Семейные номера баня рассказы. Байки из бани - история в фотографиях

Все начиналось заранее, на какой-то очередной пьянке, когда Юля с Катей сказали, что хотят праздновать день рождение вместе и в сауне. Интересно. Я никогда раньше не была в сауне и доброй традиции, как у Лукашина, у меня тоже нет. Но меня заинтересовало предложенное.
Наступила знаменательная дата. 6 февраля. Днем я успела поработать пресс-службой на открытии Турнира по греко-римской борьбе. Но об этом в отдельной теме. Так вот настал тот вечер. Мы встретились с Глебом в метро и двинулись на Авиамоторную, где подцепили Димона и Сеню.
Сауна была в аццки зловещем месте, всем своим видом говорящем о том, что "вы, ребята, попали в "Хостел" и сечас вам будут выжигать глаза, резать сухожилия и вобще вы умрете медленной мучительной смертью", как в популярных американских триллерах. Водитель маршрутки высадил нас на никому не известном Андроновском шоссе, впереди железная дорога, справа гаражи, слева промзона, высокий железный забор и темнота. Хммм... интересно, что же дальше. Звоним Кате. Длинные гудки в трубке, а после и вовсе "Аппарат абонента выключен..." со всеми вытекающими из этого последствиями. Спустя минут 10 нашего шагания за Димоном, который убедил, что понял, где это находится и уверенно уводил нас в поглощающую тьму между заводами или чем-то таким, раздается телефонный звонок:
- Але.. вы где... вам надо прям на перекрестке за железным забором проходная. Вас там встретят.
Мне становится легче, что все-таки нам предстоит вернуться на освещенную дорогу, туда где нас высадили, и где изредка все-таки проезжают машины и даже люди обреченно чего-то ждут на остановке. "Ну, вот, - Дима увидел ворота, - нам сюда".
- Здравствуйте! - он засунул голову в окошко проходной к суровому дядьке в форме, - а нам бы в баньке попариться!
Мы разразились хохотом. Ворота всем своим видом не давали ни одного намека, что за ними может быть баня или вообще какое-то увеселительное заведение. Разве что, морг, котлы ада и Никита Джигурда, правящий балом.
- Соседня проходная, ребята, - ответил суровый дядька и мы, еще раз хохотнув, двинулись дальше.
- Але, ну мы пришли, встречайте, - мы позвонили и стали покорно ждать. На проходной сидели молодой охранник и страрый - старший смены, - который завалив ноги на стол и пялился в телек на то как старина Халк Хоган, одетый в какие-то "памперсы", как мне показалось, добивает кого-то в рестлерском поединке.
- Блин, че так долго-то, - мне все еще было не по себе, как вдруг откуда-то из глубины здания отдаленно раздаются женские вопли - что-то среднее между смехом и криками ужаса. У меня тут же всплывают в голове картины из к/ф "Американский оборотень в Париже", как сотни американцев, под предлогом вечеринки, заводили в огромный зал, после чего запирали ворота и группа людей, после сделанной инъекции превращалась в оборотней и.. дальше догадываетесь, что происходило. Глеб, с Димоном только хохотали. Семен невозмутимо молчал и иногда давил пассивную улыбку.
За нами выходит девушка и тихим голосом предлагает следовать за ней, через проходную на улицу и дальше мимо темных зданий. Пока мы шли, я успела разглядеть карту, на которой было обозначено много корпусов, и несколько маленьких на отшибе, я решительно заявила, что 14-й - это точно морг или газовая камера. Мы спустились в подвал вниз по лестнице, и попали на удивление в достаточно позитивное помещение. Там было тепло и влажно, как наверно и положено в сауне. Большой зал с массажным креслом, накрытым столом, караоке и диваном. Катя, Юля и Пасечник были уже там, и, переодевшись, Катя повела нас дальше на экскурсию. В следующем помещении была сама парилка за прозрачной стеклянной слегка тонированной дверью, бассейн с холодной водой, душ и остальные удобства. Дальше была еще одна дверь, за которой крутая лестница уводила на второй этаж, поднявшись на который взору открывалась большааая-большая кровать, чему мы заметно обрадовались и загадочно заулыбались.
Из всех гостей оставалось дождаться только Валентина, который в духе своих манер как обычно опаздывал, но вскоре подтянулся и пошел разнос.
Естественно первый заход в баню. Все в купальниках и плавках (Димон в стрингах принципиально). Мы с Катюхой отказались идти в сауну, ибо нам этот сомнительный кайф не понятен, все эти потения, прыгания в бассей и вобще, еще тушь потечет... да ну, лучше поговорить..

Да ладно тебе, Свет, пошли попаришься!
- Ну, я не хочу, я боюсь, вдруг мне плохо станет, - я ломалась изо всех сил, - я уже выпила тем более и у меня купальника нет.
- Ну, я тоже в стрингах и что, - твердил Дима хором со всеми остальными, уговаривая меня постичь данную процедуру.
- Ну, посмотрим, я выпью еще чуть-чуть и подумаю, - шампанское и так уже накатило в жаре.

Ааааа... как вы тут сидите! Этож пипец, ааа... я дышать не могу... чорт, - Катюха сидевшая рядом на пару со мной закрывала лицо руками, мы обе чувствовали себя цыплятами в духовке.
- Если бы тут еще и загорать можно было, то было бы ваще отлично, - сказал кто-то с верхней полки. Боже, как они там сидят и еще разговаривают, мне внизу уже так невыносимо.
Я выскочила наружу, жадно глотая прохладный воздух и обливаясь из душа (в бассейн прыгать я не рискнула), ко мне начало приходить осознание того, что вместе-то всем париться вроде и прикольно.
Дальше было еще несколько заходов, с каждым разом одежды на всех оставалось все меньше и меньше, при том, что ее и было не так уж и много, точнее практически не было, но у нас с Юлей только в путь слетали лифчики, Валян парился в костюме Адама, прикрывая дубовым листиком причинное место. Интеллегентные замечания, типа "Эээ... Дима, у тебя яичко вывалилось" звучали с весьма серьезными лицами, после чего началась занимательная игра "СтрингоТвистер", засовывание всеми десяток в массажное кресло, потому что первооткрыватель этого удовольствия обнаружил, что там есть даже массаж пятой точки и с диким восторгом и истерическим смехом оповестил всех об этом: "ООооооо.... бля..бля..там страпооон, страпооооон!"
Еще шампанское... Песни караоке... шампанское... баня... шампанское... кровать... шампанское... шампанское... баня... кровать... экран потемнел, оставив угасающую белую точку в центре.

Светочка:
Дим, скажи Глебу, что ты не пялился на мои сиськи, когда я сняла лифчик в сауне. Я вообще не понимаю, зачем я это сделала. Ты же не смотрел?
Димон ШНИДР:
)))))))))))))Это все равно что я снял бы стринги и сидел бы без стрингов. Ты бы пялилась?))))
Светочка:
Эээ... Ну может взглянула бы мельком, но потом сразу бы отвела глаза)))))))
Димон ШНИДР:
Ахахахахахахаха....))))

Мася, мне таааак плоооохо, я валенки испачкала..
- Я тебе говорил вчера, а ты снеееег... снееееег...

РАССКАЗЫ О МИХЕЕ "Как дядька Михей в женскую баню ходил" -Здорова, Юрка, присаживайся, гостем будешь! - приветствовал Михей зашедшего к нему на минутку племяша. -Да некогда мне, дядя Михей, в баню с друзьями собрался. -В баню?! - оживился Михей - и, небось, пива с собой прихватил?! -Да есть немного... - замялся Юрка, не без основания полагая, что Дядя Михей начнёт его уламывать остаться. -Пиво, это хорошо! - осклабился железными зубами Михей - без пива бани не бывает. Энто тогда и не баня вовсе, а так мочиловка какая-то. Ну, а ко мне зачем забежал?.. -Так это... -Да ты не тяни, выкладывай - чего надо? -Занять хочу на неделю, сколько не жалко. -Смотри-ка, сколько не жалко!.. - Михей, усмехнувшись, почесал выбивающуюся из под майки-тельняшки лохматую седую волосню. Мне паря может быть воще ничего не жалко, для хорошего дела!.. - Небось с девками решил гульнуть, а только на пиво и хватило!.. -Угадал, дядя Михей - с ними! - согласился Юрка. -В это время из кухни вышла тётя Клава, жена Михея. Вытирая о фартук только что вымытые под умывальником руки, поздоровалась: -Здравствуй, Юра. Каким ветром занесло? -Здравствуйте, тётя Клава - хочу у вас немножко занять. -Слышала, слышала... что ж дело молодое! - и ни слова больше не говоря, прошла в соседнюю комнату. Михей приняв сие за молчаливое согласие, вопросительно покосился на пакет с пивом, стоящий рядом с Юрой на табурете. -Ну, на одну-то косматую дать могу, а на гарем, это ты в арабских эмиратах, у какого-нибудь эмира или шаха займи. -Да мне сильно много и не надо, хотя бы рублей триста... -Триста и на одну косматую не хватит - вот тебе пятихатка!.. - и дядька Михей протянул было пятисотовую купюру племяшу, но тут же отдёрнул руку назад. -Бабки-то, Юрок, я тебе дам, не жалко, но с одним уговором - пиво мне оставь! А ты, там в бане, что-либо покрепче возьмёшь - девки -то в основном винцо любют. -Ладно, дядя Михей - нехотя согласился Юрка и протянул Михею одноразовый пакет плотно забитый пластиковыми двухлитровыми бутылками пива, марки "Купеческое". -Вот это обмен! - обрадовался Михей, ловко сграбастал пакет и отдал пятисотку Юрке - держи, дон Жуан, и помни дядькину доброту! -Спасибо, дядя Михей, не забуду! Юрка сунул деньки в кармашек джинсовой рубахи и направился к выходу. -Постой! - окликнул его Михей - так куда ты говоришь идёшь. Юрка с недоумением обернулся. -Так в баню, я же вам говорил... -А в какую баню? - не унимался Михей. -Да вы её знаете - в соседнем квартале, которая. -А?! - многозначительно протянул Михей - ну, иди-иди! - там как раз женский день помывки - баб много моется!.. -Как `женский день?! - остановился, как вкопанный Юрка - там же номера отдельные есть. -Да есть, только для семейных пар! - опять осклабил железные зубы Михей. - Я-то подумал - вы компашкой в садовый кооператив собрались - в баньку по чёрному, а может и по белому. Далековато отсюда добираться, понимаю, но природа и то-сё... романтика из штанов так и прёт!.. а вы вон куда - в городскую централку! - точно вас там так и ждали! Да туда, Юрок за месяц записываться надо и то не попадёшь!.. -Ё-маё!.. - это что, правда?- спросил Юра вышедшую из соседней комнаты тётю Клаву. -Откуда ж я знаю, Юрик? - пожала полными плечами тётя Клава - я давно по таким баням не хожу, всё больше в ванне моюсь. А приспичит попариться, так мы с моим Миклухой Ивановичем в сад свой ездим, в собственную баньку возле домика. -А я что говорю!.. - вот куда вам надо!.. -Так это ж за город ехать нужно... - почесал затылок Юрка. -Почеши, почеши затылочек, племянничек, а я пока выйду, к магазину схожу, молока деревенского из цистерны куплю. Деревенское молоко всё лучше, чем магазинное из порошка сделанное. Нам молочко совхоз "Берёзовский" доставляет. Проговорила тётя Клава на прощание и пошла за молоком. В то же мгновение, в кармане Юрки заиграла мелодия "Прощание славянки". Юрка проводил тётю Клаву глазами, и потянулся в карман за мобильником - приложил сотовый телефон к уху: -Да, привет! - что случилось? - значит, уикенд отменяется. Знаю, что все места забронированы, тут меня уже проинформировали... жаль! Обидно, досадно, да ладно! - есть другой вариант - поедем на выходные за город, в садовый кооператив в бревенчатую баньку, берёзовыми вениками парится, согласны? - ну тогда окей, до встречи, пока! -Ну вот, дядя Михей! - обернулся Юрка - спасибо что надоумил, и про баньку в вашем саду рассказал - туда мы и двинем в выходные с подружками! -И сколько вас? -Нас? - да немного: я, Кум, Лысый и три наши подружки - если не возражаешь, конечно. Порядок и стерильность гарантирую. Всё приберём - заверил дядю Михея Юрка и протянул ему только что занятую пятисотку. - Спасибо за деньги. -Что так? - насторожился Михей, отстраняя от себя денежку, никак пиво назад забрать решил?! -Да нет, что вы! - рассмеялся Юрка - пейте на здоровье!.. Я это к тому, что у вас в домике закуски хватает. В погребе и картошка, и соленья разные... -Ага, смышлёный парень и экономный - нахмурился Михей - всё-то рассчитал - можно на закусь не тратиться. А на выпивку значит, у вас пердюков, найдётся. -Извините, дядя Михей, если этим обидел - перестав улыбаться, проговорил смущённо Юра, -Я не барышня кисейная, чтобы на такую ерунду обижаться. Ключ от домика в прихожей на гвоздике висит - увидишь. В домике же, ключ от баньки найдёшь, а крышка в погреб без замка, край доски только аккуратно поддевай, чтоб пол не повредить. -Деньги эти, возьми себе. Дядька Михей то, что по доброте моряцкой души дал, назад не берёт - потом, когда своих много будет, отдашь - отстранил бумажную купюру Михей - вы мне, главное домик и баньку не спалите, гуляки! - и, вздохнув, покосился на пиво. - Так может того, раз с баней не получилось, по кружке пива, а, Юрок?.. А-то бывшему рассейскому моряку, пить одному западло. -По кружке, так по кружке - не понесу же это домой. - вынужденно согласился Юрка, поскольку готов был уже смотаться подальше от конфуза. -Вот это правильно!.. вот это по-нашенски! - обрадовался Михей - разливая по двум большим керамическим кружкам золотистое пиво - не терять же понапрасну время.
Выпили по кружке, закусили за неимением воблы, нарезанной в кружочки кровяной колбаской и разговорились. Вернее разговорился, и так любивший выпить и поговорить за компанию дядька Михей: -Вот ты, Юрка, испугался в женский день в баню идти. Правильно побоялся, не дай бог туда неопытному парню, как ты попасть - зашибить могут! Хотя, с другой стороны, оно, конечно, интересно поглядеть на множество разных голых баб: тут тебе и старухи с отвисшими высохшими грудями, и молодухи в соку, и соплячки малые. Но кто ж тебя и таких как ты туда запустит?! Правильно - нельзя! Запретно!.. Бывали случаи, когда случайно мужик попадал в женское отделение, так там такой визг поднимался и так бывало тому мужику по голове да по бокам доставалось кулаками, вениками, а то и жестяными помывочными тазами, что и в кошмарном сне не всегда увидишь. А вот я раз в женскую баню попал и ничего-то голозадые мне не сделали. -Как это? - поинтересовался Юрка, потягивая золотистую жидкость из коричневой керамической кружки. -А вот слушай: Работал я в середине пятидесятых в строительной бригаде по ремонту домов. В одном лесном посёлке. Дома в том посёлке, где я жил, были в основном из бруса, деревянные, реже шлакоблочные. Бригада наша занималась заменой подгнивших полов, вставкой стёкол, ремонтом кровли, да и по сантехнике приходилось многое менять, ремонтировать... В общем работы хватало. Была тогда в нашем посёлке баня - единственное кирпичное здание. Она и теперь стоит на окраине, уже не простого посёлка, а города, ставшим районным центром. Два единственных окошечка у той бани, где парилка расположена, низко над землёй находились, и хоть не большенькие те окошки, но были замазаны из нутри масляной краской, чтобы разное озабоченное дурачьё не подглядывало. А дурачья, как и теперь, тогда хватало. Сколько раз пацаны, и оболтусы побольше, чтобы за голыми девками да бабами подглядывать и пугать их - стекло в этих двух окошечках разбивали! Много от женщин было, по этому случаю жалоб. В конце концов, поселковое начальство не выдержало - и приказало начальству поменьше те окошечки, что низко к земле расположены, заделать. А вместо них, пробить другие повыше, у самого потолка. Чтобы только встав на ходули заглянуть можно было, и камнем попасть нельзя, из-за присутствия в окнах дополнительных прочных решёток. Одним словом - не баня, а тюрьма! Зато женскому полу мыться спокойно. И хотя в тот день в бане мылись одни женщины, начальством было решено - раз уж женская, лучшая половина общественности, так яро настроена на скорейшее наведение банного порядка - работу по переоборудованию бани не откладывать. Всю бригаду, на это, прямо скажу опасное дело, посылать побоялись. Слишком большие потери в личном составе ни кто бы вверху не одобрил. Решили послать одного рабочего. Но кто же добровольно пойдёт? Смельчаков идти в самое пекло не оказалось. Тогда жребий разыграли на спичках. И жребий выпал на меня. Не сказать, чтобы я сильно испугался, но однако, как стальная пружина, весь так и сжался внутри. Ты Юрка, слушай да подливай! - отвлёкся на секунду от своего рассказа Михей и продолжил. Мужики ради такого дела, для храбрости, мне стакан водки налили, точно фронтовые 150 грамм выдали. Выпил я водку залпом, поплевал через плечё, взял с собой небольшую кувалдочку и ведро с раствором, а кирпичи мне мужики должны были с улицы в разбитые окошечки подать. Взял я значит свой инвентарь, мужики двери в женское отделение, передо мной потихоньку открыли и в сторону. Входи, мол!.. И я вошёл!.. Странно, Юрка! - но ни крика ни женского визга я не услышал. Да и женщин самих почти не видел - шёл как в тумане. Но бодро шёл, деловито, как и положено рабочему человеку в заляпанной раствором спецовке, и занятому очень важным производственным делом. Бабы видимо меня, из-за такого моего поведения, за мужика и не приняли. Наверно так же в больнице женщины пациентки раздеваются до нага перед врачом мужчиной, не замечая в нём представителя противоположного пола, а видя только врача. Прошёл я через весь помывочный зал, слышу только гул небольшой, да как тазы немного гремят и больше ничего. Прошёл в парилку. Там пар конечно стоит. Женщины, что парились здесь на деревянных полках, и те, что спустились вниз к дверям - чтобы отдышаться, почтительно уступили мне дорогу и, прихватив веники, вышли. Хотя я им ничего не говорил. Ребята мне подали кирпичи, я заделал ими окошки что внизу, замазал аккуратно чин чинарём, потом с кувалдочкой на полки парилки полез, благо стена близко. Тут уж, наверху, мне стало действительно жарко!.. Горячий пар-то не убавился, а точно стал ещё горячей и гуще!.. Насилу пробил я два окошка вверху - хоть воздух запустил и взмолился - крича наружу: - Не могу больше, сварюсь!.. Начальство сжалилось, и решило оставшуюся работу провести, позже, когда будет мужской день. А меня поблагодарили, и отпустили домой. Вытолкал я кувалду и пустое ведро через пробитую брешь на улицу. И хотя, теперь надо было пройти, пускай и обратный, но прежний путь. Назад я, можно сказать не шёл, а летел!.. Вот так вот, Юрка я в женский день в бане среди голых баб побывал! В прихожей послышался стук открываемой двери, в комнату с бидоном полным молока, вошла Клавдия.

Солнце еще не встало, а Мишка уже был на Барсучьем бору. Там, километрах в трех от деревни, стоял пустующий домик серогонов. Мишка сделал еще ходку до деревни, притащил рыбацкие снасти и, вернувшись назад, замел еловым лапником свои следы.

Теперь он чувствовал себя в безопасности, затопил жаркую буржуйку, наварил картошки, с аппетитом поел.

Солнце стояло уже высоко, когда он отправился к реке ставить верши. С высокого берега открывалась неописуемая красота лесной речки, укрытой снегами. Мишка долго стоял, как зачарованный, любуясь искрящимся зимним миром. На противоположной стороне реки на крутом берегу стояла заснеженная, рубленая в два этажа из отборного леса дача бывшего директора леспромхоза, а ныне крутого бизнесмена –лесопромышленника. Окна ее украшала витиеватая резьба, внизу у реки прилепилась просторная баня. Дача была еще не обжита. Когда Мишка уезжал в Питер, мастера из города сооружали камин в горнице, занимались отделкой комнат. Теперь тут никого не было. И Мишка даже подумал, что хорошо бы ему пожить на этой даче до весны. Все равно, пока не сойдет снег, хозяевам сюда не пробраться. Но тут же испугался этой мысли, вспомнив, что за ним должна охотиться милиция.

Он спустился к реке, прорубил топором лед поперек русла, забил прорубь еловым лапником так, чтобы рыба могла пройти только в одном месте, и вырубил широкую полынью под вершу.

Скоро он уже закончил свою работу и пошел в избушку отдохнуть от трудов. Избушка была маленькой, тесной. Но был в ней особый лесной уют. Мишка набросал на нары лапника и завалился во всей одежде на пахучую смолистую подстилку, радуясь обретенному, наконец, покою.

Проснулся Мишка от странных звуков, наполнивших лес. Казалось, в Барсучьем бору высадился десант инопланетян, производящих невероятные, грохочущие, сотрясающие столетние сосны звуки. Мишка свалился с нар, шагнул за двери избушки.

Путана, путана, путана! - гремело и завывало в бору.- Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?

Музыка доносилась со стороны реки. Мишка осторожно пошел к берегу. У директорской дачи стояли машины, из труб поднимались к небу густые дымы, топилась баня, хлопали двери, на всю катушку гремела музыка, то и дело доносился заливистый девичий смех.
У Мишки тревожно забилось сердце. Он спрятался за кустами и, сдерживая подступившее к горлу волнение, стал наблюдать за происходящим...

Он видел, как к бане спустилась веселая компания. Впереди грузно шел директор их леспромхоза, следом, оступаясь с пробитой тропы в снег и взвизгивая, шли три длинноногие девицы, за ними еще какие-то крупные, породистые мужики. Скоро баня запыхала паром.

Изнутри ее доносилось аханье каменки, приглушенный смех и стенания.

Наконец, распахнулись двери предбанника, и на чистый девственный снег вывалилась нагишом вся развеселая компания. Мишкин директор, тряся отвислым животом, словно кабан пробивал своим распаренным розовым телом пушистый снег, увлекая компанию к реке, прямо в полынью, где стояла Мишкина верша.

Три ображенные девицы оказались на льду, как раз напротив Мишкиной ухоронки. Казалось, протяни руку и достанешь каждую.
От этой близости и вида обнаженных девичьих тел у Мишки, жившего поневоле в суровом воздержании, закружилась голова, а лицо запылало нестерпимым жаром стыда и неизведанной запретной страсти.

Словно пьяный, он встал, и, шатаясь, побрел к своему убогому пристанищу. А сзади дразнил и манил волнующе девичий смех и радостное повизгивание...

В избушке смолокуров он снова затопил печь, напился чаю с брусничным листом и лег на нары ничком, горестно вздыхая по своей беспутной никчемной жизни, которая теперь, после утреннего заявления по радио, и вовсе стала лишена всякого смысла.

Мишка рано остался без родителей. Мать утонула на сплаве, отец запился. Сказывают, что у самогонного аппарата не тот змеевик был поставлен. Надо было из нержавейки, а Варфоломей поставил медный. Оттого самогонка получилась ядовитая.

Никто в этой жизни Мишку не любил. После ремесленного гулял он с девицей и даже целовался, а как ушел в армию, так тут же любовь его выскочила замуж за приезжего с Закарпатья шабашника и укатила с ним навсегда.

А после армии была работа в лесу, да пьянка в выходные. Парень он был видный и добрый, а вот девиц рядом не случалось, остались в Выселках одни парни, девки все по городам разъехались. Тут поневоле запьешь! Уж лучше бы ему родиться бабки Саниным козлом! Сидел бы себе на печи да картошку чищеную ел. Ишь, в кабинете ему студено!

Мишке стало так нестерпимо жалко самого себя, что горючая слеза закипела на глазах и упала в еловый лапник.

Ночью он вышел из избушки, все та же песня гремела на даче и стократным эхом прокатывалась по Барсучьему бору:

«Путана, путана, путана,
Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?»

Столетние сосны вздрагивали под ударами децибелл и сыпали с вершин искрящийся под светом луны снег. Луна светила, словно прожектор. В необъятной небесной бездне сияли лучистые звезды, и, ночь была светла, как день.

Мишку, будто магнитом, тянуло опять к даче, музыке и веселью. И он пошел туда под предлогом перепроверить вершу. Ее могли сбить, когда ныряли в прорубь, или вообще вытащить на лед.

Директорская дача сверкала огнями. берега Мишка видел в широких окнах ее сказочное застолье, уставленное всевозможными явствами. Кто-то танцевал, кто-то уже спал в кресле. Вдруг двери дачи распахнлись, выплеснув в морозную чистоту ночи шквал музыки и электрического сияния.

Мишка увидел, как кто-то выскочил в огненном ореоле на крыльцо, бросился вниз в темноту, заскрипели ступени на угоре, и вот в лунном призрачном свете на льду реки он увидел девушку, одну из тех трех, что были тут днем. Она подбежала к черневшей полынье, в которой свивались студеные струи недремлющей речки, и бросилась перед ней на колени.

Мишка еще не видывал в жизни таких красивых девушек. Волосы ее были распущены по плечам, высокая грудь тяжело вздымалась, и по прекрасному лицу текли слезы.

Вновь распахнулись дачные двери, и на крыльцо вышел мужчина:

Марго! - крикнул он повелительно.- Слышишь? Вернись! Видимо, он звал девушку, стоявшую сейчас на коленях перед полыньей.
- Маля! - повторил он настойчиво,- Малька! Забирайся домой. Я устал ждать.

Девушка не отвечала. Мишка слышал лишь тихие всхлипывания. Мужчина потоптался на крыльце, выругался и ушел обратно. Девушка что-то прошептала и сделала движение к полынье.

Мишке стало невыносимо жалко ее. Он выскочил из кустов и в один миг оказался рядом с девицей.

Не надо! - сказал он деревянным голосом.- Тут глубоко. Девица подняла голову.
- Ты кто? - спросила она отрешенно. От нее пахло дорогими духами, вином и заграничным табаком.
- Мишка,- сказал он волнуясь.
- Ты местный?
- Живу тут. В лесу,- все так же деревянно отвечал Мишка. Девица вновь опустила голову.
- А я Марго. Или Маля. Путана.
- Это, стриптизерша, что ли?
-Да нет. Путана.

Мишка не знал значения этого слов и решил, что путана - это фамилия девицы.

Ты, это, не стой коленками на льду-то,- предупредил Мишка.- А то простудишься.

Девица вдруг заплакала, и плечи ее мелко задрожали. Мишка, подавив в себе стеснение, взял ее за локотки и поставил рядом с собою.

Слышишь, Мишка,- сказала она вдруг и подняла на него полные горя прекрасные глаза.- Уведи меня отсюда. Куда-нибудь.
И Мишка вдруг ощутил, что прежнего Мишки уже нет, что он весь теперь во власти этих горестных глаз. И что он готов делать все, что она скажет.

У меня замерзли ноги,- сказала она.- Погрей мне коленки. Мишка присел и охватил своими негнущимися руками упругие колени
Мали. Ноги ее были голы и холодны. Мишка склонился над ними, стал согревать их своим дыханием.

Пойдем,- скоро сказала она.- Уведи меня отсюда скорее...

Они поднялись по тропе в угор. Неожиданно для себя Мишка легко подхватил ее на руки и понес к своему лесному зимовью. А она охватила его руками за шею, прижалась тесно к Мишкиной груди, облеченной в пропахшую дымом и хвоей фуфайку и затихла.
Когда Мишка добрался до избушки, девушка уже глубоко спала.

Он уложил ее бережно на укрытые лапником нары и сел у окошечка, прислушиваясь к неизведанным чувствам, полчаса назад поселившимся в его душе, но уже укоренившимся так, словно он вечно жил с этими чувствами и так же вечно будет жить дальше.
Маля чуть слышно дышала. Ночь была светла, как день. За окошком сияла прожектором луна.

Внимание сексуально озабоченным, на сайте нет порно рассказов.

К ненастью у бабушки ломило спину. Лечилась она своеобразно - просила меня "потоптать". Бабушка становилась на четвереньки у дивана, я забирался ногами на ее спину и топтал. Старушка кряхтела и поворачивала то один, то другой бок. На два-три дня боли утихали, но наступал момент, когда надо было лечить спину всерьез. Тогда бабушка отправлялась в баню.

Баня была старая, в ней мылись еще колодники, которых в прошлом веке гнали в Сибирь через наш город. Топили ее углем два черных кочегара. Зимой баня парила, словно котелок с картошкой. Не только из трубы, но и из-под крыши, от окон валил белый пар. За сто лет банных трудов кирпичи отсырели и плохо держали тепло. Поэтому баню начинали топить еще с ночи.

Бабушка шла к открытию. Березовый веник торчал из ее самодельной сумки. В бане бабушка проводила целый день. И даже не просто в бане, а именно в парилке. До сих пор не понимаю, как выдерживало ее маленькое, сухонькое тело многочасовые истязания жарой и прутьями...

В этот день моей обязанностью было привести бабушку из бани. Поздним вечером я приходил в уже опустевший банный коридор, открывал дверь в женское отделение и, преодолевая желание заглянуть, кричал: "Тетенька, позовите бабушку Звереву!"

За дверью раздавался смех, потом выходила банщица и говорила: "Посиди, сынок, подожди. Твою бабушку только еще из парилки вывели..." Через полчаса выходила раскрасневшаяся помолодевшая бабушка, и мы шли домой. Спина после этого с месяц ее не донимала.

Без названия

Говорят, граждане, в Америке бани отличные. Туда, например, гражданин придёт, скинет бельё в особый ящик и пойдёт себе мыться. Беспокоиться даже не будет - мол, кража или пропажа, номерка даже не возьмёт. Ну, может, иной беспокойный американец и скажет банщику:

Гут бай, дескать, присмотри.

Только и всего. Помоется этот американец, назад придёт, а ему чистое бельё подают - стираное и глаженое. Портянки небось белее снега. Подштанники зашиты, залатаны. Житьишко! А у нас бани тоже ничего. Но хуже. Хотя тоже мыться можно. У нас только с номерками беда. Прошлую субботу я пошёл в баню (не ехать же, думаю, в Америку), - дают два номерка. Один за бельё, другой за пальто с шапкой. А голому человеку куда номерки деть? Прямо сказать - некуда. Карманов нету. Кругом - живот да ноги. Грех один с номерками. К бороде не привяжешь. Ну, привязал я к ногам по номерку, чтоб не враз потерять. Вошёл в баню. Номерки теперича по ногам хлопают. Ходить скучно. А ходить надо. Потому шайку надо. Без шайки какое же мытьё? Грех один. Ищу шайку. Гляжу, один гражданин в трёх шайках моется. В одной стоит, в другой башку мылит, а третью левой рукой придерживает, чтоб не спёрли. Потянул я третью шайку, хотел, между прочим, её себе взять, а гражданин не выпущает.

Ты что ж это, - говорит, - чужие шайки воруешь? Как ляпну, - говорит, - тебе шайкой между глаз - не зарадуешься.

Я говорю:

Не царский, - говорю, - режим шайками ляпать. Эгоизм, - говорю, - какой. Надо же, - говорю, - и другим помыться. Не в театре, - говорю.

А он задом повернулся и моется. «Не стоять же, - думаю, - над его душой. Теперича, - думаю, - он нарочно три дня будет мыться». Пошёл дальше. Через час гляжу, какой-то дядя зазевался, выпустил из рук шайку. За мылом нагнулся или замечтался – не знаю. А только тую шайку я взял себе. Теперича и шайка есть, а сесть негде. А стоя мыться - какое же мытьё? Грех один. Хорошо. Стою стоя, держу шайку в руке, моюсь. А кругом-то, батюшки-светы, стирка самосильно идёт. Один штаны моет, другой подштанники трёт, третий ещё что-то крутит. Только, скажем, вымылся - опять грязный. Брызжут, дьяволы. И шум такой стоит от стирки - мыться неохота. Не слышишь, куда мыло трёшь. Грех один. «Ну их, - думаю, - в болото. Дома домоюсь». Иду в предбанник. Выдают на номер бельё. Гляжу - всё моё, штаны не мои.

Граждане, - говорю. - На моих тут дырка была. А на этих эвон где.

А банщик говорит:

Мы, говорит, за дырками не приставлены. Не в театре, - говорит.

Хорошо. Надеваю эти штаны, иду за пальтом. Пальто не выдают - номерок требуют. А номерок на ноге забытый. Раздеваться надо. Снял штаны, ищу номерок - нету номерка. Верёвка тут, на ноге, а бумажки нет. Смылась бумажка. Подаю банщику верёвку - не хочет.

По верёвке, - говорит, - не выдаю. Это, - говорит, - каждый гражданин настрижёт верёвок - польт не напасёшься. Обожди, - говорит, - когда публика разойдётся - выдам, какое останется.

Я говорю:

Братишечка, а вдруг да дрянь останется? Не в театре же, - говорю. - Выдай, говорю, по приметам. Один, - говорю, - карман рваный, другого нету. Что касаемо пуговиц, то, - говорю, - верхняя есть, нижних же не предвидится.

Всё-таки выдал. И верёвки не взял. Оделся я, вышел на улицу. Вдруг вспомнил: мыло забыл. Вернулся снова. В пальто не впущают.

Раздевайтесь, - говорят.

Я говорю:

Я, граждане, не могу в третий раз раздеваться. Не в театре, - говорю. - Выдайте тогда хоть стоимость мыла.

Не дают. Не дают - не надо. Пошёл без мыла. Конечно, читатель может полюбопытствовать: какая, дескать, это баня? Где она? Адрес? Какая баня? Обыкновенная. Которая в гривенник.

1924. М.М. ЗОЩЕНКО. Голубая книга.

…Солнце еще не встало, а Мишка уже был на Барсучьем бору. Там, километрах в трех от деревни, стоял пустующий домик серогонов. Мишка сделал еще ходку до деревни, притащил рыбацкие снасти и, вернувшись назад, замел еловым лапником свои следы.

Теперь он чувствовал себя в безопасности, затопил жаркую буржуйку, наварил картошки, с аппетитом поел.

Солнце стояло уже высоко, когда он отправился к реке ставить верши. С высокого берега открывалась неописуемая красота лесной речки, укрытой снегами. Мишка долго стоял, как зачарованный, любуясь искрящимся зимним миром. На противоположной стороне реки на крутом берегу стояла заснеженная, рубленая в два этажа из отборного леса дача бывшего директора леспромхоза, а ныне крутого бизнесмена – лесопромышленника. Окна ее украшала витиеватая резьба, внизу у реки прилепилась просторная баня. Дача была еще не обжита. Когда Мишка уезжал в Питер, мастера из города сооружали камин в горнице, занимались отделкой комнат. Теперь тут никого не было. И Мишка даже подумал, что хорошо бы ему пожить на этой даче до весны. Все равно, пока не сойдет снег, хозяевам сюда не пробраться. Но тут же испугался этой мысли, вспомнив, что за ним должна охотиться милиция.

Путана, путана, путана! - гремело и завывало в бору.- Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?

У Мишки тревожно забилось сердце. Он спрятался за кустами и, сдерживая подступившее к горлу волнение, стал наблюдать за происходящим…

Изнутри ее доносилось аханье каменки, приглушенный смех и стенания.

Три ображенные девицы оказались на льду, как раз напротив Мишкиной ухоронки. Казалось, протяни руку и достанешь каждую.

От этой близости и вида обнаженных девичьих тел у Мишки, жившего поневоле в суровом воздержании, закружилась голова, а лицо запылало нестерпимым жаром стыда и неизведанной запретной страсти.

Словно пьяный, он встал, и, шатаясь, побрел к своему убогому пристанищу. А сзади дразнил и манил волнующе девичий смех и радостное повизгивание…

Мишке стало так нестерпимо жалко самого себя, что горючая слеза закипела на глазах и упала в еловый лапник.

…Ночью он вышел из избушки, все та же песня гремела на даче и стократным эхом прокатывалась по Барсучьему бору:

«Путана, путана, путана,
Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?»

Вновь распахнулись дачные двери, и на крыльцо вышел мужчина:

Марго! - крикнул он повелительно.- Слышишь? Вернись! Видимо, он звал девушку, стоявшую сейчас на коленях перед полыньей.

Маля! - повторил он настойчиво,- Малька! Забирайся домой. Я устал ждать.

Мишке стало невыносимо жалко ее. Он выскочил из кустов и в один миг оказался рядом с девицей.

Ты кто? - спросила она отрешенно. От нее пахло дорогими духами, вином и заграничным табаком.

Мишка,- сказал он волнуясь.

Ты местный?

Живу тут. В лесу,- все так же деревянно отвечал Мишка. Девица вновь опустила голову.

А я Марго. Или Маля. Путана.

Это, стриптизерша, что ли?

Да нет. Путана.

Мишка не знал значения этого слов и решил, что путана — это фамилия девицы.

Ты, это, не стой коленками на льду-то,- предупредил Мишка.- А то простудишься.

Слышишь, Мишка,- сказала она вдруг и подняла на него полные горя прекрасные глаза.- Уведи меня отсюда. Куда-нибудь.

И Мишка вдруг ощутил, что прежнего Мишки уже нет, что он весь теперь во власти этих горестных глаз. И что он готов делать все, что она скажет.

У меня замерзли ноги,- сказала она.- Погрей мне коленки. Мишка присел и охватил своими негнущимися руками упругие колени Мали. Ноги ее были голы и холодны. Мишка склонился над ними, стал согревать их своим дыханием.

Пойдем,- скоро сказала она.- Уведи меня отсюда скорее…

Когда Мишка добрался до избушки, девушка уже глубоко спала.

Маля чуть слышно дышала. Ночь была светла, как день. За окошком сияла прожектором луна.