Что объединяет колымские рассказы шаламова. Варлам тихонович шаламов колымские рассказы структура колымских

2. Колымский «антимир» и его обитатели

По мнению Е.А.Шкловского: «Писать о творчестве Варлама Шаламова трудно. Трудно прежде всего потому, что его трагическая судьба, которая в значительной степени отразилась в знаменитых «Колымских рассказах» и многих стихах, как бы взыскует соразмерного опыта. Опыта, которого не пожалеешь и врагу» . Почти двадцать лет тюрьмы, лагерей, ссылки, одиночество и забытость в последние годы жизни, жалкий дом для престарелых и в конце концов - смерть в психушке, куда писатель был насильно перевезен, чтобы вскоре умереть от воспаления легких. В лице В.Шаламова в его даре большого писателя показана общенародная трагедия, которая получила своего свидетеля-мученика собственной душой и кровью заплатившего за страшное знание.

Колымские рассказы -- первый сборник рассказов Варлама Шаламова, в котором отражена жизнь заключённых ГУЛАГа. ГУЛАГ - главное управление лагерей, а также разветвленная сеть концлагерей во время массовых репрессий . Сборник создавался с 1954 по 1962 год, после возвращения Шаламова с Колымы. Колымские рассказы являются художественным осмыслением всего увиденного и пережитого Шаламовым за 13 лет проведённых им в заключении на Колыме (1938--1951).

Проблематику своего произведения В.Т.Шаламов формулировал следующим образом: ««Колымские рассказы» -- это попытка поставить и решить какие-то важные нравственные вопросы времени, вопросы, которые просто не могут быть разрешены на другом материале. Вопрос встречи человека и мира, борьба человека с государственной машиной, правда этой борьбы, борьбы за себя, внутри себя -- и вне себя. Возможно ли активное влияние на свою судьбу, перемалываемую зубьями государственной машины, зубьями зла. Иллюзорность и тяжесть надежды. Возможность опереться на другие силы, чем надежда» .

Как писала Г.Л.Нефагина: «Реалистические произведения о системе ГУЛАГа посвящались, как правило, жизни политзаключенных. В них рисовались лагерные ужасы, пытки, издевательства. Но в таких произведениях (А.Солженицына, В.Шаламова, В.Гроссмана, Ан.Марченко) демонстрировалась победа человеческого духа над злом» .

Сегодня становится все более очевидным, что Шаламов -- это не только и, может быть, не столько историческое свидетельство о преступлениях, которые забывать -- преступно. Шаламов -- это стиль, уникальная ритмика прозы, новаторство, всепроникающая парадоксальность, символика, блестящее владение словом в его смысловом, звуковом облике, тонкая стратегия мастера.

Колымская рана постоянно кровоточила, и, работая над рассказами, Шаламов «кричал, угрожал, плакал» -- и утирал слезы лишь после того, как рассказ окончен. Но при этом не уставал повторять, что «дело художника -- именно форма» , работа со словом.

Шаламовская Колыма -- это множество лагерей-островов. Именно Шаламов, как утверждал Тимофеев, нашёл эту метафору -- «лагерь-остров» . Уже в рассказе «Заклинатель змей» заключённый Платонов, «киносценарист в своей первой жизни» , с горьким сарказмом говорит об изощрённости человеческого разума, придумавшего «такие вещи, как наши острова со всей невероятностью их жизни» . А в рассказе «Человек с парохода» лагерный врач, человек острого сардонического ума, высказывает своему слушателю затаённую мечту: «...Если бы наши острова -- вы поняли меня? -- наши острова провалились сквозь землю» .

Острова, архипелаг островов -- это точный и в высшей степени выразительный образ. Им «ухвачена» вынужденная изолированность и в то же время связанность единым невольничьим режимом всех этих тюрем, лагерей, поселений, «командировок», которые входили в систему ГУЛАГа. Архипелаг - группа близко расположенных друг к другу морских островов . Но у Солженицына «архипелаг», как утверждала Нефагина, -- прежде всего условный термин-метафора, обозначающий объект исследования . У Шаламова же «наши острова» -- это огромный целостный образ . Он не подвластен повествователю, он обладает эпическим саморазвитием, он вбирает в себя и подчиняет своей зловещей круговерти, своему «сюжету» всё, абсолютно всё -- небо, снег, деревья, лица, судьбы, мысли, расстрелы...

Ничего иного, что бы располагалось за пределами «наших островов», в «Колымских рассказах» не существует. Та, долагерная, вольная жизнь называется «первой жизнью», она кончилась, исчезла, растаяла, её уже больше нет. Да и была ли она? Сами узники «наших островов» мыслят о ней как о сказочной, несбыточной земле, которая лежит где-то «за синими морями, за высокими горами», как, например, в «Заклинателе змей». Лагерь поглотил какое бы то ни было иное существование. Он подчинил всё и вся безжалостному диктату своих тюремных правил. Беспредельно разросшись, он стал целой страной. Понятие «страна Колыма» прямо заявлено в рассказе «Последний бой майора Пугачёва»: «В этой стране надежд, а стало быть, стране слухов, догадок, предположений, гипотез» .

Концлагерь, заместивший собой всю страну, страна, обращённая в огромный архипелаг лагерей, -- таков гротескно-монументальный образ мира, который складывается из мозаики «Колымских рассказов». Он по-своему упорядочен и целесообразен, этот мир. Вот как выглядит лагерь для заключённых в «Тайге золотой»: «Малая зона -- это пересылка. Большая зона -- лагерь горного управления -- бесконечные бараки, арестантские улицы, тройная ограда из колючей проволоки, караульные вышки по-зимнему, похожие на скворечники» . И далее следует: «Архитектура Малой зоны идеальна» . Выходит, это целый город, выстроенный в полном соответствии со своим назначением. И архитектура здесь есть, да ещё такая, к которой применимы высшие эстетические критерии. Словом, всё как надо, всё «как у людей» .

Брюер М. сообщает: «Таково пространство «страны Колымы». Действуют здесь и законы времени. Правда, в отличие от скрытого сарказма в изображении вроде бы нормально-целесообразного лагерного пространства, время лагерное откровенно выведено за рамки естественного течения, это странное, ненормальное время» .

«Месяцы на Крайнем Севере считаются годами -- так велик опыт, человеческий опыт, приобретаемый там» . Это обобщение принадлежит безличному повествователю из рассказа «Последний бой майора Пугачёва». А вот субъективное, личное восприятие времени одним из зеков, бывшим врачом Глебовым в рассказе «Ночью»: «Реальной была минута, час, день от подъёма до отбоя -- дальше он не загадывал и не находил в себе сил загадывать. Как и все» .

В этом пространстве и в таком времени протекает годами жизнь заключённого. Здесь сложился свой уклад, свои порядки, своя шкала ценностей, своя социальная иерархия. Шаламов с дотошностью этнографа описывает этот уклад. Здесь и подробности бытового обустройства: как, например, сооружается лагерный барак («редкая изгородь в два ряда, промежуток заполняется кусками заиндевевшего мха и торфа» ), как топят печь в бараке, что из себя представляет самодельный лагерный светильник -- бензиновая «колымка»... Социальное устройство лагеря -- тоже предмет тщательного описания. Два полюса: «блатари», они же «друзья народа» -- на одном, а на другом -- политзаключённые, они же «враги народа» . Союз воровских законов и государственных установлений. Гнусная власть всех этих Федечек, Сенечек, обслуживаемых разношерстной челядью из «машек», «ворёнков», «чесальщиков пяток» . И не менее беспощадный гнёт целой пирамиды официальных начальников: бригадиров, учётчиков, надзирателей, конвоиров...

Таков заведённый и устоявшийся порядок жизни на «наших островах». В ином режиме ГУЛАГ не смог бы выполнять свою функцию: поглощать миллионы людей, а взамен «выдавать» золото и лес. Но почему же все эти шаламовские «этнографии» и «физиологии» вызывают ощущение апокалиптического ужаса? Вот ведь совсем недавно один из бывших колымских узников успокоительно поведал, что «зима там, в общем, немногим холоднее ленинградской» и что на Бутугычаге, например, «смертность в действительности была незначительной» , а для борьбы с цингой проводили соответствующие лечебно-профилактические мероприятия, вроде принудительного питья экстракта стланика и т.п.

И у Шаламова есть про этот экстракт и про многое другое. Но он не этнографические очерки о Колыме пишет, он создаёт образ Колымы, как воплощения целой страны, превращённой в ГУЛАГ. Кажущаяся очерковость -- это только «первый слой» образа. Шаламов идёт сквозь «этнографию» к духовной сути Колымы, он ищет эту суть в эстетическом ядре реальных фактов и событий.

В антимире Колымы, где всё направлено на попрание, растаптывание достоинства узника, происходит ликвидация личности. Среди «Колымских рассказов» есть такие, где описывается поведение существ, опустившихся почти до полной утраты человеческого сознания. Вот новелла «Ночью». Бывший врач Глебов и его напарник Багрецов совершают то, что по шкале общепринятых нравственных норм всегда считалось крайним кощунством: разрывают могилу, раздевают труп сопарника с тем, чтобы потом его жалкое бельё обменять на хлеб. Это уже запредел: личности уже нет, остался чисто животный витальный рефлекс.

Однако в антимире Колымы не только выматываются душевные силы, не только гаснет рассудок, но наступает такой -- окончательный -- фазис, когда исчезает сам рефлекс жизни: человека уже и собственная смерть ничуть не волнует. Такое состояние описано в рассказе «Одиночный замер». Студент Дугаев, совсем ещё молодой -- двадцати трёх лет, настолько раздавлен лагерем, что даже на страдание у него уже нет сил. Остаётся лишь -- перед расстрелом -- тусклое сожаление, «что напрасно проработал, напрасно промучился этот последний сегодняшний день» .

Как указывает Нефагина Г.Л.: «Безыллюзорно, жёстко пишет Шаламов о расчеловечивании человека системой ГУЛАГа. Александр Солженицын, который прочитал шестьдесят колымских рассказов Шаламова и его «Очерки преступного мира», отмечал: «Лагерный опыт Шаламова был горше и дольше моего, и я с уважением признаю, что именно ему, а не мне досталось коснуться того дна озверения и отчаяния, к которому тянул нас весь лагерный быт» .

В «Колымских рассказах» объект постижения не Система, а человек в жерновах Системы. Шаламова интересует не то, как работает репрессивная машина ГУЛАГа, а то, как «работает» человеческая душа, которую старается раздавить и перемолоть эта машина. И доминирует в «Колымских рассказах» не логика сцепления суждений, а логика сцепления образов -- исконная художественная логика. Всё это имеет прямое отношение не только к спору об «образе восстания» , а значительно шире -- к проблеме адекватного прочтения «Колымских рассказов», в соответствии с их собственной природой и теми творческими принципами, которыми руководствовался их автор.

Конечно же, Шаламову в высшей степени дорого всё человечное. Он порой даже с умилением «вылущивает» из мрачного хаоса Колымы самые микроскопические свидетельства того, что Системе не удалось до конца выморозить в людских душах, -- то первичное нравственное чувство, которое называют способностью к состраданию.

Когда врачиха Лидия Ивановна в рассказе «Тифозный карантин» негромким своим голосом осаживает фельдшера, что наорал на Андреева, тот запомнил её «на всю свою жизнь» -- «за доброе слово, сказанное вовремя» . Когда пожилой инструментальщик в рассказе «Плотники» покрывает двух интеллигентов-неумех, что назвались плотниками, лишь бы хоть денёк побыть в тепле столярной мастерской, и отдаёт им собственноручно выточенные топорища. Когда пекари с хлебозавода в рассказе «Хлеб» стараются в первую очередь накормить присланных к ним лагерных доходяг. Когда ожесточённые судьбой и борьбой за выживание зеки в рассказе «Апостол Павел» сжигают письмо и заявление единственной дочери старого столяра с отречением от своего отца, то все эти вроде бы незначительные поступки предстают как акты высокой человечности. А то, что совершает следователь в рассказе «Почерк» -- он бросает в печку дело Криста, включённого в очередной список приговоренных к расстрелу, -- это по существующим меркам отчаянный поступок, настоящий подвиг сострадания.

Итак, нормальный «среднестатистический» человек в совершенно ненормальных, абсолютно бесчеловечных обстоятельствах. Шаламов исследует процесс взаимодействия колымского узника с Системой не на уровне идеологии, даже не на уровне обыденного сознания, а на уровне подсознания, на той пограничной полосе, куда гулаговская давильня оттеснила человека, -- на зыбкой грани между личностью, ещё сохраняющей способность мыслить и страдать, и тем безличным существом, которое уже не владеет собою и начинает жить самыми примитивными рефлексами.

В числе литературных величин, открытых эпохой гласности, имя Варлама Шаламова, на мой взгляд, — одно из самых трагических имен в отечественной литературе. Этот писатель оставил потомкам поразительное по глубине художественности наследие — «Колымские рассказы», произведение о жизни и человеческих судьбах в сталинском ГУЛАГе. Хотя слово «жизнь» неуместно, когда речь идет о картинах существования человека, изображенных Шаламовым.

Часто говорят о том, что «Колымские рассказы» — попытка писателя поставить и решить самые важные нравственные вопросы времени: вопрос о правомерности борьбы человека с государственной машиной, возможности активно влиять на свою судьбу, о путях сохранения человеческого достоинства в нечеловеческих условиях. Мне же представляется иначе задача писателя, изображающего ад на земле под названием «ГУЛАГ».

Думаю, произведение Шаламова — пощечина обществу, допустившему подобное. «Колымские рассказы» — плевок в лицо сталинскому режиму и всему, что олицетворяет эту кровавую эпоху. О каких путях сохранения человеческого достоинства, о которых якобы говорит Шаламов в «Колымских рассказах», можно говорить на данном материале, если сам писатель спокойно констатирует тот факт, что все человеческие понятия — любовь, уважение, сострадание, взаимовыручка — казались узникам «комическими понятиями». Он не ищет путей сохранения этого самого достоинства, заключенные просто не помышляли об этом, не задавались такими вопросами. Остается поражаться тому, насколько нечеловеческие были условия, в которых оказались сотни тысяч невинных людей, если каждая минута «той» жизни была наполнена мыслями о еде, одежде, которую можно добыть, сняв ее с недавно умершего.

Думаю, вопросы управления человека собственной судьбой и сохранения достоинства применимы скорее к творчеству Солженицына, который также писал о сталинских лагерях. В произведениях Солженицына персонажи действительно размышляют о вопросах нравственных. Сам Александр Исаевич говорил о том, что его герои поставлены в более мягкие условия, нежели герои Шаламова, и объяснял это разными условиями заключения, в которых оказались они, авторы-очевидцы.

Сложно представить, какого душевного напряжения стоили Шаламову эти рассказы. Хотелось бы остановиться на композиционных особенностях «Колымских рассказов». Сюжеты рассказов на первый взгляд несвязанны между собой, тем не менее они являются композиционно целостными. «Колымские рассказы» состоят их 6 книг, первая из которых так и называется — «Колымские рассказы», далее примыкают книги «Левый берег», «Артист лопаты», «Очерки преступного мира», «Воскрешение лиственницы», «Перчатка, или КР-2».

Книга «Колымские рассказы» включает 33 рассказа, располагающихся в строго определенном порядке, но не привязанным к хронологии. Это построение направлено на то, чтобы изобразить сталинские лагеря в истории и развитии. Таким образом, произведение Шаламова представляет собой не что иное, как роман в новеллах, несмотря на то, что автор неоднократно заявлял о смерти в XX веке романа как литературного жанра.

Повествование в рассказах ведется от третьего лица. Главные герои рассказов — разные люди (Голубев, Андреев, Крист), но все они чрезвычайно близки автору, поскольку напрямую причастны к происходящему. Каждый из рассказов напоминает исповедь героя. Если говорить о мастерстве Шаламова - художника, о его манере изложения, то следует отметить, что язык его прозы — простой, предельно точный. Интонация повествования — спокойная, без надрыва. Сурово, лаконично, без каких-либо попыток психологического анализа, даже где-то документально писатель говорит о происходящем. Думаю, Шаламов добивается ошеломляющего воздействия на читателя путем контраста спокойствия неспешного, спокойного повествования автора и взрывного, ужасающего содержания.

Главный образ, объединяющий все рассказы — образ лагеря как абсолютного зла. «Лагерь — ад» — постоянная ассоциация, приходящая на ум во время прочтения «Колымских рассказов». Это ассоциация возникает даже не потому, что постоянно сталкиваешься с нечеловеческими муками заключенных, но и потому, что лагерь представляется царством мертвых. Так, рассказ «Надгробное слово» начинается со слов: «Все умерли...» На каждой странице встречаешься со смертью, которую здесь можно назвать в числе главных героев. Всех героев, если рассматривать их в связи с перспективой смерти в лагере, можно разделить на три группы: первая — герои, которые уже умерли, а писатель вспоминает о них; вторая — те, которые умрут почти наверняка; и третья группа — те, которым, возможно, повезет, но это не наверняка. Это утверждение становится наиболее очевидным, если вспомнить о том, что писатель в большинстве случаев рассказывает о тех, с кем встречался и кого пережил в лагере: человека, расстрелянного за невыполнение плана его участком, своего однокурсника, с которым встретились через 10 лет в камере Бутырской тюрьмы, французского коммуниста, которого бригадир убил одним ударом кулака...

Но смерть не самое страшное, что может случиться с человеком в лагере. Чаще она становится спасением от мук, для того, кто умер, и возможностью извлечь какую-либо выгоду, если умер другой. Здесь стоит вновь обратится к эпизоду раскапывания лагерниками из промерзшей земли только что захороненного трупа: все, что при этом испытывают герои — радость оттого, что белье мертвого можно будет завтра поменять на хлеб и табак («Ночь»),

Основное чувство, которое толкает героев на кошмарные поступки — чувство постоянного голода. Это чувство — самое сильное из всех чувств. Еда — то, что поддерживает жизнь, поэтому писатель обстоятельно описывает процесс принятия пищи: заключенные едят очень быстро, без ложек, через борт тарелки, вылизывая дочиста языком ее дно. В рассказе «Домино» Шаламов изображает юношу, который ел мясо человеческих трупов из морга, вырубая «не жирные» куски человечины.

Шаламов рисует быт заключенных — еще один круг ада. Жилищем заключенным служат огромные бараки с многоэтажными нарами, где размещаются по 500—600 человек. Заключенные спят на матрасах, набитых сухими ветками. Везде полная антисанитария и, как следствие, болезни.

Шаламова рассматривает ГУЛАГ как точную копию модели тоталитарного сталинского общества: «...Лагерь — не противопоставление ада раю. а слепок нашей жизни... Лагерь... мироподобен».

В одной из тетрадей-дневников 1966 года Шаламов так объясняет задачу, поставленную им в «Колымских рассказах»: «Я пишу не для того, чтобы описанное не повторилось. Так не бывает... Я пишу для того, чтобы люди знали, что пишутся такие рассказы, и сами решились на какой-нибудь достойный поступок...»

С Колымы.

Колымские рассказы знакомят читателя с жизнью заключённых ГУЛАГа и являются художественным осмыслением всего увиденного и пережитого Шаламовым за 13 лет проведённых им в заключении на Колыме (1938-1951).

Особенности жанра и проблематика

Шаламов, не приемля классическую традицию построения рассказа, утвердил новый жанр, краеугольным камнем которого стало документальное свидетельство. Объединение документальности и художественности.

«Колымские рассказы» - это поиски нового выражения, а тем самым и нового содержания. Новая, необычная форма для фиксации исключительного состояния, исключительных обстоятельств, которые, оказывается, могут быть и в истории, и в человеческой душе. Человеческая душа, её пределы, её моральные границы растянуты безгранично - исторический опыт помочь тут не может.

Право на фиксацию этого исключительного опыта, этого исключительного нравственного состояния могут иметь лишь люди, имеющие личный опыт.

Результат - «Колымские рассказы» - не выдумка, не отсев чего-то случайного - этот отсев совершён в мозгу, как бы раньше, автоматически. Мозг выдаёт, не может не выдать фраз, подготовленных личным опытом, где-то раньше. Тут не чистка, не правка, не отделка - всё пишется набело. Черновики - если они есть - глубоко в мозгу, и сознание не перебирает там варианты, вроде цвета глаз Катюши Масловой - в моём понимании искусства - абсолютная антихудожественность. Разве для любого героя «Колымских рассказов» - если они там есть - существует цвет глаз? На Колыме не было людей, у которых был бы цвет глаз, и это не аберрация моей памяти, а существо жизни тогдашней.

Проблематику своего произведения В. Шаламов формулировал следующим образом: Начало цитаты

«„Колымские рассказы“ - это попытка поставить и решить какие-то важные нравственные вопросы времени, вопросы, которые просто не могут быть разрешены на другом материале. Вопрос встречи человека и мира, борьба человека с государственной машиной, правда этой борьбы, борьбы за себя, внутри себя - и вне себя. Возможно ли активное влияние на свою судьбу, перемалываемую зубьями государственной машины, зубьями зла. Иллюзорность и тяжесть надежды. Возможность опереться на другие силы, чем надежда». Конец цитаты

Обстоятельства публикации

Впервые четыре «Колымских рассказа» вышли на русском языке в нью-йоркском «Новом журнале» в 1966 году.

Позднее 26 рассказов Шаламова , преимущественно из сборника «Колымские рассказы», были опубликованы в 1967 г. в Кёльне (Германия) на немецком языке, под заглавием «Рассказы заключённого Шалан ова». Через два года перевод одноимённого издания с немецкого появился и во Франции. Позднее число публикаций «Колымских рассказов», с исправленной фамилией автора, увеличилось.

Шаламов отвергал ориентированную, по его мнению, на поддержку западных спецслужб стратегию советского диссидентского движения, называя ситуацию в которой оно действует «беспроигрышным спортлото американской разведки»; он не стремился публиковаться за рубежом, его главной целью всегда являлась публикация на родине. Публикация «Колымских рассказов» против воли их автора на Западе, отсекая возможность печататься на родине, была тяжело перенесена Шаламовым. Вот, что об этом вспоминала его подруга И. П. Сиротинская:

Книжку «Московские облака» никак не сдавали в печать. Варлам Тихонович бегал и советовался в «Юность» - к Б. Полевому и Н. Злотникову, в «Литгазету» к Н. Мармерштейну, в «Советский писатель» - к В. Фогельсону. Приходил издёрганный, злой и отчаявшийся. «Я в списках. Надо писать письмо». Я сказала: «Не надо. Это - потерять лицо. Не надо. Я чувствую всей душой - не надо».

- Ты Красная шапочка, ты этот мир волков не знаешь. Я спасаю свою книжку. Эти сволочи там, на Западе, пускают по рассказику в передачу. Я никаким «Посевам» и «Голосам» своих рассказов не давал.

Он был почти в истерике, метался по комнате. Досталось и «ПЧ»:

- Пусть сами прыгают в эту яму, а потом пишут петиции. Да, да! Прыгай сам, а не заставляй прыгать других.

В результате в 1972 году Шаламов был вынужден прибегнуть к написанию письма протеста, которое многими было воспринято как признак гражданской слабости автора и его отречение от «Колымских рассказов». Между тем, архивные данные, воспоминания близких, переписка и современные исследования позволяют судить о том, что Шаламов был последователен и абсолютно искренен в своём обращении к редакции «Литературной газеты».

При жизни Шаламова в СССР не было напечатано ни одного его рассказа о ГУЛАГе. В 1988 году, в разгар перестройки, в журналах начали появляться «Колымские рассказы», а их первое отдельное издание вышло только в 1989 году, через 7 лет после смерти писателя.

1. По снегу

1. Ночью

1. Одиночный замер

1. Дождь

1. Сухим пайком

1. Апостол Павел

1. Сука Тамара

1. Детские картинки

1. Татарский мулла и чистый воздух

1. Тетя Поля

1. Тайга золотая

1. Серафим

1. Домино

1. Шоковая терапия

1. Красный крест

1. Тифозный карантин

Персонажи

Всем убийцам в рассказах Шаламова дана настоящая фамилия.

Эпиграф к уроку: Человечество не может существовать иначе, как только разгадывая великие загадки великих художников. И нам не понять собственной жизни, как кажется, далекой от колымской реальности, - не понять, не разгадав загадку шаламовских текстов. (Лев Тимофеев)

Ход урока

Слово учителя

У нас сегодня необычный урок. Он посвящен удивительному человеку- писателю Варламу Тихоновичу Шаламову, прошедшему ад сталинских лагерей. 20 лет он провел в лагерях ГУЛАГа, выстоял и нашел в себе силы написать об этом в «Колымских рассказах». Урок посвящен жертвам сталинских репрессий, а также рассказам Шаламова, которые сам писатель назвал "новой прозой».

Начать урок я и хочу с письма современницы Варлама Тихоновича Фриды Вигдоровой, в котором ода обращается к писателю с такими словами: «Я прочитала Ваши рассказы. Они самые жестокие из всех, что мне приходилось читать. Самые беспощадные. Там люди без прошлого, без биографии, без воспоминаний. Там говорится, что беда не объединяет людей, что человек думает только о себе, о том, чтобы выжить. Но почему же закрываешь рукопись с верой в честь, добро и человеческое достоинство? Это таинственно, я этого объяснить не могу, я не знаю, как это получается. Но это - так».

В чём же загадка «Колымских рассказов»? Это мы сегодня попытаемся выяснить, обратившись к анализу произведения. Но чтобы понять прозу Шаламова, надо хорошо представлять себе исторические события тех лет. Давайте обратимся к исторической справке.

(Следует сообщение учащегося, учитель организует работу и терминами и понятиями.)

Учитель : Теперь вы видите, какая обстановка была в стране в 1930-е годы, но никто лучше очевидца и писателя не сможет передать картину тех страшных лет. Что же сам В. Т. Шаламов говорит о своих рассказах? Вот слова писателя: «"Колыме рассказы" - попытка поставить и решить какие-то важные нравственные вопросы времени, вопросы, которые не могут быть разрешены на другом материале. Вопрос встречи человека и мира, борьба человека с государственной машиной, правда этой борьбы, борьбы за себя, внутри себя- и вне себя. Возможно ли активное влияние на свою судьбу, перемалываемую зубьями государственной машины, зубьями зла? Иллюзорность и тяжесть надежды. Возможность опереться на другие силы, чем надежда».

А была ли такая возможность там, в лагере? Там, где возможность мародёрства - снять с мертвеца одежду и поменять на хлеб - считалась удачей? Тот в могиле - мертвец, но разве мародёры не мертвецы? Разве человек без нравственных принципов, без памяти, без воли - не мертвец? В рассказе "Две встречи» Шаламов пишет: «Я давно дал слово, что если меня ударят, то это и будет концом моей жизни. Я ударю начальника, и меня расстреляют. Увы, я был наивным мальчиком, когда я ослабел, ослабела и моя воля, мой рассудок. Я уговорил себя перетерпеть и не нашёл в себе силы душевной на ответный удар, на самоубийство, на протест. Я был обыкновенным доходягой и жил по законам психики доходяг.

Какие нравственные вопросы можно решить, описывая это замкнутое могильное пространство, это остановившееся время, рассказывая о побоях, о голоде, о дистрофии, о холоде, лишающем разума, о людях, забывших не то что имя жены, но утративших собственное прошлое, и снова о побоях, расстрелах, о которых говорится, как об освобождении - чем раньше, тем лучше. Зачем нам знать все это? Разве не помним мы слов самого Шаламова о герое рассказа «Тифозный карантин": «Андреев был представителем мертвецов. И его знания, знания "мёртвого" человека, не могли им, ещё живым, приго­диться».

Шаламов - удивительный художник. Вместо того чтобы указать читателю прямые ответы, выходы из бездны зла, он все глубже помещает нас в этот замкнутый мир, в эту

смерть и не обещает скорого освобождения. Но нам уже нет жизни без разгадки. Пусть нет уже Сталина и Берии, но рассказы живут, и мы живём в них вместе с персонажами. Поэтому эпиграфом к нашему уроку являются слова Льва Тимофеева «Человек не может существовать иначе, как только разгадывая великие загадки великих художников. И нам не понять собственной жизни, как кажется, далёкой от колымской ре­альности, - не понять, не разгадав загадку шаламовских текстов". Чтобы приблизиться к этой разгадке, давайте представим, что к нам пришёл сам писатель, Варлам Тихонович Шаламов. Какие вопросы вы бы задали ему?

Вопрос: За что Вы были арестованы и осуждены?

Ответ: Я был арестован за распространение письма В.И.Ленина к съезду (т. н. завещания Ленина), в котором Владимир Ильич называл своим преемником не Сталина, а Троцкого. Арестовали меня в 1928 году на 3 года, затем повторно в 1937 году на 5 лет, потом продлили срок за то, что я назвал Бунина русским классиком. Всего я провёл в лагерях около 20 лет (до 1953 года).

Вопрос: Из Вашей биографии известно, что Вы заступи­лись за заключённого Петра Зайца, которого били охранники. Почему вы это сделали, ведь Вас могли убить?

Ответ: Я понял, что если не сделаю этого, то перестану себя уважать. Я хотел доказать себе самому, что я ничем не хуже героев из прошлого русской истории. Охранники заставили меня стоять ночь на морозе босиком.

Вопрос: Были ли в лагере люди, которые помогли Вам выжить в этом аду?

Ответ: Да, это был врач, Андрей Михайлович Пантюхов. Он лечил меня, помог мне стать фельдшером, таким образом, спас мне жизнь. Я написал об этом в рассказе «Домино».

Вопрос: Что было спасением для Вас в лагере?

Ответ: В письме Борису Пастернаку я писал об этом так: "Чужой всем окружающим, затерянный в зиме, которой вовсе и нет дела до людей, я пытался то робко, то в отчаянии стихами спасти себя от подавляющей и растлевающей душу силы этого мира». Мой закон в лагерях: поступать только по совести.

Вопрос : Почему Вы решили рассказать об этом времени в своих «Колымских рассказах»?

Ответ: Люди должны помнить о том времени. Нельзя забыть тех, кто погиб в лагерях. Нужно осудить палачей. Надо, чтобы зло ГУЛАГа никогда не повторилось.

Учитель: Спасибо, Варлам Тихонович. Ребята, сейчас я прочту стихотворение Эдуарда Гольдернесса, а вы скажете, как оно связано с темой нашего урока:

Цель жизни - жизнь. И если ты живешь,
Ты должен быть борцом во имя жизни,
Служи любви, искусству иль Отчизне,
Ты всё равно на этот путь придёшь
Пример любви Фархада и Ширин
Кому для жизни не прибавит силы?
Родили жизнь бессмертные могилы
Отчизну спасших в дни лихих годин

В борьбе за жизнь вам силы могут дать
Покой и воля, сила и упорство.
Но трижды счастлив, кто в единоборство
Вступил со смертью, чтобы побеждать
Ему дано бессмертие познать,
За это счастье можно жизнь отдать!

Учащиеся: Писатель вступает в поединок со смертью.

Учитель: Ребята, давайте обратимся к «Колымским рассказам», которые сделали имя писателя бессмертным, и постараемся понять, в чём их секрет. Первый рассказ, о котором мы будем говорить - «Ягоды». Кратко перескажите сюжет рассказа «Ягоды».

В чём смысл заглавия рассказа? За что охранник убил заключённого?

Ученик: За то, что он собирал ягоды. Учитель (организует беседу по содержанию рассказа "Ягоды»):

- «Как и всякий новеллист, а придаю чрезвычайное значение первой и последней фразе», - писал Шалиамов. Перечитайте первую и последнюю фразу «Ягод». Почему автор смыкает здесь начало и конец?

Изменилось ли что-нибудь в положения самого рассказчика после смерти Рыбакова? Каков пейзаж в рассказе? Это изображение природы или смерти? Как вы относитесь к поступку рассказчика, подобравшего баночку Рыбакова? Кто из охранников - Фадеев или Серошапка - более неприятен рассказчику и почему? Как вы понимаете слова: «Безнаказанность побоев - как и безнаказанность убийств - развращает, растлевает души людей"? Что быстрее погубит человека: положение заключенного или власть над себе подобными?

(Учащиеся дают ответы на поставленные вопросы.)

Учитель: Ребята, давайте обратимся к следующему рассказу "На представку"

(Учитель организует беседу по содержанию рассказа «На представку")

Как в рассказе описан быт ещё одной группы людей в лагере - блатных? Какое отношение вызывает у вас Севочка, его слуги, конокрад Наумов? Как это прочитывается в рассказе? Сравните лексику и интонацию повествования о блатных с рассказом об инженере Гаркунове:

Севочка:

Тонкие, белые, нерабочие пальцы... Холёный липкие грязные светлые волосы, низкий, лоб, жёлтые кустики бровей, ротик бантиком... впрочем, сколько лет Севочке - двадцать, тридцать, сорок?..

Процедил сквозь зубы Севочка с бесконечным презрением

Твёрдо сказал Севочка.

Наумов:

Черноволосый малый с таким страдальческим выражением черных, глубоко запавших глаз... что я принял бы его за странника.

Хрипло сказал Наумов...

Закричал Наумов...

Заискивающе сказал...

Учитель : Для сюжета рассказа характерна напряженность завязки, стремительный переход её в кульминацию и ошеломляющая читателя страшная развязка.

Чем объясним метаморфозу, произошедшую с Наумовым, только что унизительно заискивающим перед Севочкой, а теперь унижающим Гаркунова?

Откуда убывшего инженера-текстильщика, попавшего на Колыму по статье 58 как «враг народа" столько решимости («Не сниму, - сказал Гаркунов хрипло.- Только с кожей»)?

Можем ли мы сказать о человеческом противостоянии в эти краткие минуты достигшего апогея действия? Что значит для него свитер?

Какая драма открывается нам за словами: "лицо его побелело», «это была последняя передача от жены перед отправкой в дальнюю дорогу», «я знал, как берег его Гаркунов, ни на минуту не выпуская из своих рук»?

(Учащиеся дают свои варианты ответов.)

Учитель: Говоря о нравственных проблема в рассказе, мы можем сделать вывод и о мастерстве писателя. В небольшом абзаце - судьба человека, спрессованное в миг прошлое, настоящее и будущее: ведь свитер - это ниточка, связывающая с прежней жизнью, в нём надежда выжить. Тонкой оказалась ниточка, беззащитна и хрупка человеческая жизнь, игрушка в руках нелюдей...

Гаркунова убили. Но испугались ли убийцы? Будут ли наказаны? Возвращаемся к началу и концу рассказа. «Играли в карты у коногона Наумова. Дежурные надзиратели никогда не заглядывали в барак коногонов» - так начинается рассказ. А в конце - Севочка бережно складывает свитер в свой чемодан...Рассказчик озабочен тем, что надо искать другого партнера для пилки дров.

Что открывается нам за этим? Какая реальность? Каким предстаёт в нашем воображении завтрашний день тех, о ком рассказал нам Шаламов? Рассказ «На представку» - о власти в лагере блатарей над врагами народа». «Друзьям» народа государство поручило перевоспитание» тех, кто попадал на Колыму по 58-й статье.

Учитель: Давайте обратимся к следующему рассказу "Последний бой майора Пугачёва» (Учитель организует беседу по следующим вопросам):

1. О чём повествует этот рассказ?
2. Почему в начале рассказа автор сравнивает аресты 1930-х и 1940-х годов? Чем отличались бывшие фронтовики от других заключённых?
3. Как вы понимаете слова Шаламова: «Безнаказанная расправа над миллионами людей потому и удалась, что это были невинные люди, это были мученики, а не герои"

Расскажите о судьбе майора Пугачёва. Какова судьба его товарищей? Как повлиял на них опыт войны?

Как вели себя заключённые во время побега?

Почему в госпитале не было раненых заключенных?

Зачем лечили Солдатова?

1. О чём думал Пугачёв перед смертью? Найдите этот эпизод.
2. Почему рассказ завершается гибелью Пугачева?
3. Какое чувство остаётся после прочтения рассказа? Каково авторское отношение к героям? Почему Шаламов, утверждавший, что удачных побегов быть не может, прославил майора Пугачёва?
4. Обратимся к рассказу, завершающему сборник "Колымские рассказы». Это «Сентенция». Рассказ «Сентентенция"- один из самых загадочных произведений Варлама Шаламова. Волей самого автора он поставлен последним в корпусе книг "Левый берег", которая, в свою очередь, в целом завершает трилогию «Колымских рассказов». Рассказ этот, по сути, финал. Как это бывает в симфонии или романе, где лишь финал окончательно гармонизирует весь предыдущий текст, так и здесь лишь последний рассказ придаёт окончательный смысл всему повествованию.
5. Что такое сентенция? Почему так назван рассказ? Сентенция - это нравоучительное изречение, слово, которое вспомнил герой рассказа.
6. -Соотнесите начало и финал рассказа. В чём необычность финала?
7. -Подберитеми синонимы к слову «небытие». Какое значение у него в рассказе?

Как рассказчик относится к своей и чужой смерти, котораяя кажется неизбежной для доходяги, существующего за гранью человеческого мира?

Проследите этапы процесса пробуждения памяти у рассказчика: от «злости - последнего из человеческих чувств", через полусознание, к страху, что отсрочка смерти будет короткой, и зависти к умершим, наконец, к жалости по отношению к животным, но не к

людям. Вся эта гамма чувств связана с физическим состоянием героя. Это не духовное, а физическое пробуждение. И только после того, как человек снова, словно в процессе эволюции, проходит путь от простейших эмоций к более сложным переживаниям, в нем пробуждается разум.

Как это происходит?

Как это влияет на смысл рассказа?

Учитель: Вовсе не обличительной сентенцией, не призывом к отмщению, не формулировкой исторического смысла пережитого ужаса оканчивается трагедия «Колымских рассказов", но хриплой музыкой, случайным патефоном на лиственничном пне; патефоном, который «...играл, преодолевая шипение иглы, играл какую-то симфоническую музыку. И все стояли вокруг - убийцы и конокрады, блатные, десятники и работяги. А начальник стоял рядом. И лицо у него было такое, как будто он сам написал эту музыку| для нас, для нашей глухой таёжной командировки. Шеллачная пластинка кружилась и шипела, кружился сам пень заведённый на все свои триста кругов, как тугая пружина, закрученный на целых триста лет...»

1. Что подчёркивается этим финалом: случаиность или закономерность возвращения к жизни?
2. Зачем гармония музыки возникает в мире смерти?
3. Вернулся ли к жизни сам писатель?
4. Как соотносится логика жизни и гармония мира?
5. В основу гармонии мира входят такие вечные понятия, как ИСТИНА, ДОБРО, КРАСОТА. Они неразделимы. Можем ли мы говорить о них, читая «Колымские рассказы"?

Учитель: Попробуйте изложить свои мысли по теме нашего урока в небольшом стихотворении - синквейне. Темы: В.Шаламов. Колыма. Колымские рассказы. Человек. (Идёт работа в группах.)

КОЛЫМА.
Холодная, страшная.
Мучает, морозит, убивает.
Колыма - страшное место.
СМЕРТЬ.

КОЛЫМСКИЕ РАССКАЗЫ.
Жестокие, правдивые.
Повествуют, напоминают, кричат.
Колымские рассказы - страницы истории.
ИСТИНА.

ЧЕЛОВЕК.
Сильный, волевой.
Борется, трудится, не сдается.
Человек не боится смерти.
ДОБРО.

ВАРЛАМ ШАЛАМОВ.
Мудрый, сильный.
Работает, борется, пишет.
Шаламов - талантливый писатель.
ИСКУСНЫЙ МАСТЕР (КРАСОТА).

В ваших синквейнах есть ключевые слова нашего урока. Вот мы и пришли к выводу о бессмертии искусства, о власти гармонии в мире людей. И увидели, к чему может привести нарушение этой гармонии - к смерти. Вот о чём стремится рассказать Шаламов в своих рассказах, вот в чём их тайна. Жизнь и труд писателя Шаламова - это его искупительная жертва. И он был близок к истине, когда писал: «На свете есть тысячи правд-истин и правд-справедливостей, и есть только одна правда таланта. Точно так же, как есть один род бессмертия - искусство». В этом разгадка тайны творчества Шаламова. Таинство, к которому приобщает нас писатель, и есть искусство. Права была Вигдорова, письмо которой мы читали в начале урока: постигнуть это искусство вполне никому не дано. Но читателю дано иное: приобщаясь к таинству стремиться понять самого себя. И это возможно, поскольку не только события истории, но и все мы - персонажи расска­зов Шаламова, обитатели его таинственного мира. Вглядимся в себя тамошних. Где мы там? Где там наше место? Обретение простым человеком своего Я в сиянии искусства похоже на материализацию солнечного света. Это чудо дарят нам книги В.Шаламова -духовное сокровище России...

(Учитель подводит итог урока, обсуждает с учащимися оценки.)

Домашнее задание : Сочинение "В чём загадка "Колымских рассказов" В. Шаламова?"

Статья размещена на малоизвестном интернет-ресурсе в расширении pdf, дублирую здесь.
Лагерь как Дьявол, лагерь как Абсолютное Мировое Зло.

Поэтика «Колымских рассказов» В. Шаламова

Написав шесть художественно-прозаических циклов «Колымских рассказов» (1954-1974), Шаламов пришёл к парадоксальному выводу: «Неописанная, невыполненная часть моей работы огромна… да и самые лучшие Колымские рассказы - всё это лишь поверхность, именно потому, что доступно описано» (6:58). Мнимая простота и доступность - это ошибочное представление о философской прозе автора. Варлам Шаламов - это не только писатель, засвидетельствовавший о преступлении против личности, но это и талантливый писатель с особым стилем, с «уникальной ритмикой прозы, с новаторской новеллистичностью, со всепроникающей парадоксальностью, с амбивалентной символикой и блестящим владением словом в его смысловом, звуковом облике и даже в начертательной конфигурации» (1:3).

В этом отношении показательна простота и ясность слова В. Т. Шаламова, его стиля и воссоздаваемого им страшного мира Колымы, мира, по мнению М. Золотоносова, «представленного как таковым, без художественной линзы» (3:183) Н. К. Гей замечает, что художественное произведение «не сводимо к логически законченным интерпретациям» (1:97)
Исследуя виды словесных образов в «Колымских рассказах» В. Шаламова такие, как: ЛЕКСИЧЕСКИЙ (слово-образ), ПРЕДМЕТНЫЙ (деталь), ХАРАКТЕР (образ-персонаж) представим ПРОИЗВЕДЕНИЕ КАК «ОБРАЗ МИРА», ибо образы каждого последующего уровня возникают на основе образов предшествующих уровней. Сам В. Т. Шаламов писал так: «Проза будущего кажется мне прозой простой, где нет никакой витиеватости, с точным языком, где лишь время от времени возникает новое, - впервые увиденное, - деталь или подробность, описанная ярко. Этим деталям читатель должен удивиться и поверить всему рассказу» (5:66). Выразительность и точность бытового рельефа в рассказах писателя снискали ему славу документалиста Колымы. В тексте очень много таких деталей, на пример, рассказ «Плотники», в котором говорится о суровой реальности лагерного быта, когда заключённых заставляли работать даже в самые суровые морозы. «Выходить на работу приходилось в любые градусы. К тому же старожилы почти точно определяли мороз без градусника: если стоит морозный туман, значит, на улице сорок градусов ниже нуля; если воздух при дыхании выходит с шумом, но дышать ещё не трудно - значит, сорок пять градусов; если дыхание шумно и заметна одышка - пятьдесят градусов. Свыше пятидесяти пяти градусов - плевок замерзает на лету. Плевки замерзали на лету уже две недели» (5:23). Так одна художественная деталь «плевок замерзает на лету» говорит о многом: о нечеловеческих условиях существования, о беспросветности и отчаянии человека, оказавшегося в чрезвычайно жестоком мире колымских лагерей. Или другой рассказ, «Шерри-бренди», в котором автор, как кажется, бесстрастно описывает медленное умирание поэта от голода: «Жизнь входила в него и выходила, и он умирал… К вечеру он умер.» (5:75) Только в самом конце произведения появляется одна красноречивая деталь, когда изобретательные соседи списывают его на два дня позднее, чтобы получать на него хлеб, как на живого «…мертвец поднимал руку, как кукла-марионетка» (5:76) Эта деталь ещё с большей силой подчёркивает абсурдность существования человека в условиях лагеря. Е. Шкловский писал, что в «Вишере» деталь имела отчасти «вспоминательный» характер, а в «Колымских рассказах» она становится «глыбой» (7:64) Кажется, что абсурд и парадоксальность происходящего возрастают от страницы к странице. В рассказе «В бане» автор с горькой иронией замечает: «Мечта о том, чтобы вымыться в бане, - неосуществимая мечта» (5:80) и при этом использует детали, которые убедительно об этом говорят, ибо после помывки все «скользкие, грязные, вонючие» (5:85).
В. Т. Шаламов отрицал подробную описательность и традиционное создание характеров. Вместо этого - точно отобранные детали, которые создают многомерную психологическую атмосферу, окутывающую весь рассказ. Или одна-две детали, данные крупным планом. Или же растворённые в тексте, поданные без назойливой фиксации детали-символы. Так запоминается красный свитер Гаркунова, на котором не видна кровь убитого («На представку»); синее облачко над белым блестящим снегом, которое висит после того, как человек, протаптывающий дорогу, ушёл дальше («По снегу»); белая наволочка на перьевой подушке, которую мнёт руками врач, что доставляет «физическое наслаждение» рассказчику, не имевшему ни белья, ни такой подушки, ни наволочки («Домино»); концовка рассказа «Одиночный замер», когда Дугаев понял, что его расстреляют, и «пожалел, что напрасно проработал, напрасно промучился этот последний сегодняшний день». У Варлама Шаламова почти каждая деталь строится либо на гиперболе, либо на сравнении, либо на гротеске: «Крики конвоиров подбодряли нас, как плети» («Как это началось»); «Неотапливаемые сырые бараки, где во всех щелях изнутри намерзал толстый лёд, будто какая-то огромная стеариновая свеча оплыла в углу барака» («Татарский мулла и свежий воздух»); «Тела людей на нарах казались наростами, горбами дерева, выгнувшейся доской» («Тифозный карантин»); «Мы шли по тракторным следам, как по следам какого-то доисторического животного» («Сухим пайком»).
Мир ГУЛАГа антагоничен, истина диалектична, в этом контексте применение писателем приёма контраста, оппозиционности становится одним из ведущих приёмов. Это способ приближения к непростой истине. Использование контраста в деталях производит неизгладимое впечатление и усиливает эффект абсурдности происходящего. Так в рассказе «Домино» лейтенант танковых войск Свечников ест мясо трупов людей из морга, но при этом он «нежный розовощёкий юноша» (5:101), лагерный коногон Глебов в другом рассказе забыл имя своей жены, а «в прежней вольной жизни был профессором философии» (6:110), коммунисту - голландцу Фрицу Давиду в рассказе «Марсель Пруст» из дома высылают «бархатные брюки и шёлковый шарф» (5:121), а он умирает от голода в этой одежде.
Контраст в деталях становится выражением шаламовской убеждённости, что нормальный человек не в состоянии противостоять аду ГУЛАГа.
Таким образом, художественная деталь в «Колымских рассказах», отличаясь своей описательной яркостью, часто парадоксальностью, вызывает эстетическое потрясение, взрыв и ещё раз свидетельствует о том, что «жизни нет и не может быть в условиях лагеря».
О наличии в творчестве Шаламова элементов медиевального сознания писала израильская исследовательница Леона Токер. Рассмотрим, как на страницах «Колымских рассказов» появляется Дьявол. Вот отрывок из описания блатного карточного поединка в рассказе «На представку»: «Новенькая колода карт лежала на подушке, и один из играющих похлопывал по ней грязной рукой с тонкими белыми нерабочими пальцами. Ноготь мизинца был сверхъестественной длины… Холёный жёлтый ноготь поблёскивал как драгоценный камень». (5:129) У этой физиологической странности есть и бытовое внутрилагерное объяснение - чуть ниже рассказчик добавляет, что такие ногти предписывались тогдашней уголовной модой. Можно было бы счесть эту семантическую связь случайной, но отполированный до блеска коготь уголовника не исчезает со страниц рассказа.
Далее, по мере развития действия, этот образ ещё насыщается элементами фантастики: «Ноготь Севочки вычерчивал в воздухе замысловатые узоры. Карты то исчезали в его ладони, то появлялись снова…» (5:145). Не забудем также о неизбежных ассоциациях, связанных с темой карточной игры. Партия в карты с чёртом в качестве партнёра - «бродячий» сюжет, характерный для европейского фольклора и часто встречающийся в литературе. В средние века считалось, что и сами карты - изобретение Дьявола. В предкульминационный момент рассказа «На представку» противник когтистого Севочки ставит на кон и проигрывает «…какой-то украинский рушник с петухами, какой-то портсигар с вытисненным портретом Гоголя» (5:147). Эта прямая апелляция к украинскому периоду творчества Гоголя соединяет «На представку» с пропитанными самой невероятной чертовщиной «Вечерами на хуторе близ Диканьки». Так в одном из рассказов этого сборника «Пропавшая грамота» казак вынужден играть в карты на свою душу с ведьмами и чертями. Таким образом, ссылки на фольклорный источник и литературные произведения вводят картёжника в инфернальный ассоциативный ряд. В упомянутом выше рассказе дьявольщина словно возникает из лагерного быта и представляется читателю естественным свойством местной вселенной. Дьявол «Колымских рассказов является бесспорным элементом мироздания, настолько не выделенным из окружающей среды, что его деятельное присутствие обнаруживается лишь на изломах, на стыках метафор.
«Золотой забой из здоровых людей делал инвалидов в три недели: голод, отсутствие сна, многочасовая тяжёлая работа, побои. В бригаду включались новые люди, а молох жевал» (5:23).
Обратим внимание, что слово «молох» употребляется рассказчиком не как имя собственное, а как имя нарицательное, интонационно оно никак не выделено из текста, как будто это не метафора, а название какого-нибудь реально существующего лагерного механизма или учреждения. Вспомним произведение «Молох» А. И. Куприна, где кровожадное существо пишется с заглавной буквы и используется как имя собственное. Лагерный мир отождествляется не только с владениями Дьявола, но и с самим Дьяволом.
Следует отметить ещё одну важную особенность: лагерь «Колымских рассказов» является адом, небытием, безраздельным царством дьявола как бы сам по себе - его инфернальные свойства не находятся в прямой зависимости от идеологии его создателей или предшествовавшей волны социальных потрясений. Шаламов не описывает генезис лагерной системы. Лагерь возникает одномоментно, вдруг, из ничего и даже физической памятью, даже болью в костях уже невозможно определить, «…в какой из зимних дней изменился ветер и всё стало слишком страшным…» (5:149). Лагерь «Колымских рассказов» един, целен, вечен, самодостаточен, неуничтожим - ибо однажды приплыв к этим доселе неизвестным берегам, нанеся их очертания на карту, мы уже не в состоянии стереть их ни из памяти, ни с поверхности планеты - и совмещает в себе традиционные функции ада и дьявола: пассивного и активного злого начала.
Дьявол возник в средневековом менталитете как персонификация сил зла. Вводя в «Колымские рассказы» образ дьявола, Шаламов использовал эту средневековую метафору по своему прямому назначению. Он не просто объявлял лагерь злом, но утверждал факт существования зла, зла, автономного, присущего человеческой природе. Чёрно-белое апокалиптическое средневековое мышление оперировало категориями, при помощи которых автор «Колымских рассказов» мог осознать и описать «доселе не виданный в веках и тысячелетиях грандиозный разлив зла» (4:182). Сам Варлам Тихонович Шаламов в одном из программных стихотворений отождествляет себя с протопопом Аввакумом, образ которого давно стал в русской культуре одновременно и символом средневековья, архаики, и символом непреклонного противостояния злу.
Таким образом, лагерь в представлении Варлама Шаламова является не злом и даже не однозначным беспримесным злом, но воплощением Абсолютного Мирового Зла, той степенью зла, для воспроизведения которой потребовалось вызвать на страницы «Колымских рассказов» образ средневекового дьявола, ибо её невозможно было описать в других категориях.
Творческая манера писателя предполагает процесс самопроизвольной кристаллизации метафор. Автор не оглушает читателя заявлением, что действие происходит в аду, но ненавязчиво, деталь за деталью, выстраивает ассоциативный ряд, где появление тени Данте выглядит естественным, даже само собой разумеющимся. Подобное кумулятивное смыслообразование является одной из опорных характеристик художественной манеры Шаламова. Рассказчик точно описывает детали лагерного быта, у каждого слова есть жёсткое, закреплённое, словно вмурованное в лагерный контекст значение. Последовательное перечисление документальных подробностей составляет связный сюжет. Однако, текст очень быстро вступает в стадию перенасыщения, когда казалось бы несвязанные и вполне самостоятельные детали начинают уже словно сами по себе образовывать сложные, неожиданные соединения, в свою очередь формирующие мощный ассоциативный поток, параллельный буквальному значению текста. В этом потоке всё: предметы, события, связи между ними - изменяется в самый момент возникновения на страницах рассказа, превращаясь в нечто иное, многозначное, нередко чуждое естественному человеческому опыту. Возникает «эффект Большого Взрыва» (7:64), когда непрерывно формируется подтекст, ассоциации, когда кристаллизуются новые смыслы, где образование галактик представляется непроизвольным, а семантический континуум ограничен лишь объёмом ассоциаций, возможных для читателя-интерпретатора. Сам В. Шаламов ставил перед собой очень трудные задачи: вернуть пережитое чувство, но одновременно - не быть во власти материала и диктуемых им оценок, слышать «тысячу правд» (4:182) при верховенстве одной правды таланта.

Использованная литература

Волкова, Е.: Варлам Шаламов: поединок слова с абсурдом. In: Вопросы литературы 1997, № 2, с. 3.
Гей, Н.: Соотношение факта и идеи как проблема стиля. In: Теория литературных стилей. М., 1978. С. 97.
Золотоносов, М.: Последствия Шаламова. In: Шаламовский сборник 1994, № 1, с. 183.
Тимофеев, Л.: Поэтика лагерной прозы. In: Октябрь 1991, № 3, с. 182.
Шаламов, В.: Избранное. «Азбука-классика», Спб. 2002. С. 23, 75, 80, 85, 101, 110, 121, 129, 145, 150.
Шаламов, В.: О моей прозе. In: Новый мир 1989, № 12, с. 58, 66.
Шкловский, Е.: Варлам Шаламов. М., 1991. С. 64.

Елена Фролова , Россия, Пермь