Читать электронные книги онлайн без регистрации. электронная библиотека папирус

Прочёл роман и нахожусь в затруднении, как оценивать и какую оценку выставлять.

Однако, по порядку. Роман написан чистым, грамотным языком, несколько тяжеловатым, причём речь идёт не о латыни, которую я в половине случаев понимал без перевода, а о переизбытке причастных и деепричастных оборотов, сложносочинённых предложений и прочих радостей. Впрочем, подлинные тексты того времени, особенно юридические, настолько неудобочитаемы, что следует быть благодарным Надежде Поповой, которая избавила нас от этого удовольствия. Странное впечатление вызывают вставленные в текст неологизмы, или, скажем, аллюзии на «Заповедник гоблинов» и раскавыченная цитата из Маршака. Подобные кунштюки хороши в пристёбистых текстах, а здесь всё очень серьёзно.

В тексте много исторических неточностей, причём речь идёт не о тех изменениях истории, которые сделаны сознательно и входят в авторскую концепцию, а об обычных ошибках, происходящих от незнания и нежелания изучать эпоху. Так персонажи едят гречневую кашу, да ещё с морковью, хотя греча и сейчас продаётся в Германии лишь в самых крупных магазинах в отделах колониальных товаров, и покупают её почти исключительно русские эмигранты. А современные сорта моркови ещё не были выведены, морковка напоминала крысиные хвостики и использовалась в качестве пряности. Готовят деревенские жители на постном масле... на каком? Подсолнечного ещё нет, оливковое в Германии было привозным и очень дорогим, на льняном и конопляном готовить нельзя, они слабят, а после термообработки превращаются в подобие касторки.

Хотелось бы посоветовать автору сходить в Эрмитаж и посмотреть на образцы мебели XV--XVI веков. После этого она не стала бы писать, как усталый герой усаживается на стул. Сидеть на таком сооружении -- изрядная пытка. Хотелось бы посмотреть, как можно спиной втиснуться в ствол бузины. Бузина -- куст, да ещё с хрупкими ветками. Короче, автор не знает, что ели, что носили, где и как жили её герои. Опять же, автору явно не приходилось бывать в горящем здании. Не то место и не та обстановка, чтобы предаваться душещипательным беседам.

Психология героев напрочь неестественна. Мне приходилось работать с трудными детьми, в том числе с малолетними убийцами. Так что твёрдо заявляю, что метода воспитания, предложенная Поповой, является чушью несомненной. Сама не имела дела с детьми, прошедшими школу уличных банд, почитала бы Макаренко.

Вот ещё момент... Один из героев говорит: «столь нелюбимое в народе слово «донести»...» Помилуйте, написание доносов -- национальный спорт в Германии, и автор это знает, недаром роман начинается с того, что инквизитор читает толстенную пачку анонимок. Но едва речь заходит о священнике, тот произносит страстную филиппику против доносительства. Откуда у него российская ментальность, сформировавшаяся в XIX веке? Кстати, многочисленные ссылки на сохранение тайны исповеди, это от неграмотности или сознательное искажение истины? Вопрос этот разрешён христианской церковью давным-давно и решался очень просто. Священник, узнавший на исповеди о серьёзном преступлении, обязан немедленно (Nec plus ultra) потребовать исповеди у своего епископа, после чего тот освобождает его от соблюдения тайны, и священник прекраснейшим образом доносит на преступника. Но это только в случае действительно серьёзных преступлений; беглый мужик, соблазнивший графскую дочь, к таковым не относится.

Автор сознательно переносит написание «Молота ведьм» на сто лет раньше, с конца XV века в век XVI. Зачем это сделано? Дело в том, что Конгрегация проводит в жизнь принцип, что наказывать следует лишь за доказанный малефициум. Но ведь на этом принципе было основано всё судопроизводство Средневековья! Канон «Епископы» прямо запрещает верить в ламий и стригов, а наказывать дозволяет только за малефициум. Единственное наказание человеку, заключившему договор с дьяволом -- отказ в причастии. Иннокентий III, создатель инквизиции, в булле «Голос в Риме», вертится, что чёрт на сковородке, стараясь доказать, что бременские крестьяне суть малефики, хотя их единственная вина был отказ платить налог на юбилейные годы. И лишь Шпренгер и Инститорис постулировали, что еретик или ведьма априори являются малефиками и подлежат наказанию. Они же, а вовсе не Вышинский, назвали признание «царицей доказательств». Так что всё, с чем «борется» Конгрегация, в реальности появилось как раз в ту пору, когда Конгрегация Надежды Поповой только что была создана.

Тут-то и возникает вопрос, зачем автору всё это понадобилось? Если роман написан в простоте душевной, то можно было бы поставить ему семёрочку и ждать, что Попова напишет нечто более грамотное. Однако, не избавиться от ощущения, что автор знает, что делает.

Спойлер (раскрытие сюжета)

Тайные крестьянские союзы, в которых выковывалось современное самосознание германской нации, под Пером Поповой превращаются в собрание дураков, ведомых дьявольскими силами. Пивовар Каспар -- единственный положительный персонаж -- у Поповой становится единственным отрицательным персонажем, причём, настолько чёрным, что даже для фэнтези перебор. Только в дурных фэнтезюшках, главный негодяй, вместо того, чтобы пристрелить противника и поскорей убираться из горящего дома, начинает долго хвастать, а потом уходит, не добив врага, чтобы тот смог спастись. Курт тоже хорош: выдаёт свой источник информации. Теперь Каспар знает, как на него вышли, и, значит, Шульцу с его семьёй не жить.

Все крестьяне -- полные ничтожества, зато уж барон, грубейшим образом пренебрегающий своими обязанностями, настолько благороден, что плеваться хочется. В результате от всего текста начинает тянуть таким обскурантизмом и мракобесием, что за роман и единицы много.

Возможно я неправ и приписываю Надежде Поповой вселенский заговор,

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

наподобие того, что устраивал пивовар

По одному роману судить трудно. Поэтому я пока воздержусь выставлять оценку, оставляя за собой право впоследствии выставить и семёрку, и единицу. Но для этого нужно прочесть ещё хотя бы одно произведение.

Оценка: нет

Всю дорогу честно пыталась найти в этой книге что-то хорошее. До одного пассажа.

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

Там в один весьма трагический момент, когда главный герой вот-вот станет жертвой кровавого крестьянского восстания (дело происходит в Германии 14 века, напомню), этот самый главный герой - начинающий инквизитор, спрашивает, не называется ли организация восставших «Союзом меча и орала».

Я в начале даже не поверила, серьезно. Надо быть, действительно, очень виртуозным автором, чтобы буквально тремя словами похерить и историчность (даже псевдоисторичность) всего романа, и серьезность момента, и превратить собственный труд в дурацкий фарс. Ну если уж автор к своему детищу так относится, то какой с меня спрос.

Первые две вещи, которые сходу бросаются в глаза - это феерически неюклюжий язык и «выбегалловщина». Не знаю, был ли у текста литературный редактор, похоже, нет, потому что объем, э-э, текста можно было бы урезать втрое без малейшего вреда для сюжета. Нет ни одной простой фразы, везде нагромождение оборотов, повторов и тягостное многословие. А также, видимо, любимый прием автора - распространенное приложение, разделяющее подлежащее и сказуемое, так что к середине предложения читатель успевает забыть, о чем в нем, собственно, речь. Признаюсь, удовольствие от литературных качеств текста сравнимо только с удовольствием, какое доставляет 4 часть «Войны и мира».

С выбегалловщиной еще веселей. Автор, видимо, рассудила, что раз речь идет о 14 веке, чтобы все читатели поверили, что это и правда он, а не какая-нибудь подделка, надо напихать в текст как можно больше латыни. А то ведь действительно, никаких других способов указать на время действия мировая литература не придумала. Но как назло, с пресловутой латынью-то у автора из рук вон плохо. В целом складывается впечатление, что автор нашла в сети какую-то подборку «латинских слов и выражений для самых маленьких» и старательно распихивает ее, куда только может. В том числе в мысли персонажей. Вот представьте, вы, положим, свободно владеете английским, но рассуждая сами с собой о каком-то сложном предмете, будете ли вставлять английские союзы в свои мысленные построения? Выглядит весьма сомнительно, как и вообще все случаи употребления латыни в данном тексте. Отдельно передаю привет словам «status» и почему-то «début» (хотя с какого перепугу сюда влезло французское слово, если герои у нас немецкие священники... влияние профессора Выбегалло, определенно), которые, конечно, отсутствуют в русском языке, и кроме как латиницей их написать нельзя. В общем, впечатляющее знание иностранных языков и словарный запас.

Еще к вопросу о неуместности: при первом знакомстве с деревенским священником мы узнаем, что он не знает латыни от слова совсем, причем это обстоятельство муссируется так долго, что невольно запомнит даже самый ленивый и невнимательный читатель. Зато чуть дальше тот же деревенский священник, приглашая к себе инквизитора пообедать, ни с того ни с сего вворачивает в предложение латинскую фразу, которая, кстати говоря, в данном контексте ну совсем не нужна. Очевидно, автор за несколько десятков страниц успела забыть, чем у нее персонажи отличаются друг от друга и какие грехи она уже изобрела им выше. Да и в списочке латинских слов и выражений еще не все повычеркнуто, надо понапихать по тексту, зря старалась искала, что ли. К месту, ни к месту, соответствует такое употребление личности героя или нет - не суть важно. Далее инквизитор 14 века употребляет выражение «дежавю», благополучно изобретенное психологами только в 19 веке, ну да кого это волнует, действительно.

В целом то, как технически сделан текст, вполне описывается словом халтура. Халтура и в русском, и в латыни, и в речевых характеристиках персонажей, которых не просто нет, а нет с отрицательным знаком (см. выше про священника), и в употреблении слов и понятий, которых у героев того времени отродясь быть не могло (постное масло, ага. это еще что за советский выродок? можно было не изощряться и сразу написать, что в немецком деревенском кабаке в 14 веке готовили на «Олейне», а че!) И это все не считая оплошностей, выдающих не столько незнакомство с историей и культурой, сколько с окружающим миром. Вот где-то герой «втискивается спиной в ствол бузины», а потом вылезает из поломанного бузинного куста весь исцарапанный. Очевидно, такая бузина растет там же, где и развесистая клюква (см. Стремительный домкрат). Знай и люби свой край, называется. Настолько неряшливый текст, что в руки брать неприятно, не то что читать.

Ах, да, ниже в примечаниях сообщается, что это-де альтернативная история. Что «Молот ведьм» написали на сто лет раньше срока, еще можно простить (хотя неясно, зачем), но в авторском альтернативном мире, видимо, отдельные страны успели уйти в своем развитии на 500 и более лет вперед, где-то уже изобрели психоанализ, а также написали и даже перевели на немецкий «12 стульев». Московия, видимо, круто расширила свою зону влияния на всю Европу, раз у них даже немецкие инквизиторы ругаются русским матом.

Если серьезно, то, опуская многочисленные авторские промахи, часть с «альтернативной историей» самая печальная в плане качества. Из текста кагбэ вытекает, что в середине 14 века «плохая» инквизиция внезапно! сменилась на «хорошую» Конгрегацию. При этом нет ни слова о том, как и почему же так вышло, хотя казалось бы, это наиболее интересный вопрос, на который всем хочется получить ответ, но увы, исторические реалии остаются далеко за рамками текста.

Сюжет настолько бестолковый, что аж зло берет. Мотивация действий персонажей отсутствует как класс,

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

с чего бы ради некоему деревенскому пивовару так изощренно (выбирая максимально сложный и запутанный способ) пытаться погубить заезжего и неизвестного ему инквизитора - не объясняется

Почему инквизитор ведет себя, как идиот - ну, это понятно, видимо, потому, что он и вправду идиот. На этом взаимодействии одного идиота и одного персонажа, за которым явственно видны авторские лески, и строится подобие сюжета. Причем первую половину романа не происходит ровным счетом ничего, а вторую половину происходит такое количество немотивированных событий и из окрестных кустов вылезает такое количество роялей, что о первой части вспоминаешь с некоторой тоской.

Финал наводит на мысли, что у всего этого бедлама будет какое-то продолжение, в котором автор, очевидно, обещает объяснить в следующем романе все недостатки первого. Ну уж нет, спасибо, одной Веры Камши в моей жизни уже было на одну больше, чем следовало бы. По итогам испытываю отчаянную потребность в ритуальном очищении чем-нибудь качественным... Пушкина, что ли, перечитать.

Оценка: 1

Альтернативно-исторический детектив с увлекательными сюжетными поворотами, захватывающий, держащий в напряжении с первых страниц и великолепно написанный. Это вы хотели от меня услышать? Черта лысого. Дальше будет несколько абзацев, где я про этот шедевр слова доброго не скажу. Родственникам, сочувствующим и членам фан-клуба предлагаю сразу покинуть операционную, остальным рекомендую надеть желчезащитные маски, я приготовил. Итак, приступим.

Основа сюжета - выяснение молодым инквизитором Куртом Гессе обстоятельств двойного убийства в немецкой деревеньке XIV века. Основа как основа, почему бы не почитать про увлекательное расследование, верно? Не стану вас томить и отвечу на этот интригующий вопрос сам: потому не почитать, что увлекательным расследованием происходящее можно назвать с вот такенной натяжкой. А можно и не называть - и я, кстати, не буду.

В основном наш герой утомленно вздыхает (это начинается примерно на второй день расследования), мучается головными болями и мучает читателя «размышлениями». Размышления его вполне унылы (например, автор может потратить абзац на бессодержательное сообщение о том, что герой размышлял, и закончить фразой «тогда в голове было пусто») и крутятся преимущественно вокруг того, как бы не напороть и не осудить невиновного. Никаких особых предпосылок к моральным терзаниям в первой половине текста нет. Просто автор так подводит нас к идее, что главный подозреваемый - всем пристегнуться! - невиновен. Не ожидали, поди, такого поворота? Я лично был в полном шоке. И вообще, чудовищно свежая мысль, что наказывать невиновных неправильно, а правильно - искать и наказывать виновных, пережевывается долго, утомительно и в максимально неизобретательной форме.

Открывать «Ловца» человеков» ради продуманной и интересной завязки, мастерски выстроенного сюжета, появления интригующих деталей, неожиданных событий, мало-мальски приличных клиффхэнгеров, которые заставили бы жадно глотать главу за главной, нет смысла. Это скучная словесная тянучка, где норму знаков автор заполняет проверенным веками способом: переливанием из пустого в порожнее. Неинтересно следить за тем, что делает герой. Неинтересно читать, о чем думает герой, потому что см. выше. Получить удовольствие от художественных особенностей текста и авторского стиля тоже нельзя, и об этом мы поговорим ниже.

Рассказывая свою историю, Надежда Попова активно оперирует длинными, перегруженными предложениями, где понатыкано огромное количество вводных конструкций и причастно-деепричастных оборотов. Ребята, я обожаю причастные и деепричастные обороты и смело могу назвать себя самым преданным фанатом вводных слов в Евразии. Но все это хорошо, если у автора в наличии (Надежда Попова написала бы «наличествует») богатый словарный запас и образная речь. Ни того, ни другого я в романе не заметил. Выразительные средства, с помощью которых автор пытается украсить текст, унылы в той же степени, что размышления инквизитора Гессе.

Надежда Попова в своем тексте придерживается свободного стиля - то есть, строго говоря, не придерживается никакого. В романе спокойно соседствуют слова с налетом архаичности, современные жаргонизмы («тупо Пихтовка», «откровенно тупит», «не слабо́») и просто стилистические мутанты («внеплановое отдохновение», «режим дня складывался в буквальном смысле как бог на душу положит»). Выглядит вся эта каша как каша. Иногда в процессе Надежда Попова словно вспоминает, что забыла кашу посолить, и втыкает тут и там словечки «оный», «коий», «каковой» и т.п. В принципе, ничего плохого в этих словах нет. Просто они вклинены в текст, ничего архаичного в себе не несущий как по сути, так и по форме. Получается такой чувак, который приехал на полевую ролевку и считает себя самое малое Лорасом Тиреллом, хотя настоящий его образ составляют шишак из газеты, провода от наушников и конверсы.

Когда я бродил по квартире и склонял книгу Поповой на разные лады, жена зачитала мне цитату:

«Их окружали сложные стрельчатые конструкции. Стройные вертикальные узоры то сужались, то расширялись и походили на прихотливо замёрзшие струи воды. Как если бы Гауди построил из бумаги модель Собора Парижской Богоматери, а потом её вывернули наизнанку и скрепили кольцом вокруг головы наблюдателя».

Так вот, дорогие мои ценители прекрасного: с точки зрения литературы «Ловец человеков» целиком не стоит одного этого абзаца. За почти 400 страниц мне ни разу не захотелось остановиться, попробовать на вкус авторскую строку и сказать себе: да, а вот это здорово, это интересно. Ни разу. В художественном смысле «Ловец человеков» - это, простите мой поморский латинский, tabula rasa.

Подведем итоги. Эта книжка никуда не годится, если вы хотите прочесть детектив. Эта книжка плоха, если вас интересует исторический (псведоисторический, альтернативно-исторический или как хотите) текст. Если вам нужно легкое или серьезное, волшебное или не очень, темное или эпическое, городское или деревенское, а также любое другое фэнтези - это книжка вам не подходит. Если вы ищете захватывающий приключенческий роман - вы его тут не найдете. Наконец, если вы решили взяться за что угодно, написанное красивым русским языком, поищите рядом педаль газа и втопите как следует.

В заключение я могу сказать о «Ловце человеков» кое-что хорошее, но Надежда Попова тут ни при чем. У книжки годная обложка, за которую цепляется взгляд (нет, я не про мужика с мечами на фоне горящей недвижимости). Жаль, что под обложкой оказалось вот это вот.

Оценка: 1

Автором заинтересовался после того, как оказалось, что в теме Надежды Поповой на ФантЛабе за полгода нащелкало более тридцати страниц обсуждения. Что ж за автор такой, которого так активно обсуждают, а я ни сном, ни ухом.

Как оказалось, следы ведут на СамИздат. Обычно, если так активно обсуждают СИ-шного автора на ФЛ, значит, там жуткая графомань, ересь и мракобесие, зато читая, можно отловить море лулзов, как это было в случае, скажем, с Анной Тьмой или Олегом Верещагиным.

Примерно с такими мыслями я закинул в читалку повесть «Ловец человеков», первую часть цикла «Конгрегация». Реальность же меня приятно удивила. Книга - вполне себе лихо закрученный инквизиторской детектив. Его можно было бы сравнить со «Слугой Божим» Яцека Пекары, однако делать этого я не буду. Пекара очень чернушен, причем намеренно, я бы даже сказал, наигранно чернушен. И с оглядкой на сходную тематику, приключенческий детектив Поповой мне понравился больше. А вот с кем действительно можно было бы сравнить - так это с первой книгой Маккамона из цикла о Мэтью Корбетте - «Голос ночной птицы». Там в героях молодой следователь, который в декорациях условного средневековья пытается защитить девушку, обвиняемую в ведьмовстве, от сурового народного суда суть линчевания.

Итак, «Ловец человеков» - история молодого следователя реформированной инквизиции Курта, который приехал в деревеньку, дабы расследовать подозрительное убийство, а попал в самый центр... Впрочем, не буду ничего писать более, вдруг кто заинтересуется, а сюжет раскрывать неохота. Ибо он полон ложных следов, а совы, как водится, не то, чем кажутся. Под финал наш герой, что твой Уиллис, избит, изранен, окровавлен и умучан до полусмерти, что опять же его роднит с тем же самым Мэтью Корбеттом. Из того, что понравилось: сюжет захватывает, обманные ходы расставлены ловко, подвешенные ружья стреляют в срок и точно в цель; персонажи яркие и запоминающиеся, а главный герой отнюдь не МартиСью, ибо тяжело даже сказать в финале, справился ли он со своим поручением, или просто был марионеткой, направляемой более умелыми руками; антураж загнивающей средневековой немецкой деревеньки выписан достойно и темпоритм повести выдержан отлично. Это особенно важно, молодые авторы часто начинают частить или наоборот, топтаться на месте. Здесь же соблюдена динамика и нет ощущения рваности текста.

Не буду говорить, что все идеально: местами прорываемый современный сленг кажется неуместным, но это легко убирается внимательной редактурой. Также есть ряд «голливудских» штампиков, которые не критичны (более того, учитывая кинематографичность повести, смотрятся таким себе обязательным элементом потенциального блокбастера), но глаз за них цепляется. Но в остальном все очень удачно, и я прочитал книгу с удовольствием.

Оценка: 8

Перед нами мир, похожий на Германию 14 века, но история этого мира пошла, как и сказано в аннотации, другим путем. Во-первых, здесь действительно существуют колдуны, ведьмы, вампиры и оборотни, «с той стороны реальности» проникает всевозможная нечисть, грозящая человечеству. Во-вторых, Инквизиция, которая появилась здесь раньше, чем в нашей истории, усилиями нескольких энтузиастов постепенно изменилась. Только за способности, превосходящие человеческие, уже не выносятся приговоры, и нельзя попасть на костер только по подозрению. Теперь в вину вменяются не способности, а поступки, и новая инквизиция (Конгрегация) работает иначе: проводит настоящие расследования, опросы свидетелей, поиск улик и применяет логику, а не устаревшие догмы.

Цикл «Конгрегация» - это замечательная серия фэнтези, но это не просто фэнтези. Здесь и философия, и глубокая психология, здесь поднимаются вопросы взаимодействия человека и общества, человека с самим собой, человека и государства. Цикл написан не стандартно: здесь нет попытки стилизации «под язык Средневековья», зато есть множество отсылок, аллюзий и цитат, которые проводят параллели с привычной нам реальностью, с нашим временем, с нашими проблемами и вопросами, главные из которых, как показывает автор, не сильно отличались во все времена.

В первой книге мы знакомимся с главным героем - молодым следователем (инквизитором), выпускником специальной академии Конгрегации, учеников в которую набирали из сирот и беспризорников. Из бывших малолетних преступников воспитали настоящих «псов Господних». Герой (Курт Гессе) направлен нести службу в самую настоящую глушь, чтобы расследовать смерть двоих крестьян. Люди там негостеприимные и совсем не горят желанием помогать расследованию, любая информация достается с трудом. А героя одно за другим постигают разочарования. Первое из них - разочарование во «внешнем» мире. Воспитанный академией и Церковью, Курт ставит на первое место долг и ответственность:

»- У всех свой страх, - чуть унявшись, сказал Курт.

А у тебя?

И у меня, - кивнул он без колебаний. - Я боюсь не исполнить то, что должен. Боюсь оказаться неспособным оправдать доверие. Боюсь подвести тех, кто мне верит; вот мой страх.»

Наивно было ожидать от окружающих такой же ответственности перед собственной совестью, и да, Курт-выпускник в первой книге в этом смысле немного наивен и ждет от реальности слишком много. Но реальность очень быстро показывает, что она не похожа на его ожидания:

«уйдя с улицы, он обнаружил, что в среде законопослушных подданных бытуют уличные законы и уличные понятия. Тот, кто подставил другую щеку, кто простил врага и благословил проклинающего, почитался не благочестивым, а слабым»

С первых же дней пребывания на новом месте выясняется, что как только окружающие забывают о том, какая сила стоит за следователем, как только их перестает пугать его «грозный статус», мирные крестьяне легко превращаются в озверевшую толпу, готовую растоптать любого несогласного. А если еще находится тот, кто умело направит эту толпу, то противостоять этой стихие в одиночку уже невозможно никому...

Из своего первого расследования Курт едва выходит живым, выходит раненым физически и душевно. Так он получает первый удар по сложившейся картине мира. Так он разочаровывается в людях. Так он узнает, что никому нельзя верить и ни на кого нельзя надеяться. Так начинает свой путь инквизитор Курт Гессе. Но это уже совсем другая история.

Оценка: 10

Имя автора Надежды Поповой довольно приличное время было у меня на слуху – тем или иным способом отзывы об ее произведениях давали о себе знать и разогревали мой интерес. Отзывы разные – от восторженных до критических. Но пока сам не прочтешь, правды не узнаешь. Скажу, что берясь за прочтение первой книги, представлялось совсем не то, что оказалось в действительности. Я ожидала чего-то очень мрачного, темного, с жестокими пытками и несправедливыми обвинениями инквизиции, героя, которому пришлось бы делать сложный выбор между своей совестью и долгом. Мне было интересно, как автор-женщина сможет выкрутиться с таким сложным сюжетом.

Но все сложилось не так. Эти события происходят в ситуации, если бы история развития Европы и христианства в ней пошла по другому пути. Такие события происходят в мире, где Святая Инквизиция, претерпела реформы и стала действовать совсем по-другому, не отправляя каждого на костер за любое обвинение, а тщательно проводя расследование, медленно, шаг за шагом приближаясь к истинной разгадке дела.

Именно при таком расследовании мы знакомимся с главным героем, следователем Конгрегации, майстером инквизитором Куртом Гессе. Он очень молод и это его первое самостоятельное дело. Он изо всех сил пытается сделать все, как его учили, но реальность оказывается для него невероятно далекой от обучения. Лицом к лицу ему пришлось столкнуться с очень серьезным противником, но он оказался молодцом. Этот герой с самого начала подкупает своим обаянием, своими поступками: забавно за ним наблюдать, как он старается быть внушительным, пытается нагнать на всех страху, при этом внутренне очень волнуясь, как откровенно себя ругает за промахи. И постепенно, шаг за шагом перед нами открывается очень сильная и волевая личность, которая претерпела невероятные метаморфозы от уличного бандита до следователя инквизиции – это говорит лишь о сильном характере Курта.

Память о своем прошлом, тяжкий груз, заставляет его по-особому относиться к людям. Таково его отношение к бродяге Бруно – Курт принимает его историю, и, помня о том, как когда-то поступили с ним самим, дает тому шанс, видя потенциал того и не позволяет себе до конца его осудить. Пока эта пара оправдывает свое непростое отношение друг к другу – они оба молоды, уже многое испытали и претерпели в жизни, но у обоих невероятная жизненная энергия и харизма, оба сильные личности, поэтому за их столкновениями интересно следить, их диалоги не раз вызывали улыбку.

Поначалу история кажется совсем простой и думается, что все понятно. Но постепенно в повествовании открываются новые вопросы и происшествие в маленькой деревеньке оказывается нечто большим, чем простое убийство. Напряжение в повествовании нарастает постепенно и в финале выплескивает на читателя всю агрессию, беспомощность, силу воли и оптимизм вместе взятые. Навряд ли такой финал можно считать хэппи-эндом. Ведь Курт получил не только физические травмы, но, что особенно важно, душевные. Он навсегда запомнит это свое первое дело, здесь он получил первый жестокий профессиональный урок.

Я была приятно удивлена, как легко читалась эта книга – я ее прочла за два дня, настолько она меня увлекла. Хотя поначалу меня напряг язык героев – очень уж он современный. Но, ведь это не исторический роман, не реализм, а альтернативная история, так почему бы героям в этом мире не употреблять такие речевые обороты и не быть очень грамотными? Книга написана талантливо, легко, без надрывов, без тех банальных приемов для увеличения впечатления, которые режут глаз и воображение. Автор создала отличную историю и интересных героев, за приключениями которых обязательно и дальше буду следить, тем более, что в этой истории стоит многоточие…

Оценка: 10

Очень неплохой триллер-детектив на средневековом антураже.

Читается с большим удовольствием.

Не похож на классические средневековые детективы типа брата Кадфаэля Питерс.

Динамичный сюжет. Неплохой язык. Привлекательный главный герой. В общем все, что нужно для того, чтобы человек получил удовольствие от чтения.

Да, конечно, это не наше средневековье, а из какого-то более приятного параллельного мира, так что частично - и альтернативка.

Я ставлю твердую восьмерку и обязательно почитаю как минимум одно продолжение.

Стоит отметить, что несмотря на автора-женщину, для меня большинство поступков героев вполне психологически мотивированы (что, к сожалению, имеет место далеко не всегда!). И, кстати, что в данном случае редкость - автор прекрасно обошлась без любовных линий.

Некоторые небольшие замечания, которые могли бы возникнуть в процессе чтения претензий, а такие как, например:

Ошибки в бытописании средневековья типа гречневой каши в немецком трактире 14 века;

Современной психологии у средневековых персонажей;

были бы, безусловно справедливы, но для читателей, не являющихся специалистами-медиевистами, несущественны и удовольствия от чтения не портят.

В конце концов, придумывать альтернативную реальность и при этом наделять героев средневековым мышлением и речью - зачем? Это не исторический роман. А сюжет совершенно не страдает. Ну, даже великие Олди иногда позволяли себе в том же «Черном Баламуте» (Древняя Индия, между прочим!) фразочки типа «мудрец подкрался незаметно» - и что, если в книге присутствует какая-никакая ирония (а она присутствует) - разве это сильно режет глаз? Ну, не будем занудами, господа. Легкая самоирония автора и подростковый стёб - это совсем разные вещи.

В общем, сам удовольствие получил и друзьям посоветую.

Оценка: 8

Мы уже привыкли, что под Средневековьем обычно подразумевается море грязи и мерзостей, невежество и глупость, бессмысленная жестокость и всеобщая безжалостность. Тем необычнее выглядит роман «Ловец человеков», в котором автор умело сочетает как глубокое знание эпохи, так и собственную фантазию, создавая мир, в котором уже пробиваются первые ростки просвещения и науки, несмотря на мрачные тени прошлого. В этом мире также есть Инквизиция, точнее Конгрегация, которая бдительно следит за душевным здравием людей. Главный герой, молодой следователь, прибывает в провинцию, даже не подозревая, что уже скоро ему предстоит проверить на практике свои знания и навыки.

Слог романа весьма необычен, с самого начала поражая вычурной витиеватостью и обилием цитат из латыни. Тем не менее, к нему довольно быстро привыкаешь и вскоре уже с удовольствием раскручиваешь узелки размышлений. Это становится тем более интересным благодаря тому, что автор очень подробно и ярко описывает персонажей, их поведение и характеры. Но главное, что она не стесняется затрагивать острые, злободневные и неоднозначные вопросы, как моральные, так и философские. Что же касается детективной линии, если сперва она топчется на месте, позволяя нам получше рассмотреть декорации и узнать действующих лиц, то во второй половине темп начинает убыстряться, подкидывая все новые и новые сюрпризы. Приятно, что автору удалось соединить в финале и жесткую реалистичность, и легкие оптимистичные нотки.

Итог: психологический детектив в качественном средневековом антураже.

Оценка: 8

«Обязательно помни о собственной слабости, чтобы – не потакать, нет, а – понимать слабости других» - чрезвычайно верно, удивительно близко.

Итак, книга «Ловец человеков» -

Очень атмосферна:

Первые страницы настраивают. Словно попав в темный коридор, делаешь неуверенные шаги, и с каждым следующим абзацем проступают очертания обстановки. Вот барельефы на стенах, вот угадывается массив деревянной балки, вот не рассчитал и чуть не уткнулся в пыльную тяжесть древнего гобелена... Коридор обрывается – ты привык к слогу, к героям. Уже скользишь восхищенным взглядом по громадному залу, по уходящим в вышину темным вертикалям колонн, любуешься столбами света, сквозящими из витражных окон и игрой разноцветных бликов на полу. И хочется идти все дальше и дальше, быстрей и быстрей, разглядывая удивительное убранство, торопясь перейти из зала в зал, из главы в главу.

Очень увлекательна: прочитала за сутки,

Очень… лична:

Сразу вспомнилось детство (о, да, все серьезно); и латинскими выражениями, в таком количестве слышала их только тогда от родителя, и взглядами героя на долг и понимание им ответственности. Нет «хочешь» или «не хочешь» – есть «надо», потому что «надо», и за слабость должно быть стыдно.

Если ты, завалил дело, значит, должен вслух сказать об этом, не пускаясь в объяснения-оправдания. Их можно оставить своему внутреннему голосу и быстрому скольжению мыслей в подкорке. Быстрому. Потому что результат рассматривается по факту. Это и есть умение нести ответственность за свои поступки. Об***ся, обтекай, проще говоря. Это чрезвычайно мобилизует и собирает – всякий раз, чувствуя, что готов обо***ся, держи в голове конечный результат.

Точно так же, в острейшие минуты опасности и физической слабости изможденный, израненный Курт приказывает себе подняться и идти дальше. Отнюдь не ради спасения своей жизни, а из желания идти до конца в выполнении возложенных (и взятых!)обязательств.

Обаяние Курта Гессе в том, что его не воспринимаешь героем. Отнюдь. Он всего лишь до последнего старается выполнить свою работу. В нем нет натянутой сказочности и вылощенного героизма. Есть живой человек со своими слабостями, сомнениями, и с вовремя-не-соображаниями.

В них всех, от Бруно с Каспаром, до барона и распоследнего крестьянина в толпе, чувствуется биение жизни. Без шаблонов, без трафаретов, ощущаешь их разными и настоящими.

Оценка: 9

Курт Гессе – молодой инквизитор, получивший направление работать в маленький провинциальный городок. Если бы это дело писал Стивен Кинг, то получился бы толстенный роман с подробнейшим разложением на косточки всех скелетов из всех шкафов каждого местного жителя. Если бы роман с такой (или примерно такой) завязкой написал Роберт Маккаммон, то получился бы (а он и получился) «Голос ночной птицы». Однако иностранные мастера остросюжетной прозы не имеют к данной книге никакого отношения.

Взялся читать я это произведение только ради того, чтобы иметь свое мнение на его счет. Так же было с «Сумерками»: окружающие внезапно делятся на ярых любителей и ярых ненавистников, после чего дружно занимаются откапыванием топоров войны в промышленных масштабах. Но если с «Сумерками» все было изначально понятно, а прочтение лишь слегка добавило ясности, то с «Ловцом человеков» не все так просто. Во-первых, книга изначально претенциозна: на обложке указано, что роман «для всех, кто любит Умберто Эко», это задает определенную планку. Во-вторых, не читая книгу, достаточно сложно определить ее жанр: на одних ресурсах это фэнтези, на других – альтернативная история, в аннотации вообще намек на вампиров, то есть, возможно, перед нами и вовсе мистика? Ну и не откладывая дело в долгий ящик, приступим.

Завязку сюжета я уже описал, остается только добавить, что роман тяготеет к детективу в историческом антураже, с различными примесями. Ну и еще скажу, что сюжет сам по себе довольно расхожий: в фильме «Сонная лощина» констебль Икабод Крейн приезжает в мелкое селение и расследует там дело о Всаднике без головы, в упомянутом «Голосе ночной птицы» Маккаммона ученик магистрата Мэтью Корбетт попадает в мелкое селение и расследует дело о ведьме. Но и как-то странно требовать от дебютного романа новаторских сюжетных изысков.

Теперь по поводу языка. Тут не обошлось без некоторых огрехов и корявостей. В принципе, ничего страшного я в этом не вижу, все-таки первый роман, однако глаза цеплялись.

А теперь главное. Почему же «Ловец человеков» для меня проигрывает «Голосу ночной птицы» при сходной завязке сюжета? Ответ прост: образ главного героя. Мэттью Корбетт выглядит более серьезным, и беды, выпавшие на его долю, более опасные. Пока я читал о Курте Гессе, меня не покидало ощущение, что персонаж воспринимает происходящее не вполне серьезно. Постмодернистские игры с различными фразочками, не совсем подходящими ХIV веку, некоторая отстраненность мыслей главного героя, временами появляющееся высокомерие – все это не давало мне полноценно сопереживать Курту.

Не нахожу нужным писать в своем отзыве про логические неувязки и какие-либо исторические несоответствия, если таковые имеются. Во-первых, я ничего такого не искал и не заметил. Во-вторых, «Ловец человеков» – художественная литература, а главная цель современной художественной литературы, на мой взгляд, - развлекать читателя. И с этой целью роман справился неплохо: приключенческая составляющая и развязка вполне себе ничего.

В целом, могу сказать, что дебют получился неплохим. Так что заслуженные 7 баллов. Оценка, наверное, была бы выше, если бы я не читал так много. Чем больше читательский опыт, тем сложнее тебя чем-то удивить и ощущения новизны от каждого последующего романа притупляется.

Оценка: 7

В некотором царстве, в некотором государстве, под названием, кажется, Германия, надумали провести реформу. И переименовали милицию в полицию... то есть, нет, пардон, инквизицию в конгрегацию. Новая силовая структура блещет гуманностью: пытает только в случаях «несознанки», а на костер отправляет разве что одного из десятка. Правда, обо всех этих чудесах прогресса и либерализации мы узнаем от свежеиспеченного следователя конгрегации (или инквизитора? он и сам временами путается), так что верить ему не обязательно... Но высказывать сомнения, если они у вас есть, лучше осторожно: вольнодумцами конгрегация тоже занимается вплотную.

Сразу скажу, что политические взгляды Курта Гессе мне не импонируют. Не впечатлила и вроде бы средневековая Германия, в которой ничего средневекового и ничего германского, в общем, нет.

С другой стороны... язык вроде бы гладкий, сюжет динамичный - отчего не дочитать до конца?

Увы, сюжет-то и оказался моим главным разочарованием в этой книге: уж слишком он стандартный. (Дальше много спойлеров.)

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

Великие сыщики нынче не в моде - ну, так вот вам олух, который бестолково тычется носом во все углы, и разгадку ему злодей должен сообщать. (Да, я знаю, что у Курта Гессе это первое в жизни дело, просто уж больно много таких недотеп в нынешних детективах.) Гора трупов в финале и герой едва эту гору собой не пополнил - тоже входит в обязательный ассортимент. И, конечно, злодей не может не произнести перед героем длинную речь, рассказывая о своих злодействах, - иначе просто неприлично. Маньяки тоже всегда привлекают внимание - получите и маньяка.

(Раз уж нужны пояснения: в сцене сожжения замка Каспар проявляет пироманию, а это - психическое расстройство; и как же давно я не видела детектива с преступником без психического расстройства!). И да, психическое расстройство - это такой удобный способ скрыть огрехи сюжета! Если мотивы главгада никак не просматриваются, так легко все списать на его сумасшествие. Кстати, объяснение мотивов Каспара, как ни странно, не устроило не только меня, но и его собственное «начальство»:

» – Вы провалили дело, друг мой. Все вышло не так, как планировалось.

– Я знаю. Никто не убережен от досадных случайностей.

– Постыдились бы. Вашей досадной случайностью был выпускник, мальчишка! Вы должны были добить его, а не устраивать выступления с огнем! Что вы смеетесь?»

И да, мне по-прежнему странно, что никто в глухой деревне, где каждый человек на виду, никакого сумасшествия в нем не заметил.

Словно передо мной выложили конструктор «Детектив современный типовой». Детальки встречаются яркие, конструкция вроде не падает, но тот же набор я уже видела десятки раз.

Оценка: 6

Думаю, ни для кого не секрет, что эта книга - первый том цикла, задолго до выхода в бумаге снискавшего и известность, и немалое число поклонников. Многостраничные обсуждения на тематических форумах, множество рецензий и читателей. Учитывая ещё и то, что практически всё самое интересное в русскоязычном фэнтези сейчас действительно происходит на самиздате, я был, скажем так, заинтригован. И от книги ждал очень многого. Эти мои ожидания оправдались не вполне, а почему, сейчас расскажу подробнее.

Итак, мир книги, этакое условно-фэнтезийное средневековье, тяготеющее скорее к alternative history, чем к фэнтези как таковому. Оборотней, вампиров и колдунов мы в тексте не встретим, хотя о существовании оных мимоходом упоминается. Перед нами довольно атмосферный детектив, очень здорово завязанный на беготню и боевку, местами даже в ущерб собственно интеллектуальной части расследования. Это даже оправдано, потому как главный герой парень хоть и смышлённый, но очень ещё неопытный. Дело другое, что иногда Курт (именно так зовут нашего героя) допускает ошибки, заметные даже читателю. А ведь его несколько лет натаскивали и тренировали специально для таких вещей. Не спросить имена убитых, не заинтересоваться характером ран, даже не подумать о мотивах, пока всё и так не станет очевидно. Вроде бы сразу ясно, что мятеж и кровавая расправа над бароном получались сами собой, без всякого присутствия инквизитора, который, по-хорошему, мог бы именно что помешать этому, что Курт и сделал. А вот сделать разумное предположение, что он-то и является целью заговора, протагонист сумел едва ли не в тот же момент, когда толпа разъяренной черни бросилась на него, потрясая вилами.

С другой стороны, сидя в уютном кресле, очень легко ругать салагу-следователя, который остался один на один со всей этой мутью. Так что это простительно, тем более что сам по себе образ Курта очень хорош. Поначалу герой выглядит каким-то тускловатым, но с каждым новым фактом биографии, с каждым монологом героя мы начинаем понимать его и видеть в нём человека, а не книжного персонажа. Очень красиво устроена концовка, в которой Курт должен в очередной раз разобраться в себе и пережить мнимое поражение. В образе майстера Гессе подкупает именно череда противоречий, оставшаяся в прошлом метаморфоза отморозка из уличной банды в истово верующего пса господня, высокомерие и сострадание разом, сверхчеловеческое упорство и одновременно внутренняя слабость и доверчивость, которой никак не ждёшь от бывшего убийцы и нынешнего инквизитора. Славный юноша Курт - сплошная неопределённость, из него равно может выйти и подлинный святой, и Торквемада, огнём и мечом искореняющий всё сколько-нибудь человеческое. Увидеть будущее Курта любопытно, потому как это в потенциале личность такого масштаба, что эпизод «как его высокопреосвященство Курт Гессе расправился с ведьмаком Каспаром» в посмертное жизнеописание героя вполне может не войти, как не заслуживающий внимания. Курт горы может свернуть, но вот куда направит свою непреклонную волю, как раз сейчас и решится.

Сама собой напрашивается, кстати, параллель с ещё одним нашумевшим в узких кругах романом - «Слугой Божьим» польского фантаста Яцека Пекары. Книга Поповой воспринимается куда легче, её Курт - человек хоть и незаурядный, но нам понятный, чего не скажешь о Мордимере Маддердине. В «Ловце человеков» нет нарочитого бравирования жестокостью, здешнее средневековье аутентичнее и сложносочинённые метаморфозы этики не путают читателя. Но вот чего Поповой не мешало бы позаимствовать у коллеги по теме, так это динамики. Нет, я понимаю, что Курт не машина для убийства, да и нежити как-то не завезли. Ясно и то, что в центре замысла Надежды последовательная эволюция Курта и становление будущего великого инквизитора. Но при всём этом автор непозволительно много времени тратит на раскачку. Первая треть романа поразительно скучна, такого точно не ждёшь от потенциального бестселлера. Вот когда образ Курта раскроется наконец как следует, тогда-то читатель и оказывается вовлечён и накрепко связан текстом. Но многие до того момента банально не доберутся. Так что это хоть и несомненно сильная работа, но всё же не самое лучшее, что мне попадалось на просторах самиздата. Но продолжение я прочту непременно: там, как говорят, появятся наконец женские образы и всамделишнее колдовство. Как раз то, чего так не хватало немного застоявшемуся сюжету «Ловца».

Слова вроде «тупить» в таком тексте смотрятся поистине дико.

В целом же хорошо, что наши издательства обращают внимания и на такую литературу, а авторы все еще ее пишут.

Оценка: 8

Ох, братья и сестры, и каких только мифов и заблуждений не существует по поводу средневекового правосудия в целом, да и церковном в частности. Мол, какое оно все из себя жестокое и несправедливое. Коли истину глаголить, так оно с сегодняшней колокольни таким и было, но на то были свои причины, и первейшая из них – его крайняя неэффективность ввиду тогдашних моральных норм, материальной базы и научно-технического прогресса. Никаких тебе современных оперативно розыскных и следственных мероприятий, ибо осуществлять их было попросту нечем. И вот эту самую неэффективность дела судебного зачастую пытались компенсировать просто и в лоб – его чрезмерной жестокостью. Мол, отловить мы мало кого можем, но ежели уж отловим, да такое с ним вытворим, чтоб другим еще десять лет неповадно было. Есть еще конечно масса нюансов, вроде того, что перед законом все были абсолютно не равны, и тяжесть вины зачастую определялась сословием, и прочее, прочее, но не будем лезть в дебри столь уж далекие. Просто возьмем за данность, что судебно-карательная система тех времен - просто истинное дитя своей эпохи, плоть от плоти ее, и стала она такой жестокой не просто из вредности шерифов и церковников, а под грузом множества факторов.

Но кто-то из вас, братья и сестры, вопросить может, а какое отношение к предмету сегодняшнего рассмотрения вышеизложенное вообще имеет? Да самое непосредственное. Ибо любой автор, кто пытается выйти за рамки допотопных стереотипов «злые церковники жгут ведьм/продажные шерифы вешают несчастных крестьян/мерзкие феодалы творят одни бесчинства» подсознательно вызывает у меня уважение, ибо см. выше. Пусть для этого ему нужно загнать труд свой в альтернативно-исторические рамки. Поэтому мимо подобного литературного труда я просто не пройти мимо.

Но вот в чем оказия. Снедали меня сомнения тяжкие, ибо много дурного слышал я о книге сей. И в чрезмерном да неуместном словоблудии ее обвиняли, и в речи скверной, в которой слова старины с выражениями современного толка смешиваются, и еще во много чем. Но в итоге, отбросив нерешительность, я все же сам решил проверить, что там и как.

И что же я могу сказать, братья и сестры? Да, многие грехи, в коих труд сей обвиняли, есть они (режет ли, знаете, очи, когда сперва подают речи латинянские, а затем без предупреждения «деревня тупо называлось…»). Но грехи те может и простить можно было бы, если бы не один, самый тяжкий, смертный грех. Уныние. К чему все эти усилия, к чему поворот истории в иное русло, если в итоге мы имеем просто крайне вялый сельский детектив, где герой ходит из угла в угол и ноет о том, как у него болит голова? К чему все эти попытки казаться «интеллектуальным произведением» и цветастые латянянские фразы, если в итоге все равно все сводится к найбанальнейшим приемам синематографа в стиле «это все заговор масонов»? К чему якобы изобретать целый мир, если все действо все равно происходит среди трех хат? Ради продолжений? Помилуйте, даже сия книга столь увлекательна, что ей бессонницу исцелять можно, и надо обладать немалой стойкостью духа, чтобы осилить ее до конца.

Многое можно простить, братья и сестры, книге, ежели она увлекательна, сиречь ее хотя бы интересно читать. Но тут же ни уму, ни сердцу. Ни повествования увлекательного, ни среза эпохи нормального. А засим не будет от меня труду сему ни прощения, ни поощрения, ни анафемы. Проклятия громогласные тоже, знаете ли, заслужить надо деяниями скверными. А тут… тут иное. Просто скука серая, и ничего более.

"Ловец человеков"

Самое прекрасное в жизни - бред, и самый прекрасный бред - влюбленность. В утреннем, смутном, как влюбленность, тумане - Лондон бредил. Розово-молочный, зажмурясь, Лондон плыл - все равно куда.

Легкие колонны друидских храмов - вчера еще заводские трубы. Воздушно-чугунные дуги виадуков: мосты с неведомого острова на неведомый остров. Выгнутые шеи допотопно огромных черных лебедей-кранов: сейчас нырнут за добычей на дно. Вспугнутые, выплеснулись к солнцу звонкие золотые буквы: "Роллс-ройс, авто" - и потухли. Опять - тихим, смутным кругом: кружево затонувших башен, колыхающаяся паутина проволок, медленный хоровод на ходу дремлющих черепах-домов. И неподвижной осью: гигантский каменный фаллос Трафальгарской колонны.

На дне розово-молочного моря плыл по пустым утренним улицам органист Бэйли - все равно куда. Шаркал по асфальту, путался в хлипких, нелепо длинных ногах. Блаженно жмурил глаза; засунув руки в карманы, останавливался перед витринами.

Вот сапоги. Коричневые краги; черные, огромные вотерпруфы; и крошечные лакированные дамские туфли. Великий сапожный мастер, божественный сапожный поэт...

Органист Бэйли молился перед сапожной витриной:

Благодарю тебя за крошечные туфли... И за трубы, и за мосты, и за "роллс-ройс", и за туман, и за весну. И пусть больно: и за боль...

На спине сонного слона - первого утреннего автобуса - органист Бэйли мчался в Чизик, домой. Кондукторша, матерински-бокастая, как булка (дома куча ребят), добродушно приглядывала за пассажиром: похоже, выпил, бедняга. Эка, распустил губы!

Губы толстые и, должно быть, мягкие, как у жеребенка, блаженно улыбались. Голова, с удобными, оттопыренными и по краям завернутыми ушами, покачивалась: органист Бэйли плыл.

Эй, сэр, вам не здесь слезать-то?

Органист удивленно разожмурился. Как: уже слезать?

Ну, что, выпили, сэр?

Жеребячьи губы раскрылись, органист мотал головой и счастливо смеялся:

Выпил? Дорогая моя женщина: лучше!

По лесенке двинулся с верхушки автобуса вниз. Внизу, в тумане, смущенно жмурились, молочно-розовыми огнями горели вымытые к воскресенью окна Краггсов. Солнце шло вверх.

Органист вернулся к кондукторше, молча показал ей на окна и так же молча - обнял и поцеловал ее мягкими, как у жеребенка, губами. Кондукторша обтерлась рукавом, засмеялась, дернула звонок: что с такого возьмешь?

А органист - нырнул в переулочек, ключом отомкнул тихонько заднюю калитку своего дома, вошел во двор, остановился возле кучи каменного угля и через кирпичный заборчик поглядел наверх: в окно к соседям, Краггсам. В окне - белая занавеска от ветра мерно дышала. Соседи еще спали.

Снявши шляпу, стоял так, пока на занавеске не мелькнула легкая тень. Мелькнула, пророзовела на солнце рука - приподняла край. Органист Бэйли надел шляпу и пошел в дом.

Миссис и мистер Краггс завтракали. Все в комнате - металлически сияющее: каминный прибор, красного дерева стулья, белоснежная скатерть. И может быть, складки скатерти - металлически-негнущиеся; и, может быть, стулья, если потрогать, металлически-холодные окрашенный под красное дерево металл.

На однородно зеленом ковре позади металлического стула мистера Краггса - четыре светлых следа: сюда встанет стул по окончании завтрака. И четыре светлых следа позади стула миссис Краггс.

По воскресеньям мистер Краггс позволял себе к завтраку крабов: крабов мистер Краггс обожал. С кусочками крабовых клешней проглатывая кусочки слов, мистер Краггс читал вслух газету:

Пароход... ммм... долгое время вверх килем... Стучали в дно снизу... Нет, удивительный краб, прямо удивительный! Опять цеппелины над Кентом, шесть мужчин, одиннадцать... ммм... Одиннадцать - одиннадцать - да: одиннадцать женщин... Для них человек - просто как... как... Лори, вы не хотите кусочек краба?

Но миссис Лори уже кончила свой завтрак, она укладывала ложки. У миссис Лори была превосходная коллекция чайных ложек: подарок Краггса. Серебряные ложки - и каждая была украшена золоченым с эмалью гербом одного из городов Соединенного Королевства. Для каждой ложечки был свой собственный футлярчик, миссис Лори укладывала ложки в соответствующие футлярчики - и улыбалась: на губах - занавесь легчайшего и все же непрозрачного розового шелка. Вот дернуть за шнур - и сразу же настежь, и видно бы, какая она, за занавесью, настоящая Лори. Но шнур потерялся, и только чуть колышется занавесь ветром вверх и вниз.

Исчезнувший мистер Краггс внезапно вынырнул из-под полу, уставился перед миссис Лори на невидимом пьедестале - такой коротенький чугунный монумен-тик - и протянул наверх картонку:

Дорогая моя, это - вам.

В картонке были белые и нежно-розовые шелковые комбинации, и что-то невообразимо-кружевное, и паутинные чулки. Мистер Краггс был взглядов целомудренных, не переносил наготы, и пристрастие его к кружевным вещам было только естественным следствием целомудренных взглядов.

Миссис Лори все еще не привыкла к великолепию. Миссис Лори порозовела, и быстрее заколыхалась розовая занавесь на губах:

А-а, вам опять повезло... на бирже - или... где вы там занимаетесь операциями, кто вас знает...

Угум...- Мистер Краггс сосал трубку и, по обыкновению своему, не подымая чугунных век, улыбался на пьедестале победоносно.

Миссис Лори обследовала нежно-розовое, невообразимо-кружевное и паутинное, на одной паре чулок обнаружила распоротый шов и, отложив в сторону, нагнула щеку к мистеру Краггсу. Краггс затушил пальцами трубку, сунул в карман и прильнул губами к щеке. Челюсти и губы мистера Краггса мысом выдвинуты вперед - в мировое море; губы сконструированы специально для сосанья.

Мистер Краггс сосал. В окно бил пыльной полосой луч. Все металлически сияло.

Наверху, в спальне, миссис Лори еще раз оглядела чулки с распоротым швом; разложила все по соответствующим ящикам комода, старательно, с мылом, вымыла лицо; и вывесила из шкапа новые брюки мистера Краггса: в них он пойдет в церковь.

В окно тянул ветер. Брюки покачивались. Вероятно, на мистере Краггсе - брюки прекрасны и вместе с его телом дадут согласный аккорд. Но так, обособленные в пространстве,- брюки мистера Краггса были кошмарны.

В окно тянул ветер. Покачиваясь, брюки жили: короткое, обрубленное, кубическое существо, составленное только из ног, брюха и прочего принадлежащего. И вот снимутся, и пойдут вышагивать - между людей и по людям, и расти - и...

Надо закрыть окно. Миссис Лори подошла, высунула на секунду голову, медленно, густо покраснела и сердито сдвинула брови: опять?

На дворе справа, возле кучки каменного угля, опять стоял нелепо-длинный и тонкий - из картона вырезанный - органист Бэйли. Держал шляпу в руках, оттопыренные уши просвечивали на солнце, блаженно улыбался - прямо в лицо солнцу и миссис Лори.

Верхняя половина окна заела, и пока миссис Лори, все сердитее сдвигая брови, нетерпеливо дергала раму - хлябнуло окошко слева, и заквохтал высокий, с переливами голосок:

Доброе утро, миссис Краггс! Нет, каково, а? Нет, как вам это нравится? Нет, я сейчас забегу к вам - нет, я не могу...

Отношение миссис Фиц-Джеральд ко всему миру было определенно со знаком минус: "нет". Минус начался с тех пор, как пришлось продать замок в Шотландии и переселиться на Аббатскую улицу. В органиста Бэйли минус вонзался копьем. И как же иначе, когда одна из девяти дочерей миссис Фиц-Джеральд уже давно по вечерам бегала на "приватные уроки" к органисту Бэйли.

Миссис Лори сошла в столовую мраморная, как всегда, и все с той же своей неизменной - легчайшего, непрозрачного шелка - занавесью на губах.

Краггс, сейчас придет миссис Фиц-Джеральд. Ваши брюки вывешены - наверху. Да, и кстати: этот Бэйли, вы знаете, просто становится невозможен, вечно глазеет в окно спальни.

Чугунный монументик на пьедестале был неподвижен, только из-под опущенных век - лезвия глаз:

Если вечно, так... отчего же вы до сих пор... Впрочем, сегодня, после церкви, я поговорю с ним. О да!

Миссис Лори повернулась задернуть шторы:

Да, пожалуйста, и посерьезней... Просто больно смотреть: такое солнце, правда?

В дверь уже стучала миссис Фиц-Джеральд. Миссис Фиц-Джеральд - была индюшка: на вытянутой шее - голова всегда набок, и всегда - одним глазом вверх, в небо, откуда ежеминутно может упасть коршун и похитить одну из девяти ее индюшечек.

Миссис Фиц-Джеральд с переливами квохтала об органисте.

Нет, вы подумайте: в приходе - ни одной молодой и красивой женщины, которая бы не... которая бы... Нет, его бедная жена, это - просто ангел: она запирает от него все деньги и прячет ключ от двери, но он умудряется - через окно... А сейчас - я выглянула в окошко... нет, вы подумайте!

Миссис Фиц-Джеральд навела один глаз в небо, другой - в миссис Лори; миссис Лори вошла в паузу - как в открытую дверь: не постучавшись.

Я только что просила Краггса поговорить об этом с мистером Бэйли. Будет очень забавно. Приходите посмотреть этот водевиль - после церкви.

Миссис Фиц-Джеральд все так же недоверчиво одним глазом выискивала коршуна в небе:

О, миссис Лори, вы-то, вы-то, я знаю, совсем не такая, как другие. Я знаю Чугунный монументик неподвижно, не подымая век, глядел вверх на миссис Лори: "Не такая - но какая же?" Бог весть: шнур от занавеси был потерян.

Тут, на Аббатской улице, еще был Лондон - и уже не был Лондон. Соседи уже отлично знали соседей; и все знали, конечно, глубокоуважаемого мистера Краггса. Все знали: на бирже - или вообще где-то - мистер Краггс удачно вел операции; имел текущий счет в Лондон-Сити-энд-Мидланд-Бэнк, прекрасную жену и был одним из добровольных апостолов Общества Борьбы с Пороком. Естественно, что шествие мистера Краггса в новых брюках к церкви Сент-Джордж - было триумфальным шествием.

Каждым шагом делая одолжение тротуару, сплюснутый монументик вышлепывал лапами, на секунду привинчиваясь к одному пьедесталу, к другому, к третьему: тротуар был проинтегрированный от дома до церкви ряд пьедесталов. Не подымая век, монументик милостиво улыбался, ежесекундно сверкал на солнце цилиндром и совершал шаги, украшенный соседством миссис Лори: так барельефы на пьедестале Ричарда-Львиное Сердце скромно, но гармонично украшают Львиное Сердце.

И вот наконец, уравнение торжественного шествия мистера Краггса решено: наконец - церковь.

Узкие ущелья в мир - окна. На цветных стеклах - олени, щиты, черепа, драконы. Внизу стекла - зеленые, вверху - оранжевые. От зеленого - по полу полз мягкий дремучий мох. Глохли шаги, все тише, как на дне - тихо, и Бог знает где - весь мир, краб, щека, распоротый шов в чулке, одноглазая Фиц-Джеральд, ложечки в футлярах, тридцать два года...

Вверху, на хорах, начал играть органист Бэйли. Потихоньку, лукаво над зеленым мхом росло, росло оранжевое солнце. И вот - буйно вверх, прямо над головою, и дышать - только ртом, как в тропиках. Неудержно переплетающиеся травы, судорожно вставшие к солнцу мохнатые стволы. Черно-оранжевые ветви басов, с нежной грубостью, всё глубже внутрь - и нет спасения: женщины раскрывались, как раковины, бросало Бога в жар от их молитв. И может быть, только одна миссис Лори Краггс - одна сидела великолепно-мраморная, как всегда.

Вы не забыли относительно Бэйли? - шепнула миссис Лори мужу, когда кончалось.

Я? О нет...- Мистер Краггс блеснул лезвием из-под опущенных век.

Одноглазая миссис Фиц-Джеральд тревожно поглядывала вверх на гипотетического коршуна, собирала под крылья своих девять индюшечек в белых платьях и подымалась на цыпочки, чтобы не потерять в толпе мистера Краггса и не пропустить, как произойдет его встреча с Бэйли.

Снаружи, у дверей церкви, была могила рыцаря Хэга, некогда обезглавленного за папизм: на камне, в каменных доспехах, лежал рыцарь без головы. И здесь, возле утратившего голову рыцаря, скучились женщины вокруг органиста Бэйли.

Мистер Бэйли, вы сегодня играли особенно. Я так молилась, так молилась, что...

Мистер Бэйли, не могли бы вы - мне бы хотелось только...

Мистер Бэйли, вы знаете, что вы - что вы.

Высоко над их раскрытыми, ожидающими губами покачивалась голова органиста, просвечивающие, с загнутыми краями уши. И еще выше, зажмурясь от себя самого, стремглав неслось солнце - все равно куда.

У органиста были длинные, обезьяньи руки - и все-таки нельзя было обнять их всех сразу. Органист блаженно покачал головой:

Милые, если бы я мог...

Органист Бэйли задумался о великой Изиде - с тысячью протянутых рук, с тысячью цветущих сосцов, с чревом - как земля, принимающим все семена.

А-а, дорогой мой Бэйли! Он - по обыкновению, конечно окружен.. Можно вас на минуту?

Это был Краггс. Он воздвигся на последней ступеньке лестницы, украшенной мраморным соседством миссис Лори,- и ждал.

Бэйли повернулся, как стрелка компаса, сдернул шляпу, путаясь в собственных ногах, подбежал, стиснул руку мистеру Краггсу и сиял в него глазами - было почти слышно: "Милый Краггс, единственный в мире Краггс, и вас - и вас тоже, обожаемый Краггс..."

Втроем они отошли в сторону, и только миссис Фиц-Джеральд оказалась неприметно сзади, одобрительно подкачивала головой каждому слову Краггса и одним глазом метала минусы-копья в спину Бэйли.

Послушайте, дорогой мой Бэйли. Мне жена говорила, что вы постоянно портите ей пейзаж из окна ее спальни. Что вы скажете по этому поводу? А?

В голове у Бэйли шумело солнцевое вино, слова слышались плохо. Но когда услышались - Бэйли потух, лоб сморщился, сразу стало видно: масса лишней кожи на лице, все - как обвислый, купленный в магазине готового платья костюм.

Миссис Лори? Не... не может быть...- Губы у Бэйли растерянно шлепали.- Миссис Лори, вы не говорили. Да нет, что я, конечно: вы - нет. Конечно...

Самому стало смешно, что поверил хоть на секунду. Махнул рукой - заулыбался блаженно.

Миссис Лори сдвинула брови. Она медлила. Уже шевельнулись на животе клешни Краггса, и радостно привстала на цыпочках миссис Фиц-Джеральд. Но в самый какой-то последний момент - миссис Лори громко рассмеялась:

Представьте себе, мистер Бэйли: я говорила. И вы прекрасно знаете: я была наконец вынуждена сказать это. Да, вы знаете.

Бэйли заморгал. Опять: обвислый костюм из магазина готового платья. Вдруг обеими руками он нахлобучил шляпу и, не попрощавшись, не слушая больше Краггса, побежал, заплетаясь, по асфальту.

Сыпались вслед ему минусы миссис Фиц-Джеральд, он бежал - и на полушаге, ни с того ни с сего, остановился как вкопанный. Бог знает, что пришло ему в голову и что вспомнилось - но он улыбался настежь, блаженно, радостно махал Краггсам шляпой.

Краггс пожал плечами:

Просто - ненормальный...

И двинулся к дому - с одного пьедестала на другой, с другого на третий, по бесконечному ряду пьедесталов.

Лондон сбесился от солнца. Лондон мчался. Прорвал плотину поток цилиндров, белых с громадными полями шляп, нетерпеливо раскрытых губ.

Неистовым от весны стадом неслись слоно-автобусы и, пригнув головы, по-собачьи вынюхивали друг дружку. Голосами малиновыми, зелеными и оранжевыми орали плакаты: "Роллс-ройс", "Вальс - мы вдвоем", "Автоматическое солнце". И везде между мелькающих ног, букв и колес - молниеносные мальчишки в белых воротничках, с экстренным выпуском.

Цилиндры, слоно-автобусы, роллс-ройс, автоматическое солнце - выпирали из берегов и, конечно, смыли бы и дома, и статуи полицейских на перекрестках, если бы не было стока вниз, в метрополитен и в подземные дороги: "трубы".

Лифты глотали одну порцию за другой, опускали в жаркое недро, и тут сбесившаяся кровь Лондона пульсировала и мчалась еще бешеней по бетонным гулким трубам.

Взбесившийся Лондон лился за город, в парки, на траву. Неслись, ехали, шли, в бесчисленных плетеных колясочках везли недавно произведенных младенцев. Миссис Лори сквозь прозрачнейшие стекла окна наблюдала шествие бесчисленных колясочек по асфальту.

В окошко Краггсов встревоженной дробью стучала миссис Фиц-Джеральд:

Миссис Лори! Послушайте, миссис Лори! Не у вас ли моя Анни? Нет? Ну, так и есть: опять помчалась за город с этим... Нет, вы счастливая, миссис Лори: у вас нет детей...

На мраморном челе миссис Лори было две легчайших темных прожилки-морщины, что, может быть, только свидетельствовало о подлинности мрамора. А может быть, это были единственные трещины в непорочнейшем мраморе.

А где мистер Краггс? - обеспокоенно поглядывала вверх одним глазом Фиц-Джеральд.

Мистер Краггс? Он сказал, что ему надо куда-то там по делам этого его общества - Борьбы с Пороком.

Нет, вы такая счастливая, такая счастливая...

Миссис Лори прошлась по столовой. Ножки одного из металлических стульев стояли вне предназначенных гнезд на ковре. Миссис Лори подвинула стул. Взошла наверх, в спальню, подняла штору, окошко открыто, спальня освежалась. Впрочем, миссис Лори была уверена, что окошко открыто, но почему-то надо было поднять штору, взглянуть.

Миссис Лори снова уселась в столовой и наблюдала шествие бесчисленных колясочек. А мистер Краггс - на лацкане белый крестик Апостола Общества Борьбы с Пороком,- мистер Краггс где-то медленно мчался в гулких трубах. Чугунные веки опущены в экстренный выпуск: в три часа цеппелины замечены над Северным морем. Это было совершенно кстати.

"Превосходно, превосходно".- Мистер Краггс предвкушал успех: атмосфера была подходящая.

И мистер Краггс решил использовать атмосферу - в Хэмпстед-парке.

Хэмпстед-парк до краев был налит шампанским: туман легкий, насквозь проволоченный острыми искрами. По двое тесно на скамеечках, плечом к плечу, все ближе. Истлевало скучное платье, и из тела в тело струилось солнцевое шампанское. И вот двое на зеленом шелке травы, прикрытые малиновым зонтиком: видны только ноги и кусочек кружева. В великолепной вселенной под малиновым зонтиком - закрывши глаза пили сумасшедшее шампанское.

Экстренный выпуск! В три часа зэппы над Северным морем!

Но под зонтиком - в малиновой вселенной - бессмертны: что за дело, что в другой, отдаленной вселенной будут убивать?

И мимо неслась карусель молниеносных мальчишек: собиратели окурков, продавцы экстренных выпусков, счастья, целующихся свинок, патентованных пилюль для мужчин. И трескучий петрушка, и пыхающие дымом машины на колесах с сосисками и каштанами, и стада цилиндров - гуськом, как неистовые от весны слоно-автобусы...

Пронзительный свист - нестерпимо, кнутом. И еще раз: кнутом. Высунулись головы из-под малинового зонтика, цилиндров, белых громадных шляп: на столе - чугунный монументик, стоял и свистел серьезно.

Леди и джентльмены! - Мистер Краггс перестал свистеть.- Леди и джентльмены, экстренный выпуск: зэппы над Северным морем. Леди и джентльмены, проверьте себя: готовы ли вы умереть? Смерть сегодня. Это вы умрете... нет, нет, не ваша соседка, а именно вы, прекрасная леди под малиновым зонтиком. Вы улыбаетесь, ваши зубы сверкают, но знаете ли вы, как улыбается череп? Остановитесь - только на секунду - проверьте себя, все ли вы сделали, что вам надо сделать до смерти? Вы - под малиновым зонтиком!

Засмеялись. Засмеялась прекрасная леди, закрылась малиновым небом-зонтиком и явно для всех прижала колени к своему Адаму: они были одни в малиновой вселенной, и они были бессмертны, и парк до краев был полон острыми искрами.

Мистер Краггс кружил вокруг малиновой вселенной, из-под зонтика видны были черные дамские туфли и коричневые мужские. Коричневые мужские туфли и шелковые, синие, в коричневых горошках носки - были явно очень высокого, дорогого сорта. Это заслуживало внимания.

Мистер Краггс гулял, неся впереди, на животе, громадные крабовые клешни и опустив веки. Опустив чугунные веки, мистер Краггс обедал, а за соседним столиком обедала прекрасная леди под малиновым зонтиком. Она была вся налита сладким янтарным соком солнца: мучительно надо было, чтоб ее отпили хоть немного. Яблоко - в безветренный, душный вечер: уже налилось, прозрачнеет, задыхается - ах, скорее бы отломиться от ветки - и наземь.

Она встала, леди Яблоко под малиновым зонтиком, и встал ее Адам - все равно, кто он: он только земля. Медленные, отягченные - поднялись на лиловеющий в сумерках холм, перевалили, медленно тонули в землю по ту сторону холма. Головы - один только малиновый зонтик,- и нету.

Мистер Краггс выждал минуту. Все так же что-то пряча под опущенными чугунными веками, взобрался на холм, огляделся - и с неожиданной для монументика крысиной прыткостью юркнул вниз.

Там, внизу, все быстро лохматело, все обрастало фиолетовой ночной шерстью: деревья, люди. Под душными шубами кустов нежные, обросшие звери часто дышали и шептались. Ошерстевший, неслышный, мистер Краггс шнырял по парку громадной, приснившейся крысой, сверкали лезвия - к ночи раскрывшиеся лезвия глаз на шерстяной морде, мистер Краггс запыхался. Малинового зонтика нигде не было.

"Лодка..." - Клешни мистера Краггса сжались и ухватились за последнее: раз или два ему случалось найти в лодке.

Тихий, смоляной пруд. Пара лебедей посредине пронзительно белеет наготой. И вдали, под уютно нависшей ивою - лодка.

Мистер Краггс быстрее зашлепал по траве лапами. Лебеди все ближе, белее. На цыпочках, осторожно перегнулся через ствол ивы.

Лодка - внизу. Кругло темнел, прикрывая лица, мягкий лохматый зонтик, недавно еще малиновый - в одном конце лодки, а в другом - лебедино белели в темноте ноги.

Мистер Краггс вытер лицо платком, разжал клешни. Счастливо отдыхая, пролежал минуту - и неслышный, шерстяной, на животе пополз вниз по скользкой глине.

Добрый вечер, господа! - возле лодки встал монументик. Веки целомудренно опущены. Улыбались выпершие вперед нос, нижняя челюсть и губы.

Мелькнуло, пропало лебедино-белое. Вскрик. Зонтик выпрыгнул в воду и поплыл. Лохматый зверь выскочил из лодки на Краггса:

Ч-черт! Какое - какое вы имеете... Да я вас просто - я вас...

Мистер Краггс улыбался, опустив веки. Страшные крабовые клешни разжались, заклещили руки Адама прекрасной леди Яблоко - и Адам, пыхтя, забился в капкане. Мистер Краггс улыбался.

Вы - пойдете - со мною - на ближайшую - полицейскую станцию. Вы и ваша дама,- я очень сожалею. Вы объявите там имена - свое и вашей дамы. И мы встретимся потом на суде: мне очень жаль говорить об этом. О, вы скажите леди, чтобы она перестала плакать: за нарушение нравственности в общественном месте - наказание вовсе не такое большое.

Послушайте... ч-черт! Вы отпустите мои руки? Я вам говорю...

Но мистер Краггс держал крепко. Леди Яблоко стояла теперь в песке на коленях, прикрывала лицо коленями и, всхлипывая, несвязно умоляла. Мистер Краггс улыбался.

Мне, право, очень жаль вас, моя дорогая леди. Вы так еще молоды - и фигурировать на суде...

О, все что хотите - только не это! Ну хотите - хотите...- Руки леди лебедино белели в лохматой темноте.

Ну, хорошо: только - ради вас, очаровательная леди. Обещайте, что вы больше ни-ког-да...

О, вы такой.. милосердный... как Бог. Обещаю вам - о, обещаю!

Одной клешней все еще держа обмякшего, убитого Адама, другою - Краггс вытащил свисток и вложил в рот:

Вот видите: один шаг - и я свистну...- Он отпустил пленника. Оглядел его с шелковых носков до головы, прикинул на глаз - и коротко бросил:

Пятьдесят гиней.

Пятьдесят... гиней? - сделал тот шаг на Краггса. Свисток Краггса заверещал - еще пока чуть слышно, но сейчас... Пленник остановился.

Ну? У вас чековая книжка с собой? Я вам посвечу,- любезно предложил мистер Краггс, вытащил карманный электрический фонарик.

Пленник, скрипя зубами, писал чек в Лондон-Сити-энд-Мидланд-Бэнк. Леди остолбенелыми глазами плыла со своим зонтиком: зонтик медленно и навеки исчезал в лохматой темноте. Мистер Краггс, держа свисток в зубах, улыбался: два месяца были обеспечены. Пятьдесят гиней! Так везло мистеру Краггсу не часто.

Темно. Дверь в соседнюю комнату прикрыта неплотно. Сквозь дверную щель - по потолку полоса света: ходят с лампой, что-то случилось. Полоса движется все быстрей, и темные стены - все дальше, в бесконечность, и эта комната - Лондон, и тысячи дверей, мечутся лампы, мечутся полосы по потолку. И может быть - все бред...

Что-то случилось. Черное небо над Лондоном - треснуло на кусочки: белые треугольники, квадраты, линии - безмолвный, геометрический бред прожекторов. Куда-то пронеслись стремглав ослепшие слоно-автобусы с потушенными огнями. По асфальту топот запоздалых пар - отчетливо - лихорадочный пульс - замер. Всюду захлопывались двери, гасли огни. И вот - выметенный мгновенной чумой, опустелый, гулкий, геометрический город: безмолвные купола, пирамиды, окружности, дуги, башни, зубцы.

Секунду тишина вспухала, истончалась, как мыльный пузырь, и - лопнула. Загудели, затопали издали бомбами чугунные ступни. Все выше, до неба, бредовое, обрубленное существо - ноги и брюхо - тупо, слепо вытопывало бомбами по кубическим муравьиным кочкам и муравьям внизу. Цеппелины...

Лифты не успевали глотать: муравьи сыпались вниз по запасным лестницам. Висли на подножках, с грохотом неслись в трубах - все равно куда, вылезали - все равно где. И толпились в бредовом подземном мире с нависшим бетонным небом, перепутанными пещерами, лестницами, солнцами, киосками, автоматами.

Цеппелины над Лондоном! Экстра-экстренный выпуск! - шныряли механические, заводные мальчишки.

Мистер Краггс несся в вагоне стоя, держась за ремень, и не подымал глаз от экстренного выпуска. Цилиндры и шляпы все прибывали, сдвинули его с пьедестала - вперед - к чьим-то коленям - колени дрожали. Мистер Краггс взглянул: леди Яблоко.

Ах, вот как? И вы здесь? Очень приятно, очень... Прошу извинения: так тесно...- Мистер Краггс снял цилиндр с улыбкой.

Леди Яблоко была одна. Леди Яблоко ответила мистеру Краггсу улыбкой, тупо-покорной.

В левом внутреннем кармане мистера Краггса лежал чек на пятьдесят гиней и грел сердце мистера Краггса. Мистер Краггс любезно шутил.

Мы, как древние христиане, вынуждены спасаться в катакомбах. Не правда ли, мисс, очень забавно?

Мисс должна была смеяться - и не могла. Изо всех сил - и наконец засмеялась, вышло что-то нелепое, неприлично-громкое, на весь вагон. Со всех сторон оборачивались. Мистер Краггс, приподняв цилиндр, торопливо продвигался вперед...

Сверху, сквозь колодцы лифтов и лестниц, был слышен глухой чугунный гул. Цилиндры и огромные, наискось надетые, шляпы - остались на платформе, влипли в ослепительно белые стены, слились с малиновыми и зелеными плакатами, с неподвижно мчащимися лицами на автомобиле "роллс-ройс", с "Автоматическим солнцем". В белых кафельных катакомбах спасалась толпа странных плакатных христиан.

Леди Яблоко потерянно огляделась, зацепилась глазами за единственную знакомую фигуру - со сложенными на животе клешнями и вышлепывающими лапами - и механически, во сне, вошла в лифт вместе с Краггсом. Лифт понес их наверх, на улицу.

Там, в черном небе, мелькали белые треугольники линии, неслись с топотом и гулом глухие черепахи-дома, деревья. Леди Яблоко догнала Краггса.

Послушайте... Простите. Не можете ли вы меня, ради Бога, куда-нибудь. Мне надо было в Лэйстер-Сквере, я ничего не понимаю.

Чугунный монументик остановился устойчиво на секунду, века. Из-под опущенных век в темноте - лезвия глаз:

Право, я очень сожалею. Но я тороплюсь домой. И кроме того - Мистер Краггс неслышно смеялся, это было просто смешно - только подумать, он - и и какая-то.

Перпендикулярно над головой, в истончающейся тишине, стрекотал громадный шершень. Мистер Краггс торопился. Лори была одна. Он быстро вышлепывал лапами по асфальту. Показалось, чек перестал шевелиться в кармане, мистер Краггс приостановился пощупать - и услышал дробные, дрожащие шажки сзади издали к нему бежала тень, как потерянная, бесхозная собачка, робко, униженно.

Стало ясно: эта... эта женщина пойдет за ним до самых дверей, будет стоять всю ночь или сидеть на ступеньках, и вообще - что-то нелепое, как во сне.

Мистер Краггс вытер платком лоб, через плечо покосившись назад,- юркнул в первый темный переулочек попасть в дом со двора.

Ощупью, по выщербленным в верее кирпичам, мистер Краггс разыскал свою калитку и стукнул. В темном окне спальни неясно пробелело лицо - это было явно лицо миссис Лори. Миссис Лори размахнулась и что-то бросила из окна. Что бы это все значило?

Мистер Краггс долго стучал, стучал все громче - на всю Аббатскую улицу - но калитка не открывалась. Мистер Краггс обсуждал положение и старался вытащить из головы хоть что-нибудь удобопонятное, как вдруг топнули совсем рядом, тут, чугунные ступни, задребезжали верешки стекол, свалился цилиндр мистера Краггса, и, ловя цилиндр, монументик упал на асфальт.

По воскресеньям, когда мистера Краггса не было дома, миссис Лори принимала у себя мать и сестру.

В сумерках - они приходили из Уайт-Чэпеля, стучали тихонько в заднюю калитку и через кухню шли в столовую. В металлической столовой они садились на краешек стула, в шляпах пили чай, съедали по одному кусочку кекса.

Ну, пожалуйста, милые, берите: у меня в буфете - другой такой же, целый...- Миссис Лори торжествующе открывала буфет.

Нет, спасибо. Право же...- Гостьи глотали слюну и, сидя на краешке, одним ухом вслушивались за окошко, чтобы не прозевать знакомого вышлепыванья лап и вовремя исчезнуть в кухню. Но слышался только шорох по асфальту бесчисленных плетеных колясочек.

Счастливая вы, Лори...- вздыхали гостьи, любуясь.- Помнишь, как ты, бывало, с нами на рынке.. А теперь...

Мрамор миссис Лори розовел: это так нужно - извне получить подтверждение, что ты - счастливая...

Втроем шли в спальню. Миссис Лори зажигала свет, сияли хрустальные подвески, блестели глаза. На кровати, на стульях - невообразимо-кружевное, и белое, и паутинное.

Ну, Лори, пожалуйста. В белом вы, должно быть, прямо - королева.

Миссис Лори раздевалась за ширмой. Вышла - в черных чулках, и в туфлях, и в тончайшем белом теплый мрамор миссис Лори чуть-чуть розовел сквозь белое, переливались, розовея, хрустальные подвески, и быстро колыхалась розовая занавесь на губах миссис Лори: вот-вот раздунется ветром.

Счастливая вы, Лори,- вздыхали гостьи, любуясь.

Внизу кто-то стучал в дверь. У всех трех - одно Краггс.

Господи, уж темно, давно пора домой,- вскочили гостьи.

Миссис Лори наспех накинула утренний белый халат, проводила мать и сестру через черный ход и открыла дверь.

Но это был не Краггс: в дверях стоял со свертком беловоротничковый мальчишка, и будто наивно так - шмурыгал носом, но один мышиный глаз хитро прищурен.

Вам, мадам,- подал он сверток.

В свертке, как и прошлое воскресенье, был букет чайных роз, с оттопыренными, отогнутыми по краям лепестками.

Миссис Лори вспыхнула.

Отдайте назад - сердито ткнула она букет мальчишке.

Мальчишка прищурил глаз еще больше:

Ну-у, куда же: магазин не примет, деньги уплочены.

Миссис Лори побежала с букетом в спальню. Розы были очень спелые, лепестки сыпались по лестнице, миссис Лори растерянно оглядывалась. Сунула букет под кружевной ворох на стуле и, собирая по пути лепестки со ступеней, пошла вниз. Протянула три пенса мальчишке, стараясь глядеть вверх - мимо понимающе-прищуренного мышиного глаза.

Там, вверху, было черное мозаичное небо - из белых ползающих треугольников и квадратов.

Ну, да, конечно: зэппы летят,- весело ответил мальчишка поднятым бровям миссис Лори.- То и гляди начнут. Спасибо, мадам...- и нырнул в темноту.

Миссис Лори спустила жалюзи в столовой и - вся в металлическом сиянье - торопилась уложить знаменитые ложки, каждую в соответствующий футлярчик: надо было скорей, пока еще не начали. На шестой ложечке, с тремя замками - герб города Ньюкастля - ухнуло глухо. Ложечка с тремя замками осталась лежать на столе, рядом с пустым футляром.

Тупые чугунные ступни с грохотом вытопывали - по домам, по людям - все ближе. Еще шаг - и мир миссис Лори рухнет: Краггс, ложечки, невообразимо-кружевное...

Жить - еще пять минут. И надо - самое главное.

"Букет.. Самое главное - выкинуть букет..." - очень торопилась сказать себе миссис Лори.

В спальне - выхватила букет из-под кружевной груды.

"Ну да, во двор. К нему же во двор, чтобы он..."

Она высунулась в окно, размахнулась. Пронеслось совсем близко бредовое геометрическое небо - и черная, вырезанная из качающегося картона фигура на соседнем дворе. Миссис Лори со злостью бросила прямо в лицо ему букет и услышала - может быть в бреду - такой смешной, детский, хлюпающий плач.

Топнуло тут, рядом; задребезжали верешки стекол, валилось; рушился мир миссис Лори, ложечки, кружевное.

Бэйли! Бэйли! - Разрушенная миссис Лори стремглав летела по лестнице вниз во двор.

Мелькнуло бредовое небо. Мелькнула под забором черная, нелепо-тонкая фигура. И нежные, как у жеребенка, губы раздвинули занавесь на губах миссис Лори. Жить еще минуту.

На асфальте, усеянном угольной пылью, жили минуту, век, в бессмертной малиновой вселенной. В калитку стучали, стучали. Но в далекой малиновой вселенной не было слышно.

Электрические лампы потухли. Запинаясь лапами в лохматой темноте и раздавливая верешки стекол, мистер Краггс долго бродил по комнатам и звал:

Лори! Да где же вы, Лори?

Чугунные ступни, ухая, уходили к югу, затихали Мистер Краггс нашел наконец свечку, побежал наверх, в спальню.

И почти следом за ним на пороге явилась миссис Лори.

Господи! Где вы были? - повернулся на пьедестале мистер Краггс - Цилиндр, понимаете, сбило цилиндр...- Мистер Краггс поднял свечу и раскрыл рот белый утренний халат миссис Лори - расстегнут, и тончайшее белое под ним - изорвано и все в угольной пыли. На ресницах - слезы, а губы.

Занавеси не было.

Что с вами? Вы... вы не ранены, Лори?

Да... То есть нет. О нет! - засмеялась миссис Лори.- Я только.. Выйдите на минутку, я сейчас переоденусь и спущусь в столовую. Кажется, уже все кончилось.

Миссис Лори переоделась, тщательно собрала лепестки с полу, уложила их в конвертик, конвертик - в шкатулку. Чугунные ступни затихли где-то на юге. Все кончилось.

Евгений Замятин - Ловец человеков , читать текст

См. также Замятин Евгений - Проза (рассказы, поэмы, романы...) :

Мамай
По вечерам и по ночам - домов в Петербурге больше нет: есть шестиэтажн...

Мученики науки
Начиная с Галилея, все они перечислены в известной книге Г. Тиссандье...

Основное описание

Появление на свет Ловца Человеков - тайна покрытая мраком. Встреча с данным индивидуумом крайне опасна и неприятна. Любит ловить человеков на их мелкие или очень не мелкие грешки. Не брезгует и случайно попавшимися на пути героями. При нападении использует всю силу чёрной магии и, при определённом стечении обстоятельств, может оживлять всё вокруг себя. В гневе грозен, в быту страшен, а в еде неприхотлив.

Свиреп и зело опасен, тем не менее, вполне поддаётся убиению, если знать все мантры. Но дело это тяжкое и длительное, посему грозный Ловец Человеков успешно раздаёт билеты на тот свет тем героям, чей уровень мал и не внушает ему уважения.

Девиз

Выловим человеков и построим свой мир - с преферансом и куртизанками!

Боевые тактики

Если вы человек, то ни в коем случае не пытайтесь поймать Ловца Человеков - оно, конечно, заманчиво, но, во-первых, что вы потом с ним будете делать, а во-вторых, шансы на успех всё равно минимальны. К тому же есть поверье, что всякий человек, его поймавший, сам становится Ловцом. Если же вы другой расы, то вполне можете попробовать, в конце концов, одной смертью больше, одной меньше…

При стандартном ведении боя не поддавайтесь на угрозы и заманчивые предложения лёгкой смерти, помните: всё сказанное Ловцом - ложь, основанная, как правило, на знании ваших слабостей. Просто бейте, следите за уровнем здоровья и не экономьте молитвы, призывая своего бога. Зачастую именно его смертоносные молнии (равно как и всеразрушающее добро) решают итог схватки. В критической ситуации попробуйте сосредоточиться и применить лучшее из своих умений. Если бой проходит по правильному сценарию, то Ловец Человеков легко добивается мешком с трофеями (чем больше трофеев, тем легче добить). На него очень эффективно натравливать рой ос.

Если вы уже достаточно побегали по Годвиллю и успели прокачать свой уровень выше среднего, бой будет проходить несколько сложнее. По крайней мере, нам так кажется.

ИНФОРМАЦИЯ О КНИГЕ

Ловец человеков - Попова Надежда Александровна

Ловец человеков

Владелец: фонд библиотеки

Формат книги: FB2

Размер файла: 318.94 кб

Внесён в базу библиотеки: 15.09.2013

Инквизитор Курт Гессе, выпускник академии Конгрегации, отправлен в провинцию на своё первое задание. То, что начинается со странных доносов, наводящих на мысль о вампире, постепенно превращается в расследование, в котором подозреваемые не так просты, как кажутся…
С первых страниц своего романа Надежда Попова даёт понять: то, что действие происходит в конце XIV века, вовсе не означает, что психология героев и градус интриги будут на уровне Средневековья. Фраза «перегибы на местах» не может у человека, хоть чуть-чуть знакомого с нашей историей, не вызвать в мыслях век двадцатый. А любые оставшиеся сомнения развеют рассуждения героя в духе «…сочтёт Курта человеком, от которого вдруг стала зависима его самооценка».
Стоит особо отметить стиль романа. Отстранённый, несколько «канцелярский», он создаёт необычную атмосферу и в сочетании с современными словечками выдаёт авторское стремление вывести текст за грань «жанрового» фэнтези и это приводит «Ловца человеков» в лоно старого доброго советского детектива. Ведь Курт - типичный молодой следователь из романов о милиции, который приехал после выпуска на село и там столкнулся с местными жителями, чью психологию не понимает, и вообще в глаза бы он этих людей не видел. Но служба важнее, и Курт начинает рыть носом землю в поисках злодеев, натыкаясь по неопытности на многочисленные грабли - от традиционных ложных доносов до активного страха аборигенов перед «человеком власти»… Собственно, вся сюжетная линия замечательно укладывается в рамки советского «деревенского детектива». Другое дело, что не каждый нынешний читатель вообще сталкивался с этим литературным направлением, ведь последние лет двадцать подобные книги почти никто не писал. И то, что Попова выбрала такое сочетание жанров, явно показывает, что автор никак не из числа МТА - слишком чётко выдержаны каноны.
Для любителей развешивать ярлыки можно твёрдо заявить, что «Ловец человеков» - постмодернистский фэнтези-детектив в антураже альтернативно-исторического псевдо-средневековья. И на последнем стоит остановиться отдельно. АИ в книге - не самоцель, а лишь декорация. Понятно, что мир почти наш - те же страны, христианство, привычные бароны, графы и так далее. С другой стороны, никакой Конгрегации в реальной истории не бывало, поэтому отличие не только в том, что в мире есть магия и нечисть, но и в наличии средневековой организации, которая работает в стиле современных силовиков. Вдобавок деятели Конгрегации, то и дело упоминающие о спасении души и прочих религиозных чаяниях, совершенно не выглядят искренне верующими людьми. Библия для них - скорее армейский устав или кодекс строителя коммунизма, нежели божественное откровение. И отношение к чудесам у инквизиторов соответствующее.
В зависимости от точки зрения роман можно прочитать и как увлекательный детектив, и как нелепую альтернативную историю. Характеры персонажей - посчитать прекрасно выписанными или полностью надуманными. Язык и стиль автора - назвать несоответствующим сути книги или, напротив, великолепно стилизованным под Средневековье. А уж если начать говорить о подоплёке происходящего и проводить аналогии с нашим миром, то, в зависимости от политических взглядов и моральных устоев конкретного читателя, роман и вовсе можно возвести на пьедестал или вместе с автором отдать в руки палача-инквизитора - за ересь.

Франческо-Марии Гвацци , «прозваний для поименования ведьмы (“классов”)» количество фактически бесконечное. Как некоторые примеры:

bacularia – от «езды на палке»;

fascinatrix – от «дурного глаза»;

herbaria – от «трав»;

maliarda – от «зла, порчи», которые она приносит;

Гвацци, к сожалению, склонен к излишней детализации там, где в этом нет нужды, перечисляя на последующих полутора страницах скорее выдержки из народного фольклора, чем действительно некие «классы» или «виды», или хотя бы их подобие. Заканчивается сей перечень не только традиционным

maleficius – «злодей, приносящий вред людям, животным, птице либо собственности» (определение Гвацци) и

incantator – заклинатель,

strix – ночная птица,

либо же попросту

femina saga – то есть, мудрая женщина.

Все это имело бы смысл, если б целью было составить некий обзор синонимов, существующих в общественном мнении. В разделе «Народные верования, суеверия и проч.» именно это и будет сделано детальнее.

Действительно же имеющее смысл и точность перечисление, так сказать, классов наличествует в «Cautio criminalis » , составленном весьма доходчиво и подробно Фридрихом фон Шпее. Данный труд, который конечно же должен быть изучен сам по себе в подлиннике, мы вкратце рассмотрим в данном разделе, со всеми комментариями и толкованиями»…

Ни комментариев и толкований, ни фон Шпее в подлиннике, ни чего бы то ни было еще из уже пройденного курса перечитать не было ни желания, ни, что главное, возможности. Закрыв книгу, Курт поднялся с постели, где возлежал в последние полтора часа самым непотребным образом, взгромоздив ноги прямо в сапогах на спинку кровати, и отнес учебник на полку в библиотечной комнате. Если что и раздражало его более, нежели невежество, так это то, как некоторые, прекратив чтение, шлепают книгу на стол (отчего со временем треплются корешки и протираются страницы там, где их касается сшивающая листы нить) или подоконник (где солнечный свет портит обложку, иссушая ее и ускоряя трещины в коже).

У полки он задержался, окидывая собрание книг тоскливым взглядом. Чтения было много – и именно книг, листок к листку, прошитых и переплетенных, и довольно дешевых книжек, собранных как попало, но с весьма любопытным содержанием, и брошюрок-памфлетов, но читать было уже давно нечего. Во-первых, как у любого выпускника нынешнего, 1389, года (а уж тем паче выпускника cum eximia laude ), все пройденное с первого по последний курс еще было свежо в памяти и как следует закреплено экзаменами, которые по жесткости требований мало отличались от допроса с пристрастием. Во-вторых, несмотря на это, за месяц, проведенный в этом небольшом (да прямо скажем – мизерном) городке, фактически каждая книга, книжка и книжечка местной храмовой библиотеки уже были перечитаны не раз. На свою беду, читал Курт быстро. Библиотека даже местного аббатства отличалась столь крайней бедностью, что куда пространнее и занимательнее были церковные записи о рождениях, смертях и женитьбах-крестинах местного населения. Каковые были прочитаны для порядка, дабы ознакомиться с положением дел не с чьих-то слов, уже в первую неделю.

Из, если так можно выразиться, рукописных трудов, еще не прочитанных и требующих обязательного прочтения, оставалась стопка листков на столе в занимаемой им комнате, но вот к ним-то прикасаться не хотелось никак. О том, что так и будет, Курта предупреждали перед распределением; это происходит каждый раз, когда провинциальный отдел начинает работу. Терпение у выпускника было ангельское (хотя, говоря это, наставники лукаво улыбались, так что данный комплимент вызывал крайнее сомнение), посему пережить этот период он, по их мнению, должен был без особых нервных потерь. Старшим, конечно, виднее, но единственное, чего сейчас хотелось Курту, это бросить всю стопку в очаг и вздохнуть с облегчением. Об этом никто никогда не узнал бы, а жить на белом свете стало бы намного проще. Правда, об этом он думал отстраненно, неосновательно, как о варианте, имеющем вероятность существования в принципе, не допуская как действительную возможность. Во-первых, это было бы нарушением долга, а стало быть – недопустимо. Во-вторых, из этого не слишком увлекательного чтения можно было составить образ жителей городка, не всегда верный при личном знакомстве. Это было возможным даже несмотря на то, что ни одной подписи, ни полностью, ни в сокращении, в наличии не было. Собственно, от полной скуки можно было развлечься тем, чтобы по стилю, словесным оборотам и почерку определить автора каждой анонимки, но полная и беспросветная скука еще все-таки не пришла. В-третьих, из всего этого мракобесия следовал один утешительный вывод: грамотность в городке прямо-таки повальная…

«Довожу до сведения майстера инквизитора»… Все opera anonyma начинались одинаково, исключая те, которые, напоминая выражения ябедничающих детей, сообщали: а такая-то – ведьма, у нее козел (кот, пес, муж) с черным волосом. Кляузу на местную держательницу постоялого двора явно накатал хозяин трактира подле лавки пекаря – тот после смерти жены, как уже успели рассказать Курту, впал в искушение доступности выпивки, всегда наличествующей в его распоряжении, отчего дела пошли из рук вон, а как следствие – дикая ненависть к преуспевающей конкурентке, всегда славившейся дотошностью, аккуратностью и уравновешенностью. Побеседовать с ним, что ли, чтоб чего не натворил…

«Отказано в расследовании». «Отказано в расследовании». Почерк у Курта и так был отличный, но, кажется, именно эти слова теперь будут шедевром каллиграфии – кроме них, за последние дни он не писал ничего. Хотя кое-где хотелось поставить резолюцию «Вздор!» или «Полный бред». Временами тянуло написать «Ересь», только не в академичном смысле, а в разговорно-народном…

Кажется, наставники не зря призывали помнить, что выдержка – высшая добродетель следователя, ибо поведение местных жителей подпадало под емкое определение «дорвались». Вообще, и до него здесь было кому пожаловаться. Аббатство пусть и небольшое, но все же есть, настоятель не имеет права на собственное расследование, но имеет возможность сообщить, как это принято говорить, «кому следует». Магистрат обладает теми же правами и возможностями. Тут даже палач наличествует. Вот только для того, чтобы «просигнализировать» кому-то из них, надо иметь информацию действительно ценную, правдивую или хотя бы похожую на правду. Репутация же Конгрегации (увы, нельзя сказать, что совсем уж незаслуженная – еще не так давно и впрямь были и перегибы на местах , и злоупотребления, и недобросовестное исполнение обязанностей) подразумевала, что за счет Курта местные попытаются начать сведение счетов. И это, кажется, надолго…

«Отказано в расследовании». Все.

– Слава Тебе, Господи!

И никакого поминания всуе. Курт уже начал думать, что приговорен к судьбе Сизифа, и каждый раз, когда он откладывает вправо прочитанный лист, в левой стопке сам собой зарождается еще один. Или два. Благодарность за то, что помятые бумажки и рваные куски зачищенного пергамента кончились, была искренней и полной.