Особенности классической английской литературы. Периодизация английской литературы и ее историческая обусловленность

АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Энциклопедия «Кругосвет»

История английской литературы фактически включает несколько «историй» различного плана. Это литература, принадлежащая конкретным общественно-политическим эпохам в истории Англии; литература, отражающая определенные системы нравственных идеалов и философских воззрений; литература, обладающая присущим ей внутренним (формальным, языковым) единством и спецификой. В разные времена та или иная «история» выходила на первый план.

Неоднородность определений закрепилась в названиях, которые принято давать различным периодам английской литературы. Одни периоды обозначаются по имени выдающихся политических или литературных деятелей («Викторианская эпоха», «Век Джонсона»), другие - по господствующим литературным идеям и темам («Возрождение», «Романтическое движение»), третьи («Древнеанглийская литература» и «Среднеанглийская литература») - по языку, на котором создавались произведения. В настоящем обзоре рассматривается и средневековая английская драматургия; история драматургии представлена отдельной статьей (см. АНГЛИЙСКАЯ ДРАМА).

Древнеанглийская литература.

Древнеанглийская литература. В истории английской литературы до эпохи Возрождения выделяются два периода, причем каждый из них отмечен как историческими вехами, так и изменениями в языке. Первый, древнеанглийский период начинается в 450-500 вторжением в Британию германских племен, обычно именуемых англосаксонскими, и кончается завоеванием острова Вильгельмом Норманнским в 1066. Второй, среднеанглийский период начинается около 1150, когда вытесненный на какое-то время из обихода коренной язык снова получил распространение как язык письменности. До норманнского завоевания языком Англии был немецкий, представлявший собой разновидность диалектов низменного побережья Германии и Голландии, однако в среднеанглийский период этот язык претерпел многочисленные внутренние изменения, а после 13 в. изрядно обогатился заимствованиями из французского.

Искусство книгописания стало известно в Англии лишь после обращения англосаксов в христианство. Самая ранняя и продуктивная школа древнеанглийской литературы возникла в Нортумбрии под влиянием кельтской и латинской культур, но ей положили конец начавшиеся около 800 набеги скандинавских язычников-викингов. На юге, в Уэссексе, король Альфред (правил в 871-899) и его преемники оказали викингам успешное сопротивление, чем способствовали возрождению наук и литературы.

Все это имело два важных последствия. Во-первых, все сохранившиеся произведения в стихах и прозе, включая посвященные языческим временам, принадлежат авторам-христианам, в основном из духовного сословия. Прямых свидетельств об устном творчестве дохристианского периода нет. Во-вторых, почти все дошедшие до наших дней рукописи созданы позднее и большей частью на западно-саксонском диалекте, независимо от того, на каком языке они могли быть изначально написаны. Таким образом, древнеанглийский фактически является для Англии языком иностранным, поскольку среднеанглийский и современный английский в первую очередь восходят к бытовавшему в области с центром в Лондоне диалекту Дж. Чосера и его современников.

В отличие от ученых сочинений и переводов, художественная литература создавалась в стихах. Основная часть памятников древнеанглийской поэзии сохранилась в четырех рукописных кодексах; все они относятся к концу 10 - началу 11 вв. В древнеанглийский период принятой единицей стихосложения была долгая аллитерированная строка, разделенная отчетливой цезурой на две части, содержавшие по два сильных ударных слога; в каждой части аллитерировалось как минимум по одному из них. Самый ранний английский поэт, известный по имени, - нортумбрийский монах Кэдмон, живший в 7 в. Историк Бэда Достопочтенный записал его короткое стихотворение о сотворении мира, остальные сочинения Кэдмона утрачены. От поэта Кюневульфа (8 или 9 в.) дошли четыре поэмы, принадлежащие несомненно ему: в последние строки каждой он поставил свое имя, записанное буквами дохристианского немецкого рунического письма. Как и Кюневульф, безымянные авторы других поэм сочетали элементы эпического повествования с христианской тематикой и отдельными приемами классического стиля. Среди этих поэм выделяется Видение Креста и Феникс, в которых трактовка христианской темы отмечена сдержанным, нередко суровым духом языческой веры германцев, особенно ощутимым в элегиях Скиталец и Морестранник, с большой силой раскрывающих темы изгнанничества, одиночества и тоски по дому.

Германский дух и германские сюжеты нашли воплощение в героических поэмах (песнях) о великих воителях и народных героях. В ряду этих поэм важное место занимает Видсид: здесь выведен придворный сказитель (скоп), который сочинял и исполнял такие поэмы. Он вспоминает дальние края, где побывал, и великих воинов, в том числе реальных исторических лиц, с которыми, по его словам, встречался. Сохранились фрагменты двух героических произведений того типа, которые вполне мог исполнять Видсид: Битва в Финнсбурге и Вальдере. Величайшим из сохранившихся поэтических произведений той эпохи, в котором элементы германской героической поэзии и идеи христианского благочестия выступают в абсолютном слиянии и завершенности, является героический эпос Беовульф, созданный, вероятно, в 8 в.

Образование Уэссекса и воцарение короля Альфреда положили начало возрождению наук и литературы, продолжавшемуся до завоевания Англии норманнами. Альфред самолично поддерживал и направлял этот процесс. При содействии ученых-клириков он переводил или заказывал переводы латинских текстов, важных для понимания англичанами европейской истории, философии и богословия. То были Диалоги и Пастырская опека (Cura Pastoralis) папы Григория Великого (6 в.), компендиум всемирной истории Оросия (5 в.), Церковная история англов Бэды Достопочтенного и Утешение философией Боэция (6 в.). Перевод Пастырской опеки Альфред снабдил предисловием, в котором сетовал на упадок учености и даже грамотности в среде современного ему духовенства и предлагал через церковные школы расширить образование на латинском и английском языках. Альфреду принадлежит идея создания Англосаксонской хроники, по свежим следам фиксирующей исторические события. После его смерти Хронику продолжали вести в ряде монастырей; в своде Питерборо события доведены до 1154. Записывались в нее и стихи, например Битва при Брунанбурге - прекрасный образец древнеанглийской героической поэзии, посвященной конкретным событиям.

Наследовавшие Альфреду авторы сочинений в прозе внесли ценный вклад не столько в художественное творчество, сколько в историю культуры. Эльфрик (умер ок. 1020) написал несколько сборников проповедей, жития святых и ряд работ по грамматике. Вульфстан (умер в 1023), епископ Лондонский, Вустерский и Йоркский, тоже прославился как автор проповедей.

Среднеанглийская литература.

Среднеанглийская литература. Норманнское завоевание 1066 вызвало глубокие перемены во всех сферах английской жизни. Заимствованная из Франции и внедренная по французскому образцу феодальная система преобразовала все общественные институты, включая культурные, правовые, экономические и политические. Наибольшее значение, возможно, имело то, что норманнский французский стал языком знати и королевского двора, тогда как латынь по-прежнему доминировала в ученой среде. Люди не перестали писать на английском, ему продолжали учить, однако на столетие с лишним он отступил в тень, хотя на нем говорило большинство населения. В конце 12 в. английский язык вновь получил широкое распространение, его грамматическая структура значительно упростилась, но лексика завоевателей лишь незначительно затронула его словарь. Интенсивные заимствования из французского начались только в конце 13 в. по ряду причин, в т. ч. под воздействием поэзии Чосера. Изменения в языке вызвали соответствующие перемены в структуре стиха. Ритмическая организация строки все чаще опиралась на общее количество слогов, а не на одни лишь ударные, как в древнеанглийском; концевая рифма как основа поэтической гармонии заменила внутреннюю аллитерацию.

Самые ранние среднеанглийские тексты, большие и малые, носят религиозный или дидактический характер. Многие из них написаны на юго-западном и западно-центральном диалектах конца 12 в. и в силу этого непосредственно продолжают традицию литературы на западносаксонском, который был распространен до завоевания. Из дидактических текстов явно выделяется сочинение Правила для отшельниц (Ancrene Riwle). Наставляя трех верующих женщин, ведущих жизнь затворниц, автор рассуждает о разных материях - нравственных, психологических и хозяйственных, обращается к проповеди, короткой истории, иносказанию, притче, пишет в живом разговорном стиле. Другое значительное произведение эпохи - поэма-спор Сова и Соловей, отмеченная неподдельным юмором и поэтическим мастерством.

Королевский двор и знать, обосновавшиеся в средневековых замках, жаждали литературных развлечений не меньше, чем дворы королей, правивших в англосаксонский период, и так же предпочитали героическую поэму другим литературным жанрам. Феодальная среда, однако, радикальным образом преобразовала содержание, характер и стиль поэмы, и в аристократических кругах 13 в. известность получили не сравнительно простые героические поэмы, а рыцарские романы. Героем такого романа выступает, как правило, лицо по меньшей мере полуисторическое, однако его деяния заключаются не столько в обычных сражениях и странствиях, сколько в подвигах, связанных со сверхъестественными носителями добра и зла, в борьбе со сверхмагами, слугами дьявола, и в битвах с применением волшебного оружия вроде Экскалибура, меча короля Артура. Чудесные подвиги героя легко поддаются истолкованию в христианском духе как иносказательное изображение борьбы души со злыми соблазнами в стремлении к совершенству, хотя по своей природе средневековые рыцарские романы не были аллегорическими.

В дополнение к героическому началу рыцарский роман в западных литературах этого периода обогатился совершенно новым сводом чувств и мотивов, получившим название куртуазной любви. В ее основе лежала посылка о том, что главный источник рыцарских доблестей и великих деяний - любовь к благородной даме, которая традиционно изображалась добродетельной, утонченной, строгой и почти недосягаемой. Культ куртуазной любви развился из культа Девы Марии, игравшего крайне важную роль в средневековом католицизме. В Англию культ куртуазной любви пришел вместе с французским феодализмом. В романах Король Хорн и Хевлок-Датчанин (оба 13 в.) герои, англичане по крови или усыновлению, изгнанные из родных королевств узурпаторами, ведут себя по всем канонам куртуазной любви: мечом возвращают королевство и одновременно завоевывают любовь прекрасной дамы.

Зарождающееся самосознание англичан волновали два других романных цикла, один связан с темой осады Трои и римскими потомками троянцев, другой - с фигурой короля Артура. Согласно красивой легенде, которую первым обнародовал Джеффри Монмутский, потомки бежавших из Трои осели в Англии еще в незапамятные времена. Что касается короля Артура, то он был известен читавшим приписываемую Неннию компилятивную Британскую историю (Historia Britonum, 9-11 вв.), где представлен защитником Британии римлян и кельтов от вторжения англосаксонских племен в 5-6 вв. Величайшим из средневековых английских рыцарских романов Артуровского цикла (Артуровские легенды) бесспорно является созданный в 14 в. Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь. Автору этого романа, возможно, принадлежит также поэма Жемчужина - элегия на смерть маленькой девочки; ему же можно приписать и дидактические поэмы Непорочность и Терпение. См. также АРТУРОВСКИЕ ЛЕГЕНДЫ.

Морализаторская литература вообще переживала в 14 в. время расцвета, отчасти, вероятно, под влиянием идей религиозного реформатора Д. Уиклифа (ок. 1330-1384). Она принимала разнообразные формы: обстоятельного очерка всемирной истории, как Странник мира (Cursor Mundi), толкования церковной доктрины, как Перечень грехам (Handlyng Synne) Р. Маннинга; обозрения проступков людей всяческого рода и состояния, как написанное на французском сочинение друга Чосера Д. Гауэра Зерцало человеческое (Le Miroir d"l"Homme). Самой значительной дидактической поэмой столетия является Видение о Питере-пахаре, принадлежащее автору, который называет себя в тексте поэмы У. Ленглендом (сохранилась в трех отдельных вариантах). Эта пространная нравоучительная аллегория содержит сатирические выпады против злоупотреблений церкви и государства. Она написана древним англосаксонским аллитеративным стихом (видоизмененным), который представляет собой одно из ярчайших поэтических достижений всей среднеанглийской литературы.

Дж. Чосер (ок. 1340-1400) - высшее воплощение английского творческого гения эпохи Средневековья и одна из крупнейших фигур английской литературы. Он выступал едва ли не во всех жанрах литературы того времени. Тесно связанный с изысканным двором, впитавшим каноны рыцарства и куртуазной любви, Чосер отразил его нравы и образ жизни во многих своих сочинениях. Стиль и просодия Чосера принадлежат скорее французской, нежели отечественной традиции; их воздействие на английскую поэзию невозможно переоценить. Язык Чосера явно ближе к современному английскому, чем к языку Ленгленда; лондонский диалект стал превращаться в нормативный литературный язык в основном благодаря поэзии Чосера.

Поэт в высшей степени самостоятельный, Чосер использовал многие традиционные приемы письма, добиваясь при этом нужного ему результата. Его сочинения, включая лирику и небольшие поэмы, часто обнаруживают сочетание своеобычного с общепринятым. Кентерберийские рассказы, с их композицией, в рамках которой выступают словоохотливые, переругивающиеся и все о себе выкладывающие рассказчики и находят воплощение разнообразные формы средневековой литературы, это квинтэссенция творческого воображения эпохи. Особенно оригинально Чосер использует фаблио - призванную повеселить короткую стихотворную новеллу, сатирическую, озорную или соединяющую оба эти качества. Сюжеты немногих сохранившихся английских фаблио порой так же фантастичны, как в рыцарских романах, однако обстоятельства допускали в них реализм, и Чосер в полной мере реализовал эту возможность. В форме фаблио даны рассказы Мельника, Мажордома и Шкипера.

Около ста лет, отделяющих смерть Чосера от воцарения Тюдоров, не привнесли существенных новшеств в содержание и форму литературных произведений. На протяжении 15 в. произошло лишь одно заметное изменение - нравоучительная сатира становилась все злее по мере того, как средневековая система мироздания ветшала. Суровый тон и страшные, порой апокалиптические образы в сочинениях религиозных реформаторов и поэтов явились свидетельством нарастающего ощущения кризиса.

Среди последователей Чосера особенно разносторонен и плодовит был Д. Лидгейт (ок. 1370 - ок. 1449). Он подражал Чосерову Дому славы в своем Стеклянном замке, переводил с французского светские и нравоучительные аллегории и рыцарские романы. Лидгейт был монахом, однако имел связи при дворе и в больших городах и часто писал стихи по заказу. Его современник Т. Оклив (ум. 1454) занимался тем же, но написал меньше. Шотландские подражатели Чосера отличались от английских большей самостоятельностью. В их числе были король Яков I, писавший преимущественно в куртуазном стиле; Р. Генрисон (ум. до 1508), автор незаурядного продолжения поэмы Чосера Троил и Хризеида; У. Данбар (ум. ок. 1530), работавший в разных поэтических жанрах - светской и нравоучительной аллегории, сатирического видения, реалистического диалога, стихотворения-спора, бурлеска и элегии.

В этот век продолжений и подражаний Смерть Артура Т. Мэлори, хотя и построенная на заимствованных сюжетах, стала выдающимся литературным явлением. Ее источниками были цикл французских рыцарских романов в прозе и два английских в стихах, в совокупности охватывающие период царствования короля Артура и приключений его главных рыцарей. Ностальгия автора по идеализированному им прошлому придает всему сочинению интонационное единство и в известном смысле характеризует дух столетия.

Редактором и издателем Мэлори был английский первопечатник У. Кэкстон (1422-1491), сослуживший английским читателям, чей круг значительно расширился к концу 15 в., великую службу, предоставив им целую библиотеку отечественных авторов и переводов с французского и латыни. Кэкстон первым издал сочинения ряда английских писателей, в т. ч. Чосера, Гауэра и Лидгейта. Осознание того факта, что сочиненное ими появляется в виде напечатанной книги, которую читает публика (отсюда первоначальный смысл слова «публиковать»), вполне естественно заставило авторов серьезно задуматься о стиле. Стиль перестал быть результатом личного взаимопонимания между чтецом и узкой аудиторией и превратился в некую обобщенную, нормализованную и непременную предпосылку взаимопонимания между писателем и читателем. Другим важным последствием введения книгопечатания стал рост числа не просто читателей, но покупателей печатных изданий, в определенной степени диктовавших, что именно им бы хотелось читать.

Возникновение среднего класса - процесс, длившийся не один 15 в., но несколько столетий. Однако его начало пришлось на времена Кэкстона и, в частности, заявило о себе развитием баллады и народной религиозной драмы. В них можно найти первые ростки творческого самовыражения того нового общественного класса, который не относился ни к ученому духовному сословию, ни к благородной знати, но стремился к учености и благородству на свой манер.

Баллады - сюжетные песни безымянных авторов, бытовавшие в устной передаче и структурно опиравшиеся на припев и повторы. Расцвет английской баллады приходится на 15 в., хотя некоторые баллады относятся к раннему Средневековью, а другие возникли после 15 в. Их сюжеты просты, действие стремительно и насыщенно, ведущая роль отводится диалогу. Круг тем широк - от легендарных героев типа Робин Гуда до сверхъестественных сил. Своим очарованием они во многом обязаны драматичному сюжету и четкой динамичной интриге.

Корни английской драмы уходят во времена, предшествовавшие появлению самых ранних баллад. В Англии, как повсюду, представления на религиозные темы первоначально носили миметический характер и представляли собой диалоги на латыни, которые произносились по ходу литургии и ее дополняли. Качественные изменения наступили, когда объединения мирян, например гильдии, начали ставить вне церкви религиозные пьесы в расширенном варианте и на народном языке. Самым ранним образцом английской драмы такого типа является Действо об Адаме (Le Jeu d"Adam, 13 в.), написанное на французском и рассказывающее не только о первом грехопадении, но и о Каине с Авелем. Переживавшая расцвет с 14 до начала 16 вв., драма была представлена двумя основными формами: мистериями, в которых разыгрывались библейские эпизоды («таинства»), и моралите - нравоучительными аллегориями. Драма являла собой одновременно и религиозное искусство, и народное зрелище, в устройстве которого обычно принимала участие вся община. Эта двоякая природа объясняет частое (и поразительное) совмещение благолепия с реализмом, а подчас и озорным непотребством, придающее пьесам характерную выразительность.

Некоторые моралисты, например Уиклиф и Маннинг, поносили мистерии, главным образом из-за того, что те ставились под эгидой мирян. Однако для постановки мистерии требовалось в той или иной форме сотрудничество церковного клира. Моралите, как пьесы-аллегории, содержали меньше простонародного, или «светского». Лучшее и самое известное моралите - Каждый человек (вероятно, переделка голландского источника), воссоздание духовного пути человека от первого напоминания о смерти до утешения последних церковных обрядов и кончины.

Подобно рыцарским романам и поздним аллегорическим повествованиям, английская религиозная драма была средневековой по сути своей. Однако все эти жанры сохранились после воцарения Тюдоров и еще долгое время оказывали влияние на литературу. Постепенно их каноны все более видоизменялись по сравнению с европейскими, обретая чисто английскую специфику. Преображенное таким образом средневековое наследие перешло к писателям эпохи Возрождения.

В начале 16 в. два поэта, А. Барклай и Д. Скелтон, писавшие в средневековой традиции, привнесли в содержание и трактовку поэтических тем нечто новое. Барклай в Эклогах (1515, 1521), переводах-переложениях из Мантуана и Энеа Сильвио, открыл в английской поэзии пасторальную тему. Скелтон в живой оригинальной сатире Дурень Колин, написанной короткими строками с неровным ритмом и концевыми рифмами, высмеивал духовенство, кардинала Вулси и двор. Однако подлинное начало новой поэзии связано с авторами песен при дворе Генриха VIII, который подавал приближенным личный пример, преуспев в поэзии, ученых занятиях, музыке, охоте, стрельбе из лука и прочих благородных потехах. При его дворе стихи писал едва ли не каждый, но обновление поэзии в первую очередь связано с Т. Уайетом и Г. Хауардом, графом Сурреем. Как все придворные того времени, они рассматривали занятие поэзией лишь как забаву знатных людей и свои стихи не печатали, поэтому большая часть ими написанного увидела свет посмертно в сборнике Песни и сонеты (1557), более известном как Альманах Тоттела. Уайет ввел в английскую поэзию итальянскую октаву, терцину и любовный сонет в стиле Петрарки и сам писал куртуазные песенки, исполненные неподдельного лиризма. Граф Суррей культивировал жанр сонета, но главная его заслуга заключается в том, что своим переводом двух песен Энеиды он сделал белый стих достоянием английской поэзии.

Большим достижением правления Генриха VIII стало развитие гуманитарных наук учениками и последователями тех англичан, что в конце 15 в. совершили паломничество в Италию, к источнику Нового Знания. Твердое убеждение в могуществе античной культуры, с которым они возвратились на родину, определило деятельность оксфордских реформаторов; к ним относились Гросин, Линакр, Колет, Мор и неоднократно бывавший в Англии Эразм Роттердамский. Они занялись реформами в области образования, религии и церкви, государственного правления и общественного устройства. В написанной на латыни Утопии (1516, переведена на английский в 1551), где подходы и ценности эпохи Возрождения представлены чуть ли не на каждой странице, Томас Мор изложил свои представления об идеальном государстве. Трактат Т. Элиота о политическом благоразумии и обучении дворянина Правитель (1531) и более поздние его работы свидетельствуют, что на английском языке, при незначительных заимствованиях из других языков и приращении новообразований, можно с успехом формулировать философские идеи, которые автор стремился донести до соотечественников. В 1545 Р. Аскем посвятил Генриху VIII Toxophilus - трактат о стрельбе из лука и о пользе благородных забав под открытым небом для воспитания молодого человека. Строй его прозы более упорядоченный и внятный, чем у Элиота; он первым использовал различные приемы построения фразы для более точного и ясного изложения мысли.

Поэзия, создававшаяся в период между концом царствования Генриха VIII и началом творчества Ф. Сидни и Э. Спенсера, едва ли предвещала беспримерный поэтический «урожай» последнего двадцатилетия века. Исключением являются поэмы Т. Сэквилла Вступление и Сетования Генриха, герцога Бакингемского, опубликованные им в одном из изданий собрания трагических средневековых историй Зерцало правителей (1559-1610). Написанные семистрочными строфами с использованием ямбических пентаметров, они принадлежат средневековой традиции по теме и стилистическому канону, но их композиция вполне отвечает их настроению, в высшей степени оригинальны отточенные образы и мастерство стихосложения. Эти поэмы можно рассматривать как важное связующее звено между средневековой и новой поэзией. Кроме них, только стихи искусного мастера Дж. Гаскойна и Т. Тассера, а также Дж. Тарбервилла, Т. Черчьярда и Б. Гуджа выделяются на фоне посредственной поэзии середины столетия.

В период правления Елизаветы I (1558-1603), называемый елизаветинским, литература английского Возрождения достигла вершины расцвета и многообразия; столь поразительная концентрация творческого гения - редкое явление в истории мировой литературы. Причины таких мощных «выбросов» творческой энергии всегда трудно определить. В Век Елизаветы ее источником стало одновременное воздействие имевшихся культурных явлений и факторов на английскую нацию в целом. Реформация породила обилие религиозных сочинений - от Книги мучеников (1563) Д. Фокса до возвышенно-красноречивых Законов церковного уложения (1593-1612) Р. Хукера; они включали проповеди, полемические памфлеты, требники, религиозную поэзию.

Наиболее влиятельной силой, определившей облик века, была, возможно, сама Елизавета и все, что она олицетворяла. Если религиозные споры, географические открытия и классическое образование подводили елизаветинцев к новому пониманию их места в истории, мире и мироздании, то Елизавета своим царственным величием и блеском правления наглядно воплощала всю эту новизну и оптимизм. Век справедливо носит ее имя: она заставила своих подданных проникнуться новым, овладевавшим умами самосознанием, всемирным и в то же время сугубо национальным. То, что в центре всего была она, подтверждают многочисленные сочинения, питавшие сильное чувство национальной гордости и предназначенной нации высокой судьбы, - Королева фей (1590-1596) Спенсера, Генрих V (1599) Шекспира, Музолюб (1599) и Защита рифмы (1602) С. Дэниела, Полиольбион (1613, 1622) М. Дрейтона и другие.

Драму и лирическую поэзию, эти величайшие достижения елизаветинцев, вскоре признали как самые совершенные формы для представления действия и раскрытия личного чувства. Из видных лиц, писавших стихи, лишь немногие выпускали их в свет, зато многие позволяли написанному расходиться в рукописях. Их стихотворения нередко появлялись в таких сборниках, как Цветник изящных словес (1576), Гнездо Феникса (1593) и Поэтическая рапсодия (1602). Множество стихов было положено на музыку составителями песенников - У. Бердом, Т. Морли, Д. Даулендом и Т. Кемпионом, который сам писал тексты своих песен.

Несмотря на то, что лирическая поэзия все еще считалась «господской забавой», стихи, отвечая духу времени, носили выраженный экспериментальный характер. Вдруг открылось, что поэтическая речь способна передать много больше, чем могла в предшествующие эпохи, и это придало глубину и значительность даже куртуазной любовной лирике. Взаимосвязь между индивидуальным сознанием и внешним миром часто обозначается как взаимозависимость микрокосма («малого мира», человека) и макрокосма («большого мира», вселенной). Эта центральная концепция Века Елизаветы и, шире, всего Возрождения нашла наиболее полное выражение в двух ведущих жанрах поэзии - пасторали и цикле сонетов. Начиная с Пастушеского календаря (1579) Спенсера пастораль становится, по образцу Эклог Вергилия, весьма действенной формой аллегории, сатиры и размышления на темы морали. Для «пастушка» елизаветинской пасторали макрокосм, мир ручья, дола и природной гармонии, внутренне соотносится с микрокосмом его любовных переживаний, раздумий о вере и обществе. Пасторальные романы в прозе, такие, как Аркадия (1580, изд. 1590) Сидни, Менафон (1589) Р. Грина и Розалинда (1590) Т. Лоджа, свидетельствуют о том, насколько большое значение придавалось в эпоху Возрождения пасторальному жанру. Число пасторальных комедий у Шекспира - еще один признак главенствующего положения жанра.

Цикл сонетов возник из еще более глубокого побуждения: утвердить ценность личного опыта, обычно любовного, как заключающего в себе целый мир или вселенную. Будучи чрезвычайно распространенной в то время, эта форма дала замечательные образцы, к числу которых относятся Диана (1592) Г. Констебла, Филлис (1593) Т. Лоджа, Партенофил и Партеноф (1593) Б. Барнса, Зерцало мысли (1594) Дрейтона, Любовные сонеты (1595) Спенсера и Сонеты (1609) Шекспира. Быть может, самый блистательный цикл сонетов - это Астрофил и Стелла (создан в 1581-1583) Сидни.

Богато представлена и поэма. Вершины исторической поэмы, проникнутой мощным патриотизмом в духе популярных пьес-хроник эпохи, - Англия Альбиона (1586) У. Уорнера, Гражданские войны (1595, 1609) Дэниела и Войны баронов (1596, 1603) Дрейтона. Среди медитативно-философских поэм выделяются Орхестра (1596) и Познай себя (Nosce Teipsum, 1599) Д. Дэвиса. Третий доминирующий тип поэмы - любовно-повествовательная, с чувственными образами и языком. К ее главным образцам относятся Геро и Леандр (1593) Кр. Марло, Венера и Адонис (1593) и Лукреция (1594) Шекспира. Однако величайшее творение в этом жанре - Королева фей (1590-1596) Спенсера, в которой элементы рыцарского романа и куртуазного повествования о любви сплавлены в художественное целое, представляющее собой одно из значительнейших явлений в английской поэзии.

Д. Лили в книге Эвфуэс, или Анатомия остроумия (1578) и ее продолжении Эвфуэс и его Англия (1580) одним из первых в Англии попытался целенаправленно использовать прозу как форму художественного письма. Для его стиля характерны обилие «острот», т. е. далеко заводящих и часто высокоученых сравнений, сквозное аллитерирование и исключительно строгая соразмерность между предложениями и отдельными словами. Лили и авторы пасторальных романов стремились к насаждению куртуазных ценностей и исследованию благородных возвышенных чувств. Другое направление елизаветинской художественной прозы, представленное памфлетами Р. Грина о мошенниках и Азбукой плутов (1609) Т. Деккера, изображает жизнь лондонского «дна» со смачным реализмом, который, естественно, диктует стиль отнюдь не куртуазный, но куда более грубый, неровный и растрепанный. Самый, возможно, значительный в ряду английских плутовских романов - Злополучный скиталец (1594) Т. Нэша. Речь мошенника и «скитальца» Джека Уилтона - блистательное сочетание жаргона, остроумия, учености и безудержного словоизвержения.

Немало способствовала формированию стиля зрелой английской прозы и потребность в переводной литературе. Некоторые из осуществленных в елизаветинскую эпоху переводов относятся к наиболее творческим и совершенным в истории английской литературы.

На протяжении 16 в. все эти элементы послужили развитию английской прозы. Время расширения ее границ пришлось на следующее столетие, и начало ему положил выход канонического коллективного, т. н. авторизованного перевода Библии (1611).

К середине 16 в. относится и зарождение английской литературной критики. Она начиналась с непритязательных сочинений по риторике, типа Искусства красноречия (1553) Т. Уилсона, и по стихосложению, как первое критическое эссе - Некоторые замечания о том, как писать стихи (1575) Гаскойна. Сидни в блестящей Защите поэзии (ок. 1581-1584, опубл. 1595) свел воедино все, что было сказано до него о древних «корнях», всеобъемлющей природе, сути, назначении и совершенстве поэзии. Писавшие о ней чаще всего предлагали улучшить английскую поэзию путем внедрения классической, т. е. метрической, системы стихосложения. Лишь после того, как видный поэт-лирик Кемпион сформулировал правила версификации в этой системе, а Дэниел убедительно и здраво опроверг положения его трактата своим сочинением В защиту рифмы (1602), серьезным попыткам ввести т. н. «новое стихосложение» был положен конец.

В 1603 умерла королева Елизавета, завещав престол Якову Стюарту. Ее смерть как бы послужила толчком к распространению всеобщего ощущения перемен и упадка, которым отмечены великие творения «якобитской» эпохи - периода правления Якова I и Карла I. К потрясениям, определившим облик этой эпохи, относятся научные открытия (включая торжество концепции солнечной системы Коперника), рационализм Декарта и нарастание религиозных распрей между католиками, приверженцами англиканской церкви и пуританами - радикальными протестантами. Война вероисповеданий достигла пика в 1649, когда был казнен Карл I и О. Кромвель учредил Протекторат. Это событие знаменовало поворотный пункт как в литературной, так и в политической истории Англии. С концом Протектората и возведением на трон Карла II начался период Реставрации. Он настолько отличается от предшествующего, что заслуживает отдельного рассмотрения.

Общее умонастроение первой половины 17 в., вероятно, точнее всего назвать «исходом Возрождения», временем, когда оптимизм и уверенность Века Елизаветы сменились рефлексией и неопределенностью. Поиск твердых жизненных основ породил прозу, страницы которой относятся к лучшим из написанных на английском языке, и школу т. н. «метафизической» поэзии, чьи лучшие образцы не уступают великим творениям любого другого века.

Многие важнейшие прозаические сочинения эпохи обязаны своим появлением религиозной полемике. Самым ярким примером такого рода, вероятно, является Ареопагитика (1644) - выступление Д. Мильтона в защиту свободы печати, но полемика сообщала остроту всему, что было написано в этом веке. Великая когорта проповедников в английской истории - Д. Донн, Л. Эндрус, Т. Адамс, Дж. Холл и Дж. Тейлор - писали художественно совершенные проповеди. Высочайший литературный уровень присущ интроспективным, изощренно психологическим Молитвам (1624) Донна, исполненной ясности Целительной вере (Religio Medici, 1642) Т. Брауна, утонченно выразительной Святой кончине (1651) Тейлора. Фр. Бэкон, охватив все области знания, подарил миру Приумножение наук (1605) и незавершенный компендиум научного метода Великое восстановление (Magna Instauratio). Анатомия Меланхолии (1621) Р. Бёртона - глубокое и остроумное исследование психологических отклонений, свойственных несовершенной природе человека. Левиафан (1651) Т. Гоббса остается памятником политической философии. Другой важнейший прозаик того периода - Томас Браун; он разделял сомнения своего века, но выковал из них стиль, близкий поэтическому, который содействовал утверждению благородства духа при всей способности человека ошибаться.

Историческая и биографическая проза приобретала более актуальное звучание в таких сочинениях, как История Генриха VII (1622) Бэкона с ее проницательным художественным раскрытием характера; История восстания (1704) графа Кларендона; Церковная история Британии (1655) и Английские знаменитости (1622) эксцентричного просторечивого Т. Фуллера; жизнеописания Донна, Хукера, Херберта, Уоттона и Сандерсона, составленные А. Уолтоном, автором обманчиво незамысловатой идиллии Искусство ужения рыбы (1653).

То был еще и первый великий век английского эссе, интерес к которому оживился в связи с выходом в 1597 Опытов Бэкона; у последнего вскоре появились многочисленные последователи и подражатели, наиболее известны из них Н. Бритон, Дж. Холл, О. Фелтем и А. Каули. Популярностью пользовались и такие краткие формы эссе, как размышления и особенно «характеры», описывающие человеческие типы и свойства. Лучшие их образцы принадлежат Т. Овербери и его последователям, а также Дж. Холлу, автору Натур добродетельных и порочных (1608). По стилю и логике изложения характеры имели определенное сходство с основным поэтическим направлением века - метафизической, или «ученой», поэзией.

В начале 17 в. превалировали три главные поэтические традиции, отражавшие три представления о существе и назначении поэзии: мифотворческое, платоническое, романтическое направления, идущие от Э. Спенсера; классическая сдержанная манера Б. Джонсона; подчеркнуто интеллектуальное начало метафизической поэзии. Было бы, однако, неверно считать, что эти традиции противостояли друг другу; напротив, они взаимодействовали и взаимообогащались в такой степени, что, например, поэзию Дж. Херберта или Э. Марвелла нельзя отнести ни к метафизической, ни к «джонсоновской» школе.

Традиция Спенсера, ставшего голосом великой нравоучительной и героической поэзии Века Елизаветы, оказалась наименее плодотворной в новой, разлаженной действительности 17 в. Крупнейшим спенсерианцем столетия был М. Дрейтон. Его Венок пастушка (1593), Эндимион и Феба (1595) и Элизиум Муз (1630) - красиво исполненные, хотя и вторичные опыты в духе Спенсера. К произведениям второго ряда в том же стиле относятся Охота пастуха (1615) и Прекрасная добродетель (1622) Дж. Уизера, Британские пасторали (1613-1616) У. Брауна, Акриды (1627), Британская идея (1627) и Пурпурный остров (1633) Дж. Флетчера.

Бен Джонсон, великий драматург послешекспировского века, был также и одним из его значительнейших поэтов. Во многих отношениях он выступает первым настоящим классицистом английской литературы, ибо следовал задаче писать стихи в строгом согласии с каноном Горация и Вергилия - сдержанные по интонации, чеканные, простые и выразительные. В смутный и мрачный якобитский период поэзия Джонсона, уравновешенная и, главное, исполненная благородного достоинства, обладала большой нравственной и художественной силой. Самым вдохновенным последователем Джонсона был, вероятно, девонширский сельский священник Р. Херрик, автор Гесперид и Возвышенных строф, появившихся в 1648, за год до казни Карла I, и некоторых наиболее изящных и обманчиво безыскусных образцов эротической поэзии века. Среди выдающихся приверженцев стиля Джонсона были «кавалеры» - т. е. придворные, принявшие в Гражданской войне сторону Карла I. К их числу относятся автор книги Стихи (1640) Т. Кэрью, Р. Лавлейс и Д. Саклинг.

Д. Донн, третий великий поэт столетия, весьма отличался от Джонсона. Начав свой жизненный путь искателем приключений, придворный в последние годы правления Елизаветы, он завершил его достопочтенным настоятелем собора Св. Павла и прославленным проповедником. Донн заимствовал поэтические ритмы из разговорной языка и прибегал к сложным оборотам для драматизации чувств. Ярлык «метафизические поэты», изобретенный С. Джонсоном и лишенный точного значения, все еще сопутствует Донну и его последователям, хотя и вводит в заблуждение, поскольку подразумевает не философское содержание их поэзии, но практику использования «причудливостей», т. е. образов, поражающих соединением внешне несовместимых мыслей и чувств.

К поэтам-метафизикам принадлежали Дж. Херберт, Р. Крэшо, Г. Воэн и Т. Трахерн. Херберт, англиканский священник и автор Храма (1633), был среди них признанным мастером. В его поэзии драматизм и рассудочность Донна сочетаются со сдержанными интонациями и всепроникающей безмятежностью, несомненным наследием Джонсона. Поэзия католика и мистика Крэшо отличается неистовыми, порой неупорядоченными образами, которые нередко балансируют на грани дурного вкуса, но неизменно остается захватывающей и страстной. Воэн, врач по роду занятий, выпустил томик Искрящийся кремень (Silex Scintillans, 1651); его стихи, воссоздающие образы природы и проникнутые глубоким ощущением ее тайн, по мнению некоторых - прообраз романтической поэзии У. Вордсворта. Творчество Трахерна созвучно поэзии Воэна. Марвелл был последним по времени поэтом-метафизиком; в широком спектре его творчества представлены суровая религиозная лирика, политическая сатира и изящная чувственная пастораль. В целом его поэзия была сложной, ироничной, интеллектуальной.

Современниками названных поэтов были трое других, в чьем творчестве наметились признаки поэтического вкуса, воцарившегося в 18 в. Весьма популярный при жизни А. Каули ввел в литературный обиход беспорядочную «пиндарическую» оду. Э. Уоллер, долгое время писавший стихи на случай, преуспел в создании добротных образцов светской поэзии в легком стиле, приводившей читателей в восхищение. Д. Денем оживил интерес к «местной», или топографической, поэзии, описывающей реальные ландшафты.

В период Реставрации были созданы главные книги двух ведущих поэтов эпохи, Д. Мильтона и Д. Драйдена. Различия между ними показательны для широкого разнообразия религиозных, политических и литературных установок на протяжении бурного периода, последовавшего за восстановлением на троне династии Стюартов (1660).

Уже в первом поэтическом сборнике 1646 Мильтон (1608-1674) заявил о себе как крупнейший лирический поэт позднего Возрождения. Его пасторальная элегия Лисиадас и аллегорическая поэма-«маска» Комус - вершинные достижения в жанре. Крайний протестант и сторонник Кромвеля, Мильтон после падения Протектората расстался с надеждой узреть на земле политическое царство Божие и уверовал, что таковое можно утвердить в сердце человеческом. Об этом свидетельствуют три шедевра, которые он создал, обратившись от публицистики революционных лет к поэзии. Потерянный рай (1667-1674) - эпическая поэма не только о первом грехопадении, но и о стремлении человека принять личную обреченность смерти, а также утверждение торжества и могущества человеческого духа, способного по образу Божию творить добро и зло. От рая извне к внутреннему раю в душе - такова эволюция веры Мильтона, как показывают его вторая великая поэма, Возвращенный рай (1671), где искушение Христа сатаной в пустыне становится ключевым символом нравственной концепции Мильтона, и драма Самсон-борец (1671): здесь плененный Самсон, приняв на себя вину и очищенный страданием, обращает поражение в победу. Величие Мильтона трудно переоценить. Соединив могучий нравственный посыл с гениальной щедростью поэтического самовыражения, которое порой ломает границы дидактики, он изменил облик всей последующей английской поэзии.

Мильтон противостоял духу Реставрации, с ее требованием секуляризации, озорным вольнодумством и дворцовым политическим интриганством. Драйден (1631-1700), напротив, был плотью от плоти своего века. Как поэт и литературный критик он отразил и в большой степени определил идеалы равновесия сил, здравомыслия и ответственности перед обществом, которые были столь значимы для периода Реставрации и наступающего столетия.

В литературе этого времени реакция на строгие ограничения пуританского режима ярче всего проявилась в блистательной драматургии периода Реставрации и в лирике второго поколения поэтов-кавалеров. Талантливые дилетанты, такие, как Ч. Седли, граф Дорсет, граф Рочестер и герцог Бекингемский, писали веселые и нередко фривольные песенки, а С. Батлер подверг пуританство злому осмеянию в большой сатирической поэме Гудибрас.

В целом же литература (за исключением драматургии) от Реставрации монархии до восшествия на престол королевы Анны в 1702 пребывала в разительном контрасте с легкостью нравов придворного общества, остроумием и духом веселья в сочинениях его представителей. Именно в это время были созданы великие произведения, воплотившие пуританские ценности. В годы правления Карла II Д. Беньян, ограниченный в деятельности проповедника строгими рамками закона, написал Путь паломника и другие значительные книги. Однако существо периода Реставрации выражала иная литература. Отмеченная духом скептицизма, она равно противостояла и творческому воображению Возрождения, и пуританской отрешенности от всего земного. Канон, более всего отвечающий ее установкам, эта литература нашла в неоклассических «правилах», восторжествовавших в т. н. Классический век, сменивший 17 столетие. Эти «правила» не являлись голыми заимствованиями, они уже были в той или иной степени опробованы в английской литературе, и еще Бен Джонсон подчеркивал ценность дисциплины формы и упорядоченности стиля в классических образцах.

Главная особенность поэзии этого периода - обращение к героическому куплету во всех жанрах, кроме песни. Парные рифмованные строки, написанные ямбическим пентаметром, не были новшеством, но в столетие после Реставрации к ним подходили не так, как во времена Чосера и его преемников. Поэты Реставрации максимально использовали выразительные возможности двустишия, в котором содержание, ритм и рифма логически завершались на последнем слоге второй строки. Такая форма требовала краткости и соразмерности между строками и половинками строк, и поэтам нравилось этого добиваться. Драйден заявлял, что искусство героического куплета для него воплощает поэзия Уоллера и Денема: первая - гармонией, вторая - силой стиха. Драйден и сам был великолепным мастером героического куплета.

Единственным новшеством в области поэтической формы стала псевдо-пиндарическая, или беспорядочная, ода, которую ввел Каули, стремившийся писать в духе Пиндара, не копируя, однако, деления оды на строфу, антистрофу и эпод. В результате возникла ода нового типа, в которой каждая строфа имела свой размер и допускался большой разброс в длине строк и рифмовке. Драйден использовал эту форму в Послании Госпоже Анне Киллигру и Пиршестве Александра, и с тех пор она бытует в английской поэзии.

По содержанию поэзия Реставрации отличалась от поэзии предыдущих периодов. Для любовных песен, какие писали кавалеры или вставляли в свои пьесы Драйден и Афра Бен, показательны умелое сокрытие истинных чувств и нарочитая искусственность. Легкие стихи чаще всего принимали форму утонченного комплимента или острой эпиграммы, хотя довести эти изысканные жанры до совершенства предстояло Прайору и его современникам по Классическому веку. Источником поэтического вдохновения служили события общественной жизни. Драйден написал поэмы в духе Вергилия о войне с Голландией и лондонском пожаре. Будучи поэтом-лауреатом, он приветствовал в стихах возвращение герцога из Шотландии и рождение венценосного наследника. Уоллер описал Сент-Джеймсский парк после реконструкции, а Каули воспел новоучрежденное Королевское общество.

Однако современные авторам события и лица не всегда вызывали хвалу. Еще более характерной для века была порожденная им блестящая сатира. В пику славословиям Каули Батлер высмеял Королевское общество в Слоне на Луне. Своеобразие сатиры Реставрации в том, что она направлена не против пороков как таковых, а против конкретных людей или политических партий. Даже в тех случаях, когда она касается религиозной полемики, критика обычно имеет политическую подоплеку, как в Гудибрасе Батлера или Сатире на иезуитов Д. Олдема. Среди сатириков эпохи первое место занимает Драйден. В Авессаломе и Ахитофеле он, не опускаясь до ругани, облил презрением вождей партии вигов; в Награде высмеял А. Шефтсбери, а в Маке Флекноу - поэта-вига Т. Шадуэлла.

Большое внимание уделялось поэтическому переводу, которым занимались и ведущие, и третьеразрядные поэты. Пальма первенства и в этой области принадлежит Драйдену, который переводил Овидия, Феокрита, Лукреция, Горация, Ювенала, Персия, Гомера, Вергилия, а также Чосера и Боккаччо. При всех различиях в стиле и методе перевода ощущалась общая тенденция к вольной трактовке оригинала, как в переложении Драйденом Двадцать девятой оды из третьей книги Горация, где есть отсылки к личностям и событиям Англии 17 в.

Развитие прозы шло в том же русле, что и развитие поэзии. Отталкиваясь от индивидуализма и стилевых красот, она выработала свой канон: ясность, внятность, непосредственность, плавное движение умеренно длинной фразы. Перестав служить для авторов эмоциональной разрядкой, проза стала совершенным средством изложения научных фактов и рациональных взглядов. Главными инициаторами обновления прозы обычно называют Драйдена, Каули, Д. Тиллотсона, Т. Спрата, У. Темпла и маркиза Галифакса, но не следует забывать о том, что в этом участвовал и гениальный самоучка Беньян, ибо сплав разговорной речи и библейского стиля в его сочинениях стал достоянием хотя и не такого рафинированного, но гораздо более широкого круга читателей.

Английский роман еще не родился; художественная проза, кроме Пути паломника, была представлена лишь переводами французских галантных романов и подражаниями в этом жанре Афры Бен. Эссе еще не обрело привычные формы, хотя Галифакс, Темпл и прежде всего Каули в очерке О себе и ряде других двигались к этому. Одно из сочинений периода Реставрации, которое и сегодня читается с большим интересом, не предназначалось для печати и увидело свет через полтора столетия после своего завершения. Это Дневник С. Пипса, куда он, ничего не утаивая, заносил события личной и общественной жизни с 1660 по 1669. Что касается мемуаров, то больше, чем в 17 в., их в Англии еще не писали. Самыми значительными были История восстания графа Кларендона и История моего времени Г. Бернета. По-прежнему привлекают внимание немногие политические очерки вроде Натуры приспособленца, принадлежащего перу Галифакса, при том что произведения этого жанра обычно недолговечны.

Рационализм Декарта и материализм Гоббса все еще владели умами, но век выдвинул собственного философа, которому предстояло повлиять на английскую мысль куда существеннее. Опыт о человеческом разуме Дж. Локка положил начало современной психологии, а выводы философа о том, что врожденных идей не существует и все человеческое знание проистекает только из опыта, оказали сильнейшее воздействие на все области теоретической мысли. Его сочинение Разумность христианства способствовало развитию деизма как формы религии, а Два трактата о государственном правлении на протяжении века обеспечивали либеральным политическим движениям теоретическую основу. Открытия И. Ньютона в оптике, математике, физике и астрономии следовали с постоянством научных законов и породили концепцию «вселенского механизма».

Литературная критика достигла расцвета в работах Драйдена; впрочем, на этом поприще выступали немногие. Темпл опубликовал эссе О поэзии и О древней и новой учености, которые вызвали отповедь Р. Бентли, с чего началась т. н. «Битва книг». Т. Раймер осуждал драматургию елизаветинцев, Дж. Кольер нападал на театр Реставрации. На фоне их сочинений эссе Драйдена выделяются как превосходная критика и отличная проза. Его критические выступления большей частью имели форму непринужденных предисловий к собственным книгам. Он не пытается конструировать схемы и не позволяет «правилам» сковывать здравый смысл. Его трезвые суждения изложены стилем одновременно простым и возвышенным, сдержанным и впечатляющим. Эссе Драйдена лучше всего помогают понять характер этого человека, ставшего олицетворением литературы периода Реставрации.

В годы правления королевы Анны (1702-1714) в литературу пришла когорта блестящих писателей. Опубликовав в 1704 Сказку бочки и Битву книг, Дж. Свифт снискал славу превосходного стилиста и сатирика. В 1709 вышли Пасторали А. Попа, за которыми последовали Опыт о критике (1711) и Похищение локона (1714). Доктор Д. Арбетнот, близкий друг Свифта и Попа, в 1712 выпустил в свет сатиру История Джона Буля. В 1713 Д. Гей издал Сельские удовольствия, а через год - Пастушескую неделю, бесподобную пародию на пасторальную поэзию в духе Пастушеского календаря Спенсера. С 1 марта 1711 по 6 декабря 1712 выходил влиятельный журнал «Зритель», публиковавший эссе, совместное детище Дж. Аддисона и его друга Р. Стила.

Период, когда эти близкие по духу писатели царили в английской литературе, принято называть Классическим веком. Годы правления римского императора Августа считаются эпохой высшего расцвета Древнего Рима, временем твердого порядка и всеобщего мира. В Англии наблюдалась похожая картина. После казни Карла I и крайностей Реставрации все страстно мечтали о порядке и нормальной жизни. Писателям этой эпохи нравилось думать, будто их приход положил начало английскому варианту века Августа. Они считали своим призванием подарить английской литературе нечто подобное изысканно точному слову и безмятежности духа Вергилия, естественному изяществу и отточенному слогу Горация. На этот, как, впрочем, и на более поздние периоды английской литературы, падает тень Мильтона: из лучших материалов «Зрителя» - серия критических эссе Аддисона о Потерянном рае, а ироикомическая поэма Попа Похищение локона многими образами и эпизодами обязана эпической поэме Мильтона. Однако авторы Классического века, «августинцы», предпочитали большому миру вселенной малый мир гостиной и библиотеки и задавались вопросом, можно ли навести порядок в микрокосме человеческого общежития. Одержимые мечтой о разумно устроенной жизни, они в то же время были величайшими сатириками в истории английской литературы, ибо развитая цивилизация предполагает наличие сатиры как орудия искоренения в обществе крайностей, грубости и глупости.

В творчестве Попа представлен типичный для этого века способ стихосложения - рифмованный куплет, тщательная лексическая и грамматическая соразмерность между частями стиха и обостренное чувство каждого отдельного куплета как основной смысловой поэтической единицы. Принципы, на которые этот способ опирался, именуются классицизмом. Таких принципов два. Первый: искусство прежде всего подражает натуре, поэтому оно тем совершеннее, чем правдивее и точнее это делает. Под «натурой» разумеются не столько пейзажи и ландшафты, сколько человеческая природа, особенно взаимоотношения людей в обществе. Второй основополагающий принцип классицизма вытекает из первого. Поскольку искусство - подражание натуре, то твердые, разумно обоснованные и непреложные правила должны действовать применительно не только к самой натуре, но и к подражаниям ей. Поэту надлежит овладеть этими правилами и неуклонно им следовать, дабы избегать в творчестве крайностей и нелепостей. Вот почему английские классицисты ставили здравый смысл превыше всего. Приверженные порядку и здравомыслию, они испытывали смертельный ужас перед безумием и старческим маразмом, которые в их глазах были угрозой всему, что возведено человеком. В главных сатирических памфлетах Свифта, например, повествователи-рассказчики изначально безумны и поэтому вызывают не смех, но страх.

Дух поэзии Классического века воплощает А. Поп (1688-1744). Сюжет его самого совершенного творения, Похищения локона, построен на заурядной, хотя и дерзкой проделке светского щеголя. Однако автор, изображая замкнутый легкомысленный мирок, ставит серьезные проблемы правды и лжи, лицемерия и морали, видимости и истины. Сознательное самоограничение в выборе тем, жесткая нравственная позиция и высочайшее мастерство ставят Попа в ряд великих английских поэтов.

Близкий друг Попа Д. Гей (1685-1732) дает в написанных отточенным героическим куплетом Пустяках (1716) забавные зарисовки уличной жизни Лондона. Место действия его неотразимо смешной драмы в стихах Опера нищего (1728) - тюрьма Ньюгет, а ее «герой» - король преступников Макхит. Дж. Томсон (1700-1748) выступил новатором в том смысле, что выбрал для «подражания» природу, а не человеческую натуру. В большой поэме Времена года (1726-1730), написанной белым стихом, он с точностью художника-пейзажиста воспроизвел ее изменения на протяжении двенадцати месяцев. Его пылкая любовь к природе способствовала расцвету пейзажной или воссоздающей «местные ландшафты» поэзии Века Джонсона, а в конечном итоге - великой поэзии романтизма.

Начало 18 в. особо примечательно сочинениями в прозе. Аддисон и Стил довели до совершенства жанр эссе. В «Болтуне» (1709-1711) и его более знаменитом преемнике, «Зрителе» (1711-1712, 1714), они с мягким юмором и беззлобной сатирой живописуют проявления в повседневной жизни свойственных человеку чудачеств. Их эссе неизменно выдержаны в интонациях спокойной, вежливой, благожелательной беседы. Свифт, напротив, не боится быть грубым, если добивается этим желаемого эффекта. Его проза - продукт живого ума и обостренного нравственного чувства. Если Аддисон, добрый «Мистер Зритель», мягко высмеивает чудачества, то Свифт обнажает изначальную порочность человеческой натуры; его мировосприятие трагично в самой своей основе.

Классический век стал свидетелем возникновения новой литературной формы - английского романа, ведущего жанра современности. Этому предшествовало длительное развитие английской прозы от Лили и Нэша до Свифта и совершенствование ее стиля, с тем чтобы она могла стать средством анализа личности. Унаследованный от 17 в. жанр галантного и авантюрного романа Дефо, Ричардсон и Филдинг преобразовали в английский роман - аналитичный, «реалистический», с личностью как главным объектом изображения.

Лондонский купец и плодовитый журналист Д. Дефо (1660-1731) написал Робинзона Крузо (1719) - первую на английском выдающуюся притчу-роман о человеке и его мире. Утверждение Дефо, что Робинзон Крузо не плод вымысла, а якобы «найденный» дневник или воспоминания, согласуется как с его опытом журналиста и преклонением перед «фактами», так и с настроениями здравомыслящих читателей из среднего класса, изголодавшихся по сведениям о мире, границы которого раздвигались все шире. Огромный успех Робинзона Крузо подвигнул Дефо на роман о пирате Капитан Синглтон (1720) и сенсационное, хотя вполне достоверное жизнеописание лондонской преступницы Молль Флендерс (1722). Главные персонажи Дефо, люди, вынужденные пытать судьбу в неблагоприятных обстоятельствах искать свое место во враждебном мире, подсказали тип героя романистам последующих столетий.

Первый роман С. Ричардсона (1698-1761) Памела, или Вознагражденная добродетель (1740) создавался, в отличие от книг Дефо, не для развлечения читателя и расширения его кругозора, но ради нравственного просвещения. В этом эпистолярном романе говорится о том, как Памела Эндрус, бедная, но добродетельная служанка в доме состоятельного лорда Б., противится упорным домогательствам хозяина, и он в конце концов духовно перерождается и берет ее в жены. Мораль истории малопривлекательна - расчет и выгода, но самораскрытие действующих лиц, психологическая драма Памелы и утонченный стиль Ричардсона в совокупности дали шедевр раннего романа. Опыты с эпистолярной формой Ричардсон продолжил в романах Кларисса (1747) и Сэр Чарлз Грандисон (1753).

Г. Филдинг (1707-1754) был во многих отношениях полной противоположностью Ричардсона. Несовместимость их характеров подтолкнула Филдинга написать Джозефа Эндруса (1742), бурлескную пародию на Памелу. Роман Том Джонс (1749) - комический шедевр о злоключениях найденыша, который, пытаясь пробиться во враждебном мире и действуя из лучших побуждений, вечно попадает впросак. Обе книги свидетельствуют о терпимости и гуманизме Филдинга, склонного прощать несовершенства человеческой природы. Его проницательная сатира на извечные общественные пороки была мягче, чем у Попа и Свифта. Завершив свой творческий путь к середине столетия, Дефо, Ричардсон и Филдинг передали разработанную ими форму романа авторам, пришедшим им на смену.

Литературные эпохи редко носят имена литературных критиков. Критика уже по определению вторична по отношению к художественному творчеству. С. Джонсон (1709-1784) в этом плане является исключением. Личность и интеллектуальная мощь Джонсона осеняют вторую половину 18 в. в исторической перспективе точно так же, как сам он при жизни царил в литературных кругах. Он исповедовал взгляды среднего класса, был консерватором и моралистом, высоко ставил здравый смысл и элементарную порядочность; любил Ричардсона и порицал остроумного аристократичного Филдинга. Джонсона именовали по-разному, чаще всего - «литературным диктатором» Лондона. Свой огромный непререкаемый авторитет он большей частью использовал на то, чтобы незадолго до революционного переворота в общественной мысли и поэзии, получившего название Романтического движения, еще раз, окончательно и бесповоротно, утвердить в литературе догматы классицизма.

Новые веяния, однако, уже давали о себе знать, особенно в поэзии. Хотя в стихосложении все еще главенствовал завершенный куплет, а многие условности Классического века, например искусственные эпитеты и олицетворения, по-прежнему были в ходу, поэты начали экспериментировать в других, более свободных и выразительных стихотворных формах. Дж. Томсон в Замке безделья (1748) и Дж. Битти в Менестреле (1771-1774) обратились к спенсеровой строфе. У. Коллинз, У. Купер и Р. Бёрнс придали стихотворной стопе гибкость, несвойственную Классическому веку. В ту переходную эпоху, быть может, лишь поэзия самого Джонсона, особенно Тщета человеческих желаний (1749), являла великолепный образец устоявшегося канонического куплета Классического века.

В поэзии Века Джонсона начало вызревать осознание того, что непосредственные сиюминутные переживания поэта - уже готовая поэтическая тема. Отчасти под влиянием Мильтона, отчасти благодаря литературным теориям «возвышенного» поэзия двигалась к «предромантическому» этапу. Согласно концепции «возвышенной» поэзии, особенно в том виде, как она изложена Д. Бейли в Опыте о возвышенном (1747) и Э. Бёрком в сочинении О возвышенном и прекрасном (1757), сила поэзии возрастает по мере приближения ее темы к пределам, за которыми начинается непознаваемое и невообразимое. Высокая печаль, нередко навеянная мыслями, приходящими на погосте, определяет интонацию Ночных дум (1742-1745) Э. Юнга, Могилы (1743) Р. Блэра и Элегии на сельском кладбище (1751) Грея, возможно, самого знаменитого поэтического произведения этого периода. Пейзажная поэзия по-прежнему процветала, однако, как показывает Ода вечеру Коллинза, классическим, разбитым по плану садам Попа новые поэты предпочли естественные, «непричесанные» сельские ландшафты.

Соблазн экспериментирования и свойственная времени обостренность восприятия парадоксальным образом пробудили во многих авторах интерес к прошлому. В начале века принялись собирать и сочинять баллады. В 1765 епископ Т. Перси выпустил Памятники старинной английской поэзии, первое основательное и научно подготовленное собрание баллад. Грей и прежде всего его поэма Бард способствовали росту интереса к скандинавским легендам и «возвышенной» древней поэзии. Имели место две поэтические мистификации: их авторы умело сымитировали древние поэтические тексты. В 1777 Т. Чаттертон опубликовал «раулианские» стихи, в 1760-1763 Дж. Макферсон - свой «перевод» поэм древнего барда Оссиана. Исполненные глубокой меланхолии, поэмы оказали сильное влияние на многих, в частности на Блейка и Колриджа.

Наконец, в поэзии конца 18 в. усиливается гуманистическое начало, звучит сострадание к простому человеку: Покинутая деревня О. Голдсмита, произведения Купера, Крабба и Бёрнса. Этот гуманизм был еще одним проявлением культа «естественного» и результатом роста демократических симпатий к той части населения, которая ранее фигурировала в литературе лишь в качестве комических персонажей.

Джонсон, разумеется, сам был первым прозаиком эпохи, носящей его имя. Будучи ее лучшим писателем, он в придачу стал и лучшим объектом для описания. Друг Джонсона до самой его смерти Дж. Босуэлл создал Жизнь Джонсона (1791), самую полную и авторитетную из всех английских биографий, подняв биографический жанр на уровень высочайшего искусства.

Не считая Жизни Джонсона, наиболее весомая проза периода представлена преимущественно романом. Опираясь на заложенные Дефо, Ричардсоном и Филдингом традиции, писатели основательно поработали над формой повествования, так что она нередко выглядит гораздо «современней», чем во многих романах 19 в. Т. Смоллетт (1721-1771) развил жанр плутовского романа. Его Родерик Рэндом (1748) и Перегрин Пикль (1751), с их разорванной эпизодической композицией и подспудным духом грубой напористой жизненной силы, - образцовые комические романы, где с юмором описаны приключения в открытом море.

Л. Стерн (1713-1768) отказался от «реализма» предшественников ради реальности иного порядка - воссоздания работы вспоминающего и размышляющего ума. В его шедевре Тристрам Шенди (1759-1767) форма комического повествования скрадывает глубокую психологическую проблему. Пытаясь поведать историю своей жизни, Шенди обнаруживает, что одни воспоминания вызывают по ассоциации другие картины и события, так что «форму» роману задает не жизнь, а разум, который стремится привнести в жизнь некую упорядоченность. Манеру Стерна можно сопоставить с методом «потока сознания» в современной художественной литературе.

Сентиментальности и самораскрытию персонажей у Ричардсона обязан своим появлением «чувствительный» роман типа Человека чувства (1771) Г. Макензи. Социально-психологический реализм Филдинга нашел продолжение в романах Фанни Берни и Векфильдском священнике (1766) Голдсмита. Возник и новый жанр - т. н. «готический» роман, свидетельствующий о тяге его авторов к изображению сверхреального и даже сверхъестественного в жизни. Поэтика «готического» романа, с его мелодраматизмом, мрачной атмосферой, призраками и чудовищами, была разработана Х. Уолполом в Замке Отранто (1765). Сочинения его последователей стали таким же «предромантическим» явлением в прозе, как творчество Грея, Коллинза и Бёрнса - в поэзии. В готическом ключе написаны Ватек (1786) У. Бекфорда, Удольфские тайны (1794) Анны Радклиф и Амбросио, или Монах (1795) М. Г. Льюиса, самый, вероятно, патологически жуткий образец жанра, запоздалым и полностью «романтическим» всплеском которого был Франкенштейн (1818) Мэри Шелли и который существенно повлиял на писателей-романтиков.

Время английского романтизма справедливо обозначается как «движение», а не «век»: важнейшие сочинения его представителей увидели свет в 26-летний промежуток от 1798 (выход Лирических баллад Вордсворта и Колриджа) по 1824 (год смерти лорда Байрона). Но эти 26 лет были одними из самых плодотворных в английской литературе, и сравнить их можно разве что с 26 годами от издания Тамерлана (1590) Марло до смерти Шекспира (1616).

Демократизм Бёрнса и Голдсмита, «возвышенная» чувствительность Грея и Коллинза и психологизм Стерна способствовали возникновению нового представления о поэте как об обычном человеке, но - наделенном вдохновением. Романтики были революционерами не только в поэзии, но и в политике. Блейк воспринял революции во Франции и Северной Америке как зарю новой свободы над всей Европой; Вордсворт и Колридж тоже приветствовали Великую французскую революцию - тем горше было их разочарование, когда она переродилась в новый вид политических репрессий; Шелли и Байрон, последние поэты Романтического движения, считали себя революционерами в той же мере, что и поэтами.

Первым великим поэтом Романтического движения был У. Блейк (1757-1827). Личность примечательно самобытная, убежденный визионер, Блейк, судя по всему, не был известен ведущим поэтам романтизма, хотя созданное им на удивление близко творчеству Вордсворта, Шелли и Китса. В Песнях неведения (1789) и Песнях познания (1794), обратившись к обманчиво простому, «детскому» стилю письма, он с едкой иронией обрушился на институт церкви, политическую и экономическую систему эксплуатации. Таким образом, в основу Песен был заложен праведный гнев против формальной ограниченности выдвинутых 18 в. понятий «разумности» и «порядка». В т. н. «пророческих книгах», прежде всего в трех великих пророчествах - Четыре Зоона (незаверш.), Мильтон (1808) и Иерусалим (1820) - Блейк с поразительной силой и оригинальностью попытался представить личность человека, освобожденного от гнета политических, интеллектуальных и сексуальных ограничений, которые он сам на себя налагает.

У. Вордсворт (1770-1850) и С. Т. Колридж (1772-1834) возвестили о романтической революции в поэзии, выпустив в 1798 Лирические баллады. Принцип, одушевлявший их творчество, один критик, следуя за Карлейлем, позже назвал «сверхъестественностью естественного». Колридж стремился представить сверхъестественное, потустороннее в реальном поэтическом и жизненном контексте, тогда как для Вордсворта таинственное и сверхъестественное суть неотъемлемая часть обычного существования. В Сказании о Старом Мореходе, впервые опубликованном в Балладах, Колридж обращается к форме старинной баллады, чтобы раскрыть переживания человека, осознавшего, что в природе все священно. Среди стихотворений Вордсворта - один из шедевров, Строки, написанные на расстоянии нескольких миль от Тинтернского аббатства, поэтическое размышление о беге времени и утрате юношеской восприимчивости тех лет, когда поэт ощущал себя ближе к природе и проникающему ее духу.

Лирические баллады имели мгновенный и ошеломляющий успех, но после этого сборника Колридж и Вордсворт пошли каждый своим путем. Колридж, тяжело переживавший привычку к опиуму и свой неудачный брак, ощущал упадок творческих сил. Он создал несколько великих стихотворений и много первоклассных, но в них постепенно возобладали темы утраты творческого воображения и страха перед всеподчиняющим поэтическим гением. К 1820-м годам Колридж почти полностью отказался от поэзии и занялся литературной критикой и богословием. В Biographia Literaria он оставил бесценные воспоминания о первых славных днях Романтического движения; здесь он дал и свое определение поэтического воображения как «объединяющего», или «образующего единство из множества» - возможно, самую важную литературную концепцию, выдвинутую романтизмом. Для Вордсворта Лирические баллады открыли десятилетие небывалого творческого подъема, завершившееся выпуском Стихотворений в двух томах (1807). В эти годы он написал такие шедевры, как Решимость и независимость, Майкл, Один, как облак, я бродил и ода Намеки бессмертия по воспоминаниям раннего детства. Тогда же он начал работу над великолепной автобиографией в стихах Прелюдия, опубликованной посмертно в 1850.

Созданное П. Б. Шелли (1792-1822) за его трагически короткую жизнь относится к лучшим страницам романтической поэзии. Его политические взгляды отличались крайней революционностью, он до конца дней оставался убежденным атеистом. Он был близок Блейку в том, что считал мир природы в лучшем случае покровом, в худшем - иллюзией, а единственное божество мироздания видел в сознании человека, которое постоянно стремится найти упорядоченность в окружающем мире. Задаваясь в Гимне Интеллектуальной Красоте вопросом, откуда берется надежда на бессмертие, Шелли отвечает, что приходит она не извне, от богов или демонов, ее рождает «интеллектуальная» красота, которую сознание человека силой логики и воображения привносит в материальный мир. Всю поэзию Шелли вдохновляют поиски идеальной красоты и порядка, но идеал так и остается неуловимым. В эпической драме Освобожденный Прометей (1819) Шелли в духе Блейка прослеживает освобождение человека от оков иллюзий, в то же время не проясняя, является ли такое освобождение окончательным или всего лишь очередным звеном в цепи революционных преобразований. В Оде Западному Ветру он предчувствует близящееся восстание против тирании и его приветствует, однако поэта страшат разрушения, неизбежно этому сопутствующие. В трех великих последних поэмах - Эпипсихидион (1821), Адонаис (1821) и Торжество жизни (1822, незаверш.) - его поэтическая мысль, бьющаяся в тисках парадоксов и противоречий, быть может, достигает наивысшего для 19 в. накала. Верующий без бога и оптимист без надежды, Шелли - один из самых трудных, но и «современных» поэтов Романтического движения.

Адонаис Шелли - еще и элегия памяти Д. Китса (1795-1821). Сын лондонского конюха, учившийся на врача, Китс утвердил свой поэтический гений вопреки тяжелейшим житейским обстоятельствам. Его роман в стихах Эндимион (1818) был разруган ведущими критиками того времени; он дважды приступал к эпической поэме о борьбе богов и титанов - Гиперион, затем Падение Гипериона, - но оставил ее незаконченной. Помимо гениальных фрагментов этих великих творений, Китс написал две великолепные небольшие поэмы, Ламию и Канун Св. Агнесы, и, вероятно, самые великие оды во всей английской литературе - Оду к Психее, Оду Праздности, Оду Соловью, Оду греческой вазе, Оду Меланхолии и К Осени. Романтический импульс Китса находил выражение в эстетической завороженности сознания перед творением прекрасного, в устойчивом равновесии чувств, которому он дал знаменитое определение «отрицательной способности». Эта способность не противиться, не думать, но просто воспринимать трудную красоту и отчаяние человеческой жизни воплощена и в его сонетах, возможно, самых значительных после шекспировских.

Последним выдающимся поэтом-романтиком был Дж. Байрон (1788-1824). Он не раз и в разное время подчеркивал, что Романтическое движение представляется ему нелепым и непомерно раздутым; для него эталоном совершенства были соразмерность и упорядоченность поэзии Попа и Классического века. Во многих отношениях Байрон был самым сложным, спорным и, безусловно, самым знаменитым из поэтов-романтиков. Вышедшая в 1812 меланхолическая поэма о странствиях Паломничество Чайльд Гарольда в одночасье прославила Байрона. Огромную популярность имел и цикл приключенческих поэм, написанных в последующие четыре года, в т. ч. Гяур, Корсар и Лара. В 1816 суд принял решение о раздельном проживании Байрона и его жены, и поэт отбыл в Европу. С этого времени в его поэзии все чаще возникает новая, более мрачная и горькая интонация. Эта горечь направлена как против Англии, так и против восторженно-оптимистической идеологии романтизма. В изгнании Байрон написал две последние песни Чайльд Гарольда, которые значительно сильнее и безысходнее двух первых, и начал свою главную книгу, роман в стихах Дон Жуан (1819-1824) - хаотичную сатиру на романтическое воображение. Герой романа постоянно попадает в положения, которые больно бьют по его страстным романтическим упованиям и заставляют трезво взглянуть на вещи. Новейшие критики обнаруживают в Дон Жуане элементы, предвосхищающие некоторые современные явления, в частности философию и литературу экзистенциализма. Значение, которое Байрон, поэт и неординарная загадочная личность, оказал на писателей последующих эпох, трудно переоценить.

Романтическое движение получило название по своим поэтам, однако и его проза тоже имела свои достижения. Ли Хант и Ч. Лэм, друзья Вордсворта и Колриджа, разработали форму субъективного эссе, отказавшись от менторского тона и глубокомысленной рассудительности в стиле доктора Джонсона ради более личной, нередко подчеркнуто субъективной манеры письма. Их целью было не столько изложить свою точку зрения, сколько смягчить и облагородить восприятие и чувства читателя. У. Хэзлитт (1778-1830) ставил перед собой задачи посложнее и как мыслитель и стилист был фигурой более значительной - самым влиятельным после Колриджа критиком в Романтическом движении. Концепция Хэзлитта об «ответном воображении» - способности сознания через постижение литературного произведения проникнуться чувствами художника-творца - выразила дух времени и оказала заметное воздействие на теоретиков литературы в Викторианскую эпоху.

Теоретические публикации Хэзлитта во многом дополняются Дневниками (1896, 1904) Дороти Вордсворт, сестры поэта. Их мудрость и изящество стиля свидетельствуют еще об одном важном качестве прозы романтиков. По мере того как выходящая в свет романтическая поэзия все более тесно соотносилась с природой личного опыта, к последнему начали проявлять весьма серьезный интерес, чего ранее не наблюдалось. Это одна из причин, по которой письма великих поэтов-романтиков пребывают в такой тесной связи с их творчеством, какой литература еще не знала. Письма Вордсворта, Колриджа, Шелли и Байрона обладают ценностью не только в биографическом плане, но и как художественные произведения, а письма Китса, отмеченные глубокой творческой мыслью и человечностью, относятся к величайшим памятникам жанра в английской литературе.

В годы Романтического движения роман продолжал развиваться по своим законам в творчестве трех крупнейших и влиятельных его мастеров. С именем Джейн Остен (1775-1817) связано возникновение в английской литературе «романа нравов». Высмеяв в своей первой книге Нортенгерское аббатство готический роман и культ возвышенного, она обратилась к тонкому исследованию бессердечия и жестокости, порождаемых в благородной среде различиями в общественном и экономическом положении людей: романы Чувство и чувствительность (1811), Гордость и предубеждение (1813), Мэнсфилд-парк (1814), Эмма (1816) и Доводы рассудка, опубликованные посмертно вместе с Нортенгерским аббатством в 1818.

В. Скотту (1771-1832), чья повествовательная поэзия имела в то время значительное влияние, сейчас придается больше значения как романисту. В своих романах, прежде всего «уэверлеевского цикла», он придал жанру новое историческое измерение, разворачивая сюжеты и раскрывая характеры действующих лиц на широком историко-политическом фоне. Друг Шелли Т. Л. Пикок (1785-1866) писал романы-диалоги - Аббатство кошмаров (1818), Замок Кротчет (1831) и другие; его персонажи, откровенно списанные с великих людей эпохи, например с Колриджа и Вордсворта, ведут долгие беседы, исполненные остроумия и незлой сатиры.

Таким образом, роман на протяжении Романтического движения сохранил жизнеспособность как жанр и, что важнее, обогатил арсенал своих изобразительных средств новыми приемами и подходами - в преддверии Викторианской эпохи, великого века английской художественной литературы.

Виктория I вступила на престол в 1837 и правила до самой смерти в 1901. По продолжительности с ее царствованием во всей истории Англии можно сопоставить лишь правление Елизаветы I (1558-1603). Подобно последней, Виктория дала свое имя не только политической, но и литературной эпохе. Викторианская эпоха тоже была веком энергичной экспансии, имперских амбиций и глубокой веры в будущее Англии и всего человечества. Тон эпохе задала «Великая выставка» 1851 в Лондоне, блистательная экспозиция, призванная продемонстрировать превосходство Англии в научной, общественной и технической областях. Викторианцы предвосхитили ряд проблем, считающихся сугубо современными, больше того, основательно их осмыслили. Они первыми из англичан задумались над промышленной революцией и ее возможными последствиями для культуры и общества. Романтики возмущались вопиюще несправедливым распределением дохода не по труду и выступали с пророчествами о творческой и политической революции. Викторианцы воспринимали такое распределение как очевидный, хотя и малоприятный факт, который надлежало устранить не поэтическим визионерством, но кропотливой повседневной благотворительной деятельностью в конкретных условиях современной им Англии.

Так называемый «новый гуманизм» ведет начало с 1842, когда лорд Эшли представил доклад о чудовищном положении горнорабочих, который опроверг оптимизм Т. Б. Маколея и других вигов и разрушил атмосферу общественного самодовольства. Литераторы одними из первых потребовали реформ. Т. Гуд написал Песню о рубашке, Элизабет Барретт-Браунинг тронула сердца стихотворением Плач детей. Романисты, включая Диккенса, еще настоятельней призывали к переменам в обществе. Б. Дизраэли подчеркнул чудовищные социальные контрасты викторианской Англии, дав своему роману Сивилла (1845) подзаголовок «Две нации», имея в виду богатых и бедных. Элизабет Гаскелл описала в Мэри Бартон (1848) страшные экономические последствия политических столкновений в ее родном Манчестере. Ч. Кингсли в Дрожжах (1848) показал лишения сельского труженика и призвал Англию к моральному возрождению. Их общественные устремления разделяли и другие видные романисты, например Ч. Рид, Шарлотта Бронте и У. Коллинз.

То был великий век английского романа, когда он стал нравственным и художественным голосом всей нации, чего, вероятно, не случалось ни до, ни после. Обычно печатавшиеся частями в ежемесячниках и лишь затем выходившие в виде книг, романы этой эпохи были плодом взаимопонимания между автором и читателем, что неизмеримо расширяло границы жанра и его популярность. Рассказчик и его аудитория доверяли друг другу и были готовы согласиться в том, что, несмотря на все жизненные невзгоды, человек по природе добр и заслуживает счастья.

Ч. Диккенс (1812-1870) был, несомненно, самым любимым, известным и во многих отношениях великим викторианским романистом. Его первый роман Посмертные записки Пиквикского клуба (1836-1837), неотразимо смешная мягкая сатира, имел ошеломляющий успех. В последующих романах, таких, как Оливер Твист (1837-1839), Домби и сын (1846-1848) и Дэвид Копперфилд (1849-1850), Диккенс создал панораму английского общества, прежде всего его низших и средних классов, и показал это общество с полнотой, пожалуй, беспрецедентной во всей истории английского романа. Диккенс был прекрасно осведомлен о мерзостях эпохи и об отвратительной нищете, на которую были обречены многие его соотечественники, и тем не менее его книги одушевляет вера в милосердие, питающая надежду на конечное устранение социальных зол благодаря врожденному доброму началу человека. Однако после Дэвида Копперфилда, романа подчеркнуто автобиографического, характер творчества Диккенса резко меняется. Холодный дом (1852-1853) - обстоятельный анализ мучительного для его участников затянувшегося процесса в Канцлерском суде по делу о наследстве. Кроме того, это еще и трезвый взгляд на лицемерие и всевластье бюрократизма, разъедающего общество. Символика описаний поднимает роман до уровня великой поэзии, а данная на первой странице картина большого города как современного ада остается непревзойденной. Аналогичный взгляд на общество, лишь слегка смягченный появлением симпатичных персонажей и изображением милосердных деяний, присущ Крошке Доррит (1855-1857), Повести о двух городах (1859), Большим ожиданиям (1860-1861) и последнему завершенному роману Наш общий друг (1864-1865).

У. М. Теккерей (1811-1863) писал романы в ином ключе. Под его пером общество, несмотря на внешний реализм изображения, выглядело много смешней, и это была его программная установка. Шедевр Теккерея Ярмарка тщеславия (1847-1848) назван по имени города из Пути паломника Беньяна - там терпят и поощряют всевозможные грехи человека. Однако Теккерей трактует различные формы надругательства общества над человеком не как греховные, но как вызванные самоубийственной в конечном итоге глупостью. Из всех викторианских романистов, вероятно, один лишь Э. Троллоп (1815-1882) был в ладу со своим веком и разделял его основополагающие воззрения. Самое значительное его достижение - цикл романов о вымышленном графстве Барсетшир и его обитателях. Важнейшие книги цикла - Опекун (1855), Барчестерские башни (1857) и Последняя хроника Барсета (1866-1867).

С детства познавшие болезни, безысходность и безнадежность, жившие на севере Англии в доме среди унылых заболоченных пустошей, три сестры Бронте - Шарлотта (1816-1855), Эмили (1818-1848) и Энн (1820-1849) - бежали от реальности в мир совместно творимых вымыслов, что едва ли располагало к созданию великих романов. Тем не менее на протяжении 1847 увидели свет три их выдающихся книги. Роман Шарлотты Бронте Джейн Эйр вышел первым и сразу завоевал читателей. История гувернантки Джейн и ее нанимателя, личности таинственной, байронической, привнесла в реалистическую викторианскую прозу элемент сверхъестественного в духе готического романа и романтических традиций. В Грозовом перевале Эмили Бронте главного героя Хитклифа терзают муки заведомо обреченной любви к Кэти. Это один из самых великих, загадочных и безжалостных романов о любви на английском языке. Энн Бронте уступала сестрам в искусстве повествования, но в ее романе Агнес Грей сквозь сгущенную романтическую атмосферу проступают нежность и умиротворение, неведомые Шарлотте и Эмили.

Творчество Мэри Энн Эванс (1819-1880), писавшей под псевдонимом Джордж Элиот, представляет собой синтез всего лучшего в викторианском романе. Озабоченность Диккенса социальными проблемами, реализм Троллопа в воссоздании провинциальной жизни и романтический порыв сестер Бронте соединяются в ее книгах, образуя самую, быть может, всеобъемлющую художественную панораму общества во всей английской литературе. Она начинала Сценами из жизни духовенства (1857), непритязательными, хотя и выразительными картинами провинциальных нравов, но в Мельнице на Флоссе (1860), Феликсе Холте (1866) и особенно в Мидлмарче (1871-1872) раскрыла современную ей жизнь во всей глубине и с непревзойденной силой творческого воображения.

Дж. Мередит (1828-1909) был последним из великих романистов Викторианской эпохи. В Испытании Ричарда Феверела (1859) и Эгоисте (1879) он обращается к сложному рафинированно-интеллектуальному стилю, чтобы обнажить пороки лицемерия и притворства. И Мередит, и Джордж Элиот уделяли большое внимание развитию романа как художественной формы и тем способствовали росту творческого самосознания романистов, что глубоко повлияло на Г. Джеймса, Дж. Конрада, да и на всех современных мастеров художественной литературы.

Поэты Викторианской эпохи в неменьшей степени, чем ее романисты, были одновременно наследниками и противниками революции романтизма. Творчество трех великих викторианских поэтов, Теннисона, Браунинга и Арнолда, можно уподобить попытке обратить взор от зеркала романтического воображения к реальной картине 19 в. и снова заставить поэзию быть достойным голосом общественности, совестью времени.

Творческое развитие А. Теннисона (1809-1892) настолько совпадает с эволюцией викторианского мировосприятия, что он выступает пророком века и в то же время его зеркалом. Его ранние стихотворения, такие, как Леди из Шалотта, Вкушающие лотос и Мариана, суть попытки проникновения в область отношений между сознанием и внешним миром и самодостаточного художественного воображения с его опасностями. Зрелый Теннисон, однако, обращается к теме истории человечества. Он питал устойчивый интерес к героическому и его проявлениям во времена, отягченные сомнениями и чувством собственной незначительности. Это одна из тем большого цикла поэм Королевские идиллии (1859), эпического переложения книги Мэлори о короле Артуре, но здесь средневековые рыцари выказывают поразительно современный, т. е. викторианский, комплекс чувств. Самая, возможно, великая поэма Теннисона - In Memoriam, длинная элегия памяти друга юности. В поэме, которая писалась на протяжении 17 с лишним лет, поэт вступает в спор с самим собой относительно места человека в мироздании и смысла жизни. Преодолевая сомнения, он постепенно приходит к твердой многогранной вере, опирающейся на стоицизм и самодисциплину. После издания поэмы в 1850 творчество Теннисона стало признанным и бесспорным поэтическим голосом эпохи.

Р. Браунинг (1812-1889) сделался кумиром читающей публики лишь в 1860-е годы. Его поэзия довольно трудна для восприятия, но ее сложность восходит к огромной эрудиции и богатейшему словарю, которые он использует, исследуя психологические мотивы поведения человека. Поэтический метод Браунинга во многом напоминает метод романиста: подобно Джордж Элиот и Мередиту он ищет ключ к человеческой натуре, рассматривая свойства индивидуальных характеров. Браунинг знаменит в первую очередь как мастер «драматического монолога», когда персонаж, повествуя о себе самом, невольно открывает читателю больше, чем думает. В отличие от плавного течения рассудочного стиха Теннисона, строки Браунинга отрывисты, ритм постоянно скачет, отражая специфические модуляции живой индивидуальной речи. Блистательный образец такого выразительного драматического монолога - Епископ заказывает себе гробницу в церкви св. Пракседы. После женитьбы на Элизабет Барретт (1846) Браунинг жил в Италии до ее смерти в 1861. Италия - место действия многих его выдающихся произведений, включая великую поэму Кольцо и книга (1868-1869), роман в стихах, построенный на материалах знаменитого дела об убийстве. В интерпретации Браунинга каждый из главных участников трагедии выдвигает свою версию того, «как все было», опровергая показания остальных.

Третьим великим поэтом и ведущим литературным критиком Викторианской эпохи был М. Арнолд (1822-1888). Его поэзию можно рассматривать как попытку самоопределения интеллектуала и гуманиста в условиях промышленной экспансии и кризиса веры. Арнолд родился в глубоко набожной семье, но в зрелые годы уже не считал традиционную религию надежной моральной опорой в жизни. Стержнем его воззрений стало убеждение, что в век скептицизма поэзия - единственный нравственный компас. Не в том смысле, что ей надлежит стать элементарной моральной проповедью, а в том, что, отражая многообразие жизни, она должна проникать в суть вещей глубже, чем это доступно научным методам исследования. Девизом его как критика была «незаинтересованность»; под нею он разумел отказ критика (и, конечно, поэта) «разделять поверхностные политические и практические суждения об идеях, каковые суждения большинство наверняка будет высказывать...» Свои взгляды на значение критики как хранительницы культуры Арнолд наиболее четко изложил в сборнике эссе Культура и анархия (1869) и в лекциях, которые читал, будучи профессором поэзии в Оксфорде. Хотя его поэтическое творчество не достигало им же поставленного идеала, оно остается волнующим свидетельством борьбы поэта с чувством отторженности от века, который он называл железным.

Во второй половине столетия выступила группа поэтов с совершенно иным подходом к арнолдовской проблеме анархии и культуры. Д. Г. Россетти (1828-1882), У. Моррис (1834-1896) и А. Ч. Суинберн (1837-1909) полагали ценности искусства и ценности общества полярно противоположными, а это исключало для них самую мысль о разрешимости противоречий, к чему стремились Теннисон, Браунинг и Арнолд. Их поэзия знаменует переход на позиции чистой эстетики, провозглашавшей, что только искусство придает смысл жизни. Формалистическая по складу, романтическая и чувственная в темах и образах, их поэзия повлияла на формирование т. н. эстетизма 1890-х годов. Полный разрыв О. Уайльда, Л. Джонсона, О. Бердслея и других писателей и художников с современной им культурой в существенной степени предвосхитил поэтические установки 20 в.

Викторианская эпоха оставила блестящую прозу широкого тематического разнообразия: сочинения политические, религиозные, искусствоведческие, философские. Было бы натяжкой говорить о некоем викторианском стиле этих сочинений, но век тем не менее культивировал такие достоинства, как ясность, основательность и «высокая серьезность» (определение М. Арнолда). Они-то, судя по всему, и сообщают викторианской прозе ее узнаваемый характер. Другая типичная черта - «ученый», или «поучающий», характер. Ведущие эссеисты века выступали не просто исследователями или толкователями, но наставниками, недвусмысленно учившими читающую публику, как правильно думать.

Т. Де Куинси (1785-1859) в отличие от своих современников, например от Карлейля, воздерживался от откровенной дидактики. Самое известное его сочинение Исповедь англичанина-опиомана (1822) - автобиографическое повествование о борьбе с привычкой к опию; в описаниях наркотических видений оно по выразительности приближается к романтической поэзии. Литературная критика Де Куинси импрессионистична (эссе О стуке в ворота в Макбете). Т. Б. Маколей (1800-1859) был, возможно, первым великим «показательным» викторианцем. Его фундаментальная История Англии (1848-1855), живая, пристрастная и несколько помпезная, содержит все слагаемые викторианского мировоззрения - оптимизм, либерализм, умеренный утилитаризм и историософский подход. Т. Карлейль (1795-1881) воплотил переход от Романтического движения к Викторианской эпохе. Один из крупнейших историков в английской литературе, он ставил в центр своей исторической концепции фигуру героя, великого человека, который вопреки поражению и безнадежности утверждает веру в жизнь и преобразует действительность к лучшему: Французская революция (1837), Герои и почитание героев (1841), Прошлое и настоящее (1843).

Дж. Г. Ньюмен (1801-1890), «мудрец» и выдающийся англиканский теолог первой половины столетия, в 1845 поверг британский ученый мир в шок, обратившись в католичество. Однако его сочинения как до обращения, так и после него отличаются невозмутимостью и здравым смыслом - вопреки кипению страстей, которое вызывала его деятельность. В Апологии моей жизни (Apologia pro Vita Sua, 1864) и Грамматике согласия (1870) он с блеском обосновывает свой выбор авторитарной иерархической церкви в эпоху скептицизма. Дж. С. Милль (1806-1873), подобно Ньюмену, выступал против утилитарной, навязчиво практической философии своего времени. Он призывал не к насаждению всеобщей истины, но к радостному, хотя и непростому приятию неопределенности любого позитивного знания и к поддержке либерального требования свободы мнений для каждого. Его Автобиография (опубликована посмертно в 1873), О Свободе (1859) и Угнетенное положение женщины (1869) считаются шедеврами его скептической, однако гуманной философии.

Последним по времени выдающимся мастером викторианской прозы был Д. Рескин (1819-1900). Критик-искусствовед, как и Арнолд, он в отличие от последнего не идеализировал культуру как единственно жизнеспособную в его век форму веры, но видел в искусстве и культуре исторически сложившиеся явления, которые обесценены современным образом жизни с его культом промышленности и утилитаризмом. Его эссе об архитектуре, живописи и творческом воображении, составившие книги Камни Венеции (1853), Современные художники (1856-1860) и Сезам и Лилии (1865), радикально воздействовали на «эстетов» - поэтов и критиков конца 19 в. Крупнейшими из них были У. Патер (1839-1894) и О. Уайльд (1854-1900). В Очерках по истории Ренессанса (1873) Патер собрал лирические эссе, тематически объединенные вокруг таких великих мастеров, как Леонардо да Винчи и Микеланджело. Эстетизм Уайльда, сформировавшийся под влиянием Патера, нашел воплощение в Портрете Дориана Грея (1891), этом манифесте гедонизма с неожиданно высокоморальной развязкой.

М. Арнолд умер в 1888, и в следующем десятилетии многие, вероятно, решили, что с его уходом рухнуло целостное представление о месте литературы в обществе. Для Арнолда вершины литературы - произведения нравоучительные, способные служить руководством к действию. Это плод наиболее успешных попыток человека применить идеи к жизни. Арнолд считал, что величайшие произведения поэзии и драматургии непременно покажут, что их достоинства не в совершенстве стиля или композиции, но в глубине тем, имеющих непреходящее значение для жизни каждого человека.

В 1870-х и 1880-х годах концепцию Арнолда подвергали критике, а в 1890-е годы по ней был нанесен серьезный удар. Возник новый интерес к индивидуальному сознанию и субъективно окрашенной картине действительности в его восприятии. Искусство как эстетическое наслаждение, творчество как акт самодовлеющий и безотносительный к моральному воздействию созданного, содержание как второстепенная категория по отношению к художественной форме и стилю - эти подходы, сформулированные У. Патером изящно и тонко, а О. Уайльдом с блеском и проницательностью, перевернули умы. Существенное влияние на писателей, чье творчество определило облик литературы ближайших десятилетий, оказали и эксперименты Г. Джеймса с перспективой повествования, когда события излагаются исключительно с точки зрения одного из действующих лиц, а также его эссе о литературе и искусстве. Многие авторы оригинального дарования, популярные в начале нового века, например Шоу, Киплинг, Уэллс или Голсуорси, были наследниками Арнолда, придавая большое значение социальному и нравственному содержанию своих сочинений, однако такие писатели, как Джойс, Вирджиния Вулф, Лоуренс, Форд и Т. С. Элиот, хотя и имели собственные этические позиции, тем не менее опирались в расширении границ романа и поэзии на эстетизм, оформившийся в конце 19 в.

Из авторов, чье творчество можно назвать переходным, самым значительным был Т. Харди (1840-1928). Его литературная биография сменила русло с началом нового века: завершив выходом в 1896 Джуда Незаметного плодотворную деятельность романиста, он перенес в поэзию страстность и глубину обобщений, придававшие его романам характер трагедий. Харди принадлежат множество лирических стихотворений - небольших, ироничных, своеобразных по форме и лишенных традиционной «поэтичности» - и эпическая драма в стихах Династы (1903-1908), в которой показана Европа эпохи Наполеона.

По крайней мере еще у трех выдающихся писателей творческий расцвет совпал с рубежом эпох. В середине 1880-х годов Г. Джеймс (1843-1916) создал два романа широкого социального звучания, Бостонцев и Княгиню Казамассиму. Сужение темы в романах второй половины 1890-х годов Что знала Мейзи и Неудобный возраст отчасти говорит о литературной моде десятилетия на изысканное описание мелочей светской жизни, но оба романа были в то же время целенаправленным опытом новой техники письма. Сосредоточенность Джеймса на проблемах литературного ремесла привела к могучей вспышке творческой энергии в начале 20 в. Романы Крылья голубки (1902), Послы (1903) и Золотая чаша (1904) все вместе - крупная веха в истории художественной прозы.

Р. Киплинг (1865-1936) всю жизнь оставался верен себе: «черный бесенок» (так назвал его Г. Джеймс) прошел школу, обретя свои тему и стиль, в Британской Индии и в 1890-е годы обрушился на Лондон, клеймя эстетов как «длинноволосую шваль» и утверждая себя в стихах и прозе пророком имперской идеи, не опираясь в этом на сколько-нибудь широкое общественное мнение. Наибольший резонанс его творчество имело на раннем этапе, когда его жизненный опыт и убеждения открыли пораженным соотечественникам совершенно новую сферу восприятия и мироощущения. Позднейшие произведения Киплинга, нередко отмеченные более глубокой разработкой темы и совершенным стилем, продиктованы стойкой приверженностью уходящим в прошлое политическим и общественным воззрениям.

У. Б. Йейтс (1865-1939) начинал тоскующим по прошлому романтиком, и большая часть его ранней лирики написана под влиянием У. Морриса и прерафаэлитов. Разработав в годы зрелости эффектную манеру символического письма, Йитс поменял метафорическую Башню из слоновой кости на вполне материальную башню Баллили на западе Ирландии. Он перестроил эту твердыню норманнских времен, сделал ее своим домом - и прославил в стихах, проникнутых ощущением исторической непрерывности, национальным самосознанием и реалиями повседневной жизни. Йитс не переставал постигать смысл того, что творилось вокруг, - Ирландского литературного возрождения, для которого он долгое время создавал пьесы; борьбы соплеменников за независимость, вылившейся в Пасхальное восстание 1916; дрейфа Европы от войны к войне. Со временем его поэзия отлилась в жесткие формы под влиянием открытий в технике письма, сделанных его младшими коллегами, прежде всего Э. Паундом. Вопреки твердой приверженности эзотерической философии, Йитс в Башне (1928) и Винтовой лестнице (1933) явил себя безусловным поэтическим гением нового столетия.

К писателям первого ряда, начинавшим еще в 19 в., относится и Дж. Конрад (1857-1924). Первые романы Каприз Олмейера (1895) и Негр с «Нарцисса» (1897) снискали ему известность певца экзотики и открытого моря. Однако его произведения были тесно связаны со своим временем, как о том свидетельствует роман Ностромо (1904), повествование о революции и контрреволюции, диктатуре, преследованиях и пытках в обществе, члены которого погрязли в соперничестве за обладание материальными благами.

Э. М. Форстер (1879-1970) изначально отличался консерватизмом как в манере письма, так и в стремлении сохранить и утвердить лучшее в либеральной английской мысли. В романе Хауардз-Энд (1910), сочетающем увлекательный сюжет и притчевое начало, он показывает, что противостояние необразованного чиновного и торгового сословий, с одной стороны, и культурных интеллектуальных слоев - с другой, приведет к катастрофе, если они не найдут общий язык. Та же тема в более широком контексте исследована в романе Поездка в Индию (1924): почти непримиримые противоречия, разделяющие расы и классы Британской Индии, изображены как аналог состояния всего человечества.

Вирджиния Вулф (1882-1941) дебютировала в 1915 романом Путешествие вовне, за которым последовали столь же реалистические Ночь и день (1919); однако дарование Вулф было по сути своей поэтичным и импрессионистическим. Миссис Дэллоуэй (1925) - тонкое воссоздание одного весеннего лондонского дня сквозь призму восприятия осязаемой и зримой стороны существования и ускользающих мгновенных состояний сознания. Шедевр Вулф, роман На маяк (1927), сообщает утонченной фотографии ощущений перспективу и завершенность великого живописного полотна.

Могучий гений Дж. Джойса (1882-1941) был куда более противоречивым. После Дублинцев (1914), сборника рассказов о дублинской жизни, отмеченных влиянием французского натурализма, он написал выдающийся роман-автобиографию Портрет художника в юности (1916) и наконец создал Улисса (1922), совершенно необычное и неповторимое творческое явление 20 в. В Поминках по Финнегану (1939) эксперимент Джойса с корневыми структурами языка заходит настолько далеко, что текст произведения способны понять лишь узкие специалисты.

Страстный, в духе Рескина и Карлейля, критик общества, Д. Г. Лоуренс (1885-1930) многих поражал и шокировал сосредоточенностью на сексуальном опыте: писатель считал жизненно важными для современного человека сексуальные отношения. Эту тему Лоуренс впервые заявил в романе Сыновья и любовники (1913), своей первой значительной книге, где впечатляюще изображена жизнь рабочего класса, из которого вышел сам писатель. В дилогии Радуга (1915) и Влюбленные женщины (1920) Лоуренс исследует сексуальную сторону бытия с обескураживающей основательностью. Последний роман Любовник леди Чаттерли (1928) излагает взгляды автора с предельной откровенностью, так что книга долгое время была под запретом в Великобритании и США.

Двое писателей внесли существенный вклад в жанр эссе. М. Бирбом (1872-1956), автор многочисленных театральных рецензий, эссе и пародий, прославился изяществом стиля и остроумием. Г. К. Честертон (1874-1936), создатель Человека, который был Четвергом (1908) и рассказов об отце Брауне (1911-1935), в книгах Вечный человек (1925) и Суеверия скептика (1925) использовал свой острый ум и парадоксальную манеру для защиты христианства - не в пример агностицизму многих современников, включая Г. Дж. Уэллса (1866-1946). Последний облекал в форму романов многообразные размышления и предположения, возникавшие в его цепком сознании научного склада при наблюдениях над быстро меняющейся картиной современной Англии - и всего мира. В своих лучших произведениях Уэллс исходил из собственного опыта и, пусть и типичного для его времени, восприятия, что придает его сочинениям больше художественной силы и жизненности, чем можно найти в творчестве А. Беннетта (1867-1931), который обращался к приемам французского реализма, живописуя английскую провинцию, или Д. Голсуорси (1867-1933), развернувшего в Саге о Форсайтах (1922) и Современной комедии (1929) достоверную панораму жизни нескольких поколений семьи, относящейся к высшему классу. С такого же типа произведениями, которые в равной мере могут служить документами и литературы, и социальной истории, в следующем поколении выступали Дж. Б. Пристли (1894-1984) и Ч. П. Сноу (1905-1980). Романист, новеллист и драматург У. С. Моэм (1874-1965) изображал без всяких прикрас жизнь англичан за границей. Дж. Кэри (1888-1957), опираясь на богатый жизненный опыт, создал цикл романов о европейцах и коренном населении в Африке, а также трилогию Сама удивилась (1941), Быть паломником (1942) и Из первых рук (1944), в которой даны занимательные и нередко смешные портреты английских нонконформистов и бунтарей.

Кэтрин Мэнсфилд (1888-1923), великолепный мастер рассказа, экспериментировала с приемами повествования, в частности меняя «точку зрения». Экспериментатором был и Ф. М. Форд (1873-1939) - в безупречном по стилю романе Хороший солдат (1915) и тетралогии Конец парада (1924-1928), блестяще воплотившей метод «потока сознания», т. е. воспроизведения непроизвольных ассоциаций в сознании персонажа. Аналогичный метод развивала Дороти Ричардсон (1873-1957) в цикле взаимосвязанных романов Путешествие (1915-1938). Романы Джин Рис (1894-1979) примечательны проникновенным раскрытием характеров женщин - безответных жертв в мире, где доминируют мужчины. В период между мировыми войнами выдающиеся произведения создали У. Льюис, Ребекка Уэст и Дж. К. Поуис, но ведущим мастером была Айви Комптон-Бернетт (1884-1969). Она безжалостно обнажала страсти, скрытые под внешне благообразным существованием семей из высшего класса на рубеже веков. Такой же язвительностью, но еще усиленной широким интересом к различным теориям (Хаксли), ненавистью к тоталитаризму (Оруэлл) и острым чувством комического (Во), отмечены книги этих писателей. О. Хаксли (1894-1963) исследовал опасность чисто умозрительного, рассчитанного до последней мелочи подхода к жизни в романах Желтый Кром (1921), Контрапункт (1928), Прекрасный новый мир (1932) и Время должно остановиться (1945). Скотный двор (1945) и 1984 (1949) Дж. Оруэлла (1903-1950) и внушающая ужас антиутопия Прекрасный новый мир (в рус. переводе О дивный новый мир) - три самых знаменитых романа-предупреждения 20 в. У откровенно католического писателя И. Во (1903-1966) установка на социальную критику выразилась по-иному. Его сатирические романы об английском обществе после Первой мировой войны Упадок и разрушение (1928), Мерзкая плоть (1930), Пригоршня праха (1934), Сенсация (1938) - шедевры горькой комедии нравов. Писателем-католиком был и Г. Грин (1904-1991), автор романов-притч о благодати и искуплении - Сила и слава (1940), Суть дела (1948), Конец одной любовной связи (1951), Ценой потери (1961) и Человеческий фактор (1978).

М. Лаури (1909-1957) при жизни опубликовал всего один значительный роман, У подножия вулкана (1947), но эта романтическая поэма в прозе о гибели пьяницы-консула в Мексике стоит в ряду немногих подлинно классических произведений современной английской литературы. В таких романах, как Смерть сердца (1938) и В разгаре дня (1949), Элизабет Боуэн (1899-1973) исследует сложность межличностных отношений. Среди романов Генри Грина (1905-1973) о рабочем классе и высшем обществе - Существование (1929), Увеселительная поездка (1939), Влюбленность (1945) и Ничто (1950). Л. Дарреллу (1912-1990) принес признание Александрийский квартет (1957-1960), с его контрапунктной структурой, рафинированным стилем и реалистичным воссозданием места действия.

После Второй мировой войны выдвинулась группа писателей, получившая название «сердитые молодые люди». В нее входили К. Эмис, Д. Брейн, А. Силлитоу и Д. Уэйн. В своих проникнутых духом социализма романах они обрушивались на английскую классовую систему и находящуюся в упадке культуру. Самый блестящий и смешной роман Эмиса (1922-1995) Счастливчик Джим (1953) - злая критика верхушки британских университетских кругов. Силлитоу (р. 1928), как показывают его роман Субботний вечер и воскресное утро (1958) и заглавная повесть сборника Одинокий бегун (1961), не имеет равных в раскрытии образа мышления и характеров представителей рабочего класса.

У. Голдинг (1911-1993) в книгах Повелитель мух (1954), Наследники (1955), Зримая тьма (1979) и Ритуалы дальнего плавания (1980) создал вымышленную вселенную, которая своей необычностью напоминает мир средневековых аллегорий. Источник его пессимизма - убежденность в звериной природе человека и недоверие к знанию, особенно научному. Мюриел Спарк (р. 1918) в традиционных по видимости комедиях нравов Memento mori (1959), Расцвет мисс Джин Броди (1961) и др. не устает поражать сюрреализмом эпизодов и положений и иронией метаморфоз, высвечивая сознание и души персонажей в стремлении утвердить нравственные нормы. Айрис Мердок (1919-1999) показывает в своих романах, как умение объективно воспринимать окружающих питает любовь и нравственность, тогда как слепой эгоцентризм приводит к патологии. Э. Поуэлл (р. 1905) развернул хронику английской жизни первой половины столетия в серии романов Танец под музыку времени (1951-1976), которую сравнивают с эпопеей М. Пруста В поисках утраченного времени. Чародей слова Э. Бёрджесс (р. 1917) вслед за Хаксли и Оруэллом рассмотрел крах либерализма, описав в Заводном апельсине (1963) погрязшее в насилии вырождающееся общество будущего. В романах и рассказах Э. Уилсона (1913-1991) психическое состояние персонажей показывает разложение современной Англии; наиболее значительны его романы Средний возраст миссис Элиот (1958), Позднее призвание (1964) и Поджечь этот мир (1980). Очаровательные комедии нравов принесли посмертное признание Барбаре Пим (1913-1980), выписывавшей, подобно Джейн Остен, тонкими штрихами на небольших полотнах рутину каждодневного существования. Д. Стори (р. 1933) использовал свой опыт профессионала-регбиста в романах Такова спортивная жизнь (1960) и Временная жизнь (1973).

Самые значительные современные романисты - Маргарет Дрэббл (р. 1939), Дорис Лессинг (р. 1919) и Д. Фаулз (р. 1926). Дрэббл порой упрекают в мелкотемье, поскольку она пишет о женщинах, утверждающих себя в мире, где заправляют мужчины, но ее романы Златые царства (1975), Ледяной век (1977) и На мели (1980) поднимают злободневные социально-политические проблемы. В центре книг Дорис Лессинг - политическое зло, отравляющее людям жизнь. Со временем она обратилась от описания расистского общества в Африке (ранние рассказы, роман Трава поет, 1950) к исследованию предназначения женщины в своем шедевре Золотой дневник (1962) и аллегории на тему грехопадения и коллективного искупления вины в цикле фантастических романов Канопус в Аргосе: Архивы (1979-1983). Исключительный повествовательный дар Фаулза очевиден в его экзистенциальных иносказаниях о свободе воли и необходимости превращения человека в существо «естественно» нравственное, или «Аристо», - романы Коллекционер (1963), Волхв (1966), Женщина французского лейтенанта (1969), Дэниел Мартин (1977), Червь (1985).

В поэзии рубежа веков консервативные традиции представлены творчеством поэтов-лауреатов Р. Бриджеса (1844-1930) и Д. Мейсфилда (1878-1967). Первый в изощренной классической манере воспевал безмятежность духа и прелести уединения; второй выступал в разных жанрах, но прославился живо написанными поэмами и первоклассными морскими балладами. Накануне Первой мировой войны выступили поэты, писавшие без особых претензий и в традиционных формах; их называли георгианцами. Самый известный из них, Р. Брук (1887-1915), умер на военной службе. У. Оуэна (1893-1918), поэта более оригинального и многообещающего, убили за неделю до конца войны. Р. Грейвз (1895-1985) уцелел в окопах и стал плодовитым поэтом и романистом со своим неподражаемым стилем. Современниками георгианцев были имажисты, поэты в большинстве третьестепенные, хотя в свое время имажизм пользовался известностью, потому что к нему примыкали Д. Г. Лоуренс и Э. Паунд. Имажисты стремились к поэзии четкой и ясной, сложной по ритму, простой по языку. Они сыграли важную роль в подготовке почвы для поэтической революции, которую осуществил уроженец США Т. С. Элиот (1888-1965), выпустив сборник Пруфрок и другие наблюдения (1917) и поэму Бесплодная земля (1922). В творчестве Элиота и большинства позднейших поэтов, в первую очередь Эдит Ситуэлл (1887-1964), ясная поэтическая речь уступает место сочетаниям образов или символов, воздействующих преимущественно на подсознание. В умелых руках такой метод позволяет добиваться поразительной насыщенности и емкости стиха. В Бесплодной земле дана устрашающая панорама гибнущей цивилизации; здесь в полном смысле представлена вся история Запада - и Элиоту понадобилось для этого всего около 400 строк. Другое значительное произведение Элиота, сюита Четыре квартета (1943), поражает единством символической композиции и напряженной мысли.

Двух крупных поэтов, старших современников Элиота, не коснулись новые веяния. Фантасмагорическая поэзия У. де ла Мара (1873-1956) в основном выдержана в традиционных жанрах баллады и песни. А. Э. Хаусмен (1859-1936) писал отточенные стихотворения в распространенной пасторальной или буколической манере. Но большинство молодых поэтов 1930-х годов стали последователями Элиота, который укрепил свой авторитет многочисленными и весомыми критическими работами. Ведущими среди этих поэтов были У. Х. Оден, Ст. Спендер, С. Дэй Льюис и Л. Макнис. Творческие их достижения разновелики и многообразны. Оден (1907-1973) в таких сборниках, как Ораторы (1932) и Гляди, незнакомец! (1936), способствовал обновлению поэтического языка и успешно использовал поэзию в качестве комментария к современной ему действительности.

В конце 1930-х - начале 1940-х годов выступило поколение поэтов «откровения», лучшим из них был Д. Томас (1914-1953). Относясь к поэзии как к тайне, они воссоздавали реальность в подчеркнуто субъективной, подчас сюрреалистической манере, опиравшейся на множественность и саморазвитие метафор.

Наиболее интересным явлением поэзии 1950-х годов было творчество поэтической группы «Движение», в которую входили К. Эмис, Д. Дэйви, Т. Ганн, Элизабет Дженнингс и другие. Все они отказались от романтического пафоса в пользу простоты поэтической речи и сдержанно иронической интонации. Ведущим поэтом «Движения» был Ф. Ларкин (1922-1985); в его сборниках Перед другим в долгу (1955) и Свадьбы на Троицу (1964) за обманчиво непритязательной формой стиха кроется сложное переплетение скептицизма и небезоговорочного, но все же приятия жизни.

Поэзия Т. Хьюза (1930-1999) воспевает неистовую силу самоощущения, доступную гению или животному, но обычно подавляемую в себе человеком. Ее кульминация - цикл гротескных и горько-иронических стихотворений Ворон (1970), «герой» которых сводит на нет попытки Господа сотворить гармоничную вселенную. В компактных ювелирно отделанных стихотворениях Дж. Хилла (р. 1932) проникновенный лиризм сочетается с изображением мерзостей политической и расовой нетерпимости. Ирландцу Ш. Хини (р. 1939) принадлежат яркие образцы медитативной лирики: он возвращается к воспоминаниям о детстве на маленькой ферме и скорбит о жертвах религиозной распри в Ольстере.

Ряд современных поэтов проявляют подчеркнутый интерес к многообразию аспектов культуры. Т. Харрисон (р. 1937) опирается на историю и собственную память, обращаясь к невостребованному опыту поколений рабочего люда, которым не дали возможности заявить о себе в господствующей литературе. Дж. Фентон (р. 1949), бывший журналист и автор корреспонденций из Вьетнама, описывает щемящее ощущение беззащитности человека. К. Рейн (р. 1944) известен как мастер яркой остроумной метафоры, по-новому высвечивающей привычное существование. Д. Дэвис (р. 1945) разрабатывает формы ясного «классического» рифмованного стиха, воспевая любовь и духовные ценности. Следует также отметить таких поэтов, как Флёр Эдкок, Э. Моушн, К. Г. Сиссон, Дж. Уэйнрайт, Ч. Томлинсон и Х. Уильямс.

ЛИТЕРАТУРА

Антология новой английской поэзии. Л., 1937

История английской литературы, тт. 1-3. М. - Л., 1943-1958

Аникст А. А. История английской литературы. М., 1956

Английская новелла. Л., 1961

Поэзия английского романтизма. М., 1975

Из современной английской поэзии. М., 1976

Из современной английской новеллы. М., 1979

Английская поэзия в русских переводах (XIV-XIX века). М., 1981

Писатели Англии о литературе. М., 1981

Английская новелла XX века. М., 1981

Древнеанглийская поэзия. М., 1982

Алексеев М. П. Русско-английские литературные связи. Л., 1982

Английская поэзия в русских переводах. XX век. М., 1984

Современная английская повесть. М., 1984

Английская классическая эпиграмма. М., 1987

Англия в памфлете: Английская публицистическая проза начала XVIII века. М., 1987

Английская литература 1945-1980. М., 1987

Английская и шотландская народная баллада: The English and Scottish Popular Ballad. М., 1988

Прекрасное пленяет навсегда: Из английской поэзии XVIII-XIX веков. М., 1988

Английская лирика первой половины XVII века. М., 1989

Дом англичанина: Английская классическая новелла. М., 1989

Английский сонет XVI-XIX веков: English Sonnets 16 to 19 Centuries. М., 1990

Суета сует: Пятьсот лет английского афоризма. М., 1996

Всем известен сюжет романа Даниеля Дефо. Однако в книге содержится много других интересных подробностей об организации жизни Робинзона на острове, его биографии, внутренних переживаниях. Если попросить не читавшего книгу человека описать характер Робинзона, вряд ли он справится с этой задачей.

В массовом сознании Крузо - смышлёный персонаж без характера, чувств и истории. В романе же раскрывается образ главного героя, что позволяет взглянуть на сюжет под другим углом.

Почему нужно читать

Чтобы познакомиться с одним из самых известных приключенческих романов и узнать, кем был Робинзон Крузо на самом деле.

Свифт не бросает вызов обществу в открытую. Как истинный англичанин, он делает это корректно и остроумно. Его сатира настолько тонка, что «Путешествия Гулливера» можно читать и как обычную сказку.

Почему нужно читать

Для детей роман Свифта - весёлая и необычная приключенческая история. Взрослым же его необходимо читать, чтобы познакомиться с одной из самых известных художественных сатир.

Этот роман, пусть в художественном плане и не самый выдающийся, определённо знаковый в истории литературы. Ведь во многом он предопределил развитие жанра научной .

Но это не просто развлекательное чтиво. В нём подняты проблемы отношений между творцом и творением, богом и человеком. Кто несёт ответственность за создание существа, которому предначертано страдать?

Почему нужно читать

Чтобы познакомиться с одним из главных произведений научной фантастики, а также прочувствовать непростую проблематику, которая в экранизациях зачастую теряется.

Сложно выделить лучшую пьесу Шекспира. Их как минимум пять: «Гамлет», «Ромео и Джульетта», «Отелло», «Король Лир», «Макбет». Уникальный стиль и глубокое понимание жизненных противоречий сделали произведения Шекспира бессмертной классикой, актуальной во все времена.

Почему нужно читать

Чтобы начать разбираться в поэзии, литературе и жизни. А также найти ответ на вопрос, что же всё-таки лучше: быть или не быть?

Главной темой английской литературы начала 19 века была социальная критика. Теккерей в своём романе обличает современное ему общество с идеалами успеха и материального обогащения. Быть в социуме, значит, быть греховным - примерно таков вывод Теккерея относительно своего социального окружения.

Ведь успехи и радости вчерашнего дня теряют своё значение, когда впереди забрезжит хорошо известное (хотя и неведомое) завтра, над которым всем нам рано или поздно придётся задуматься.

Почему нужно читать

Чтобы научиться проще относиться к жизни и мнению окружающих. Ведь в обществе все заражены «ярмарочными амбициями», которые не обладают реальной ценностью.

Язык романа прекрасен, а диалоги представляют собой образец английского остроумия. Оскар Уайльд - тонкий психолог, поэтому его персонажи получились столь сложными и многогранными.

Эта книга о человеческом пороке, цинизме, различии между красотой души и тела. Если задуматься, то в какой-то степени каждый из нас - Дориан Грей. Только у нас нет зеркала, на котором бы запечатлевались грехи.

Почему нужно читать

Чтобы насладиться потрясающим языком самого остроумного писателя Великобритании, увидеть, насколько сильно нравственный облик может не соответствовать внешнему, а также стать немного лучше. Произведение Уайльда - духовный портрет не только его эпохи, но и всего человечества.

Древнегреческий миф о скульпторе, влюбившемся в своё творение, в пьесе Бернарда Шоу приобретает новое, социально значимое звучание. Что должно чувствовать произведение к своему автору, если это произведение - человек? Как оно может относиться к создателю - тому, кто сделал его в соответствии со своими идеалами?

Почему нужно читать

Это самая известная пьеса Бернарда Шоу. Её часто ставят в театрах. По мнению многих критиков, «Пигмалион» - знаковое произведение английской драматургии.

Общепризнанный шедевр английской литературы, знакомый многим по мультфильмам. У кого при упоминании Маугли в голове не прозвучит протяжное шипение Каа: «Человеческий детёныш…»?

Почему нужно читать

Во взрослом возрасте вряд ли кто-нибудь возьмётся за «Книгу джунглей». У человека есть только одно детство, чтобы насладиться творением Киплинга и оценить его по достоинству. Поэтому обязательно приобщите своих детей к классике! Они будут вам благодарны.

И вновь на ум приходит советский мультфильм. Он действительно хорош, а диалоги в нём почти полностью взяты из книги. Однако образы персонажей и общее настроение повествования в первоисточнике другие.

Роман Стивенсона реалистичен и местами довольно суров. Но это доброе приключенческое произведение, которое с удовольствием прочитает каждый ребёнок и взрослый. Абордажи, морские волки, деревянные ноги - морская тематика манит и привлекает.

Почему нужно читать

Потому что это весело и увлекательно. Кроме того, роман разобран на цитаты, знать которые обязан каждый.

Интерес к дедуктивным способностям великого сыщика и по сей день велик благодаря огромному количеству экранизаций. Немало людей только по фильмам и знакомы с классическим детективом. Но экранизаций много, а сборник рассказов всего один, зато какой!

Почему нужно читать

Герберт Уэллс во многом был первопроходцем в жанре фантастики. До него люди не враждовали с , он первым начал писать о путешествиях во времени. Без «Машины времени» мы бы не увидели ни фильма «Назад в будущее», ни культового сериала «Доктор Кто».

Говорят, вся жизнь - это сон, и к тому же скверный, жалкий, короткий сон, хотя ведь другой всё равно не приснится.

Почему нужно читать

Чтобы посмотреть на зарождение многих научно-фантастических идей, ставших популярными в современной культуре.

Победителя датчан, в течение почти двух веков опустошавших Британию. Альфред много сделал для восстановления разрушенной культуры, для поднятия образованности, сам был писателем и переводчиком (перевёл, в том числе, на англо-саксонский язык «Церковную историю» Беды, написанную на латыни).

Англо-норманская литература

Во второй половине XI века Англия подвергается новому нашествию нормандцев. Она подпадает под власть нормандцев , которые на несколько столетий утверждают в Англии господство норманского диалекта французского языка и французской литературы. Начинается длительный период, известный в истории под именем периода англо-норманской литературы.

В течение первого столетия после нашествия нормандцев литература на англо-саксонском языке почти исчезает. И только спустя столетие снова появляются на этом языке литературные памятники церковного содержания и позже светские, представлявшие собой переводы французских произведений. Благодаря этому смешению языков снова среди образованного общества большое значение приобретает латинский язык .

Период французского господства оставил важный след в дальнейшей истории английской литературы, которая, по мнению некоторых исследователей, более связана с художественными приёмами и стилем французской литературы нормандского периода, чем с древней англо-саксонской литературой, от которой она была искусственно оторвана.

Литература социального протеста

Но не только он был основателем нового английского языка. Чосер делал общее дело со своим знаменитым современником Джоном Виклифом ( -). Виклиф примыкает к обличительной литературе, направленной против духовенства, но он, предшественник Реформации , идёт дальше, переводит Библию на английский язык, обращается к народу в своей борьбе с папством. Виклиф и Чосер своей литературной деятельностью вызывают интерес к земной природе человека, к личности.

В следующем веке отмечается большой интерес к живой народной поэзии, которая существовала уже и в XIII, и в XIV веках. Но в XV веке эта поэзия проявляет особенно активную жизнь, и наиболее старинные образцы её, сохранившиеся до нашего времени, принадлежат этому веку. Большой популярностью пользовались баллады о Робине Гуде .

Эпоха Возрождения

Идеалы Возрождения в литературе

Томас Мор - типичный представитель английского гуманизма . Его «Утопия» - общественная организация, построенная в духе идеалов гуманизма. Её цель - счастье человека, благосостояние всей общины. Ему чужд средневековый спиритуализм , те утешения, которые предлагала за гробом католическая церковь взамен земных страданий. Он желает радости здесь, на земле. Поэтому в его общине нет собственности, господствует обязательный труд для всех её членов, чередуются работа в городе и в деревне, установлена полная религиозная терпимость, благодаря идеальной организации общества отсутствуют преступления, и т. д.

Произведение Бэкона - книга, от которой можно вести развитие позитивной мысли. Автор исходит из наблюдения и опыта как источников познания истины, считает, что не знает того, что лежит за их пределами.

XVI век - время расцвета английского гуманизма , который возник здесь позднее, чем в Италии , встретился с Реформацией . Классическая литература и итальянская поэзия оказывают большое влияние на английскую литературу.

Елизаветинская эпоха

Локк отрицал прирождённые идеи и единственным источником всякого познания объявил впечатления, которые получают наши чувства от внешних предметов. Вслед за Мильтоном Локк предвосхитил теорию Руссо об общественном договоре и праве народа отказаться от повиновения власти, если она нарушает закон. В эпоху Кромвеля театр замер, классические традиции поддерживались только среди преследуемых сторонников королевского дома. После Реставрации снова открылся театр, появились весёлые комедии нравов с не всегда пристойным содержанием (Уичерли , Конгрив и другие), возродилась галантная литература и, наконец, возник классицизм французского типа. Его представителем стал Джон Драйден (1631-1700) - типичный беспринципный поэт распущенного придворного общества реставрации, неудачливый подражатель Корнеля и Расина , строго отстаивавший три единства и вообще все классические правила.

Августинская эпоха

После 1688, с установлением конституции, тон литературе задаёт буржуазия, влияние которой ясно ощущается и в романах и на сцене. Новый потребитель требует своей литературы, изображения семейных добродетелей, честных купцов, чувствительности, природы и т. д. Его не трогают сказания о классических героях, о подвигах аристократических предков придворного общества. Ему нужна сатира на распущенные светские нравы. Возникают нравоучительно-сатирические журналы - «Болтун », «Зритель», «Опекун» - Стиля и Аддисона , с талантливыми бытовыми очерками, обличающими роскошь, пустоту, суетность, невежество и другие пороки тогдашнего общества. Дидактический, сатирический и моральный характер носит образцовая классическая поэзия Попа , автора «Опыта о человеке». Англия дала толчок не только освободительным идеям французских энциклопедистов, но и положила начало нравоучительной сентиментальной литературе, тому роману нравов, который распространился по всей Европе. Самюэль Ричардсон , автор «Памелы», «Клариссы» и «Грандиссона» выводит добродетельных мещанских девушек и противопоставляет их распущенным аристократкам, идеализирует мещанские добродетели и заставляет исправляться развращённых представителей жуирующей золотой молодёжи.

Годвин в своём романе «Приключения Калеба Вильямса» и др. сочинениях защищает наиболее революционные идеи своего времени не только в области политики, но и в сфере воспитания и брака, идёт впереди тогдашней английской революционной мысли. Так называемая «Озёрная школа» (от места жительства вокруг озёр) включает ряд поэтов. Из них Вордсворт был главой школы. Мечтательный, влюблённый в природу поэт маленьких явлений, которые он умел делать возвышенными и трогательными, он вместе со своим другом Кольриджем был представителем того течения в романтизме, которое внесло вместе с любовью к природе простой безыскусственный язык, образы патриархальной старины, созерцательность и мечтательность. Третий поэт озёрной школы - Саути писал в духе своих друзей, присоединив фантастические картины экзотических стран Мексики, Индии, Аравии к идиллическим образам озёрной поэзии. И поэты озёрной школы увлекались революцией, но недолго. Вордсворт и Кольридж побывали в Германии, где подверглись влиянию немецкого романтического идеализма и закончили свой путь чистым созерцанием.

Рядом с народническим романтизмом озёрной школы величайший поэт эпохи Байрон был представителем романтики революционно-аристократической. Презиравший великосветское общество, с которым он был связан своим происхождением, оторвавшись от своего класса, не видя ничего привлекательного в представителях капитала, жадных и продажных торгашах, Байрон в молодости разразился пламенной речью в защиту рабочих, но после не возвращался уже к этому вопросу, на всю жизнь остался деклассированным аристократом, мятежным революционером-индивидуалистом, певцом неудовлетворённых разочарованных натур, начав с таинственных демонических скитальцев и разбойников («Гяур», «Лара» и др.). Этот же образ углублён в «Чайльд Гарольде», который стал предметом широкого подражания в европейской поэзии. Закончил Байрон протестом против мироздания и мирового порядка в своих богоборческих трагедиях («Манфред» и «Каин»). К концу жизни Байрон близко подошёл к политической и социальной сатире («Дон-Жуан», «Бронзовый век»). Крайний индивидуализм, чувство неудовлетворённости, влечение к Востоку и экзотическим странам, любовь к природе и одиночеству, мечты о прошлом у руин и памятников, - всё это делает Байрона поэтом английского романтизма, а его гневные обличительные протесты против всех форм насилия и эксплуатации, его связи с итальянскими карбонариями и борьба за освобождение Греции сделали его певцом свободы в глазах европейской интеллигенции. Его друг Перси Биши Шелли , гениальный лирический поэт, также аристократ, подобно Байрону соединяет в своей поэзии мир фантастической романтики с революционным протестом против складывающегося буржуазно-капиталистического общества. В своей поэме «Королева Маб» он изображает это общество, где все «на публичном продаётся рынке», где с помощью жестокого голода хозяин гонит своих рабов под иго наёмного труда. Таким же революционером-романтиком выступает Шелли в других своих поэмах («Лаон и Цитна», «Раскованный Прометей» и др.). Его жена Мэри Шелли , автор «Франкенштейна» - пионер вопроса об ответственности учёного. Вальтер Скотт обнаруживает, как и два великих поэта, тенденцию к старине. Он был создателем исторического романа («Айвенго », «Роб Рой », «Квентин Дорвард », «Тамплиеры» и др.), в котором умел соединять правдоподобие и реализм с богатой романтической фантастикой и изображать наиболее драматические моменты национальной истории Шотландии и Англии.

В первой трети XIX в. завершается первая стадия борьбы дворянства и промышленной буржуазии, которая все более становится господином положения. Борьба против хлебных законов , чартизм и выступления рабочего класса, властно заявляющего о своих требованиях, отодвигают на второй план феодальную романтику и патриархально-мечтательную поэзию. Город с его практическими интересами, усиливающаяся буржуазия, начинающаяся социальная борьба между нею и рабочим классом становятся главным содержанием английской литературы, а реализм - её преобладающей формой. Вместо средневекового замка - фабричный город, вместо далёкой старины - кипучая современная промышленная жизнь, вместо фантастических образов изобретательного воображения - точное, почти фотографическое, изображение действительности. Бульвер-Литтон , ещё продолжающий традиции романтизма, аристократ по происхождению, наполняющий свои романы превращениями, чудесами и уголовщиной, оставляет нам однако ряд литературных документов, имеющих социальное значение, изображает процесс обеднения и разложения дворянства (романы - «Пельгам», «Ночь и утро» и др.).

Реализм и рубеж веков

Диккенс , наиболее прославленный писатель этой эпохи, развёртывает широкую картину жизни буржуазно-капиталистического общества в своих известных романах: «Тяжёлые времена», «Давид Копперфильд », «Домби и Сын», «Пиквикский клуб» , «Николай Никкльби» и др., создаёт галерею типов капиталиста. Мелкобуржуазная, гуманная, интеллигентская точка зрения Диккенса мешает ему стать на сторону революционной части рабочего класса. Он даёт потрясающие картины сухости, жадности, жестокости, невежества и эгоизма капиталистов, но он пишет для поучения эксплуататоров и не думает об организации сил эксплуатируемых. Его цель - трогать человеческие сердца зрелищем страдания, а не будить ненависть и звать к восстанию. Более озлоблен, более саркастичен и жесток в своей критике дворянско-буржуазного общества Теккерей , автор романов «Ярмарка тщеславия», «Пенденнис». Автор не видит выхода. Он исполнен пессимизма и раздражения. Он, как и Диккенс, не в состоянии понять освободительной роли начинающегося революционного рабочего движения. Колеблющаяся как всегда между крупным капиталом и рабочим движением мелкобуржуазная мысль искала соглашательских путей. Кингсли в своих романах «Yeast» и «Alton Locke» рисует ужасы эксплуатации и нужды, но спасение видит в христианском социализме, в «Духе Божием», в раскаявшихся богачах, обратившихся к благотворительным делам. Дизраэли , впоследствии знаменитый лорд Биконсфильд , вождь тори (романы «Сибилла» и др.), изобразив в ярких красках пороки буржуазно-аристократического общества и бедствия крестьян и рабочих, высказывается отрицательно против революции и видит спасителей в лице энергичных и деятельных аристократов, берущих на себя дело устроения народного благосостояния. Не только роман, но и лирическая поэзия вдохновляется социальными темами, и основной вопрос, выдвинутый эпохой, - вопрос об эксплуатации рабочего класса капиталом, - разрешается в духе расплывчатой гуманности и нравственного усовершенствования. Поэты, как Томас Гуд или Эбинезер Эллиот (см .) , в своих стихотворениях изображают отдельные моменты тяжёлого существования рабочих и городской нищеты, создают песни против хлебных законов, дают образы работниц, доведённых нищетой до проституции и самоубийства. Но и их положительные идеалы сводятся к благотворительности: к какой-нибудь леди, постигшей свой долг благодаря назидательному сновидению и посвятившей свою жизнь облегчению участи бедняков.

По мере приближения к концу XIX в. в европейской, в частности в английской литературе, реалистическое и социальное направление начинает уступать место возрождающимся идеям индивидуализма и эстетизма. Вместо воинствующих капиталистов, пролагающих себе путь борьбой и энергией, создающих предприятия, вместо Домби и Грэдграйндов, тон литературе начинают задавать те представители буржуазии, которые получили свои капиталы по наследству, не прошли суровой школы жизни, которые могут наслаждаться наследием отцов, стали любителями и ценителями искусств, покупателями дорогих картин и изящных томиков поэзии. Расцветает литература утончённых переживаний, мимолётных впечатлений. Индивидуализм, чистое искусство, эротика, культ настроений - отличительные черты литературы конца века. Правда, основная тема эпохи - организация общества, уничтожение эксплуатации, положение рабочего класса - занимает большое место в литературе, но и социализм конца века - есть социализм эстетический. Джон Рёскин исходит из идеала красивой жизни, зовёт общество к старым патриархальным ремесленным формам производства и восстаёт против индустриализма и капитализма. Он вдохновляет школу художников, известных под именем прерафаэлитов , среди которых мы видим Россетти и Вильяма Морриса , автора романов - «Сон Джона Боля» и «Известия ниоткуда», защитника социализма и в то же время страстного эстета, вместе с Россети искавшего идеалов красоты в прошлых веках, мечтавшего вызвать социальную революцию путём эстетического воспитания рабочих. Рядом с прерафаэлитами - Теннисон , поэт чистого искусства, свободного от мотивов социальной борьбы, Роберт Браунинг и его жена Элизабет Барретт Браунинг , Суинбёрн , в поэзии которого неясно переплетаются идеалы вечной красоты и защита эксплуатируемых. Наибольшей популярностью из поэтов этого направления пользовался Оскар Уайльд , «король эстетов», в своих «Замыслах» и в романе «Портрет Дориана Грея» создавший «религию красоты» и культ освобождающего вымысла, провозгласивший единственной реальностью творения искусства, утверждавший, что искусство создаёт жизнь, а не наоборот.

Продолжающийся рост индустрии вводит новые темы в литературу - урбанизм, машинизм. Литература становится динамичной, развивается сатира против капиталистического уклада жизни. Бернард Шоу - самый блестящий и парадоксальный из писателей-сатириков, виртуоз софизмов, остроумный автор мистификации, умеренный социалист, собирающийся, впрочем, улучшить положение рабочих при помощи буржуазии. Герберт Уэллс - автор фантастических романов, проникнутых пафосом техники, рисующих чудеса индустрии, волшебно преобразующей жизнь, соединяющей планеты, позволяющей человеку переселяться и в прошлое и в будущее. Этот процесс одновременного нарастания социалистических тенденций и консервативно-индивидуалистических и эстетических устремлений сопровождается рядом разнообразных литературных явлений. Империализм и шовинизм, имеющий своего представителя в лице Чемберлена , бурская война, культ Китченера , - всё это находит своё литературное отражение в творчестве Редьярда Киплинга , самого талантливого из писателей-националистов, автора колониальных рассказов и поэм, где возвеличивается колониальная политика Англии, где угнетение отсталых народов прославляется как осуществление великой цивилизаторской миссии.

Другое явление - реакция против машинизма, вызывающая возрождение в литературе религиозных течений, порывов в потусторонний мир, теософии, спиритизма, оккультизма и т. д. Уже Самюэл Батлер и Джордж Мередит , столь несходные между собою в других отношениях, делают однако общее дело, пролагая путь спиритуализму, пытаются построить новую религию на основах современности, пользуясь для этого опытом и исследованием. Черты романтической символики мы находим в творчестве Йейтса , представителя так наз. «кельтского возрождения», и у другого его представителя, тоже ирландца, более склонного к реализму и натурализму, - Синга . Другой формой протеста против машинизма было ницшеанство, культ силы и гипертрофированный эстетизм, все те модернистские идеи, влияние которых нетрудно уловить не только у Оскара Уайльда, но и в творчестве Стивенсона , утончённого автора образцовых авантюрных романов, а также Джорджа Мура , говорившего почти языком Заратустры (в «Исповеди молодого человека») о своём презрении к состраданию и к христианской морали, о красоте жестокости, силы и красоте преступления.

Эта же враждебность к индустриальному веку породила струю пессимизма в английской литературе среди тех писателей, которые не могли примирить машинизм с душевным равновесием. Джемс Томсон - один из замечательных поэтов, через всю поэзию которого проходит в качестве лейтмотива основная тема - мука жизни, мрачное величие отчаяния. Самый популярный и, может быть, самый глубокий из пессимистов - Томас Гарди , создатель грандиозной драматической эпопеи «Династы» и ряда романов, по преимуществу из жизни деревни и провинции. Над судьбой человека, по его учению, тяготеет тёмный и злой рок, непостижимый случай, жестокая неизбежность. Враг предрассудков и современного брака, ложащегося гнётом на женщину, враг цивилизации в духе Руссо или Толстого , Гарди не находит выхода из терзающих его мыслей. Тем же пессимизмом проникнут Джордж Роберт Гиссинг - бытописатель лондонских низов и голодающей литературной богемы, ученик Диккенса, но лишённый его юмора и его филантропической веры, ничего не ждавший одинаково «ни от филантропии богатых, ни от восстания бедных». Пессимистичен и основной тон творчества Джозефа Конрада . Конрад принадлежит к числу наиболее сильных и сложных писателей современности, поражает богатством и разнообразием языка. Он стремится проникнуть в глубину человеческой природы и использовать все средства для того, чтобы передать впечатление реального нашему сознанию: «красочность живописи, пластичность скульптуры и магическое действие музыки». Он рисует все виды человеческих страданий, он не идеализирует человека, потому что убеждён, что неискоренимый эгоизм делает человека волком другому человеку. Больше быта и здорового реализма у Арнольда Беннетта , изобразителя нравов низших слоёв провинциальной буржуазии, и больше верного социального инстинкта у Голсуорси , к-рый видит источник социальных конфликтов в существовании частной собственности. Честертон - враг дряблости, проповедник активизма, но активизма средневековых корпораций, ревностный католик, убеждённый, что развитие индустрии - источник социального рабства. Джеймс Барри - бытописатель шотландских крестьян, Конан Дойль - прославленный автор исторических и полицейских романов, Роберт Хиченс - сатирик и романтик, Израэл Зангвилл - автор «Детей Гетто», бытописатель еврейской бедноты, и ряд других, менее значительных, завершают лит-ую деятельность старшей группы современных писателей. Кларенс Рук - автор произведений о жизни лондонской бедноты, рабочего класса.

Пути нового поколения ещё не обрисовались отчётливо. В большинстве случаев это реалисты, которые однако не прочь затронуть и оккультные силы души. После стремления к ясности, ведущего своё происхождение от французских традиций, английская литература пережила период сильного русского влияния, гл. обр. Достоевского . Этому влиянию соответствует аморфность в литературе, реакция против французской пластичности. Хью Уолпол , один из наиболее модных романистов, сам легко следует за модой; Оливер Онионс приобрёл известность трилогией, в которой описывает богему, натурщиц, машинисток, бедных художников и т. д.; Гилберт Кэннан , Комптон Макензи , Лауренс и ряд других молодых писателей, привлекающих в настоящее время внимание английского читателя, затрагивают самые разнообразные темы, изображают различные классы общества, критикуют социальные ценности, но их собственное мировоззрение чаще всего сводится к туманному гуманитаризму. Они сильнее в критике, чем в своих положительных идеях, и пока никому из них не удалось превзойти великих «стариков», как Шоу, Уэллс или Гарди.

Период Второй мировой войны и позднейший

• «Рассерженные молодые люди» (англ. Angry young men )

Антиутопия:

Детектив:

Научная фантастика:

История английской литературы

Литература раннего средневековья

АНГЛО-САКСОНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

ВВЕДЕНИЕ

Британские острова под различными названиями были известны уже финикийцам и древним грекам. У греческих писателей сохранились сведения, что еще в V веке до нашей эры на этих островах побывал карфагенский житель Гимилько. В следующем IV столетии существовал рассказ, составленный греком Пифеем, ох путешествии в эту отдаленную страну из колонии Массилии (будущий Марсель). В ту эпоху острова были населены кельтскими племенами. Несомненно, однако, что не эти племена были первыми поселенцами островов; до них здесь

обитали пикты, атекотты, каледонцы. На территорию Британии кельты пришли около VI века до нашей эры в качестве завоевателей с европейского континента.

Сведения о кельтах Британии были довольно скудны вплоть до того времени, когда ее завоевали римляне. Первоначально Британия называлась Альбионом. Это название, вероятно, кельтского происхождения. Однако как

грекам, так и местным кельтским источникам известно было и другое название страны - Британия (Βρεττανικη, Britannia, Brython и т. д.). Этимологический смысл этого названия не достаточно ясен, повидимому, это было родовое прозвище одного из важнейших кельтских племен. "Британцами" (britanni) называли себя также кельтские племена, противопоставляя себя скоттам, пиктам и, впоследствии, саксам.

Рассказ Цезаря о двух походах его на Британию в 55-54 гг. до нашей эры, включенный им в "Записки о Галльской войне" (кн. IV, гл. 20-36 и кн. V, гл. 8-23), представляет один из важнейших источников сведений о быте и нравах

британских кельтов накануне римского завоевания. Первый поход Цезаря был кратковременным и мало удачным; во второй раз Цезарь разбил бриттов, но в Британии пробыл недолго и удалился обратно в Гллию, получив дань и взяв заложников.

Прочное завоевание Британии римлянами началось лишь столетие спустя, в 40-х годах нашей эры, при императоре Клавдии. Римляне владели Британией в течение почти четырех столетий. В 407 г. римские легионы были отозваны из Британии для защиты Рима от готских полчищ Алариха; бритты были предоставлены собственным силам в борьбе с угрожавшими врагами.

Римское владычество в Британии ограничивалось, по преимуществу, равнинной частью страны, значительное пространство которой оставалось невозделанным. На севере и на западе острова продолжали существовать и

самостоятельно развиваться кельтский язык и культура.

Всем кельтским племенам Британии был свойственен родовой строй. Форма партиархального рода ("клан"), которая присуща была кельтским племенам в римскую эпоху и остатки которой уцелели в кельтских областях Британии вплоть до конца XVIII в. (например, в горной части Шотландии), не была формой их первоначального родового устройства. Еще во времена Цезаря в Британии сохранялись пережитки матриархата и кое-где удержалась полиандрия (многомужество). Ф. Энгельс в работе "Происхождение семьи, частной

собственности и государства", развивая сравнительную характеристику разложения родового быта у кельтов и германцев, на основе различных уэльских, ирландских и шотландских памятников, устанавливает, что "у кельтов

в XI столетии парный брак отнюдь не был еще вытеснен моногамией" {Маркс-Энгельс, Сочинения, т. XVI, ч. I, стр. 109.}.

Хозяйственный быт кельтов; как и других народов на стадии патриархально-родового строя определялся тем, что земля находилась в общинном падении и обработка ее производилась сообща.

После ухода римских легионов из страны британские кельты недолго сохраняли самостоятельность. Уже в середине V в. Британия была завоевана западно-германскими племенами, известными под общим наименованием англо-саксов. Переселение этих племен в Британию, согласно "Церковной истории англов" англо-саксонского историка Беды, началось в 449 г., а по британским и континентальным источникам - несколько ранее, около 441-442 г. Примерно через столетие весь юг, центр и северо-восток нынешней Англии были заняты племенами саксов, англов, ютов и фризов, принесшими на новую родину свой язык и религию.

Борьба была долгой и жестокой; она продолжалась около полутора столетий и окончилась лишь к началу VII в. Теснимые англо-саксонскими завоевателями, бритты частью вовсе покинули родину, массами двинулись на континент и поселились в Арморике (нынешней Бретани). Другая часть кельтов осталась в ряде западных областей, например в Корнваллисе (Корнуолле) - на крайнем юго-западе, в Валлисе (Уэльсе) - на западе центральной части Англии в Стратклайде (Strathclyde) - на северо-западе Англии. Эти области были завоеваны лишь значительно позднее, - Корнуолл в IX в., Стратклайд - в XI, а Уэльс - лишь в XIII в. Кельтской осталась и вся северная, горная часть

Шотландии, куда не смогли проникнуть ни римские легионы, ни англо-саксонские дружины. Язык населявших ее скоттов в некоторых областях северо-запада Шотландии сохранился и до настоящего времени. Кельтской оставалась также Ирландия; первые попытки ее завоевания относятся к XII в., но лишь в XVI столетии эти попытки стали проявляться настойчивее со стороны англичан, стремившихся к полному экономическому и политическому подчинению Ирландии.

Англо-саксонское завоевание Британии имело характер массового переселения; поэтому плуг англо-саксов завершал здесь то дело, которое начал их меч. Англо-саксы принесли в Британию свой хозяйственный быт, свою

примитивную культуру и не склонны были заимствовать у кельтов даже их более усовершенствованную сельскохозяйственную технику, которую те, в свою очередь, переняли от римлян. Они предпочитали селиться на новых местах, избегая городов и создавая новые поселения. Мы заключаем об этом, между прочим, из того, что англо-саксы почти не переменили британские или римские наименования городов, а сами дали названия преимущественно сельским местностям или рекам.

Даже христианство, в первые века после его принятия англо-саксами, не уничтожило глубокой национальной вражды между ними и оставшимися свободными кельтами. И все же, именно на почве христианской культуры, можно говорить о кельтском и англо-саксонском культурном взаимодействии в ранние века совместной жизни этих народностей на территории Британии. В позднейшие исторические эпохи соприкосновение кельтского и англо-саксонского миров проявлялось в гораздо более разнообразных формах. В период, непосредственно следовавший за нормандским завоеванием (1066 г.), древние кельтские предания, сохранившиеся в кельтской части Англии и в Бретани, оплодотворили французскую и английскую средневековую литературу, послужили основой для

сложного цикла рыцарских романов о короле Артуре и рыцарях "Круглого Стола". Политические, этнические, культурные и литературные взаимоотношения между Англией и Ирландией во все века английской истории служили предметом напряженного внимания и борьбы и многократно отображены в художественной

литературе.

Заняв Британию, англо-саксы расселились здесь по племенам. Северо-восток был заселен англами, центр и юг - саксами, крайний юго-восток (Кент, остров Уайт) - ютами. С момента завоевания началось самостоятельное

развитие англо-саксонского политического и общественного быта, культуры, языка, стоявшее в теснейшей зависимости от новых условий исторического существования этих племен и вскоре довольно резко отличившее их от остальной массы их континентальных сородичей. Процесс разложения родового быта, начавшийся еще на континенте, после переселения в Британию заметно усилился. Социальная дифференциация, выделение, из общей массы свободных членов общины, рода, племени, особого слоя "благородных", наиболее активно участвовавших в завоевании новых земель, увеличение имущественного неравенства, количества рабов, среди которых оказалось много порабощенных кельтов, - все это признаки глубоких общественных изменений, которые

англо-саксонские племена должны были пережить в первые же века после переселения. Между VI и XI вв., на которые приходится древнейший период англо-саксонской истории в Британии, англо-саксонское общество прошло весьма сложную эволюцию, резко изменившую весь характер социальной жизни на острове, культуру и язык.

Социальная организация англо-саксов известна нам из целой серии законодательных текстов, так называемых "Правд", сохранившихся начиная с VII столетия.

У англо-саксов существовал довольно значительный класс свободных людей, - одновременно воинов и земледельцев. Законодательные памятники делят народ на четыре категории эрлов - родовую знать и привилегированных землевладельцев; керлов - свободных земледельцев, составлявших - основную массу населения; летов, среди которых, повидимому, находились потомки побежденных племен, сохранившие личную свободу; и, наконец, - рабов. Постепенно, однако, различие между свободными земледельцами-керлами и знатью

увеличивалось; этот процесс заметен уже в VII столетии.

Основу общественной организации англо-саксов представляла деревня, сельская община, управлявшаяся своим сходом. Несколько деревень составляли территориальной округ, носивший название сотни (hundred), который также имел свои сходы, обладавшие судебными и административными функциями. Несколько сотен составляли графства. Графства отчасти образовались из прежних мелких королевств, отчасти представляли искусственно образованные военно-административные округа. Население графства дважды в год собиралось на вече. Что касается королевской власти, то, первоначально слабая, она постепенно усиливалась в связи с социальной дифференциацией и стремлением к государственному объединению отдельных варварских королевств.

В раннюю эпоху существовало семь отдельных королевств: Кент, населенный ютами; три королевства саксов - восточное, южное и западное (Сессекс, Эссекс и Уэссекс), два английских - Восточная Англия и Нортумбрия - и смешанное англо-саксонское срединное королевство Мерсия, - заселенное с юга - саксами, а с востока - англами. Эти королевства не составляли, однако, государственной федерации и нередко вели между собою борьбу за политическое и культурное преобладание в стране. Некоторое государственное единство осуществилось только в IX в. Вначале господствующее положение, политическое и культурное, принадлежало Нортумбрии, где, благодаря близости к кельтским христианским монастырям, просвещение у англов стояло на более высоком уровне, чем у других германских племен. В течение VIII в. гегемония перешла к Мерсии. Наконец, в IX в. гегемония окончательно утвердилась за королевством западных саксов, Уэссексом. В царствование Альфреда Великого (871-901 гг.) и его сына Эдуарда I (901-925 гг.) Уэссексу принадлежало также культурное и литературное господство. В это время уэссекское наречие сделалось преобладающим во всей Англии.

Для процесса политического объединения отдельных королевств в одно

государственное целое важнейшее значение имели два факта: борьба со

скандинавскими завоевателями Британии и принятие англо-саксами христианства.

Продолжительная война со скандинавами требовала централизации власти,

создания армии, нового административного аппарата. Христианство с его

церковной организацией, подчинявшей отдельных варварских королей своему

влиянию, также сильно способствовало конечному слиянию страны в одно

государственное целое.

Литература на англо-саксонском языке, возникшая в среде

англо-саксонских племен после переселения их в Британию, развивалась здесь

вплоть до нормандского завоевания и заглохла примерно столетие спустя после

битвы при Гастингсе (1066 г.). Эта литература представляет выдающийся

исторический и художественный, интерес прежде всего потому, что, за

исключением кельтского, ирландского эпоса, она является древнейшей поэзией

Европы. Однако эта литература дошла до нас лишь в незначительных отрывках,

по которым мы можем только догадываться о богатстве безвозвратно утраченного

Главные произведения англо-саксонской литературы до эпохи короля

Альфреда сохранились в настоящее время в четырех рукописных "кодексах", если

1) рукопись "Беовульфа", писанная двумя писцами в Х в.; последний из них, заканчивая переписку "Беовульфа",

присоединил сюда также поэму о Юдифи;

2) так называемый "Эксетерский кодекс",

одно из наиболее важных собраний произведений англо-саксонской

письменности, в котором объединены основные так называемые "лирические

поэмы", стихотворные загадки, памятники дидактической и религиозной поэзии

англо-саксов, возникшие в разное время, между VIII и X вв.;

3); рукопись, принадлежавшая Юниусу,

одному из первых исследователей англо-саксонской

поэзии (ныне в Бодлеевской библиотеке в Оксфорде), иначе называемая также

"Кэдмоновским кодексом", так как она содержит религиозно-эпические поэмы,

одно время приписывавшиеся англо-саксонскому поэту Кэдмону ("Бытие",

"Исход", "Даниил", "Христос" и т. д.);

4) рукопись, хранящаяся в соборе северо-итальянского города Верчелли (Vefcelli),

куда она попала, повидимому, от какого-нибудь англо-сакса, совершавшего паломничество в Рим. Эта рукопись

включает, кроме проповедей и прозаического жития св. Гутлака, также поздние эпические поэмы на религиозные сюжеты ("Андрей", "Елена", "Судьбы апостолов" и т. д.). Эти четыре кодекса несомненно составляют лишь ничтожные остатки некогда находившейся в обращении богатой письменности.

Относительно датировки памятников мнения ученых сильно расходятся. Достаточно, например, сказать, что такие произведения, как "Видсид" или "Сетования Деора", помещаются исследователями между VII-X вв. и что более точные даты многих памятников в большинстве случаев все еще не установлены.

Развитие англо-саксонской литературы, в первую очередь, поэзии, представляет длительный и чрезвычайно сложный процесс. Хотя мы не можем судить о нем с достаточной полнотой, однако, о многом мы имеем право

говорить с уверенностью. Не подлежит никакому сомнению существование у англо-саксов богатой эпической традиции, крепко державшейся в населении вопреки влиянию христианской церкви. Несмотря на то, что большая часть текстов англо-саксонской литературы дошла до нас в сравнительно поздних рукописных списках, носящих определенные следы монастырско-церковной культуры, известная часть, памятников прямо предполагает существование более древних первоисточников. С анализа этих источников мы и начнем наше изложение.

Глава 1

НАРОДНЫЙ ЭПОС

На исходе VI столетия англо-саксы еще не имели литературы в собственном

смысле слова. Первоначально они пользовались руническим письмом,

распространенным среди многих, германских племен.

Дошедшие до нас памятники рунической письменности англо-саксов очень

немногочисленны: при этом наиболее интересные ее образцы относятся к поздней

поре. Таковы, прежде всего, надписи на мечах, кубках и предметах домашнего

обихода, найденных в различных местностях Англии; на этих предметах вырезаны

рунические знаки, которым нередко придавалось магическое значение, небольшие

изречения, заговорные формулы. Во Франции, близ г. Клермон-Ферран, найден

был так называемый "рунический ларец" англо-саксонского происхождения;

рунический его текст состоит из нескольких стихотворных строк на тему о

китовом усе, из которого этот ларец сделан. Памятник этот относят к VIII в.

Ларец, о котором пойдет речь, известен в литературе под названием «Franks casket». Он был найден в Аузоне (Франция) в XIX веке и в 1867 году был подарен Британскому музею, где находится и поныне. Отсутствующая правая панель ларца была обнаружена в 1890 году в Италии и теперь хранится в Национальном музее во Флоренции. Панели ларца покрыты вырезанными из кости рисунками и надписями, сделанными руническими знаками и латинскими буквами. Вот уже более 1300 лет рисунки и надписи ларца хранят тайну своих первых владельцев.

Та тайна так и осталась неразгаданной, - иначе бы ларец не сохранился. Со временем старая тайна потеряла свое значение, а ларец стал использоваться, как обыкновенная шкатулка. Но вся та информация, которую нес на себе ларец, приобрела в современном нам мире совершенно иное значение и стала еще большей тайной, которую теперь надежно хранили другие стражи: утеря корней «древнеанглийского» языка и незнание «англо-саксонских» рун. Знали бы англичане, что надписи на ларце сделаны в Британии народами, говорившими на языке славян и писавшими славянскими рунами, - вряд ли бы он открыто хранился в Британском музее. А как сконфузились с этим ларцом историки, лингвисты, знатоки религий и т.д. и т.п. - можете судить сами, если ознакомитесь с работами этих специалистов по данному вопросу. Достаточно сказать, что до сих пор не был прочтен даже текст, написанный латинскими буквами.

Чтобы прочесть то, что написано на панелях ларца, нет необходимости путешествовать во времени и изучать в довольно отдаленном прошлом «древнеанглийский» язык, «древнегерманскую» культуру и учиться несуществующим «англо-саксонским» рунам. Все эти германофильские выдумки появились в XVII — XIX веках и были запущены в научный оборот, как непререкаемые истины, самими же «германцами». Жить в Европе, не имея приличной истории, было как-то неудобно. Вот эти новоиспеченные христиане и прихватили себе все, что осталось от народов Европы после их опустошительных крестовых походов.

В центральной, северной, северо-восточной и юго-восточной Европе в первом тысячелетии нашей эры существовала одна общеевропейская руническая письменность, - это руническая письменность славян или, если кто-то считает, что так будет точнее, - праславянская руническая письменность. В южной Европе древняя руническая письменность была у этрусков, но здесь ее мы касаться не будем. Поэтому рунические надписи на этом ларце можно попробовать прочитать при помощи славянских рун на славянском (русском) языке.

Одним из наиболее известных рунических памятников является надпись на

каменном кресте, стоящем близ деревни Рутвелл (Ruthwell); на юго-западе

нынешней Шотландии; здесь высечено небольшое стихотворение религиозного

столетием; местонахождение его и язык указывают на север Англии. Значит,

руническим письмом англо-саксы пользовались и тогда, когда письменность на

латинском и народном языках находилась у них уже в цветущем состоянии.

Большое значение в ранние века англо-саксонской истории имела устная

словесность. В песнях и сказаниях англо-саксов, завоевавших Британию, долгое

время сохранялись отзвуки преданий и сюжетов, составлявших содержание

германской поэзии на континенте в более ранний период. Но обработка их

совершилась уже под воздействием новых исторических условий жизни

англо-саксов в Британии, в частности под заметным влиянием христианизации

варварских племен, воздействия монастырской школы, соприкосновения с

латинской культурой и т. д. Все, или почти все, дошедшие до нас памятники

англо-саксонской поэзии носят отчетливые следы этой обработки.

Из ряда свидетельств мы заключаем о существовании у англо-саксов песен,

связанных с языческим религиозным культом: песен свадебных, застольных,

военных, рабочих, погребальных плачей и т. д. Песни хоровые (dreamas) и

индивидуальные (sangas) исполнялись в течение всего англо-саксонского

периода. Еще в позднюю англо-саксонскую эпоху они несомненно носили вполне

мирской характер, так как церковь относилась, к ним с неизменной

враждебностью, хотя и не могла искоренить их из быта. Уже в канонических

правилах Эльфрика (начало XI в.) говорится о том, что священники должны

запрещать языческие песни на погребальных пирах. О Дунстане, позднее

архиепископе Кентерберийском (924-988 гг.), известно, что он сам в юности

учил "старинные песни дедовских языческих времен". (avitae gentilitatis

vanissima carmina), жаловал профессиональных певцов (hyistrionum frivolas

incantationum noenias) и сам играл на арфе. А об уэссекском князе Альдгельме

летописцы рассказывали, что он - искусный певец и поэт - становился на мосту

у переправы, ведущей к церкви, и звуками народной песни останавливал

нерадивых, которые слишком рано уходили из храма.

О различных жанрах народной обрядовой и лирической поэзии мы можем

только догадываться также по преимуществу на основании поздних свидетельств.

У англо-саксов несомненно распространены были свадебные песни. В глоссах

латинский термин "эпиталамиум" переводится соответствующими

англо-саксонскими обозначениями brydleap или brydsang. Повидимому эти песни

у англо-саксов исполняли перемежающиеся партии хора, вступавшие между собой

в диалог. О том, как сильно драматизирован был брачный обряд англо-саксов,

можно заключать из любопытного его описания в латинских "Деяниях сакса

Герварда" (Gesta Gerwardi Saxonis), составленных анонимным клириком по

рассказам дружинников этого знаменитого борца с нормандскими войсками

Вильгельма Завоевателя (рукопись "Деяний" относится к XIII в.).

Распространены были также погребальные плачи, но ни одного образца их не

сохранилось.

Мы знаем о существовании у англо-саксов магических заговорных формул,

"заклинаний" (первоначально имевших метрический характер, удобный для

запоминания). Сохранилось свыше десятка текстов подобных заговоров, хотя и

дошедших до нас в поздних записях англо-саксонской поры (иногда

прозаических), но несомненно опирающихся на древнюю языческую традицию.

Таковы заговоры о хорошем урожае, о благополучии пчелиного улья, о

возвращении пропавшей скотины, об удаче в путешествии и, чаще всего, об

ограждении от болезней. О склонности англо-саксов к гномической поэзии мы

имеем множество свидетельств; в этом убеждает также значительное количество

дошедших до нас стихотворных загадок VII-VIII и более поздних веков. Но все

эти загадки испытали на себе школьно-монастырское влияние, и связь их с

жанрами народной гномической поэзии распознается преимущественно при

сравнении с поэзией древних скандинавов. Более узкую сферу распространения

должна была иметь учительная, жреческая поэзия языческого культа.

Искусство слагать песни и дополнять их в сопровождении музыкальных

инструментов пользовалось у англо-саксов большим почетом. Искусный певец,

умевший "мудро вести хитрую речь", вероятно, рано получал профессиональный

облик. Наряду с народными певцами-музыкантами (gleoman) уже на ранней стадии

англо-саксонской культуры мы встречаем профессионального дружинного певца -

скопа (scop), выделившегося из состава дружинников, подобного тем, которые

имелись у континентальных германских племен. Его искусство доставляло ему

особый почет и щедрые дары. Скоп был одним из приближенных вождя или короля;

на пирах он сидел у его ног и под звуки арфы пел стародавние были. Скоп был

хранителем исторического предания рода, племени, княжеской дружины, давал

мудрые советы, воспитывал в воинах храбрость и прочие доблести, а иногда как

особо доверенное лицо исполнял важные, ответственные поручения. Искусству

"петь и сказывать" вероятно учились у него и представители знати. Король

Альфред юношей при уэссекском дворе днем и ночью мог наслаждаться

"саксонскими эпическими песнями" (saxonica poemata), - об этом рассказывает

его биограф и современник Ассер.

Небольшое произведение англо-саксонской поэзии "Видсид" (т. е.

"многостранствующий"), которое долгое время считали одним из древнейших

доведших до нас памятников англо-саксонской литературы, рисует образ именно

такого певца.

Стихотворение "Видсид" - одно на самих сложных во всей англо-саксонской

литературе и доныне возбуждает большие споры. Его основную часть занимает

"каталог" стран, якобы посещенных певцом, и тех резиденций, где его

принимали с почетом; при этом он прибегает к фикции личных

"автобиографических" воспоминаний. Среди славных властителей, у которых

побывал Видсид, называются имена наиболее известных героев германских

эпических сказаний. Несообразности этого произведения объясняли тем, что ряд

имен вставлен в поэму впоследствии, хотя мнения исследователей об этих

интерполяциях весьма различны. Во всяком случае это стихотворение, близкое

по своей литературной технике к "Беовульфу" и группе ранних лирических

произведений, может служить свидетельством известности в Англии

континентально-германских эпических циклов.

Другое произведение, в котором описан певец, "скоп", носит название

"Сетование Деора". Оно представляет собою лирический монолог, вложенный в

уста Сетование Деора.

Деор рассказывает, что некогда он пел при Геоденингах и был им люб,

пока не сменил его "властитель песен" Хеорренда (Heorrenda), отнявший у него

и милость двора и ленное владение (landryht). Утешение себе Деор находит

лишь в том, что вспоминает целую вереницу знаменитых образов героических

саг, героев древних преданий. Все они также испытали различные несчастия, но

горе их, в конце-концов, миновало. Каждый из приведенных примеров пережитых

нескольких стихов (от двух до семи), а каждую строфу сопровождает один и тот

же меланхолический припев ("Все это прошло, и этому также пройти"),

придающий, особый лирический колорит всему произведению. Эта изысканная

форма построения поэмы, а также особенности языка и интерполяции, вероятно

сделанные рукой христианского книжника, заставляют ученых приблизить дату ее

создания к более позднему времени. Первоначально стихотворение датировалось

VII-VIII вв., теперь его все чаще относят к IX и даже к X в. Но примеры,

а строфическая форма памятника, припев и т. д. свидетельствуют о его

близости к народно-песенному складу.

Рядом образцами эпических поэм, выросших на основе народно-героического

жанра, среди известных нам памятников древнейшей англо-саксонской поэзии мы

находим также целый ряд произведений, которые могут быть условно отнесены к

произведениям лирического или лирико-эпического характера. Точные жанровые

разграничения в данном случае едва ли возможны; уже в названных выше

произведениях, например, в "Сетованиях Деора", присутствует сильный

лирический элемент. В произведениях, к которым мы переходим, этот элемент

усилен настолько, что является определяющим. Некоторые из них прямо могут

быть названы героическими элегиями. Время возникновения всех этих элегий

определяется различно и с большим трудом; некоторые из них носят на себе

отпечаток христианской культуры. Среди них есть, однако, три произведения,

несколько изолированные от остальной англо-саксонской лирики, - это поэмы

любви. Условно их обозначают следующими заглавиями: "Послание супруга",

"Сетования жены" и "Поэма о Вульфе". В двух последних особенно поражает

отсутствие христианских черт и своеобразный колорит, заставляющий вспомнить

о таких более поздних героических элегиях скандинавского эпоса, как плач

Гудруны или жалоба Брюнхильды в "Эдде". "Послание супруга" - небольшое

стихотворение, дошедшее до нас в единственной рукописи (Эксетерский кодекс,

л. 123 и сл.), представляет собою речь посланца, отправленного его

господином с руническим письмом (письмо начертано на кусочке дерева,

оторванном от корабля) к жене или невесте с приглашением последовать за ним

за море, на его новую родину. Из стихотворения мы узнаем, что автор послания

принужден был, удалившись от родины, скитаться в одиночестве, да теперь он

получил престол и государство. Он надеется, что молодая женщина, помня об их

взаимных обетах, приедет к нему и сделает его счастье полным. Это

стихотворение кажется лирической концовкой какой-то саги, эпического

предания, - какого именно, установить до сих пор не удалось. Оно выражает

настроение душевной успокоенности, счастливой уверенности в будущем.

Отношения между мужчиной и женщиной, здесь описанные, искренни, задушевны,

полны нежного лиризма. Время возникновения этого памятника относят к периоду

между VII и X вв.

Датировка второго произведения - "Жалобы" или "Сетования жены" -

вызывает такие же споры, как и первое; прежние исследователи (Траутман)

относили его к последней трети VII в. (660-700 гг.), новейшие работы чаще

датируют его VIII и даже концом IX в. (Шюккинг). В "Послании супруга", речь

шла о случайной, непредвиденной разлуке любящих; в "Жалобе жены" мы

чувствуем драму, о смысле которой можно только догадываться. Сначала

счастливые, супруги жили лишь один для другого; в то время как муж

странствовал по дальним морям, жена ждала его с нетерпением и тревогой. Но

ее оклеветали перед мужем, разлучили с ним, и теперь она живет в изгнании.

Отлученная от всех радостей бытия, она то чувствует себя подавленной горем,

то, напротив, ожесточается при мысли о несправедливости, выпавшей на ее

долю. Любовь, которую она не в силах преодолеть, еще усугубляет ее

страдания:

Я тоскую потому,

Что нашла для себя мужа, прямо для меня сотворенного,

Но несчастного и полного печали в своем разуме.

Он прятал от меня свое сердце, имея мысли убийцы,

Но радостный вид. Часто мы обещали друг другу,

Что нас не разлучит никто,

Кроме одной смерти: но все сильно изменилось,

И теперь все идет так, как будто бы никогда

Не существовало нашей дружбы. Я принуждена издали и вблизи

Терпеть ненависть моего возлюбленного.

Меня принудили жить в лесу,

Под дубом в землянке.

Стар этот земляной дом, я же все томима одним долгим желанием.

Угрюмы эти долины, высоки холмы,

Горьки для меня изгороди огороженного места, полные терниев.

Мрачно мое жилище. Часто отсутствие

Здесь моего повелителя подвергало меня мученью!

В этом лирическом монологе есть и мощь, и подлинная патетика, и сила

настоящей страсти, похожей, несмотря на различие ситуаций, на страсть

героинь "Эдды": Сигруны, которую даже сама смерть не может разлучить с

Хельги, Гудруны, которая плачет кровавыми слезами над бездыханным телом

своего мужа Сигурда. В "Сетованиях" покинутой англо-саксонской женщины мы

находим поэзию, свойственную древне-скандинавской литературе, - поэзию

одиночества и тот же параллелизм природы и настроений человека; героиня

остро чувствует окружающую ее неприязненную природу; ее гнетут эти холмы,

хмурые леса, терновые изгороди, отметившие место ее изгнании. Различие лишь

в сдержанности тона, который контрастирует с необузданными страстями героинь

"Эдды", а также в большей тонкости психологических оттенков.

Толкования этого замечательного памятника англо-саксонской поэзии

весьма разнообразны. Всего вероятнее, что мы и на этот раз имеем дело с

каким-то образом из эпической саги; жалоба покинутой и оклеветанной женщины

относится к центральному моменту сказания, когда скорбь героини достигла

своего предела.

Третье интересующее нас стихотворение (Поэма о Вульфе) имело

своеобразную судьбу. Оно дошло до нас в единственной рукописи (Эксетерский

кодекс), где помещено в начале собрания "стихотворных загадок", долго

приписывавшихся англо-саксонскому поэту Кюневульфу. По месту, занимаемому им

в рукописи; а также из-за чрезвычайной трудности интерпретации, оно долгое

время считалось стихотворной загадкой и доныне сохранило в научной

литературе условное заглавие "Первая загадка". Толкования ее были

разноречивы. Недавние исследования с неопровержимостью установили, что перед

нами фрагмент лирико-эпического стихотворения, близкий по форме к "Деору"

или "Сетованиям жены". Это - история разлученных любовников, тоскующих друг

о друге. И на этот раз стихотворение не раскрывает, полностью сюжета,

ограничиваясь намеками, которые, повидимому, была вполне понятны современным

читателям или слушателям. Вероятно, и в этой поэме фигурируют некогда хорошо

знакомые образы героической саги.

Большинство ученых отрицает в указанных памятниках влияние античной и

даже книжной поэзии и охотнее связывает их происхождение с одним или

несколькими не дошедшими до нас англо-саксонскими или континентальными

германскими эпическими циклами.

Одним, из наиболее замечательных произведений этой группы памятников

является небольшая поэма, известная под заглавием "Мореплаватель" и

находящаяся в том же Эксетерском кодексе (л. 81-83). Первые стихи поэмы дают

удивительные по мужественной красоте картины зимнего океана. Поэт, от лица

мореплавателя, описывает жестокую стужу. Суставы его цепенеют, ноги

примерзают к кораблю; ливень вместе с градом обрушивается на его голову;

бури истощают его силы; кругом мрак, голод и одиночество. Он слышит

тоскливые крики морских птиц, летящих над волнами, и в их голосах для него

ожидают воспоминания о прошлом:

Но сердце мое рвется из груди,

Дух мой рвется вместе с волнами,

Над родиной кита (море), рвется далеко

К пространствам земли, и вновь возвращается назад

Пылающий и жадный: кричи, пустынная птица;

Толкая мое сердце непреодолимо по дороге китов,

По волнам океана.

Англо-саксонская поэзия охотно возвращается к картинам океана. В

"Беовульфе" и в первых англо-саксонских стихотворных пересказах библейских

сказаний картины моря особенно привлекают поэтов. Но в "Мореплавателе" эти

картины полны особой тонкой живописности. Поэма прославляет мужество борьбы,

она полна величия и героизма.

Датировка этого памятника колеблется между VIII и X веками.

К этому произведению близко другое, известное под заглавием "Странник"

(Эксетерский кодекс, л. 76-78). Здесь монолог, повидимому, вложен в уста

дружиннику или приближенному короля, который после смерти своего повелителя

вынужден в одиночестве скитаться на чужбине и странствовать по холодному

морю, чтобы найти себе нового господина или утешителя. Он погружается в

печальные воспоминания о прошлом; ему кажется, что он вновь находится в

пиршеской зале, обнимает и целует любимого вождя и кладет свою голову и руки

к нему на колени - очевидный намек на дружинный обычай. Тем тягостнее

пробуждение от этих воспоминаний: он видит, как птица бурунов купается в

морской пене, и снег падает с темного неба. Эти картины так конкретны, что

опустошений, которые видит странник. Повсюду встречает он голые стены без

крыш, открытые ветрам и буре, богатые палаты, ставшие развалинами... Не

видно в них более гордых воинов: одни погибли в бою и погребены, иных

разорвали на части волки или заклевали птицы смерти - вороны, жадные до

мертвецов. Лишь в последнем стихе есть какой-то проблеск надежды, какой-то

темный намек она грядущую радость с небес, в котором можно усмотреть след

христианского миропонимания. Отсюда попытки некоторых исследователей отнести

это произведение к периоду датских вторжений IX в. (иногда и точнее: к

867-870 гг.), которые разрушали англо-саксонскую культуру и вызвали

пессимистические настроения в англо-саксонской поэзии. Возможно, впрочем,

что стихотворение это имеет и более древнюю основу, но подверглось

впоследствии переработке.

Ряд стихов "Странника" текстуально совпадает со стихами другой

небольшой лирической поемы "Развалины" (Эксетерский кодекс, л. 123-124),

дающей замечательные по цельности картины разрушенного и опустошенного

города. К сожалению, это стихотворение дошло до нас в сильно поврежденном

виде. Здесь та же идея смерти и распада, что и в "Страннике", но она

вызывает в воображении поэта не только сцены прошлого, но и любопытное по

обилию зрительных деталей описание действительных, стоящих перед ним

развалин. Картина разрушенного города и его широкой белой крепостной стены,

которая много раз обагрялась кровью, этим "свидетельством царствований",

дана в явно реалистических тонах, несмотря на некоторые условности стиля и

такие метафоры, как "творение великанов" или "рогатое сокровище стен" (т. е.

башенки или бойницы на стенах) или "объятие могилы, жестокое объятие земли".

Вид развалин приводит поэту на память картины прошлого. Была пора,

когда блестящие и пышные стояли все эти постройки, обильные банными залами и

палатами для пиров, полные людского веселия, до тех пор пока судьба не

изменила все своей превратностью. Пришли "дни убийства", и смерть унесла

много воинов; земляные валы опустели, и обширные "пурпурные" залы обвалились

и стоят без кровли; "их черепицы убежали от костяка крыш". А некогда

пировали здесь в доспехах мужи, радостные сердцем, сверкавшие золотом,

"гордые и разогретые вином", бросая взгляды на свои богатства, деньги,

владения и драгоценности...

Это замечательное стихотворение лишний раз свидетельствует о любви

англо-саксов к историческому прошлому и об интересе их к стародавним

героическим сагам. Любовь к языческому прошлому должна была окрепнуть в

период насильственного насаждения христианской культуры и еще более

усилиться во время борьбы с датчанами, когда вновь ожили и подверглись

своеобразной "романтической" идеализации героические предания старины. Этими

историческими причинами можно объяснить живучесть у англо-саксов языческого

предания, долго еще пробивавшегося сквозь чуждую ему оболочку в памятниках

христианской письменности и окончательно заглохшего только под ударами

нормандских завоевателей. Быть может, этому же интересу англо-саксов IX-X

вв. к историческому прошлому мы обязаны и сохранением большой эпической

поэмы о Беовульфе, представляющей единственный образец англо-саксонской

героической поэмы на традиционный народный сюжет. В англо-саксонской

литературе она стоит особняком среди многочисленных поэм нового религиозного

Поэма о Беовульфе дошла до нас в единственной рукописи начала Х в.,

написанной двумя различными писцами. Рукопись эта хранится в настоящее время

в Британском Музее в Лондоне. Открыта она сравнительно поздно. В печати

(Wanley"s Catalogue of Anglo-Saxon Manuscripts) она упоминается впервые в

1705 г., но уже в 1731 г. она сильно пострадала от пожара. Впервые издал ее

датчанин Торкелин в 1815 г., а первое английское издание относится к 1833 г.

Поэма распадается на две части, связанные между собою лишь личностью

главного героя, Беовульфа. Каждая из этих частей, в основном, повествует о

подвигах Беовульфа; в первой (стихи 1-1887) повествуется о том, как Беовульф

избавил соседнюю страну от двух страшных чудовищ, во второй (от стиха 2220

до конца), - как он воцарился у себя на родине и счастливо правил пятьдесят

лет, как победил огнедышащего дракона, а сам погиб от нанесенных ему

драконом ядовитых ран и был с честью похоронен своею дружиной. Основное

членение поэмы нарушается рядом вставных эпизодов, имеющих чрезвычайно

важное значение для вопроса о происхождении поэмы, для выяснения ее сложного

состава, времени возникновения и т. д.

Вступлением в поэме служит рассказ о легендарном родоначальнике датских

королей Скильде Скефинге, который еще в младенчестве чудесным образом

приплыл к берегам Дании в ладье, полной сокровищ, а подросши стал королем и

долго и счастливо правил страной. Счастливо правил Данией и род Скильдингов.

Один из потомков Скильда, король Хротгар, сын Хеальфдена, был удачлив в

войнах, а следовательно, и богат. Однажды задумал он воздвигнуть обширную и

богато украшенную палату для пиров со своей дружиной, выстроил ее на

удивление всему свету и назвал ее "Хеорот" ("палатой оленя"). Но недолго

раздавались там веселые клики пирующих, пение певцов и звуки арф.

Неподалеку, в "болоте", было логово страшного чудовища Гренделя. Однажды

ночью подкрался Грендель к дивной Хротгаровой палате, в которой после

веселого пира расположилась на отдых беспечная дружина. Чудовище нагрянуло

на спящих, разом выхватило тридцать витязей и быстро увлекло в свое логово,

терзая и пожирая их. На утро воплями ужаса сменились клики веселья; горькие

жалобы стали еще громче и горше, когда каждую ночь стало являться в палату

чудовище за своей кровавой добычей. Напрасно горевал и сокрушался король

Хротгар: он не мог отвратить беды. Палата его опустела, пиры прекратились,

всеми овладели уныние и великая скорбь.

Слух об этом бедствии достиг, наконец, земли геатов (геаты -

скандинавское племя гаутов, населявшее южные области Швеции); услышал о том

храбрейший из витязей короля Хигелака - Беовульф. Он велел снарядить корабль

и "путем лебедей" поспешил на помощь Хротгару; вместе с Беовульфои поплыли и

14 храбрейших воинов Хигелака. Король Хротгар принял их с почетом. Когда

закончился устроенный в их честь пир, Беовульф с товарищами-геатами остался

в палате, а датчане разошлись по домам.

В полуночный час явился из своего болота Грендель, быстро отбил замки у

дверей, подкрался к геатам, схватил одного, раздробил его кости и стал

сосать кровь. Не успел он потянуться за другим, как могучая рука Беовульфа

схватила его, и между ними началась страшная борьба. Все здание зашаталось.

Грендель, собрав все свои силы, рванулся, жилы в плече его порвались, кости

выскочили из суставов, и вся его рука до самого плеча осталась в руках у

Беовульфа.

Раненный насмерть, Грендель уполз в свое болото. Хротгар устроил в

честь победителя пир. Он поднес Беовульфу богатые дары: броню, шлем и знамя,

древко которого было из чистого золота, драгоценный меч и восемь коней с

дорогим седлом. Королева поднесла ему с приветствием кубок и на обе руки

надела ему обручи из крученого золота, кольца - на пальцы, на плечи -

верхнее платье, а на шею - драгоценное ожерелье, самое тяжелое из всех

ожерелий на свете. Пир продолжался весело и шумно при громких песнях певцов,

прославлявших подвиги древних героев. У многих головы отяжелели от меду...

Но вот, в глухой полуночный час, вновь затрещали двери Хеорота, и в залу

ввалилось новое чудовище, с виду подобное женщине: это была мать Гренделя,

явившаяся отомстить за смерть своего сына. В испуге пробудились датчане, но

не было с ними Беовульфа, который почивал в особо отведенных ему покоях.

Чудовище удалось прогнать, а на утро Беовульф отправился на поиски его.

Следы привели его к страшному болоту, и там, где вода под обрывистым берегом

была окрашена кровью, где кишели страшные змеи и чудовища, Беовульф

бесстрашно спустился в бездну.

Целый день спускался Беовульф на дно, отбиваясь от водяных чудовищ;

едва коснулся он дна, как схватился с матерью Гренделя, и она увлекла его в

неведомый угол бездны, куда вода не проникала. Он напал на нее, нанося мечом

удары, но они не могли причинить ей вреда. Тогда, улучив минуту, он сорвал

со стены громадный меч, "изделье великанов", и, собрав все силы, убил ее;

тем же мечом отрубил он голову мертвого Гренделя и хотел унести с собою

древнее оружие великанов, но меч, как лед, растаял в его руках до самой

рукоятки.

Велика была радость, велик и радостен новый пир, устроенный Хротгаром в

освобожденном Хеороте, щедры дары, которыми наделил король героя, провожая

его на родину. Первая часть поэмы заканчивается описанием прибытия Беовульфа

к Хигелаку. За этим в рукописи следует заметный пропуск.

Во второй части поэмы Беовульф предстает уже стариком. По смерти короля

Хигелака и его сына, он мирно царствовал над геатами в продолжение

пятидесяти зим. Когда появился в его земле страшный дракон и стал опустошать

огнем страну, в отместку за чашу, похищенную из охраняемых им сокровищ,

престарелый Беовульф решил убить его в единоборстве. Он поражает дракона в

голову, но крепкий меч его разлетается вдребезги, - и дракон прокусывает

своим ядовитым зубом шею и грудь витязя. Чудовище убито, но и победитель

ранен смертельно: это последняя победа Беовульфа. Он велит вынести из пещеры

сокровища, чтобы полюбоваться на них перед смертью, устанавливает распорядок

своих похорон и умирает. На китовом мысу складывают верные геаты костер,

кладут на него доспехи и тело Беовульфа. Костер пылает: причитает вдова

героя, плачут воины. Над пеплом воздвигают высокий могильный холм; вокруг

него двенадцать могучих витязей поют славу погибшему вождю.

Чрезвычайно сложный состав поэмы бросается в глаза. В том виде, в каком

она дошла до нас, она несомненно является памятником позднего происхождения.

В основе его, однако, лежат, вероятно, более древние редакции одного или

нескольких сказаний, восходящие к народно-песенному преданию. Отсюда - все

трудности анализа и датировки поэмы и серьезные разногласия среди ее

исследователей.

Бесспорна принадлежность поэмы к образцам героического народного эпоса.

Об этом свидетельствует прежде всего содержание поэмы и ее центральный

образ. Беовульф воплощает в себе черты подлинного народного героя,

совершающего подвиги для блага многих людей. Он освобождает дружественный

народ датчан от страшных чудовищ, Гренделя и его матери. Во второй части

поэмы он выступает как "отец народа", спасающий свою родину от дракона.

Дружинный быт, изображенный в поэме, показывает, что произведение в целом

возникло в эпоху начинавшегося разложения родового строя, но еще задолго до

того, как сформировался шедший ему на смену феодализм. На это указывают, в

особенности, патриархальные отношения между "королями" Хротгаром и

Беовульфом и их "подданными":

Ученые старой школы рассматривали "Беовульфа" как единственный

памятник, свидетельствующий о богатой эпической традиции языческих времен,

уничтоженной нетерпимым отношением к ней христианской церкви. Полагали, что

поэма, в наиболее существенных чертах, была создана еще до принятия

англо-саксами христианства и что в основе ее лежат, впоследствии

подвергшиеся обработке, более краткие героические песни. Другие ранние

переселения англо-саксов в Британию, следовательно, до V в., и пытались

вскрыть ее мифологическую основу. Однако за последнее тридцатилетие

отношение западно-европейских исследователей к "Беовульфу" сильно

изменилось. Большинство ученых склонно теперь рассматривать этот памятник не

как постепенно создававшийся народный эпос, но как однородное целое, как

книжную поэму, написанную христианским клириком не ранее VIII или даже IX в.

В поэме чаще видят теперь не органическое продолжение древнейшей,

непрерывной традиции устного песнетворчества, но продукт книжной культуры,

памятник письменности, который и своей поэтической техникой, и своим

исторических сочинениях и преданиях, в произведениях христианской

письменности и не чуждого даже античной литературе.

При анализе "Беовульфа" следует, однако, строго разграничивать два

вопроса: вопрос о дошедшем до нас рукописном тексте памятника и вопрос о его

возможных прототипах и его происхождении. Позднее возникновение находящейся

в нашем распоряжении редакции едва ли подлежит сомнению, однако из этого еще

не следует, что надо отказаться от реконструкции ее первоисточников и, по

необходимости гипотетической, истории ее происхождения и ранней исторической

судьбы. В последнем вопросе как раз и необходимо критическое отношение к

некоторым тенденциям современной буржуазной науки, зачастую преднамеренно

отрицающей народные истоки средневековой поэзии.

Центральные эпизоды первой части поэмы - битвы Беовульфа с Гренделем и

его матерью - имеют ряд параллелей в древних сагах и народных сказках о

чудовище, врывающемся в дома и похищающем людей. Во второй части "Беовульфа"

также есть аналогии с общегерманскими сказаниями. Некоторые исследователи

находили здесь следы контаминации двух различных типов сказаний о драконе -

борьбы Тора с мировым змеем (Иормунгандром) и Сигурда со змеем Фафниром.

Любопытно, что уже в первой части поэмы есть вставной эпизод (стихи 874-897)

о битве Сигмунда, отца Зигфрида, с драконом, охраняющим сокровища, и что в

англо-саксонской поэме сохранилось имя отца Сигмунда - Вельс, тогда как

северные (скандинавские) источники называют его Volsungr, т. е. замещают

собственное имя родовым. Однако в эпизоде о битве Беовульфа с драконом есть

ряд характерных отличий от подобных же континентально-германских сказаний:

Беовульф вступает в борьбу с драконом ради освобождения своей страны от

чудовища, а не из простого удальства; в начале битвы спутники Беовульфа

видят опасность, которой подвергается их вождь, но боятся оказать ему

помощь, за исключением верного Виглафа; характерно, наконец, что эпизод

заканчивается смертью героя.

Всем исследователям "Беовульфа" особенно примечательным казалось одно

обстоятельство: Беовульф - не англо-саксонский герой; действие поэмы тоже не

приурочено к Англии; в первой части поэмы оно происходит, вероятно, в

Зеландии, во второй - в Ютландии. Ни англы, ни саксы не принимают никакого

участия в событиях, изображаемых в поэме. Эту особенность поэмы толковали

различно: одни относили сложение эпического сказания о Беовульфе ко времени

до переселения англо-саксов в Британию, когда, живя на континенте, они

соседили с датчанами; другие, напротив, утверждали позднее его

возникновение, например, в период датских вторжений, принесших с собой новые

для англо-саксов северные сказания и особый интерес к генеалогии датских

королей. Беовульф - личность не историческая, но в поэме можно найти, -

правда, в виде кратких эпизодов или даже только случайных намеков, -

между собой и со своими южно-германскими соседями. Историко-географическая

номенклатура поэмы указывает на то, что обработанные в поэме сказания скорее

всего могли сложиться в первой половине VI в., в области, лежавшей к северу

от континентальной родины племени англов.

Наряду с возможными следами устной поэтической техники в "Беовульфе"

мы, однако, в еще большей степени встречаем следы тщательной и, может быть,

разновременной литературной обработки текста. Об этом свидетельствует прежде

всего большой объем поэмы (3183 стиха). Высказывались догадки, что

первоначально обе части поэмы не были связаны друг с другом; рассказ о боях

с Гренделем и его матерью, в сущности, связан с рассказом о битве с драконом

только личностью Беовульфа. Тем не менее, характер героя, как он представлен

в обеих частях поэмы, так же как язык и метрика свидетельствуют, что, если

даже обе части и могли возникнуть разновременно, то, во всяком случае,

хронологически они не далеко отстоят друг от друга.

Нет никакого сомнения в том, что литературная обработка поэмы сделана

несомненно, подверглась весьма значительным изменениям. Он выбросил имена

языческих богов и слишком явные следы германской мифологии и внес элементы

христианских представлений. Так, например, он считает Гренделя потомком

Каина, называет морских чудовищ исчадием ада, сожалеет о язычестве датского

короля, полагая даже, что датчане не знали, как бороться с Гренделем, потому

что не знали "истинного бога". Большая часть вставок заимствована не столько

из Нового, сколько из Ветхого завета: имена Авеля, Каина, Ноя, упоминания о

потопе, - все это прямо восходит к библейской книге Бытия, привлекшей

внимание англо-саксонских христианских поэтов и переложенной ими в

англо-саксонские стихи. Говоря о Гренделе, поэт вспоминает о великанах,

называя их "гигантами" и явно смешивая христианское предание о сатане с

классическими легендами о титанах, восставших против олимпийцев.

Христианское влияние чувствуется, однако, не только в этих интерполяциях,

явно противоречащих до-христианской основе поэмы; оно распространяется

Христианские элементы проникли в строй поэмы глубже, чем кажется на первый

взгляд; сам Беовульф, по существу, превращен в своего рода христианского

подвижника; он отличается скромностью и "богобоязненностью"; он - защитник

сирот и в конце поэмы благодарит небо за то, что мог оставить народу, ценой

своей жизни, богатства, захваченные у дракона. Последний эпизод "поэмы -

описание смерти героя - отличается вообще очень характерными противоречиями

Следами литературной обработки в христианском духе ранее существовавшего

предания.

В окончательной редакции поэмы Беовульф, с одной стороны, походит на

христианских "змееборцев", вроде св. Георгия, с другой, - на библейские

фигуры, вроде спасителя народа - Моисея, столь хорошо известного

англо-саксонским поэтам по пересказам Библии. На долю христианского

книжника, трудившегося над обработкой поэмы, нужно отнести и некоторые

черты, позволяющие сблизить "Беовульфа" с произведениями античной

литературы. Не подлежит также сомнению знакомство автора "Беовульфа" с

христианским эпическим поэтом Ювенком (начало IV в.), поэма которого

(Historia Evangelica) искусно сочетала евангельское содержание с

подражаниями Вергилию, Лукрецию, Овидию, Горацию и т. д. Эта поэма рано

вошла в основу христианского школьного обучения, многократно переписывалась

и вызывала к себе интерес средневековых книжников.

Что дошедшая до нас редакция поэмы о Беовульфе принадлежит

англо-саксонскому книжнику VIII-IX вв. видно, наконец, и из стихотворной

техники поэмы. Все уцелевшие произведения англо-саксонской поэзии написаны

так называемым древне-германским аллитерирующим стихом, употреблявшимся не

только в англо-саксонской, но также и в древне-верхне-немецкой и

древне-скандинавской поэзии в период между VIII и XIII вв. Аллитерирующий

стих свойствен был как устному древне-германскому героическому эпосу, так и

памятникам письменности. Главным организующим принципом этой метрической

системы было членение каждой стихотворной строки на два полустишия, в

которых было по два главных ритмических ударения; при этом согласные звуки,

стоявшие перед одним или обоими основными ударениями первого полустишия,

должны были повторяться (т. е. аллитерировать) перед начальным ударением

второго полустишия.

Аллитерационная техника "Беовульфа" отличается строгой выдержанностью и

большим искусством; с нею связаны и другие характерные особенности стиля

поэмы: нанизывание синонимов и частое пользование метафорами. Обилие метафор

составляет, вообще говоря, одну из особенностей англо-саксонской поэзии и

сближает ее с поэзией скандинавской. Поэт всегда предпочитает сказать "древо

радости" вместо "арфа", "сын молота" вместо "меч", "дорога кита" или

"лебединый путь" вместо "море", "боевые липы" вместо "щиты", "ковачи войн"

вместо "воины" и т. д. Некоторые метафоры отличаются особой изысканностью и

даже своеобразной "манерностью", впрочем, особенно ценившейся. В этом смысле

стилистическая техника "Беовульфа" разработана блестяще.

Поэма о Беовульфе была, вероятно, распространена в IX-X вв. в ряде

рукописных списков. В отдельных произведениях англо-саксонской письменности

можно усмотреть следы ее влияния: таковы, например, поэма "Судьбы апостолов"

Кюневульфа, в которой есть текстуальные заимствования из "Беовульфа", поэмы

об апостоле Андрее, Юдифи и, может быть, песня о смерти Бирхтнота

Эссекского. В XIX в. "Беовульф" привлек к себе широкое внимание не только

ученых, но и поэтов. Современными английскими стихами он передавался много

раз: наиболее интересными опытами этого рода считаются стихотворные переводы

Вильяма Морриса (1895 г.) и Арчибальда Стронга (1925 г.). Много раз

пересказывался он также для детей и юношества (особенное распространение в

Англии и Америке получил прозаический пересказ поэмы, сделанный

писательницей, русской по происхождению, З. А. Рагозиной в 1898 г. и

выдержавший ряд изданий). Л. Боткин впервые перевел "Беовульфа" на

французский язык (1877 г.); однако русскому читателю "Беовульф" доныне

известен лишь по вольным пересказам и небольшим переведенным из него

отрывкам.

Кроме "Беовульфа", дошедшего до нас в более или менее полном виде, мы

располагаем еще несколькими отрывками эпических произведений англо-саксов.

Таков, в первую очередь, отрывок песни о битве при Финнсбурге, заключающий в

себе всего лишь 48 стихов. Рукопись этого отрывка, по которой он был

напечатан еще в 1705 г., в настоящее время, к сожалению, утрачена. "Битва

при Финнсбурге" тем интереснее для нас, что о ней идет речь и в "Беовульфе"

(стихи 1068 и сл.). В день победы над Гренделем, на пиру, певец короля

Хротгара поет в Хеороте о том, как 60 датчан с Хнефом (Hnaf) и Хенгестом

(Hengest) во главе, вторглись во владения (бург) фризского короля Финна.

Именно об этой битве повествует и дошедший до нас фрагмент, составляющий, по

всем данным, около четвертой части всего произведения в целом. Хнеф погибает

в битве, но датчане мужественно сражаются еще целых пять дней. Финн теряет

почти всех своих сыновей и родичей. Наконец, заключается мир, и тело Хнефа

по обычаю торжественно сжигается на костре. Но мир непродолжителен; чувство

мести вновь зовет всех на битву, которая, по изложению этой песни в

"Беовульфе", завершается смертью и Финна и Хенгеста. Сохранившийся фрагмент

вводит нас непосредственно в середину битвы и начинается речью Хенгеста к

своим воинам. Описание начавшейся вслед за этим кровавой сечи отличается

красочностью и силой. "Блеск от мечей исходил такой, - замечает поэт, -

будто весь Финнсбург был объят пламенем", и прибавляет: "Никогда не слыхал я

о такой битве на войне, о битве более прекрасной..."

Датировка этого любопытного памятника встречает значительные

затруднения. Предполагаемый небольшой объем произведения, в связи с его

стихотворной и стилистической структурой, заставляет думать, что мы имеем

дело не с большой эпической поэмой, а с краткой героической песней; с другой

стороны, данные языка указывают на позднее происхождение той утраченной ныне

рукописи, на основании которой мы знаем этот памятник (X-XI вв.). Следует

думать, что эта песня пользовалась у англо-саксов значительным

распространением, притом в течение довольно продолжительного времени. О ее

популярности свидетельствует, в частности, и пересказ ее в "Беовульфе",

позволяющий установить, о чем шла речь в утраченных частях.

Не менее интересны фрагменты другого эпического произведения -

"Вальдере", сохранившиеся в двух случайных рукописных листках X столетия

(подлинники хранятся в Копенгагене).

Случайный характер дошедших до нас отрывков не препятствует, однако,

тому, чтобы узнать в них фрагменты англо-саксонской редакции германского

эпического сказания о Вальтере Аквитанском. Англо-саксонская редакция

довольно близка к латинской поэме Эккехарта "Вальтари, мощный дланью"

(Waltarius manu fortis). Сказание в целом повествует о том, как при дворе

повелителя гуннов Аттилы получали воспитание отданные ему некогда в качестве

заложников: Вальтер, сын короля вестготов в Аквитании, Гильдегунда, дочь

короля бургундов, и Гаген, франкский юноша знатного рода. Дальнейшее

Гагена, а затем Вальтера со своей возлюбленной Гильдегундой, различные

приключения их на пути и т.д. Первый из сохранившихся англо-саксонских

фрагментов рассказывает о нападении на бегущих от Аттилы Вальдере (Вальтера)

с Гильдегундой короля бургундов Гунтера (известного и по немецкой "Песне о

Нибелунгах"), совместно с Гагеном и дружинниками, и о победе Вальдере над

ними. Во втором фрагменте говорится о том, как утомленный неравным боем

Вальдере предлагает Гунтеру пойти на мировую и обещает в обмен за свое

освобождение отдать ему, вместе с другими сокровищами, выкованный Веландом и

служивший Дитриху и другим прославленным мужам волшебный меч, на что Гунтер

не соглашается. Вероятно, и эта сага, подобно предшествующей, также

пользовалась у англо-саксов значительной популярностью: об этом можно

заключить, между прочим, по ряду географических названий, встречавшихся в

рано колонизированных англо-саксами местностях Британии: так, в нынешнем

Уильтшире существовал "источник Вальдере", в Сомерсетшире - "дорога

Вальдере" и др.

Рядом со старинными героическими песнями у англо-саксов существовали и

песни исторические, слагавшиеся в более позднее время под непосредственным

впечатлением события. Такие песни возникают вплоть до нормандского

завоевания Англии, а может быть и позже. До нас дошла, хотя и в поврежденном

и неполном виде, одна из таких исторических песен позднего времени,

повествующая о событии, известном из других исторических источников и

поддающаяся благодаря этому довольно точной датировке. Это песня о битве при

Мальдоне и о смерти при этом ольдермена Бирхтнота Эссекского.

Событие, о котором идет речь в этой песне, произошло в 991 г., когда

дружина скандинавских викингов вторглась в пределы Эссекского графства и по

реке Пенте проникла до городка Мальдона. Ольдермен Эссекский поспешил на

помощь осажденному скандинавами городу и погиб в битве с ними. По своей

поэтической структуре песня очень близка аналогичным произведениям более

раннего времени; она написана обычным аллитерирующим стихом. Своими

метафорами, высокой патетикой героического стиля она напоминает и песню о

битве при Финнебурге, и отдельные эпизоды "Беовульфа": кольчуги поют

"страшные песни", скандинавские воины называются "волками смерти" и т. д.

Вначале рассказывается, как Бирхтнот поставил своих людей в боевой порядок

и, ободрив их, слез с коня. На другом берегу вестник скандинавов громко и

грозно предлагал Бирхтноту купить мир золотыми кольцами, но Бирхтнот крепко

сжал свой щит, взмахнул копьем из ясеня и ответствовал в гневе: "Слышишь ли

ты, мореходец, что говорит этот народ? Вместо дани хочет он дать тебе копья

с ядовитыми остриями и старые мечи". Начинается битва; уже кружатся в

воздухе вороны и орел, жадный до падали. Вражеское копье пронзает Бирхтнота;

молодой Вульфмер, сын Вульфстана, вынимает это копье из тела умирающего

ольдермена и бросает его во врагов. Замешательство в рядах англо-саксов

сменяется боевой отвагой, и они стремятся вперед, чтобы отомстить за

Бирхтнота.

Гораздо ниже по своим художественным достоинствам те несколько

исторических песен, которые включены в состав англо-саксонских анналов. Хотя

некоторые из них древнее песни о битве при Мальдоне, но текст их несомненно

поврежден; он испорчен не только особенностями самых записей, но, вероятно,

и переделками, которые должны были придать специфическую тенденцию этим

произведениям при включении их в прозаический текст хроники. Лучше других

сохранилась песня (или, вернее, отрывок из нее) о битве под Брунанбургом,

внесенная в хронику под 937 г. Здесь повествуется о победе короля Ательстана

(925-940 гг.) над объединившимися скоттами, бриттами из области Стратклайд и

скандинавскими "викингами". Популярности этого произведения в английской

поэзии XIX в, много содействовал его прекрасный стихотворный перевод,

сделанный Теннисоном. Кроме этой песни, в англо-саксонские анналы включено

еще четыре аналогичных произведения: 1) Об освобождении королем Эдмундом от

датчан в 942 г. ряда городов (Лейстер, Ноттингем, Стамфорд, Дерби и др.); 2)

О короновании короля Эдгара в Бате в 973 г.; 3) "Плач" о преследовании

монахов при Эдуарде II (975-979 гг.); 4) О смерти короля Эдуарда Исповедника

Все эти произведения свидетельствуют о том, что светская поэзия с

сюжетами вполне "мирскими" продолжала свое существование во всю

англо-саксонскую эпоху. Однако уже с конца VII столетия у англо-саксов

начала создаваться и клерикальная поэзия, всецело обязанная влиянию

христианской церкви и монастырской культуры. Эта поэзия известна нам много

лучше, чем только что характеризованная; многие создатели ее, большей частью

анонимные, несомненно обладали крупным поэтическим дарованием.

ХРИСТИАНСКО-МОНАСТЫРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Христианство проникло в Британию еще в римскую эпоху. В III или начале

IV в. оно перешло отсюда в Ирландию. Кельтская христианская церковь Британии

и Ирландии не зависела от римской, не находилась с нею в сношениях и во

многом от нее отличалась. Кельтская церковь не придавала особого значения

постам и покаянию, не знала безбрачия духовенства, не знала икон и имела

своеобразные обряды (частично заимствованные из кельтских языческих

культов).

Все англо-саксонские племена, населявшие Британию в V и VI вв., были

еще языческими. На своей новой родине они долго почитали германских

языческих богов. Беда свидетельствует, что они имели и своих жрецов. Во

всяком случае, англо-саксонское завоевание Британии сопровождалось

своеобразной "дехристианизацией" британских кельтов. Христианство

перекочевало отсюда в Ирландию, частично в Уэльс и Шотландию.

Новая христианизация Британии, в первую очередь англо-саксонских

племен, начинается с конца VI в. В 597 г. папа Григорий послал в Британию

христианскую миссию во главе с Августином, наказав ей ревностно бороться с

"ересями" клириков-кельтов. Миссия имела успех. Но миссионеры встретили

сильную конкуренцию со стороны ирландцев. Началась борьба двух церквей:

древне-британской и англо-саксонской. Эта борьба часто приобретала

политический характер.

Несмотря на сопротивление и рецидивы язычества (например, массовое

возвращение в язычество в Кенте и Эссексе после смерти Этельберта в 616 г.),

процесс христианизации всей Британии закончился уже в VII в. Мало-помалу

Британия покрылась сетью монастырей и школ. Особую славу получила школа,

основанная еще Августином в Кентербери. Англо-саксонские монастыри стали в

то время средоточием средневековой науки и искусства. Здесь изучали не

только теологию, но также науки, частично спасенные латинской церковью

из-под развалин Римской империи. В тот момент, когда законы классического

стихосложения сделались чужды итальянским клирикам, английские монахи и

епископы писали латинские стихи, в сравнении с которыми новолатинская поэзия

континентальной Европы этого времени казалась столь же варварской, как они

сами перед стихами Вергилия и Горация. Рукописи произведений классических

англо-саксами во время их путешествий по континенту и собирались в

монастырских библиотеках Кента, Уэссекса и Нортумбрии.

Христианизация англо-саксов имела чрезвычайно важные последствия.

Борьба римской и кельтской церквей на территории Британии закончилась

победой римской церкви. Старое церковное устройство сменилось другим,

организованным по международному образцу. Новая церковь, созданная трудами

римских миссионеров, привела к тесному общению с Римом и европейским Западом

вообще и внесла в англо-саксонскую культуру новые элементы. Христианизация

англо-саксов значительно усилила и их международные династические и

дипломатические связи и способствовала развитию национального единства и

государственности. Интересы церкви совпадали при этом с интересами

англо-саксонских королей и верхушки англо-саксонского общества. Стремясь к

накоплению богатства, церковь поддерживала в Британии развитие земельной

собственности. Христианская культура на первых порах своего развития у

англо-саксов была культурой верхушки англо-саксонского общества, культурой

латинской по преимуществу, которая долго оставалась чуждой основной массе

неграмотного населения. Отсюда сосуществование у англо-саксов традиционных

германских языческих элементов и вновь заимствованных - христианских, -

переплетавшихся во всех областях культурного и литературного развития.

Наивысшего расцвета англо-саксонская культура достигла в VI-X вв. К этому

времени относится и расцвет англо-саксонской литературы как на латинском

языке, так и на языке народном.

Одновременно с принятием англо-саксами христианства, латинский язык как

язык богослужения и церковных книг стал у них, как и повсюду в средневековой

Европе, орудием клерикального просвещения, языком науки и школы. Основными

рассадниками этого просвещения сделались монастыри и монастырские училища:

здесь будущие клирики получали основы церковного образования, здесь

постепенно организовывались главные центры грамотности и важнейшие

книгохранилища, здесь, наконец, развивалась философская и научная мысль,

хотя и стесненная, рамками клерикальной идеологии, но все же опиравшаяся

еще, незначительной мере, на богатства античной литературы. В состав

монастырского образования, в целях лучшего усвоения латинской речи, входило

средневековому христианскому миропониманию; в тех же целях в монастырях

поощрялось латинское стихосложение.

В ранних монастырских центрах Англии, в Кенте, Уэссексе, Нортумбрии, в

VII и VIII вв. появился целый ряд латинских писателей и поэтов. Имена

Альдгельма, Кеолфрида, Татвина, Феликса, - в особенности же Беды и Алкуина,

Стали широко известны и за пределами их родины.

Альдгельм (640-709 гг.), брат уэссекского короля Ины, был аббатом

одного из первых англо-саксонских монастырей - Мальмсберийского, - а

впоследствии епископом Шерборнским. Его латинские сочинения, прозаические и

стихотворные, сохранились в значительном количестве списков. Альдгельму

принадлежит написанная в прозе "Похвала Девственности" (De laudibus

virginitatis sive de virginitate sanctorum), украшенная рядом примеров из

библии и легенд о христианских святых. К этому же сюжету Альдгельм обратился

еще раз, изложив его в искусно построенных и не лишенных поэзии латинских

гекзаметрах (De laude virginum). Однако гораздо большую популярность стяжали

ему не эти типично-монастырские произведения, проникнутые идеей

христианского аскетизма, но собрание латинских стихотворных "Загадок"

(Aenigmata), в которых, наряду с влиянием континентальной латинской

литературы, чувствуется также знакомство с народной англо-саксонской

К жанру загадок англо-саксы чувствовали пристрастие. Особенно процветал

рн в VIII в., на латинском и на англо-саксонском языках, в школах и в

придворных кругах; распространен он был также и при дворе Карла Великого, у

франков, где его насаждал Алкуин. Загадка не была для англо-саксов простым

увеселением. Выросши на основе языческого мифологического мышления, она

соответствовала особенностям и формам средневекового сознания и определяла

один из важнейших в то время методов школьного преподавания.

"Загадки" Альдгельма состоят из ста латинских стихотворений.

Источниками их являются латинские загадки Симфозия (конец V в.) и частично,

вероятно, народные загадки. Характерно, что в "Загадках" Альдгельма

библейско-экзегетическая тематика далеко не является определяющей. В них

много говорится о зверях, растениях, камнях, звездах, различных явлениях

природы, а также об утвари, о предметах домашнего обихода и орудиях труда.

Писавшие вскоре после Альдгельма, и частично по его образцам, Татвин,

архиепископ Кентерберийский, Евсевий, Винфрид-Бонифаций и др. отводили уже

гораздо больше места христианским понятиям и усилили элемент

назидательности. Загадки Татвина включают, например, такие темы, как "Адам",

"Алтарь", "Крест"; они орудуют абстрактными представлениями вроде

"Добродетели" или "Пороков". Этот сборник пополнил Евсевий. Он вновь довел

количество загадок до ста, как у Альдгельма, причем у него еще больше

смешивается наглядное и абстрактное и наблюдается особое пристрастие к

противопоставлениям (например, огонь и вода, смерть и жизнь, правда и

неправда). Двадцать стихотворных латинских загадок Винфрида-Бонифация

(680-755 гг.) посвящены исключительно грехам и христианским добродетелям. В

народной тематике. Он говорит о наиболее распространенных явлениях природы и

предметах материального быта, к описаниям которых примешиваются различные

наблюдения и размышления. Все эти загадки, как латинские, так и

англо-саксонские, имеют исключительный культурно-исторический интерес; они

вводят нас в обстановку англо-саксонского дома, монастыря, школы, они

знакомят нас с различными сторонами общественной жизни англо-саксов, с

уровнем их знаний, с характерными особенностями их представлений о внешнем

мире и человеке.

В англо-саксонских загадках, частично созданных под влиянием латинских,

наблюдается большое разнообразие поэтических приемов затруднить угадывание.

Если загадка не расширяется здесь до настоящего "мифотворчества", то, во

всяком случае, не уступает ему в поэтическом способе выражения.

Приведем как образец начало одной англо-саксонской загадки:

Я был храбрым бойцом; теперь покрывает меня гордый герой,

Юноша, золотом и серебром,

Изогнутою в спираль проволокой. То целуют меня мужи.

Усердных товарищей. Порой носит меня конь:

По лесам, или морской жеребец (корабль)

Везет меня по волнам, блистая украшениями.

Порою девушка, золотом украшенная,

Наполняет мне грудь; то я должен, лишенный украшений,

Валяться голым и безголовым;

То я снова вишу, в чудных украшениях,

Блаженствую на стене, там, где пируют воители и т. д.

Разгадка: бычий рог.

Альдгельм был несомненно знатоком латинского стихосложения и обладал

почти виртуозной версификаторской техникой. В своих "Загадках" и других

латинских стихотворениях он обнаруживает любовь к так называемым акростихам

и телестихам. Так, например, его "Загадкам" предпослано большое стихотворное

введение в гекзаметрах: записанные подряд начальные буквы стихов этого

введения складываются в акростих: "Aldhelmus cecinit millenis versibus odas"

("Альдгельм сложил тысячу стихотворных од"); то же предложение получается из

последних букв каждой стихотворной строки (телестих).

Еще большую славу, чем Альдгельм, правда, не на поприще латинской

поэзии, а в качестве ученого, историка и прозаика стяжал во всей

средневековой Европе Беда, прозванный Достопочтенным (Beda Venerabilis,

673-735 гг.). То, что мы знаем о его жизни, основано преимущественно на

краткой автобиографической заметке, включенной им в его "Церковную историю

англов". Родился он на северо-востоке Англии, в нынешнем графстве Дерхем

(Durham). В возрасте семи лет он был отдан в знаменитый Веармутский

монастырь, а в 682 г. перешел в соседний монастырь, Ярроу, где и провел всю

свою жизнь, всецело отдавшись сосредоточенной научной и литературной

деятельности. Подобно Альдгельму, Беда был прекрасным латинским стилистом и

большим знатоком античной литературы. Любопытна его особая приверженность к

Вергилию: он цитирует стихи из "Энеиды" и подражает любимому поэту в

небольшой эклоге о наступлении весны.

Беда оставил свыше сорока пяти латинских сочинений на самые

разнообразные темы. Здесь встречаются и филологические труды, например "Об

орфографии" (De orthographia), руководство к изучению латинского языка с

латинско-греческим словарем, "Об искусстве стихосложения" (De arte metrica)

и труды по естествознанию, например "О природе вещей" (De natura retum) -

космография, содержащая 51 главу: источниками ее были Исидор Севильский и

несколько книг (кн. 2-6) "Естественной истории" Плиния, рукопись которой

хронологии (De temporibus), теологические работы - гомилии и комментарии на

книги Ветхого и Нового завета, жития святых, исторические труды, учебные

руководства по метеорологии, физике, арифметике, музыке, медицине и т. д. Не

забывал Беда также и свой родной англо-саксонский язык; в его сочинениях

заметна любовь к народным преданиям и песням; в конце жизни он предпринял

перевод на англо-саксонский язык евангелия от Иоанна, до нас не дошедший;

последнюю главу этого перевода он диктовал одному из своих учеников в

последние часы своей жизни; перед смертью же он произнес несколько

англо-саксонских стихов, записанных его учеником Гутбертом. Эти пять

стихотворных строк посвящены смерти; по содержанию и форме они, правда,

ближе к латинскому гимну, чем к народной англо-саксонской поэзии.

Из всех сочинений Беды наибольшее значение имеет его "Церковная история

англов" (Historia ecclestastica gentis angiorum), в пяти книгах, законченная

в 731 г. Этот труд одна из основ средневековой историографии и первая

история англо-саксов. Задачей Беды было, собственно, дать историю развития

христианской церкви в Англии, но он уделил много внимания и политической

истории англо-саксонских государств. Наименее самостоятельны в труде Беды

вводные главы (1-22), где речь идет об истории Британии от времен Юлия

Цезаря и христианской церкви у бриттов до англо-саксонского завоевания; чем

ближе, однако, подвигается изложение ко времени самого Беды, тем более

оригинальным и ценным становится его труд. Он пользуется документальными

историческими свидетельствами, воспоминаниями различных исторических

деятелей и нередко включает эти документы в свое повествование. "Церковная

история англов" - не сухая средневековая хроника; у Беды заметно стремление

дать не простой хронологический перечень событий, но более или менее связный

рассказ о них. Изложение отличается живостью, ясностью и зачастую весьма

поэтическими подробностями.

Один из эпизодов истории Беды известен русским читателям из романа И.

С. Тургенева "Рудин" (гл. III), где, впрочем, он излагается не вполне точно

и ошибочно именуется "скандинавской легендой". В нем рассказывается о

саксонском вожде VII в., предлагавшем королю Эадвину принять религию

монахов, пришедших из Рима. "Человеческая жизнь, - говорил этот

англо-саксонский воин королю, - напоминает мне о тех сборищах, которые ты

устраиваешь зимою в зале перед огнем. Внутри тепло, а извне свирепствует

буря с проливным дождем или снежным бураном. Представь себе, что воробей

влетит в одну дверь и, пролетев сквозь всю залу, исчезнет в другую; пока он

находится в зале, он укрыт от бури, но эта спокойная, безопасная минута

коротка, и, явившись из стужи, он опять возвращается в стужу. Такова жизнь

людей: ее видно в продолжение некоторого времени, но что ей предшествует и

что следует за ней - неизвестно".

Сочинения Беды, в частности его "Церковная история англов",

пользовались большой известностью в средневековом мире и сохранились в

большом количестве списков. Один из лучших списков VIII в., несомненно,

англо-саксонского письма, хранится ныне, вместе с рядом других средневековых

английских рукописей, в Государственной публичной библиотеке Ленинграда.

Для уровня латинской христианско-монастырской образованности в Англии

VIII в. показательно, что Беда не являлся исключением: почти одновременно с

ним на том же поприще трудились и другие деятели, столь же начитанные в

классической литературе и совмещавшие интерес к теологии и церковной

догматике с увлечением классической поэзией. В VIII в. одним из важнейших

центров латинско-христианского просвещения в Англии был город Йорк. Друг

Беды, Эгберт, брат короля Нортумбрии Эадберта и йоркский архиепископ

(732-766 гг.), основал в Йорке библиотеку, содержавшую богатейшее собрание

творений отцов церкви, а также классических писателей. Им же была основана

знаменитая школа в Йорке, где получил воспитание Алкуин, впоследствии сам

сделавшийся руководителем этой школы, а еще позже ставший одним из главных

деятелей так называемого "каролингского возрождения" у франков.

Алкуин (собственно Alchwine, в латинизированной форме - Alcuinus или

Albinus; 735-804 гг.) родился в Нортумбрии, может быть в самом Йорке, в

знатной англо-саксонской семье. Еще в детстве предназначенный к церковной

деятельности, он отдан был в школу при епископской кафедре и скоро обратил

на себя внимание своего наставника Эльберта, который, отправляясь в Италию

за книгами, взял Алкуина с собою, а затем, сделавшись архиепископом Йоркским

(с 766 г.), передал ему управление школой. В 781 г. Алкуин вновь отправился

в Рим и во время этой поездки встретился в г. Павии с королем франков Карлом

Великим, который пригласил его к своему двору. В 782 г. Алкуин явился к

Карлу и тотчас же был назначен руководителем придворной школы и воспитателем

королевских сыновей. В первое десятилетие жизни у франков Алкуин довольно

часто ездил на родину. Но постепенно связь его с отечеством ослабевала.

После убийства нортумбрийского короля Этельреда (796 г.) он решил не

возвращаться, в Англию и прожил у франков вплоть до самой смерти. В 796 г.

он получил от Карла Великого знаменитое аббатство Мартина Турского.

Благодаря трудам Алкуина Турская школа быстро стала образцовой, она собирала

в свои стены издалека приезжавших учеников.

Деятельность Алкуина принадлежит, хотя и не в равной степени, истории

англо-саксонской и франкской образованности; его разнообразные ученые и

литературные труды относятся скорее к истории каролингской, чем

англо-саксонской письменности, Но Алкуин всегда чувствовал интерес к истории

и поэзии своей родины. Даже в латинских учебных книгах Алкуина, получивших

такое распространение на континенте, проскальзывают многие особенности

англо-саксонской литературы, например, любовь к загадкам, приспособленным,

как и у Альдгельма, Татвина и др., к потребностям школьного преподавания.

Алкуину принадлежат три учебника на латинском языке, где он порознь

излагает "грамматику", "реторику" и "диалектику", т. е. первый цикл школьной

науки того времени (trivium); все они составлены в диалогической форме

вопросов и ответов по образцу христианского катехизиса. Первой из этих книг,

"Грамматике", предпослано небольшое введение о задачах и целях научного

образования, во главе которого, по Алкуину, должна стоять теология. Одним из

самых интересных педагогических трудов Алкуина является своеобразное

руководство для упражнения логических способностей и развития остроумия,

составленное им для сына Карла Великого - Пипина (776-810 гг.); оно носит

название "Спор между царственным и благородным юношей Пипином и учителем

Альбином" (Disputatio regatis et nobilissimi juvenis Pippini cum Albino

Scholastico) и представляет собою замысловатые вопросы с ответами на них.

Ср., например: "Пипин: Что такое буква? - Алкуин: Страх истории. - Пипин:

Что такое слово? - Алкуин: Изменник души. - Пипин: Кто рождает слово? -

Алкуин: Язык. - Пипин: Что такое язык? - Алкуин: Бич воздуха..." и т. д.

Здесь отразились те же типичные для средневекового сознания формы

логического мышления, с которыми мы уже встретились при характеристике

англо-саксонских загадок. Алкуину принадлежит также ряд богословских трудов,

два морально-философских трактата и, наконец, много латинских стихотворений

и поэм. Крупнейшее поэтическое произведение Алкуина - созданная еще в Англии

поэма в латинских гекзаметрах "О королях и епископах Йоркских" (De patribus

regibus et sanctis ecclesiae Euboriciensis). Для большей части поэмы

важнейшим источником служила "Церковная история" Беды, но так как она

доведена лишь до 731 г., а Алкуин повествует также и о своем времени, то

последняя часть поэмы в историческом отношении является особенно ценной:

отсюда мы узнаем много любопытного об учителях Алкуина, о состоянии йоркской

школы, об ее библиотеке, о приемах обучения и т. д. Алкуин написал еще ряд

элегических стихотворений; из них наибольший интерес представляет элегия по

поводу разорения в 793 г. датчанами англо-саксонского монастыря Линдисфарне

(De clade Lindisfarnensis monasterii), одного из крупных культурных центров

Англии в VIII столетии.

В своей "Церковной истории англов" (кн. 4, гл. 24) Беда рассказывает,

что неподалеку от одного из Нортумбрийскйх монастырей (Streoneshalh, позднее

известный под датским именем Whitby) жил некий пастух по имени Кэдмон

(Caedmon). Природа отказала ему в даре песен, так что, когда по обычаю

подавали ему на пиру, в очередь, арфу, чтобы он что-нибудь пропел, Кэдмон

принужден был отказываться и, пристыженный, уходил. Однажды вечером он ушел

подобным образом с пира в хлев, который должен был караулить в эту ночь, и

заснул. Во сне было ему видение: повелительный голос приказал ему петь о

сотворении мира на своем англо-саксонском языке (in sua, id est Anglorum

lingua). Тотчас же начал он импровизировать прекрасные стихи. Проснувшись,

Кэдмон вспомнил их и сложил свою первую песню; за ней последовали и другие.

Вскоре слух о новом певце-самоучке дошел до настоятельницы монастыря Гильды.

Она взяла его в монастырь и приказала некоторым хорошо грамотным монахам

пересказывать Кэдмону священное писание; все, что он слышал от них, он

тотчас же превращал в прекрасные песни, так что заслушивались и те, кто учил

его. "Так воспел он, - пишет Беда, - творение мира, начало человеческого

рода и все, что рассказано в книге Бытия; исход Израиля из Египта, его

вступление в обетованную землю и многие другие истории священного писания,

страдания Христа, воскресение и вознесение и проповедь апостолов; также об

ужасе страшного суда и адских мук и о сладости царства небесного сложил он

много песен о милости и суде божьем; во всем стремился он отвлечь людей от

склонности к греху и возжечь в них любовь к добродетели". Песни Кэдмона, по

словам Беды, возбудили к себе всеобщее внимание; он же сам пошел в монахи и

"умер как святой"; многие из англов, прибавляет Беда, подражали ему, но

"никому не удалось создать подобных произведений", "так как его вдохновлял

бог, и он ничему не научился у людей".

Если исходить из упоминания в этом рассказе имели настоятельницы

Гильды, то события, о которых повествует Беда, должны были бы относиться ко

второй половине VII столетия, Гильда, нортумбрийская принцесса, основала

свой монастырь, в 657 г. и была энергичной управительницей его вплоть до

самой смерти (680 г.) или, по крайней мере, до 674 г., когда ее постигла

тяжелая болезнь. Очень возможно, что при ее монастыре действительно

находился поэт-самоучка, который создавал стихотворные импровизации на

религиозные темы, но у нас нет никаких оснований думать, что он первый стал

делать это и, тем более, что он превзошел всех своих последователей.

Монастырский характер этой легенды сразу бросается в глаза. Целью ее было

указать на "боговдохновенносты" клерикальных певцов и противопоставить

религиозную тематику их произведений прежнему языческому песнетворчеству

англо-саксов. Никаких сведений о Кэдмоне, кроме того, что о нем рассказывает

Беда, не сохранилось; более того, мы в настоящее время не можем приписать

ему ни одного из тех произведений, которые долгое время считались ему

принадлежавшими.

В начале XVII в. архиепископ Эшер (Usher) нашел старинную

англо-саксонскую рукопись X в., в которой собран был ряд стихотворных поэм

на народном языке, религиозного содержания. Круг религиозных тем, будто бы

обработанных Кэдмоном, был очерчен Бедой столь подробно и определенно, что

один из первых знатоков англо-саксонской письменности, Франциск Юниус

(1589-1677 гг.), в первый раз издавая указанную рукопись, не задумался

приписать собранные в ней произведения Кэдмону, именно на основании

свидетельства Беды (Caedmonis Monachi Paraphrasis Poetica Geneseos ac

praecipuarum sacrae paginae historiarum, abhinc annos MLXX Anglo-Saxonicae

conscripta, et nunc primum edita a Francisco Junto, Amsterdam, 1655 г.).

Рукопись с тех пор подвергалась многократным исследованиям. Любопытно, что

имя Кэдмона не названо в ней ни разу. Историческая и филологическая критика

XIX в. окончательно устранила возможность приписывать эти поэмы Кэдмону и в

частности показала, что между отдельными поэтическими произведениями этого

цикла существуют очень важные стилистические различия.

С именем Кэдмона мы можем связать лишь несколько стихотворных строк,

сохраненных Бедой в приведенном рассказе. Беда цитирует начало той самой

"песни" или "гимна", которую будто бы Кэдмон сложил впервые; в некоторых

рукописях "Церковной истории англов" этот "гимн" приведен не только в

латинском переводе, но и в англо-саксонском подлиннике. Вот его русский

Теперь следует восхвалить хранителя небесного царства,

Могущество творца и его думу,

Деяния отца славы, как он,

Вечный господь, положил начало каждому чуду,

Сначала создал он детям человеческим

Небо, как кровлю, святой творец;

Потом сотворил он земное жилище, хранитель человеческого рода,

Землю для людей, могучий властитель.

Не случайно, что гимн посвящен сотворению мира. Библейская книга Бытия

была потому особенно любима англо-саксонскими религиозными поэтами, что она

находилась в полном противоречии с языческой космологией и имела

существенное значение для пропаганды христианского учения о мире. Языческие

мифы считали природу первозданной и рассказывали о происхождении богов;

христианские миссионеры, наоборот, учили о создании вселенной извечным

божеством и рисовали перед слушателями живописные картины из книги Бытия.

Беда приписывает Кэдмону стихотворные пересказы не только библейских

книг, но и Евангелия. Ряд подобных религиозных поэм на англо-саксонском

языке действительно сохранился. Мы несомненно имеем дело, если не со школой,

то с целой группой религиозных поэтов, писавших в Англии в VII и VIII

столетиях. В настоящее время представляется почти невозможным установить,

что в этих поэмах является переработкой более старых произведений, в том

числе, может быть, даже того же Кэдмона, и что возникло позднее и вне всякой

от него зависимости.

Одной из древнейших поэм указанного цикла является, вероятно, именно

стихотворное переложение книги Бытия. Та редакция поэмы, которая сохранилась

в "кодексе Юниуса", состоит из двух отдельных произведений; в текст большой

поэмы (2935 стихов) вклинилось небольшое стихотворение (стихи 235-851),

написанное значительно ранее, притом гораздо менее даровитым поэтом. Более

поздние части поэмы возникли, быть может, из желания дополнить и заново

переработать первоначальную редакцию, но они отличаются большой

художественной самостоятельностью; в особенности замечательно начало поэмы,

где очень живописно и поэтично рассказано об отпадении мятежного ангела от

творца вселенной. Многими чертами оно напоминает "Потерянный рай" Мильтона,

и это сходство может быть не случайно: Мильтон, вероятно, видел первое

издание этой древней англо-саксонской поэмы (1655 г.). Вслед за падением

ангелов в англо-саксонской поэме описано сотворение мира, затем сотворение

Адама и Евы и грехопадение; повествование продолжается в полном согласии с

библейским источником вплоть до эпизода о жертвоприношении Исаака. Все это

изложено аллитерирующими стихами, техника которых довольно близка к технике

дружинной поэзии. В ряде мест близость к дружинному эпосу особенно

ощутительна. Описания битв или морские пейзажи (в картине потопа) приводят

на память аналогичные места в "Беовульфе" или "Битве при Финнсбурге".

К ранним англо-саксонским религиозным поэмам относится также фрагмент

стихотворного пересказа книги пророка Даниила (765 стихов, обрывается на гл.

V, стихе 22 библейской книги). В него вставлено небольшое произведение более

раннего времени: песнь трех отроков, ввергнутых в пещь огненную (стихи

363-449), - радостный гимн во славу творца. Латинский оригинал этого гимна

был постоянной частью воскресной литургии; вероятно, в тех же литургических

целях он был переведен на англо-саксонский язык. Вскоре, однако, он послужил

ядром небольшого эпического произведения, впоследствии прошедшего еще одну

редакцию, которая и дошла до нас. Главная цель его - предостеречь светских

властителей от пренебрежительного отношения к церкви и ее служителям;

материалом для этого послужила история Навуходоносора, вокруг которой, по

преимуществу, и сосредоточено действие. В поэме говорится о высокомерии

Навуходоносора, его превращении в оленя (вместо библейского быка) и,

наконец, о его обращении.

(Выдающееся место в цикле англо-саксонских религиозных эпопей занимает

"Исход" - также переложение библейской книги, отличающееся, однако, от всех

аналогичных попыток. Это замкнутое в себе эпическое повествование об исходе

евреев из Египта, о переходе их через Чермное море и об уничтожении в его

волнах войск фараона. В центре стоит образ Моисея. Одна из главных

особенностей поэмы - чрезвычайная пространность изложения библейского

рассказа: 35 строк библейского текста превратились в 600 стихотворных

от примитивно-реалистического, слишком "предметного" и несколько наивного

описательного стиля такой англо-саксонской поэмы, как "Бытие", и от

разнообразия повествовательной манеры "Беовульфа"; его сила - в изображении

патетических сцен. Последний эпизод является моментом высшего поэтического

"холодное море, шумящая пучина" на египтян. Избегая поэтических штампов, он

всячески старается разнообразить манеру изложения; непрерывно прибегает к

изысканным метафорам, употребляет слова в новых значениях и самых

своеобразных сочетаниях; нередко встречаются такие сложные образы, как

"воздушный шлем", "тень от щита дня" и т. д.

Англо-саксонская религиозная поэзия анонимна в большей своей части;

однако, кроме имени легендарного Кэдмона, до нас дошло еще одно имя

англо-саксонского поэта, личность которого загадочна во многих отношениях,

но все же раскрывается с несколько большей исторической достоверностью. Это

Имя Кюневульфа (Cynewulf),дошедшее до нас потому, что автор сам написал

его руническими знаками, вкрапленными в заключительные строки некоторых его

произведений. Критика разрушила ряд легенд, создавшихся вокруг этого имени в

XIX столетии. Эти легенды были основаны преимущественно на некоторых стихах

поэмы "Елена" (стихи 1258, 1261 и сл.), которые толковались как

автобиографические признания самого поэта; исходя из них, Кюневульфа

представляли человеком, в юности принадлежавшим к числу бродячих певцов,

который пользовался почетом и милостью при княжеских дворах, пел на пирах. В

более поздние годы Кюневульф будто бы горько сетовал по поводу мирских утех

своей юности. Ему некогда приписывали также уже упоминавшуюся небольшую

англо-саксонскую религиозную поэму о "Кресте христовом", высеченную рунами

на "Рутвельском кресте". Начальные стихи ее также допускали возможность

видеть в них, конечно весьма условные, автобиографические признания автора.

Это - типичная христианская поэма-видение. Автору ее во сне является крест,

на котором Христос был распят на Голгофе; крест рассказывает свою историю и

историю распятия и велит поведать об этом видении. Тогда сердце поэта

проникается радостью, и он вновь обретает мир и покой душевный, которых

прежде был лишен, предаваясь мыслям о мирской суете, о бесплодных годах

своей юности и своей одинокой старости. Кюневульфу это стихотворение

приписывалось преимущественно из психологических соображений: "душевный

тех годах его жизни, которые отданы были светской поэзии, а последующее

"исцеление" - обращением к христианской тематике, от которой он в своем

творчестве уже не собирался отходить; тем самым поэма о кресте объявлялась

одним из ранних произведений Кюневульфа. Все эти построения оказались

искусственными, и история жизни Кюневульфа, созданная по типу легенды о

Кэдмоне, постепенно была разрушена филологическими исследованиями: язык

поэмы о кресте оказался отличным от языка произведений Кюневульфа.

Что Кюневульф, в противоположность Кэдмону, вовсе не нуждался в

каком-нибудь клирике-грамотее, который записывал бы его устные импровизации,

видно, например, из той же "Елены", где Кюневульф прямо ссылается на

прочтенные им книги (стих 1255); он излагает легенду о христианской святой в

полном согласии с тем, "как я нашел это в книгах". Книги же эти могли быть

только латинскими.

Перу Кюневульфа, скорее всего клирика, хотя и не являвшегося "ученым

богословом", - принадлежат прежде всего те произведения, в которых он сам, с

помощью рунической "тайнописи", назвал свое имя: христианские эпические

поэмы о Елене и Юлиании, вторая часть поэмы о Христе, "Судьбы апостолов". С

большой степенью вероятия, на основании стилистического анализа, Кюневульфу

приписывают также одну из редакций поэтической обработки жития св. Гутлака;

что же касается всех остальных произведений, которые ученой традицией XIX в.

связывались с его именем, то они едва ли могут принадлежать ему; таковы,

например, поэма об апостоле Андрее, поэма о кресте, сборник загадок, в

котором также пытались, но безуспешно, обнаружить криптограмму его имени,

поэма о Фениксе и др.

"Елена" основана на христианской легенде о царице Елене, матери

императора Константина, будто бы нашедшей крест христов и "святой гвоздь".

"Юлиания" также является поэтической обработкой легенды о христианской

мученице, жизнь которой агиографические сочинения относят ко временам

императора Максимиана.

Любопытно, что в обоих этих произведениях Кюневульфа героинями являются

женщины-христианки, еще не выступавшие в такой роли в англо-саксонской

"Судьбы апостолов" (Fata apostolorum), небольшое стихотворение в 95

строк, за которыми следуют рунические знаки, скрывающие имя автора, по

мнению ряда исследователей, представляет собой эпилог поэмы "Андрей". В нем

повествуется о странствованиях двенадцати апостолов после смерти Христа; по

своей форме стихотворение близко к тем ранним христианским житиям, в которых

занимательнейшим элементом для читателей являлись рассказы о путешествиях,

близкие к позднегреческим "романам-путешествиям".

С новой стороны Кюневульф предстает перед нами в поэме о Христе; она

полна религиозной символики и аллегоризма. Главным источником этой поэмы

является одна из проповедей папы Григория, которая сообщила поэме и особую

назидательность и многие особенности ее символических образов. Как и для

многих христианских книжников, вещи и явления этого мира ценны для поэта

лишь постольку, поскольку они могут быть использованы в качестве религиозных

символов. Луна, например, которая то светит на небе, то гаснет, служит

символом церкви, от времени до времени угнетаемой язычниками или

недальновидными мирскими властителям; солнце является символом божества и

безмерного сияния его для всей вселенной; морское путешествие упоминается в

качестве аллегории человеческого существования. Кюневульф славит Христа и, в

полном согласии со своим латинским источником, последовательно перечисляет

"шесть фаз" в его жизни. В этом произведении Кюневульф обращает к своим

читателям не часто встречающуюся в англо-саксонской письменности просьбу

молиться о спасении его души. Всем его произведениям присущ ужас перед

"страшным судом".

Образ Кюневульфа, воскресающий перед нами после новейших изысканий,

значительно бледнее и трафаретнее, чем тот, который создавался когда-то;

если судить по произведениям, бесспорно ему принадлежащим, Кюневульф больше

отличался христианско-монастырской образованностью своего времени, чем

оригинальностью и силой самобытного поэтического дарования; он всецело

находится во власти христианской апологетики. С другой стороны, его поэмы,

как и более ранние религиозные эпопеи, обладают более или менее резко

выраженными чертами традиционного англо-саксонского эпического стиля и

бессознательно приспособляют к библейским или евангельским темам привычные

поэтические формы старого дружинного эпоса. Явления библейской и

христианской мифологии осмыслены зачастую в образах и формулах дружинной

поэзии. Христос оказывается здесь вождем дружины, апостолы - дружинниками,

патриархи превращаются в эделингов, христианское вероучение распространяется

не путем проповедей, а в битвах, доказывающих мощь новой веры. Малейший

повод используется для введения традиционных для эпической поэзии описаний

битв, морских плаваний и т. п. Тем самым в этой поэзии возникает характерное

противоречие между традиционной эпической формой и новым религиозным

Кюневульф окружен был целым рядом англо-саксонских религиозных поэтов.

Из дошедших до нас произведений этого типа прежде всего обращают на себя

внимание те поэмы, которые некогда ему приписывались; здесь и апостольская

легенда, и жития, и поэтические парафразы различных частей евангелия, и,

наконец, религиозно-назидательные стихотворения. Легенда об Андрее (Andreas)

основана, вероятно, на греческом апокрифе и изображает этого апостола в виде

гордого и могущественного воина. Он спешит на помощь Матфею, который

находится в плену в земле мирмидонян и уже обречен ими на смерти: Христос и

два ангела в виде корабельщиков везут его туда на лодке. Прибыв на место,

Андрей утешает Матфея, сам попадает в плен и подвергается истязаниям, но в

конце-концов творит великое чудо. "И увидел он, что вдоль стен возвышались

могучие устои, огромные столбы, изборожденные бурями, постройка древних

великанов". "Слушайте меня, мраморные глыбы! - кричит им апостол, - заклинаю

вас именем бога, пред которым дрожат все живые твари. Пусть из подножия

вашего поднимутся водные потоки и поглотят людей!" "И тотчас же камень

треснул, полились из расщелин покрытые пеной потоки, и к утру бурные волны

покрывали землю". Картина бунтующего моря и гибели в нем войска мирмидонян

близка к тем морским пейзажам, которые живописал автор "Исхода", и лишний

раз свидетельствует о любви англо-саксонских поэтов к описанию моря, в

особенности в бурю, в моменты грозной борьбы стихий: "Волны растут, потоки

бушуют, сверкает молния, и вода наполняет все, и повсюду слышатся вопли

умирающих".

Легенда о Гутлаке (Guthlac), англо-саксонском отшельнике и святом,

умершем в начале VIII в., в Эксетерском рукописном кодексе состоит из двух

частей. Первая (стихи 1-790) - ранняя и создана, вероятно, вскоре после

которые лично знали святого. С другой стороны, эта часть жития довольно

близко следует прозаической латинской редакции "Жития Гутлака" (Vita

Guthlaci), написанной монахом Феликсом из Кроуленда. Первая часть

англо-саксонской стихотворной обработки жития Гутлака представляет собою

любопытный исторический источник, хотя в нем и чувствуется подражание

традиционным агиографическим мотивам; здесь подробно рассказана жизнь

святого, принадлежавшего к знатному роду, буйно проведшего свою молодость,

но покаявшегося, ушедшего в монастырь, затем удалившегося в пустынную

местность, где он прославил себя суровыми аскетическими подвигами. Он живет

в лесу, общается с дикими зверями, его искушают дьяволы, которые однажды

поднимают его на воздух, - это место жития стоит в несомненной связи с

литературой христианских "видений", - и, наконец, он получает славу как

чувствуется, например, в предсмертной речи Гутлака, в описании наступающей

весны, зеленеющих и цветущих лугов и т. д.

Вслед за первой частью легенды, но значительно позже, создано было,

продолжение ее (так называемый "Guthlac В"), объемом в пятьсот с лишним

стихов (стихи 791-1353). Именно эту вторую часть жития приписывали

Кюневульфу, исходя из данных стилистического анализа; отличия ее от первой

част довольно значительны. Во всем, что касается Гуглака, автор в

особенности близко следует его прозаическому латинскому житию, но

повествовательный элемент временами отступает на второй план по сравнению с

том, как смерть пришла в мир благодаря Адаму и Еве, прежде чем упомянуть о

том, как она постигла Гутлака.

Присущей Кюневульфу манере пользования христианской символикой

(образами животного мира в частности) родственна возникшая, вероятно, в то

же время ранняя англо-саксонская редакция так называемого "Физиолога",

дошедшая до нас лишь в фрагментах. "Физиолог" - книга, имевшая в средние

века универсальное распространение (известная, между прочим, и в

древнерусской литературе). В этой книге описания животных или присущих им

свойств получают своеобразные, подчас очень неожиданные,

религиозно-символические применения. Сохранившиеся англо-саксонские

фрагменты "Физиолога" повествуют о пантере, ките и куропатке.

К этому же типу англо-саксонских аллегорически-дидактических

стихотворений относится небольшая поэма "Феникс" (которую также приписывали

Кюневульфу), символически трактующая дохристианский миф в

церковно-христианском смысле. Миф о птице Феникс, чудесно воскресающей из

своего пепла, - очень древнего происхождения. В IV в. была создана латинская

поэма (Carmen de ave Phoenice), приписываемая раннему христианскому писателю

Лактанцию и получившая большое распространение в средневековой Европе

благодаря возможности различных христианских истолкований ее: для иных

Феникс являлся символом Христа, для других - бессмертия души, для третьих -

воскресения плоти и т. д. Именно это латинское стихотворение и легло в

основу англо-саксонской поэмы о Фениксе. Латинский оригинал довольно близко

передан англо-саксонскими стихами и сопровождается пояснением, что под

Фениксом следует понимать человека, который покинул рай, но после страшного

суда вновь туда возвратится. Интересной особенностью стихотворения являются

его пейзажи, - прежде всего описание блаженного острова на далеком Востоке,

где нет ни зноя, ни холода, дождя или снега, зимы или лета, где неведомы

болезни и смерть; в этой стране, в зеленой роще, окруженной цветущими

долинами, живет дивная птица, Феникс. Прожив тысячу лет, она ищет смерти и

обновления, летит в Финикию, вьет себе гнездо на высокой пальме, и сгорает

здесь от солнечных лучей; из пепла ее рождается новый Феникс, ярче и краше

прежнего. В детальном описании как самой птицы, так и окружающей ее природы

замечательны яркость и богатство красок. Автора нередко называют "первым

колористом" в английской поэзии. Феникс "похож на павлина", но оперение его

еще богаче; вокруг его шеи - как бы кольцо из солнечных лучей, а зоркие

глаза его походят на драгоценные камни, искусно вправленные ювелиром в

страны, где воздух полон ароматов, где цветы никогда не вянут и не опадают

на вечно зеленеющие луга. Старому англо-саксонскому эпосу свойственны были

совсем иные пейзажи - картины зимней природы, стужи, холодной пучины моря;

стихотворные парафразы библейских книг ввели в англо-саксонскую поэзию

солнечный свет, яркость, экзотику райских ландшафтов; поэма о Фениксе

приобщила к ней отзвуки античных представлений о "золотом веке" и блаженной

стране бессмертия и вечной юности.

Восточные источники лежат в основе англо-саксонского дидактического

памятника, так называемых диалогов Соломона и Сатурна. Они дошли до нас в

неполном и поврежденном виде в двух редакциях - стихотворной и прозаической;

в обеих Соломон и Сатурн испытывают друг друга в мудрости, предлагая трудные

вопросы и задачи, причем победителем остается Соломон. Первая половина поэмы

полна таинственного аллегоризма; содержанием беседы служит могущество

символического образа господней молитвы (Pater noster); она сильна против

нечистого; каждая буква ее - оружие против древнего змия. Первая буква "П"

(латинская "P") - "воин с длинным шестом, с золотым острием", А - поражает

его со страшной силой, Т - терзает его, колет язык и сокрушает ланиты и т.

д. Во второй половине поэмы беседа Соломона и Сатурна касается вопросов

космогонии и нравственных учений. "Скажи мне, на какую землю никогда не

ступала нога человека? Что это за диво, перед которым не устоят ни звезды,

ни камень, ни дикий зверь и ничто на земле?" Ответ: "Время (yldo)". В

последующих произведениях этого рода Сатурна заместил Марколь (Marcol,

Marcolf), Морольф и т. д., представитель народной мудрости, изображенный

князем Халдейским, которому знакомы все страны Востока.

Дидактическая поэзия была излюбленным жанром англо-саксонской

литературы; однако группа дошедших до нас памятников этого рода объединяет

под этим общим понятием ряд произведений различного стиля и склада. В

некоторых из них сильнее проявляют себя элементы христианской символики и

назидательности, другие, напротив, отличаются большим обилием житейских

бытовых деталей и практических наставлений. Англо-саксонские поэмы о споре

души с телом, известные в нескольких редакциях, написаны на тему,

распространенную в христианской письменности всего германо-романского и

славянского мира, но любопытны ранней датой своего возникновения (IX-X вв.)

и многими своеобразными особенностями. Восходя, повидимому, к латинскому

первоисточнику, они выделяются из числа аналогичных средневековых памятников

суровостью своих красок, беспощадной детальностью в описании тела,

разлученного со своей душой и лежащего в гробу; душа, удрученная грехами

тела, прилетает к нему в ночное время и ведет беседу о будущем суде над

ними, когда они соединятся вновь. Под утро, при первом пении петуха, душа

улетает, а безжизненное тело лежит в гробу безответно; черви гложут труп и

челюстями, острее игл, точат его, забираясь в глаза и в уши, поедая язык:

"Остынет труп, что раньше был покрыт разными одеяниями, и станет паствой

червей и пищей земли. Да будет это памятно всем людям". Спор души с телом

долгое время оставался очень популярной темой английской поэзии; помимо

англо-саксонских памятников в двух кодексах (Эксетерском и Верчеллиевском),

известен также целый ряд англо-саксонских фрагментов, латинская поэма конца

XII в., вероятно написанная в Англии, среднеанглийские поэмы XIII-XV вв. и

много других. Впоследствии к этой же теме приближались английские

"кладбищенские поэты" XVIII в., а в XIX столетии средневековый "Спор души с

телом" со всеми особенностями его формы и образов возродил американский поэт

Лонгфелло в своей поэме "Могила" (The Grave).

С историко-бытовой точки зрения интересны две англо-саксонские

дидактические поэмы, известные под заглавиями: "Дары человека" и "Судьбы

человека", в которых картины англо-саксонской общественной жизни служат,

хотя и по-разному, целям христианского наставления. Первая из этих поэм

оптимистически старается уверить своих читателей в целесообразности всего

миропорядка, в том числе и общественного устройства на земле.

В каждом из людей обнаруживается благость божия, все они нужны миру,

каждый по-своему, и никто не должен предпочесть занятия другого; автор

всматривается в окружающую его жизнь и радуется тому, что в ней есть воины и

строители, музыканты и птицеловы, кузнецы, монахи и ученые. Вторая поэма еще

любопытнее; она также старается дать цельную картину жизни, но выводы автора

не столь безмятежны и благостны: его интересуют различия человеческих судеб,

и он с особенной наглядностью описывает переменчивость человеческого

благополучия и жестокие беды, подстерегающие человека на каждом шагу.

Дошедшие до нас произведения представляют, повидимому, незначительную

часть утраченного целого. Это позволяет нам судить о богатстве и

художественных достоинствах англо-саксонской литературы, - одной из наиболее

замечательных в общем составе европейской литературы раннего средневековья.

Англо-саксонская прозаическая литература создалась позже поэтической и

притом в иной, чем большинство древних поэтических памятников, области

Англии. Поэты "школы Кэдмона", вероятно и Кюневульф, так же как и

древнеанглийские поэты, писавшие на латинском языке, связаны с

северо-восточными областями Англии, по преимуществу с местожительством

англов; более же поздняя прозаическая литература создалась на территории

западных саксов, в Уэссексе, и была в значительной степени результатом

кипучей и многосторонней деятельности короля уэссекского Альфреда (Aelfred,

849-901 гг.), прозванного Великим, одного из наиболее выдающихся деятелей

англо-саксонской истории.

Расцвет англо-саксонской прозы приходится на время с конца IX по начало

XI в., период политической гегемонии Уэссекса и господства его диалекта,

поднявшегося тогда на степень "общеанглийского" письменного языка. Древняя

поэтическая традиция в это время, если и не вовсе прерывается, то тускнеет;

творческий период англо-саксонской поэзии остается позади; текущая же

уэссекская литература с конца IX в. есть уже по преимуществу литература

прозаическая.

Между периодом расцвета англо-саксонской эпической и лирической поэзии

и порой развития научной, философской или исторической прозы, всецело

подчиненной задачам практического строительства жизни, лежит глухое и

тревожное время англо-саксонской истории, известное под именем "датских

вторжений". В IX столетии скандинавы, в результате перенаселения и в связи с

разложением на их родине родового строя стали все чаще предпринимать

систематические опустошительные набеги на береговые области западной и южной

Европы. Англия рано вошла в орбиту этих вторжений и весьма ощутительно

испытала на себе удары датских дружин; в 868 г. на востоке Англии

образовалось уже первое постоянное поселение скандинавов; вскоре они стали

отплывать сюда уже не маленькими группами ради отдельных грабежей, а

большими отрядами, преследовавшими цели настоящего завоевания острова,

грозившими самостоятельности прежде всего северо-восточных областей Англии,

а затем и всей страны в целом. Царствование Альфреда пришлось на один из

самых острых периодов борьбы англо-саксов с датчанами.

Альфред был сыном короля Этельвульфа. Старший брат его, Этельред, был

убит в сражении с датчанами, и в 871 г. собранием вождей Альфред был избран

уэссекским королем. Первая половина его царствования прошла в непрерывной

борьбе с датчанами. На глазах Альфреда датчане все шире и прочнее

утверждались на территории Англии. Их численно превосходившим силам он

первоначально мог противопоставить лишь свое небольшое и плохо обученное

нерегулярное войско; однажды оно было разбито, и он сам принужден был бежать

в лесистые и болотистые местности Сомерсета, пограничные с Корнуоллом. Таясь

в глухих и неприступных местностях страны, Альфред понемногу собирался с

силами, сколачивая вокруг себя преданные отряды из жителей Уэссекса и других

областей. Возобновив свои действия против датчан, он в 878 г. одержал над

ними блестящую победу. В результате ее Альфред закрепил за собой юг и запад

Англии. Потом он присоединил к своим владениям и Лондон. С датским королем

Мерсии Гутрумом был заключен договор, в силу которого датчане признали за

Альфредом его владения. В Уэссексе настала пора относительного успокоения. С

этого момента Альфред мог приступить к делу устроения своего государства,

которое вышло из испытаний истощенным, разрушенным, почти одичавшим. Чуть ли

не все приходилось начинать сызнова. И Альфред принялся за это с

исключительной энергией и целеустремленностью. Он построил флот,

реорганизовал армию, на основе старых англо-саксонских "правд" составил

новый законодательный кодекс, произвел значительные реформы в области

управления. Еще Гердер в своих "Идеях к истории человечества" сравнивал

Альфреда с Карлом Великим, а Вольтер в "Опыте о нравах" писал, что он

"сомневается, существовал ли когда-либо человек, более достойный уважения

потомков, чем Альфред Великий, оказавший столь важные услуги своей родине".

Европейским просветителям XVIII в. должен был быть особенно близок

встававший из глубины веков и во многом еще неясный образ этого уэссекского

короля, гениально совместившего в своем лице военного вождя, законодателя,

философа, историка и писателя. В 1835 г. большую драму об Альфреде начал

писать Н. В. Гоголь. Впоследствии о дошедших до нас фрагментах этой драмы

сочувственно отозвался Н. Г. Чернышевский, который сопоставлял Альфреда,

этого "распространителя просвещения и устроителя государственного порядка,

смиряющего внешних и внутренних врагов", с грандиозным образом русского царя

Образование Альфреда, пополнением которого он занялся уже после

установления мира, сразу и всецело подчинено было задачам практической

деятельности; он никогда не обнаруживал особого тяготения ни к богословской

метафизике, ни к астрологии, ни к этимологическим, грамматическим и

стилистическим увлечениям предшествующих ему писателей. Судя по его

литературным трудам, он знал и любил старую англо-саксонскую поэзию. Его

современник и первый биограф Ассер рассказывает, что ребенком Альфред

требовал, чтобы ему читали вслух "англо-саксонские стихотворения" (saxonica

poemata) и быстро запоминал их наизусть, пока сам не выучился читать.

Тяготение Альфреда к прозе явилось результатом сугубо практического

назначения его литературной деятельности; дело шло не столько о выполнении

чисто художественных задач, сколько об удовлетворении насущных запросов

грамотного населения. В Англии в его время чувствовался большой недостаток в

книгах, в практических руководствах различного назначения; знакомство с

латинским языком в эту пору, по его собственным словам, почти вовсе исчезло.

Поэтому его деятельность ограничилась почти исключительно переводами, в

которых, по его мнению, была особая нужда. Альфред стремился сделать

доступным более широкому кругу читателей ряд латинских сочинений

философского, теологического и исторического содержания. Параллельно с этим

он принял ряд мер для восстановления образования, улучшения нравственности,

поднятия церковной дисциплины, возобновления научной и литературной

деятельности. Разрушенные монастыри были вновь отстроены, основаны новые; и

те, и другие пополнены были иноземными монахами, которые должны были служить

наставниками в вере и литературных занятиях. Во вновь организованных

монастырских школах учились грамоте и те, кто не предназначал себя к

церковной деятельности. Всех свободных людей королевства Альфред обязал

учиться грамоте по-англо-саксонски; те, которые рассчитывали стать

клириками, обязаны были учиться и по-латыни. Для своих детей Альфред устроил

было дать новые книги. Альфред принялся сам сочинять их с помощью специально

подобранного им ученого кружка, куда входили епископ Вустерский Верферт,

Плегмунд, впоследствии епископ Кентерберийский, капелланы Этельстан и

Вервульф, Ассер, впоследствии епископ Шерборнский и автор биографии

Альфреда, и др.

Ученый кружок Альфреда мало напоминает латинскую "академию" при

франкском дворе Карла Великого, главным устроителем которой был англо-сакс

Алкуин. Сотрудники Альфреда и он сам не упражнялись в латинском

стихотворстве, а переводили научные и философские сочинения. Альфред

переводил словно по плану, имея в виду практическое назначение переводимых

сочинений, переводил вольно, сокращая и видоизменяя подлинники, приспособляя

их к уровню своего читателя, делая вставки и дополнения, распространяя и

История английской литературы фактически включает несколько «историй» различного плана. Это литература, принадлежащая конкретным общественно-политическим эпохам в истории Англии; литература, отражающая определенные системы нравственных идеалов и философских воззрений; литература, обладающая присущим ей внутренним (формальным, языковым) единством и спецификой. В разные времена та или иная «история» выходила на первый план. Неоднородность определений закрепилась в названиях, которые принято давать различным периодам английской литературы.

Основные периоды английской литературы:

1. Средние века:

А) Англо-саксонская литература (Обыкновенно начало английской литературы относят к началу Англосаксонского периода. Первые крупные памятники англосаксонской литературы - памятники латинские - принадлежат представителям духовенства:

- Альдгельм , живший во второй половине VII века, автор витиеватой прозы и стихов

- Беда Достопочтенный (672-735) - автор знаменитой «Церковной истории англов»

- Алкуин (умер в 804) - учёный монах, знаток грамматики, риторики, диалектики, переехавший в 60-летнем возрасте ко двору Карла Великого.

Древнейших памятников англо-саксонского языка, то крупные поэтические произведения доходят до нас от XI века, если не считать памятников документального характера, хроник, текстов законов. Писатели из христианского духовенства перерабатывали некоторые языческие поэмы («Видсид», «Жалоба Деора»).

Самым замечательным памятником древней английской поэзии является поэма о Беовульфе. В ней описываются события, относящиеся к первой половине VI века, эпохе борьбы франков с готами.

«Золотой век» англо-саксонской литературы до нашествия норманнов-эпоха Альфреда Великого, победителя датчан, в течение почти двух веков опустошавших Британию. Альфред много сделал для восстановления разрушенной культуры, для поднятия образованности, сам был писателем и переводчиком (перевёл, в том числе, на англо-саксонский язык «Церковную историю» Беды, написанную на латыни).

Б) Англо-норманская литература (Во второй половине XI века Англия подвергается новому нашествию нормандцев. Она подпадает под власть нормандцев, которые на несколько столетий утверждают в Англии господство норманского диалекта французского языка и французской литературы. Начинается длительный период, известный в истории под именем периода англо-норманской литературы. В течение первого столетия после нашествия нормандцев литература на англо-саксонском языке почти исчезает. И только спустя столетие снова появляются на этом языке литературные памятники церковного содержания и позже светские, представлявшие собой переводы французских произведений. Благодаря этому смешению языков снова среди образованного общества большое значение приобретает латинский язык. Период французского господства оставил важный след в дальнейшей истории английской литературы, которая, по мнению некоторых исследователей, более связана с художественными приёмами и стилем французской литературы нормандского периода, чем с древней англо-саксонской литературой, от которой она была искусственно оторвана.)

В) Литература социального протеста (В середине XIII века появляется поэзия политического и социального протеста, бичующая пороки дворянства и духовенства, протестующая против налогов, против злоупотреблений чиновников и даже короля, прикрывающего своих фаворитов и распускающего для этой цели парламент. Эта сатирическая литература, возникающая из среды народа, находит своё завершение в XIV веке в поэме Ленглэнда «Видение о Петре пахаре», которая хотя и написана в морализирующем духе, однако не лишена революционного значения.

С обострением социальной борьбы литература в XIV веке приобретает большой общественный интерес.

К XIV веку формируется новый английский язык, объединивший элементы англо-саксонского и французского языков. Нормандцы сыграли большую роль в распространении кельтских сюжетов («Сказания о короле Артуре») во всей европейской поэзии. Уже около 1300 года английский священник Лайамон использовал эти сказания для своей поэмы «Брут».)

Г) Чосер и Виклиф (Величайшим английским писателем XIV века был Чосер (1340-1400), автор знаменитых «Кентерберийских рассказов». Чосер одновременно завершает эпоху англо-норманской и открывает историю новой английской литературы.

Всему богатству и разнообразию мысли и чувствований, тонкости и сложности душевных переживаний, характеризующих предшествующую эпоху, он дал выражение на английском языке, завершив опыт прошлого и уловив стремления будущего. Среди английских диалектов он утвердил господство лондонского диалекта, языка, на котором говорили в этом крупном торговом центре, где находилась резиденция короля и оба университета.Но не только он был основателем нового английского языка. Чосер делал общее дело со своим знаменитым современником Джоном Виклифом (1320-1384). Виклиф примыкает к обличительной литературе, направленной против духовенства, но он, предшественник Реформации, идёт дальше, переводит Библию на английский язык, обращается к народу в своей борьбе с папством. Виклиф и Чосер своей литературной деятельностью вызывают интерес к земной природе человека, к личности.

В следующем веке отмечается большой интерес к живой народной поэзии, которая существовала уже и в XIII, и в XIV веках. Но в XV веке эта поэзия проявляет особенно активную жизнь, и наиболее старинные образцы её, сохранившиеся до нашего времени, принадлежат этому веку. Большой популярностью пользовались баллады о Робине Гуде)

2. Эпоха Возрождения (В XVI веке развитие капитализма идёт быстрыми шагами. Землевладельцы предпочитают шерстяную промышленность обработке земли. Разведение овец ведёт к обезземелению крестьян. Открытие Америки, рост промышленности и городов всё более толкают Англию на борьбу за первенство на морях и скоро дадут возможность Шекспиру в «Венецианском купце» говорить о богаче-коммерсанте, корабли которого развозят товары по всему миру.

У начала XVI века и у начала следующего стоят два великих литературных памятника: это «Утопия» Томаса Мора и «Novum Organum» Фрэнсиса Бэкона.

Томас Мор - типичный представитель английского гуманизма. Его «Утопия» - общественная организация, построенная в духе идеалов гуманизма. Её цель - счастье человека, благосостояние всей общины. Ему чужд средневековый спиритуализм, те утешения, которые предлагала за гробом католическая церковь взамен земных страданий. Он желает радости здесь, на земле. Поэтому в его общине нет собственности, господствует обязательный труд для всех её членов, чередуются работа в городе и в деревне, установлена полная религиозная терпимость, благодаря идеальной организации общества отсутствуют преступления, и т. д.

Произведение Бэкона - книга, от которой можно вести развитие позитивной мысли. Автор исходит из наблюдения и опыта как источников познания истины, считает, что не знает того, что лежит за их пределами. XVI век - время расцвета английского гуманизма, который возник здесь позднее, чем в Италии, встретился с Реформацией. Классическая литература и итальянская поэзия оказывают большое влияние на английскую литературу.

Расцветает форма сонета, введённого Томасом Уайеттом и вслед за ним более талантливо разработанного графом Сурреем.

Джон Лили пишет роман «Эвфуес», который положил начало эвфуизму. Лучший роман в этом стиле-"Розалинда" Томаса Лоджа.

Характерный для эпохи Ренессанса пастушеский роман получает большое распространение в Англии. Один из известнейших романов этого рода-"Аркадия"-написан Филиппом Сиднеем. Славу Сиднея, которому подражали десятки поэтов в течение целого века, делил Эдмунд Спенсер, автор знаменитой «Королевы фей», поэмы, привлекавшей его современников не глубиной содержания, а причудливой пестротой и яркостью красок, запутанной и сложной интригой, необычайной фантастичностью сюжета, великолепием картин и образов. Но наибольшего блеска английская литература эпохи Ренессанса достигает в области театра. В XV веке средневековая мистерия становится как бы застывшей формой и не обнаруживает тенденции к дальнейшему развитию, благодаря реформации, которая вытесняет её, содействуя развитию других драматических жанров. Популярными становятся: моралитэ, сцены на сюжеты из священной истории, «интерлюдии», шуточные представления, постепенно вытеснившие мистерии и моралитэ, «маски» - великолепные, очень сложные представления, соединяющие мифологию, аллегорию и феерию, сопровождаемые символическими танцами и музыкой, предтечи балета и оперы.

Елизаветинская эпоха: В эпоху Елизаветы театр достигает такого расцвета, какого не знает история, отвечает вкусам всех классов общества, изображая и трагические моменты английской истории, трагедии королей и аристократии, и семейные драмы буржуазии, и грубые нравы городских низов, вводя и шутки и юмор, одинаково увлекающие и аристократию и городскую толпу. Большинство драматургов елизаветинского времени отмечены печатью оригинальности и таланта, отражают преобладающие вкусы той или другой группы населения: Роберт Грин, Кристофер Марло, Бен Джонсон, Вебстер. Все эти имена были затемнены именем Шекспира)

3. Эпоха Кромвеля и Реставрации (Таков был английский театр при Елизавете и её преемниках - Якове I и Карле I. После победы буржуазной революции 1648 года, казнившей короля, - английский театр снова подвергался преследованиям, и литература приобрела суровый характер. Поэзия уступила место прозе. Жестокая политическая борьба привела к исчезновению литературы для развлечения и дала толчок развитию литературы политической. Писатели и мыслители эпохи Кромвеля (правившего до 1658 года) и Реставрации - Джон Мильтон (1608-1674), Томас Гоббс (1578-1679), Джон Локк (1632-1704) - ставили важнейшие проблемы народовластия, церкви, воспитания, свободы печати, веротерпимости и т. д. Именно это просветительное движение оказало в следующем столетии могучее влияние на французских философов, откуда распространилось по всей Европе. Мильтон защищая революцию против монархии, выпустил «Защиту английского народа» и знаменитую «Ареопагитику» - замечательный памфлет в защиту свободы печати. В своей поэме «Потерянный рай» он явился представителем пуританских идеалов, рассказал о начале мира, о борьбе бога и сатаны, об изгнании из рая первых людей, снова воссоздавая таким образом библейские сказания, преобразуя их согласно представлениям эпохи Возрождения. Другое патетическое произведение пуританского направления - «Путешествие пилигрима» Джона Баньяна (1628-1688). Локк отрицал прирождённые идеи и единственным источником всякого познания объявил впечатления, которые получают наши чувства от внешних предметов. Вслед за Мильтоном Локк предвосхитил теорию Руссо об общественном договоре и праве народа отказаться от повиновения власти, если она нарушает закон. В эпоху Кромвеля театр замер, классические традиции поддерживались только среди преследуемых сторонников королевского дома. После Реставрации снова открылся театр, появились весёлые комедии нравов с не всегда пристойным содержанием (Уичерли, Конгрив и другие), возродилась галантная литература и, наконец, возник классицизм французского типа. Его представителем стал Джон Драйден (1631-1700) - типичный беспринципный поэт распущенного придворного общества реставрации, неудачливый подражатель Корнеля и Расина, строго отстаивавший три единства и вообще все классические правила.)

4. Августинская эпоха (После 1688, с установлением конституции, тон литературе задаёт буржуазия, влияние которой ясно ощущается и в романах и на сцене. Новый потребитель требует своей литературы, изображения семейных добродетелей, честных купцов, чувствительности, природы и т. д. Его не трогают сказания о классических героях, о подвигах аристократических предков придворного общества. Ему нужна сатира на распущенные светские нравы. Возникают нравоучительно-сатирические журналы - «Болтун», «Зритель», «Опекун» - Стиля и Аддисона , с талантливыми бытовыми очерками, обличающими роскошь, пустоту, суетность, невежество и другие пороки тогдашнего общества. Дидактический, сатирический и моральный характер носит образцовая классическая поэзия Попа , автора «Опыта о человеке». Англия дала толчок не только освободительным идеям французских энциклопедистов, но и положила начало нравоучительной сентиментальной литературе, тому роману нравов, который распространился по всей Европе. Самюэль Ричардсон , автор «Памелы», «Клариссы» и «Грандиссона» выводит добродетельных мещанских девушек и противопоставляет их распущенным аристократкам, идеализирует мещанские добродетели и заставляет исправляться развращённых представителей жуирующей золотой молодёжи. Стерн пишет своё «Сентиментальное путешествие» и «Тристрама Шенди». Фильдинг - автор «Сэра Жозефа Адрюза» и «Тома Джонса», менее сентиментальный, чем Ричардсон, но такой же нравоучительный, такой же внимательный к семейным отношениям, наблюдательный реалист, охватывающий нравы и города и деревни. Гольдсмит, автор «Викфильдского священника», и ряд других писателей создают настоящую чувствительную эпопею трудов и дней буржуазного общества. Выразитель этих настроений в лирике - Томсон , автор «Времён года». И в драме Англия является пионером и создаёт не только сентиментальный театр, но и его теорию. Новые драматурги - Лилло , автор «Лондонского купца», изображающий трогательную историю исправившегося молодого купца, Комберлэнд, Эдвард Мур уничтожили три единства, отменили стихотворную форму и торжественный язык. классической трагедии и доказывали, что не одни только государи и вельможи подвергаются несчастиям и страданиям, - идеи, лёгшие в основу мыслей Дидро о драме. Даниель Дефо с его прославленным романом «Робинзон Крузо» - наиболее законченный идеолог средней буржуазии, выражает её желания и то представление, какое она имеет о себе и о своём месте в государстве. Джонатан Свифт в знаменитых «Путешествиях Гулливера» едко осмеивает современное английское общество.

Вторая половина XVIII в. вообще богата разнообразными талантами, с разных сторон освещающими психологические сдвиги, которыми сопровождался рост буржуазии, постепенно занимавшей господствующие позиции. Среди других необходимо отметить Т. Смоллетта , автора приключенческих романов - «Приключения Родерика Рэндома», «Приключения Перегрина Пикла», в которых сочетаются элементы классицизма с художественными приёмами испанских пикаресков, с романтической выдумкой и в то же время с реальными образами, - романов, в к-рых много юмора, сатиры и даже горечи человека, не избалованного удачами. Далее, - Шеридан , автор известной комедии «Школа злословия», остроумной и злой сатиры на общественные пороки. Среди поэтов этой эпохи двое являются крупными предшественниками романтизма: Коллинз , в «Одах» которого романтическая выдумка, богатое и разнообразное содержание, нежность чувства и элегические настроения не вполне ладят с пиндаровской классической традицией, сдерживающей его свободное вдохновение; Томас Грей , автор элегий, у которого классическое чувство меры без ущерба регулирует импульс свободного вдохновения. Ещё более черты приближающегося романтизма сказываются в романах Мэкензи («Человек чувства», «Юлия де-Рубинье»). Мэкензи подражал Стерну, Ричардсону и Руссо, но внёс в своё творчество ту спутанность противоположных чувств, ту сложность переживаний, которые позднее станут характерны для романтизма. «Замок Отранто» Уолпола - уже настоящий «готический роман» с средневековыми замками, их тайнами и жуткими настроениями. Из школы Вальполя вышла Клара Рив . В романе её («Старый английский барон») больше естественного чувства, есть также элементы ричардсоновской нравоучительности. Вслед за ней - Анна Радклиф, к-рую можно считать первой представительницей романтизма. Романы: «Замки Алтин и Денбейн», «Тайны Удольфо», «Итальянец» и др. - типичный жанр романтического романа с подземельями, кинжалами, потайными дверьми, чувствительными безупречными девушками, которых преследуют бандиты, благородными преданными слугами и т. д. В «Итальянце» предвосхищен тип байроновского героя.)

5. Романтизм (Романтизма - как школы - не существовало в Англии. Здесь не было, как во Франции и Германии, группы писателей, объединившихся на романтической платформе. И тем не менее ряд типичных признаков романтизма, отличавших английскую литературу в первые десятилетия XIX в., дают право говорить о романтическом направлении в Англии. Эти признаки были: протест против классической рассудочности, в особенности против классических правил и противопоставление им индивидуальной поэтической свободы; далее, интерес к народности и к старине, к средним векам - в противоположность Античности, которая являлась главным содержанием классицизма; интерес к экзотике, который привлёк внимание английских романтиков к Шотландии, стране старинных народных песен и легенд. Природа и деревня широким потоком вливаются в английскую романтическую поэзию. Наконец, большую роль в английской поэзии романтического периода играют революционные настроения, увлечение французской революцией, политический радикализм. Певцом деревни, республиканцем и поклонником французской революции был Роберт Бёрнс .Годвин в своём романе «Приключения Калеба Вильямса» и др. сочинениях защищает наиболее революционные идеи своего времени не только в области политики, но и в сфере воспитания и брака, идёт впереди тогдашней английской революционной мысли. Так называемая «Озёрная школа» (от места жительства вокруг озёр) включает ряд поэтов. Из них Вордсворт был главой школы. Мечтательный, влюблённый в природу поэт маленьких явлений, которые он умел делать возвышенными и трогательными, он вместе со своим другом Кольриджем был представителем того течения в романтизме, которое внесло вместе с любовью к природе простой безыскусственный язык, образы патриархальной старины, созерцательность и мечтательность. Третий поэт озёрной школы - Саути писал в духе своих друзей, присоединив фантастические картины экзотических стран Мексики, Индии, Аравии к идиллическим образам озёрной поэзии. И поэты озёрной школы увлекались революцией, но недолго. Вордсворт и Кольридж побывали в Германии, где подверглись влиянию немецкого романтического идеализма и закончили свой путь чистым созерцанием. Рядом с народническим романтизмом озёрной школы величайший поэт эпохи Байрон был представителем романтики революционно-аристократической. Презиравший великосветское общество, с которым он был связан своим происхождением, оторвавшись от своего класса, не видя ничего привлекательного в представителях капитала, жадных и продажных торгашах, Байрон в молодости разразился пламенной речью в защиту рабочих, но после не возвращался уже к этому вопросу, на всю жизнь остался деклассированным аристократом, мятежным революционером-индивидуалистом, певцом неудовлетворённых разочарованных натур, начав с таинственных демонических скитальцев и разбойников («Гяур», «Лара» и др.). Этот же образ углублён в «Чайльд Гарольде», который стал предметом широкого подражания в европейской поэзии. Закончил Байрон протестом против мироздания и мирового порядка в своих богоборческих трагедиях («Манфред» и «Каин»). К концу жизни Байрон близко подошёл к политической и социальной сатире («Дон-Жуан», «Бронзовый век»). Крайний индивидуализм, чувство неудовлетворённости, влечение к Востоку и экзотическим странам, любовь к природе и одиночеству, мечты о прошлом у руин и памятников, - всё это делает Байрона поэтом английского романтизма, а его гневные обличительные протесты против всех форм насилия и эксплуатации, его связи с итальянскими карбонариями и борьба за освобождение Греции сделали его певцом свободы в глазах европейской интеллигенции. Его друг Перси Биши Шелли , гениальный лирический поэт, также аристократ, подобно Байрону соединяет в своей поэзии мир фантастической романтики с революционным протестом против складывающегося буржуазно-капиталистического общества. В своей поэме «Королева Маб» он изображает это общество, где все «на публичном продаётся рынке», где с помощью жестокого голода хозяин гонит своих рабов под иго наёмного труда. Таким же революционером-романтиком выступает Шелли в других своих поэмах («Лаон и Цитна», «Раскованный Прометей» и др.). Его жена Мэри Шелли, автор «Франкенштейна» - пионер вопроса об ответственности учёного. Вальтер Скотт обнаруживает, как и два великих поэта, тенденцию к старине. Он был создателем исторического романа («Айвенго», «Роб-Рой», «Квентин Дорвард», «Тамплиеры» и др.), в котором умел соединять правдоподобие и реализм с богатой романтической фантастикой и изображать наиболее драматические моменты национальной истории Шотландии и Англии.

В первой трети XIX в. завершается первая стадия борьбы дворянства и промышленной буржуазии, которая все более становится господином положения. Борьба против хлебных законов, чартизм и выступления рабочего класса, властно заявляющего о своих требованиях, отодвигают на второй план феодальную романтику и патриархально-мечтательную поэзию. Город с его практическими интересами, усиливающаяся буржуазия, начинающаяся социальная борьба между нею и рабочим классом становятся главным содержанием английской литературы, а реализм - её преобладающей формой. Вместо средневекового замка - фабричный город, вместо далёкой старины - кипучая современная промышленная жизнь, вместо фантастических образов изобретательного воображения - точное, почти фотографическое, изображение действительности. Бульвер-Литтон , ещё продолжающий традиции романтизма, аристократ по происхождению, наполняющий свои романы превращениями, чудесами и уголовщиной, оставляет нам однако ряд литературных документов, имеющих социальное значение, изображает процесс обеднения и разложения дворянства (романы - «Пельгам», «Ночь и утро» и др.)

6. Реализм (Диккенс , наиболее прославленный писатель этой эпохи, развёртывает широкую картину жизни буржуазно-капиталистического общества в своих известных романах: «Тяжёлые времена», «Давид Копперфильд», «Домби и Сын», «Пиквикский клуб», «Николай Никкльби» и др., создаёт галерею типов капиталиста. Мелкобуржуазная, гуманная, интеллигентская точка зрения Диккенса мешает ему стать на сторону революционной части рабочего класса. Он даёт потрясающие картины сухости, жадности, жестокости, невежества и эгоизма капиталистов, но он пишет для поучения эксплуататоров и не думает об организации сил эксплуатируемых. Его цель - трогать человеческие сердца зрелищем страдания, а не будить ненависть и звать к восстанию. Более озлоблен, более саркастичен и жесток в своей критике дворянско-буржуазного общества Теккерей , автор романов «Ярмарка тщеславия», «Пенденнис». Автор не видит выхода. Он исполнен пессимизма и раздражения. Он, как и Диккенс, не в состоянии понять освободительной роли начинающегося революционного рабочего движения. Колеблющаяся как всегда между крупным капиталом и рабочим движением мелкобуржуазная мысль искала соглашательских путей. Кингсли в своих романах «Yeast» и «Alton Locke» рисует ужасы эксплуатации и нужды, но спасение видит в христианском социализме, в «духе божием», в раскаявшихся богачах, обратившихся к благотворительным делам. Дизраэли , впоследствии знаменитый лорд Биконсфильд, вождь тори (романы «Сибилла» и др.), изобразив в ярких красках пороки буржуазно-аристократического общества и бедствия крестьян и рабочих, высказывается отрицательно против революции и видит спасителей в лице энергичных и деятельных аристократов, берущих на себя дело устроения народного благосостояния. Не только роман, но и лирическая поэзия вдохновляется социальными темами, и основной вопрос, выдвинутый эпохой, - вопрос об эксплуатации рабочего класса капиталом, - разрешается в духе расплывчатой гуманности и нравственного усовершенствования. Поэты, как Томас Гуд или Эбинезер Эллиот (см.) , в своих стихотворениях изображают отдельные моменты тяжёлого существования рабочих и городской нищеты, создают песни против хлебных законов, дают образы работниц, доведённых нищетой до проституции и самоубийства. Но и их положительные идеалы сводятся к благотворительности: к какой-нибудь леди, постигшей свой долг благодаря назидательному сновидению и посвятившей свою жизнь облегчению участи бедняков.

По мере приближения к концу XIX в. в европейской, в частности в английской литературе, реалистическое и социальное направление начинает уступать место возрождающимся идеям индивидуализма и эстетизма. Вместо воинствующих капиталистов, пролагающих себе путь борьбой и энергией, создающих предприятия, вместо Домби и Грэдграйндов, тон литературе начинают задавать те представители буржуазии, которые получили свои капиталы по наследству, не прошли суровой школы жизни, которые могут наслаждаться наследием отцов, стали любителями и ценителями искусств, покупателями дорогих картин и изящных томиков поэзии. Расцветает литература утончённых переживаний, мимолётных впечатлений. Индивидуализм, чистое искусство, эротика, культ настроений - отличительные черты литературы конца века. Правда, основная тема эпохи - организация общества, уничтожение эксплуатации, положение рабочего класса - занимает большое место в литературе, но и социализм конца века - есть социализм эстетический. Джон Рёскин исходит из идеала красивой жизни, зовёт общество к старым патриархальным ремесленным формам производства и восстаёт против индустриализма и капитализма. Он вдохновляет школу художников, известных под именем прерафаэлитов, среди которых мы видим Россетти и Вильяма Морриса , автора романов - «Сон Джона Боля» и «Известия ниоткуда», защитника социализма и в то же время страстного эстета, вместе с Россети искавшего идеалов красоты в прошлых веках, мечтавшего вызвать социальную революцию путём эстетического воспитания рабочих. Рядом с прерафаэлитами - Теннисон , поэт чистого искусства, свободного от мотивов социальной борьбы, Роберт Броунинг и его жена Елизавета Баррет-Броунинг , Свинберн , в поэзии которого неясно переплетаются идеалы вечной красоты и защита эксплуатируемых. Наибольшей популярностью из поэтов этого направления пользовался Оскар Уайльд , «король эстетов», в своих «Замыслах» и в романе «Портрет Дориана Грея» создавший «религию красоты» и культ освобождающего вымысла, провозгласивший единственной реальностью творения искусства, утверждавший, что искусство создаёт жизнь, а не наоборот.

Продолжающийся рост индустрии вводит новые темы в литературу - урбанизм, машинизм. Литература становится динамичной, развивается сатира против капиталистического уклада жизни. Бернард Шоу - самый блестящий и парадоксальный из писателей-сатириков, виртуоз софизмов, остроумный автор мистификации, умеренный социалист, собирающийся, впрочем, улучшить положение рабочих при помощи буржуазии. Герберт Уэллс - автор фантастических романов, проникнутых пафосом техники, рисующих чудеса индустрии, волшебно преобразующей жизнь, соединяющей планеты, позволяющей человеку переселяться и в прошлое и в будущее. Этот процесс одновременного нарастания социалистических тенденций и консервативно-индивидуалистических и эстетических устремлений сопровождается рядом разнообразных литературных явлений. Империализм и шовинизм, имеющий своего представителя в лице Чемберлена, бурская война, культ Китченера, - всё это находит своё литературное отражение в творчестве Редьярда Киплинга , самого талантливого из писателей-националистов, автора колониальных рассказов и поэм, где возвеличивается колониальная политика Англии, где угнетение отсталых народов прославляется как осуществление великой цивилизаторской миссии.

Другое явление - реакция против машинизма, вызывающая возрождение в литературе религиозных течений, порывов в потусторонний мир, теософии, спиритизма, оккультизма и т. д. Уже Самюэль Бётлер и Джордж Мередит , столь несходные между собою в других отношениях, делают однако общее дело, пролагая путь спиритуализму, пытаются построить новую религию на основах современности, пользуясь для этого опытом и исследованием. Черты романтической символики мы находим в творчестве Йейтса , представителя так наз. «кельтского возрождения», и у другого его представителя, тоже ирландца, более склонного к реализму и натурализму, - Синга . Другой формой протеста против машинизма было ницшеанство, культ силы и гипертрофированный эстетизм, все те модернистские идеи, влияние которых нетрудно уловить не только у Оскара Уайльда, но и в творчестве Стивенсона , утончённого автора образцовых авантюрных романов, а также Джорджа Мура , говорившего почти языком Заратустры (в «Исповеди молодого человека») о своём презрении к состраданию и к христианской морали, о красоте жестокости, силы и красоте преступления.

Эта же враждебность к индустриальному веку породила струю пессимизма в английской литературе среди тех писателей, которые не могли примирить машинизм с душевным равновесием. Джемс Томсон - один из замечательных поэтов, через всю поэзию которого проходит в качестве лейтмотива основная тема - мука жизни, мрачное величие отчаяния. Самый популярный и, может быть, самый глубокий из пессимистов - Томас Гарди , создатель грандиозной драматической эпопеи «Династы» и ряда романов, по преимуществу из жизни деревни и провинции. Над судьбой человека, по его учению, тяготеет тёмный и злой рок, непостижимый случай, жестокая неизбежность. Враг предрассудков и современного брака, ложащегося гнётом на женщину, враг цивилизации в духе Руссо или Толстого, Гарди не находит выхода из терзающих его мыслей. Тем же пессимизмом проникнут Джордж Роберт Гиссинг - бытописатель лондонских низов и голодающей литературной богемы, ученик Диккенса, но лишённый его юмора и его филантропической веры, ничего не ждавший одинаково «ни от филантропии богатых, ни от восстания бедных». Пессимистичен и основной тон творчества Джозефа Конрада . Конрад принадлежит к числу наиболее сильных и сложных писателей современности, поражает богатством и разнообразием языка. Он стремится проникнуть в глубину человеческой природы и использовать все средства для того, чтобы передать впечатление реального нашему сознанию: «красочность живописи, пластичность скульптуры и магическое действие музыки». Он рисует все виды человеческих страданий, он не идеализирует человека, потому что убеждён, что неискоренимый эгоизм делает человека волком другому человеку. Больше быта и здорового реализма у Арнольда Беннетта , изобразителя нравов низших слоёв провинциальной буржуазии, и больше верного социального инстинкта у Голсуорси , к-рый видит источник социальных конфликтов в существовании частной собственности. Честертон - враг дряблости, проповедник активизма, но активизма средневековых корпораций, ревностный католик, убеждённый, что развитие индустрии - источник социального рабства. Джеймс Барри - бытописатель шотландских крестьян, Конан Дойль - прославленный автор исторических и полицейских романов, Роберт Хиченс - сатирик и романтик, Израель Зангвилл - автор «Детей Гетто», бытописатель еврейской бедноты, и ряд других, менее значительных, завершают лит-ую деятельность старшей группы современных писателей.

Пути нового поколения ещё не обрисовались отчётливо. В большинстве случаев это реалисты, которые однако не прочь затронуть и оккультные силы души. Этому влиянию соответствует аморфность в литературе, реакция против французской пластичности. Хью Уолпол , один из наиболее модных романистов, сам легко следует за модой; Оливер Онионс приобрёл известность трилогией, в которой описывает богему, натурщиц, машинисток, бедных художников и т. д.; Гилберт Кэннан , Комптон Макензи , Лауренс и ряд других молодых писателей, привлекающих в настоящее время внимание английского читателя, затрагивают самые разнообразные темы, изображают различные классы общества, критикуют социальные ценности, но их собственное мировоззрение чаще всего сводится к туманному гуманитаризму. Они сильнее в критике, чем в своих положительных идеях, и пока никому из них не удалось превзойти великих «стариков», как Шоу, Уэльс или Гарди.)

7. Период Второй мировой войны и позднейший (Грэм Грин, Айрис Мердок, Гарольд Пинтер, Олдос Хаксли, Джоан Роулинг и др.)