Идеальный читатель: миф или реальность? Александр Бадак: Идеальный читатель Кого можно считать идеальным читателем.

Читатель должен видеть себя, любимого Читатель хочет сопереживать. Потому главного героя надо наделить либо теми качествами, которые есть у самого читателя, либо же, что намного действеннее, теми, которые он хотел бы иметь. Особенно это удобно в фантастике и фэнтези. Там

Дорогой читатель! Вы хотите жить с комфортом, в достатке и радости, без стрессов и их последствий. Вероятно, вы уже изучили массу литературы, которая попадалась вам на жизненном пути, или получили массу советов, и это привело вас к тому, что сейчас вы все равно читаете

Идеальный «Мартини»? У каждого бармена есть своя разновидность этого коктейля (с оливкой, цедрой, взболтанный, смешанный и так далее). Я бы сказала, что нет ничего страшного в том, чтобы пробовать различные варианты ради их изучения, разумеется. Это как коробка с шоколадом.

Сегодня в нашей студии «Нет предела совершенству!» в гостях уважаемые исследователи, что будут, прошу прощения за тавтологию, исследовать идеального читателя! Что он читает, какие его жанровые предпочтения, какие отзывы он оставляет, и что он вообще за птица - это вы узнаете в нашей передаче! Познакомимся же с нашими гостями. С левой стороны у нас всемирно известные британские учёные, академики и исследователи, что недавно написали фундаментальный труд «Ковыряние в носах разной степени глубины: причины и последствия», а с правой же - менее знаменитые эксперты канала Рен-ТВ, благодаря трудам которых наша страна значительно продвинулась в изучении паранормальных явлений, в частности, рептилоидов и прочих инопланетян. В центре, вы, уважаемые зрители, можете увидеть давно почивших деятелей науки и культуры, таких, как уважаемые Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Блез Паскаль, Павлов, Менделеев и Мария Кюри. Пол идеального читателя Дадим же исследователям немного посовещаться. Британские учёные полностью уверены в своих решениях, эксперты Рен-ТВ тоже снисходительно смотрят на своих соперников, а вот на диване великих доцентов, похоже, возникли разногласия! Мсье Паскаль, не крушите нашу студию! Оборудование стоит очень дорого! Выслушаем мнения наших гостей. Британские учёные доказали, что идеальный пол идеального читателя - женский. Девушка напишет более эмоциональный комментарий, она более страстно будет следить за своими любимыми авторами. видимо, автор не девушка А уважаемые эксперты Рен-ТВ считают, что идеальный читатель - парень. Парень на Фикбуке - редкость, поэтому се обстоятельство, несомненно, прибавит ему привлекательности. А вот мнения классиков разделились, но обе силы все равно оказались равны. Так что мы, как и наши предшественники, что исследовали идеального автора, сделаем вывод, что идеальный читатель - гермафродит. Жанровые предпочтения Тут уважаемые британские ученые с пеной во рту закричали, что идеальный читатель обязательно должен читать слэш, потому что это популярно, и он успеет озарить своей идеальностью больше авторов. А эксперты Рен-ТВ считают, что лучше уделить предпочтение гету и фему, так как по этим жанрам пишут меньше, и авторы будут счастливы, если им хоть кто-то отзывы напишет. намёк поняли Классики заняли нейтральную позицию, выбрав джен с уклоном в те или иные жанры. На основании этих доказательств мы сделали вывод, что идеальный читатель может покрыть все жанры по всем направленностям, и это не последнее свидетельство его идеальности! Так что же идеальный читатель все-таки должен читать? Продолжить дискуссию нас вынудили, как это ни странно, классики. Блез Паскаль утверждает, что идеальный читатель должен читать его научные работы, ибо они есть истина в последней инстанции. Альберт Эйнштейн в ответ вспылил не в меньшей степени и заявил, что правда только у него, и они заспорили, как издатели второсортных журналов. Но мы все же будем придерживаться сделанного нами вывода. Длина отзыва Первыми выразили своё мнение классики, которые единогласно считают, что идеальный читатель будет катать длинные простыни текста, порой вдвое длиннее самого фанфика, в которых будет находиться скрытый смысл в произведении, даже если изначально его не было вообще, указываться все недостатки и достоинства, комментировать вся и все вплоть до второй пуговицы на одежде главного героя. Остальные группы исследователей категорически против таких отзывов и они, опять же, единогласно заявили, что такие отзывы будут смущать авторов, которые, порой даже не знают, что и на простой отзыв ответить, кроме банального «спасибо», а тут нá тебе! На основании этого мы сделаем вывод, что идеальный читатель будет писать не длинные переливания из пустого в порожнее, но и не короткие «проду!», а «марафонные» отзывы в пять-семь вордовских строк. Секрет волос Блеза Паскаля - последнее изобретение британских учёных! Что же скрывает мсье Паскаль? Узнайте в следующей серии телепередачи! Критика или восхищение? А в прямом эфире снова «Нет предела совершенству»! И мы снова продолжаем обсуждение идеального читателя. И мы разбираем вопрос «Критика или восхищение?». Ответы нам дадут британские учёные, эксперты нашего канала Рен-ТВ и давно почившие классики. Умудренные веками опытов классики и не такие умудренные эксперты канала Рен-ТВ считают, что чем раньше укажешь человеку на ошибки, тем раньше он их исправит, и более повторять не будет. Также критика совершенствует писателя, и он будет расти в своём искусстве, очаровывая других, не таких идеальных читателей. Но британские учёные считают по-другому, ведь могут найтись и очень ранимые личности, которые при любой, даже самой конструктивной и вежливой критике стушевываются и забрасывают писательством на полгода, если не навсегда. И если таким постоянно писать разгромную критику, Фикбука может потерять очень хорошего автора. Классики в ответ заявили, что таким личностям нечего делать на Фикбуке, а Павлова и Менделеева с трудом оттащили от британских исследователей, которых они порывались пустить на эксперименты. Но на этот раз верх одержали британские учёные, взяв уверенным тоном. Стиль написания отзывов Только сейчас мнения всех трёх групп сошлись полностью. И состоят они в том, что идеальный читатель должен соблюдать правила вежливости, не материться, так как он не знает, что за человек сидит по ту сторону экрана, если он знаком с автором лично, то можно позволись себе и дружеское поведение, но если это не так, то никакого панибратства. А пока мы удалимся, чтобы решить, какое же, собственно, существо является идеальным читателем. Скандалы, интриги, расследования! Почему Нильс Бор и Мария Кюри отгородились от других классиков Менделеевым? Есть ли что-то между ними? Смотрите завтра в 20:00!

Таким образом, понятие «текста», вводимое Р. Бартом, переносит акцент в рассмотрении художественного произведения с поисков того личного смысла, которое вложил в него автор, на его сверхличное содержание, способное даже противостоять «авторскому смыслу». Текст - это, как известно, прежде всего «материально закрепленное замкнутое языковое сообщение» 24 , в силу этого способное существовать совершенно независимо от своего автора, и уже потому текст может быть прочитан в таких контекстах, о которых автор не думал. Тем самым текст оказывается включен в большой мир жизни культуры, в котором он функционирует в соответствии с теми заключенными в нем возможностями, смыслами, которые способна обнаружить в нем культура, - благодаря которым она включает этот текст в жизнь своих смыслов. Способность текста «откликнуться» на вопросы той или иной культуры обусловливает его способность включиться в мир ее смыслов. Этот диалог текста с культурой идет уже помимо воли автора данного текста; здесь становится возможной жизнь текста сразу в нескольких культурах, мирах и контекстах смысла, не предусмотренных творцом текста. Эта самостоятельная жизнь текста обнаруживает сверхличный фундамент сознания его автора.

Однако содержание художественного произведения все же не может быть сведено к законам безличного его функционирования: этому сверхличному «измерению» бытия литературного произведения в качестве текста противостоит другое «измерение», другая форма его жизни - в качестве именно произведения как личного высказывания, творения личного автора. М. М. Гиршман, анализируя различен

ные аспекты противоположности текста и произведения, в частности, рассматривая их в свете противоположностей плюрализма и монизма, множественности и единства, - на чем настаивает Р. Барт, - говорит о том, что «не только не отрицая множественности, но, напротив, учитывая ее как очень существенную характеристику текста, теория произведения как целостности соотносит с ней идею глубинной неделимости бытия - единого мира, живущего в этих множествах. Множественность художественного текста - это в принципиально иной системе отсчета одна жизнь, единая и в глубине своей неделимая, единый внутренне развивающийся мир и смысл. А онтология произведения - это не готовое, гарантированное, объектное единство всего и всех, а объективно представленная и осуществленная в слове направленность на объединение всего реально разделяемого, множественного и каждый раз единственного в своем самоосуществлении» 25 .

М. М. Гиршман рассматривает произведение и как выражение единства и целостности мира, и как выражение индивидуального претворения мира в неповторимом, только «здесь и сейчас единственный раз существующем конкретном человеке» 26 . Художественное произведение - это мир культуры в индивидуальном сознании личности, это прочитанный личностью текст культуры, граница текста культуры и личности, точка их встречи, которая стала личным высказыванием на языке культуры, личной переработкой текста культуры или наоборот - высказыванием культуры через личность, - границей культуры, обозначившейся в событии встречи с личностью, позволившей тексту культуры обнаружить какие-то свои упорядоченности. Это становится возможным благодаря тому, что произведение обладает своей собственной, не совпадающей со структурой текста структурой, - формой, организующей все элементы текста, все его голоса в особое единство. Эта структура, принцип построения художественной целостности является отпечатком-границей авторской воли, личности, по-своему организующей, переживающей, осмысливающей этот мир. Это - форма художественного произведения, определяющая собой его бытие, и «конструктивным моментом» ее, как показывает М. М. Бахтин, является автор-творец 27 , ее единство «есть единство активной ценностной позиции автора-творца 28 , встречающегося с активностью и «самозаконным» упорством текста.

Известно, что наличие некоего идеального (в смысле:

духовного) содержания, опредметившегося в форме, вводит искусство в ряд знаковых систем. Однако особенность искусства как знаковой системы состоит в том, что форма здесь отнюдь не посредник между содержанием искусства и рецепиентом. Она-то и есть само содержание.

Именно художественная форма превращает присущую любому человеку способность к образным представлениям в особое - интенсифицированное, укрупненное, концентрированное образное бытие. Говоря об образе в собственно художественном контексте, следует исходить из того, что «художественный образ - развившееся в чувственно-вещной и в то же время обобщенной эмоционально-познавательной духовной форме специфическое отношение...» 29 . Но «чувственно-вещая форма - это прежде всего конкретность, явленная в индивидуальном (индивидуально-неповторимом) облике. Познание здесь не сковывает себя нормами логико-аналитической обязательности, смыкается с этими нормами и отходит от них, следует им и их преодолевает. Поскольку процесс познания предстает, как мы уже договорились, в «эмоционально-познавательной духовной форме», образ «...использует все логические магистрали примерно так же, как использует их в городе человек, то есть как подсобные пути для своих целей»: «Если нужно: они перестраиваются и ломаются, внося временную дезорганизацию; появляются свои анархисты, мечтающие их вовсе взорвать; словом, идет именно живое развитие, где смысл объединяется не высчитываемым законом, а сосредоточен в индивидуальности, самостоятельном лице или их отношении» 30 .

Художественная форма всегда конкретна, чувственна, индивидуально неповторима, состоит из образов и, складываясь из них, несет в себе специфическое духовное отношение. При этом она системна, однако не в смысле статической систематизации, а как динамическая (то есть движущаяся) система образных компонентов большей или меньшей сложности, сообщающих тексту определенные границы. Элементы, составляющие художественную форму, называют приемами. Будучи духовным выражением и воплощением действительности, ее одухотворенным эквивалентом, художественная форма обнаруживает и реализует свои духовно-содержательные возможности через посредство составляющих ее, выражающих ее образов-приемов, каждый из которых, однако, представляет собой «...не материальный элемент..., а отношение» 31 . В сущности, художественный при-

ем - это уменьшенная копия художественной формы вообще (как таковой): в обоих случаях конструктивно значим принцип динамически выраженного отношения. Но если художественная форма - это конечный результат отношений человека и действительности, то художественный прием - то путь к становлению отношений человека и действительности, когда приемы между собой взаимокоординируются, образуя систему внутренних границ текста, сообщающих ему определенность смысла.

М. М. Бахтин писал, что «художественная форма, правильно понятая, не оформляет уже готовое и найденное содержание, а впервые позволяет его найти и увидеть» 32 . Но открывается эта художественная форма в полноте найденного и воспринятого содержания в результате внутренне и внешне согласованного действия художественных приемов. Тем самым художественная форма, понимаемая как систем a отношений, открывает полноту заключенных в ней «смыслов». Эти отдельные «смыслы», подчиняясь структурообразующим законам художественной формы, с одной стороны, оказываются связанными с отдельными приемами, воплощаются в них. С другой стороны, взаимосоотносясь и взамоорганизуясь, они восходят к единому смыслу, к тому содержанию, которое столько же является идейно-психологическим (идейным), сколько и художественным (художественно-психологическим), «художественной картиной мира» (В. Тюпа): художественная форма поэтому есть одновременно и концепция действительности.

Целостность опирается на жизнь образного сознания, стремящегося к тому, чтобы реализоваться и стать завершенным в себе феноменом художества. Учитывая то, что прием - это, как уже сказано, образ-отношение, следует постоянно иметь в виду следующее: отдельный образ, даже если он выступает как «маленький организм», как «микрокосм», при этом обязательно «...опирается на всеобщую связь и зависимость явлений» 33 . В результате каждый из «элементов» и «уровней» «...переходит во все другие, взаимодействует, резонирует вместе, отвечает на каждый голос, сливается в унисон с другими» 34 . Словом, целостность - неотъемлемая принадлежность художественной формы, порождаемой образным сознанием. Поэтому целостное явление искусства - не фрагмент бытия, но его феномен, как сказал Ю. В. Трифонов 35 . Этот феномен заявляет о себе и в отдельном образе, и в их системной взаимосоотнесенно-

сти. Целостность, следовательно, являет собой столько же результат движения, сколько и его исходную точку, то есть процесс в его полноте и завершенности. Понятно, что движение совершается не от разрозненности, дробности к целостности, а от целостности к целостности же - подобно, скажем, тому, как осуществляется переход от яйца к птенцу, а не от отдельных компонентов яйца все к тому же птенцу. Имеет место лишь смена уровней. Сам же принцип остается неизменным: «...Категория целостности относится не толь-до к целому эстетическому организму, но и к каждой значимой его частице» 36 .

Можно, думается, утверждать, что художественная целостность выступает как некий духовный, творчески активный эквивалент тому природно-биологическому единству, которое мы наблюдаем в окружающем нас бытии органического мира. В художественной целостности возрождается органика бытия в ее духовно преображенном виде. Это прежде всего нравственно ориентированная художественная целостность, знак присутствия света. Суть в том, что художественная целостность прежде всего отмечена активной одухотворенностью - именно поэтому художественная целостность несет в себе «...предельно упорядоченный смысл» 37 (В. И. Тюпа). Итак, «предельно упорядоченный смысл» заключается в «сильно организованной форме» 38 (М. К. Мамардашвили), а жизнь этого смысла и этой формы - в целостности как принципе художественного бытия «человеческого феномена». Источником, порождающим началом художественной целостности является поэтому личность, ведь дух существует только, как «единичное деятельное сознание и самосознание» и поэтому «необходим для единого в себе произведения искусства единый в себе дух одного индивида» 39 . М. М. Гиршман, цитирующий эти слова Гегеля 40 , подчеркивает, снова ссылаясь на великого философа: «Именно живой человек, «говорящий индивид» - это формирующий центр произведения» 41: «...речь не выступает здесь... сама по себе, независимо от художественного субъекта, но только сам живой человек, говорящий индивид является носителем чувственного присутствия и наличной реальности поэтического создания» 42 . М. М. Гиршман, автор основных разработок теории целостности художественного произведения, в ряде работ последовательно отстаивает идею личностного характера художественной целостности: «Это всегда личностная целостность, в каждом моменте своем обнаруживающая при-

сутствие в творении творца, присутствие созидающего завершенный художественный мир субъекта. Вне духовного, личностного освоения мира невозможна никакая художественная объективация» 43 . При создании художественного произведения происходит «взаимопроникающее отражение друг в друге человека и мира, который предстает в эстетическом единстве личностно освоенным и человечески завершенным» 44 .

Таким образом, поскольку художественное произведение является целостностью, постольку оно имеет личностный характер, а значит, произведение в отличие от текста имеет свой коррелат в совершенно определенном авторе» предстающем как форма этой целостности, как форма произведения. В форме явлена личность, и личность является неотъемлемым коррелатом целостности - того, что позволяет прочитать текст в качестве произведения. Эта личность, бытие которой заключено в форме произведения, в его внутренней организованности и соответствующей этой смысловой организованности концептуальности определяется Б. О, Корманом при помощи понятия «концепированный автор», Понятие произведения как целостности, обладающей личностным смыслом, было соотнесено ученым с понятием читателя, сознание которого встречается с этим смыслом - «концепированный читатель». Это читатель, который видит за текстом автора - вступает в диалог с автором произведения как личностью. Это читатель, который создан формой целостности, в его сознании, в его духовной активности произведение «собирается» в качестве системы особого типа - целостности. Но художественный текст может быть прочитан и именно как текст, и в таком случае его читатель должен быть понят иначе - не «по-кормановски», а так сказать, «по-бартовски». Тем самым один и тот же феномен искусства предстает одновременно как текст и как произведение, его автор - как язык культуры и как личность, его читатель - как читатель языка культуры, читатель текста и как концепированный читатель. За читателем текста можно было бы закрепить и понятие «идеальный читатель», вкладывая в слово «идеальный» не только представление о неконкретном, небиографическом читателе, не реально, а идеально присутствующем в тексте, но и как о читателе, способном прочитать произведение именно как текст и именно идеально, т. е. полно, исчерпывающе - вычитать в нем все то, что содержится в самом сверхличном языке, на кото-

ром автор строит свое высказывание. Такой читатель увидит в произведении не только его личного автора, но множество субъектов, сознание целой эпохи культуры, которой данный автор принадлежит, и более того, большой хор голосов истории культуры, создавшей и данную эпоху, и данное произведение; автором произведения окажется, таким образом, человечество с его сознательными и бессознательными стремлениями, многообразными формами сознания, способами понимания жизни. Этот «идеальный» читатель входит в текст, но не как сознание, в котором «собираются» в единство, а целостную структуру единственного смысла все элементы, голоса произведения, а как сознание, в котором все эти элементы свободно играют между собой, образуя самые многообразные сочетания и вступая во все новые отношения и связи - переигрывая, перерабатывая свои смыслы, обнаруживая все новые и новые мотивировки, контексты и уводящие далеко за пределы данного явления искусства смысловые ходы. Этот читатель может быть квалифицирован как «идеальный» также и в том смысле, что он включен в текст как сознание, которое исходит из представления о содержательности абсолютно всех моментов текста и актуализирует весь этот смысловой объем; оно не связано конкретной, фиксированной структурой художественной формы, а предстает как именно не реализованная в конкретной системе произведения универсальная возможность актуализации содержания текста во всех мыслимых его измерениях, потенциальной бесконечности его смыслов, заключенных в бесконечности внутренних отношений его элементов, присущей каждому художественному тексту, во внутренней форме каждого слова, исторической и актуальной содержательности всякого мотива, сюжетного хода, интонационной фигуры, так или иначе, прямо или косвенно, через множество посредников, связанных с миром всей человеческой культуры. Идеальный читатель - это сознание, в котором каждый смысл текста является не только одним из многих возможных его смыслов, осуществляющих в игре внутренних отношений в нем, но и отметаемых, отрицаемых его возможностей, которые, однако, существуют в данной игре именно как неосуществленные, может быть, упущенные. В таком случае идеальный читатель - это сознание бесконечности смыслового движения, которому кладет границы, придает личностную определенность сознание читателя концепированного. Произведение таким образом в точке

зрения концепированного читателя оказывается «собранной» и личностно переработанной бесконечностью, - личным высказыванием на языке бесконечности; бесконечность является человеку в как бы свернутом виде, в виде границы между тем, что вмещается в человеческое сознание и что в него не вмещается. Мы можем теперь уточнить вывод, сделанный уже в начале данной главы: произведение - это бесконечная жизнь текста, принявшая форму личности, творящей произведение, это границы личностного бытия, позволяющие бесконечной жизни предстать в определенности и конкретности, доступной человеческому сознанию. Следует пойти еще дальше и сказать больше: произведение - это целостность, внутренние и внешние границы которой обусловлены совершенным личностью выбором, в результате которого бесформенный хаос бесконечной жизни был преодолен и претворен в личный космос, где бесконечный хаос смыслов предстает как бесконечный смысл. В этой победе личной целостности над текстом, который, между прочим, Р. Барт не случайно характеризовал как «бесовскую текстуру», можно усматривать божественное достоинство искусства, его религиозный смысл. Но в таком случае сущность произведения заключается не в том, что это какая-то готовая, статичная структура, а в том творческом усилии по преодолению хаоса, которое составляет его основу и природу.

Неверно, однако, было бы механически противопоставлять текст и произведение: автор не просто преодолевает текст, организуя его в целостность, обусловленную характером его личности. Уже сама форма произведения, собирающая и личностно замыкающая текст, заключает в себе структуры, сверхличные по отношению к этой деятельности - автор и здесь, в этой системе своей деятельности, совершает свое личное высказывание на языке, субъектом которого является коллективное сознание, продуцирующее многочисленные формы литературного творчества, способы организации произведения, вне которых автор вообще не может быть понят. В эпоху традиционализма художник следует им как нормам, позволяющим говорить «должным образом» и говорить истину. Трудность художника эпохи рефлективного традиционализма заключается тем самым в том, как добиться того, чтобы его понимание жизненной проблемы, задача, которую он перед собой ставит в произведении, были бы «правильными», т. е. нашли органичное воплощение в «истинных» формах высказывания, обеспечивающих

движение к высшим, общезначимым ценностям. В посттрадиционалистскую эпоху индивидуального творчества автор в своем произведении не следует никаким канонам, всецело полагаясь на себя, однако формы, которые он, казалось бы создает совершенно «произвольно», несут в себе общезначимый опыт, заключенный в традиционных и «вечных» литературных мотивах и их старых контекстах, в способах построения образа, развертывании сюжета в пространстве и времени, в жанровых формах и их осколках - композиционных, ритмических, стилевых, в речевом стиле и т. д. Он не воспроизводит готовые, традиционные модели, но сами формы его деятельности, мышления являются проводниками сверхличного опыта в произведении. Автор литературного произведения - «литературная личность».

"Идеальный читатель это: человек, который полностью понимает прочитанную им книгу и делает из этого соответствующие выводы. Получается, чем больше человек читает, тем он образованнее и может лучше выкрутиться из какой-либо ситуации.
Настоящий читатель это тот, кто умеет учиться на ошибках героев книг.
Сейчас людям больше всего нравится легко читаемая художественная литература или какая-нибудь легкая для понимания фантастика. Чем проще для понимания книга, тем ее больше читают, вот поэтому дети мало читают Сергея Лукьяненко, а много читают Гарри Поттера"
"Есть люди, которые любят читать, а есть люди, которые не любят читать, тем не менее читают и те и другие, только все что-то свое... Некоторые книги, а некоторые только журналы и этикетки... ну, и изредка учебники... Я отношусь ко второму множеству, хотя даже у меня есть любимая книга, точнее две: "Полианна" и "Юность Полианны"... Правда мне сравнивать не с чем, помимо них я читаю книги две-три...
Естественно, это зависит лишь от меня, хочется делать все по минимуму, никаких лишних напряжек...
Это моя лень... но я не одна такая (многие не любят читать), у всех разные причины: у некоторых проблемы со зрением, некоторые не умеют читать, у кого-то денег нет на книги, а некоторые делают (не читают или читают) на зло: родители (таких не много, но все же есть) запрещают читать, а дети на зло читают, а некоторых заставляют, а они не читают... Думаю, что я вырасту и пойму, что это не только нужно, но и интересно... Вообще-то мало кто из современной молодежи интересуется книгами... телевизор, компьютер и т.д. заменили книги, сейчас человек лучше посмотрит фильм по книге, а не прочитает ее... есть аудио-книги: ставишь в магнитофон и слушаешь... Я могу объяснить почему это плохо, но сама лучше послушаю, чем почитаю! Объясняю: когда ты читаешь книгу, то создаешь свою интонацию, а чтец читает так, как ему нравится! Таким образом, ты по-другому воспринимаешь книгу (он как бы навязывает тебе свое восприятие книги интонацией)
За последние лет сорок отношение к книгам сильно изменилось, наши родители не видят этот мир без книг, им стыдно за детей,а мы этого не понимаем... Вряд ли это изменится, разве что в худшую сторону..."
Идеальный читатель это тот читатель, который любит хорошие книги, но для каждого что-то хорошо, а что-то плохо для его неповторимой индивидуальной психики. Человек читает под свой ритм, забыв про все на свете и погружается в выдуманный или правдивый мир от ушей до кончика пяток. Ему кажется, что он герой книги и принимает решение сам, но все-таки двигается вперед по задуманному сценарию. Идеальный читатель не просто дышит воздухом, описанном в книге, он влюбляется, плачет, смеется, разочаровывается и искренне радуется. Идеальный читатель не только живет книгой, когда читает, ну и в реальной жизни, он копирует что-то понравившееся ему в герое, может быть, одежду или характер, поведение или просто телодвижение. человек не просто должен бездумно читать буковки, но и думать над модержанием и, понимая суть, читать между строк. Я не очень люблю читать, мне больше нравятся фильмы. когда я читаю, я очень заморачиваюсь на смысле и чтении и не замечаю юмора, мелочей, подробностей и только что прочитанное сразу забываю, а в фильме по-другому. Не надо заморачиваться очень сильно и напрягать глаза, высматривая буковки. Мне нравятся веселые и смешные фильмы, ужастики (когда читаешь книгу, не так страшно) и просто хорошее кино."
"Это должен быть человек, любящий, в первую очередь, читать и учиться. Это, конечно, во многом зависит от человека, от его силы воли и упорства, ведь чтобы развить любовь к книгам без этого не обойтись.
Разные люди читают разные книги. От самого человека зависит, не только будет ли он читать или нет, но и то какую литературу он полюбит. Идеальный читатель должен не только читать в свое удовольствие, но и чтобы узнавать что-то новое.
В жизни человек может выбирать свой дальнейший путь, может пробивать дорогу к знаниям, может работать на низкооплачиваемой работе, где нужна не голова, а руки, может давать взятки- это все личное дело каждого. Именно выбором своего будущего пути он руководствуется при принятии решений- читать или нет, и что читать.
Читать действительно нужные книги очень сложное дело- надо уметь побороть лень и скуку, уметь не читать абы как, а вчитываться и понимать смысл. Трудно захотеть читать, но еще труднее вникать в неинтересные для тебя книги и извлекать из них все самое нужное.
И, наконец, без чего идеальный читатель не может быть идеальным- это, несомненно, ЖЕЛАНИЕ читать и узнавать что-то новое"

Учитель не может мечтать об идеальном ученике, потому что идеальный ученик всегда лучше учителя, из-за чего тот в глубине души ощущает своё несовершенство. Точно так же, как хирург не может мечтать об идеальном больном, поскольку идеальный больной - это, как известно, тот, кто болен неизлечимо, а какой хирург готов признать свою профессиональную беспомощность?

Впрочем, на свете хватает профессий, представители которых могут мечтать об идеальном потребителе их таланта.

Я помню повара из ашхабадского «Brand Turkmen Hotel», где мне, участнику международной книжной ярмарки, довелось жить целую неделю. Мне очень понравился вечерний илов, и я сказал повару, назвавшемуся Атамурадом, что хотел бы, чтобы этот вкус узнала и моя жена, поэтому не скажет ли он мне рецепт его приготовления.

Но Атамурад помотал головой:

Это агурджалинский аш. Чтобы овладеть всеми секретами его приготовления, надо быть туркменом не ближе, чем в пятом колене. А чтобы ощутить его настоящий вкус, надо родиться и вырасти там, где Сумбара впадает в Атрек.

Почему именно там? спросил я.

Потому что оттуда мне привозят шафран и ажгон, которые добавляются в агурджалинский аш. Потому что там пасутся бараны, мясо которых идёт на агурджалинский аш. Потому что я родился там. Каждый раз, когда готовлю агурджалинский аш, я с нежностью и любовью вспоминаю свои родные места, и эти любовь и нежность придают блюду особенный привкус, который ощутит только тот, кто, как и я, родился и вырос там, где Сумбара впадает в Атрек.

Атамурад мечтал об идеальном посетителе ресторана «Grand Turkmen Hotel», который мог бы ощутить в его блюдах привкус любви и нежности, а я мечтаю о своём идеальном читателе.

Написав несколько страниц будущей книги, я люблю выйти из квартиры и в городских парках и скверах, на улицах и проспектах, в магазинах и кофейнях, в автобусах и метро наблюдать за людьми, пытаясь по лицам узнать того, для кого, в первую очередь, эта книга пишется. Того, кто безошибочно может определить, над какими страницами я мучился больше всего, а в каких местах делал паузы во время работы, чтобы прогуляться по городу.

Идеальный читатель признаёт только оригинал, а не перевод, что значительно сужает пространство моих поисков, а значит, увеличивает шансы найти его. С другой стороны, это пространство сегодня уже слишком мало, чтобы в нём обязательно мог появиться идеальный читатель, и с каждым годом оно сужается всё больше.

Да, я пишу на языке, на котором поэзию и прозу читает не слишком много людей.

Я знаю, что сказал бы на это Атамурад: «Чем чаще видишь людей с хотдогом в руках, тем более вкусный аш мне хочется приготовить».

Я спросил Атамурада, когда однажды мы сидели с ним на лавочке возле памятника поэту Караджаоглану, думает ли он о том, что у него в действительности не так-то много шансов встретить в ресторане того, кто родился и вырос там, где Сумбара впадает в Атрек, поскольку подавляющее большинство постояльцев «Grand Turkmen Hotel» - приезжие из других стран. На что Атамурад ответил:

У того, кто ждёт, четыре пары глаз, и он одновременно смотрит в четыре стороны света. У того, кто перестаёт ждать, нет ни одной пары. Я редко разговариваю с посетителями ресторана, поэтому не могу наверняка знать, был ли среди них тот, кто родился и вырос в долине Атрека. Возможно, он был вчера, но был слишком голоден и в дурном настроении. Голодные, как и те, что садятся обедать без настроения, не могут почувствовать настоящий вкус еды. А может, он сидит в ресторане сейчас или придёт завтра. Поэтому каждый раз я готовлю аш для прошлого, для будущего и для сегодняшнего дня. Ожидание помогает держать себя в форме. Я боюсь потерять свою работу не из-за того, что больше ничего не умею, а потому, что тогда перестану ждать.

Атамурад помолчал, будто бы до мельчайших подробностей восстанавливая в памяти один из эпизодов своей жизни, а после вспомнил, как познакомился с выдающимся, по словам рассказчика, белорусским пианистом Валентином, который так и не дождался своей славы на большой сцене. В Ашхабад он приехал вместе с братом Андреем, который тут служил офицером перед самым развалом Советского Союза и у которого тут осталась дочь Марина - она вышла замуж за туркмена. Квартиры Атамурада и Марины разделяла одна стена, пропускавшая звуки так, как листва деревьев пропускает солнечные лучи. Благодаря этому уроки игры на пианино, которые по выходным давала её дочке семидесятилетняя Вазига (о ней говорили, что она положит в пустой кошелёк копейку, а достанет из него рубль), давались его сыну даром.

Сам Атамурад хоть и любил музыку настолько, что не пропускал ни одной премьеры в оперном театре, нотной грамоты чурался, поскольку считал, что у человека может быть только одно призвание. Это та работа, о которой думаешь всё время, даже во сне, и как нельзя в одном казане одновременно готовить ыштыкму и аш, так нельзя одновременно думать о разной работе.

Однажды вечером Атамурад услышал, как за стеной кто-то начал играть на пианино. Это была не соседская дочка и не семидесятилетняя Вазига: играли не просто профессионально, а виртуозно. Причём звучал фортепианный концерт Равеля для левой руки. Последнее обстоятельство особенно заинтриговало Атамурада, поскольку тому, у кого две руки и десять пальцев, играть музыку, написанную для одной руки - такая же дурная примета, как здоровому на обе ноги ходить на костылях.

Атамурад подхватился со стула - и через минуту уже стоял перед Валентином. Когда они знакомились, Атамурад, не отрываясь, смотрел ему в глаза, но рукопожатие выдало, что у Валентина на правой руке не хватает безымянного пальца.

Как человек, у которого есть настоящее призвание, о котором он думает даже тогда, когда говорит совсем о другом, Валентин во всём слышал музыку и на всё смотрел глазами музыканта. В последний день перед возвращением в Минск он испек большой бисквитный торт и попросил Марину позвать на прощальный ужин Атамурада. Торт имел вид размещённых по спирали клавиш пианино - 52 клавиши были белого и 36 - красного цвета. Над последней - «до» пятой октавы - возвышался шоколадный скрипичный ключ. Валентин сказал, что каждая из клавиш имеет свой вкус, как каждая клавиша в действительности - свой звук. Чтобы почувствовать настоящий вкус торта, нужно ложечкой зачёрпывать от них в той последовательности, в какой нажимаются клавиши при исполнении определённой мелодии одной рукой. Разные мелодии придавали торту свою вкусовую особенность.

Когда Валентин рассказал это присутствующим, за столом повисло молчание. Мало того, что никто, кроме Валентина и Марининой дочки, не знал нотной грамоты, каждый из присутствующих не мог отважиться первым ложечкой взять общий торт.

И тут из-за стола подхватилась Марина. Она полоснула по беззвучным клавишам ножом.

Атамурад увидел, как вздрогнула правая рука Валентина.

А я предлагаю… - звонко сказала Марина и смолкла, не закончив фразы: её дочка подхватилась из-за стола и бросилась к дверям.

Что такое? - крикнула ей вдогонку Марина. - Дядя Валентин пошутил! Какие ноты, какая мелодия?!

Я спросил у Атамурада, знает ли он, где теперь Валентин и чем занимается.

К сожалению, я не уверен, что он живёт счастливо, чтобы спрашивать о нём у Марины, - сказал Атамурад. - Люди сами рассказывают про свою родню, когда у тех всё хорошо, и стараются обойти эту тему, когда всё плохо. Валентин называл себя музыкантом, у которого прошлого больше, чем настоящего, поэтому я не знаю, где и кем он теперь работает, но если у меня спросить, кто такой Валентин из Беларуси, я, не раздумывая, отвечу: в первую очередь - выдающийся пианист, а всё остальное не имеет большого значения.

Я посмотрел на руки Атамурада, напоминавшие руки двадцатилетнего юноши.

Может, он стал хорошим поваром?

В его торте слишком много музыки, - с улыбкой помотал головой Атамурад. - А это то же самое, как если в агурджалинский аш добавить слишком много перца.