализа текста, выразительного чтения и пересказа; познакомить с лабораторией писателя

Методические приёмы : рассказ учителя; выразительное чтение текста; элементы анализа текста.

Оборудование : Презентация, аудиозапись рассказа

Ход урока

І. Рассказ учителя о Шмелёве. Родился 21.09 (3.10) 1873 г. в Замоскворечье, купеческом районе Москвы.

Дед Ивана Сергеевича - государственный крестьянин из Гуслиц Богородского уезда, Московской губернии - поселился в Москве после пожара 1812 года. Отец писателя принадлежал к купеческому сословию, но торговлей не занимался, а был подрядчиком, хозяином большой плотничьей артели, а также держал банные заведения.

Семья была глубоко религиозной, вела строгий образ жизни. «Дома я не видал книг, кроме Евангелия », — вспоминал писатель. Хозяева и работники вместе постились, вместе блюли обряды и нравственные заветы старины, ходили на богомолье, жили не просто рядом, но и вместе. И это отсутствие раздвоенности, единство духовных принципов и реального образа жизни оказали благодарное влияние на формирование нравственного мира мальчика.

Зато – «во дворе было много ремесленников – бараночников, сапожников, скорняков, портных. Они дали мне много слов, много неопределённых чувствований и опыта ».

Двор наш для меня явился первой школой жизни – самой важной и мудрой.

Грамоте, как было не только в купеческих, но и в дворянских семьях, Иван Шмелев обучался дома. Его первым учителем была мать. Вместе с ней он «проходил» Крылова, Толстого, Пушкина, Гоголя, Тургенева. В 1884 году Шмелев поступил в шестую Московскую гимназию.

Окончив гимназию, в 1894 г. Шмелёв поступил на юридический факультет Московского университета.

Увлечения Шмелёва были разнообразными. Он интересовался ботаническими открытиями Тимирязева.

Первый рассказ Шмелёва «У мельницы» был опубликован в журнале «Русское обозрение» в 1895 г. Осенью 1895 г. совершил поездку в Валаамский монастырь. Результатом этого путешествия явилась его книга - очерки «На скалах Валаама», опубликованная в Москве в 1897 г.

После окончания университета в 1898 г. в течение года проходил военную службу, затем восемь лет служил чиновником в глухих местах Московской и Владимирской губерний помощником присяжного поверенного и налоговым инспектором. Эти годы позволили Шмелёву узнать деревню, по собственному его признанию, «провинциальное чиновничество, фабричные районы, мелкопоместное дворянство». Вот откуда широчайший тематический диапазон книг Щмелёва, масштабность его видения России. В 1907 г., имея за плечами не одно опубликованное произведение, Шмелёв решает стать профессиональным писателем и уходит в отставку. До отъезда в эмиграцию он издал 53 книги и 8-томное СС.

Во время Первой мировой войны сборники его рассказов и очерков «Карусель» (1916), «Суровые дни», «Лик скрытый» (1917), в котором появился рассказ «Забавное приключение», заметно выделялись на фоне казённо-патриотической беллетристики своей искренностью.

Февральскую революцию встретил восторженно, Он совершает много поездок по России, выступает на собраниях, митингах.

К Октябрьской проявил полную непримиримость, усугубленную тем, что его единственный сын Сергей , офицер добровольческой армии генерала Деникина, был взят в Феодосии из лазарета и без суда расстрелян.

В конце 1922 г., после недолгого пребывания в Москве, Шмелёв вместе с супругой Ольгой Александровной уехал в Берлин по приглашению И. А. Бунина, затем в Париж, где жил в эмиграции. Приходит тоска по родине. «Доживаем свои дни в стране роскошной, чужой. Всё – чужое », — напишет он позднее.

Создавал рассказы, в которых глазами очевидца описал нравы новой власти - «Солнце мёртвых» (1923), «Каменный век» (1924), «На пеньках» (1925).

Первым произведением Шмелева иммигрантского периода стало «Солнце мертвых» — трагическая эпопея. Впервые «Солнце мертвых» было опубликовано в 1923 году, в эмигрантском сборнике «Окно».

«Солнце мертвых» — это первое в русской литературе глубокое проникновение в суть российской трагедии.

В «Лете Господнем» перед нами в череде православных праздников «является» как бы душа русского народа.

«Богомолье» — это поэтический рассказ о хождении в Троице-Сергиеву Лавру.

Из Франции, чужой и «роскошной» страны, с необыкновенной остротой и отчётливостью видится Шмелёву старая Россия. Из потаённых уголков памяти пришли впечатления детства, составившие книги «Родное», «Богомолье», «Лето Господне», совершенно удивительные по поэтичности, изобретательности языка.

Жизнь готовила писателю новое испытание. 22 июля 1936 года умирает после недолгой болезни жена писателя — Ольга Александровна, как никто не понимающая его. Чтобы хоть как то отвлечь писателя от мрачных мыслей, друзья организовали ему поездку в Латвию и Эстонию. Он побывал и в Псковско-Печорском монастыре, постоял у советской границы. Дотянувшись рукой через проволоку ограждений он сорвал несколько цветов.

Последние годы проводит в одиночестве, испытывая тяжёлые физические страдания.

ІІ. Выборочный пересказ «Как я стал писателем»

ІІІ. Беседа по вопросам учебника

Дополнительные вопросы:

1) Прокомментируйте начало рассказа. (1-я фраза сразу отвечает ан вопрос заглавия, весь остальной рассказ раскрывает эту фразу. Лаконичное начало незамедлительно вводит читателя в творческую лабораторию писателя, приглашает к творчеству.

2) О каком произведении напоминают описания вещей?: «живые доски», «живая метла», «живая половая щётка»? (Ещё в детстве будущий писатель обладал живым воображением, фантазировал, одушевлял окружающие предметы. Описания вещей напоминают рассказ М. А. Осоргина «Пенсне», где также широко применяется приём олицетворения)

3) Как воспринимали первые писательские опыты мальчика в гимназии?

4) Как изображены преподаватели гимназии – инспектор Баталин и словесник Цветаев? Какую роль они сыграли в судьбе Шмелёва? Баталин изображён иронически, сатирически

Образ Баталина

Способы создания образа

Шмелёву повезло с другим преподавателем.

Образ Цветаева

Способы создания образа

Какой прием использует Шмелев, создавая образы Баталина и Цветаева?

(Противопоставление .)

(Баталин – это педагог, которого близко нельзя допускать к детям; Цветаев – учитель, который сыграл в судьбе Шмелева важную роль. Главное, что сделал Цветаев, — предоставил свободу творчества. Он первым заметил в мальчике талант писателя. О нёс Шмелёв плакал, когда хоронили учителя.)

Как проявляется в рассказе характер самого автора? Какие чувства он испытывает? В его мыслях и действиях. Он наделён незаурядной фантазией, он независим, он увлечён литературой, творчеством. Это благодарный человек – он вспоминает о своём учителе, который навсегда «в сердце»

Сцена с первым рассказом «У мельницы». Проявляется неуверенность в собственных силах, робость, а потом опьяняющее чувство счастья. Юный писатель чувствовал благоговение перед искусством, понимал, что должен многое «сделать, многое узнать, читать, вглядываться, думать …», чтобы стать писателем.

Итог: задумались, какой сложный путь должен пройти писатель до создания настоящего худож. произ –я. Шмелёв показал, как начинался его путь, как подошёл писатель к своему 1-му рассказу, как помогли ему уроки литературы, работа над сочинением.

Мы знаем, как работали другие писатели, как любил сокращать свои произведения Чехов, как переделывал свои тексты множество раз Л. Толстой

Д. з. Написать рассказ на тему «Как я написал своё первое сочинение»

Использованная литература:

Н. В. Егорова. «Поурочные разработки по литературе. Универсальное пособие. 8 класс», Москва, «ВАКО», 2007стр. 244 – 246

В. Я. Коровина, И. С. Збарский «Методические советы» Литература. 8 класс «Просвещение», 2003

festival.1september.ru ›articles/605479/

Глазина Е. А. Страница 7