Родной дом словно жалуется на старость. Верность, испытанная временем

Предложение стать крестным родителем обычно считается почетным и радостным. Однако есть обстоятельства, когда брать на себя роль восприемника в Таинстве Крещения люди не могут или не хотят. А в народе считается, что отказываться нельзя: раз позвали в крестные – должен соглашаться обязательно.

Фото berin.com.ua

О том, как поступить в такой ситуации - протоиерей Михаил Кушнир, настоятель храма Чуда Архистратига Божьего Михаила в Хонех села Слобода Шаргородская на Винниччине.

– Когда предлагают стать крестным отцом или матерью – это делает честь человеку. Ведь родные родители доверяют свое дитя людям, которые потом будут нести ответственность за его духовный рост. И говорить не буду или не могу – это как-то нехорошо.

Но сейчас время такое, что многие ищут крестных, которые смогут стать спонсором ребенка. Так, конечно, неправильно и не должно быть. Но люди часто рассказывают, что пригласили их в крестные, а потом ставят условия, что именно они должны подарить ребенку на год, два и т. д. – золотые сережки или цепочку, еще что-то дорогостоящее. Или хотят, чтобы помогли деньгами в том-то и там-то. А крестным родителям следует духовно обогащать ребенка. Поэтому если человек чувствует и понимает, что ему предлагают стать крестным только ради того, чтобы он материально помогал ребенку, нес определенные траты, то можно отказаться. Тем более если финансово ему это не по силам.

Но когда предлагают быть настоящим крестным, то как же можно отказаться?! Это же Господь дает и Церковь благословляет. Тем более что когда приглашают в крестные, обычно известно, что это за семья, как родители относятся к Церкви и Таинству Крещения. Потому что много есть таких людей, которые крестят своих детей не по вере, а просто ради традиции.
Много крестных, которые формально относятся к с своей роли в жизни ребенка. Им проще подарки дарить, чем заниматься духовным воспитанием. Потому что они сами не ходят в церковь и не живут по вере и с Богом.

Для чего таких людей брать в крестные?! Это просто духовные трутни. Мы же должны совершенствоваться и не только материальным жить. В крестные нужно брать людей, которые помнят, что есть заповеди Господни, и стараются по ним жить.

– А если семья духовно неблагополучная и в крестные приглашают просто «потому, что надо», но участвовать в духовном воспитании ребенка не дадут?
– Обязательно нужно соглашаться и брать на себя духовные обязательства за ребенка. Пусть такой человек радуется, что Господь дает ему в жизни послужить. Если человек привел хоть одну душу к Богу – это уже большая награда на Небесах. Если уже сделан шаг ребенка ко Христу, а родители младенца хоть и просто ради обряда пригласили в крестные, то впоследствии крестный сможет влиять на духовное развитие своего крестника. Он просто обязан это делать. А если родителям сначала это не очень будет нравиться, со временем они перестанут мешать и перечить. И даже когда не будет возможности быть рядом с ребенком, за него можно молиться.
– А если у родителей плохая наследственность, явные нравственные пороки и страшно брать ответственность за предполагаемо сложного ребенка?
– Человек не может знать, как проявится Господня воля. В неблагополучной семье может вырасти хороший ребенок и наоборот. Все в руках Божьих, все Господь определяет. Нужно жить сегодняшним днем и стараться делать все необходимое. Если вложить в ребенка духовную пищу, то она все равно проявится и поможет. Поэтому в такой ситуации нельзя отказываться быть крестным и нужно положиться на волю Господа.

И если есть возможность быть крестным, заботиться духовно о ребенке и помочь ему, значит нужно идти на это. Господь сказал апостолам проповедовать по всему миру, поэтому миряне тоже должны нести слово Божье в свои дома, своим семьям и тем, кого нам Господь посылает.

Лет 20 назад крестил я мальчика из очень неблагополучной семьи. Тогда еще сложно было найти крестных, которые бы исповедовались перед Таинством Крещения младенца. И так случилось, что со временем и крестный этого мальчика стал в церковь ходить и причащаться, и родителям его я говорил, что только ради этого отрока Господь бережет их семью.

Потому что мальчик, хоть и с явными проблемами в развитии, всегда в храме на всех службах. И где на улице меня не встретит, всегда благословение просит и другим показывает, что, мол, тоже просите благословение у батюшки. Он один из огромной и очень неблагополучной семьи ходит на исповедь, а в Великий пост еще и некоторых родственников своих приводит. Вот как Господь управляет.

А при крещении младенца всегда должны быть восприемники. Не в пустыне же мы живем, и кто-то должен брать на себя ответственность. Нужно всегда помнить и понимать, что если мы действительно православные христиане и есть возможность участия в Церковных Таинствах, то должны стремиться поступать так, чтобы принести духовную пользу. Бывают ситуации, когда нужно подать руку помощи. Если физически больному человеку мы помогаем, таблетки даем, скорую вызываем, то это помощь духовная.
– Если человек отказался быть крестным – это грех?
– Не знаю, в глаза Господних грех это или не грех. Имеет значение, как человек отказал и при каких обстоятельствах. Нужно исповедоваться, рассказать об этом священнику, а там – как Господь управит.

Беседовала Марина Богданова

Белов Василий Иванович (р. 1932), русский писатель.

Родился 23 октября 1932 в д.Тимониха Вологодской области в семье крестьянина. Закончив деревенскую школу, работал в колхозе, затем служил в армии. Стихи и рассказы Белова публиковались в провинциальных газетах и журналах. В 1964 окончил Литературный институт им. А.М.Горького, учился в поэтическом семинаре Л.И.Ошанина. Первой публикацией стала повесть Деревня Бердяйка (1961, журнал «Наш современник»).

Утром я хожу по дому и слушаю, как шумит ветер в громадных стропилах. Родной дом словно жалуется на старость и просит ремонта. Но я знаю, что ремонт был бы гибелью для дома: нельзя тормошить старые, задубелые кости. Всё здесь срослось и скипелось в одно целое, лучше не трогать этих сроднившихся бревен, не испытывать их испытанную временем верность друг другу.
В таких вовсе не редких случаях лучше строить новый дом бок о бок со старым, что и делали мои предки испокон веку. И никому не приходила в голову нелепая мысль до основания разломать старый дом, прежде чем начать рубить новый.
(Цитата из повести "Плотницкие рассказы", 1968)

Белов Василий Иванович

Публикация повести Привычное дело (1966) поставила имя Белова в первый ряд авторов «деревенской прозы». Главный герой повести, крестьянин Иван Африканович, пройдя войну простым солдатом, живет в родной северной деревне. Свою жизненную философию он выражает словами: «Везде жись. И все добро, все ладно. Ладно, что и родился, ладно, что детей народил. Жись, она и есть жись». Как неизбежную данность воспринимает Иван Африканович и колхозное бесправье. В повести описано, как главный герой работает, пьет от беспросветной жизни и от собственной беспечности, как в поисках лучшей доли уезжает из дому, но затем возвращается в деревню и вновь погружается в привычный быт. Оценка его поступков в категориях «хорошее – плохое» оказывается невозможной, как невозможна подобная оценка всей многообразной жизни человека и природы, в которой буквально «растворен» герой. Не случайно жизненная философия Ивана Африкановича в чем-то схожа с описываемыми автором «мыслями» коровы Рогули, которая «всю жизнь была равнодушна к себе, и ей плохо помнились те случаи, когда нарушалась ее вневременная необъятная созерцательность».

«Текучесть» образа Ивана Африкановича особенно ярко проявляется в его отношении к жене Катерине: он горячо любит ее и вместе с тем спокойно относится к тому, что, еще не оправившись от родов, она принимается за тяжелый физический труд. Смерть Катерины становится для него большим потрясением, чем страх, испытанный во время войны. Возвышение человеческого духа в Привычном деле трагично, но финал повести просветленно-символичен: с трудом удержавшись после смерти жены от самоубийства, Иван Африканович находит путь из леса, в котором заблудился, и понимает, что жизнь идет независимо от его воли. В финальном внутреннем монологе героя это чувство выражается следующим образом: «И озеро, и этот проклятый лес останется, и вино Мишка Петров будет пить, и косить опять побегут. Выходит, жись-то все равно не остановится и пойдет, как раньше, пусть без него, без Ивана Африкановича. Выходит все-таки, что лучше было родиться, чем не родиться».

Стилистический строй повести, ее интонация соответствуют ровному ритму крестьянской жизни. Авторская речь полностью лишена патетики. Вся палитра человеческих чувств – от счастья до отчаяния – заключена Беловым в строгие повествовательные формы. Прозаик словно дистанцируется от происходящего, отдавая и своих персонажей, и свой стиль во власть мощного течения жизни. После публикации Привычного дела критики и читатели единодушно восхищались прекрасным языком писателя, его тонким пониманием крестьянской психологии и жизненной философии. Аналогичную оценку вызвали Плотницкие рассказы (1968). Их главный герой, плотник Константин Зорин, так же, как и Иван Африканович, воплощает в себе крестьянское мироощущение.

В романе Кануны (ч. 1–2, 1972–1976) крестьянская психология и быт показаны в историческом плане. Действие происходит в северной деревне. Белов назвал Кануны«хроникой конца 20-х» и продолжил ее романом Год великого перелома (1989), в котором временные рамки повествования расширены до 1930. Белов пробовал себя и в драматургии. Наиболее известная его пьеса Над светлой водой(1973) посвящена той же проблеме, что и проза: исчезновению старых деревень, разрушению крестьянского хозяйства. В пьесе Александр Невский (1988) Белов обратился к исторической теме.

Настороженно и скептически был встречен частью критиков и читателей выход в свет повести Воспитание по доктору Споку (1978), в которой автор противопоставил городской и деревенский жизненные уклады. Не вполне понятную ему городскую жизнь Белов показал однозначно – как средоточие безнравственности. Причину того, что городской ребенок растет несчастным, автор Воспитания по доктору Споку увидел не столько в нелюбви его родителей друг к другу, сколько в неестественности городского жизненного уклада как такового. Еще более выпукло это показывается в романе Все впереди (1986). Ностальгия по ушедшей цельности крестьянского жизненного уклада вызвала к жизни не только роман Все впереди, но и книгу Лад. Очерки о народной эстетике (1979–1981). Книга состоит из небольших эссе, каждое из которых посвящено какой-либо стороне крестьянского быта. Белов пишет о повседневных занятиях и обычаях, об особенностях восприятия различных времен года, о растениях и животных в крестьянском обиходе – то есть о природной гармонии народной жизни. В год публикации Лада Белову была присуждена Государственная премия СССР.

Белов живет в Вологде, является активным деятелем Союза писателей России, постоянным автором журнала «Наш современник». Хорошо известную ему вологодскую жизнь описал в цикле Бухтины вологодские завиральные в шести темах (1988).

Василий Иванович Белов - фото

Василий Иванович Белов - цитаты

Писателем я стал не из удовольствия, а по необходимости, слишком накипело на сердце, молчать стало невтерпёж, горечь душила. Но оказалось, что скользкая эта стезя (сначала стихи, затем проза) и стала главной стезёй моей жизни. Совпала эта стезя и с музыкой, и с парусом, и с детекторным приёмником, а главное - с книгой!

Советская власть была нормальная власть, даже сталинская власть, и народ к ней приспособился. А потом началась ненормальная власть, которой народ просто не нужен. Советская власть была создана и Лениным, и Сталиным, и даже Троцким, всеми большевиками, и государство, надо признать, было создано мощное. Может быть, самое мощное за всю русскую историю. И вот его уже нет и не будет. Нет и советской власти. Я понимаю, что и я приложил руку к ее уничтожению своими писаниями, своими радикальными призывами. Надо признать. Я помню, как постоянно воевал с ней. И все мои друзья-писатели. И опять мне стыдно за свою деятельность: вроде и прав был в своих словах, но государство-то разрушили. И беда пришла еще большая. Как не стыдиться?

Обиды отрочества - словно зарубки на берёзах: заплывают от времени, но никогда не зарастают совсем.

Утром я хожу по дому и слушаю, как шумит ветер в громадных стропилах. Родной дом словно жалуется на старость и просит ремонта. Но я знаю, что ремонт был бы гибелью для дома: нельзя тормошить старые, задубелые кости. Всё здесь срослось и скипелось в одно целое, лучше не трогать этих сроднившихся бревен, не испытывать их испытанную временем верность друг другу. В таких вовсе не редких случаях лучше строить новый дом бок о бок со старым, что и делали мои предки испокон веку. И никому не приходила в голову нелепая мысль до основания разломать старый дом, прежде чем начать рубить новый. (Цитата из повести "Плотницкие рассказы", 1968)

В таких вовсе не редких случаях лучше строить новый дом бок о бок со старым, что и делали мои предки испокон веку. И никому не приходила в голову нелепая мысль до основания разломать старый дом, прежде чем начать рубить новый.

Когда-то дом был главой целого семейства построек. Стояло поблизости большое с овином гумно, ядреный амбар, два односкатных сеновала, картофельный погреб, рассадник, баня и рубленный на студеном ключе колодец. Тот колодец давно зарыт, и вся остальная постройка давно уничтожена. У дома осталась одна-разъединственная родственница полувековая, насквозь прокопченная баня.

Я готов топить эту баню чуть ли не через день. Я дома, у себя на родине, и теперь мне кажется, что только здесь такие светлые речки, такие прозрачные бывают озера. Такие ясные и всегда разные зори. Так спокойны и умиротворенно-задумчивы леса зимою и летом. И сейчас так странно, радостно быть обладателем старой бани и молодой проруби на такой чистой, занесенной снегами речке…

А когда-то я всей душой возненавидел все это. Поклялся не возвращаться сюда.

Второй раз я писал автобиографию, поступая в школу ФЗО учиться на плотника. Жизнь и толстая тетка из районного загса внесли свои коррективы в планы насчет техникума. Та же самая заведующая хоть и со злостью, но направила-таки меня на медицинскую комиссию, чтобы установить сомнительный факт и время моего рождения.

В районной поликлинике добродушный с красным носом доктор лишь спросил, в каком году я имел честь родиться. И выписал бумажку. Свидетельство о рождении я даже не видел: его забрали представители трудрезервов.

И опять же без меня был выписан шестимесячный паспорт.

Тогда я ликовал: наконец-то навек распрощался с этими дымными банями. Почему же теперь мне так хорошо здесь, на родине, в безлюдной деревне? Почему я чуть ли не через день топлю свою баню?..

Странно, так все странно и неожиданно…

Однако баня до того стара, что одним углом на целую треть ушла в землю. Когда я топлю ее, то дым идет сперва не в деревянную трубу, а как бы из-под земли, в щели от сгнившего нижнего ряда. Этот нижний ряд сгнил начисто, чуть прихватило гнилью и второй ряд, но весь остальной сруб непроницаем и крепок. Прокаленный банной жарой, тысячи раз наполнявшей его, сруб этот хранит в себе горечь десятилетий.

Я решил отремонтировать баню, заменить два нижних венца, сменить и перестлать полки, перекласть каменку. Зимой затея эта выглядела нелепо, но я был счастлив и потому безрассуден. К тому же баня не дом. Ее можно вывесить, не разбирая крыши и сруба: плотницкая закваска, впитанная когда-то в школе ФЗО, забродила во мне. Ночью, лежа под овчинным одеялом, я представлял себе, как буду делать ремонт, и это казалось весьма простым и доступным. Но утром все обернулось по-другому. Стало ясно, что своими силами, без помощи хотя бы какого-нибудь старичка, с ремонтом не справиться. Ко всему, у меня даже не было приличного топора. Пораздумав, я пошел к соседу-старику, к Олеше Смолину, чтобы попросить помощи.

У смолинского дома на жердочке одиноко сушились простиранные кальсоны. Дорожка к открытым воротам была разметена, новые дровни, перевернутые набок, виднелись неподалеку. Я прошел по лесенке вверх, взялся за скобу, и в избе звонко залилась собачка. Она кинулась на меня весьма рьяно. Старуха, жена Олеши Настасья, выпроводила ее за двери:

Иди, иди к водяному! Ишь, фулиганка, налетела на человека.

Я поздоровался и спросил:

Дома сам-то?

Здорово, батюшко.

Настасья, видать, была совсем глухая. Она обмахнула лавку передником, приглашая садиться.

Старик-то, спрашиваю, дома или ушел куда? - снова спросил я.

А куды ему, гнилому, идти: вон на печь утянулся. Говорит, что насмока в носу завелась.

После некоторой возни хозяин слез на пол, обул валенки.

Самовар-то поставила? Не чует ни шиша. Констенкин Платонович, доброго здоровьица!

Олеша - сухожильный, не поймешь, какого возраста колхозник, сразу узнал меня. Старик похож был на средневекового пирата с рисунка из детской книжки. Горбатый его нос еще во времена моего детства пугал и всегда наводил на нас, ребятишек, панику. Может быть, поэтому, чувствуя свою вину, Олеша Смолин, когда мы начинали бегать по улице на своих двоих, очень охотно делал нам свистульки из тальника и частенько подкатывал на телеге. Теперь, глядя на этот нос, я чувствовал, как возвращаются многие давно забытые ощущения раннего детства…

Нос торчал у Смолина не прямо, а в правую сторону, без всякой симметрии разделял два синих, словно апрельская капель, глаза. Седая и черная щетина густо утыкала подбородок. Так и хотелось увидеть в Олешином ухе тяжелую серьгу, а на голове бандитскую шляпу либо платок, повязанный по-флибустьерски.

Сначала Смолин выспросил, когда я приехал, где живу и сколько годов. Потом поинтересовался, какая зарплата и сколько дают отпуск. Я сказал, что отпуск у меня двадцать четыре дня.

Мне было неясно, много это или мало с точки зрения Олеши Смолина, а Олеша хотел узнать то же самое, только с моей точки зрения, и, чтобы переменить разговор, я намекнул старику насчет бани. Олеша ничуть не удивился, словно считал, что баню можно ремонтировать и зимой.

Баня, говоришь? Баня, Констенкин Платонович, дело нудное. Вон и баба у меня. Глухая вся, как чурка, а баню любит. Готова каждый день париться.

Не допытываясь, какая связь между глухой и пристрастием к бане, я предложил самые выгодные условия для работы. Но Смолин не торопился точить топоры. Сперва он вынудил меня сесть за стол, поскольку самовар уже булькал у шестка, словно разгулявшийся весенний тетерев.

Двери! Двери беги закрой! - вдруг засуетился Олеша. - Да поплотней!

Не зная еще, в чем дело, я поневоле сделал движение к дверям.

А то убежит, - одобрительно заключил Олеша.

Да самовар-то…

Я слегка покраснел, приходилось привыкать к деревенскому юмору. Кипяток в самоваре, готовый хлынуть через край, то есть «убежать», тут же успокоился. Настасья сняла трубу и остановила тягу. А Олеша как бы случайно достал из-под лавки облегченную на одну треть чекушку. Делать было нечего: после краткого колебания я как-то забыл первый пункт своих отпускных правил, снял полушубок и повесил его у дверей на гвоздик. Мы выпили «в чаю», иными словами - горячий пунш, который с непривычки кидает человека в приятный пот, а после потихоньку поворачивает вселенную другой, удивительно доброй и перспективной стороной. Уже через полчаса Олеша не очень сильно уговаривал меня не ходить, но я не слушал и, ощущая в ногах какой-то восторг, торопился в сельповскую лавку.

Везде белели первородно чистые снега. Топились в деревнях дневные печки, и золотые дымы не растворялись в воздухе, а жили как бы отдельно от него, исчезая потом бесследно. Рябые после вчерашнего снегопада леса виднелись ясно и близко, была везде густая светлая тишина.

Пока я ходил в лавку, Настасья убралась судачить к соседям, а Олеша принес в алюминиевом блюдечке крохотных, с голубым отливом соленых рыжиков. После обоюдного потчевания выпили снова, логика сразу стала другая, и я ныром, словно в летний омут после жаркого дня, незаметно ушел в бездну Олешиных разговоров.

Загружено с учебного портала

Родной дом

Дом стоит на земле больше ста лет, и время совсем его скособочило. Ночью, смакуя отрадное одиночество, я слушаю, как по древним бокам сосновой хоромины бьют полотнища влажного мартовского ветра. Соседний кот-полуночник таинственно ходит в темноте чердака, и я не знаю, чего ему там надо.

Дом будто тихо сопит от тяжелых котовых шагов. Тяжко бухают сползающие с крыши снежные глыбы. И с каждой глыбой в напряженных от многотонной тяжести стропилах рождается облегчение от снежного бремени.

Я почти физически ощущаю это облегчение. Здесь так же, как снежные глыбы с ветхой кровли, сползают с души многослойные глыбы прошлого. Ходит и ходит по чердаку бессонный кот, по-сверчиному тикают ходики.

Я слушаю ход часов и медленно успокаиваюсь. Все-таки хорошо, что поехал домой. Завтра буду ремонтировать баню. Насажу на топорище топор, и наплевать, что мне дали зимний отпуск.

Когда-то дом был главой целого семейства построек. Стояло поблизости большое с овином гумно, ядреный амбар, два сеновала, картофельный погреб, рассадник, баня и рубленный на студеном ключе колодец. Тот колодец давно зарыт, и вся остальная постройка давно уничтожена. У дома осталась одна-разъединственная родственница - полувековая, насквозь прокопченная баня.

Я готов топить эту баню чуть ли не через день. Я дома, у себя на родине, и теперь мне кажется, что только здесь такие светлые речки, такие прозрачные бывают озера. Такие ясные и всегда разные зори. Так спокойны и задумчивы леса зимою и летом. И сейчас так странно, радостно быть обладателем старой бани и молодой проруби на такой чистой, занесенной снегами речке. А когда-то я всей душой возненавидел все это. Поклялся не возвращаться сюда.

Тогда я ликовал: наконец-то навек распрощался с этими дымными банями! Почему же теперь мне так хорошо здесь, на родине, в безлюдной деревне? Почему я чуть ли не через день топлю свою баню? Странно, так все странно и неожиданно.

Однако баня до того стара, что одним углом на целую треть ушла в землю. Когда я топлю ее, то дым идет сперва не в деревянную трубу, а как бы из-под земли, в щели нижнего ряда. Этот нижний ряд сгнил начисто.

Я решил отремонтировать баню, заменить два нижних венца, сменить и перестлать полки, перекласть каменку.

Ночью, лежа под овчинным одеялом, я представлял себе, как буду делать ремонт, и это казалось весьма простым и доступным. Но утром все обернулось по-другому. Стало ясно, что своими силами, без помощи хотя бы какого-нибудь старичка, с ремонтом не справиться. Пораздумав, я пошел к соседу-старику, чтобы попросить помощи. (492 слова)

По В. Белову

Загружено с учебного портала http://megaresheba.ru/ все изложения для сдачи выпускного экзамена по русскому языку за 11 классов в РБ.

Травы звериные и травы птичьи

Кому не доводилось в теплый летний денек очутиться в деревне или за городом на лугу, на какой-нибудь лесной поляне? Раскинув руки, лежишь, вдыхаешь воздух, настоянный на травах, и смотришь в синее небо, пока не покажется, что это ты сам паришь среди белых задумчивых облаков. В губах зажата сладкая травинка, и думается тебе обо всем легко и светло. И даже если тебе все же грустно, грусть твоя светла, как это небо, как шум травы, склонившейся над тобой.

Многое забывается в жизни. Но хоть одно утро летнего дня, когда ты шел босиком по росистой траве, ты запомнишь. Ты запомнишь встающее солнце, еще не раскаленное, еще бледно-желтое, когда на него можно смотреть не щурясь. Когда оно своими лучами высветит темную гряду дальнего леса и, медленно, как бы с трудом поднимаясь, вспыхнет вдруг миллионом своих отражений в выпуклых каплях росы на влажных листьях.

И если животное, например корову, интересует только вкус травы и много ли ее вокруг, то неистребимая любознательность человека привела его к тому, что он дал название каждой травинке и научился узнавать ее в лицо. Разумеется, кроме любознательности была и необходимость, так как знание окружающего мира помогало человеку выжить.

Знакомясь с животными, человек называл всех, которых встречал. С тех пор так и остался заяц - зайцем, волк - волком, крокодил - крокодилом, корова - коровой, а бык - быком.

Когда человек стал присматриваться к растениям, он подметил, что многие из них порою чем-то напоминают уже знакомых животных. Нетрудно себе представить, что человек даже радовался, найдя такое сходство, хлопал в ладоши и громко кричал: «Да это же медвежьи уши!» или «Да это же вороний глаз!»

Шевелит ветер медвежьими ушами на полянах, у обочин дорог, на песчаных склонах. Встанешь рядом с этим растением в конце июня - и увидишь, что его уши-листья растут порой выше тебя. А само растение метра два будет - не меньше. Венчики цветов желтые, на очень коротких цветоножках, собраны пучками в длинную, густую и толстую колосовидную кисть. Ну прямо русая коса какой-нибудь Василисы Прекрасной!

Однажды был я в поле, где паслись коровы. Трава вокруг вытоптана, съедена, и только мохнатые листья медвежьих ушей стоят нетронутыми. Сорвал я одно растение, протянул корове. Она взяла в рот и вдруг давай мотать головой и трясти. А потом ушла от меня подальше обиженная. «Странно, - подумал я, - если трава несъедобная, то зачем корова стала ее жевать? » Потом только узнал я: корова доверяет человеку больше, чем своему опыту. Выходит, что я просто обманул ее и ей было за что обидеться на меня.

Травы знают хорошо и звери, и птицы. Одними они лечатся, других боятся и потому обходят стороной, как, например, вороний глаз. Бабочки, пчелы стороной облетают это растение, а вот медведи и лоси используют его как лекарство.

Не менее загадочны и другие травы и растения. Просто надо их знать, интересоваться ими и изучать. (454 слова)

По А. Гиневскому и Б. Михайлову

На Черном озере

Закат тяжело пылает на кронах деревьев, золотит их старинной позолотой. Внизу, у подножия сосен, уже темно и глухо. Бесшумно летают и как будто заглядывают в лицо летучие мыши. Какой-то непонятный звон слышен в лесах - звучание вечера, догоревшего дня.

А вечером блеснет наконец озеро, как черное, косо поставленное зеркало. Ночь уже стоит над ним и смотрит в его темную воду - ночь, полная звезд.

Всю ночь огонь костра то разгорается, то гаснет. Листва берез висит не шелохнувшись. Роса стекает по белым стволам. И слышно, как где-то очень далеко хрипло кричит старый петух

в избе лесника.

В необыкновенной, никогда не слыханной тишине зарождается рассвет. Небо на востоке зеленеет. Голубым хрусталем загорается на заре Венера. Это лучшее время суток. Еще все спит. Спит вода, спят кувшинки, спят, уткнувшись носами в коряги, рыбы, спят птицы, и только совы летают около костра медленно и бесшумно.

Котелок сердится и бормочет на огне. Мы почему-то говорим шепотом: боимся спугнуть рассвет. С жестяным свистом проносятся тяжелые утки. Туман начинает клубиться над водой.

Так мы живем в палатке на лесных озерах по нескольку дней. Наши руки пахнут дымом и брусникой - этот запах не исчезает неделями. Мы спим по два часа в сутки и почти не знаем усталости. Должно быть, два-три часа сна в лесах стоят многих часов сна в духоте городских домов, в спертом воздухе асфальтовых улиц.

Однажды мы ночевали на Черном озере, в высоких зарослях, около большой кучи старого хвороста.

Мы взяли с собой резиновую надувную лодку и на рассвете выехали на ней за край прибрежных кувшинок ловить рыбу. На дне озера толстым слоем лежали истлевшие листья, и в воде плавали коряги.

Внезапно у самого борта лодки вынырнула громадная горбатая спина черной рыбы с острым, как кухонный нож, спинным плавником. Рыба нырнула и прошла под резиновой лодкой. Лодка закачалась. Рыба вынырнула снова. Должно быть, это была гигантская щука. Она могла задеть резиновую лодку пером и распороть ее, как бритвой.

Я ударил веслом по воде. Рыба в ответ со страшной силой хлестнула хвостом и снова прошла под самой лодкой. Мы бросили удить и начали грести к берегу, к своему биваку. Рыба все время шла рядом с лодкой.

Мы въехали в прибрежные заросли кувшинок и готовились пристать, но в это время с берега раздалось визгливое тявканье и дрожащий, хватающий за сердце вой. Там, где мы спускали лодку, на берегу, на примятой траве, стояла, поджав хвост, волчица с тремя волчатами и выла, подняв морду к небу. Она выла долго и скучно; волчата визжали и прятались за мать. Черная рыба снова прошла у самого борта и зацепила пером за весло.

Я бросил в волчицу тяжелым свинцовым грузилом. Она отскочила и рысцой побежала от берега. И мы увидели, как она пролезла вместе с волчатами в круглую нору в куче хвороста невдалеке от нашей палатки.

Мы высадились, подняли шум, выгнали волчицу из хвороста и перенесли бивак на другое место.

Черное озеро названо так по цвету воды. Вода в нем черная и прозрачная.

Этот цвет особенно хорош осенью, когда на черную воду слетают желтые и красные листья берез и осин. Они устилают воду так густо, что челн шуршит по листве и оставляет за собой блестящую черную дорогу.

Но этот цвет хорош и летом, когда белые лилии лежат на воде, как на необыкновенном стекле. Черная вода обладает великолепным свойством отражения - трудно отличить настоящие берега от отраженных.

В луговых озерах летом вода прозрачная, а осенью приобретает зеленоватый морской цвет

и даже запах морской воды.

Но большинство озер все же черные. Старики говорят, что чернота вызвана тем, что дно озер устлано толстым слоем опавших листьев. Бурая листва дает темный настой. Но это не совсем верно. Цвет объясняется торфяным дном озер: чем старее торф, тем темнее вода. (600 слов)

По К. Паустовскому