Что значит от первого лица рассказ. Повествование от первого лица

Доброго дня, товарищи Фикрайтеры.

Перечитав немалое количество фанфиков/ориджиналов на Фикбуке и не только, я задумалась над вопросом: почему авторы (начинающие и продвинутые) избирают для своего произведения какой-то конкретный тип повествования - от первого или третьего лица (учитывая то, что каждый из них еще имеет разновидности)? Абсолютное большинство тех, с кем я пообщалась на данную тему, дали неопределенный ответ, ссылаясь на симпатию или попросту рандомность выбора.

Так ли полезно знать о данных типах, их характеристиках и уместности в различных жанрах эпоса, лирики и драмы? В следующих строках я выделю основные аспекты данной проблемы, чтобы дать максимально точный ответ на этот вопрос.

Итак, существует, как вскользь упоминалось выше, два основных типа повествования в данной классификации:
- повествование от первого лица . Для него характерно употребление местоимений «я», редко «мы»;
- повествование от третьего лица , когда выбор не ограничивается местоимениями «он», «она», «оно», «они». Здесь могут употребляться и существительные, обозначающие предмет, имена собственные (применение их в первом случае крайне редки), числительные и некоторые другие части речи.

О каждом из них в разрезе.

1. Повествование от первого лица

Что из себя представляет: все происходящие события читатель видит через призму мировоззрения рассказчика, который может иметь место не только главного героя, но и, к примеру, главного антагониста. Подобный выбор встречается наиболее часто в произведениях. Реже рассказчик является «левым» лицом - случайным прохожим, дальним родственником или другом главного героя/антигероя, варианты разнообразны. Рассказчик может являться резонером автора. В таком случае герой прямо выражает мысли и взгляды самого автора (не путать с Мэри/Марти-Сью) на ту или иную ситуацию, на того или иного героя или на жизнь в целом.

Употребление: в классической литературе данный тип используется не так часто, зато среди начинающих авторов он является самым популярным (вывод сделан исходя из личных наблюдений на данном ресурсе и не только). Возможно, это объяснятся тем, что начинающему писателю просто-напросто удобнее слиться с главным героем и описывать все происходящее с одной точки зрения. Более опытные авторы также используют первый тип, подходя к этому с расширенными знаниями и, как правило, избегая очевидных ошибок и штампов, которые допускают начинающие.

Достоинства:

1) первым важным достоинством данного типа является то, что рассказчик является непосредственным свидетелем происходящего. Чаще всего он делает это искренне и честно, что добавляет происходящему правдоподобия. Читатель в это время ощущает себя непосредственно «втянутым» в историю (можно сравнить с играми от первого лица, которые добавляют эффект погружения в атмосферу и действие);

2) список достоинств также пополняется следующим: автор формирует восприятие тех или иных героев, общественных явлений у читателя через одного героя, а не всех сразу, у которого уже сложились свои взгляды и мнения. Это достоинство можно назвать «лайфхаком». Читателю в разы легче сконцентрироваться на одном персонаже и всех составляющих его личности/внешности/способностях и прочем;

3) максимальному сближению с читателем способствует не только свидетельство событий, но и открытый мир эмоций и ощущений героя. Его состояние может быть скрыто от всех или от части других героев, в то время как читатель всегда видит его «насквозь» (но не всегда сразу может понять мотивы поступков, зависит от самого персонажа в первую очередь и от авторской задумки; ну и, разумеется, от широты взглядов и способности критически мыслить и анализировать читателя). Если же этого не происходит совсем в течение всего произведения, то смысл повествования от первого лица теряется;

Недостатки/ошибки:

1) субъективизм. Прямая параллель со вторым пунктом предыдущего перечня. При повествовании от первого лица резко ограничивается изображение всего внешнего и внутреннего, окружающего персонажа, кроме него самого. Читатель видит лишь одну грань происходящего (вернее, сконцентрирован в основном на ней), ровно как и одну грань характера остальных участников событий;

2) второй недостаток тесно связан с первым. Частой ошибкой некоторых писателей является перенос персонажа в те события или места, где он оказаться априори не может. Если есть крайняя необходимость описать события вне невидимых границ действий рассказчика, придется это делать через отвлеченные сцены. Например, через разговор двух посторонних людей, во время которого повествователь случайно (или намеренно) оказался рядом. Главное, чтобы это не выглядело слишком наигранным и простым;

3) то же и с мыслями и соображениями других персонажей, в сознание которых рассказчик влезть ни физически, ни морально не может. Он способен лишь предположить, что творится в голове того или иного героя, но отвечает полностью только за свои собственные домыслы. Это же является еще одной распространенной ошибкой: авторы, ведя повествование от первого лица, часто делают из персонажа-рассказчика Всевидящее око, способное сканировать каждого человека насквозь. Чтобы избежать этого, следует от лица персонажа строить догадки и теории с той или иной степенью достоверности.

Вывод из всего вышесказанного о первом типе

Повествование от первого лица является удобным и достоверным способом раскрытия психологического/физического состояния в произведениях одного персонажа. Данный тип совершенно не подходит для драматических произведений, где основной сюжет и суть строятся на конфликте, ибо в данном случае автор обязан объяснить обе позиции персонажей: утверждающую и опровергающую (как, например, в произведении И. С. Тургенева «Отцы и дети»). Не стоит путать очевидную конфликтную ситуацию с явлением, когда повествователь находится в сложных отношениях с обществом, но акцент в произведении делается именно на его восприятие действительности (яркий пример - «Над пропастью во ржи» Д. Сэлинджер).

Как представляется многим, писать от первого лица не так-то уж и просто, потому как перед автором стоит невероятное количество задач, которые он непременно должен выполнить, чтобы его произведение стало востребованным и хорошо воспринятым читателями.

2. Повествование от третьего лица

Что из себя представляет: самый широкий спектр для реализации фантазий автора. Каждый персонаж называется либо личным местоимением третьего лица, либо именем/прозвищем/фамилией, либо даже числительным или существительным. Словом, на сколько хватит воображения. В отличие от первого типа, здесь читатель никак не является участником событий: он наблюдает за картиной со стороны, «бегает с камерой».

Употребление: является самым распространенным типом повествования как среди классической литературы, так и среди современной. Объясняется это просто: рамки повествования и каноны здесь практически отсутствуют, что дает полную свободу на воспроизведение многогранной картины мира и героев внутри него (что, конечно же, не снимает ответственности с автора за творящиеся в произведении и без_умства).

Достоинства:

1) возможность проследить за историей всех персонажей, которые участвуют в произведении, раскрыть их характер более полно (если задумка это предполагает), чем нежели в первой типе, где автор ограничен мировоззрением одного персонажа - «я». Таким образом, читатель (при необходимости) получит цельную картину конфликта в произведении, отношений между людьми и всех происходящих событий;

Недостатки/ошибки:

1) порой в книге идет либо изначальное, либо постепенное перенасыщение персонажами и действиями, половина из которых оказываются совершенно отвлеченными и в конце концов вовсе исчезают из сюжета (привет Толстому). Среди «левых» сюжетных линий может быть какая-то особо важная, определяющая суть всего произведения, но если их так много - обратит ли внимание на это читатель, вспомнит ли?

2) иногда случатся, что автор вносит личное мнение в свое творение. Оно сразу же выделяется в общем контексте и иногда воспринимается читателем с вопросительно поднятой бровью. Отсюда следует вывод: важно помнить, что автор в данном случае выступает в роли пересказчика событий, он не может вставлять свои мысли и суждения именно как автор (опять же, если того не подразумевает замысел), на это существуют отдельные жанры;

3) автор, конечно, знает все. Но часто бывает, что он слишком поспешно раскрывает все детали, о которых сам главный герой понятия еще не имеет. Более того, автор стремится залезть в разум персонажа, подробно описать его ощущения и чувства. Это больше всего подходит для повествования от первого лица. Если понадобится, персонаж сам изъяснится в диалоге с кем-нибудь (или даже в монологе с собой/своим вторым «я») или через свои поступки что он думает и как.

Вывод из всего вышесказанного о третьем типе

Повествование от третьего лица является в большинстве случаев самым выгодным типом, так как подходит почти что для всех жанров прозы и лирики. Писать от третьего лица не кажется сложным после определенной тренировки, если относится к этому делу серьезно при желании достичь нужного результата.

В заключение…

В данной статье рассмотрены два основных типа повествования. На самом деле их, конечно, намного больше, например, смешанный или переходный тип, но все они произошли от этих двух, каждый из которых имеет свои достоинства и недостатки, и над грамотным употреблением/распоряжением каждым из которых малоопытному (да и натренированному) автору стоит поработать, если для него важно качество своего творения. В статье рассмотрены общие случаи (в противном случае она бы растянулась на десять страниц).

В самом начале я обозначила вопрос: так ли важно иметь в виду, какой тип лучше выбрать при написании своего произведения? Ответ очевиден: да, важно.

И помните: все приходит с опытом.

Повествование от первого лица

Повествование от первого лица более лирично и всегда субъективно, однобоко. Такое повествование по своей природе прямо противоположно судебному заседанию, в котором выслушиваются конфликтующие стороны, адвокаты, свидетели, эксперты, прокурор… а вердикт по рассмотренному делу (о литературной истории) выносит объективный или ангажированный судья. Рассказчик знает всё о мыслях и чувствах одного персонажа, поскольку сам им является. Рассказчик может взять роль любого персонажа, он может быть главным героем, может быть второстепенным героем или антагонистом. Например, в романе «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи рассказывание ведётся от лица второстепенного персонажа, индейца по кличке Вождь Бромден, а в романе «Лолита» Набокова ― от лица главного героя, Гумберта.

В повествовании от первого лица много плюсов, особенно для начинающих писателей. В форме «от я» начинающий писатель чувствует себя уверенней, потому что все люди в той или иной степени отдавали дань эпистолярному жанру, ― письменно общались с друзьями, родственниками и любимыми, ― поэтому писать от первого лица просто привычней. Более того, повествование от первого лица воспринимается как свидетельство очевидца, оно выглядит более правдоподобным.

Но чтобы написать от первого лица большое по объёму произведение, нужно обладать недюжинным умением. В таком произведении нельзя переместиться туда, где рассказчик оказаться не в состоянии, и автору не удастся поведать о событиях, свидетелем которых рассказчик не был. В противном случае придётся пуститься в длительные скучные объяснения, тормозящие развитие основного сюжета.

Вот пример. Допустим, в романе повествование ведётся от лица жены, чей муж ― большой любитель зимней рыбалки со льда. Как-то раз он проваливается под лёд, полчаса в ледяной воде борется за жизнь, чудом спасается, сушится у костра, но всё равно сильно простужается и вскоре умирает. О том, что провалился в полынью, своей жене не рассказывает. Важную для сюжета трагическую сцену переохлаждения автор хочет донести до читателя, но как это сделать, если повествователь ― жена? Её на рыбалке не было, она ни о чём не знает. Может быть, муж перед смертью расскажет врачу, а тот передаст жене? Но в таком случае не получится трагической красочной сцены, выйдет сухая констатация факта: «Ваш муж провалился в полынью и простудился». Это не роман, а полицейский протокол.

Если повествование ведётся от первого лица, автору придётся раскрывать внутренний мир других персонажей только через их поступки, через их взгляды и слова. Начинающему автору это будет сделать очень непросто.

В повествовании от первого лица таится ещё одна опасность - читателю станет скучно. Когда речь зайдёт о чувствах или поступках героя, бесконечные «я» нередко воспринимаются либо как жалобы, либо как хвастовство. Если, конечно, это не диктуемые жанром жалобы или хвастовство ― вспомним барона Мюнхгаузена.

Прекрасно от первого лица пишутся биографические и псевдобиографические сатирические вещи, например, большой роман «Признания авантюриста Феликса Круля» Томаса Манна . Роман-бестселлер «Над пропастью во ржи» американского классика Сэлинджера тоже блестяще написан от первого лица. Классикой стал роман «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте . От первого лица Раймондом Чендлером блистательно написана серия рассказов о частном детективе Марлоу. «От я» созданы всемирно известные «Путешествия Гулливера» Дж.Свифта и роман «Убить пересмешника» Харпера Ли.

Повествование от первого лица создаёт бóльшую иллюзию правдоподобия психологической картины, поскольку о себе человек рассказывает сам. В ряде случаев такой рассказ приобретает характер исповеди, что усиливает художественное впечатление. Эта повествовательная форма применяется главным образом тогда, когда в произведении всего один главный герой, за сознанием и психикой которого следят автор и читатель, а остальные персонажи второстепенны, и их внутренний мир практически не изображается: таковы «Исповедь» Ж.-Ж. Руссо , автобиографическая трилогия Льва Толстого , «Подросток» Достоевского . По стопам этих авторов пошло много новичков, но их попытки не увенчались успехом.

В современном романе «Руины кружев» Ирис Энтони (Iris Anthony) семь точек зрения ― семь повествователей в первом лице из числа персонажей, включая собаку-контрабандистку. Этот пудель ― активный участник главной линии сюжета: с его помощью осуществляется контрабанда дорогих кружев через границу между Францией и Фландрией. Чтобы читатель не запутался в точках зрения, Энтони назвала каждую главу романа именем героя-повествователя и дала подзаголовок, в котором указано местонахождение этого повествователя: глава 1 ― «Катерина Мантенс», (назван один городок во Фландрии) глава 2 ― «Хилвич Мантенс» (назван другой городок во Фландрии)… Такие уточнения сделаны, впрочем, для совсем уж «простого» читателя, потому что герои-повествователи в романе достаточно сильно отличаются друг от друга и внимательному читателю не приходится гадать, кто из них в данный момент ведёт повествование «от я».

Считаю, что форма от первого лица требует от автора всё же немного бóльшего мастерства в целом и изящества слога в частности, поэтому начинающим писателям лучше написать первые одно-два произведения от третьего лица, а уж после овладения писательского инструментария браться за первое лицо. К тому же произведения от первого лица начинающему писателю труднее будет продать издателю, так как традиционно и издатели, и читатели предпочитают повествования от третьего лица.

Преимущества повествования от первого лица

Субъективность

В тех жанрах, где субъективность необходима или особенно важна, нужно использовать первое лицо. Это жанры: мемуары, автобиография, воспоминания, путевые заметки, мистика, ужас, исповедь. Однако субъективность порой зашкаливает: повествователь может приобрести назидательный тон, что сильно раздражает читателя, или скатиться в категорию «ненадёжных рассказчиков».

Эмоциональность

Если литературная история требует особенного эмоционального окраса, сосредоточено на описании внутренней жизни персонажа, а он стоит в центре повествования, или творческая задача автора заключается в придании произведению личностной эмоциональности, то следует использовать первое лицо. Местоимения «я», «мой», «моё», «мне» разжигают эмоции читателя. Он читает фразы: «я что-то промямлил в ответ», «я вспомнил угрозы», «мне стало больно», «я долго не могла уснуть», «мне конец!»; по эмоциональному накалу эти фразы совсем не равны: «он что-то промямлил в ответ», «он вспомнил угрозы», «ей стало больно», «она долго не могла уснуть», а фраза «мне конец!» вообще не имеет достойного эмоционального эквивалента в третьем лице. Многим читателям повествование от третьего лицо кажется бесстрастным, неэмоциональным, искусственным, сухим. А форма от первого лица даёт возможность покататься на эмоциональных горках, то взлетая, то падая по ходу литературной истории.

Реалистичность. Соучастие читателя

Повествование от первого лица выглядит более живым, реалистичным, насыщенным, близким, потому что читателю легче ассоциировать себя с одним конкретным, как бы живым, человеком, участником или свидетелем описываемых событий, нежели с отдалённым нематериальным образом повествователя от третьего лица. События литературной истории рассказываются как бы «из первых рук», все сцены фильтруются через уникальное восприятие этого рассказчика. Читатель примеривает литературную историю на себя, влезает в шкуру рассказчика «от я», «видит» литературную историю глазами рассказчика. Первое лицо безусловно приближает рассказчика к читателю: тот ощущает рассказчика как близкого друга, откровенно рассказывающего личную историю, друга рядом с собой ― на диване у себя дома, на пляже, в купе поезда, в каюте корабля, где читает сейчас роман. Читатель может отождествлять себя с персонажем, остро переживать за положительного героя, испытывая при этом самые глубокие чувства. Именно форма «от я» способна возбудить в читателе самые сокровенные мысли и сподвинуть его усесться самого за написание «такого же» романа.

Когда целевой читатель ― подростки

Согласно мнению американских литературных агентов, юные читатели предпочитают повествование от первого лица. Первое лицо обеспечивает искомую подростком близость с главным героем.

Форма прозы ― рассказ и повесть

В малой (рассказ, новелла, очерк, эссе) и в средней (повесть) формах прозы повествование от первого лица воспринимается легче, чем в крупной форме (романе, эпопее, сериях).

Жанры, в которых первое лицо использовать желательно

Мемуары, автобиографическая и биографическая литература, религиозная литература, мистика (привидения), готика, литература «потока сознания», жанры с интригой, тайной в центре сюжета (детектив и др.); в романах, рассчитанных в первую очередь на возбуждение мыслительных процессов и эмоций читателя относительно одного (возможно, единственного) героя.

Повествование возможно в настоящем времени

Полностью тема «Повествование от первого лица: преимущества и недостатки» выложена в файле-уроке Школы писательского мастерства Лихачева. Приходите учиться по полной программе.

*****

Школа писательского мастерства Лихачева - альтернатива 2-летних Высших литературных курсов и Литературного института имени Горького в Москве, в котором учатся 5 лет очно или 6 лет заочно. В нашей школе основам писательского мастерства целенаправленно и практично обучают не более 6 месяцев. Второй и главный этап обучения - индивидуальное наставничество: литературный наставник (развивающий редактор) работает с начинающим писателем над новым произведением последнего - романом, повестью, поэмой, циклом рассказов или стихов.

Псевдоправила повествования от первого и третьего лица

и прочие мифы

Какую бы форму повествования вы ни избрали, помните, что рассказчик - это один из персонажей и относиться к нему нужно соответственно. Не верьте псевдоправилам, которые гласят, что при повествовании от первого лица вы можете позволить себе то, чего нельзя сделать в третьем лице, и наоборот.

Возьмем роман Камю «Посторонний», где повествование ведется от первого лица для придания ему так называемой «интимности». Вам наверняка говорили, что рассказ от третьего лица не дает подобного эффекта. В приведенной ниже сцене рассказчик входит в морг, где лежит его покойная мать:

«Вслед за мной вошел сторож; должно быть, он бежал, так как совсем запыхался. Слегка заикаясь, он сказал:

Он уже подошел к гробу, но я остановил его. Он спросил:

Вы не хотите?

Я ответил:

Он прервал свои приготовления, и мне стало неловко, я почувствовал, что не полагалось отказываться. Внимательно поглядев на меня, он спросил:

– Почему? - Но без малейшего упрека, а как будто из любопытства.

Я сказал:

Сам не знаю.

И тогда, потеребив седые усы, он произнес, не глядя на меня:

Что ж, понятно».

Эпизод написан безупречно и в тоне повествования действительно заучат интимные, сокровенные ноты. Здесь прекрасно передано ощущение неловкости и печали, обычных в подобной ситуации, давайте посмотрим что произойдет, если написать эту сцену от третьего лица.

«Вслед за Мерсо вошел сторож; должно быть, он бежал, так как совсем запыхался. Слегка заикаясь, он сказал:

Мы закрыли гроб, но я сейчас сниму крышку, чтобы вы могли посмотреть на покойницу.

Он уже подошел к гробу, но Мерсо остановил его. Сторож спросил:

– Вы не хотите?

Нет, ответил Мерсо.

Он прервал свои приготовления, и Мерсо стало неловко, он почувствовал, что не полагалось отказываться. Внимательно поглядев на Мерсо, сторож спросил:

Почему? - Но без малейшего упрека, а как будто из любопытства.

Сам не знаю, - сказал Мерсо.

И тогда, потеребив седые усы, он произнес, не глядя на

Что ж, понятно».

Потеряли ли мы в "интимности"? Ничуть не бывало. Ни капельки. Вариант, написанный в третьем лице, вызывает то же ощущение неловкости и печали, что и сцена, описанная от первого лица.

Приведем другой пример. Теперь возьмем фрагмент из романа «Кэрри», который написан Стивеном Кингом от третьего лица, что якобы делает тон повествования менее интимным:

"…Он, не дав ей договорить, перегнулся и начал ее целовать, ползая руками по талии и груди. От него резко пахло табаком, брилкримом и потом. Крис наконец вырвалась и, переведя дыхание, взглянула на себя. К жирным пятнам на кофточке прибавились новые пятна грязи. двадцать семь пятьдесят в магазине Джордан Марш, но теперь кофточка годилась разве что для мусорного бака. Однако Крис чувствовала только острое, почти болезненное возбуждение".

Попробуем изменить этот эпизод, что, согласно теории «интимности повествования от первого лица», придаст его тону соответствующий оттенок:

"…Он, не дав мне договорить, перегнулся и начал целовать меня, ползая руками по талии и груди. От него резко пахло табаком, брилкримом и потом. Наконец я вырвалась и, переведя дыхание, взглянула на себя. К жирным пятнам на кофточке прибавились новые пятна грязи. Двадцать семь пятьдесят в магазине Джордан Марш, но теперь кофточка годилась разве что для мусорного бака. Однако я чувствовала только острое возбуждение".

Переключиться на первое лицо было не слишком сложно. Пришлось убрать слово «болезненный» – оно явно не из лексикона данной героини. Тем не менее в этой версии не утрачено ни одной ценной для читателя детали. Первое лицо не прибавило фрагменту никакой интимности.

Пусть так, скажете вы, но если рассказчик - более колоритный герой, нельзя переключиться на третье лицо, не потеряв этот колорит. Что ж, давайте посмотрим на повествование, которое ведется от лица подобного персонажа:

«Меня зовут Дейл Кроу-младший. Я говорил Кэти Бейкер – она мой инспектор, следит за теми, по получил срок условно, - что я ничего плохого не сделал, Я просто заглянул в бар повидаться с приятелем и, пока ждал его, выпил кружку пива, всего одну кружку, я сидел и никого не трогал, и тут к моему столику подвалила эта шлюшка и принялась танцевать для меня, хотя никто ее об этом не просил.

Они раздвигают тебе колени, начинают прижиматься, а потом от них не отвяжешься. Ее звали Ирлин. Я сказал ей, что меня она не интересует. Но она не унималась, и я встал и пошел к выходу. Она завопила, что я должен ей пять баксов, и тут ко мне подошел вышибала и понес бог знает что. Я двинул ему разок, всего один раз, выхожу, а там уже поджидает машина с мигалкой. Тут вышибала решил показать, какой он крутой, и начал выделываться, Я двинул ему еще разок, чтобы вправить мозги и чтобы помощник шерифа понял, по первый заварил эту кашу. Но не успел я и рта разинуть, эти мерзавцы надели на меня наручники и сунули в машину. Выходит, потом они введут мои данные в специальный компьютер? Потом один из них заявляет: "Эй, взгляните-ка! Оказывается, он осужден условно. Ударил офицера полиции". Ничего, придет время, я им устрою. Ясное дело, меня подставили!"

Кажется, что подобный эпизод невозможно рассказать от третьего лица, не потерян колоритности персонажа. Но на самом деле я изменил авторский текст, и в оригинале повествование ведется от третьего лица. Это начало романа Элмора Леонарда «Боб Максимум».

Дейл Кроу-младший сказал Кэти Бейкер - она инспектор и следит за теми, кто получил срок условно, - что он ничего плохого не сделал. Он просто заглянул в бар повидаться с приятелем и, пока ждал его, выпил кружку пива, всего одну кружку, он сидел и никого не трогал, и тут к его столику подвалила эта шлюшка и принялась танцевать для него, хотя никто ее об этом не просил.

"Они раздвигают тебе колени, начинают прижиматься, - рассказывал Дейл, - а потом от них не отвяжешься. Ее звали Ирлин. Я сказал ей, что меня она не интересует. Но она не унималась, и я встал и пошел к выходу. Она завопила, что я должен ей пять баксов, и тут ко мне подошел вышибала и понес бог знает что. Я двинул ему разок, всего один раз, выхожу, а там уже поджидает машина с мигалкой. Тут вышибала решил показать, какой он крутой, и начал выделываться. Я двинул ему еще разок, чтобы вправить мозги и чтобы помощник шерифа понял, кто первый заварил эту кашу. Но не успел я и рта разинуть, эти мерзавцы надели на меня наручники и сунули в машину. Выходит, потом они введут мои данные в специальный компьютер? Потом один из них заявляет: "Эй, взгляните-ка! Оказывается, он осужден условно. Ударил офицера полиции". Ничего, придет время, я им устрою. Ясное дело, меня подставили!""

Обратите внимание, что, давая читателю возможность оценить манеру речи Кроу, автор использует длинную цитату. Ну так что же? Это вполне допустимый прием, который позволяет познакомиться с персонажем поближе. Это всего лишь еще один способ сохранить интимность, повествуя от третьего лица. Фокус в том, чтобы передать неповторимый характер персонажа, взглянув на происходящее его глазами. Но даже это правило не является непреложным. Так, в романе Кена Кизи «Песня моряка» (1992) рассказчик, повествуя от третьего лица, выражается весьма сочным языком:

"Билли Кальмар был отвратительным напыщенным мерзавцем, но президент из него получился неплохой. Он оживил деятельность ордена, оплодотворив его своей неуемной творческой энергией и подкрепив химическими препаратами".

Значит, псевдоправило, которое гласит, что рассказ от первого лица приближает нас к персонажу и позволяет сделать его более колоритным, - сущая чепуха. В действительности любые достоинства произведения, интимность, атмосфера, колорит, - да все что угодно, можно с равным успехом сохранить и в том и в другом варианте.

Зато верно обратное, скажете вы. Всем известно, что, ведя рассказ от первого лица, вы не можете описать сцены, которые происходят без участия рассказчика. Существует железное правило – повествование от первого лица накладывает значительно больше ограничений, чем третье лицо.

Это тоже чепуха.

Начинающим писателям постоянно твердят, что не следует писать книгу от первого лица, потому что это не позволит показать читателю сцены, которые происходят без участия рассказчика. Но это не так. Вот пример повествования от всевидящего третьего лица из романа Стивена Кинга:

"В доме ни звука.

Она ушла.

На ночь глядя.

Маргарет Уайт медленно прошла из своей спальни в гостиную. Сначала кровь и грязные фантазии, что насылает вместе с кровью дьявол. Затем эта адская сила, которой наделил ее все тот же дьявол. И случилось это, разумеется, когда настало время кровотечений. О, уж она-то знает, что такое Дьявольская Сила: с ее бабкой было то же самое. Случалось, она разжигала камин, даже не вставая с кресла-качалки у окна. .."

Псевдоправило гласит: если книга написана от первого лица (в данном случае, от лица Кэрри), повествователь не может заглянуть в мысли Маргарет Уайт, что позволяет третье лицо, давайте проверим, так ли это. Все, что для этого нужно, - немного набить руку. Представим, что повествование ведется от лица Кэрри, которая только что отправилась на выпускной бал вопреки желанию матери:

«Когда я ушла, в доме скорей всего воцарилась полная тишина.

Мама наверняка сидит у себя в спальне, думая только об одном: "Она ушла. На ночь глядя. Ушла".

Потом мама выйдет из спальни в гостиную, думая, что сначала была кровь и грязные фантазии, которые дьявол насылал на меня, ее дочь, вместе с кровью. Затем эта адская сила, которой наделил меня все тот же дьявол. И случилось это, разумеется, когда настало время кровотечений. Она убеждена, что уж она-то знает, что такое Дьявольская Сила: с ее бабкой было то же самое. Мама помнит, как ее бабка разжигала камин, не вставая с кресла-качалки у окна.."

Все достоинства произведения сохранились - атмосфера, интимность, образность - ничто не утрачено. Теперь вы видите, что, избрав любой подход, вы ничем не ограничены. Разумеется, потери возможны, если персонаж, от лица которого вы ведете повествование, отличается зоркостью и проницательностью или изъясняется ярким, неповторимым языком. Или погибает раньше, чем кончится книга.

Независимо от формы и тона повествования, которые вы избрали, нужно максимально использовать их преимущества, не зацикливаясь на недостатках. Некоторые писатели имеют природную склонность к той или иной форме, и, кроме того, следует учитывать требования жанра. В детективных романах про крутых парней рассказчиком часто становится один из таких парней, и повествование ведется от первого лица. В то же время в любовных романах повествование почти всегда ведется от третьего лица цветистым, мелодраматическим языком.

Текст от первого лица может как многое дать вам, так и многое отобрать. Все зависит от того, почему и зачем вы решили выбрать именно этот способ повествования. Как вы собираетесь его использовать и насколько умело разводите по углам личность автора и личность персонажа. Насколько вас вообще заводит эта игра.

Жапризо, к примеру, играет с повествованием от первого лица безупречно. Я понимаю, какие безграничные возможности для своего таланта он так открывает. Мечта писателя: сыграть одну партию за всех, показать одно и то же с разных сторон, с разных ракурсов, от людей разного возраста, образования, менталитета… Скажем, девятерых. И пусть все они окажутся женщинами. (Жапризо. «Любимец женщин»). Плюс это держит сюжет: понятно, почему этот детектив не мог быть написан от третьего лица.

А вот авторы рукописей для детей, выбирая «я»-повествование, используют другие мотивы. Главный мотив, насколько я могу судить, вызвать у ребенка ощущение, что текст написан его ровесником. (Без осознания: а зачем это нужно?) Второстепенный: Носов так делал - все дети читают. И получается вот что:

«Сегодня на завтрак бабушка сварила манную кашу, папа её с удовольствием съел и не все усы вытер – полоска осталась. Вид у него был, как у клоуна в цирке, только красного носа не хватало. Бабушка сказала: "В детство впадать не мешает в любом возрасте" и стала мыть посуду. Я то же промолчал: не виню себя за то, что папа всегда торопится и не смотрит в зеркало, думаю, сослуживцы на работе его оценят, а то все говорят, что папа – очень серьёзный человек.»

Во-первых, автору не удается убедить читателя в том, что повествование ведет семилетка. Сложносочиненные предложения, лексика, вводные слова и обороты с первых строк выдают обман. Во-вторых, непонятно, зачем, с какой целью был выбран этот вариант. С целью позволить себе использовать странные конструкции и отсутствие сюжета?

«Скоро звонок раздался в дверь: это был Вовка – сосед и мы пошли в школу. Мой сосед – классный друг, хотя и старше меня.» Или «Сегодня было классно на уроке физкультуры. Нам раздали деревянные лопатки и велели накачивать мышцы – снег убрать во дворе школы. Пришла машина: мы – малыши снег подскребали, а взрослые мальчики его бросали в машину.»

У меня в запасе много таких рукописей. Но я больше не стану приводить цитаты. Я лучше сразу скажу: в детской литературе повествование от первого лица крайне редко бывает уместным. Уместные требуют значительных интеллектуальных затрат, юной души и особенного восприятия мира.

Если нет юной души и особенного восприятия, как автор вы больше теряете: ограничиваете себя по словарному запасу, обедняете свое произведение, отказываясь от литературных приемов и средств художественной выразительности. При этом вы все время привязаны к одному взгляду на события - взгляду вашего персонажа. Если он не слишком оригинален, это не так уж и интересно. Если оригинален - есть опасность, что не удастся найти отклик в душе читателя.

Любопытной для автора, на мой взгляд, могла бы стать идея повести от лица подростка. Именно в этот период в жизни происходят значимые, переворачивающие мир события. И вообще это фантастически захватывающе - снова оказаться в подростковой шкуре, уже со своим, взрослым, опытом. При этом, даже если вы пишете, как Бог, никто не обвинит вас в подтасовке: в историю о гении от гормонов все легко поверят. (Кроме меня, ха-ха.)

В моей редакторской практике был один весьма удачный опыт: десятки тысяч подростков рыдали над романом-дневником девушки-подростка. Это была чистой воды мистификация, без которой терялся смысл романа. Все встречи с автором проходили на сетевых форумах и никогда - в оффлайне. Наш обман раскрывался "на раз". Мы с замиранием сердца ждали разоблачения… Однако нас не раскрыли. Никого не смутила даже гибель героини, разумеется, от первого лица...

Но все же я считаю наиболее выигрышным в детской и подростковой литературе вариант «я»-рассказа о давно прошедшем событии уже подросшим персонажем. Это дает возможность не всегда находиться на грани нервного срыва, как в случае с текстом от лица подростка, иногда останавливаться и выдыхать. Смотреть на вещи со стороны. Видеть ситуацию вперед.

Всегда спрашивайте себя: почему и зачем мне нужно повествование от первого лица. Выиграет от этого текст или проиграет.
Просчитывайте, сможете ли вы от первого лица дать читателю ту полноту картины, которую позволяет дать обычная форма повествования.

Никогда не начинайте повествование с раннего утра, завтрака или звонка будильника - каждый редактор читал сто миллионов рукописей с таким началом.

Не забывайте, что автор и персонаж художественного произведения - это не одно лицо.
Вы можете давать текст «от первого лица» не во всем произведении, а частями, там, где это действительно необходимо для лучшего представления героя, развития сюжета или выражения идеи произведения. Так исчезает необходимость все время находиться «в образе». Самый очевидный ход: персонаж пишет кому-то письма, ведет радиопередачи или сочиняет рассказы.

Ничто не мешает вам в обычной форме повествования «от автора» надеть маску. В этом случае ваш авторский текст превратится в своеобразное повествование не от вас лично, а от «закадрового персонажа». Все, что вам для этого надо, придумать себе его, спросив: «а кто он, какой он - автор?» Часто это здорово помогает текстам.

Все замечания, пожелания, контраргументы присылайте, пожалуйста, на мою электронную почту,

Как Владимир Семёнович спасал нас

Конец шестидесятых. Длинные волосы, брюки из хлопка с лавсаном со строго измеряемым клёшем (25 сантиметров, не меньше!), семиструнные гитары и Высоцкий. Моя гитара (Черниговская музыкальная фабрика, 7 руб. 50 коп.) достаётся мне по огромному блату («от дяди Иосифа»), она тяжёлая, тёмно-красная с жёлтым подпалом. Гриф ужасно неудобный, струны стоят высоко и прижимать их трудно, но неожиданно оказывается, что его можно поднять повыше просто с помощью ключа от больших чёрных часов, стоящих на секретере в гостиной. Вместо обычных металлических струн вскоре удаётся раздобыть нейлоновые - это тоже большой дефицит. Я холю гитару - зачем-то натираю вязкой, крепко пахнущей полиролью для дерева, найденной у мамы в кладовке, борясь таким образом с существующими и несуществующими царапинами на её прекрасных боках. Я не расстаюсь с ней почти никогда, даже таскаю за собой в школу, но не днём, а на внеклассные посиделки. Уже выучены пять «главных» аккордов - «звёздочек» в ре-миноре и несколько вариантов «боя» правой рукой. Высоцкий с бобин заучен в страшном количестве, песен двести, не меньше. Всем нравится, и я всегда и везде в центре внимания, причём взрослые, на удивление, принимают такое пение с не меньшим энтузиазмом, чем мои ровесники. Это внимание окружающих к себе сильнее и приятнее даже портвейна и сигарет, уже неоднократно опробованных, поэтому дурные привычки совершенно ко мне не прилипают. Только шальные песни, жёсткие мозоли на пальцах, хрипловатый, иногда действительно немного сорванный голос - знаете, под кого.

Осень, везде на улицах города - плакаты «Всесоюзная перепись населения», а мы каждый вечер бродим с гитарой и моим другом Витькой из соседнего двора по этим улицам, скверам и набережной Днепра. Я умудряюсь орать песни даже на ходу, он совершенно не умеет играть, но что-то восторженно подпевает. И - ощущение постоянно приподнятого настроения…

Однажды мы сидим с ним на скамейке, среди ивняка, в глубине широкой зелёной посадки на набережной. Скамейка эта должна была чинно стоять на аллее перед речным парапетом, но кто-то её сюда, в укромное место, до нас перетащил, и постаралась, видимо, большая компания: скамейка тяжёлая, деревянная, белая с чёрными изогнутыми чугунными ножками и такими же боковыми опорами. Почти стемнело, и нас накрывают уютные тени, а перед нами у реки - неяркий голубоватый свет редких высоких фонарей на бетонных столбах. Я что-то наигрываю.

Неожиданно из-за деревьев выходит группа крепких парней, гораздо старше нас, блатного вида, навеселе и явно ищущих развлечений. Их пятеро, но кажется, что десять. Они быстро окружают нашу скамейку, и один из них, главный, в фуражке и с приподнятой толстой верхней губой, начинает приставать к Витьке с вопросами. Дело пахнет очень серьёзным мордобитием, к тому же Витька - резкий и вспыльчивый - хотя испугался не меньше моего, но уже насупился и вот-вот скажет что-то поперёк. А вокруг, на набережной - ни души, так что, похоже, мы влипли с нашей любовью к вечерним прогулкам в рискованных местах. Убить, возможно, и не убьют, но покалечить могут крепко, тем более что боец среди нас только Витька, а я - хилый очкарик, освобождённый от «физры» ещё с 5-го класса по причине шумов в сердце (был тогда такой популярный детский диагноз). И сейчас сердце это бешено колотится где-то в конечностях, с шумом или без - я уже не знаю, но чувство полнейшей нереальности нарастает.

Тут вожак замечает гитару на моих коленях и снисходительно говорит:

А ну, сделай нам что-нибудь...

И я делаю. Я не знаю, что он ожидал, но я, сам себе удивляясь, не забыв ни одного слова и как бы даже спокойным голосом (по крайней мере, мне так кажется), пою:

В тот вечер я не пил, не пел,

Я на неё вовсю смотрел,

Как смотрят дети, как смотрят дети.

Но тот, кто раньше с нею был...

Я пою «Нинку», «У тебя глаза, как нож», «За меня невеста отрыдает честно» и ещё две-три песни. Наше окружение как-то обмякает, расслабляется. Они постепенно рассаживаются вокруг на траве и на скамейке и слушают очень тихо, не перебивая ни словом, ни резким движением. Вожак вытаскивает из внутреннего кармана куртки начатую бутылку какого-то вина и говорит, обращаясь только ко мне, уважительно:

Я вежливо отказываюсь и, почувствовав момент, встаю:

Мы пойдём...

Они совершенно спокойно говорят нам «пока» - почти все, по очереди, и мы, как бы не спеша, ретируемся сначала на освещённую аллею, затем, чуть быстрее, переходим через дорогу - к магазинам, к людным улицам. Мы идём всё быстрее и быстрее, почти бежим, и только через несколько кварталов Витька останавливается - и говорит, говорит мне что-то восторженное. А я и так знаю, что я - большой молодец. Впрочем, не только я. И даже совсем не я - Владимир Семёнович...

И всё ещё в диком восторге от неожиданного спасения и от себя самого, я останавливаюсь на перекрёстке возле одного из плакатов про перепись, на ходу придумываю нечто каламбурное, задиристо-матерное и такое же бессмысленное, как этот плакат, и тут же громко декламирую, к новому восторгу своего приятеля:

Скоро будет пере-пись!

Красота - хоть за...бись!

Проблема выеденного яйца

Отрывок из очерка «Чикагские менты»

…В обеденный перерыв часто гуляю в ближайшем лесопарке по асфальтовым дорожкам среди газонов и прудов. Однажды мне навстречу по дорожке движется полицейский «форд»: такое патрулирование - дело, в общем-то, обычное. Машина широкая, нам с ней не разойтись. Я, естественно, схожу в сторону, на травку - это ведь Власть, да ещё и на транспорте, движется мне навстречу…

После трёх лет жизни в Америке мы, по примеру других, решили переехать из города в пригород - спокойный, чистый, просторный, с хорошими школами. В семье у нас подрастал младший сын и, в первую очередь, нужно было думать о его безопасности и качестве образования. Небольшой «таунхаус», купленный в кредит в одном из чикагских пригородов, вполне соответствовал нашим чаяниям. А то, что на работу приходилось ездить неблизко, так это для здешней жизни - норма. Все на колесах, помногу часов каждый день...

Вскоре, к сожалению, мы обнаружили, что не все в порядке в нашей новой обители. По утрам на большой деревянной веранде, пристроенной к нашему дому с заднего двора, стали появляться в немалом количестве разбитые яйца… следовательно - мухи, запах, грязь. Нетрудно было догадаться, откуда яйца попадают к нам во двор: скорее всего, ночами балуется великовозрастный детина из соседской семьи, проверяет нас, новоприбывших, на прочность. При этом гаденыш нарочито приветливо здоровается с нами при встрече на улице.

Решились заявить в полицию. Полицейский прибыл на следующий день, полюбовался на следы «преступления», с серьёзным видом подтвердил, что всё это неприятно (как будто мы без него этого не знали), предположил, как и мы, вину того же самого персонажа - и ушел... А разбитые яйца продолжали появляться на веранде с тем же постоянством, особенно после того, как мы старательно убирали всю эту дрянь, смывая водой из садового шланга.

Мы продолжали звонить в полицию, наш знакомый патрульный приезжал еще пару раз - с таким же результатом. Он, правда, проинформировал нас, что уже беседовал с нашим юным соседом и что тот вообще на контроле у полиции за причастность к наркотикам и хулиганству, но доказать его вину полиция в нашем случае, мол, не может. Вот если б вы видели, как милый юноша это делает, тогда...

После такого рассказа мы всерьёз испугались: когда наш сынишка возвращается днем из школы, дома никого нет. Школьный автобус, конечно, подвозит его прямо ко двору, но дверь-то он открывает сам, и вокруг обычно нет ни души - все на работе. А что, если этот самый хулиганистый соседский подросток перейдет с подбрасывания продуктов на прямые действия - испугает или ударит малыша? Вот тебе и спокойная жизнь! И полиция, получается, ничего не хочет делать?

Короче говоря, пришлось решать вопрос самим, пойти на хитрость (ну прямо, как на родине, где, к сожалению, привыкли надеяться только на себя). Я завел с вредным парнем разговор на улице, возле его дома, и, как бы между прочим рассказав о проблеме (вот кто-то нехорошо шалит у нас на заднем дворе - кто бы это мог быть, не знаешь?), сообщил, что установил с помощью полиции систему наблюдения и ночного видения, и если кто-то попадется, тому не поздоровится...

Полёты яиц прекратились навсегда. А вскоре нашего молодого соседа забрали - и надолго. Видимо, за те дела, которые полиция посчитала более серьезными нарушениями и смогла это доказать. Он и поныне там.

Что ж, хорошо - что хорошо кончается, и будем считать вышеописанное мелкой и нехарактерной проблемой, случившейся с одной отдельно взятой, недавно приехавшей в страну семьей, не совсем тогда понимавшей английский язык и местный менталитет, ведь проблема, по сути, не стоила выеденного яйца (буквально, разбитых яиц)…

…В обеденный перерыв я часто гуляю в ближайшем лесопарке по асфальтовым дорожкам среди газонов и прудов. Однажды мне навстречу по дорожке движется полицейский «форд»: такое патрулирование, как известно, дело обычное. Машина широкая, нам с ней не разойтись.

Я, естественно, схожу в сторону, на травку - это ведь Власть, да ещё и на транспорте, движется мне навстречу. С удивлением замечаю, что громоздкая черно-белая машина съезжает на травку тоже, уступая дорогу... мне. Мне ли? Оглядываюсь и убеждаюсь, что никого на дорожке вблизи нет, так что этот маневр патрульный делает именно из-за меня! Я возвращаюсь на дорожку, гордо продолжаю свою прогулку, и, несколько обнаглев, даже руку приветственно поднимаю, поравнявшись с машиной. Полицейский в черной форме и черных очках тоже приветствует меня. Выходит, здесь главный - я?..

Сметана

Между первой и второй - перерывчик... Да, да, закусывайте, а пока позвольте мне рассказать нечто... гастрономическое. Ну почему «молчи, Яша», почему? Я не скажу ничего крамольного, тем более что уже не 37-й, и не застой, и КГБ уже давно нет... И нас там уже нет, в той стране. Так что не закрывай мне рот, товарищ Берия.

Со сметаной у меня особые счёты. Лет в тринадцать, летом, мама послала меня в магазин «на проспект» (так, в отличие от нескольких других гастрономов, называли большой продуктовый магазин, расположенный в длинной сталинской пятиэтажке рядом с центральным кинотеатром на центральной улице города; кинотеатр, естественно, назывался «Родина», центральная улица - проспект Карла Маркса; а как же ещё - в украинском городе, в шестидесятых годах 20-го века?). Так вот, послала меня мама за сметаной. Я согласился пойти, но «с боем» - и не потому, что ленился, а потому что был настолько стеснительный, что даже в магазине боялся рот открыть - там же надо было что-то говорить, спрашивать. А мама, конечно, этого не понимала, думала, что я ленюсь. Хотя, если б она меня не посылала в магазин, я, наверное, и до сих пор боялся разговаривать с людьми и вам обо всём этом ничего не рассказал... Мне показалось, что вы сказали: «И слава богу»?.. Нет?

Поплёлся я, значит, мимо кинотеатра в гастроном, было лето, жарко, на мне - тонкие светло-серые брюки (мама пошила), вообще-то я ими здорово гордился. В руке - авоська, в авоське - чистая стеклянная банка и крышка, сметану-то продавали тогда на развес... или разлив, как правильно сказать?

Очереди в магазине, на удивление, не было. Не очень внятно я попросил у продавщицы молочного отдела «кило сметаны». Она набрала мне сметану из большого серого бидона, орудуя черпаком с длинной ручкой, взвесила; я заплатил названную сумму в кассу, вернулся и отдал чек. Продавщица поставила заполненную банку на высокий прилавок-холодильник между нами, и я, протянув вверх руки, попытался закрыть банку тугой пластмассовой крышкой. В доли секунды скользкая банка вывернулась из моих корявых рук и выдала почти всё своё холодное, густое, белое содержимое на переднее стекло прилавка, на мою рубашку и штаны. Продавщица какое-то время почти невозмутимо смотрела на всё это, затем, не говоря ни слова, протянула мне пачку листов плотной коричневатой обёрточной бумаги, а затем, забрав банку на свою сторону, немного оттёрла её тряпкой и закрыла моей злополучной крышкой. С горящей физиономией я принялся убирать сметанный потоп со всех доступных мне мест - со стекла, пола, штанов... Потом собрал скомканные мокрые бумажки в урну, сунул несчастную банку с остатками содержимого в авоську и помчался домой. Но уже не по проспекту, а задними дворами, где это было возможно, стараясь ни на кого не глядеть.

Дома меня не ругали, если не считать одного тихого слова «шлемазл» 1 , сказанного бабушкой, когда я появился в дверях, а мама бросила мои штаны в миску с горячей водой и стиральным порошком «Новость»… и пошла за сметаной. Сама. Штаны удалось спасти, и я потом ещё долго щеголял в них - до конца лета.

Следующим летом мы отдыхали с родителями в Бердянске. Как? Вы не знаете Бердянска? Этот такой городок на Украине... в Украине, да я помню, так теперь надо говорить. Совершенно верно, на Азовском море. Тихое, жаркое место... Очень терпкий, сладкий запах больших смолёных баркасов, которые лежат чёрными блестящими глыбами повсюду на берегу. Можно отколупнуть от борта кусочек смолы и нюхать… Как хорошо я, оказывается, помню этот запах. И почерневшие от смолы руки. И вереницы серой сухой таранки - повсюду: на заборах, в домах, в летних кухнях... Ну, да-да, мы сейчас - о сметане.

Мама с младшим братом должна была возвращаться домой раньше (ей нужно было на работу), мы с папой остались отдыхать в Бердянске ещё на одну неделю. А кулинар из моего папы - никакой (из меня по наследству - такой же). Поэтому на обед мы ходили в какую-то дохлую местную столовку недалеко от моря, а завтрак и ужин папа сочинял сам. Одним из таких его сочинений являлась тарелка сметаны с крупно накрошенным туда хлебом - он сказал, что в его детстве, в войну, в эвакуации, это было для него самым замечательным блюдом. Ну, я, наверно, не выжил бы в эвакуации, потому что после такого блюда мне стало, мягко говоря, хреново... а может, в войну сметана была не такая жирная. В общем, меня стошнило - и не один раз… извините, сидим за столом… и после этого я долго употреблял сметану только малюсенькими порциями. Потом, правда, это прошло. Всё проходит.

А тут вот ещё что. Знаете, какая у моей жены девичья фамилия? Сметанкина. Фамилия, скажу вам, относительно редкая. Если взять телефонную книгу нашего города, то разных Сметаниных вы найдете много-много, а Сметанкины - только её семья. И во дворе, и в школе, и в институте, где она училась, все друзья всегда называли её не по имени, а только так - Сметана. Привет, Сметана! В кино идёшь, Сметана? Пошли на перекур, Сметана... ну, это уже позже. Сейчас, наверно, звучит смешно - у нас такие большие дети, и вообще...

Так что мне, можно сказать, опять повезло с этой сметаной... Вы же её знаете, характер ещё тот! Нет, ну не то что мы живём плохо... По-разному. Да и кто - хорошо? Только теперь, когда мы прожили вместе уже двадцать лет, я смотрю на свою жену и вспоминаю не очень приличную... да, ты уже мне говорила: сидим за столом, но из песни слов не выкинешь... в общем, я вспоминаю такую народную поговорку: «Своё говно - сметана»…

Что ты кипятишься, опять - «Яша, молчи»! Тут все свои люди, шутки должны понимать.

Вы спрашиваете, есть ли в «оливье» майонез? Нет, его мы не кладём, лучше - сметанки.

1. Несчастный, неловкий, придурок (идиш).

Драка

Скажи, ты дрался когда-нибудь по-настоящему? - неожиданно спрашивает она.

Ну, я не помню... наверно, нет, - несколько озадаченно отвечаю я.

Что - совсем никогда не дрался? - она возмущённо приподнимается на локтях.

Да, вроде никогда... - я присаживаюсь на край кровати.

А почему? Я думаю, что настоящий мужчина обязательно должен драться, чтобы заслужить уважение. Вот Полянский…

Не было у меня такой необходимости - драться. - В задумчивости я, как обычно, смотрю куда-то в сторону и вытягиваю губы трубочкой. - И почему это «настоящесть» мужчины определяется таким образом? Есть другие способы заслужить уважение...

И не били тебя никогда?

Не били. Ну, было пару случаев в детстве и молодости, когда могли отлупить, но мне везло - обошлось. Вот, например, на первом курсе, через несколько месяцев после начала занятий, пошёл я с одной девушкой на танцы в спортзале института. А она до знакомства со мной успела несколько раз сходить на свидание с другим парнем, который был старше - с четвёртого курса, крепыш, спортсмен. И как только начала играть музыка, он подходит ко мне и вызывает на улицу. Я собрался выходить (не от большой смелости, а потому что толком ещё не сообразил, что делать). Но тут подлетает к нам один из наших сокурсников, азербайджанец Мази, боксёр. Он, оказывается, очень уважал меня за пение и игру на гитаре - я даже не знал этого. Я тогда почти всюду таскал гитару, и Мази неоднократно слушал мои песни на вечеринках в общаге. «Нэт, - говорит Мази моему сопернику, - он ныкуда не пойдет, я пойду». И они вышли. Оказывается, там за дверями несколько приятелей крепыша ждали, чтобы со мной разобраться. Мази вышел и сразу дал им понять, что я, мол, - его друг и, если что, он готов за меня заступиться. С Мази связываться они, конечно, не решились: и сам он был отчаянный, и в институте училось немало других ребят из Азербайджана. Не дай бог тронул бы кто одного из них - все ребята с Востока за него бы отомстили, мало бы обидчикам не показалось. Короче говоря, вечером после танцев мы с этим крепышом спокойно встретились в комнате у Мази, поговорили. Выпили по рюмке. Крепыш говорит: «Да ладно, мне она совсем и не нужна, гуляйте. Это я так - из принципа». Ну, мы ещё выпили за принцип, и ещё...

А если бы тебе всё-таки надо было подраться, ты бы не струсил? - перебивает она.

Ну, если бы на-а-до... - тяну я, - однако, думаю, во многих случаях есть способ, чтобы этого избежать и решить проблемы мирным путём.

Есть проблемы, которые никак не решить мирным путем, - в задумчивости она, как обычно, смотрит куда-то в сторону и вытягивает губы трубочкой. - А Полянский - он точно может подраться за справедливость...

И после короткой паузы твёрдо добавляет:

И за меня!..

Хорошо, о Полянском мы поговорим завтра, - я встаю и собираюсь уйти.

Нет, подожди, - настойчиво продолжает она, - вот ты каждый день бегаешь по утрам и делаешь зарядку с гантелями. Это для чего? Чтобы быть сильным, да? Значит, ты всё-таки готов подраться? И дать в морду какому-нибудь врагу?

Я делаю зарядку по утрам уже много лет - привык я так. И для здоровья...

Для здоро-о-вья... - разочарованно тянет она.

Всё, спи! - решительно заявляю я, щёлкаю выключателем и выхожу из её спальни.

Жену я нахожу в той комнате, где стоит компьютер. Она сидит в наушниках и что-то увлечённо рассматривает на мониторе.

Ну, что? Она спит? - чересчур громко спрашивает жена, завидев меня краем глаза и не поворачивая головы.

Я пытаюсь что-то сказать, но она тут же продолжает:

Мне нужно сегодня работать допоздна, так что завтра утром её отводишь ты... Так что ты хотел?

Послушай, - наконец говорю я, - а ты, случайно, не знаешь, кто это у них там такой по фамилии Полянский?

Рисунки Андрея Рабодзеенко

Семён Каминский, 2006-2013.

45-я параллель, 2013.