Деревня в произведениях русской литературы. Судьба русской деревни в литературе второй половины XX века

Янв 26 2011

«Раз у отца в кабинете Саша портрет увидал…» Со мной случилось почти также, как с героем поэмы Некрасова « Дедушка». Только я увидел портрет прабабушки и прадедушки в комнате своей бабы Веры. Она живет в Саратове, и прежде приезжала к нам сама. А в это лето мы гостили у нее. Долго рассказывала она мне о своих родителях. С удивлением узнал я, что прадед мой Емельян был мужик смекалистый и деловой. Провоевал он на империалистической, потом в Красной армии на гражданской. Вернулся в свою Андреевку. Взялся за хозяйство. Решили они с братьями построить мельницу. Сделали Емельян с Аксиньей и новый добротный дом. И вдруг коллективизация. До богатства моим предкам было еще очень далеко, но в списки кулаков их занесли все равно. Емельяна вовремя предупредили. И, передав малых детей родственникам, бросив все нажитое трудом тяжким, бежали они с прабабкой налегке. Сначала в Саратов, потом в Среднюю Азию, затем в Сталинград. Емельян работал на лесопилке, хозяйничала в доме. Но еще долгие годы они дрожали при появлении любого официального лица. Рассказала мне бабушка и о том, как «кулаков» из деревни среди зимы бросали в диком поле на снег, как «бедняки» делили их добро, как скудела деревня.

Готовясь к этому сочинению, вспоминая прочитанное о коллективизации, я вдруг понял, насколько типична судьба моих предков. Не о подобных ли мытарствах рассказывает брат поэта Иван Твардовский в своих «Страницах пережитого»?

Или вот запомнившаяся мне «Облава» Василия Быкова. Моему прадеду «повезло»: он выжил и остался на свободе. Миллионам не повезло. Их везли на Соловки и Северный Урал, на лесоповалы и шахты. Там живые завидовали мертвым. Такова и судьба главного повести Хведора Ровбы. Получив надел, этот участник гражданской, подобно шолоховскому Титу Бородину, «вцепился в хозяйство». Крестьянин богатеет, но это не по душе власть имущим. На Хведора накладывают такие налоги, что выплатить он их не в силах. За неуплату Ровбу с женой Ганнулей и десятилетней дочерью Оленькой вывозят на Север в лагерь. От нечеловеческих условий умирает сначала жена, потом дочь. Осиротев, схоронив близких, Хведор с фальшивой справкой на чужое имя бежит на родину. Его порыв и глубоко понятен, и необъясним. Ведь именно в тех краях «люди представляли для него наибольшую опасность в поле, деревнях, на дорогах», « а встречи со своими он теперь опасался больше всего».

Это чувство родины очень сильно в наших крестьянах. Очень кстати здесь сказать и о другом литературном герои из романа А.Солженицына «В круге первом» - Спиридоне. Этот , кажется, вместил в свою все изгибы нашей истории. Был рабочим, после революции стал крестьянином. Побывал у зеленых, потом у белых, кончил у красных. Завел крепкое хозяйство, да погорело в пожаре все. Потому и избежал раскулачивания. Сам принял чин комиссара и раскулачивал. Но распоряжался плохо (тошно ему было от того, что творилось в деревне). За «нерадивость» попал первый раз в лагерь. Рыл каналы, потом сам стал конвоиром. После срока зажил счастливой жизнью с семьей. В войну попал в оккупацию, крестьянствовал сам по себе, поневоле сделался партизаном, затем с семьей попал в Германию. Так общественные потрясения швыряли людей, как щепки в бурю.

Были у Спиридона две привязанности: к семье и к Родине. Ради детей он и попал во второй раз в лагерь. Он вернулся из плена, заранее зная, что ареста не избежать. «Листовкам ихним (то есть советским) я на грош не верил, а что от тюрьмы - терпихи мне не уйти - знал, признавался он зеку Нержину, - но так думал, что всю вину на меня опрокинут, дети - причем? Меня посадят - дети нехай живут. Но заразы эти по - своему рассудили - и мою голову взяли и ихние». Так вытаптывались лучшие человеческие чувства.

Спиридон остался жив. По - иному сложилась судьба Хведора. Облава загоняет его в болото, где он и гибнет, воспринимая смерть как избавление. Страшно читать о людях, которых обрекли на смерть от голода, или от непосильного труда, или от отчаяния.

Книги В.Белова, Б.Можаева, А.Платонова, рассказы В.Астафьева и произведения других писателей зримо и честно показывают эпоху «великого перелома в деревне», раскулачивания, трагедии нашего крестьянства. Деревня раскололась по признаку бедняк - кулак, но еще больше по нравственному принципу. В романе Б.Можаева «Мужики и бабы» мы ясно видим такое противопоставление. Для одного из руководителей коллективизации Возвышаева нет людей, есть только классовые враги и те, кого власть объявляет носителями нового общества. Ему ничего не стоит выгнать людей из дома и отправить неизвестно куда. Это же кулаки, не люди! Подобно же рассуждает местный активист Зенин. Когда раскулачивали Прокопа Алдонина, у него случился сердечный приступ. Нужна помощь врача, но Зенин спокоен, цедит «сквозь зубы»: «Это он от жадности зашелся». Через некоторое время к Зенину прибегает Санька:

• Меортвай он! Мертва - ай!…Батюшки мои! Что же мы наделали?
• Ничего особенного. Одним классовым врагом меньше спокойно возражает Зенин.

По - иному воспринимает происходящее Андрей Бородин. Сначала он внутренне сопротивляется беззакониям, но еще не в силах говорить против. Он лишь прячется от собраний актива. Но затем выступает уже открыто. Как и следовало ожидать, его объявляют «защитником класса эксплуататоров» и сажают в холодную.

Трудная судьба выпала нашему крестьянину. Очень многое неизвестно еще до сих пор, например, число жертв голода на Украине и в Поволжье в 1933 году. Некоторые историки считают, что голод в начале тридцатых был выбран в качестве одного из наиболее эффективных методов борьбы с крестьянством, которое не хотело принимать коллективизацию и превращаться в бесправных поденщиков. Так ли это? Историки будут вновь и вновь обращаться к этой теме. И писатели скажут свое слово.

Литература дает нам возможность увидеть, и какой стала жизнь колхозников. Обратимся к известному рассказу А.Солженицына «Матренин двор». Дело происходит в 1956 году. Детали, подмеченные автором, красноречивее длинных рассуждений. «Что на завтрак, она не объявляла, да это и догадаться было легко: картовь не облупленная, или суп картонный (так выговаривали все в деревне), или каша ячневая (другой крупы в тот год нельзя было купить в Торфопродукте, да и ячневую - то с бою - как самой дешевой ею откармливали свиней и мешками брали)». Судьба Матрены - горькая, типичная судьба русской крестьянки. Она потеряла мужа и шестерых детей. «Наворочено было много несправедливости с Матреной: она была больна, но не считалась инвалидом; она четверть века проработала в колхозе, но не, потому что не на заводе - не полагалось ей пенсии за себя, а добиваться можно было только за мужа, то есть за утерю кормильца». Но мужа не было уже пятнадцать лет, и добыть эти справки было хлопотно. «Хлопоты эти были тем затруднены, что собес от Тальнова был в двадцати километрах к востоку, сельский совет - в десяти километрах к западу, а поселковый - к северу, час ходьбы. Из канцелярии в канцелярию гоняли ее два месяца… Каждая проходка - день».

Рассказ этот - боль за искалеченные жадностью души людей, привыкших забирать имущество от живых хозяев. Так и родственники Матрены требуют, чтобы часть ее дома (горницы) была разобрана, не дожидаясь когда она умрет. Все кончается трагически. Сломанная горница вывозится на тракторе. Но на переезде трактор застревает. В него врезается скорый поезд. Погибают Матрена и еще два человека. Страшно читать о тех, у кого жадность поглотила все чувства. «Дочь его трогалась разумом, над зятем висел суд, в собственном доме его лежал убитый им сын, на той же улице - убитая им женщина, которую он любил когда - то», но Фаддей только ненадолго приходил постоять у гробов. «Высокий лоб его был омрачен тяжелой думой, но дума эта была - спасти бревна горницы от огня и от козней Матрениных сестер».

В произведениях В.Белова, В.Распутина, В.Липатова мы читаем о нелегкой жизни наших крестьян в 60 - 70 годы, об истреблении природы, покинутых деревнях. Но в них мы встречаем таких же простых и чистых людей, как Матрена. Это истинные корни народа нашего, это те праведники, без которых, «по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша».

События почти шестидесятилетней давности сегодня вызывают споры, борьбу, гнев и боль, как будто они произошли вчера. Это потому, что мы все, даже дети, чувствуем свои истоки в том времени. Ведь почти у каждого прадед, дед, а то и отец пахали землю. Читая о том времени, мы больше узнаем о своих предках, а значит, лучше понимаем себя. Не потому ли сегодня многим, как в песне, «снится деревня», а многие мечтают о собственной ферме.

1. Образ и судьбы деревни в русской литературе XIX-XX веков.

Жизнь русской деревни издавна являлась предметом изображения в отечествен-ной литературе. Тема деревни возникает еще на рубеже 18-19 веков в творчестве Н.М.Карамзина (Повесть "Бедная Лиза") и А.Н.Радищева ("Путешествие из Петербурга в Москву"). Сразу же следует отметить, что тема деревни в 19-м веке была тождественна теме жизни всего народа; понятия "крестьянство" и "народ" воспринимались как тожде-ственные, и говорить о судьбе крестьянина в художественной литературе - означало гово-рить о судьбах всего русского народа.
В первой половине 19-го века А.С.Пушкин художественно исследует вопрос об от-ношениях аристократии и народных низов (повести "Капитанская дочка" и "Дубровский", а также "История села Горюхина"). Н.В.Гоголь воплощает свои представления о красоте, силе и умении работать русского народа в замечательных образах крепостных крестьян из поэмы "Мертвые души"; в это же время образ города оценивается в литературе как образ неистинности русской жизни, как образ места, где жить нельзя. Образ Петербурга, выве-денный на страницах гоголевских "Петербургских повестей" (образ города, где жестокий ветер дует на человека сразу со всех четырех сторон), - этот образ развивается в романах Ф.М.Достоевского. В Петербурге Достоевского невозможно жить: в нем можно только уми-рать или совершать преступления.
Л.Н.Толстой с гордостью называл себя "адвокатом 100-миллионного земледельче-ского народа". Русский крестьянин всегда являлся для Л.Толстого носителем высшей правды, которая заключалась в совокупной, духовной мудрости народа. Не случайно одну из своих статей, написанную во время работы в Яснополянской школе, он озаглавил так: "Кому у кого учиться писать - крестьянским детям у нас или нам у крестьянских детей". Платон Каратаев из романа-эпопеи "Война и мир" стал олицетворением "всего доброго, круглого и русского", воплощением роевого начала, которое, по Толстому, выражает ос-новные особенности мышления русского крестьянина. Известно, что биологически само-достаточной единицей является весь пчелиный рой, а не отдельная пчела; так и народ, в понимании Льва Толстого, продолжает свою историческую жизнь благодаря выработанно-му веками закону народной жизни: быть как все! И этому закону учатся лучшие герои "Войны и мира" - князь Андрей, Пьер Безухов, Наташа Ростова.
Николай Алексеевич Некрасов, оплакивая тяжелое крестьянское житье, задавал народу вопрос, содержащий в себе и ответ: "Чем хуже был бы твой удел, Когда б ты ме-нее терпел?" Писатели-народники (Глеб Иванович Успенский, Федор Михайлович Решет-ников) и революционеры-демократы 1860-х - 80-х годов призывали народ к перемене своей судьбы, к решительному протесту против нищеты и бесправия.
Прекрасно знавший и горячо любивший крестьянина и его нелегкую долю, Иван Алексеевич Бунин глубоко раскрыл причину бедственного положения народа в своих по-вестях "Деревня" (1910) и "Суходол" (1911). Замечательный писатель, тем не менее, не закрывал глаза и на собственные недостатки крестьянина - его нежелание учиться чему бы то ни было, косность, то есть нежелание любых перемен, порою звериную жестокость и жадность.
Близок к этой позиции был и другой великий представитель русского критического реализма, Антон Павлович Чехов. В своих повестях повести "Мужики" (1897) и "В овраге" (1900) он признал, что в бедах крестьянства есть и его собственная вина.
Во второй половине 19-го века изменяется социальная картина русского общест-ва; после отмены крепостного права (1861) потоки крестьян устремляются в город. Заро-ждается городской пролетариат, все крепче теряющий свою генетическую связь с дерев-ней. (Заметим, что Лев Толстой, например, считал "фабричного" лишь испорченным кре-стьянином, оторвавшимся от своих вековых народных корней).
Великий гуманист двадцатого века, Максим Горький, относился к крестьянству весьма настороженно. Это отношение ярко проявилось как в его ранних романтических рассказах (например, в рассказе "Челкаш"), так и в цикле рассказов "По Руси", а особен-но развернуто - в цикле публицистических статей "Несвоевременные мысли" (1917-18). Мужики из деревни Красновидово под Казанью поджигают дом, в котором живет народ-ник-просветитель Михаил Ромась со своими соратниками (среди них - и юный Алеша Пеш-ков) в повести "Мои университеты" (1923). Пожалуй, неудивительно поэтому, что кресть-янство он считает полностью антиреволюционным классом и метафорически представляет в образе огромного пресного болота, в котором может без остатка раствориться горсть со-ли - революционно настроенного пролетариата.
После 1917 года соотношение города и деревни полярно изменяется. Теперь в ли-тературе, как и в политической жизни страны, верх берут сторонники новой, технизиро-ванной, ориентированной на западную промышленность России. Драма разделенности су-деб человеческих, судеб народных запечатлелась в творчестве одного из тончайших лири-ков двадцатого столетия - Сергея Есенина. В стихотворениях своих последних лет - "Русь уходящая", "Русь советская", "Письмо на родину", в поэме "Анна Снегина" и многих дру-гих Есенин ставит перед собою вопрос: с кем же я? Его милое детство связано со "ста-рой", патриархальной Русью, а жизнь демонстрирует превосходящую силу новой, "сталь-ной" России. К Есенину очень подходят слова другого очень глубокого и душевного писа-теля, Василия Шукшина: "Я напоминаю себе человека, - говорил Шукшин, - который од-ной ногой стоит на берегу, а другой - в лодке. И плыть нельзя, и идти невозможно". Силь-нейший кризис, вызванный невозможностью выбора между двумя частями своей души, по-ловинами расколотой русской крестьянской жизни, унес жизнь Есенина в 1925 году.
В литературе 1920-х - 30-х годов деревня выступает как объект социальной опеки со стороны города, как какой-то "подшефный", которого нужно подтягивать до своего уровня, - подтягивать терпеливо, снисходительно. Народ как хранитель вековечной тайны, тем более как народ-богоносец в литературе и политическом сознании общества перестает существовать.
Тема коллективизации возникла в современной русской литературе практически одновременно с событиями самой коллективизации. Известнейшие писатели тех лет отда-ют свои перья делу изображения социалистической перестройки села: романы Федора Панферова "Бруски" (1928-37), поэмы Александра Твардовского "Путь к социализму" и особенно "Страна Муравия" (1936), знаменитый роман Михаила Шолохова "Поднятая це-лина" (кн.1 -1932, кн. 2 - 1959) -все эти тексты решительно утверждают необходимость перехода отечественного сельского хозяйства на путь коллективизации, обобществления имущества и труда. И это были еще лучшие из романов, повестей и поэм, живописных по-лотен, спектаклей и кинофильмов, прославлявших коллективизацию. Между тем в "побед-ном" 1936 году в стране было произведено, например, мяса ровно в два раза меньше, чем в 1918-м, когда страна была объята пламенем гражданской войны. Страшный голод пора-зил плодороднейшую Украину в 1932-33 годах.
Современный исследователь литературы о теме коллективизации, Юрий Дворя-шин, свидетельствует: "В атмосфере всеобщего наступления на деревню в 30-е годы не-которым писателям сама идея переделки крестьянства из-за его якобы неразвитости и ни-чтожности с точки зрения будущего представлялась малореальной, а потому и недостаточ-ной. В то время не казались дикими даже такие откровения, которые доходили до читате-лей, например, со страниц панферовских "Брусков": "Временами ему (Кириллу Ждаркину, главному герою романа, - А.Т.) казалось, - переделать крестьянина, привыкшего к своему клочку земли, - величайший бред, брехня, пустая фантазия; его надо просто использо-вать, как используют волов при тракторе, - чтобы на костях этого мелкого собственника взрастить новое поколение, - людей грядущей эпохи" .
Однако из поля зрения наиболее вдумчивых и честных писателей не исчез и нрав-ственно-гуманистический аспект в освещении событий современности, событий коллекти-визации. В таких произведениях, как рассказы Ивана Макарова "Остров", "Фортель-мортель", Ивана Катаева "Молоко" и некоторых других, отразилось понимание писателя-ми сложности и неоднозначности соотношения общечеловеческого и классового в соци-альных преобразованиях.
Новокрестьянские поэты - Николай Клюев, Сергей Клычков, Петр Орешин, Алек-сей Ширяевец - были уничтожены за то, что в своих стихах осмеливались оплакивать судьбу родных сел, всего российского крестьянства.
Именно по причине изображения начинающейся в селе - как и во всей стране - разрухи навлек на себя первую волну жестокой критики великий писатель двадцатого столетия Андрей Платонович Платонов. Его рассказ "Усомнившийся Макар" и бедняцкая хроника "Впрок", написанные в 1929-30 годах, метафорически, прикровенно изображали зарождающееся царство советского абсурда.
В современной русской литературе теме коллективизации посвящены многие по-вести и романы: "На Иртыше" и "Комиссия" Сергея Залыгина (1960-е годы), "Прощай, Гульсары!" Чингиза Айтматова; в восьмидесятые годы литература получает возможность говорить о белых пятнах советской истории более свободно, и появляются романы Васи-лия Белова "Кануны" и "Год великого перелома" (еще не оконченный), "Мужики и бабы" Бориса Можаева, "Овраги" Сергея Антонова, тетралогия Федора Абрамова "Пряслины" ("Две зимы и три лета", "Пути-перепутья", "Братья и сестры", "Дом"). Публикуется не увидевшая света в свое время трагическая повесть Василия Гроссмана "Все течет"… Этой теме посвящены многие кинофильмы и театральные постановки, общество получило воз-можность доступа к документальным свидетельствам эпохи. Однако именно в этих услови-ях становится все более наглядным и очевидным мужество тех писателей, которые смогли запечатлеть эту жестокую эпоху "изнутри". Свою статью мы посвятим исследованию темы коллективизации в повести Андрея Платонова "Котлован" (1929-30).

2. Умирающая деревня - символ гибели русского крестьянства в повести А.Платонова "Котлован".

Если рассматривать все написанное Андреем Платоновым как одну книгу, то ее первой главой окажутся произведения, посвященные ленинской революции. "Чевенгур", как в линзе, собирает все темы, сюжеты, героев этой главы, развивает и углубляет их. Главная тема второй главы - сталинская революция, эпоха "великого перелома", время второго "большого прыжка". Ленин верил в возможность немедленного прыжка "из цар-ства необходимости в царство свободы". Этот мираж влечет чевенгурских апостолов. Ста-лин приказал стране прыгать второй раз: из "страны аграрной" в "страну индустриаль-ную", из России отсталой в Россию коммунистическую. Платонов размышляет об этом вре-мени в "Усомнившемся Макаре", в повестях "Котлован", "Впрок", "Ювенильное море", в очерках "Че-Че-О", в пьесах "Четырнадцать красных избушек" и "Шарманка". Философ-ским подведением итогов станет повесть "Джан". Глава закроется в 1934 г.
Повесть "Котлован" можно рассматривать как продолжение "Чевенгура": снова сооружается утопия. Закладывается фундамент под счастливое будущее, роется котлован под "общий дом пролетариату" . Снова строят его мечтатели, "дураки", напоминающие героев романа. Но после гибели Чевенгура минуло десять лет. В романе рассказывалось о строительстве коммунизма в одном уезде, в повести - о строительстве социализма в одной стране. Платонов пишет "Котлован" в декабре 1929 г. - апреле 1930 г. Эти даты опреде-ляют сюжет повести: 27 декабря 1929 г. Сталин объявил о переходе к политике "ликвида-ции кулачества как класса" , 2 марта 1930 г. Сталин в статье "Головокружение от успе-хов" задержал ненадолго безумный бег к сплошной коллективизации.
Герои "Чевенгура" постарели на десять лет, положение их изменилось, но они продолжают верить, продолжая выражать сомнения.
"Котлован" - наиболее емкое из произведений Платонова. Писатель отказался от медленного эпического повествования, которое в "Чевенгуре" передавало мертвую не-подвижность достигнутой цели. Лихорадочный бег к счастью передан в "Котловане" очень сжато, на коротком пространстве ста страниц. Никогда больше Платонову не удастся такое полное слияние реального и конкретного социально-исторического фона и онтологическо-го подтекста.
Повесть складывается из двух хронотопов: городского и деревенского: два разных пространства - город и деревня - объединены одним временем, временем бега к социа-лизму. Социалистический проект, его называют План, выполняется в городе и деревне под руководством одной Организации. Реальным событиям, строго определенным временем и пространством, Платонов придает символический смысл, превращающий "Котлован" в единственное в литературе адекватное изображение событий, значение которых в истории страны и народа превосходит значение Октябрьской революции.
Социалистический проект в городе состоит в строительстве единого здания, "куда войдет на поселение весь местный класс пролетариата" . Социалистический проект в де-ревне состоит в создании колхоза и ликвидации кулаков. Осуществление этих проектов втягивает в действие строителей и руководителей. Платонов изображает структуру совет-ского общества, сложившегося в конце 20-х годов.
Особенность героев Платонова в том, что они жаждут счастья, рая на земле, кото-рый, однако, не похож на "рай" руководителя Пашкина. Они не верят, что "счастье про-изойдет от материализма", как уверяют Вощева в завкоме. Одиночки, верящие в "мате-риализм", такие как Прокофий Дванов или Козлов, легко получают свою "долю". Неух-ватным счастье остается для тех, кто видит его не как удовлетворение низменных по-требностей, а как достижение другой, высшей ступени бытия.
Метафизическая, экзистенциальная тоска платоновских героев представляется пи-сателю свидетельством могучих возможностей, заложенных в человеке. В каждом челове-ке, подчеркивает Платонов, выбирая своими героями людей, занимающих самое низкое положение в обществе. Принципиальное различие между "Чевенгуром" и "Котлованом", различие, вызванное разницей между 1921 и 1930 годами, в том, что в годы ленинской революции еще была возможность интерпретировать идею, самостоятельно выбирать спо-собы достижения "рая", в годы сталинской революции "дураки", одержимые идеей сча-стья, выбора не имеют: они идут в утопию тем путем, какой им указывают руководители.
Сравнение путей в "рай", в коммунистическую утопию, показывает, что и в пер-вом и во втором случае избирается тот же путь. В "Чевенгуре" апостолы новой веры ис-требили буржуев и полубуржуев и перестали работать. В "Котловане" носители новой ве-ры, пролетарии, выполняют две функции: работают и убивают врагов. Работа их, однако, носит мнимый характер, она бессмысленна, ибо является выполнением бумажных планов. Копая землю, роя котлован, дыру в земле, под фундамент будущего всепролетарского до-ма, рабочие действуют в мире ирреальном.
Они возвращаются в реальный мир, когда их приглашают принять участие в убий-стве врагов.
Все граждане СССР были извещены о начале "сплошной коллективизации". Зем-лекоп Сафронов говорит не о мечте, он говорит: "согласно пленума" мы "обязаны… лик-видировать не меньше как класс…" Сафронов излагает директиву "пленума" - имеется в виду пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), собравшийся в апреле 1929 г. - девочке Насте. С детской наивностью Настя обнажает смысл директив пленума. "С кем вы останетесь?" - спраши-вает она Сафронова. "С задачами, с твердой линией дальнейших мероприятий", - отвеча-ет он. "Это значит, - резюмирует девочка, - плохих людей всех убивать, а то хороших очень мало". Землекоп находит этот вывод вполне классовым и четким: "Это монархизму люди без разбору требовались для войны, а нам только один класс дорог". Он зловеще добавляет: "Да мы и класс свой будем скоро чистить от несознательного элемента". "Со-гласно пленума", единственный способ построения нового мира, "общепролетарского до-ма" - истребление всех классов, кроме одного, рабочего, а затем чистка и этого единст-венно сохранившегося класса. Настя делает логический вывод: "Тогда будут только са-мые-самые главные люди".
Деревня появляется в городском хронотопе незаметно, осторожно и взрывается страшной метафорой: мужики приходят в город за гробами. Там, где роется котлован под "общепролетарский дом", крестьяне из соседней деревни сложили гробы "впрок". Один из ходоков за гробами, "безвестный мужик с желтыми глазами", вспоминает недавнее прошлое: "Его тоскливому уму представлялась деревня во ржи, и над ней носился ветер и тихо крутил деревянную мельницу, размалывающую насущный, мирный хлеб. Он жил так в недавнее время, чувствуя сытость в желудке и семейное счастье в душе; и сколько годов он ни смотрел из деревни вдаль и в будущее, он видел на конце равнины лишь сияние не-ба с землею, а над собою имел достаточный свет солнца и звезд". Мужик вспоминает счастливую жизнь: в душе - семейное счастье, в желудке сытость, уверенность в будущем и в мироздании. Простое крестьянское счастье погибло, рухнул мир. Пришла смерть для всех: заготовлено сто гробов, для всех жителей деревни, включая детей. Девочка Настя, глядя на мужиков, отволакивающих гробы в деревню, задает опасно-наивный вопрос: "Это буржуи были?" Честный Чиклин отвечает: "Нет, детка. Они живут в соломенных из-бушках, сеют хлеб и едят с нами напополам". "А зачем им тогда гробы? - неумолимо ло-гично спрашивала девочка.- Умирать должны одни буржуи, а бедные нет!" Платонов пи-шет: "Землекопы промолчали, еще не сознавая данных, чтобы говорить".
Деревня, изображенная писателем во второй половине повести, это деревня пе-риода коллективизации, деревня в момент Страшного Суда. Сравнив коллективизацию, описанную Платоновым, с классическим советским романом о коллективизации, "Поднятой целиной" Шолохова, мы увидим, что оба писателя использовали те же самые элементы: рабочие-активисты, организующие колхоз, расслоение среди крестьян - одни вступают в колхоз, другие отказываются, - раскулачивание как форма разрешенного грабежа, ис-требление крестьянами скота, ликвидация кулаков. Шолохов сложил из этих элементов повествование о необходимой в интересах государства и бедняков мере, приносящей всем тем, кто с ней согласен, радость и счастье. Платонов, придав элементам коллективизации апокалиптическую форму Страшного Суда, изображает гротескную ситуацию строительст-ва нового мира, о котором не имеют представления ни те, кто его строит, - загоняя в кол-хоз согласных, истребляя несогласных, - ни те, для кого он - якобы - строится.
Контраст между идиллическим воспоминанием о спокойной счастливой деревне и апокалипсисом коллективизации представлен как сменяющие друг друга сцены смертей и разрушения. "Плачь, бабка, плачь сильней, - говорит "товарищ активист", организатор колхоза, крестьянке, - это солнце новой жизни взошло и свет режет ваши темные глаза".
Режущий глаза свет "солнца новой жизни" беспощаден: не скрывая ни одной де-тали, освещает он кошмарно-чудовищный образ строительства утопии. Платонов исполь-зует лишь одну сюрреалистическую деталь: в раскулачивании принимает активное уча-стие - он указывает избы кулаков и подкулачников - медведь. Иосиф Бродский пишет: "Если за стихи капитана Лебядкина о таракане Достоевского можно считать первым писа-телем абсурда, то Платонова за сцену с медведем-молотобойцем в "Котловане" можно считать первым серьезным сюрреалистом". Сцена с медведем возникает в повести не-случайно. Еще в "Чевенгуре" строители утопии верили, что с приходом коммунизма про-изойдет освобождение животных. В "год великого перелома" освобождается - медведь и присоединяется к пролетариату. Но атмосфера сюрреализма создается не пролетарием-медведем. Впечатление страшного сна, наваждения создается нормальным поведением людей, совершающих спокойно, как бы естественно, ненормальные, неестественные по-ступки.
Убивают Козлова и Сафронова, пришедших в деревню помогать строительству колхоза, не глядя, не расспрашивая, убивает Чиклин мужика, случайно оказавшегося под рукой, убивают, посадив на плот, который спускается в океан, всех крестьян, не поже-лавших войти в колхоз, крестьяне убивают скот, не желая отдавать его в колхоз. Коллек-тивизация изображается писателем как коллективное самоубийство. Крестьяне, убивая скот, убивая рабочих, пришедших к ним агитировать, уничтожая деревья, вступая в кол-хоз или отказываясь это сделать, уничтожают собственную плоть.
Платонов не хочет, чтобы у читателя оставались сомнения относительно смысла происходящего. Он вводит обобщающий образ русского крестьянства: "Старый пахарь Иван Семенович Кретинин целовал молодые деревья в своем саду и с корнем сокрушал их прочь из почвы, а его баба причитала над голыми ветками. - Не плачь, старуха, - говорил Кретинин, - ты в колхозе мужиковской давалкой станешь, а деревья эти - моя плоть, и пускай она теперь мучается, ей же скучно обобществляться в плен!" Крестьянин согла-шается скорее на обобществление плоти своей жены, чем своих деревьев, которые он чув-ствует своей плотью. Платонов обращается к религиозному символу: "…говядину в то краткое время ели, как причастие, - есть никто не хотел, но надо было спрятать плоть родной убоины в свое тело и сберечь ее там от обобществления".
Деревня распадается на организованных и неорганизованных: организованные - крестьяне, соглашающиеся отдать свою плоть в плен, пойти в колхоз, убив предваритель-но скот, который они жалеют больше себя, неорганизованные - крестьяне, которые в кол-хоз идти отказываются, предпочитая умереть.
Истребление "неорганизованных" - посадка мужиков, женщин и детей на плот, спускаемый в море, - повторение сцены убийства "буржуев" и "полубуржуев" в "Чевен-гуре": Утопия обязательно требует жертвоприношения, ликвидации "нечистых". Есть, од-нако, различие в массовых убийствах 1921 и 1930 годов. В 1921 году чевенгурские апо-столы убивали, отравленные Идеей, по внутренней необходимости - как средневековые хилиасты. В 1930 г. убийство происходит по прямому приказу сверху, на основании оче-редной инструкции из района: "…пора тронуться, - заявляет активист, - у нас в районе че-тырнадцатый пленум идет!" В 1930 г. нет и той связи между жертвой и палачом, какая существовала между апостолами и их жертвами. Прощаясь с жизнью, "неорганизованные" просят активиста лишь об одном: "Отвернись и ты от нас на краткое время, дай нам тебя не видеть". Убиваемые "буржуи" умирали в одиночестве, держась за руку палача, как за последнюю нить, связывавшую их с жизнью. Отправляемые на смерть "кулаки" приобре-тают духовную крепость от своих соседей, с которыми они прощаются по-христиански: ис-поведовавшись в грехах и получив прощение. Все целуются, и поцелуй рождает "новую родню": "После целованья люди поклонились в землю - каждый всем и встали на ноги, свободные и пустые сердцем". Старинный обряд дает людям, идущим на смерть, свободу и очищает сердце. "Жили мы люто, а кончаемся по совести", - замечает один крестьянин другому.
"Неорганизованные", обреченные очередным пленумом на смерть, умирают "по совести", в соответствии с христианской верой. Но без священника, хотя в деревне, в ко-торой организуется колхоз, есть и церковь и священник.
"Котлован" может быть исследуем с многих точек зрения: как модель "новой по-вести", как лучший образец "платоновского языка", как исторический источник. Исклю-чительная ценность повести, как исторического источника, состоит в том, что писателю удалось на очень небольшой площади - 100 страниц, один город и одна деревня - изобра-зить все многообразие социальных групп и слоев, принимавших участие - активное или пассивное - в коллективизации. Платонов не вводит в повесть новых тем, но доводит до точки кипения все дорогие, важные для него проблемы, выражая их резко, открыто и бес-пощадно.
Религия - христианская вера и сменяющая ее псевдо-религия утопии - изображе-на в "Котловане" нагляднее, чем в других произведениях писателя.
В деревне есть церковь: "Близ церкви росла старая забвенная трава, и не было тропинок или прочих человеческих проходных следов, - значит люди давно не молились в храме". Люди не молятся - ибо это запрещено. Следит за верующими бывший священник, который "отмежевался от своей души и острижен под фокстрот". Всех, кто приходит в церковь, он заносит в листок: "А те листки с обозначением человека, осенившего себя ру-кодействующим крестом, либо склонившего свое тело пред небесной силой, либо совер-шившего другой акт почитания подкулацких святителей, те листки я каждую полуночь лично сопровождаю к товарищу активисту".
Ночью совершает свое предательство поп. Ночью, после отправки плота с осуж-денными на смерть, активист, жрец новой веры, организует ликование: танцы под радио для "организованных". Это чудовищный танец среди мертвых и умирающих - благодарст-венный молебен уцелевших. Как завороженные, как во сне, танцуют мужики ночью: "…Неясная луна выявилась на дальнем небе, опорожненном от вихрей и туч, - на небе, которое было так пустынно, что допускало вечную свободу, и так жутко, что для свободы нужна была дружба". Под этим пустынным и жутким небом торжествуют, ликуют мужики, еще верящие, что им удастся ублажить "эсесершу нашу мать", которая "мудрит, как дев-ка", но угомонится и станет "смирной бабой".
Писатель знает, что надежды эти тщетны, смешны. "Ликвидировали!? - говорит один из раскулаченных землекопу Чиклину. - Глядите, нынче меня нету, а завтра вас не будет. Так и выйдет, что в социализм придет один ваш главный человек". Характер строящейся утопии мог вызывать сомнения в 1921 г. Десять лет спустя сомнений уже нет: "царство-государство" не "мудрит, как девка", оно действует по твердому плану. "Вы сделаете из всей республики колхоз, а вся республика-то будет единоличным хозяйст-вом!" - там определяет характер социалистической утопии раскулаченный мужик. Слова эти поражают землекопа Чиклина своей точностью, услышав их, он бросается к двери из-бы и раскрывает ее, "чтоб видна была свобода". Платонов создает поразительную мета-фору, раскрывающую чувства рабочего, понимающего, что социализм становится "едино-личным хозяйством", что "в социализм придет один… главный человек". "…Он так же ко-гда-то ударился в замкнувшуюся дверь тюрьмы, не понимая плена, и закричал от скреже-щущей силы сердца". Ощущая сердцем замыкающиеся двери тюрьмы, рабочий Чиклин, утешая себя, находит только одно возражение: "Мы можем царя назначить, когда нам по-лезно будет, и можем сшибить его одним взмахом…" Чиклин, говоря "мы", подразумева-ет рабочий класс. Но это лишь осколки старой уверенности в значении и роли пролетариа-та.
Надежда, которую несли в себе чевенгурские апостолы, надежда стать из объек-тов субъектами истории, погибла. "Какое я тебе лицо? - говорит Чиклин. - Я никто: у нас партия - вот лицо!"
Партия - "лицо", воплощение рабочего класса; "главный человек" - воплощение социализма и партии - таковы элементы социалистической утопии, которая в лихорадоч-ной спешке сооружается в городе и деревне. Она мало похожа на мечту ее апостолов, но писатель, отмечая различия, подчеркивает неразрывную связь мечты и реализации. С дет-ской наивностью указывает на эту связь Настя. В письме из города в колхоз она пишет Чиклину, узнав об убийстве ее знакомых: "Ликвидируй кулака как класс. Да здравствует Ленин, Козлов и Сафронов!" неразрывно спаяны "великий мечтатель", как назвал Лени-на Герберт Уэллс, и исполнители его мечты, Козловы и Сафроновы, умиравшие и убивав-шие из любви к дальним. Ленин умер, но дело его живет. И ради этого дела уничтожают крестьян и умирают сами рабочие. Партия продолжает дело Ленина.
Партию представляет в колхозе - активист, его называют еще "товарищ акти-вист". В галерее платоновских бюрократов он занимает особое место: активист непосред-ственно руководит организацией массового убийства. Пройдет 15 лет после написания "Котлована", и появится выражение "убийца за письменным столом". Внешне активист не похож на лощеных эсэсовцев, бумаги читает он не за письменным, а за кухонным столом. Но и функция его, и мотивы поведения таковы же, как у организаторов гитлеровских концлагерей, истребления евреев и всех других "неорганизованных" и вредных для гит-леровской утопии.
Активист, прежде всего, человек бумаги: "Каждую новую директиву он читал с любопытством будущего наслаждения…" Бумага доставляет ему наслаждение по многим причинам: она источник "энтузиазма будущего действия", она приобщает его к "целому телу, живущему в довольстве славы на глазах преданных, убежденных масс". Бумага за-ставляет его дрожать от страха: легко допустить ошибку - забежать вперед или оказаться в хвосте. Но точное соблюдение директив, снабженных четкой подписью и "изображением земных шаров на штемпелях", позволяло активисту уйти "из общей, руководимой жизни" и стать "подручным авангарда и немедленно иметь всю пользу будущего времени". Рабо-чий класс и беднейшее крестьянство еще только строят будущее, а член авангарда, акти-вист - его уже имеет, уйдя из "руководимой" жизни в - руководящую. Глядя на "изобра-жение земных шаров" на штемпелях, он укрепляется в своем служении директивам, ибо убежден, что "весь земной шар, вся его мягкость скоро достанется в четкие, железные ру-ки". Он не хочет остаться "без влияния на всемирное тело земли". Платонов заключает портрет "убийцы за письменным столом": "И со скупостью обеспеченного счастья акти-вист гладил свою истощенную нагрузками грудь". Счастье обеспечено активисту, чувст-вующему себя подручным железной руки, которая является "частью целого тела, живуще-го в довольстве славы на глазах преданных, убежденных масс". Целое тело с железными руками - это идол, раздавивший мечты чевенгурских апостолов, оставивший для тех, кто выжил, единственный путь к счастью - пойти в подручные. "Целое тело", "целостный масштаб" не оставляет иного места "частным" Макарам, Чиклиным…
Активист с наслаждением выполняет свою трудную, опасную работу - опасность грозит прежде всего со стороны Высшей Инстанции, рассылающей директивы, - ибо чувст-вует себя в будущем, чувствует себя участником дела, влияющего на "всемирное тело земли". Он твердо рассчитывает получить свою "долю" после того, как "мягкость" земно-го шара окажется в "железных руках". Суть этой идеологии активист излагает "задумы-вающемуся" искателю истины Вощеву. "А истина полагается пролетариату?" - спросил Вощев. "Пролетариату полагается движение, - произнес справку активист, - а что на-встречу попадается, то все его: будь там истина, будь кулацкая награбленная кофта - все пойдет в организованный котел, ты ничего не узнаешь". Истина и "награбленная кофта" сваливаются вместе в общий котел, распределение из которого будет производиться теми, кто находится уже "в будущем": активистами, Пашкиными. Активист - обобщенный образ партийного руководителя в колхозе. Платонов не дает ему имени, называет - активистом, выделяя главное свойство представителя партии в колхозе.
Активист - действует: организует колхоз, организует раскулачивание, организует ликвидацию кулаков, ведет идеологическую работу. Все партийные представители, орга-низаторы колхозов - от Давыдова из "Поднятой целины" до Мити, уполномоченного из "На Иртыше" - содержатся в активисте из "Котлована". Шолохов в 1932 г., изображая положительного героя, Залыгин в 1964 г., изображая послушного слугу директивы, доба-вили к "активисту" Платонова лишь психологические детали. Главное, суть характера бы-ла открыта и безжалостно раскрыта автором "Котлована".
Активист - обобщенный образ фанатика церковного периода утопии: сладостраст-ная жажда быть среди руководителей, которые уже пришли в будущее и тянут за собой руководимых, жажда быть среди победителей позволяет ему стать одновременно рабочим по отношению к высшим и безжалостным хозяином по отношению к низшим. О счастии быть вместе с победителями, быть с будущим, о сладком дурмане, в котором действовали "активисты", соблазненные утопией, ее "истиной" или ее "кофтой", рассказал после от-резвления Лев Копелев, участвовавший в организации колхозов в эпоху, о которой рас-сказывает Платонов.
Андрей Платонов был первым, представившим в литературе геноцид как необхо-димый элемент строительства социалистической утопии, первым, кто объяснил механизм геноцида. Писатель показывает, что исходным - необходимым и обязательным - условием геноцида является превращение человека в абстракцию, лишение его имени человека, клеймение его отрицательным знаком - "буржуй", "полубуржуй", "кулак", "подкулач-ник", "вредитель". Активист, заведя "особую боковую графу" под названием "перечень ликвидированного насмерть кулака, как класса, пролетариатом, согласно имущественно-выморочного остатка", вписывает в нее "вместо людей… признаки существования…" "Неорганизованным" объясняют, что "души в них нет, а есть лишь одно имущественное настроение". Будущее подтвердило трагическую прозорливость писателя: в советских исследованиях эпохи коллективизации приводятся точные данные относительно потерь крупного и мелкого скота, но не сообщаются даже примерные цифры людских потерь. В "боковой графе" ликвидированного насмерть крестьянства вместо людей записаны "при-знаки существования" и "имущественное настроение".
Единственный из писателей своего времени, Платонов понял неумолимый харак-тер механизма геноцида, пожиравшего тех, кто приводил его в движение. Организатор колхоза "Генеральная линия", ликвидатор кулаков, активист становится жертвой измене-ния генеральной линии. Очередная директива, приходящая в колхоз, обвиняет его в том, что он "забежал в левацкое болото правого оппортунизма". Платонов не оставляет со-мнений в происхождении новой директивы и новой генеральной линии: все переменилось после публикации статьи Сталина "Головокружение от успехов", в которой вина за безу-мие "сплошной коллективизации" возлагалась на местных партийных деятелей, на акти-вистов. Но точная датировка событий лишь подчеркивает их кошмарно-бредовый харак-тер. Действительность кошмарна, и все живут в бреду. И умирают в бреду. Добрый, уха-живающий за девочкой Настей, как мать, Чиклин легко и бездумно убивает активиста од-ним ударом, как раньше убил он, не задумавшись, мужика.
Беспредельное отчаяние выражает писатель: люди, живущие чувствами, оказыва-ются немногим лучше людей, живущих умом. Чувства, инстинкт оказываются недостаточ-ной защитой от умников. В "Чевенгуре" апостолы, ожидая в степи нищих бродяг, встре-чают их флагом, на котором написано: "Товарищи бедные"! Вы сделали всякое удобство и вещь на свете, а теперь разрушили и желаете лучшего друг другу. Ради того в Чевенгуре приобретаются товарищи с прохожих дорог". В "Котловане" надпись на флаге возвещает новую эпоху, в которой все прежние мечты осуждены и отброшены: "За партию, за вер-ность ей, за ударный труд, пробивающий пролетариату двери в будущее".
Укрощена стихия, заперто будущее и вход в него разрешается только в награду "за ударный труд", по пропуску, выдаваемому Партией, охраняющей дверь. Верность пар-тии становится высшей добродетелью. Активист погибает, ибо ошибся, полагая, что вер-ность директиве гарантирует ему пропуск в "счастье и хотя бы в перспективе… районный пост". Гибнут те, кто оставался верным Идее, гибнут те, кто полагал достаточным быть верным Директиве. Они гибнут, убив миллионы людей и выполнив тем самым свою роль. Апостолы, верящие в Идею, мешают в осуществленной утопии, ибо считают своим правом интерпретацию Идеи; послушные служители директивы мешают, ибо считают, что слепое повиновение дает им какие-то права. Их ликвидация превращает Утопию, Социализм в "единоличное хозяйство", в котором власть принадлежит "главному человеку".
Реальный и потому фантастический мир, изображенный Платоновым, становится похож на фантастический, и оказавшийся поэтому похожим на реальный, мир Единого го-сударства, изображенного Замятиным.
В победившей утопии для другой утопии нет места. Гаснет последняя надежда на возможность слияния двух утопий. "Прушевский! Сумеют или нет люди высшей науки воскресить назад сопревших людей?" - спрашивает Жачев. И слышит в ответ односложное и однозначное: "Нет". Горько звучит надежда инвалида: "Марксизм все сумеет. Отчего же тогда Ленин в Москве целым лежит. Он науку ждет - воскреснуть хочет". Ленин хочет воскреснуть, но не может. И не нужен он там, где его утопия победила.
Платонов возвращается в финале "Котлована" к теме умершего ребенка, которая в "Чевенгуре" означала крушение надежды на осуществление мечты, разочарование в коммунизме. В "Чевенгуре" умирал безымянный ребенок безымянной нищенки, пригла-шенной с другими "прочими" в город Солнца. В "Котловане" умирает девочка Настя, не-счастная сирота непролетарского происхождения, которую взяли к себе и полюбили зем-лекопы, увидевшие в ней - будущее. "Я теперь ни во что не верю", - заявляет Жачев по-сле смерти Насти. С недоумением стоит над трупом девочки Вощев, не зная, "где же те-перь будет коммунизм на свете?" Он спрашивает себя: "Зачем… теперь нужен смысл жиз-ни и истина всемирного происхождения, если нет маленького, верного человека, в кото-ром истина стала бы радостью и движением?"
Для выражения гнетущего безнадежного чувства потери веры Платонов по своему обыкновению использует религиозную символику. Жачев произносит свое "я теперь ни во что не верю!" в "это утро второго дня". На второй день отделяет Бог воду от тверди, зем-лю от неба. День смерти Насти, день рождения колхоза и ликвидации "неорганизован-ных", - это, для Платонова, "второй день", когда реальность отделяется от мечты, когда мечта, надежда и вера умирают, остается страшная действительность.
Чиклин пятнадцать часов копает для Насти "специальную могилу", чтобы "она была глубока… и чтоб ребенка никогда не побеспокоил шум жизни с поверхности земли". Чиклин хоронит веру и надежду. А в это время все рабочие и все колхозники приступают к рытью котлована, превышающего размерами запланированный для строительства дома, в который сможет въехать "всякий человек из барака и глиняной избы". Платонов заклю-чает: "все бедные и средние мужики работали с таким усердием жизни, будто хотели спа-стись навеки в пропасти котлована".
Котлован "общепролетарского дома" оказывается пропастью. Пропасть становится храмом социалистической утопии. Этот собор не воздвигается на земле и не тянется к не-бу, он устремлен в глубь земли, в яму, рытью которой нет конца.

3. "Тут ни убавить, ни прибавить, - так это было на земле…" Роль литературы в осмысле-нии событий периода коллективизации.

Даже в разгар событий коллективизации не все писатели были очарованы разма-хом, с которым проводилось крушение традиционных устоев русского села. Борис Леони-дович Пастернак сообщал в одном из писем близкому человеку: "В начале 30-х годов сре-ди писателей родилось движение, состоявшее в поездках в колхозы для собирания мате-риалов о новой деревне. Я хотел быть, как все, и отправился в такую поездку с проектом написать книгу. Слова не в силах выразить то, что я видел. Это было несчастье такое не-человеческое, такое невообразимое, катастрофа такая ужасная, что она, если так можно сказать, становилась абстрактной и недоступной для рационального восприятия. Я забо-лел. Целый год я не мог писать" .
В ряду произведений литературы, ставивших вопросы о соотношении классового и общечеловеческого в событиях коллективизации, следует особо отметить тексты Андрея Платонова: роман "Чевенгур", повести "Котлован" (1929-30) и "Ювенильное море" (1932). Их гуманистический смысл и философская глубина предстали перед читателями 80-х годов во всей своей полноте и значимости. К сожалению, участие в литературном процессе этих произведений, в которых отразились трагические судьбы русского кресть-янства, было сведено до минимума из-за невозможности или прямого запрета публикации. И все же, несмотря на это обстоятельство, влияние А.Платонова на литературу и духовную жизнь народа не было до конца прервано.
Современная литература и история добираются до глубинного смысла произошед-шей в 20-30-е годы страшной трагедии крестьянства, - во многом и благодаря граждан-скому подвигу мужественного человека и великого писателя Андрея Платоновича Плато-нова.

ПРИМЕЧАНИЯ

Дворяшин Ю.А. М.А.Шолохов и русская проза 20-30-х годов о судьбе крестьянства. - Новосибирск, 1992. - С. 11.
Писатель возвращается к сталинской революции в пьесе, написанной в 1937-1938 гг., в эпоху очередного "большого прыжка".
Андрей Платонов. Котлован. Двуязычное издание с предисловием Иосифа Бродского. - Мичиган: Ардис, 1973, стр.179.
Даты стоят в рукописи.
И.Сталин. Сочинения. Т. 1, стр.169.
Андрей Платонов. Котлован // "Грани", № 70, 1969, стр.178.
Там же, стр.222.
Там же, стр.217.
Там же, стр.222.
Там же, стр.239.
Там же, стр.165.
Андрей Платонов. Чевенгур. ИМКА-Пресс, Париж, 1972, стр.248.
Там же, стр.249.
Андрей Платонов. Котлован. Стр.245.
Там же, стр.247.
Там же, стр.250, 251.
Там же, стр.242.
Там же, стр.243.
Там же, стр.261.
Там же, стр.258.
Там же, стр.258.
Там же, стр.259.
Там же, стр.259.
Там же, стр.236.
Там же, стр.228, 229.
Там же, стр. 233.
Там же, стр.264, 265.
Там же, стр.245.
Там же, стр.273.
Андрей Платонов. Чевенгур. стр.222.
Андрей Платонов. Котлован. Стр.268.
Там же, стр.266.
Там же, стр.283, 284.
Цит. по: Савельзон И.В. Из истории русской литературы. М.А.Булгаков. А.П.Платонов: Учеьное пособие. - Оренбург, 1997.

Тема деревни раскрывается во многих произведениях писателей-современников. Писатели этого направления стремятся к глубокому психологизму в изображении характеров. к использованию местных речений, диалектов, областных словечек.

Русская деревня всегда находилась в центре внимания наших писателей. В книгах, рассказывающих о современных процессах в деревне, речь идет не столько о социально-экономической стороне бытия. сколько о духовной жизни колхозного крестьянства, о нравственно-психологических конфликтах.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Тема деревни в произведениях современных писателей.

АХТЯМОВА ФИРАЯ КАЮМОВНА, МБОУ «НОВО – АРЫШСКАЯ СОШ» РЫБНО - СЛОБОДСКОГО МУНИЦИПАЛЬНОГО РАЙОНА РТ.

Термин «деревенская проза», включенный в научный оборот и в критику остается спорным. Прежде всего под «деревенской прозой» мы подразумеваем особую творческую общность, то есть это в первую очередь произведения, объединенные общностью тем, постановкой нравственно-философских и социальных проблем. Для них характерно изображение неприметного героя-труженика, наделенного жизненной мудростью и большим нравственным содержанием. Писатели этого направления стремятся к глубокому психологизму в изображении характеров, к использованию местных речений, диалектов, областных словечек. На этой почве вырастает их интерес к историко-культурным традициям русского народа, к теме преемственности поколений. Правда, употребляя в статьях и исследованиях этот термин, авторы всегда подчеркивают, что он носит элемент условности, что пользуются им в узком понимании.

Художественная литература о селе, о человеке-крестьянине и его проблемах на протяжении 70 лет становления и развития отмечена несколькими этапами: 1. В 20-е годы в литературе были произведения, которые спорили друг с другом о путях крестьянства, о земле. В произведениях И. Вольнова, Л. Сейфуллиной, В. Иванова, Б. Пильняка, А. Неверова, Л. Леонова действительность деревенского уклада воссоздавалась с разных идейно-социальных позиций. 2. В 30-50-е годы уже преобладал жесткий контроль над художественным творчеством. В произведениях «Бруски» Ф. Панферова, «Стальные ребра» А. Макарова, «Девки» Н. Кочина, «Поднятая целина» М.Шолохова отразились негативные тенденции в литературном процессе 30-50-х годов. 3.После разоблачения культа личности Сталина и его последствий происходит активизация литературной жизни в стране. Для этого периода характерно художественное многообразие. Художники осознают свое право на свободу творческой мысли, на историческую правду .

Многие писатели-современники не обошли в своем творчестве судьбу русской деревни. Одни восхищались деревенской природой и «учились в истине блаженство находить», другие видели истинное положение крестьян и называли деревню нищей, а ее избы – серыми. В советское время тема судьбы русской деревни стала, чуть ли не ведущей, а вопрос великого перелома актуален и в наши дни. Коллективизация заставила писателей взяться за перо.

Русская деревня всегда находилась в центре внимания наших писателей. В книгах, рассказывающих о современных процессах в деревне, речь идет не столько о социально - экономической стороне сегодняшнего бытия, сколько о духовной жизни колхозного крестьянства, о нравственно-психологических конфликтах.

В повести «На чужой стороне» В. Потанин рассказывает о том, во что превратилась деревня. Старая деревня исчезает. Людей потянуло в города не от хорошей жизни, а чтобы свести концы с концами. Только если в деревне любой труд доставлял удовольствие потому, что почти все сельские ремесла были знакомы сельскому жителю с раннего детства, то в городе работа чётко делится на популярную и непрестижную.

Веня Китасов, главный герой повести В. Потанина, приехал в город, чтобы заработать денег. Но в этом плане ему не повезло. Устроившись на стройку подсобником, Веня все время был на побегушках. То кирпич ему приходится разгружать, то длинные и сырые доски сбрасывать и таскать. Работы было так много, что и покурить некогда. Поэтому Веня и решил уйти оттуда и наняться в цирк. Но и работа в цирке не приносила ему ни морального удовлетворения, ни материальной поддержки. Будущее героя Потанина кажется беспросветным. Все люди, живущие в деревне, убеждены в то, что так жить больше нельзя. Нужны были значительные перемены. Но писатель понимает, что пока надеяться на какие-либо изменения нельзя. Вот почему повесть оканчивается пожаром. Истинная причина загорания Вениного дома осталась неизвестной .

Всем известен роман Ф. Абрамова «Братья и сёстры». Важное место в творчестве писателя занимают повести «Пелагея» и «Алька». В них рассказывает писатель о горестях и радостях людей, живущих в далёкой северной деревне.

Алька родилась в семье трудолюбивых колхозников, но отец часто прихварывал и плохо зарабатывал. Пелагее, матери Альки, удаётся устроиться в пекарню леспромхоза. Она получила это выгодное место не совсем честным путем, но к своим обязанностям относилась добросовестно. В дом её пришел достаток. Алька росла без нравственного идеала, привыкла только брать и ничего не давать людям. Ни семья, ни школа, не научили её трудиться в коллективе. Они вздыхали о какой-то другой, красивой, лёгкой жизни в городе. В городе Алька устроилась работать в ресторан. Лишние деньги, сомнительные друзья, пирушки в кругу сослуживцев - всё это считала Алька настоящей культурной жизнью. Вскоре умирают её отец и мать. Приехать она могла только через неделю после похорон родителей, так как с открытием навигации плавала буфетчицей на одном из видных пассажирских пароходов по Северной Двине. Решив все дела с «наследством», «заколотила дом, возложила прощальные венки с яркими бумажными цветами на могилы отца и матери и к вечеру уже тряслась в районном автобусе ». Ей не хотелось упускать выгодное и весёлое место на пароходе.

Таким образом, сама того не подозревая, Алька променяла подлинную жизнь на жалкое прозябание.

Итак, деревня Ф.Абрамова и В.Потанина противопоставлена городу. Каждодневный крестьянский труд делает человека цельным, высоконравственным.

У каждого человека есть своя малая родина, та земля, которая является Вселенной и всем тем, чем стала Матера для героев повести Валентина Распутина. От любви к малой родине берут истоки все книги В.Г. Распутина. В повести «Прощание с Матерой» легко прочитывается судьба родной деревни писателя – Аталанки, в годы строительства Братской ГЭС попавшей в зону затопления.

Матера – это и остров, и одноименная деревня. Триста лет обживали это место русские крестьяне. Неторопливо, без спешки, идет жизнь на этом острове, и за те триста с лишним лет многих людей сделала счастливыми Матера. Всех принимала она, всем становилась матерью и заботливо вскармливала детей своих, и дети отвечали ей любовью. И не нужно было жителям Матеры ни благоустроенных домов с отоплением, ни кухни с газовой плитой. Не в этом видели они счастье. Была бы только возможность прикоснуться к родной земле, затопить печку, попить чаю из самовара, прожить всю жизнь рядом с могилками родителей, а когда придет черед, лечь рядом с ними. Но уходит Матера, уходит душа этого мира.

Надумали построить на реке мощную электростанцию. Остров попал в зону затопления. Всю деревню надо переселять в новый поселок на берегу Ангары. Но эта перспектива не радовала стариков. Душа бабки Дарьи обливалась кровью, ведь в Матере не только она выросла. Это – родина ее предков, а сама Дарья считала себя хранительницей традиций своего народа. Она искренне верит, что «нам Матеру на подержание только дали… чтобы обихаживали мы ее с пользой и кормились».

И встают Материнцы на защиту своей родины, пытаются спасти свою деревню, свою историю.

Характерен этим и рассказ А.И.Солженицына «Матренин двор». В центре повествования – судьба деревенской женщины.

Россия богата не только безграничными просторами, плодородными землями, фруктовыми садами, но и незаурядными людьми, праведниками, одарёнными чистой, божественной энергией. Они смотрят на нас ясными глубокими глазами, будто заглядывают в душу, да так, что ничего от них не скроешь. Праведники жертвуют многими жизненными прелестями ради чистоты души, с радостью помогают окружающим достойно преодолеть все невзгоды, выйти победителем из борьбы с самим собой, духовно очиститься. И что бы о них ни говорили, сколько бы ни удивлялись их неприхотливости, на русской земле всегда найдётся место таким людям, ибо они проповедуют правду.

"Матрёнин двор" - это рассказ о беспощадности человеческой судьбы, злого рока, о глупости советских послесталинских порядков, о жизни простых людей, далёких от городской суеты и спешки, - о жизни в социалистическом государстве.

Таким образом, изображение человека из народа, его философии, духовного мира деревни, ориентация на народное слово - все это объединяет таких разных писателей, как Ф. Абрамов, В. Белов, М. Алексеев, Б. Можаев, В. Шукшин, В. Распутин, В. Лихоносов, Е. Носов, В. Крупин и др.

Русская литература всегда была знаменательна тем, что как ни одна литература в мире занималась вопросами нравственности, вопросами о смысле жизни и смерти и ставила глобальные проблемы. В «деревенской прозе» вопросы нравственности связаны с сохранением всего ценного в сельских традициях: вековой национальной жизни, уклада деревни, народной морали и народных нравственных устоев.

(По произведениям В. Астафьева и В. Распутина)

В наше трудное время мы порой стараемся не замечать трудностей, возникающих в современной деревне. А ведь именно они связаны с наиболее актуальными проблемами общества - экологией и нравственным поведением человека. Решение этих проблем определяет дальнейший ход истории нашей цивилизации.

Темой многих произведений писателей - современников В. Распутина и В. Астафьева - является экологическая проблема. На примере Матёры показана судьба наших многочисленных деревень, которые уничтожили якобы ради блага людей, построив разнообразные ГЭСы, ТЭСы и т.п. Судьбы героев разворачиваются на фоне главной проблемы, задевшей всех. За всю историю Матёры жители держались друг за друга т.е. жили одной семьей. А затопление родной земли нежданно-негаданно свалилось им на голову. Жители до последнего тянут с отъездом, потому что многим из них было страшно уезжать отсюда, где в течение долгих лет они существовали. В буквальном смысле слова у людей перечеркивают их прошлое, ставят перед неизвестным будущим. В деревне жили в основном пожилые люди, а ведь невозможно начинать совершенно новую жизнь в 70-80 лет. Люди до последнего сопротивляются, готовы даже умереть, но они не могут противостоять огромной машине Действительности, сметающей все на своем пути. Я считаю, что герои, созданные Распутиным, являются патриотами родной земли. Может быть, поэтому даже сама природа «помогает» жителям отвести от Матёры неминуемую гибель.

Как и Распутин, Астафьев посвящает цикл своих рассказов современникам, «тем, кто заблудился или блуждает, кто готов перестрелять друг друга, кто тонет в отраве «бормотухи». Писатель всеми средствами пытается обратить внимание читателя на главную идею - безжалостное отношение к тайге. Ведь она с древнейших времен - богатейший источник различных природных ресурсов. На примере Игнатьича автор показывает беззаконный грабеж природы. Он живет одним днем, не задумываясь о последствиях. В поединке с символической царь-рыбой, перед лицом неизвестной высшей силы происходит преображение героя, в тот момент он молится лишь о спасении. Мне кажется, необычное животное выступает в роли вершителя суда над браконьером, показывает, что использование природы вечно невозможно.

Оба произведения объединены одной мыслью: хозяйское отношение человека к окружающей среде. Актуальность этой проблемы заключается в том, что беспощадная эксплуатация и загрязнение природы чреваты непоправимыми последствиями и экологическими катастрофами в будущем. Существование человеческого общества, благополучие его и процветание зависят только от нас и наших совместных усилий!

Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.
Н. Рубцов
Творчество известного русского писателя, нашего современника, Валентина Распутина большей частью посвящено проблемам деревни. Он из тех русских мыслителей, которые не без основания считают деревню центром нашего “национального космоса”, узлом множества жизненно важных и не разрешимых до сей поры проблем. Уже после выхода в свет его первой повести “Деньги для Марии” он попал в поле зрения серьезной литературной критики и обрел широкого читателя. Далее, одна за другой, стали выходить книги: “Последний срок”, “Прощание с Матерой”, “Живи и помни”, “Пожар”, которые сделали Распутина одним из ведущих писателей страны.
Все это происходило в начале 70-х годов. Наша страна переживала глубокие и не всеми принимаемые социальные изменения. Научно-техническая революция одурманила горячие головы, породила миф о спасительной роли науки и техники для всего человечества, а для России особенно. Поэзия в этот момент отдала предпочтение крайним урбанистам, вышла на эстраду. Поэты, воспевающие деревню, такие, как Николай Рубцов, оставались в тени. Этот явно разрушительный процесс оправдывался отчасти успехами в покорении космоса, возникновением атомной энергетики, новых заводов и городов. О последствиях никто, вернее, почти никто не задумывался. Сейчас мы видим, к чему привело увлечение научно-техническим прогрессом. Мир ужаснулся перед чернобыльской катастрофой, пересох Арал, искусственные моря превратились в болота. Миллионы людей срывались с насиженных мест, отправляясь на “великие стройки коммунизма”. Люди, отрываясь от своих корней, нищали духовно. Особенно пострадала русская деревня. Вообще, если задуматься, сколько невзгод выпало на плечи сельчан, страшно становится. Диву даешься, что, несмотря на сплошной многовековой разор, деревня трудилась не покладая рук и кормила страну. Не случайно в конце 60-х годов в нашей литературе возникает такое явление, как “деревенская проза”. Потому что писатели не могли мириться с таким положением русской деревни. Движение выдвинуло на первый план общественной жизни страны талантливых писателей – Распутина, Белова, Абрамова, Носова, Шукшина. Их еще называют “почвенниками”, потому что они ратуют за сохранение родовых корней.
Повести Распутина “Последний срок”, “Прощание с Матерой”, “Пожар” как бы составляют трилогию о русской деревне, о гибели “крестьянской Атлантиды”. Мотивы катастрофы, расставания звучат в самих названиях этих повестей. К повести “Пожар” писатель взял эпиграфом слова из народной песни: “Горит, горит село родное… ” Положение с деревнями в стране было такое, что данный эпиграф отражал буквально суть происходящего в них разора.
Благодаря таланту В. Распутина образы его героев-сельчан как бы вступили в борьбу за спасение деревни и всего, что связано с этой стороной жизни человека. Старуха Анна из “Последнего срока” и старуха Дарья из “Прощания с Матерой” стали воплощением народной мудрости, которая дается не столько чтением книг, сколько жизненным опытом, трудом.
Интересно начинается повесть “Последний срок”: старуха Анна лежит на узкой железной кровати возле печи и дожидается смерти. Ее младший сын Михаил, понимая, что расставание с матерью близко, вызывает остальных детей Анны проститься с матерью. Но самую ее любимую дочь Танчору не пригласил, потому что точно по-крестьянски рассчитал – мать, ожидая приезда любимой дочери, продержится на земле еще лишних несколько дней. Так оно и вышло: ожидание младшенькой продлило Анне жизнь. Описание этих дней и составляет сюжет повести.
Перед читателем встает образ простой русской женщины, прожившей трудную жизнь, потерявшей мужа и детей, но сохранившей нравственную чистоту души. Нравственная связь с родными корнями помогает ей выстоять в тяжелейших условиях. Вся родня Анны – из деревни. Они накрепко усвоили те строгие моральные заповеди, которые передавались из поколения в поколение и которым Анна следовала всю жизнь. Заповеди просты: работать не покладая рук, держать дом в чистоте и достатке, воспитывать детей честными людьми.
Во время повествования автор обращается к истории русской деревни. Его героиня вспоминает годы коллективизации. Тогда у нее забрали единственную корову Зорьку. Но корова по старой привычке по вечерам после дойки приходила к знакомой калитке. Анна обращалась с коровой, как с родным существом: выносила ей подсоленную корку хлеба, подмывала вымя. Однажды она решила проверить, хорошо ли подоена Зорька, и взялась за соски. Оказалось, что в вымени осталось еще немного молока. Анна стала подаивать корову и отдавала молоко детям. Делала она это тайком, чтобы никто не догадался. Но тайна вскоре раскрылась: дочка Люся случайно увидела, как Анна доила корову. Надо только представить себе, до какой степени совестливой была эта женщина, если после этого “извиноватила себя” и “в глаза-то Люсе до-о-олго не могла смотреть”. А молоко-то это помогло детям выжить в тяжелый год. Чувство греха, присущее всем честным и добрым людям, нашло выход в своего рода исповеди: Анна рассказала про незаконную дойку подруге Миронихе, но и рассказывая продолжала сильно стыдиться своего поступка. Анна боялась и стыдилась не общественного порицания, а просто скрытность поступка уже сама по себе противоречила моральным заповедям ее предков.
Распутин философски завершает повесть. В день, когда дети разъезжаются, Анна умирает. В деревне остается один Михаил, без родни его жизнь становится вялой. Остальные, покинув навсегда деревню, не находят счастья в городе. Оторванные от своих корней, они потеряли нравственную силу души, которая всю жизнь помогала преодолевать трудности их матери. Повесть В. Распутина “Последний срок” я считаю программной в творчестве писателя. Идея повести разрабатывается и углубляется автором в новых произведениях. Много героев, страдающих и думающих о судьбе русской деревни, много разных ситуаций и обстоятельств пройдут перед читателем, если он откроет другие книги этого замечательного русского писателя, но одно в них будет неизменным – мысль, что человеку невозможно гармонично прожить жизнь, оторвавшись от своих корней. В этом смысле деревенская тема всегда будет актуальной и жизненно необходимой для нашего общества.

(No Ratings Yet)