Токарев ранние формы религии читать. Токарев с.а

Ранние формы религии.

// М.: Политиздат. 1990. 622 с. ISBN 5-250-01234-5 (Библиотека атеистической литературы).

[ В.П. Алексеев ]. - 5

Ранние формы религии и их развитие. - 13

Введение. Принципы морфологической классификации религий. - 14

Глава 1. Тотемизм. - 51

Глава 2. Ведовство (вредоносные обряды). - 84

Глава 3. Знахарство. - 104

Глава 4. Эротические обряды и культы. - 116

Глава 5. Погребальный культ. - 153

Глава 6. Раннеплеменной культ (инициации). - 206

Глава 7. Промысловый культ. - 227

Глава 8. Материнско-родовой культ святынь и покровителей. - 242

Глава 9. Патриархальный семейно-родовой культ предков. - 255

Глава 10. Шаманизм. - 266

Глава 11. Нагуализм. - 292

Глава 12. Культ тайных союзов. - 307

Глава 13. Культ вождей. - 320

Глава 14. Культ племенного бога. - 331

Глава 15. Аграрные культы. - 360

Проблема происхождения религии и ранние формы веровании. - 375

Проблема происхождения и ранних форм религии. - 376

Сущность и происхождение магии. - 404

Что такое мифология? - 507

К вопросу о значении женских изображений эпохи палеолита. - 552

Мифология и её место в культурной истории человечества. - 577

Жертвоприношения. - 589

О культе гор и его месте в истории религии. - 602

Предметный указатель. - 61...

С.А. Токарев - учёный и популяризатор науки.

Лежащая перед читателем книга - сборник трудов одного из выдающихся советских учёных - Сергея Александровича Токарева. Его капитальные работы в области истории, мировой культуры, этнографии и религиоведения, переведённые на многие языки, снискали ему заслуженную международную известность не только среди специалистов, но и среди широких кругов читателей.

Сергей Александрович Токарев родился 16 декабря 1899 г. в г. Туле в семье учителя. В 1925 г. он окончил МГУ, и с тех пор его жизнь была неразрывно связана с исторической наукой, с этнографией. Он работал преподавателем Коммунистического института трудящихся Китая им. Сунь Ят-Сена, а в 1928 г. стал научным сотрудником Центрального музея народоведения. В 1932 г. он возглавил в этом музее сектор Севера. Параллельно он работал в Государственной академии истории материальной культуры и в Центральном антирелигиозном музее. В 1935 г. С.А. Токареву была присвоена учёная степень кандидата исторических наук, а в 1940 г. он защитил докторскую диссертацию.

Началась Великая Отечественная война, и С.А. Токарев эвакуировался в Абакан, где заведовал кафедрой истории в педагогическом институте. В 1943 г. он вернулся в Москву и возглавил сектор этнографии народов Америки, Австралии и Океании во вновь организованном Московском отделении Института этнографии АН СССР, а с 1961 г. - сектор этнографии народов зарубежной Европы. В те же годы (1956-1973) он заведовал кафедрой этнографии МГУ, а позже, сложив с себя

эти обязанности, продолжал вести там лекционные курсы.

Широта и многосторонность научных интересов С.А. Токарева проявились уже с первых его шагов как исследователя. Он активно работает над освоением огромной литературы по этнографии Океании, критически переосмысливает эту литературу и вскоре становится непревзойдённым знатоком этнографии Австралии и Океании. В то же время Сергей Александрович углублённо занимается этнографией Сибири, преимущественно Южной, собирает конкретный этнографический материал и работает в архивах. На первый взгляд такая концентрация исследовательских усилий в двух разных, далеких одна от другой областях может быть воспринята как распыление научных интересов. Но именно она в большой мере обусловила энциклопедизм знаний С.А. Токарева, его умение работать с самыми различными данными.

Характерной чертой С.А. Токарева как исследователя было не только постоянное расширение сферы научной деятельности, но и дальнейшее углубление, шлифовка уже выдвинутых и ранее аргументированных положений. Система родства у аборигенов Австралии, реконструкция социального строя меланезийцев, общественная стратификация на островах Тонга, истолкование фольклорных преданий полинезийцев в качестве этногенетического источника - вот вехи его исследований в австраловедении и океанистике. Объём публикаций С.А. Токарева по вышеперечисленной тематике таков, что, собранные вместе, они составили бы солидный труд. В известной мере итогом всех этих конкретных разработок стал том «Народы Австралии и Океании» в серии «Народы мира», изданный в 1956 г. и часто называющийся «токаревским». Сергею Александровичу принадлежала большая часть текста в этом томе, который по праву занял почётное место в мировой этнографической литературе.

Не менее значительны достижения С.А. Токарева и в изучении этнографии и истории народов Сибири, их расселения и социального строя. Его исследования в этой области завершились публикацией в 30-40-х годах трех книг сводного характера: «Докапиталистические пережитки в Ойротии» (1936), «Очерк истории якутского народа» (1940) и «Общественный строй якутов XVII-XVIII вв.» (1945). Умелое сопоставление этнографиче-

ских наблюдений и письменных источников, филигранность источниковедческого анализа, непредвзятость подхода к анализируемым проблемам, осторожность и взвешенность выводов - наиболее характерные черты исследовательского метода С.А. Токарева, которые в полной мере нашли отражение в этих книгах.

К этому же циклу работ С.А. Токарева можно отнести и вышедшую в 1958 г. монументальную книгу «Этнография народов СССР. Исторические основы быта и культуры», в основе которой лежал цикл лекций, прочитанных им в МГУ. На протяжении многих десятилетий Сергей Александрович читал курс этнографии народов СССР на кафедре этнографии МГУ; в машинописном виде эти лекции широко использовались в качестве учебного пособия студентами и аспирантами в вузах и научных учреждениях страны. Часто обращались к ним и сложившиеся специалисты, столько было в них оригинальных сведений, результатов самостоятельной проработки и трактовки многих фундаментальных проблем этнографии СССР, содержательных историографических и критических экскурсов. Сам автор в предисловии к книге с присущей ему скромностью написал, что она издаётся «как учебное пособие в первую очередь для университетского преподавания» (с. 3). Но на самом деле она намного переросла рамки учебного пособия, отлившись в форму энциклопедического труда о народах СССР и исторической динамике их культуры.

Книга охватила все стороны традиционной культуры, включая и материальную. Описание последней тесно увязано с формами хозяйственной деятельности. Вообще С.А. Токареву было в высокой степени свойственно синтетическое видение предмета исследования во всех его сложных прямых и опосредованных связях, поэтому и вся описательная часть в этой книге - а она занимает немалое место - чрезвычайно интересна. Очень много внимания уделено изучению традиционных верований. Изложение ведется в соответствии с территориальным принципом, и анализу каждой большой территориальной совокупности народов предпослан обзор, содержащий полную и обобщённую историческую и историко-этнографическую информацию. Но кроме этого, описание каждого народа открывается очерком этногенеза, в котором авторская точка зрения осторожно, ненавязчиво, но в то же время вполне ясно и определённо формулируется

на основе объективного рассмотрения основных предшествующих гипотез. Естественно, что книга такого объёма, содержания и научного уровня уже третье десятилетие используется как неоценимый источник сведений по этнографии народов СССР.

На 70-е годы падает интенсивная разработка С.А. Токаревым проблем истории этнографической науки. Собственно говоря, работы по этой тематике типичны для всего творчества Токарева, начиная с первых лет его научной деятельности. Он постоянно информировал научную общественность о новейших достижениях этнографической и археологической науки за рубежом, выступая с критическими статьями о разнообразных теоретических концепциях, знакомил советских читателей с жизнью и творчеством наиболее ярких и авторитетных деятелей науки о народах и их культуре. Рецензии, очерки практической деятельности и идейных основ отдельных этнографических школ, портретные зарисовки не заслоняли от С.А. Токарева общих проблем истории науки, и он много внимания уделил разработке и обоснованию периодизации истории этнографической науки в России и СССР.

Всё сказанное об исследованиях Токарева в области истории и современного состояния этнографии имело ещё один аспект - многие книги зарубежных учёных были изданы по-русски под его редакцией и с его предисловиями. Предисловия эти - необычное явление в таком жанре. По обилию фактов, чёткости формулировок, спрессованности стиля это - небольшие монографии, охватывающие проблематику издаваемой книги и выпукло рисующие фигуру её автора. Так были изданы произведения Те Ранги Хироа, Элькина, Липса, Хейердала, Невермана, Чеслинга, Даниельсона, Уорсли, Бакли, Фрэзера и многих других. Среди них были этнографы-страноведы, путешественники, историки религии, теоретики этнографической науки. И для всех них редактор и автор предисловия находил выразительные слова, характеризующие научное значение их трудов, их место в идейной борьбе своего времени, личностные особенности и жизненную судьбу. Так постепенно, год за годом, создавалась на русском языке целая библиотека этнографических книг, принадлежащих перу зарубежных учёных.

И в этой сфере многолетней активной деятельности Сергея Александровича итогом стали крупномасштабные

самостоятельные монографии. Первая из них вышла в 1966 г. и была посвящена истории этнографической науки в России. Предложенная в более ранних статьях ученого периодизация нашла в этой книге полное обоснование. Но не менее интересны освещение отдельных периодов в истории русской этнографии и характеристики наиболее выдающихся её представителей. Такова эрудиция автора, так умело он выбирает отдельные факты и комбинирует их, цитирует письма, воспоминания современников, официальные документы, что создаётся впечатление: все характеризуемые люди хорошо знакомы автору не только по трудам, но и лично, они встают как живые со страниц его книги... А поскольку многие из них были не только этнографами, но и религиоведами, филологами, историками, публицистами, общественными деятелями, книга С.А. Токарева далеко выходит за рамки истории этнографии и приобретает общекультурное значение.

Истории этнографических исследований в европейских странах он посвятил две книги, вышедшие в 1978 г. Одна из них охватывает огромный отрезок времени - от начала эмпирического знания в Древнем Египте до середины XIX в. Это неторопливый и обстоятельный рассказ о том, как народы впервые заинтересовались обликом, языком и культурой друг друга, какую богатую этнографическую информацию мы получаем из сочинений античных хронографов и историков, как медленно, но неотвратимо накапливалась этнографическая информация в эпоху средневековья и какое революционизирующее влияние на её прирост оказала эпоха Великих географических открытий, как, наконец, оформились контуры науки в современном её понимании в XVIII-XIX вв. Наряду с историко-этнографической литературой автор широко использовал тексты источников, и это доносит до нас неповторимый образ прошлого, выстраивает непрерывный ряд от свободных и вольных описаний Геродота до стройной этнографической прозы, позволяет увидеть в воззрениях древних прообразы многих близких к современности идей.

Вторая книга, если можно так выразиться, более «этнографична». Это - история уже оформившейся этнографической науки, её методологических установок и методических достижений. Демонстрируя широчайшую эрудицию, переходит С.А. Токарев от характеристики одного направления этнографической мысли к другому, легко

и свободно ориентируется в различиях взглядов ученых разных школ, как бы малы эти различия ни были, тактично и спокойно излагает свои критические соображения. Эта книга - превосходный образец объективного изложения развития огромной и важной области гуманитарного знания, свободного от предвзятых суждений и пристрастных личных оценок.

В последние два десятилетия своей жизни Сергей Александрович занимался типологией культуры, что нашло отражение в ряде статей и особенно в подготовленном под его редакцией четырёхтомном коллективном труде «Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы» (1973-1983). Нельзя в этой связи не упомянуть и о том, что возглавлявшийся С.А. Токаревым до его кончины 19 апреля 1985 г. сектор зарубежной Европы Института этнографии АН СССР - первое структурное объединение этнографов-европеистов не только в СССР, но и в Европе - охватывал в своей работе всю тематику европейской этнографии и во многом предвосхитил те формы европейских этнографических исследований, которые развиваются ныне.

Но пожалуй, наибольшую известность у разных категорий читателей принесли С.А. Токареву его труды по истории религии. Почти одновременно с «Этнографией народов СССР» в 1957 г. выходит первая его книга о религии. Речь идёт о «религиозных верованиях восточнославянских народов XIX- начала XX в.». Сергей Александрович заинтересовался религиоведческой тематикой с первых шагов своей научной деятельности, постоянно рецензировал зарубежную религиоведческую литературу, написал семь очерков с характеристикой роли традиционных верований народов Сибири для книги «Религия народов СССР», вышедшей в 1931 г. Уже в первой его монографии по истории религии пережитки языческих верований и культур русских, белорусов и украинцев охарактеризованы с исключительной подробностью не только на основе этнографических наблюдений в узком смысле слова, но и с использованием сведений из письменных источников и на фоне всех достижений славяноведения в изучении религии славянских и соседних с ними народов Европы. Продемонстрировал в ней автор и широкое понимание проблем этнографии восточнославянских народов в целом.

Книга о восточнославянских верованиях открывает список обобщающих работ С.А. Токарева по истории религий и их места в обществах различной географической приуроченности и разных этапов исторического развития. В 1964 г. вышли в свет книги «Ранние формы религии и их развитие» и «Религии в истории народов мира» . Последняя выдержала три издания и переведена почти на все основные европейские языки. Оба эти труда - историко-культурные исследования чрезвычайно широкого содержания, включающего рассмотрение условий появления и структуры ранних религиозных верований, исторических обстоятельств возникновения мировых религий, их пантеона, идеологической роли религии в разных общественно-исторических формациях, многих вопросов социологии религии. С.А. Токарев показал себя в этих книгах и востоковедом, и историком общественного сознания, и представителем сравнительного культуроведения, во многом предопределив основные направления исследования истории религии в последующие десятилетия.

Помимо этих обобщающих книг перу С.А. Токарева принадлежит большое количество статей, посвящённых самым разнообразным проблемам истории религии, начиная с определения мифологии и её места в культурной истории человечества, через классификацию магических обрядов, исследование сущности тотемизма, выяснение ритуального значения женских изображений эпохи верхнего палеолита и кончая анализом отдельных сторон религиозных верований тех или иных народов в увязке с общими проблемами динамики и функционирования их культуры.

Основные из этих статей собраны в предлагаемом вниманию читателей сборнике. Они дают достаточно полное представление не только о взглядах автора на проблемы происхождения и развития различных форм верований и его фундаментальном вкладе в науку о религии, но и о наиболее характерных особенностях его исследовательской манеры - стремлении к максимально полному учёту фактических данных, осторожности в их осмыслении и трактовке, избегании далеко идущих и не полностью обоснованных фактами выводов, наконец, о лаконичном, простом и в то же время изящном авторском стиле.

Публикуемые в настоящем издании статьи С.А. Токарева по различным вопросам истории религии являются логическим дополнением к его фундаментальным религиоведческим книгам.

В.П. Алексеев, академик, директор Института-археологии АН СССР

Имя историка и этнографа С. А. Токарева известно читателю по книге «Религия в истории народов мира», которая пользуется огромной популярностью. Предлагаемое издание знакомит читателя с работами С. А. Токарева, посвященными происхождению религии и ее ранним формам. С некоторыми из них любители истории познакомятся впервые.
Книга рассчитана на всех, кто интересуется историей культуры и религии.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ФОРМ РЕЛИГИЙ.
Последний вопрос, которого надо коснуться в этой вводной главе, - вопрос об исторической связи или преемственности между разными формами религии.

Едва ли могут привести к успеху попытки расположить формы религии в строго последовательный ряд, где каждая форма как бы вырастает из предыдущей, где одно верование рассматривается как логическое развитие другого. Такие схемы как бы имманентного развития религии строились неоднократно, начиная от схем Вольнея и Гегеля и до конструкции Лёббока, а позже их сменили схемы многолинейного или как бы веерообразного развития религии (Тэйлор, Вундт и др.), где из одного зародышевого верования, например из веры в душу человека, вырастают наподобие веера по разным направлениям все более и более сложные формы религиозных представлений. Преодолев упрощенную однолинейность, эти схемы все же не преодолели основного порока - идеи спонтанной эволюции религии, где каждая стадия рассматривается как логически вырастающая из более ранней и все вместе в конечном счете выводятся из первичного элементарного верования - из той же веры в душу человека.

Подобные эволюционные схемы, будь то однолинейные или многолинейные, очень напоминают действия фокусника, который на глазах у публики извлекает из своего рта бесконечную бумажную ленту, так что зрители только дивятся, где же это она у него там помещалась.

ОГЛАВЛЕНИЕ
РАННИЕ ФОРМЫ РЕЛИГИИ И ИХ РАЗВИТИЕ 13
Введение, ПРИНЦИПЫ МОРФОЛОГИЧЕСКОЙ КЛАССИФИКАЦИИ РЕЛИГИЙ 14
Глава 1. ТОТЕМИЗМ 51
Глава 2. ВЕДОВСТВО {вредоносные обряды) 84
Глава 3. ЗНАХАРСТВО 104
Глава 4. ЭРОТИЧЕСКИЕ ОБРЯДЫ И КУЛЬТЫ 116
Глава 5. ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КУЛЬТ 153
Глава 6. РАННЕПЛЕМЕННОЙ КУЛЬТ (инициации) 206
Глава 7. ПРОМЫСЛОВЫЙ КУЛЬТ 227
Глава 8. МАТЕРИНСКО-РОДОВОЙ КУЛЬТ СВЯТЫНЬ И ПОКРОВИТЕЛЕЙ 242
Глава 9. ПАТРИАРХАЛЬНЫЙ СЕМЕЙНО-РОДОВОЙ КУЛЬТ ПРЕДКОВ 255
Глава 10. ШАМАНИЗМ 266
Глава 11. НАГУАЛИЗМ 292
Глава 12. КУЛЬТ ТАЙНЫХ СОЮЗОВ 307
Глава 13. КУЛЬТ ВОЖДЕЙ 320
Глава 14. КУЛЬТ ПЛЕМЕННОГО БОГА 331
Глава 15. АГРАРНЫЕ КУЛЬТЫ 360
ПРОБЛЕМА ПРОИСХОЖДЕНИЯ РЕЛИГИИ И РАННИЕ ФОРМЫ ВЕРОВАНИЙ 375
ПРОБЛЕМА ПРОИСХОЖДЕНИЯ И РАННИХ ФОРМ РЕЛИГИИ 376
СУЩНОСТЬ И ПРОИСХОЖДЕНИЕ МАГИИ 404
ЧТО ТАКОЕ МИФОЛОГИЯ? 507
К ВОПРОСУ О ЗНАЧЕНИИ ЖЕНСКИХ ИЗОБРАЖЕНИЙ ЭПОХИ ПАЛЕОЛИТА 552
ПРОБЛЕМА ТОТЕМИЗМА В ОСВЕЩЕНИИ СОВЕТСКИХ УЧЕНЫХ 564
МИФОЛОГИЯ И ЕЕ МЕСТО В КУЛЬТУРНОЙ ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА 577
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ 589
О КУЛЬТЕ ГОР И ЕГО МЕСТЕ В ИСТОРИИ РЕЛИГИИ 602
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ 612.

Бесплатно скачать электронную книгу в удобном формате, смотреть и читать:
Скачать книгу Ранние формы религии, Токарев С.А., 1990 - fileskachat.com, быстрое и бесплатное скачивание.

Скачать pdf
Ниже можно купить эту книгу по лучшей цене со скидкой с доставкой по всей России.

Токарев С. А. Ранние формы религии. – М.: Издательство политической литературы, 1990. – С. 153-201.

Вопросы и задания к тексту:

Какие основные способы обращения с мертвецом различают исследователи? Какие способы обращения с телом умершего наиболее распространены в нашей стране?

В чём состоит различие между натуралистическим и анимистическим подходами к пониманию религии?

Какие группы представлений о загробном мире выделяет автор?

Чем объясняет Токарев страх перед мёртвыми? Согласны ли Вы с такой интерпретацией? Ответ обоснуйте.

Погребальные обряды

Термином «погребальный культ» принято обо­значать совокупность религиозных обрядов, относящихся к умершим, и связанные с этими обрядами верования. Широкая распростра­ненность погребального культа общеизвестна. Обряды и верования, связанные с покойниками, занимают более или менее видное место во всех религиях, от самых примитивных до наиболее сложных…

Формы погребения у разных народов настоль­ко разнообразны, что их нелегко привести в определен­ную систему. Археологический материал не может дать даже отдаленного представления об этом разнообразии. Хотя археологи обычно уделяют большое внимание погребальному обряду, но из всех многочисленных спо­собов обращения с телом умершего они имеют дело, как правило, лишь с двумя; «трупосожжением» и «трупоположением» (т. е. зарыванием в землю),– правда, с модификациями в пределах каждого из этих основ­ных способов. Зато этнографическая литература изо­билует описаниями самых разнообразных приемов об­ращения с покойником.

Попытку классификации этих приемов сделал фран­цузский этнограф Жорж Монтандон. Он делит спосо­бы обращения с умершими на восемь основных типов: 1) оставление, или выбрасывание (abandon), 2) водя­ное погребение (immersion), 3) воздушное погребение (surelevation), 4) зарывание (ensevelissement), с двумя разновидностями: а) зарывание в землю (enterrement) и б) пещерное погребение (inhumation), 5) кремация (ignition), 6) мумификация (momification), 7) рассече­ние (decharhement), 8) каннибализм. Но это лишь самая грубая разбивка, не учитывающая различных смешан­ных и более сложных форм погребения.

Способы обращения с умершими разнятся не только от народа к народу, но и у каждого отдельного на­рода их бывает зачастую по нескольку, в зависимости от возраста, пола, общественного положения умершего, от рода смерти и от разных других обстоятельств. Осо­бенно отчетливо проявляются в погребальном обряде социальные различия. Даже у народов, стоящих еще на стадии общинно-родового строя и не знающих клас­совых различий, зарождающаяся общественная диф­ференциация – выделение старшин, главарей, знаха­рей, шаманов и пр.– отражается в способах погребения...

Достаточно привести два-три примера поразительного разнообразия способов погребения. У туземцев Австра­лии – при всей несложности и примитивности их куль­туры – отмечены чуть ли не все возможные способы обращения с телом покойника: простое оставление на произвол судьбы, воздушное погребение, зарывание в землю (с различными усложнениями этого обряда), сожжение, мумификация, трупоядение, вторичное и частичное погребение и пр. При этом в некоторых слу­чаях одно и то же племя практиковало разные спо­собы погребения, в зависимости от пола, возраста и других качеств умершего.

В Меланезии распространено водяное погребение в разных видах (простое потопление тела, пускание его в лодке в море и пр.), воздушное погребение, местами с мумификацией, пещерное погребение, зарывание в землю в различных положениях, погребение в жилой хижине, кремация и пр. На одном и том же острове зачастую отмечались разные формы погребения: напри­мер, на маленьком острове Сан-Кристобаль (южные Соломоновы острова) исследователь Фокс обнаружил не менее 25 различных способов обращения с умер­шим...

При всем том, однако, в наиболее распространен­ных способах погребения можно обнаружить проявле­ние, хотя бы и в весьма усложненных формах, тех же первичных мотивов, которые в виде темных инстинктив­ных действий существовали еще у наших дочеловеческих предков. Эти мотивы – стремление избавиться от тела умершего и стремление удержать его около себя…

Попробуем теперь разобраться в вопросе о происхож­дении тех религиозно-магических представлений, тех ве­рований, которые связываются у разных народов с умер­шими, с погребальными обычаями и которые составляют, так сказать, идейное содержание погребального культа.

Внести какую-то четкую систематику в эти представ­ления, разумеется, еще труднее, чем классифицировать сами обряды и обычаи. Но грубо приближенно можно попытаться разбить все религиозно-магические верова­ния, связанные с покойниками и с погребальным ри­туалом, на несколько основных групп: 1) приписывание сверхъестественных свойств самому трупу – вера в «жи­вого мертвеца»; 2) вера в душу умершего и представ­ление о ее посмертной судьбе; 3) образ духа или боже­ства – покровителя умерших, царя загробного мира.

Попробуем сначала разобраться в происхождении и дальнейшем развитии идеи «живого мертвеца». Эта идея есть, по существу, не что иное, как персонификация смут­ного чувства страха, порождающего суеверные представ­ления о покойнике. Именно этот страх и эти суеверные представления и побуждали людей прибегать к таким, так сказать форс-мажорным, средствам обезврежива­ния покойника, как связывание его, переламывание его костей и т. п. Но откуда взялся сам этот страх?

Были предложены различные объяснения его. Сог­ласно классической теории Тайлора – Спенсера, корень страха перед умершим заключается в вере в душу, ко­торая будто бы, покидая тело после смерти человека, может вредить оставшимся в живых. Но это объяснение неудачно уже потому, что упомянутые выше приемы обезвреживания относятся главным образом к телу умер­шего, а отнюдь не к отделившейся от него душе. Другое объяснение, поддерживавшееся, например, М. Н. По­кровским, состоит в том, что страх перед умершим есть будто бы общебиологический инстинкт. Но это объясне­ние, как в своем месте показано, еще менее удачно, ибо ни данные биологии, ни этнографические данные не подтверждают универсальности этого предполагаемого «инстинкта».

Было предложено, наконец, и третье объяснение: суе­верная боязнь перед покойником есть отражение сти­хийного страха перед заражением. «Причиной страха перед трупом,– пишет Ю. И. Семенов,– является реаль­ная опасность, исходящая от гниющего, разлагающегося трупа». Этот взгляд, несомненно, более разумен: сти­хийное стремление избежать опасности заражения долж­но было, вероятно, оказывать свое действие. Но это объяснение недостаточно: если бы все дело было в этом страхе перед реальной опасностью заразы, мы не наблю­дали бы такого разнообразия способов обращения с те­лом умершего в обычаях разных народов, в том числе и таких способов, где меньше всего можно усмотреть боязнь заражения: эндоканнибализм, натирание труп­ным соком, ношение тела с собой и пр. Очевидно, вопрос требует особого рассмотрения.

Страх перед умершим – не врожденное чувство чело­века, следовательно, он сложился исторически. Чем вос­питан этот страх? Мне думается, двумя условиями.

Прежде всего, сам обычай захоронения умерших, о происхождении которого говорилось выше, а также и обычай оставления их на произвол судьбы должны были создавать известную психологическую настроенность. Эмоции, как и идеи, создаются традицией. Обычай за­рывать покойника в землю не мог с течением времени не породить чувства (вначале именно чувства, а не пред­ставления) опасности от близкого соприкосновения с трупом. Различные оттенки этого смутного чувства про­являются в погребальном ритуале едва ли не всех на­родов: у одних сказывается боязнь возвращения мертве­ца из могилы, у других – чувство нечистоты трупа, бо­язнь оскверниться от прикосновения к нему, у третьих – вера в злого демона, в которого превращается умерший...

Но это только одна сторона дела, которая сама по себе, вероятно, не могла бы привести к тем крайним формам боязни умершего и к тем преувеличенным ме­рам обезвреживания его, с которыми мы познакоми­лись. Здесь действовало еще другое и более важное условие.

Исследователи Австралии, как и других стран, не раз отмечали, что погребальные обряды сильно различают­ся по характеру и степени сложности в зависимости от того, кого именно хоронят. Обряды были обычно тем сложнее, чем более влиятельное положение в общине занимал покойник. Детей, подростков, иногда даже женщин, малозаметных людей хоронили без особых церемоний. Напротив, погребение главарей, влиятельных стариков, храбрых воинов обставлялось особо сложными обрядами. При этом самое интересное для нас то, что обряды обезвреживания покойника, обряды, в которых проявляется страх перед ним, имели место по преиму­ществу как раз при погребении таких влиятельных лиц...

Боязнь умершего есть не биологический «страх смер­ти», а в известной мере отражение зарождающегося со­циального расслоения. Отсюда в значительной степени объясняются и те обряды, которые направлены на обез­вреживание мертвеца: связывание, ломание членов и пр.

Примером могут служить восточнославянские веро­вания, прекрасно исследованные Д. К. Зелениным, который убедительно показал, что в народных представ­лениях резко разграничены две категории покойников: умершие, так сказать, нормальной, или естественной, смертью (их называют в народе «родители») и умершие преждевременной или насильственной смертью: убитые, самоубийцы, утопленники, «опойцы», умершие некреще­ными дети, сюда же относятся умершие колдуны и кол­дуньи. Эта вторая категория покойников, называемая по-разному – «мертвяки», «заложные» и т. п., служит в народе предметом суеверного страха. О них ходят страш­ные рассказы, что они выходят по ночам из могилы, могут причинить вред живым, вызывать стихийные бед­ствия, например засуху и пр. Для избежания этих опас­ностей труп такого умершего не хоронили на общем кладбище, иногда старались его обезвредить, пробивали осиновым колом, обливали водой, бросали в болото и т. д. Подобные действия всегда направлены на самый труп, и именно с ним, а не с душой умершего связаны суеверные представления и суеверный страх. Аналогичные верова­ния известны и у южных, и у западных славян…

Следовательно, сколько-нибудь развитой религии без анимистических представлений не существует . А раз это так, то ясно, что нельзя присваивать наименование «анимизм» какой-либо определенной, будь то ранней или поздней, форме или ступени развития религии.

К этому надо прибавить и еще более существенное соображение. Термин «анимизм» покрывает весьма разнообразные категории религиозных представлений, разнообразные не только по виду, по идейному содержанию, но и - что самое главное - по происхождению. Анимистические образы суть олицетворения. Но человеческая фантазия способна олицетворять что угодно.

Оставляя здесь в стороне чисто поэтические олицетворения (образы сказочной поэзии и т. п.), не имеющие прямого отношения к религии, мы находим и среди подлинно религиозных олицетворений, среди анимистических представлений образы, восходящие к совершенно различным сторонам материальной действительности. Тут и олицетворение сил и явлений природы: духи леса, гор, реки, пустыни и пр., духи грозы и бури, ветра - преимущественно тех стихий природы, которые грозят человеку какими-либо опасностями; тут и олицетворение болезней, например в русских народных верованиях разные «лихорадки», «трясцы», с разнообразными именами, означающими симптомы болезни (Знобуха, Ломуха, Желтуха, Простудна и др.); тут и олицетворение страха перед «нечистым» умершим - образы разных упырей, вампиров, привидений, духов умерших; тут и олицетворение земледельческих сил плодородия (например, в германских народных поверьях «Ржаной волк», «Ржаная собака», «Хлебная девушка», «Хлебная мать» и др.); тут и шаманские духи - олицетворение необычных способностей и состояний шамана.

В дальнейшем изложении я постараюсь исследовать корни этих различных олицетворений, порождающих разные виды анимистических верований. Что эти корни надо искать не в одной, а в разных сферах человеческой практики, это ясно, впрочем, и без специального исследования.

Из сказанного видно, что само понятие «анимизм» настолько обще, широко по объему и бедно содержанием, что оно едва ли может принести пользу даже при чисто формальной классификации религиозных верований. А уж подавно нечего с ним делать, если наша цель - разработать такую систематику этих верований, которая подвела бы нас к пониманию самых их корней. Поэтому, не отказываясь от употребления общего термина «анимизм», мы не можем им пользоваться как рубрикой систематизации религиозных явлений.

Почти то же самое нужно сказать и о понятии магии. Здесь дело осложняется, кроме того, еще большей неопределенностью содержания этого понятия. Есть множество разных определений магии, друг другу часто противоречащих; приводить их здесь нет надобности. Существуют разные взгляды и на отношение магии к анимизму: по мнению одних, магия органически связана с анимизмом, составляя его практическое применение . По мнению других, магия может быть связана с анимизмом, а может и не быть с ним связана ; наконец, по мнению третьих, магия составляет противоположность анимизма и, по крайней мере в принципе, одно другое исключает .

Разумеется, употребление этих, как и всяких других, понятий всегда останется условным; поэтому только от нас зависит, как понимать магию и как мыслить себе ее отношение к анимизму. Однако мы знаем, что существуют широко распространенные обряды, идея которых состоит в сверхъестественном воздействии человека - непосредственно или посредством материальных предметов, слов или движений - на материальный же объект; в этих обрядах не обнаруживается наличие каких-либо анимистических представлений: человек стремится достигнуть намеченной цели сам, не обращаясь к помощи каких-либо духов. Эти обряды, не связанные с анимистическими верованиями, представляют для нас очень большой интерес, и они нуждаются в определенном обозначении. Их мы и будем условно называть магией, употребляя это понятие, таким образом, в значении, близком к пониманию магии Фрэзером и Фиркандтом.

Но, составляя в известном смысле принципиальную противоположность анимизму, магия идет с ним обычно рука об руку. Магические обряды и верования распространены едва ли менее широко, чем анимистические. Мы уже видели на приведенных в начале этой главы примерах, что магические и анимистические представления могут в некоторых случаях связываться с одними и теми же обрядами, составляя различную их интерпретацию.

Иначе говоря, объем понятия «магия», в сущности, почти так же широк, как и объем понятия «анимизм». Магия присуща едва ли не. всякой религии, за немногими разве исключениями. Разнообразные примеры этого будут попутно приводиться в дальнейшем.

Не менее важно и другое. Магические обряды и верования (как и анимистические) нельзя свести к одному общему источнику: они имеют разные корни, связанные с различными сторонами человеческой деятельности. Лечебная магия тесно связана с народной медициной и в ней имеет свой источник, вредоносная магия коренится в межплеменной розни и вражде, любовная магия - в полуинстинктивных приемах ухаживания, промысловая магия - в охотничьей технике. Об этом более подробно будет говориться в последующих главах . Было бы одинаково нелепо пытаться выводить любовную магию из промысловой, как и наоборот, или ту и другую из лечебной, или, наконец, искать какой-то единый корень для всех этих видов магии.

Из сказанного ясно по крайней мере то, что как термином «магия», так и термином «анимизм» нельзя обозначать какую-либо определенную форму религии. Для морфологической классификации религий данный термин, подобно рассмотренным нами выше, не подходит.

Основание морфологической

классификации религий

Мы видим, таким образом, что сами по себе религиозные представления не могут служить основным признаком для морфологической классификации религий. Религиозные представления еще не создают определенной формы религии. Мало того, они сами по себе зачастую едва поддаются наблюдению и анализу. Из этого, однако, не следует, что содержание религиозных представлений не должно играть роли в группировке религий; напротив, оно является очень существенным, но только не основным, а производным моментом в этой группировке. Что же должно считаться основным признаком?

Правильная, научная классификация религий по их формам должна удовлетворять следующим требованиям:

1. Она должна быть построена на основании существенных признаков религии.

2. Основными из классифицирующих признаков должны быть те, которые более наглядны, легче поддаются объективному наблюдению и анализу.

3. Классификация должна подходить к религии как к явлению общественной жизни человека.

4. Классификация религиозных форм должна быть исторической, т. е. она должна показать соотношение форм религии не в статике, а в динамике, в развитии, в исторической связи между собой.

5. Классификация не должна быть чисто формальной, она должна подводить исследователя к вопросу о генезисе отдельных форм религии, об их материальной обусловленности; без этого любая классификация грозит превратиться в сухую и бесплодную схоластику.

Религия есть явление социальное. Религиозные представления никогда не ограничиваются сферой индивидуальных переживаний и действий; они всегда выражаются в тех или иных фактах общественного порядка. Религия есть отношение человека к воображаемому сверхъестественному миру, но в этом отношении человек никогда не противостоит сверхъестественному миру как изолированный индивидуум. Религия, будучи идеологической формой, далеко не сводится к одним лишь мыслительным процессам, совершающимся в голове человека. Она охватывает более или менее широкие сферы деятельности людей, отражая и в свою очередь порождая характерные формы общественных отношений.

Едва ли поэтому можно согласиться с И. А. Крывелевым, который основной признак религии как идеологии сводит к совокупности «определенных взглядов, представлений, верований» и считает, что «все остальные элементы религии - чувство, церковь, мораль, ритуал - являются производными» . И напротив, абсолютно прав, как мне кажется, Ю. П. Францев, осуждающий «историков религии, стоящих на идеалистических позициях», которые «склонны игнорировать чувственную сторону религии, забывать о культе, отрывать религиозные представления от соответствующих действий» .