Что такое свастика. Ключевые места путешествия

История жизни
Елизавета Тараканова - история обошлась с ней сурово, не донеся до нас даже подлинного ее имени. В разное время она звалась Алиной Эмете, мадемуазель Франк, мадам Тремуйль, графиней Силинской и Пиннеберг, Елизаветой Волдомир... Мы же знаем ее как княжну Тараканову. Знаем прежде всего по одноименному роману Г. Данилевского да известной картине художника К. Флавицкого, входящей в собрание Государственной Третьяковской галереи.
…В 1761 году в Европе появилась некая княжна Владимирская. В Польше она произвела фурор своим богатством, изяществом, умом и длинной свитой блестящих поклонников. Для нее нанимались шикарные особняки с многочисленной челядью. Именитые гости не сводили глаз с обворожительной хозяйки, восторгались ее игрой на арфе, умением рисовать, наслаждались приятными с ней беседами.
Али-Эмете, как предположительно звали княжну, была дочерью персидского шаха и его грузинской наложницы. В возрасте семи лет ее отправили в Европу, надеясь впоследствии украсить чей-то гарем европейски образованной девицей. Но длинная цепь дворцовых переворотов, последовавшая вслед за этим, оборвала всякую связь между юной персиянкой и ее родиной. В том числе оборвались и денежные поступления. Али-Эмете была обречена на безвестность и нищету…
Вскоре Али-Эмете, теперь уже под именем Алины, была представлена князю Лимбургскому, а еще некоторое время спустя стала его официальной невестой. Она выудила у своего сиятельного жениха огромную сумму денег и сбежала в Италию, поскольку для заключения официального брака требовались документы о происхождении «княжны Владимирской».
Почему авантюристка отправилась в Италию через Польшу, неизвестно. Известно только, что по пути состоялась встреча, окончательно определившая трагическую судьбу самозванки: на нее обратил внимание глава польских конфедератов – Карл Радзивилл, человек очень богатый и с непомерным честолюбием.
По другим сведениям, князь Радзивилл еще в 1767 году взял на попечение дочь императрицы Елизаветы, то есть отыскал где-то девочку, способную разыграть роль самозванки. Для него «принцесса» была просто подарком судьбы. Ее внезапное появление на политической арене создавало угрозу трону Екатерины II, ненавистной полякам, грозило раздуть затихшее пламя крестьянских восстаний в России, повлиять на отношения с Турцией, якобы благоволившей к «всероссийской княжне».
«Кто бы ни была девушка, выпущенная Радзивиллом на политическую сцену, но, рассматривая все ее действия, читая переписку ее и показания, данные фельдмаршалу князю Голицыну в Петропавловской крепости, невольно приходишь к заключению, что не сама она вздумала сделаться самозванкой, но была вовлечена в обман и сама отчасти верила в загадочное свое происхождение», – считал писатель А. Мельников-Печерский.
Когда «всероссийская княжна» поняла, что Радзивилл способен только произносить красивые речи за столом, она поставила на нем крест и решила действовать самостоятельно. Для этого она надумала лично отправиться к турецкому султану. Но из-за сильного шторма корабль, на котором она плыла со свитой старых и новых поклонников, оказался в итальянском городе Рагузе.
Между тем Екатерина, только что усмирившая пугачевский бунт и напуганная появлением самозванки, начала подумывать о том, как разделаться с авантюристкой.
Княжна Владимирская как раз находилась в трудных обстоятельствах и начала испытывать настоящую нужду. И тут встречи с ней попросил русский граф Алексей Орлов.
На словах он поддерживал ее мечты, ставшие уже просто бредовыми: тут были и союз с Францией, и освобождение крепостных крестьян, и присоединение к России Персии – тоже, оказывается, принадлежавшей «всероссийской княжне» по праву наследницы шахского трона. Орлов постепенно подвел свою жертву к мысли о том, что им нужно обвенчаться прямо тут, в Италии, и тогда уж он в качестве законного супруга будет сражаться за ее интересы, «природной и истинной российской государыни», с удвоенным пылом.
Они обвенчались в Ливорно, на одном из кораблей русской эскадры. Сразу после венчания «новобрачных» арестовали прямо на корабле по приказу русской императрицы: Орлова – для вида, а «Елизавету II» – действительно. И эскадра двинулась в Санкт-Петербург, увозя с собой «всклепавшую на себя имя», полубезумную от горя и страха, с очевидными признаками чахотки беременную женщину, которая попала в ловушку только потому, что безоглядно доверилась мужчине.
Правда, касательно самого факта венчания мнения исследователей расходятся. Так, историк П. Н. Краснов придерживался той точки зрения, что вся романтическая любовная история графа Орлова и прекрасной самозванки – плод фантазии беллетристов. Прошедший огонь, воду и медные трубы Орлов видел в ней «несчастную авантюристку, жадную до денег и мишурного блеска продажную женщину». Аналогичную версию выдвигал и К. Валишевский: граф обманным путем заманил «княжну» на корабль и, быть может, провел с ней несколько жарких ночей, но никакой свадьбы не было.
В Санкт-Петербурге вместо царских почестей, о которых самозванка мечтала вместе с Орловым, ее ожидали каземат Петропавловской крепости и бесконечные допросы.
Впрочем, поначалу все выглядело не так уж и страшно. Не каземат, а скорее «гостиничный номер» из нескольких комнат, приличная еда с комендантской кухни, две служанки, личный врач. Получив приказ императрицы провести следствие по делу самозванки, фельдмаршал и санкт-петербургский генерал-губернатор князь Алексей Голицын объяснял все эти послабления тем, что узница еще ни в чем не обличена, да к тому же больна и ждет ребенка. Екатерина была не в восторге от такого проявления гуманизма, но не возражала, только настаивала на скорейшем проведении расследования.
Арестантка умоляла о личной встрече с государыней, но поскольку все письма, равно как и протоколы допросов, подписывала по-царски кратко – «Елизавета», русская императрица категорически отказалась видеть «наглую лгунью» и приказала применить допрос с пристрастием. Но князь Голицын все еще не мог решиться применить пытки к женщине. Вместо этого узницу перевели в подземный каземат на хлеб и воду, и караул находился вместе с ней в одном помещении.
Все эти меры привели лишь к тому, что рассудок несчастной помутился. Солдат из камеры убрали лишь накануне знаменитого петербургского наводнения. От смерти в воде узницу спасли чудом – в последнюю минуту выбили дверь камеры. Но то, что дни женщины сочтены, было ясно всем. Тогда Екатерина приказала устроить пленнице встречу с Алексеем Орловым.
Встреча происходила с глазу на глаз, свидетелей не было. Известно только, что продолжалось свидание недолго, Орлов выскочил из каземата бледный и с перекошенным лицом, а его жертва окончательно потеряла рассудок и уже никого не узнавала до своего смертного часа.
Родив сына – Александра Алексеевича Чесменского, «дворянина неизвестного происхождения», «княжна Владимирская» скончалась от кровотечения. Ее похоронили в крепости близ Алексеевского равелина, и посаженные кем-то над могилой кусты боярышника разрослись затем в небольшой садик.
Но когда несколько дней спустя Екатерина, перечитывая допросные листы, пыталась разгадать загадку самозванки, ей доложили, что во дворец прибыла и почтительно просит об аудиенции... княжна Владимирская.
То оказалась подлинная княжна Владимирская, Анастасия Андреевна, в замужестве – миссис Ли. Потеряв мужа и двух сыновей во время войны Америки с Англией за свою независимость, она решила вернуться на родину и вступить в права наследства. И с изумлением узнала, что она якобы «всклепала на себя» имя дочери императрицы Елизаветы и предъявляла свои права на российский престол.
Анастасия Андреевна поспешила к Екатерине, чтобы убедить ее: никакой иной княжны Владимирской, кроме нее, нет и быть не может, а сама она ни на что не претендует.
Екатерина предложила Анастасии пожить в монастыре на правах гостьи. Избран был Ивановский женский монастырь в самом центре Москвы. Там княжне Владимирской предоставили прекрасные покои с садом перед окнами, все ее приказания выполнялись мгновенно. Она ни в чем не испытывала нужды.
Создать такие условия для наследницы одного из самых значительных в России состояний было совсем нетрудно, тем более что после нее наследником всего становилась казна. Императрица сначала запретила Анастасии Андреевне покидать стены монастыря, а потом намекнула в личном письме, что Россия в тяжком положении, нужны деньги, и неужели же княжна Владимирская, обладая многомиллионным состоянием...
Княжна Владимирская подписала бумаги о передаче всех своих капиталов, земель и доходов с них государству, а сама постриглась в монахини под именем Досифеи. На этом великосветском пострижении была, пожалуй, вся Москва. Не было только Алексея Орлова-Чесменского, который вообще объезжал Ивановский монастырь за версту с тех пор, как там поселилась княжна Владимирская. Орлов считал, что это – обманутая им женщина, что слухи о ее смерти – ложь, специально пущенная Екатериной, и панически боялся встречи со своей итальянской любовью.

Впрочем, более распространенная версия о том, что под монашеским одеянием Досифеи скрывалась подлинная княжна Тараканова – родная дочь Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского. Скромная и красивая, настоящая наследница русского престола, она не помышляла о царствовании и, подобно лже-Елизавете, была обманом приглашена на корабль и увезена в Россию, где ее заточили в монастыре. Произошло это только в 1785 году, когда Августе Таракановой было уже сорок лет. На ее содержание отпускалась из казначейства изрядная сумма. После смерти Екатерины II Досифею стали посещать известные лица; митрополит Платон приезжал поздравлять ее по большим праздникам, и даже одно лицо из императорской фамилии посетило ее келью и долго беседовало с затворницей. Досифея до самой своей смерти при каждом стуке в дверь сильно бледнела. У нее имелись портрет императрицы Елизаветы Петровны и какие-то бумаги, которые она, после долгого колебания, сожгла. Судя по портрету, она была очень похожа на Елизавету Петровну.
Остается добавить, что митрополит Платон и лица императорской фамилии не стали бы, наверное, посещать Досифею, если бы под ее именем скрывалась какая-то Анастасия Владимирская. И зачем ей, выросшей и прожившей полжизни за границей, чужому для Елизаветы Петровны человеку, годами бережно хранить портрет покойной императрицы?
Ряд историков, в том числе и К. Валишевский, однозначно считают, что императрица Елизавета Петровна была бездетной. Опираясь на медицинские свидетельства тех давних времен, польский исследователь сообщает: еще смолоду цесаревна страдала «немочью» по женской части, что делало ее неспособной зачать и родить ребенка.
О Досифее говорили, что она может предсказать будущее, отвести беду, вылечить неизлечимую болезнь. Правда это или вымысел – трудно сказать. Похоронили ее в Новоспасском монастыре, в усыпальнице бояр Романовых как последнюю представительницу этого рода – боярского, не царского. На серой плите значились лишь монашеское имя и день кончины – 4 февраля 1810 года.
Дотошные историки утверждают, что княжна Владимирская – это изощренная выдумка самой Екатерины, спрятавшей под этим «псевдонимом» подлинную дочь императрицы Елизаветы и ее морганатического мужа, графа Разумовского. Потому и допрашивала она несчастную с таким пристрастием, что знала о существовании вполне законной наследницы Елизаветы. И успокоилась только тогда, когда возможная соперница сама явилась к ней, а затем позволила постричь себя в монахини и удалилась от мира.

17 февраля 2010 года исполняется 200 лет со дня преставления монахини Досифеи (принцессы Августы Таракановой; 1745-1810) - насельницы московского Иоанно-Предтеченского женского монастыря. В усыпальнице Романовых Новоспасского монастыря, где похоронена старица Досифея, 13 февраля после литургии будет совершена панихида в память о подвижнице.

Достоверных исторических сведений о происхождении известной московской старицы-затворницы, подвизавшейся четверть века в Ивановском монастыре, нет. Для нас навсегда останется загадкой происхождение ивановской невольницы. Нет документов, нет прямых и точных свидетельств, остается предание. Но главное, что возвышает поистине ее личность, - это подвижническая жизнь затворницы. Косвенные свидетельства говорят о ее знатном и высочайшем происхождении, а живые прямые и точные свидетельства указуют на ее жизнь в затворе, ее дары утешения, молитвы и прозорливости. Для нас важно и ценно именно то, что инокиня Досифея несла нелегкий крест затвора, а после помогала многим и многим людям.

С глубоким смирением восприняла она резкую перемену своей судьбы и проводила жизнь в посте и молитве согласно монашеским обетам. В восточной части обители, слева (с внешней стороны монастыря) от Святых врат с надвратной Казанской церковью, неподалеку от покоев игумении, располагавшихся справа от Святых врат, находились небольшие каменные одноэтажные кельи с окнами на монастырь. Коридор и крытая деревянная лестница вели от келий прямо в надвратную церковь. Две комнатки под сводами и прихожая для келейницы - так описывают затвор старицы Досифеи ее жизнеописатели: И.М. Снегирев, Е. Поселянин и священник Василий Руднев. При полной перестройке архитектурного ансамбля Иоанно-Предтеченского монастыря во второй половине XIX века келья затворницы и Казанский храм со Святыми вратами были разобраны в 1860 году.

По словам монастырского причетника и московского купца Филиппа Никифоровича Шепелева, старица Досифея была среднего роста, худощавая, но сохраняла на лице своем «черты прежней красоты; ее приемы и обращение обнаруживали благородство ее происхождения и образованность». Гликерия Головина, учившаяся в монастыре у одной из монахинь, рассказывала, что из всех насельниц Досифея допускала к себе лишь одну монахиню, «кроме нее, только игумению да своего духовника и не выходила никуда, даже в общую монастырскую церковь». Старица посещала только надвратный храм Казанской иконы Пресвятой Богородицы. Богослужение совершал ее духовник с причетником. В церковь она «выходила весьма редко и то в сопровождении приставленной к ней старицы. Тогда церковные двери запирались изнутри, чтобы никто не мог войти… К окошкам ее, задернутым занавесками, иногда любопытство и молва привлекали народ, но штатный служитель, заступавший место караульного, отгонял любопытных», - сообщает И.М. Снегирев. На содержание ее отпускалась особая сумма из казначейства; стол она могла иметь, если бы захотела, всегда хороший. Отсутствие имени затворницы в ведомостях о монашествующих того времени доказывает то, что о содержании ее были сделаны особые указания.

Личность княжны Таракановой остается тайной и легендой для нашего времени. Весьма часто в исторической и художественной литературе путают и смешивают два лица: cамозванку, именовавшую себя принцессой Владимирской, дочерью императрицы Елизаветы Петровны, и принцессу Августу, княжну Тараканову, тайно постриженную и содержавшуюся в строжайшем затворе в Ивановском монастыре. Картину из Третьяковской галереи «Княжна Тараканова в Петропавловской крепости во время наводнения» знает каждый. Однако мало кому известно, что героиня этого полотна Константина Флавицкого умерла за два года до изображенного наводнения. И уж совсем немногим известно о том, что самозванка, выдававшая себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны, никогда не называла себя Таракановой. Картина Флавицкого не более чем романтическая выдумка художника, далекая от реальности.

Об удивительной судьбе княжны Таракановой рассказывает историческое предание. Оно связывает ее родственными узами с царской фамилией и повествует о тайном, но законном морганатическом браке императрицы Елизаветы Петровны с графом Алексеем Григорьевичем Разумовским (1709-1771). В московском храме Воскресения Словущего в Барашах (ул. Покровка, 26/1) в июне 1744 года императрица Елизавета тайно обвенчалась с графом Алексеем Разумовским. В других источниках говорится о подмосковном селе Перове, в котором был заключен брак 24 ноября 1742 года. Исследовательница своего рода графиня М.А. Разумовская пишет, что в московском храме на Покровке был отслужен благодарственный молебен после венчания. Как бы то ни было, брак был совершен тайно, но при свидетелях, и графу Разумовскому вручены были документы, свидетельствовавшие о браке его. Через год или полтора у них родилась дочь принцесса Августа - та невинная страдалица, которая впоследствии сделалась известной в истории под именем княжны Таракановой - инокини Досифеи. После брака императрица переехала с графом в Санкт-Петербург, Разумовский поселился в апартаментах, смежных с покоями царицы. В столице государыня построила для него в 1748 году особый дворец, известный ныне под именем Аничкова. Отец будущей инокини происходил из простых казаков; возведенный в графское достоинство из придворных певчих, Разумовский сохранил простоту и народную религиозность. В 1756 году императрица пожаловала своего супруга званием генерал-фельдмаршала, хотя к военному делу граф не имел никакого отношения. Высказав свою благодарность императрице, Алексей Григорьевич, тем не менее, заметил: «Лиза, ты можешь сделать из меня что хочешь, но ты никогда не заставишь других считаться со мной серьезно хотя бы как с простым поручиком». Разумовский стремился не вмешиваться в политику и в борьбу придворных партий. Только по двум вопросам граф всегда решительно и открыто подавал свой голос, не боясь наскучить государыне своими ходатайствами, - это просьбы за духовенство и за родную Малороссию, которую императрица Елизавета лично посетила летом-осенью 1744 года. Довольно долгое время она прожила в доме Разумовского в городе Козельце и познакомилась там со всей родней.

«Я не знаю другой семьи, которая, будучи в такой отменной милости при дворе, - писала в своих воспоминаниях Екатерина II о Разумовских, - была бы так всеми любима, как эти два брата». Вступив на престол, Екатерина II отправила к Разумовскому канцлера М.И. Воронцова с указом, в котором ему давался титул высочества как законному супругу покойной государыни. Разумовский вынул из потайного ларца брачные документы, прочитал их канцлеру и тут же бросил в топившийся камин, прибавив: «Я не был ничем более как верным рабом ее величества покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих… Теперь Вы видите, что у меня нет никаких документов». По словам биографа Разумовского А.А. Васильчикова, граф Алексей Григорьевич «чуждался гордости, ненавидел коварство и, не имея никакого образования, но одаренный от природы умом основательным, был ласков, снисходителен, приветлив в обращении с младшими, любил предстательствовать за несчастных и пользовался общей любовью».

Мать подвижницы государыня Елизавета Петровна - императрица Всероссийская с 25 ноября 1741 года (1709-1761) обладала искренним религиозным чувством, была набожна, соблюдала посты, пешком хаживала на богомолье в Троице-Сергиеву лавру, по обету часть пути пешком шла в Киев. Государыня так тронута была встречей в Киеве, что, прослезившись, сказала в присутствии всех: «Возлюби меня, Боже, в Царствии Твоем Небесном так, как я люблю народ сей благодарный и незлобивый». Она была народной императрицей, а царствование ее было истинно русское. После владычества немцев при дворе стали видны почти исключительно русские люди. Елизавета вовсе не чуждалась иностранцев, однако, когда ей предлагали назначить на какое-нибудь место иностранца, она отвечала: «К чему это? Разве нет способных русских людей?» И Русская Церковь узнала спокойные дни, не смущаемая никакими инославными влияниями. При Елизавете оставшиеся при дворе протестанты не смели говорить против Православия; она всюду выставляла свое уважение к вере отцов и дала преимущества принимающим Православие. Государыня очень любила посещать разных Божиих людей и охотно заводила с ними знакомство; деятельное участие приняла царица в судьбе преподобного Феодора Санаксарского и преподобной Досифеи, затворницы Киевской. Оба подвижника были пострижены по воле императрицы, и на постригах государыня изволила быть лично. Она интересовалась внутренним бытом монастырей, вникала в назначение настоятелей известных обителей. Особенно Елизавета Петровна почитала икону Богоматери «Знамение» Царскосельскую. В ночь на 25 ноября 1741 года она молилась перед этим образом и дала обет: в случае если достигнет престола, не казнить в свое царствование ни одного человека. Обет был исполнен: государыня отменила в стране смертную казнь.

Будущая праведница Досифея родилась в конце 1745 или начале 1746 года. Девочку назвали Августой в честь святой мученицы, память которой совершается 24 ноября. Монахиня Таисия (Карцова) пишет, что «во святом крещении наречена она была Дорофеей; Августа был ее титул». Обе версии имеют свои основания. По сложившимся жизненным обстоятельствам родители Августы не могли воспитывать дочь, но их личное благочестие ей было известно и служило примером. Принцесса Августа, воспитанная в высшем обществе, молодые годы провела за границей и не предполагала связать свою жизнь с монашеством. Почему дочь императрицы Елизаветы принцесса Августа получила фамилию Таракановой, достоверно неизвестно. Предполагают, что она произошла от искаженной фамилии Дараган. Известно, что родная сестра Алексея Разумовского Вера Григорьевна была замужем за полковником Малороссийского войска Е.Ф. Дараганом. Дети их были привезены в Петербург и жили при дворе; народ малознакомую фамилию Дараган изменил по созвучию в Тараканову; быть может, принцесса Августа в детстве жила у своей родной тетки Веры Дараган в Малороссии и в Петербурге и, таким образом, вместе с ее детьми прозвана Таракановой. Как бы то ни было, но за принцессой Августой, после Досифеей, в предании и истории упрочилась фамилия Таракановой.

Принцесса Августа воспитывалась за границей. Самой ли матерью она была отправлена туда или после смерти ее 25 декабря 1761 года отцом графом Разумовским, неизвестно; но то несомненно, что она жила там до 1780-х годов. А.А. Васильчиков сообщает, что Разумовский действительно воспитывал за границей в Швейцарии своих племянников Дараганов (или, как их иначе называли, Дарагановых), Закревских и Стрешенцова. Там бы, в Европе, в тишине и довольстве Августа и кончила бы свою жизнь, но интрига поляков разрушила ее счастье. За границей узнали, кто эта княжна. Так как в России при неопределенности прав престолонаследия происходили частые перемены в правительстве, вследствие чего произведение нового переворота никому не казалось делом невозможным, то поляками и признано было благовременным около 1773 года поставить затруднение императрице Екатерине в лице дочери Елизаветы, претендентки на русский престол. Принцесса Августа на такой гнусный поступок не решилась, но нашлось лицо подставное - самозванка, известная в истории принцесса Владимирская. Много употреблено было хлопот, много израсходовано денег для того, чтобы произвести замешательство в России, наделать как можно больше неприятностей Екатерине; но выдумка не удалась: наученная горьким опытом XVII века, Россия в XVIII веке самозванцам не верила. Принцесса Владимирская в Италии, на Ливорнском рейде, графом Алексеем Григорьевичем Орловым-Чесменским была арестована, привезена в Петербург, заточена в Петропавловскую крепость и там 4 декабря 1775 года скончалась от чахотки. Дело о ней хранилось в строжайшей тайне: ни в России, ни за границей никто ничего не знал, что с ней случилось. А так как через два года после ее заключения, именно в 1777 году, было в Петербурге сильное наводнение, то и распространился слух, что она утонула в каземате, из которого забыли или не хотели ее вывести.

Принцессы Владимирской, выдававшей себя за дочь Елизаветы, не стало, но действительная Тараканова была жива и свободна. Мысль о том, что существует дочь Елизаветы, что ее имя и рождение могут послужить поводом для интриги поляков или других врагов России, тревожила императрицу, а бунт Пугачевский, недавно погибшая самозванка, возмущение в Москве в 1771 году, придворные интриги и заговоры увеличивали это опасение. В XVIII веке в России не было закона о престолонаследии - это был век дворцовых переворотов. Урожденная немецкая принцесса, Екатерина II взошла на русский трон в результате такого переворота и не чувствовала себя спокойно.

Императрицей было дано повеление хитростью или насилием привезти из-за границы принцессу Августу. Повеление императрицы исполнили. Где и кем взята она, неизвестно; но как взята, об этом впоследствии рассказывала она сама госпоже Головиной в минуту откровенности, взяв с нее предварительно клятву, что она до смерти никому не расскажет о том, что услышит от нее. «Это было давно, - говорила принцесса, - была одна девица, дочь очень-очень знатных родителей; воспитывалась она далеко за морем в теплой стороне, образование получила блестящее, жила она в роскоши и почете, окруженная большим штатом прислуги. Один раз у ней были гости и в числе их один русский генерал, очень известный в то время; генерал этот предложил покататься в шлюпке по взморью; поехали с музыкой, с песнями; а как вышли в море, там стоял наготове русский корабль. Генерал и говорит ей: “Неугодно ли Вам посмотреть на устройство корабля?” Она согласилась, взошла на корабль, а как только взошла, ее уж силой отвели в каюту, заперли и приставили часовых». Это было в 1785 году. Промыслом Божиим дочь Елизаветы была неволею привезена в Россию, будучи 39 лет от рождения.

Принцесса Августа была представлена императрице Екатерине II. Государыня, как говорят, беседовала с ней долго, откровенно, говорила о недавнем бунте Пугачевском, о смуте самозванки, о государственных потрясениях, могущих и впредь быть, если ее именем воспользуются враги существующего порядка, и наконец объявила, что она должна для спокойствия России удалиться от света, жить в уединении в монастыре и, чтобы не сделаться орудием в руках честолюбцев, постричься в монахини. Горький приговор выслушан. Возражать императрице было немыслимо.

Монастырь Ивановский в Москве, тот самый, который императрица Елизавета в 1761 году назначила для призрения вдов и сирот знатных и заслуженных людей, назначен местом заключения ее дочери. Невинная страдалица смогла со смирением принять свой крест, данный ей Богом, и свое несчастье обратить ко спасению души. Однообразие жизни, одиночество, скука, мысль о вечном заключении, воспоминание о своих знаменитых родителях, о своей молодости, о недавней свободной жизни за границей - одно уже это делало жизнь ее томительной, тяжелой, но на сердце ее было еще что-то такое, почему она все время заключения своего постоянно чего-то боялась, трепетала. При всяком шорохе, при всяком стуке в дверь, рассказывают очевидцы, она бледнела и тряслась всем телом. Внезапная ли горькая перемена жизни, угрозы ли императрицы, очень возможные при свидании с ней пред заключением, или строгое обращение при аресте повлияли на нее, неизвестно, но она боялась всего и всех. Но ни эта боязнь, ни страх не смогли отлучить ее от всецелой преданности Богу и Его святой воле. Были у нее какие-то бумаги, которые после долгого колебания, во избежание неприятностей, она должна была сжечь. Единственно, что напоминало ей о прежнем величии и счастье, - это акварельный портрет ее покойной матери императрицы Елизаветы, который она свято хранила до конца своей жизни. Известный подвижник благочестия архимандрит Моисей, настоятель Оптиной пустыни, рассказывал, что он в молодости своей около 1806 года не раз бывал в келье инокини Досифеи и видел там акварельный портрет императрицы Елизаветы. Да, нелегкий крест угодно было Провидению возложить на рамена этой невольной затворницы, но кроткая от природы, воспитанная в Православии, она не пала под тяжестью его.

Руководителями ее на новом пути жизни были лица, имевшие к ней доступ: игумения монастыря и духовник. Игуменией монастыря была в то время Елисавета (1779-1799), старица доброй жизни, более 40 лет безвыходно жившая в монастыре Ивановском; монахини и белицы при избрании игумении единогласно двумя прошениями входили к начальству, чтобы никто другая, а именно она была поставлена в игумении. Опытная, любвеобильная старица не могла не сочувствовать затворнице и, конечно, была в состоянии сказать ей и слово утешения, и слово подкрепления. Общаясь лишь с духовником, игуменией Елисаветой и келейницей, монахиня Досифея все время своей затворнической жизни посвящала молитве, чтению духовных книг и рукоделию; вырученные за труды деньги она через келейницу раздавала бедным. Иногда на имя ее присылаемы были к игумении от неизвестных лиц значительные суммы, и эти деньги она употребляла не на себя, но или на украшение монастырских церквей, или на пособие бедным. Десять лет проведя в глубоком уединении, мать Досифея стяжала благодать от Бога и духовные дары молитвы, утешения и прозорливости.

Наставником матушки Досифеи был и митрополит Московский Платон (Левшин; 1737-1812). Отношения его к графу Разумовскому были довольно близки. Платон имел хороший голос, а граф был сам из певчих, и, как любитель церковного пения, он нередко призывал молодого иеродиакона к себе и певал с ним. В 1763 году Платон был назначен законоучителем цесаревича Павла Петровича (будущего императора Павла I) и придворным проповедником. С 1775 года - архиепископ Московский, в 1787 году возведен в сан митрополита Московского. В его ведении находился Ивановский женский монастырь. Как архипастырь, он духовно назидал отшельницу через игумению и духовника, по смерти императрицы Екатерины II нередко бывал у Ивановской затворницы, на праздники приезжал с поздравлениями.

Духовным руководителем матери Досифеи стал старец Новоспасского монастыря иеромонах Филарет, в схиме Феодор (Пуляшкин; 1758-1842). Незадолго до своей кончины она советовала вдове помещице Курманалеевой обращаться именно к нему: «“Нужно тебе иметь духовного руководителя для правильной жизни и спасения душевного; но в наше время весьма трудно найти… ты знаешь такого великого старца… держись сего старца, он великий угодник Божий, блюди и исполняй его слово, открывай ему совесть, и Бог тебя спасет… Поезжай к нему сейчас же, скажи, что грешная Досифея кланяется ему до земли и просит его святых молитв и что вот вскоре и он мне поклонится. (Таким образом прозорливая затворница предсказывала свою кончину.) Исполни мою просьбу, потом побывай у меня в такой-то день, только не опоздай”. Старица улыбнулась слегка и заметила: “Путь в лавру от тебя не уйдет, позднее этого дня ты меня не увидишь; прошу тебя приехать”». «Да, великая была подвижница мать Досифея! Много, много она перенесла в жизни, и ее терпение да послужит нам добрым примером», - так отзывался о ней старец Филарет. Воля старицы была исполнена в точности; ее похоронили в Новоспасском монастыре, первоначально напротив окон кельи старца Филарета.

Под руководством таких-то людей и выработался тот нравственный характер, которым отличалась отшельница во всю свою остальную жизнь. Вера в Бога-Промыслителя, христианский взгляд на земную жизнь и жизнь вечную, божественное воздаяние, обещанное невинным страдальцам, - вот что ободряло и утешало ее в жизни.

«В послушании о Христе почтеннейшему Тимофею и братии мир и Божие благословение.

Приятное письмо ваше, посланное чрез брата А.С., имела удовольствие получить и, читав оное, не могла не вспомнить слов, что всуе путь, аще не благословит Бог. Вы, направя стопы ваши на путь мирен к необуреваемому пристанищу, благополучно достигли, настигше на пути старца, хотя безмолвна, но внутрь сердца снабденна и Богом благословенна, коего древний посох указывал вам путь к вечно тихому пристанищу в Саровском Иерусалиме. Сие напутствие Божие весьма сходно с принятым вами намерением. И должно заметить, что на путь правый указует идущим не скитающийся в мирской прелести, ищущий спокойствия телесного, переход из града в другой, но напутствуемый чрез Христа старец, хотя в раздранном рубище и хладный телом, но теплый верою и, безмолвствуя языком в мире, отверст устами в обители внутренней, затворивший уста, как бы дверь хижины теплой от охлаждения и дабы не вшел тать похитить сокровище, еже даде ему Господь. Сего старца, напутствующего вас, увидя из письма, не могла я не чувствовать истинной веры, что севший с вами, сей провожающий на служение Богу, - избранник от Христа Спасителя нашего, человек потаенного сердца в неистлении молчаливого духа и слова его внутрь; дабы доказать верующим, что избравших лучший конец жития и преходящих путь остатки жизни в вере и неленостном послушании для достижения спасения будет благословлять Сам Отец Небесный, яко напутствующий вас старец, от коего все мимоидущие смиренно просят Божия благословения, яко слабые суть в мире, во брани плоти и крови и в духе злобы.

Вы же, видев совесть свою как бы в зеркале и приняв несение креста Спасителя нашего, обещая послушание нести его и далее, дондеже укажется место и время сложить его, страшитесь сбросить его с себя, угождая побуждениям плоти, в коей часто бывает и враг владыкою. Но, достигши спокойствия совести и будучи наставляемы отцом Александром, не страшитесь возмущения со стороны родственников, имея Отца и Матерь, Иже на небеси. Впрочем, хотя дядя, сестры и прочие родственники в неудовольствии по свойству плотскому и мятутся, яко в мире ища наказаний, но вспомните родителей К. Д-ча незлобствующих о спасении ближнего. Может быть, Бог смирит сердца и ваших родственников, если веры утверждение не поколеблется в сердце вашем и не сделаете отступления, дав себя исхитить волку из стада Христова и растерзать среди прелестьми ослепленных. Иона, брат, утешающий жизнью, несущий троепослушание с терпением, и К.Д., трудившийся с вами в хлебне (вы пишите), общелюбимы строителем и пустынниками, пекущимися о вашем назидании душевном. Дай Бог, чтобы с любовью сей почтенной о Христе братии преходили вы трудности послушания для тела к облегчению и спасению духа, достигая при черном покрове главы блистающего на оную венца от Спасителя мира. Видев же вас, не сетующих и без уныния, благодарящих Господа нашего, прошу вас смиренно писать мне впредь при случаях о продолжении жития вашего. Я же при молитве как духовно, так и телесно здрава. И прошу читать письмо вместе, дабы цепь дружества вашего была тверже. Впрочем, желая вам душевного и телесного здравия и Божия благословения, имею честь быть, грешная монахиня Досифея».

Братья Путиловы впоследствии стали настоятелями трех значительных российских обителей: Саровской пустыни, Оптиной пустыни и Малоярославского монастыря. Двое из них - Моисей и Антоний - прославлены в соборе Оптинских старцев.

В середине ХIХ века, благодарный к своей духовной матери старице Досифее, архимандрит Моисей (Путилов; † 1862) незадолго до своей смерти писал в Москву 21 марта 1859 года к строительнице Ивановской обители Марии Александровне Мазуриной: «Известясь, что по Промыслу Божию предназначено Вашему особенному попечению возобновление бывшего Ивановского монастыря, радуюсь и Бога благодарю. В этом благотворном деле для меня ближе всех душевная радость потому, что жившая в прежнем Ивановском монастыре духовно-мудрая старица блаженной памяти Досифея послужила мне указанием на избрание пути жизни монашеского звания; она ознакомила меня со старцами Александром и Филаретом в Новоспасском монастыре, где она и похоронена». Подлинное письмо преподобного Моисея Оптинского хранилось в конце ХIХ - начале ХХ века в московском Иоанно-Предтеченском женском монастыре. Упоминаемые в нем старцы, известные московские духовники, в свою очередь были связаны со знаменитым подвижником преподобным Паисием (Величковским; 1722-1794; память 15/28 ноября), повлиявшим на восстановление традиции русского старчества и монашеского аскетического подвига. Через новоспасских старцев к монахине Досифее протянулась ниточка, связывающая русское иночество с афонским монашеским идеалом. И.М. Концевич пишет, что «в незаметных углах созревали духом Божии избранники, в тайном подвиге выковавшие силу духа, благодаря которым и могла с окончанием гонений возродиться истинная монашеская жизнь. Но жития подвижников периода гонений не были еще до сих пор изучены с должным вниманием и не было канонизаций, кроме нескольких святителей. Между тем число святых было не малое». В пример он приводит двух подвижниц - преподобную Досифею, затворницу Киевскую (прославлена местночтимо в 1993 году; ныне - общецерковно; память 25 сентября / 8 октября) и блаженную инокиню Досифею (княжну Августу Тараканову).

Досифея скончалась 4 февраля 1810 года 64 лет от роду, после 25-летнего пребывания в монастыре Ивановском. Погребение ее совершено было с особой торжественностью. За болезнью престарелого митрополита Платона отпевал ее московский викарий, епископ Дмитровский Августин (Виноградский; 1766-1819) с почетным духовенством. Сенаторы, члены Опекунского совета и доживавшие свой век в Москве вельможи екатерининского времени явились на ее похороны в лентах и мундирах. Тогдашний главнокомандующий Москвы (с 7 августа 1809 г. по 29 мая 1812 г.) граф Иван Васильевич Гудович, женатый на графине Прасковье Кирилловне Разумовской, которая приходилась двоюродной сестрой почившей, был на похоронах ее в полной форме. В высшем тогдашнем светском круге все знали, кто эта почившая. Толпы народа наполняли монастырь и все улицы, по которым проходила процессия. Тело ее было погребено в Новоспасском монастыре, у восточной ограды, на левой стороне от колокольни. Похороны свидетельствовали о народном почитании старицы как при жизни, так и по смерти. В 1908 году на могиле ее была сооружена часовня; недавно она восстановлена.

Уникальный портрет старицы Досифеи хранился в XIX - начале ХХ века в ризнице Новоспасского монастыря. На обороте его имелась надпись: «Принцесса Августа Тараканова, в иноцех Досифея, постриженная в московском Ивановском монастыре, где по многих летех праведной жизни своей и скончалась, погребена в Новоспасском монастыре».

О возрождении Иоанно-Предтеченского монастыря в начале 1990-х годов вспоминает его первая насельница инокиня Елисавета: «Имена насельниц узнали от матушки Киры Поздняевой. Появлялись люди, которые рассказывали о последних монахинях. Как только нам становились известны имена насельниц, начинали их поминать. Чувство радости - взыграние, как будто небеса возрадовались, что сомкнулось время над страшной пропастью последних времен. На утреннем правиле вслух читали весь монастырский помянник, почти наизусть знали его. О монахине Досифее приходили отрывочные сведения, узнавали о ней постепенно. Ходили в ее часовню молиться, потом прикладывались к ее косточкам. Они лежали в гробике; было видно, что у нее искривлен позвоночник; нескольких косточек не хватало. Прикладывались прямо к открытым косточкам… Она, как светоч, над всеми парила. Мы попали в каменный мешок, и она, попав в эти условия, устояла на этом месте. Мы сомневались: “Будет монастырь, не будет…”. Мать Досифея своим подвигом из невольницы превратилась в подвижницу, так возросла духовно. Это стояло как пример, как икона. Ее пример вдохновлял! Помогал в тяжелых испытаниях. По мере молитвы место это стало очищаться и физически. С первых лет изображение монахини Досифеи размножили, вставили в рамочки, и стоят в кельях сестер эти простенькие ее изображения до сих пор».

Когда в 1996 году обрели мощи монахини Досифеи, сестры тогда еще не открытой обители удостоились помолиться и приложиться к честным останкам почитаемой старицы. По их воспоминаниям, это было прикосновение к святыне. Все чувствовали особую значимость события и молитвенного общения с небесной покровительницей монастыря.

Рассказывает инокиня Амвросия: «С 1995 года сестры ходили к часовне матери Досифеи, пели панихиду, старались поддерживать неугасимую лампаду, ухаживать за цветами. Сестра Маргарита, испросив благословение у батюшки (духовником общины был протоиерей Сергий Романов, настоятель храма святого князя Владимира) часто пешком ходила в Новоспасский монастырь, зажигала лампаду в часовне. Сестра Ирина несколько раз ее подменяла. Продолжалось это в течение нескольких месяцев. Сестры ждали, что в скором времени подвижница будет прославлена во святых, но тогда время еще не пришло. В те дни на лечение в Москву приехала монахиня Паисия из Рижской пустыни, страдающая от сильных головных болей. Узнав о старице Досифее, мать Паисия с сестрами отправилась в Новоспасский монастырь. Помолившись у часовни, мать Паисия спустилась в разрытую под часовней яму и приложилась к самой могилке, при этом она почувствовала облегчение болезни. В скором времени обрели мощи святой старицы Досифеи, и в один из воскресных дней сестры посетили Новоспасский монастырь. По благословению благочинного им разрешили пропеть литию и приложиться к ее обретенным мощам, которые лежали в гробике. Мощи были открыты. Кости темно-коричневого цвета».

В середине 1990-х годов иерей Афанасий Гумеров (ныне иеромонах Иов, насельник московского Сретенского монастыря), немало послуживший духовному становлению Иоанно-Предтеченской женской обители, подготовил житие монахини Досифеи для ее канонизации и передал его Святейшему Патриарху Алексию II. По благословению Его Святейшества житие было передано в комиссию по канонизации, а ее честные мощи обретены в Новоспасском монастыре 5 сентября 1996 года. Археологический надзор осуществлял доктор исторических наук Андрей Кириллович Станюкович; имеется положительное заключение специалиста о принадлежности обнаруженных мощей. В конце 1997 года останки инокини Досифеи были перенесены в отреставрированный храм преподобного Романа Сладкопевца - усыпальницу Дома Романовых в московском Новоспасском мужском монастыре и перезахоронены в левой части от алтаря.

Надпись на гробнице монахини Досифеи гласит: «Под сим камнем положено тело усопшия о Господе монахини Досифеи обители Ивановского монастыря, подвизавшейся о Христе Иисусе в монашестве 25 лет и скончавшейся февраля 4 дня 1810 года (принцесса Августа Тараканова)».

По свидетельству сотрудников Новоспасского монастыря в беседе 11 июня 2008 года, могила подвижницы специально не была зацементирована, как другие захоронения Романовых, на случай ее прославления. Распространяются жития святой старицы: печатные издания, аудио- и видеоверсии, а также копии ее прижизненного портрета. О духовной помощи непрославленной святой свидетельствуют настоятели, духовники, насельники и сотрудники Иоанно-Предтеченской и Новоспасской обителей, где она особо почитается. Известно ее почитание и в Оптиной пустыни.

Каждое воскресенье в 7 часов утра в храме-усыпальнице совершается ранняя Божественная литургия, после которой можно подойти к гробнице старицы Досифеи, помолиться о ее упокоении, попросить ее помощи и устроения как в духовной жизни, так и во всех житейских делах.

Духовное мужество в смиренном принятии резкой и внезапной перемены судьбы, способность в тяжелых обстоятельствах поступить по-христиански, воспринять крест, полное отречение от мирской власти и от мира, полная отдача себя воле Божией, хождение крестным путем до конца и обретение на этом пути свободы и святости - все это явила преподобная старица Досифея в полноте. Духовный плод своей святой жизни и добрый пример для подражания ее вере и жизненному подвигу она оставила нам в наследие.

Благоговейное почитание монахини Досифеи продолжается уже два столетия. В 2010 году исполняется 200 лет со дня ее праведной кончины. Московский Иоанно-Предтеченский женский монастырь собирает материалы для подготовки канонизации известной подвижницы благочестия монахини Досифеи и просит сообщать о почитании старицы и случаях благодатной помощи по ее святым молитвам.

В заключение приведем слова святого Арсения с острова Парос († 1877): «Церковь… только тогда начнет возрождаться, когда будет почитать своих святых».

Княжна Тараканова

Когда в залитых светом залах Коломенского дворца шумело, гремело пиршество, устроенное Петром I в честь рождения дочери Елизаветы, за сотни верст от Москвы, в одной из хат захудалого хутора Лемеши, расположенного на тракте между Киевом и Черниговом, покачивалась под низким потолком люлька с младенцем, сыном казака Григория Розума. Нарекли его при крещении Алексеем, по-украински Олексой.

черниговский казак

Олекса рос смышленым, любознательным хлопцем. Отца его, закоренелого гуляку и завсегдатая местных шинков, приводила в ярость любовь к книге, которую он заметил v сына. Однажды, войдя в хату и увидев Олексу с книгой в руках, он бросился на него с топором. Олекса, спасаясь от лютого отцовского гнева, убежал в соседнее село Чемер, к дьячку приходского храма, и взмолился о защите и приюте. Чемерский дьячок устроил его при храме, благо голос у него был, как говорили в старину, ангельский.

Там, в Чемерах, и приметил Олексу Розума полковник Федор Вишневский, возвращавшийся из Венгрии с винами для императорских погребов. Помимо этого, главного поручения, он имел еще одно, так сказать, попутное — искать голосистых парней для придворной капеллы.

Граф Алексей Григорьевич Разумовский

Певчего с Черниговщины цесаревна Елизавета впервые увидела и услышала в дворцовой церкви. Да и как было не заприметить его, как не восхититься его пением!.. Рассказывают, что Олекса Розум был на редкость хорош собой. Высокий, стройный, смуглый, с правильными чертами лица, с темными глазами под изящно изогнутыми бровями. Одним словом, писаный красавец. И к тому же голос чистый, звонкий тенор.
Олекса Розум переселился к цесаревне и был зачислен в ее скромный двор в должности бандуриста. После дворцового переворота в ноябре 1741 года, когда тридцатидвухлетняя Елизавета взошла, наконец, на престол, бандурист с хутора Лемеши круто взмыл ввысь: графское достоинство под новой фамилией - Разумовский, камергер, обер-егермейстер, лейб-компании капитан-поручик и, наконец, генерал-фельдмаршал.

Дворцовый переворот Елизаветы Петровны

Орден святой Анны и орден святого Андрея Первозванного. Тысячи крепостных. При коронации он нес её шлейф.

Увлечение российской императрицы бывшим певчим и бандуристом было, видимо, настолько сильным и глубоким, что она пошла с ним под венец. Обвенчались Елизавета и Разумовский тайно в подмосковной церкви поздним вечером, 24 ноября 1742 года, в первую годовщину дворцового переворота...

Императрица Елизавета Петровна

Чем был вызван такой шаг? Скорее всего, тайное венчание было обусловлено политическими соображениями. Сановники опасались, что руки красивой царицы будут домогаться многие европейские принцы. А иностранного засилия и так с лихвой натерпелись в царствование Анны Иоанновны. Бироновщина всем была памятна...

Согласно легенде, года два-три спустя после венчания в подмосковной церкви в Перово императрица Елизавета Петровна скрытно родила дочь, которую и прозвали позже «княжной Таракановой». Странное имя, не правда ли?

церковь “ Иконы Божьей матери Знамение “ в Перово

Князей Таракановых история не знает. Да и причем тут Таракановы, когда с одной стороны - Романова, а с другой - Разумовский? На этот счет строили различные предположения, но убедительнее других представляется одно, связывающее фамилию загадочной княжны с фамилией родственников Алексея Разумовского - Дараганов.

За казака Дарагана была выдана одна из его сестер - Вера. В придворных кругах Дараганов переделали в Дарагановых, а от Дарагановых - один шаг до Таракановых, фамилии куда более понятной для русских. Таракановыми стали называть не только племянников Алексея Разумовского, но и родную дочь его, которая провела раннее детство в доме Дараганов. Больше о ней, в те годы, ничего не было известно.

Император Петр III Федорович

После смерти императрицы Елизаветы на престол вступил Пётр III. Отношения у них c женой Екатериной были плохие, император явно шел к разрыву: Екатерину ждал развод, монастырь, может быть смерть.
Различные кружки лелеяли мысль о низложении Петра III. Екатерина, пользовавшаяся популярностью в народе, имела свои планы.

Пётр III и Екатерина II

Гвардейцы мечтали видеть ее на престоле; сановники помышляли о замене Петра его сыном под регентством Екатерины. Случай вызвал преждевременный взрыв. В центре движения стояли гвардейцы: сановникам пришлось признать свершившийся факт воцарения Екатерины.
Петр III был низложен 28 июня 1762 г. военным мятежом, без выстрела, без пролития капли крови.

провозглашение Екатерины II императрицей

В последовавшей затем смерти Петра III (6 июля 1762 г.) Екатерина скорее всего неповинна. Однако воцарение Екатерины безусловно было узурпацией - нельзя было подыскать никаких легальных для него оснований.

Императрица Екатерина II Алексеевна Великая

Императрица Екатерина II, не имела абсолютно никакой кровной связи с «царствующим домом», и все годы своего долгого царствования она постоянно и пристально озиралась в страхе перед появлением какого-нибудь «законного» претендента или какой-нибудь «законной» претендентки.
А по свету пошла гулять легенда о том, что где-то находится законная наследница (наследник?) престола...

B октябре 1772 года в Париже объявилась молодая очаровательная женщина - та самая, которая позже стала называть себя Таракановой. У нее было и другое имя - Али Эмети, княжна Владомирская. Она остановилась в роскошной гостинице на острове Сен-Луи и жила на широкую ногу, о чем вскоре узнал весь Париж. Ее окружали толпы прислуги. Рядом всегда находились барон Эмбс, которого она выдавала за своего родственника, и барон де Шенк, комендант и управляющий.

Приезд таинственной иностранки привнес в жизнь парижан необычайное оживление. Принцесса Владомирская открыла салон, рассылала приглашения, и на них охотно откликались.

Сказать по правде, публика у нее собиралась самая разношерстная: так, среди представителей знати можно было встретить торговца из квартала Сен-Дени, которого звали попросту Понсе, и банкира по имени Маккэй. И тот, и другой почитали за великую честь оказаться в столь изысканном обществе. Торговец с банкиром уверяли, что всегда рады оказать помощь высокородной черкесской княжне (ибо, по ее словам, родилась она в далекой Черкесии), которая вот-вот должна была унаследовать огромное состояние от дяди, ныне проживающего в Персии.

Как же выглядела таинственная княжна? Вот как ее описывает граф Валишевский:
«Она юна, прекрасна и удивительно грациозна. У нее пепельные волосы, как у Елизаветы, цвет глаз постоянно меняется - они то синие, то иссиня-черные, что придает ее лицу некую загадочность и мечтательность, и, глядя на нее, кажется, будто и сама она вся соткана из грез. У нее благородные манеры - похоже, она получила прекрасное воспитание. Она выдает себя за черкешенку, точнее, так называют ее многие - племянницу знатного, богатого перса...»

Мы располагаем и другим, довольно любопытным описанием нашей героини — оно принадлежит перу князя Голицына: «Насколько можно судить, она - натура чувствительная и пылкая. У нее живой ум, она обладает широкими познаниями, свободно владеет французским и немецким и говорит без всякого акцента. По ее словам, эту удивительную способность к языкам она открыла в себе, когда странствовала по разным государствам. За довольно короткий срок ей удалось выучить английский и итальянский, а будучи в Персии, она научилась говорить по персидски и по арабски».

Среди гостей, особенно часто наведывавшихся к княжне, был польский дворянин граф Огинский. Он прибыл в Париж, чтобы просить французского короля помочь его многострадальной Польше.

Михаил Казимир Огинский

Был у княжны и другой верный поклонник - граф де Рошфор-Валькур, которого её красота буквально пленила. Граф признался княжне в любви, и та, похоже, не осталась равнодушной к его чувству.

Но вот неожиданность! Королевские жандармы заключили под стражу, так называемого, барона Эмбса! Оказалось, что он вовсе не барон и не родственник княжны, а обыкновенный фламандский простолюдин и ее любовник. Арестовали же его за то, что он отказался платить в срок по векселям. Правда, вскоре его выпустили - под залог. И дружная компания (княжна, Эмбс и Шенк) спешно отбыла в Германию..

Граф де Рошфор, сгоравший от любви, последовал за своей возлюбленной во Франкфурт. Больше того: он представил княжну князю Лимбург-Штирумскому, владетелю, как и большинство немецких мелкопоместных дворян, крохотного участка земли и предводителю войска из дюжины солдат. Князь Лимбургский тут же влюбился в прекрасную черкешенку и та решила поиграть на его страсти - разумеется, с выгодой для себя. Ей это удалось, причем настолько, что, в конце концов, князь попросил её руки!

0 существовании настоящей княжны Таракановой ей могло быть известно понаслышке - стало быть, она вполне могла присвоить себе ее имя и дурачить людей направо и налево. Так, например, доподлинно известно, что, наезжая в разные европейские города, она представлялась под различными именами, называясь, в частности, то мадемуазель Франк, то мадемуазель Шоль, и повсюду заводила любовные связи и выманивала у простодушных поклонников деньги.

А между тем князь Лимбургский постепенно становился рабом своей страсти. Ослепленный любовью, он не заметил, как в окружении княжны Таракановой, теперь все ее называли именно так, появился поляк по фамилии Доманский. Он был молод, хорош собой, обладал живым умом и отличался завидной храбростью, причем не только на словах, как многие, а и на деле. Таким образом, в нашей истории возник еще один поляк - быть может, не случайно.

Станислав-Август Понятовский, король Польши

В 1772 и 1773 годах Польша переживала кризис, который, впрочем, ей так и не будет суждено преодолеть. Екатерина II навязала полякам в короли своего фаворита Станислава Понятовского. У власти он держался исключительно благодаря покровительству русских, прибравших к рукам буквально все: и польскую армию, и дипломатию, и местное управление. Большая часть польских дворян, грезивших об аристократической республике, взяла в руки оружие, чтобы защищать независимость своей родины. Но полки Станислава и Екатерины разбили повстанцев в пух и прах. А тем из них, кто выжил, пришлось покинуть Польшу.

Граф Огинский обосновался в Париже, а князь Карл Радзивилл, вильненский воевода и главный предводитель конфедератов (так называли польских дворян, восставших против Понятовского) предпочел поселиться в Мангейме. За ним последовала большая часть его сторонников. Они не скрывали своего стремления - при первой же возможности вновь выступить с оружием в руках против Станислава. Доманскому больше, чем кому бы то ни было, не терпелось сразиться за независимость Польши.
При нем состояли некий Иозеф Рихтер, некогда служивший графу Огинскому в Париже. Огинский «уступил» его княжне Владомирской. Так Рихтер в свите княжны попал в Германию. Рихтер рассказал Доманскому, своему новому хозяину, о княжне, о ее «причудах, красоте и обаянии». И Доманский, питавший слабость к красивым женщинам, влюбился в нее без памяти. Наша княжна определенно напоминала сирену. Но после того, как в жизни княжны Таракановой появился Доманский, ее поведение резко изменилось. До сих пор Тараканова вела себя как отъявленная авантюристка. Теперь же она и вправду возомнила себя претенденткой на престол.

Шалемель-Лакур, наиболее подробно изучивший эту запутанную историю, считал, что такая перемена произошла с ней не случайно. Польские эмигранты хорошо понимали, что Екатерина была намерена стереть их родину с лица земли, и единственное, что могло спасти Польшу - это отстранение Екатерины от власти.

Может, ее следовало убить? Трудное дело, даже невозможное. А что, если выставить против Екатерины достойную соперницу, представив ее русскому народу как единственную законную наследницу российского престола? Неплохая идея! Россия испокон веку считалась страной дворцовых заговоров и переворотов, где народ, готовый к любым неожиданностям, всегда жил в ожидании какого-то чуда.

Емельян Иванович Пугачёв

В то время, когда Доманский повстречал Тараканову, в Европе только и говорили что о пугачевском бунте. Разве Пугачев не выдавал себя за царя Петра III? Того самого Петра III, мужа Екатерины II, которого убили сторонники Екатерины по ее же - как поговаривали - приказу. Пугачев, возникший невесть откуда, взял и объявил:
«Я — Петр III, чудом спасшийся от смерти. Ступай же за мной, народ русский, и отомсти нечестивой жене, взалкавшей моей смерти!»

Однако же не успели казнить Пугачева, как объявился еще один «царь» - греческий врач по фамилии Стефано. Он странствовал по Черногории и во всеуслышание заявлял: «Я — царь Петр III!»
Таким образом, в сложившихся исторических условиях у женщины, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы, шансов было ничуть не меньше, нежели у каких-то там Пугачева или Стефано.

Как раз в это время Тараканова участвовала во всех сборищах польских эмигрантов. Тогда-то князь Радзивилл, которому Доманский поведал о «явлении» княжны, написал: «Сударыня, я рассматриваю предприятие, задуманное вашим высочеством, как некое чудо, дарованное самим Провидением, которое, желая уберечь нашу многострадальную отчизну от гибели, посылает ей столь великую гeроиню».

Карл Станислав Радзивилл

Единственным человеком, взирающим на всю эту мышиную возню с полным равнодушием, был князь Лимбургский. Он даже не заметил, что его возлюбленная изменяет ему с Доманским. Каково же было его изумление, когда Тараканова сообщила ему, что намерена покинуть Германию, потому как ее ожидают в Венеции. Она была с ним нежна, но во всем, что касалось её амбиций, держалась твердо и решительно.

Как-то она показала ему письмо, полученное якобы от сподвижницы Радзивилла, где было написано, что Людовик XV одобряет ее намерение отправиться в Константинополь и заявить о своих правах на российский престол. К тому же в Венеции ее уже ждал Радзивилл.
Перед лицом столь убедительных политических доводов несчастному князю Лимбургскому ничего не оставалось, как смириться. Он поклялся, что будет любить Тараканову до конца своих дней, и, снарядив для нее величественный кортеж (на что ушли немалые деньги) проводил ее до Де-Пона. Больше того: он даже признал за нею право, в случае своей безвременной кончины, взять титул княжны Лимбург-Штирумской и закрепил это на бумаге. Так что Тараканова, прибыв 13 мая 1774 года в Венецию, уже представлялась как графиня Пинебергская - так называлось одно из поместий князя Лимбургского.
Тараканова в гондоле поднялась вверх по Большому каналу.

Ее встpeтил сам Радзивилл — он нижайше поклонился новоявленной русской императрице. Гондола доставила Тараканову в ее резиденцию. Но не на какой-нибудь постоялый двор, в гостиницу или частный дом, а прямиком в особняк французского посольства. Прямо как в сказке. Тем не менее документы бесспорно свидетельствуют о том, что Версаль почти признал Тараканову. Еще бы: ведь Огинский был там своим человеком. Став при Людовике "persona grata", он сумел пробудить во французском монархе сочувствие к cудьбе Польши. Кроме того, королевские дипломаты ошибочно полагали, будто власть Екатерины II была непрочной.

Но действительно ли министры Людовика верили в права Таракановой? Или же тут действовал политический расчет? К сожалению, ответить на этот вопрос однозначно нелегко.

Между тем Тараканова, надежно обосновавшись во французском посольстве, начала устраивать приемы. А лицезреть ее спешили многие и главным образом - обитатели французской колонии. Посетителей она принимала со всеми церемониями придворного этикета, как и подобает настоящей императрице. Радзивилл с Доманским у нее буквально дневали и ночевали. К ней наведывались английские купцы и аристократы. Итальянцы, однако, тоже не оставались в стороне.

Поляки из ее окружения были бедны, как церковные мыши, а содержать за свой счет целый «двор», пусть и небольшой, оказалось весьма и весьма накладно. Спустя какое-то время Тараканову начали одолевать кредиторы. И вот в один прекрасный день наша княжна без малейших колебаний велела собрать весь свой скарб и подалась в Рагузу. Перед отъездом она созвала польских дворян, и обнадежила присутствующих, заявив, что сделает все возможное, чтобы наказать виновных и отомстить за все злодеяния, совершенные против Польши.

А Франция по-прежнему оказывала ей покровительство. Французский консул в Рагузе предоставил в ее распоряжение загородную резиденцию, прекраснейшую виллу в окрестностях города.

Рагуза

И снова в ее салоне стали собираться аристократы со всей Европы. Никто из них ни на миг не сомневался в справедливости ее притязаний - они искренне верили, что недалек тот день, когда Тараканова, несчастная жертва политических интриг, заменит нечестивую Екатерину на российском престоле.

Судя по всему, она довольно хороша знала жизнь русского народа и неплохо разбиралась «во всем, что имело касательство к Востоку». Но неужели этого было достаточно, чтобы претендовать на российский престол? Иные в этом все же сомневались. И тогда, Тараканова призвала к себе Радзивилла и показала ему бумаги, среди которых была духовная Петра Великого и еще одна, написанная рукой Елизаветы и закрепляющая за Таракановой право на титулы и корону Российской империи. Таким образом, в своем завещании Елизавета признавала Тараканову родной дочерью и выражала волю, чтобы та сменила ее на престоле и правила под опекой князя Петра Гольштейна.

Как отмечает Шалемель-Лакур, Радзивилл нисколько не усомнился в подлинности ее бумаг. Поляк не удивился и тогда, когда Тараканова призналась ему, что Пугачев (как раз в это время он, подобно урагану, опустошал российские губернии) никакой не Петр III. В таком случае, кто? А просто, как и она, сын Елизаветы и Разумовского.

Тут уж она явно хватила через край. И Радзивилл, прежде всегда такой услужливый, стал посещать ее все реже и реже. К тому же тогда был подписан русско-турецкий мирный договор. И поляки, ненавидевшие Екатерину и Россию, теперь возлагали большие надежды на помощь Турции. Их надежды не оправдались, но в сложившейся политической ситуации авторитет Таракановой стал заметно падать.

Поползли слухи, будто Тараканова — самая настоящая а в а н т ю р и с т к а. Радзивилл и его ближайшие сподвижники демонстративно вернулись в Венецию. И Таракановой пришлось жить только на собственные средства и те, что перепали ей от Доманского. Однако столь неожиданный поворот в судьбе не смутил ее, и она вовсе не собиралась отступать.

Вскоре ей стало известно, что в Средиземном море находится русская эскадра и что командует ею Алексей Орлов, брат Григория, фаворита Екатерины. Ходила молва, будто он впал в немилость императрицы всея Руси.

Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский

Тараканова написала Орлову, признавшись, что она - истинная российская государыня, что Пугачев - ее брат, а турецкий султан считает законными все ее притязания. Она также обещала сделать Орлова первым человеком на Руси - ежели, конечно, тот встанет на ее сторону и поможет ей взойти на престол. Но ответа она так и не получила.

А тем временем за нею по пятам, как когда-то в Париже и Венеции, толпой следовали кредиторы. И, как в Париже и Венеции, наша княжна взяла и втихомолку скрылась! Чуть позже она объявилась в Неаполе, в английском посольстве. Английский посол сэр Уильям Гамильтон и его супруга, леди Гамильтон, встречали Тараканову с распростертыми объятиями и обхаживали, как настоящую царицу.

сэр Уильям Гамильтон с супругой

В Риме, куда она вслед за тем подалась, ее взял под покровительство какой-то кардинал. Тараканову вот-вот должен был признать и папа...
Между тем в Санкт-Петербурге Екатерина II, до сих пор лишь презиравшая авантюристку, теперь уже буквально рвала и метала. Пришло время раз и навсегда покончить с интриганкой, которая уже становилась не на шутку опасной.

Кому же доверить столь необычное и деликатное поручение? Екатерина решила не колеблясь - только Алексею Орлову. Тому самому, которому Тараканова имела наглость и неосторожность писать. Орлов переправил послание, адресованное ему, Екатерине, и та дала вот какой ответ в послании от 12 ноября 1774 года:
«... Сообщите, где она сейчас. Постарайтесь зазвать ее на корабль и засим тайно переправьте сюда; ежели она по прежнему скрывается в Рагузе, повелеваю вам послать туда один или несколько кораблей и потребовать выдачи этого ничтожества, нагло присвоившего имя, которое ей никоим образом не принадлежит; в случае же неповиновения (то есть если вам будет отказано в ее выдаче) разрешаю прибегнуть к угрозе, а ежели возникнет надобность, то и обстрелять город из пушек; однако же, если случится возможность схватить ее бесшумно, вам и карты в руки, я возражать не стану».

Орлову предстояло начать игру. Его флагман бросил якорь в Ливорно. Княжна покинула Рим и остановилась в Пизе. И вот в один прекрасный день Тараканова получила великую весть: к ней направляется кортеж адмирала Орлова. Адмирал просит принять его.Представ перед Таракановой, Орлов тут же отвесил ей нижайший поклон и всем своим поведением дал понять, что признает в ней настоящую княжну. Он стал бывать у нее чуть ли не каждый день. И всякий раз княжна подолгу рассказывала ему о своих пожеланиях, надеждах и видах на будущее. Адмирал выслушивал и согласно кивал..Единственное, чего не учла Екатерина, отправляя Орлова с тайной миссией к мошеннице - что та была молода и красива. Не могла она предвидеть и того, что Орлов влюбится в нее без памяти. Он тоже был молод и недурен собой. И княжна полюбила его всем сердцем.

Вскоре он смиренно спросил будущую «императрицу», не удостоит ли она, Романова, простого Орлова чести стать его супругой. Потеряв голову от столь нежданного счастья, Тараканова согласилась. Тогда адмирал предложил отпраздновать их свадьбу на его корабле - «частице земли русской».

И Тараканова, облаченная в подвенечное платье, взошла на борт русского флагмана.

Но не успела она ступить на палубу, как матросы схватили ее и увлекли в самый дальний трюм. На флагмане подняли паруса. Хитрость Орлова удалась на славу! Предатель в нем оказался сильнее влюбленного мужчины...

Тараканову доставили в Россию и бросили в темницу.

Человеком, которому поручили вести дознание по делу Таракановой, был фельдмаршал, князь Голицын.

Голицын Александр Михайлович (князь, генерал-фельдмаршал)

Он представил императрице прелюбопытнейшие отчеты, основанные на признаниях самой Таракановой, сообщил что русского языка она не знает совсем. Голицына поразило плохое состояние здоровья Таракановой: «У нее бывают не только частые приступы сухого кашля, но и рвота вперемешку с кровохарканьем».

А.М. Голицын допрашивает княжну Тараканову

Так в чем же призналась Тараканова? А вот в чем: «Зовут её Елизавета, ей двадцать три года; она не ведает ни своей национальности, ни места, где родилась, не знает она и кто были ее родители. Выросла она в Гольштейне, в городе Киле, в доме у некой фрау то ли Перетты, то ли Перан - точно не помнит. Крестили ее в греческой православной церкви...

Когда ей исполнилось девять лет, она не раз спрашивала свою воспитательницу, кто ее родители. Та отвечала, что скоро, мол, она все узнает. Тогда же воспитательница и еще одна женщина, уроженка Гольштейна по имени Катрин, вместе с тремя мужчинами, национальность которых она не знала, увезли ее в Россию, через Ливонию. Минуя Петербург и прочие города, они двинулись по направлению к персидской границе.

Всю дорогу она болела, и ее пришлось оставить в какой-то деревушке - ее название она не помнит. Как ей кажется, ее просто пытались отравить. Она тогда сильно страдала, все время плакала и спрашивала, по чьему коварному наущению ее оставили в этой глуши. Но все было напрасно. И лишь потом, из разговоров крестьян она поняла, что ее держат здесь по приказу покойного императора Петра III...
Но вот наконец ей вместе со служанкой и одним крестьянином удалось бежать, и через четыре дня они пешком добрались до Багдада. В Багдаде они повстречали богатого перса по имени Гамет, тот пригласил их к себе в дом, обращался с ней по-отечески ласково и заботливо. Вскоре она узнала, что в этом же доме скрывается всемогущий князь Гали, обладатель огромного состояния в Исфахане. Несколько позднее князь Гали, услышав ее историю, обещал помочь ей и увез с собой в Исфахан.

Там он обходился с нею как со знатной особой. Поверив в ее высокое происхождение, князь не раз говорил ей, что она наверняка дочь усопшей императрицы Елизаветы Петровны - впрочем, то же самое говорили и все, кто ее видел. Правда, многие спорили насчет того, кто был ее отец. Одни считали - Разумовский, иные полагали - что совсем другой человек, но имени его почему-то не называли.

Князь Гали, взяв ее под покровительство, заявил, что не пожалеет всех своих богатств, чтобы доказать ее высочайшее происхождение. В Исфахане она прожила до 1768 года. Однако вскоре в Персии опять случилась великая смута, и князь, не желая подвергать свою жизнь опасности, решил покинуть родину и податься в Европу. Она согласилась отправиться с ним, но лишь при одном условии - если они минуют Россию, ибо ей тоже не хочется рисковать жизнью... Но Гали успокоил ее, сказав, что в Астрахани она переоденется в мужское платье, и таким образом они смогут спокойно пересечь всю Россию.

По словам Таракановой, она провела два дня в Астрахани, ночь в Санкт-Петербурге, потом, через Ригу, попала в Кенигсберг, шесть недель жила в Берлине, почти полгода в Лондоне, а из Лондона перебралась во Францию. В Париже она оказалась в 1772 году.

Е. Тараканова в Париже (принцесса Владомирская)

Но как же быть с притязаниями Таракановой? Впрочем, давайте предоставим слово Голицыну:

«В итоге она утверждает, будто никогда не помышляла выдавать себя за дочь покойной императрицы Елизаветы и что никто ее на сие не науськивал, а про свое происхождение она, мол, узнала только от князя Гали. Она заявляет, будто не желала, чтобы ее величали этим титулом - ни князь Лимбургский, ни Радзивилл...

Она говорит, что в Венеции строго-настрого запретила полковнику Кнорру обращаться к ней как к высочеству. Когда же тот воспротивился, она подалась в Рагузу и воспретила местным властям употреблять по отношению к ней титул княгини.

Будучи в Рагузе, она получила безымянное письмо и три духовных: первое было подписано рукою императора Петра Великого и имело касательство к венчанию на царство Екатерины I; второе было за подписью императрицы Екатерины I - о короновании Елизаветы Петровны, и третье - Елизаветино - о передаче короны ее дочери, которую должно величать Елизаветой II...

Она также утверждает, будто направила сне писание графу, Орлову единственно для того, чтобы узнать, кто взял на себя труд послать ей упомянутые бумаги и могли ли они прийти из России...»

Свой отчет императрице князь Голицын закончил так:
«Узница, уповая на милость императрицы, утверждает, что на самом деле она всегда питала любовь к России и препятствовала любым злонамерениям, могущим причинить вред государству российскому, что в конечном итоге послужило причиной ее размолвки с Радзивиллом....».

Вскоре Тараканова поняла, что ей, похоже, уже никогда не будет суждено выйти на свободу, и тем не менее она отправила Екатерине II исполненное горького отчаяния письмо:

"Ваше императорское величество, я полагаю, настало время уведомить Вас о том, что всего, писанного в стенах этой крепости, явно недостаточно, чтобы развеять подозрения Вашего величества на мой счет. А посему я решилась обратиться к Вашему императорскому величеству с мольбой выслушать меня лично, но не только поэтому, а еще и потому, что я могу принести большую пользу России.

И моя мольба - верное тому ручательство. К тому же я вполне могла бы опровергнуть все, что было написано и сказано против меня. Я с нетерпением жду распоряжений Вашего императорского величества и уповаю на Ваше великодушие. Имея честь выразить Вашему императорскому величеству заверения в моем глубочайшем почтении, я по-прежнему остаюсь Вашей покорнейшей и смиреннейшей слугой.
Елизавета".


Кроме того, Тараканова написала два письма князю Голицыну и подписалась все тем же именем - Елизавета.

Таким образом она дважды совершила непростительную оплошность, чем навлекла на себя гнев Екатерины.

Вскоре ей сообщили, что мошеница была дочерью пражского кабатчика; потом - будто родилась в Польше, что объясняло ее связь с конфедератами Радзивилла; затем - что она дочь нюрнбергского булочника, и в довершение всего - будто она из семьи польского еврея. Однако Екатерину II ни одна из версий явно не устраивала. Судя по поведению императрицы, она была чем-то взволнована и даже встревожена.

княжна Тараканова в каземате Петропавловской крепости

Вскоре, она обрела некоторое успокоение: оказалось, что самозванка была совсем плоха. Ее то и дело трясло в лихорадке. Участилось кровохарканье. 26 октября 1775 года князь Голицын сообщил Екатерине, что состояние Таракановой плачевно: «Врач, что пользует ее, опасается, что долго она не протянет».

И действительно, 3 декабря 1775 года, призвав к себе католического священника, она испустила дух, так ни в чем не сознавшись и никого не выдав.

Известно, что Екатерина II запретила проводить какое-либо дознание, могущее изобличить Тараканову. Царица ни разу официально не оспорила ее притязания. Екатерине хотелось лишь одного - скорее покончить с этим делом.

«Довольно примечательно, пишет Шалемель-Лакур, что никто так и не попытался опровергнуть широко распространенное мнение о том, что у императрицы Елизаветы была дочь, или доказать, что она умерла, или, по крайней мере, узнать, что с нею сталось».

Спустя восемь лет после смерти узницы Петропавловской крепости посол Франции в России маркиз де Врак, по просьбе одного из парижских кредиторов бывшей княжны Владомирской собрал в Санкт-Петербурге кое-какие сведения о Таракановой. Посол изложил их в депеше, которая ныне хранится в архивах Французского министерства иностранных дел. В этой депеше де Врак выражал свою убежденность в том, что «она действительно была дочерью Елизаветы и Разумовского».

После долгих кропотливых исследований, подкрепленных красноречивыми документами, историк Шарль де Ларивьер также пришел к выводу о том, что Тараканова вполне могла быть дочерью императрицы Елизаветы.

Зигзаги российской истории и дух авантюризма галантного века создали настоящую легенду о княжне Таракановой. Но подлинное происхождение барышни так и осталось под завесой тайны. Это и неудивительно, ведь, по сути, красавица ничего не совершила. Вопреки популярной картине, девушка не погибла во время наводнения, у неё не было свадьбы с Орловым, и имя «княжна Тараканова» девушка никогда сама не использовала.

Детство и юность

Биография такого персонажа, как княжна Тараканова, до настоящего момента доподлинно неизвестна. Некоторые говорят, что она и сама не была осведомлена о собственном происхождении, зная только, что родилась между 1745 и 1753 годами. Сведения о точной дате рождения и родителях отсутствуют.

Важно, что прозвищем княжны Таракановой барышня сама никогда не пользовалась, так её охарактеризовал французский дипломат Жан Анри Кастера, а вслед за ним Гельбиг и другие писатели. Под этим ярким псевдонимом она фигурирует в художественной литературе.

Исходя из архивных записей, по внешнему облику княжна была худощавого телосложения, имела темные волосы и напоминала итальянку. Обладая необыкновенной красотой, которую не портило даже косоглазие, и острым умом, она всегда пользовалась популярностью у мужчин. Но авантюристка, обладая неуёмной тягой к роскоши, просто доводила поклонников до разорения, пользуясь их средствами.

По словам , Тараканова была небольшого роста, с карими глазами и веснушками на лице. Хорошо говорила на французском, немецком и английском языках. Уверяла, что хорошо знает арабский и персидский.

По мнению маркиза Томмазо д’Античи, который встречался с девушкой в Риме, по национальности Тараканова – немка. А английский посланник объявил, будто княжна - дочь нюрнбергского булочника. Историк Дьяков, исходя из переписки Таракановой и немецкого графа Лимбурга, которая велась на французском языке, считает девушку француженкой.

Сама авантюристка рассказы о собственном происхождении постоянно меняла. Очевидно, эту информацию она каждый раз подстраивала в соответствии с очередным «образом». Предположение о том, что княжна произошла из низов, противоречит незаурядному образованию, а также манерам, такту и знанию языков. Девушка рьяно интересовалась искусством, отлично разбиралась в архитектуре, рисовала и играла на арфе.

Легенда

В первый раз будущая самозванка появилась в Киле примерно в 1770 году, откуда перебралась в Берлин. Там она жила непродолжительное время под именем фройляйн Франк. Девушка вынуждено уехала в Гент после неприятной истории, подробности которой неизвестны. Здесь княжна познакомилась сыном купца по фамилии ван Турс, доведя молодого человека почти до разорения.

Из-за преследований кредиторами плутовка перебралась в Лондон с возлюбленным, который бросил ради неё законную жену. Девушка называлась госпожой де Тремуйль, а ван Турс помог ей получить заём у купцов. Когда начались проблемы с новыми и старыми кредиторами, мужчина сменил имя и бежал в Париж.

Спустя пару месяцев туда же отправилась княжна, назвавшись принцессой де Волдомир (в литературе это имя часто заменяют на принцессу Владимирскую или Елизавету Владимирскую), но уже в сопровождении нового поклонника – барона Шенка. Девушка утверждала, что родом из Персии, где её воспитывал дядя, а приехала она искать российское наследство.

Было видно, что дама обладает знатным происхождением: в подтверждение этому говорило прекрасное воспитание, разносторонняя развитость и владение языками.

В Париже девушка обрела новых воздыхателей, а Рошфор де Валькур оказался особенно настойчивым и сделал красавице предложение. Но скоро княжну настигли неприятности с кредиторами, её бывшие любовники отправились в долговую тюрьму.

Она бежала во Франкфурт, но скрыться от правосудия так не удалось: Тараканову выдворили из гостиницы, ей грозило заключение. Но в этот раз на помощь пришел Филипп Фердинанд де Лимбург, который с первого взгляда влюбился в княжну: он уладил все дела с кредиторами и пригласил переехать к нему в замок.

Княжна согласилась, в очередной раз сменив имя и назвавшись султаншей Али-Эмете, или Алиной (Элеонорой), принцессой Азовской. Девушка свободно распоряжалась доходами с владений графа и заводила всё новые знакомства с важными людьми. Княжна отдалилась от прежних поклонников, всерьёз решив стать женой графа Лимбурга, который выкупил графство Оберштейн, где девушка стала неофициальной хозяйкой.

Чтобы окончательно привязать к себе мужчину, Тараканова объявила о беременности, поэтому граф вскоре сделал девушке официальное предложение. Но тут понадобились документы, которые подтвердили бы происхождение невесты, а также княжне предстояло перейти в католическую веру. Авантюристка и тут вывернулась, придумав легенду о своей жизни.

Примерно в это время граф Лимбург оказался в затруднительной финансовой ситуации из-за трат возлюбленной, а также к нему стала поступать информация о ранних похождениях княжны. Наведя справки, выяснилось, что Алина врала, называя Александра Голицына опекуном, поэтому Лимбург потерял терпение и решил порвать с невестой. В ответ на этот поступок жениха княжна объявила о поездке в Петербург, дабы официально удостоверить происхождение.

Однако Тараканова перебралась в Оберштейн, поменяла прислугу и затеяла выгодное дело, окончательно охладев к графу. Как выяснилось в будущем, княжна направила силы на притязания на российский престол. В декабре 1773 года распространился слух, будто под именем принцессы Волдомир скрывается дочка и Алексея Разумовского – великая княжна Елизавета.

В мае следующего года девушка покинула Оберштейн, чтобы добраться до Стамбула, но остановилась в Рагузе. Тараканова планировала опубликовать поддельное завещание , в котором княжна выступала наследницей империи, но её идея провалилась. Оставшись в долгах и без поддержки, княжна вовлекла в свою игру Алексея Орлова. Она написала мужчине письмо, всё с той же «басней», а он передал информацию . Было принято решение заманить самозваную принцессу на корабль и отправить её в Россию.

Однако к тому времени Тараканова уже поселилась на Марсовом поле и вела замкнутый образ жизни. Здоровье княжны было подорвано, но она продолжала тайно вербовать приверженцев и рассылать письма. Лишившись средств и оказавшись в отчаянии, Тараканова просила займа у Гамильтона, открывшись ему. Но по цепочке эта бумага пришла к Алексею Орлову, безрезультатно ищущему принцессу-самозванку.

Чтобы не спугнуть княжну, ей обещали погасить долги и зазывали в Пизу на переговоры. Сначала Тараканова отказала, но из-за долгов ей грозила тюрьма, поэтому она вынуждено согласилась. Женщина говорила о намерениях постричься в монахини и отойти от политических дел.

Находясь в кратковременной поездке на корабле по направлению в Ливорно, княжну Тараканову арестовали. Уже под стражей женщина написала письмо Орлову, поскольку ей сказали, что он также задержан, где просила его помочь выйти на свободу.

Арест персоны вызвал возмущение в мире, тем не менее русский корабль с арестованной снялся с якоря. До прибытия в английский порт женщина вела себя спокойно, но во время стоянки с ней произошел нервный срыв и обморок. Когда пленницу вынесли на палубу, она вскочила и попыталась выпрыгнуть в проплывавшую рядом лодку, но ее удалось задержать.

Альтернативная версия

Имеется и другая версия развития событий: якобы пленница Петропавловской крепости затмила собой ту, в отношении которой были более существенные основания для тревог. Ею была таинственна монахиня Досифея, предполагаемая дочь Елизаветы и Разумовского, появившаяся на свет около 1746 года.

Она жила в изоляции при монастыре и была похоронена в родовой усыпальнице бояр Романовых в Новоспасском монастыре. Однако жизнь затворницы не так увлекательна и авантюрна, в ней отсутствуют бурные страсти и приключения, поэтому она не столь захватывающая.

Смерть

По правосудию княжне Таракановой положено было пожизненное заключение. Но в обмен на признание виновности и правду о происхождении ей обещали свободу. Отказавшись от предложения, она уже не претендовала на родство с царской семьёй. Тем не менее, отойти от истории благородного рода женщина не могла, ведь будоражащий ореол тайны – это единственное, что возбуждало к ней интерес.

Княжна унесла эту загадку в могилу: заключенная скончалась естественной смертью от туберкулёза 4 декабря 1775 года, так и не открыв завесу тайны происхождения и не признав преступлений даже на исповеди. Княжну Тараканову похоронили во дворе Петропавловской крепости, обряды не проводили.

Спутников женщины освободили в январе следующего года, слугам и горничным выдали жалование. Подчиненных тайно вывезли за границу в составе нескольких групп.

Память

• 1864 – картина художника Константина Флавицкого «Княжна Тараканова»
• 1868 – книга П. И. Мельникова «Княжна Тараканова и Принцесса Владимирская»
• 1883 – книга Г. П. Данилевского «Княжна Тараканова»
• 1910 – фильм «Княжна Тараканова»
• романы «Княжна Тараканова», «Последняя из дома Романовых»
• пьеса Леонида Зорина «Царская охота»
• В финале мюзикла «Голубая камея» княжна Тараканова получает свободу и выходит замуж за Орлова.
• В 2012 году на сцене Московского театра оперетты поставлен мюзикл «Граф Орлов», основанный на мифе о любви Алексея Орлова и Елизаветы Таракановой.

Княжна Тараканова – одна из самых загадочных личностей России. До сих пор в судьбе этой женщины больше вопросов, чем ответов. Вот что говорят о ней в одном из монастырей Москвы, где она провела большую часть своей жизни.

По материалам По материалам брошюры “Инокиня Досифея (княжна Тараканова)” Иоанно -Предтеченский женский монастырь. 2007.

Личность княжны Таракановой до сих пор остаётся для нас загадочной.Весьма часто путают и смешивают два лица: самозванку, именовавшую себя княжной Таракановой принцессой Владимирской и принцессу Августу, тайно постриженную и содержавшуюся в строжайшем невольном затворе в Ивановском монастыре. Самозванка унесла свою тайну со смертью. Скончалась она в заключении 4 декабря 1775 года от чахотки. После третьего по силе наводнения, которое случилось в Санкт-Петербурге 21 сентября 1777 года, распространился слух о смерти княжны Таракановой в затопленном равелине. В 1864 году большой успех имела картина К.Флавицкого “Княжна Тараканова”. Никакой реальной исторической основы картина не имеет.

Если интересна подробная информация о приключениях самозванки “княжны Владимирской”, можете найти её на этом сайте . Источником истории инокини Досифеи, которая там изложена, скорее всего является вышеуказанное издание, в значительной степени сокращённое. Здесь история затворницы Иоанно – Предтеченского монастыря изложена более подробно.

Для нас навсегда останется загадкой происхождение и Ивановской невольницы. Нет документов, нет прямых и точных свидетельств, остаётся предание. Но главное, что возвышает поистине её личность – это подвижническая жизнь ивановской затворницы. Косвенные свидетельства говорят о её знатном и высочайшем происхождении, а живые прямые и точные свидетельства указуют на её жизнь в затворе, её дары утешения, молитвы и прозорливости.

В прошедшие столетия существовал древний обычай невольного пострижения в монашество лиц виновных, опасных и подозрительных. В Москве для таких целей служил женский Ивановский монастырь. Сюда в 1785 году по именному повелению императрицы Екатерины II, была привезена женщина нестарых ещё лет, среднего роста, стройная, худощавая, сохранившая на своём лице следы редкой красоты; никто не знал имени её, ни происхождения, по приемам и обращению видно только было, что она происхождения знатного, образования высокого; велено постричь, и она пострижена.

Не знающие тайны могли ли подумать, а знающие смели ли сказать, что это была дочь императрицы Елисаветы Петровны от тайного, но законного брака её с графом Алексеем Григорьевичем Разумовским. Это действительно была дочь их принцесса Августа Тараканова (княжна Тараканова)

Императрица Елисавета Петровна родилась в год Полтавской победы, 1709 году. Когда умерла её мать, Екатерина I в 1727 году, ей исполнилось 18 лет. Женихи у неё были. Ещё отец, император Пётр I хотел отдать её в жёны французскому королю Людовигу, XV но брак не состоялся. Ещё при жизни матери она была объявлена невестой Голштинского принца Карла Августа, но жених умер. Были планы на брак с Морицом Скаксонским, домогавшимся курляндского герцогства, но брак был слишком непривлекателен.

Всем знакома история 20-летнего певчего Алексей Розума, который в 1741 году стал графом Разумовским, а в 1744 году Елисавета Петровна обвешнчалась со своим фаворитом в Москве, в церкви Воскресения в Барашах, что на Покровке. Венчание императрицы совершено было тайно, но при свидетелях, и графу Разумовскому вручены были документы,свидетельствовавшие о браке.
Через год или полтора после брака у них родилась дочь принцесса Августа.

Почему дочь императрицы получила фамилию Таракановой, достоверно неизвестно. Есть предположение, что родная сестра А.Г.Разумовского Вера Григорьевна выла замужем за полковником Малороссийского войска Е.Ф.Дараганом. Дети их были привезены в Петербург и жили при дворе. Народ малознакомую фамилию Дараган изменил, по созвучию, в Тараканову, может быть, принцесса Августа в детстве жила у своей родной тётки Дараган и таким образом вместе с её детьми прозвана Таракановой.

Принцесса Августа воспитывалась за границей. Самой ли матерью она была отправлена туда, или после смерти её (1761г., 25 декабря) отцом графом Разумовским, неизвестно, но то несомненно, что она жила там до 1780-х годов. Там бы конечно в тишине и довольстве они и кончила свою жизнь, но интрига поляков разрушила её счастье. За границей узнали, кто эта принцесса. Так как до 1762 года в России при неопределённости прав престолонаследия происходили частые перемены в правительстве, то произведение нового переворота никому не казалось делом невозможным. Полякам было выгодно вмешаться в государственные дела России и около 1773 года представить претендентку на русский престол, дочь Елизаветы Петровны. Принцесса Августа на такой гнусный поступок не решилась.

Но нашлось подставное лицо – самозванка, известная в истории принцесса Владимирская. Много употреблено было хлопот и средств, чтобы произвести замешательство в России. Но выдумка не удалась. Принцесса Владимирская в Италии, на Ливорнском рейде, графом Алексеем Григорьевичем Орловым-Чесменским взята, привезена в Петербург, заточена в Петропавловскую крепость и там 4 декабря 1775 года скончалась. Дело о ней хранилось в строжайшей тайне. Ни в России, ни за границей никто ничего не знал, что с ней случилось. А так как через два года после её заключения, в Петербурге было сильное наводнение, то и распространился слух, что она утонула в каземате, из которого забыли или не хотели её вывести.

Принцессы Владимирской, выдававшей себя за дочь Елизаветы не стало, но действительная Тараканова жива и свободна. Мысль о том, что существует дочь Елизаветы, что её имя и рождение может послужить поводом к интриге поляков или других врагов России, тревожили императрицу. Бунт пугачёвский, недавно погибшая самозванка, возмущение в Москве в 1771 году, придворные интриги заговоры увеличивали это опасение. И вот дано повеление хитростью или насилием привезти из-за границы действительную дочь Елизаветы – принцессу Августу.

Повеление императрицы исполнено. Где и кем взято она, неизвестно. Но как взята, об этом впоследствии рассказывала сама она госпоже Головиной в минуту откровенности, взяв с неё предварительно клятву, что она до смерти никому не расскажет о том, что услышит от неё. Принцесса рассказала, что однажды был у неё в гостях русских генерал, очень известный в то время. Генерал этот предложил покататься в шлюпке по взморью. поехали с музыкой, с песнями, а как вышли в море, там стоял наготове русский корабль. Генерал и предложил принцессе осмотреть устройство корабля. Она согласилась, взошла на корабль, а как только взошла, её уж силой отвели в каюту, заперли и приставили часовых. Это было в 1785 году.

Привезённая в Петербург, она представлена императрице. Государыня беседовала с ней долго, откровенно, говорила о недавнем бунте Пугачёвском о смуте самозванки Таракановой, о государственных потрясениях, могущих и впредь быть, если её именем воспользуются враги существующего порядка, и наконец объявила, что она должна для спокойствия России удалиться от света, жить в уединении, в монастыре и чтобы не сделаться орудием в руках честолюбцев, постричься в монахини. Горький приговор выслушан, – ни возражать, ни просить пощады было нельзя. Монастырь Ивановский в Москве, тот самый, который императрица Елизавета в 1761 году назначила для призрения вдов и сирот знатных и заслуженных людей, назначен местом заключения её дочери.

В том же 1785 году принцесса Августа отправлена в Москву. Игуменье монастыря дано секретное повеление императрицы принять и содержать новоприбывшую в особенной тайне, постричь и никого не допускать к ней для свидания. Повеление исполнено со всей точностью. В восточной стороне монастыря, близ церкви над св. вратами, неподалёку от покоев игуменьи, находились небольшие каменные одноэтажные келии окнами на монастырь, – две комнатки под сводами и прихожая для келейницы, – вот и всё помещение невольной затворницы. Кельи эти были сломаны в 1860 году. Принцесса пострижена, названа Досифеей и, как приказано, содержалась в большом секрете. Кроме игуменьи, духовника и келейницы никто не имел права входить к ней. Окна у её келии постоянно были задёрнуты занавеской, а так как молва о загадочной затворнице привлекала сюда толпу любопытных, то одному из штатных служителей приказано было отгонять народ от окон её. В большую монастырскую церковь и общую трапезу её никогда не допускали, а собственно для неё изредка совершаемо было её духовником особое богослужение в церкви Казанской Божией Матери над монастырскими воротами.

Коридор и крытая деревянная лестница от её келии вели прямо в эту церковь, туда она приходила в сопровождении своей келейницы. Там кроме игуменьи и одного причетника, посторонних никого не бывало. Даже двери церковные на время службы запирались изнутри. На содержание её отпускалась особая сумма из казначейства. Стол она могла иметь, если бы захотела, всегда хороший.
По смерти императрицы Екатерины внешнее её положение улучшилось. Она стала пользоваться большей свободой и хотя сама не имела права выезжать, но посторонних стали допускать к ней беспрепятственно. Кроме митрополита Платона её посещали в это время и другие высокопоставленные лица: однажды у неё был кто-то из лиц императорской фамилии, но так как посещение было секретно, то и имени посетителя не сохранилось. Причетник Ивановского монастыря рассказывал (И.М.Снегирёву), что он видал каких-то важных особ, допущенных игуменьей к Досифее, с которыми она говорила на иностранном языке.

Были у неё и другие посещения именитых особ. Утешали ли её подобные посещения? Не думаем. Скорее, мешали, развлекали, нарушали излюбленное ей безмолвие. По крайней мере последние годы своей жизни, достоверно известно, она провела в совершенном безмолвии и, как уверяют современники, в высоких подвигах благочестия.

Истинно благочестивые как ни скрывают себя от славы людской, но добродетели их скоро делаются известными в мире. Так случилось и с Досифеей. В Москве скоро узнали о добродетельной жизни затворницы Ивановского монастыря и толпы народа подходили к окнам её кельи не ради любопытства, как прежде, а с благоговением. Один просил молитв, другой совета, третий благословения. Смиренная отшельница, любя Бога и ближних не могла не отвечать на усердные просьбы посетителей. – И как благотворны были плоды духовных бесед её!

Вот пример: два брата Тимофей и Иона, один 19, а другой 14 лет приходят около 1800 года из Ярославской губернии в Москву и поступают в услужение к одному купцу. Любя чтение духовных книг, часто посещая Московские обители, они случайно узнают, что в монастыре Ивановском есть затворница высокой духовной жизни, по имени Досифея. Приходят в монастырь, подходят к её келии, желают хотя только взглянуть на эту таинственную инокиню, но прозорливая духовномудрая старица узнаёт в этих юношах будущих подвижников благочестия, принимает к себе в келию, входит с ними в духовное общение….

Кончилось тем, что эти два юноши отправились в Саровскую пустынь, постриглись в монашество и впоследствии сделались столь известными в истории монашества настоятелями монастырей: Тимофей с именем Моисея – архимандритом Оптиной пустыни, а Иона с именем Исаии игуменом – Саровской пустыни. Мать Досифея не оставляла их духовным руководством до конца своей жизни и поучала не только устно, но и письменно.

Досифея скончалась в 1810 году, 4 дня, 64 лет от роду, после 25-летнего пребывания в монастыре Ивановском. Погребение её совершено было с особой торжественностью. За болезнью престарелого митрополита Платона отпевал её московский викарий, епископ Дмитровский Августин с почётным духовенством. Сенаторы, члены Опекунского Совета и доживавшие свой век в Москве вельможи Екатерининского времени явились на её похороны в лентах и мундирах. Был и муж её двоюродной сестры, в девичестве Прасковье Кирилловне Разумовской. В высшем тогдашнем светском круге все знали, кто эта почившая. Толпы народа наполняли монастырь и все улицы, по которым проходила процессия. Тело её погребено в Новоспасском монастыре, у восточной ограды, на левой стороне от колокольни (под №122).

На её могиле на диком надгробном камне находится следующая надпись:”Под сим камнем положено тело усопшей о Господе монахини Досифеи обители Ивановского монастыря, подвизавшейся о Христе Иисусе в монашестве 25 лет и скончавшейся февраля 4 дня 1810 года”.

В Новоспасском монастыре хранится портрет инокини Досифеи, на обороте которого находится следующая надпись: “Принцесса Августа Тараканова, и иноцех Досифея, постриженная в Московском Ивановском монастыре, где по многих летех праведной жизни своей и скончалась, погребена в Новоспасском монастыре”.
В чертах лица Досифиеи, судя по портрету, знатоки находят сходство с матерью её, императрицей Елизаветой Петровной.