Грустная история про заброшенную деревню и родной дом. Мой домик в деревне Домик в деревне 2 рассказ читать

Эта дача принадлежала всей моей семье, раньше там жили мои бабушка с дедушкой, а потом они переехали в город. Я в детстве часто ездил туда летом отдыхать. Все-таки воздух, природа, красота-лепота! Год назад мой дедушка дал мне ключ от дома на даче и сказал, что могу ездить туда, чтобы отдыхать там, расслабляться. Я обрадовался, так как мне иногда хочется уехать куда-нибудь подальше от шумного города, особенно такого, как Питер. Прошел год, и я уже забыл из-за учебы о даче, но в начале лета вспомнил и решил поехать туда один, чтобы отдохнуть. В общем, я предупредил родных, собрал вещи, накупил еды, закинул их в машину и, попрощавшись с городом на две недели, отправился в путь-дорогу.

Добираться от Питера до моей деревушки примерно 2,5 часа. Выехал из города я приблизительно в 16 часов, то бишь добрался в пункт назначения около 18:30, может чуть позже. До деревни дорога еще нормальная, но в самой деревне ее назвать дорогой язык не поворачивается. В общем, с горем пополам я все-таки добрался до своего маленького деревенского одноэтажного рая. Я загнал машину во двор, слава богу, места во дворе достаточно, и принялся разгружаться. Но не тут-то было! Я примерно час возился со старым дверным замком, который никак не хотел поддаваться. Я удивился, как я за этот час не сломал ключ, но все же - победа! - я попал внутрь! Таким образом, в самом домике я оказался в 20:00. Я выгрузил из машины свои вещи и купленную провизию и занес все это в дом. Есть хотелось ужасно после дороги, и я приготовив себе яичницу и салатик, сел за стол и начал пир. Окончив трапезу, я посмотрел на часы, которые показывали 21:00. Я разобрал вещи, позвонил домой и сообщил, что добрался, и в 22 часа решил прогуляться по тихой и очень красивой деревеньке. Я гулял примерно 2 часа, успев познакомиться с двумя своими прекрасными соседками (Светой и Олей), которые, как оказалось, гостили у своей бабушки Вали. Мы с ними поболтали, да и разошлись по домам.

Домой в этот раз я попал спокойно, так как уходя не запер входную дверь, считая, что в такой деревеньке никому и в голову не придет грабить меня. Когда я вернулся домой, было около полуночи, я доел яичницу, посмотрел телевизор, посидел в вк и в час ночи решил предаться Морфею...

Я проснулся примерно в 2:30 от стука в дверь. Спросонья я подумал, что мне почудилось, но через несколько секунд услышал уже более уверенный стук. Я оценил ситуацию. Я нахожусь в Богом забытой деревне, вокруг только домики с 85-летними бабуськами и их маленькими внучатами, мужиков в деревне не так много. Три алкаша да продавец Валерка, а, ну еще старичок, муж бабы Вали (соседки) Иван Иваныч. Никто из них явно посреди ночи не станет стучать ко мне в дверь. Да и зачем? Значит, это кто-то не местный, но кто? Ведь в доме не горел свет и не было признаков жизни, зачем стучать? И тут меня посетила еще более страшная и простая мысль: "А ведь ворота и калитка закрыты!" Ну и кто это? Вывод: маньяк! Да, может это и смешно, но тогда мне было не до смеха!

А стук тем временем усилился. Я вспомнил, что у входной двери есть глазок, но смотреть в него мне почему-то очень не хотелось... При одной мысли о том, что я там увижу, мое воображение рисовало самые страшные картины, а кожа покрывалось мурашками... Я укутался в одеяло и попытался заснуть. Это проклятый стук продолжался еще около двух часов, и к утру, когда уже почти наступил рассвет, я смог наконец заснуть.

Я проснулся на следующий день от звонка телефона. Звонил мой дедушка, я ответил. Он спрашивал у меня, как я устроился, и удивился, почему это я в 12 часов еще сплю. Я рассказал про ночного гостя, и дед, сказав: "Странно", попрощался и сказал, что собирается с бабушкой в магазин и вечером еще позвонит. Я встал, приготовил себе завтрак-обед и решил забыть о ночном стуке. Я думал: "Ну, мало ли! Действительно, какой-то поселковый алкаш ошибся домом, а я чуть кирпичей не наложил!" Сам над собой посмеялся и почти весь день просмотрел телевизор. Вечером, как и обещал, позвонил дед, мы с ним пообщались и закончили разговор. Я поужинал и отправился прогуляться перед сном.

Выйдя на улицу, я в первую очередь огляделся. Хм... Ничего подозрительного. Странно. В общем, я погулял до 23 часов и вернулся домой. Решил лечь спать и вскоре уснул.

Разбудил меня в 2:30 стук в дверь. Дежавю, что ли?! На этот раз я решил посмотреть в глаза нарушителю моего покоя (а вернее в глазок, ну мало ли кто это). Я встал и на цыпочках, как шпион, подкрался к двери. Стук продолжался, но когда я припал к глазку, он исчез, и я решил подождать. Я ждал, ждал, ждал... В 5 утра я плюнул и пошел спать.

На следующий день все по отработанной схеме. Поел, посидел в инете, телик, прогулка, ужин, НО! В эту ночь я решил не спать, а дождаться ночного визитера. Я принес под входную дверь стул, чипсы, сок и (не поверите) тяпку... Ну чтоб тяпнуть как следует этого стукача! И вот 2:30. Стука нет, я расстроился и уже собрался идти в уютную кровать, но вдруг раздался знакомый и элегантный стук. Тук-тук-тук! Три раза. Так обычно стучат какие-нибудь хорошо воспитанные интеллигенты. Я резко встал и прилип к дверному глазку.

То, что я увидел, не описать словами! Не то человек, не то зомби, как ни смешно звучит! Огромные, налитые кровью глазные яблоки, половина носа, беззубый рот, лицо (если это можно назвать лицом) темно-серого цвета. И это чудовище в нескольких сантиметрах от меня. И тут я подумал: "Никакая тяпка тебя не спасет, Женька!" Честно, не знаю, сколько в тот момент я навалил кирпичей, но на строительство кирпичного завода хватит точно, еще и останется. Короче, эта тварь постояла еще минут двадцать, элегантно постукивая своими длинными пальцами, а потом улыбнувшись (а точнее, искривив лицо) исчезла. Я еще минут 15 стоял и почти не дышал, чтобы ОН не услышал!.. В ту ночь я не спал, я сидел на кухне с выключенным светом и закрытыми шторами и пил успокоительное, обдумывая то, что произошло. Я не мог поверить в реальность происходящего!

Под утро я все же уснул, и проснувшись в 14 часов, я первым делом позвонил своему брату Денису и попросил его приехать. В 8 часов вечера Денис был у меня.
Денис зайдя в дом произнес следующее:
- Здорова, Жень! Слушай, а че у тебя дверь все ободрана? Ёёё!.. Ну и видок у тебя! Че случилось-то?

Я все рассказал Денису, и он согласился помочь мне поверить в то, что у меня не глюки. В 2:30 мы с Денисом сидели у входной двери тихо и ждали... Ждали его...
И Он пришел! По традиции три элегантных стука! Денис припал к глазку и обалдел. После этого Денис два года заикался. Тот, кто приходил вчера, стал еще страшнее, он был весь в червях, и лицо его было искажено так, что оно с трудом вообще походило на лицо. Он не уходил до пяти утра, а потом начал царапать дверь и все же ушел. В 10 часов мы немного пришли в себя и вышли на улицу. А на двери было нацарапано: "Я все равно войду!"

В тот же день мы с Денисом собрали вещи и смотались в город! То, что произошло дальше - это просто невообразимо! Нам позвонили через два дня и сообщили, что наш дом сгорел дотла. Ничего не осталось. Мы с Денисом чуть не поседели...

И тут у меня все сошлось! И то, что дверь долго не открывалась, и нацарапанное послание на двери. Я понял. Он хотел убить обитателей дома, и если бы мы не уехали, через два дня в доме нашли бы два наших обгоревших трупа. Мы все рассказали деду, он помолчал и сказал: "Я не знаю, кто это был, но я знаю, что вам крупно повезло, ребята!" Дед крепко обнял нас. Позже я узнал, что раньше на нашем участке жил сектант, который сжег свой дом, а потом утопился. Потом участок купили бабушка с дедушкой и построили свой дом. К нам приходил он. Сектант...

P.S. На много лет у меня отпала тяга к уединению в деревенском домике. Сейчас все хорошо, я живу с женой в своей квартире и стараюсь не вспоминать тот случай.

Новость отредактировал Melford - 12-07-2014, 23:15

За последние 16 лет в РФ исчезло 18 тысяч сел и деревень и никто не проявляет беспокойства по этому поводу. Когда ежегодно закрывается до шестисот сельских школ, нет рейсовых автобусов, магазинов, медпунктов — сельские жители бегут, кто может и куда может.

Затерянная среди лесов

Этим летом удалось мне посетить свою родную деревню, в которой уже нет ни одной живой души. К сожалению на постсоветском пространстве с каждым годом таких деревень и сел становиться все больше и больше… Находится она среди лесов и вдали от населенных пунктов, что и стало решающим фактором того, что с ней случилось.

И вот нахлынули на меня воспоминания, какая-то ностальгия, уныние, ведь кругом разруха.

* * *

На въезде в деревню нас встречает до боли знакомый дом, это дом моей бабушки, где прошла счастливая половина моего детства, где каждые выходные пеклись оладьи в печке, свежий хлеб, и все это поглощалось с парным молоком, с огромной радостью мной и еще парой-тройкой братьев и сестер…
,

Перед домом даже забор палисадника еще стоит, который я так старательно колотил в 12 лет Правда стоять ему осталось, похоже, совсем недолго. Как и всему дому в принципе.

Дверь у дома теперь всегда открыта и он примет любого гостя. Только вот гости не заходят… Одна лишь природа, беспардонно ступает за порог, медленно забирая свое.

Рядом с домом обвалившийся колхозный склад, а за ним еле стоящий гараж. Раньше еще за гаражом возвышался зерноток, который в последствии мародеры распилили на чермет сразу, как колхоз перестал существовать.

Кажется, что некоторые дома еще неплохо сохранились, но это только снаружи. Почти во всех домах уже обвалились полы, потолки и развалились печки. А дома тихо и мирно ждут своей участи.

А это местный молельный дом. Церкви в деревне не было и все службы проходили в нем.

Вид изнутри.

А это конюшня. Вернее то,что от нее осталось. Когда-то мы, будучи мелкими, любили ходить сюда и кормить лошадей свежей морковкой, яблоками и прочими для них вкусностями, которые благополучно тырили в чужих огородах. Господи, прости. Справа от конюшни возвышаются липы, которым уже больше века, в тени которых любили прятаться дети, пожалуй всех поколений, которые жили в нашей деревне.

Деревянные кадушки, вилы, корзины, были атрибутом почти каждого дома и активно использовались. А теперь стоят, забытые и никому ненужные.

Раньше по этому оврагу протекал немаленький ручей, от него здесь была небольшая лужа, в которой мы в жаркие летние дни пропадали с утра до ночи, ловили лягушек, кидались грязью, кто-то даже умудрялся нырять. А потом, вечером, неслись домой, сломя голову, подгоняемые сзади своими родителями вооруженными ремнями и вичками, кому как повезет.

И снова руины…

Ну и куда же в деревне без магазина? Именно здесь мы покупали свежий, еще теплый хлеб, который сюда доставляли из пекарни, находившейся метрах в 100 от магазина, а потом шли домой с этой буханкой и откусывали от нее, отламывали, наивкуснейшую хрустящую корочку. Еще в этом магазине мы просадили немало денег (ну,по тем детским меркам) , покупая всякую требуху с покемонами, типа фишек и жвачек.

А это остатки от детского садика, который последние 6 лет выполнял функцию школы. За ними виднеется кухня, где готовили такую вкусную манную кашу с изюмом.

Просто дорога плавно переходящая в траву высотой по пояс.

Единственный фонарный столб оставшийся в деревне, который уже никогда и никому не будет освещать дорогу…

В одном из домов нашелся такой вот старинный горшок, оплетенный берестой. И даже градусник еще на месте и исправно работает.

А рядом большой старинный сундук.

Творчество неизвестного художника.

Конечно после поездки туда, у меня остались смешанные чувства. Я был рад, что побывал там хоть раз за последние много лет, рад был походить по местам знакомым до боли, вспомнить веселые моменты из жизни, но с другой стороны, одолевало и уныние из-за того, что место, в котором ты родился и рос, с которым связана почти половина жизни, превратилось в это пустодомье с перекошенными заборами и заросшими тропинками…

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Есть в наше время люди, которые бегут бегом от нынешней цивилизации, так как она очень агрессивна, жестоко убивает все живое на свое пути. Они убегают в деревню, а деревни-то тоже уже мертвые…
.
Одним из таких беглецов был Дмитрий Арсеньев, который имея прекрасное образование и замечательную карьеру, отказался ото всего, избрав уединенную жизнь в селе и крестьянство. Деревня преобразила его душу, привела к Богу и помогла понять предназначение жизни человеческой и в первую очередь его собственной.
,

>
.

Я давно порывался сжечь эту макулатуру. Растопить от нее печку. Но книг в шкафу еще много, а мебели на дрова еще больше. Да и уголь должны скоро привезти на санях. Так что пусть еще полежит.

Оставлю внукам. Пусть почитают, когда мы уже покинем этот мир. Может, кого-то из них развлекут эти строки. Может, наша личная драма покажется им смешной на фоне того, что случилось потом. Их право.

Итак, как говорил поэт: "профессор, снимите очки-велосипед. Я вам расскажу о времени и о себе".



Все, что начинается хорошо, кончается плохо. Но если все плохо с самого начала, дальше будет полный звездец.

Я понял это не раньше всех, но одним из первых. Возможно, в первой тысяче из 140-миллионного населения страны - еще в те времена, когда о грядущих катаклизмах заикались только параноики. Да и тех поднимали на смех как городских сумасшедших.

Кругом царила тишь да гладь, а я уже знал, что мифический зверь Жаренный Петух на подлете, и ничто не остановит его неумолимого приближения. Это знание я не мог разделить ни с кем из близких. Они бы мне не поверили.

Я ошибался только по поводу причины Кризиса. Я верил в байки алармистов и готовился к исчерпанию энергоресурсов. Думал, что без нефти остановятся электростанции, встанут автомобили, разрушится единая система международной торговли, а затем придут голод и мор.

Нефть не кончилась. Не успела. Но в остальном я оказался прав.


Мой мир рухнул не в тот день, когда посреди декабрьских морозов отключили свет и тепло. Много раньше. Еще в середине солнечного июля. Когда я как обычно вернулся вечером с работы и по ее глазам понял, что она все знает.

Ах, если б можно было повернуть время вспять... - этот вечный вопль трусов и эгоистов.

"Если б можно было, я был бы умнее, - подумал я тогда. - И не дал бы ей узнать о своем проступке. Сохранил бы это в себе. Для ее же блага. Разве что на исповеди сказал бы: "Грешен, отче", не вдаваясь в подробности".

Почему-то я не удивился. Не раз представлял себе этот момент, прокручивал ситуацию перед глазами. С битьем посуды, своим расцарапанным лицом, ее истерикой, валерьянкой и корвалолом.

Но не в одном из моих видений она не отреагировала так. Зная ее характер, ожидал увидеть бурю и разгром в квартире, но увидел только ее глаза, наполненные болью. И это было много хуже крика. Лучше бы она смотрела на меня взглядом чистой ненависти. Лучше б сказала "Чтоб ты сдох, ублюдок". Не было бы так жутко и мерзко на душе.

Да не переживай, - вроде бы спокойно сказала моя любимая, беря меня за руку. - Жить мы с тобой будем. Я не уйду, так что расслабься. Тебе же только это нужно. А любовь... нет никакой любви, ты сам знаешь.

К этому нельзя подготовиться. Земля начала уходить из-под ног. Я попытался обнять ее (Настю, а не землю), но она отстранилась. Наверно, я мазохист, но в минуты гнева она всегда казалась мне самой привлекательной. В этом коротком халате особенно. Да, такой я бесстыдный.

Мы ссорились и раньше. Почти каждый день. Она отнюдь не паинька. Но обычно после таких вспышек гнева наступало примирение, и мы были счастливы.

Вот и теперь я хотел, чтоб она закричала. Или кинула в меня вазу со шкафа. Я бы увернулся, или поймал. Да даже если бы получил по своей глупой башке... все лучше.

Но она просто смотрела на меня. Вот уж точно, иногда молчание подобно крику.

Хотелось упасть перед ней на колени и прижаться к ее ногам. Может, я так и сделал бы, если бы не подумал, как выгляжу со стороны. И вдруг устыдился своей слабости.

"Да что я, эмо, что ли? Тоже мне, мужик. Слабак. Все так живут... Все так делают. И ничего, не каются всю жизнь".

Много позже мне будет стыдно за этот стыд. Она не все, и я это знал. Может, те, кто встречались мне до этого... Может, им мимолетное предательство не нанесло бы раны... потому что они сами могли проделать это не один раз. А она была другой. И обидеть такую все равно что изжарить на гарнир к картошке птичку колибри. Как бы она не притворялась иногда тигрицей, я-то хорошо знал, как она ранима.

Я знаю, ты хороший, - заговорила вдруг Настя. - Все оступаются. Это я виновата. Думала, что ты, - она нервно хохотнула - не поверишь, не такой как все. Что ты единственный в целом свете, кто меня понимает. Тот, кого я искала все эти годы. А ты... ты чужой. И все это время, что ты был со мной, ты жил двойной жизнью. Знаешь, тот принц с зелеными глазами, которого я увидела и не могла забыть, для меня умер. А с тобой я останусь только ради ребенка.

Как же она любила мелодрамы, черт возьми. "Люк, я твой отец!"

Я молчал, переваривая услышанное. Видели бы вы мое лицо.

Почему она мне ничего не сказала, хотя знала уже два месяца? Выбирала время. Хотела сделать мне сюрприз, а вышло так, что это я его сделал.

Моральный урод...

Она хотела, чтоб тот день запомнился навсегда. Так и вышло.

То были ее последние слова, как близкого человека. После этого мы разговаривали только на бытовые темы, словно два соседа по коммуналке.



Она не представляла, насколько была права. Я действительно жил двойной жизнью. Но она не догадывалась, что моя вторая жизнь не имела ничего общего с глупой интрижкой, сломавшей судьбу нам обоим.

Я ждал и готовился. Я был членом тайного братства параноиков.

Оптимисты еще верили правительству и президенту ("Все хорошо, прекрасная маркиза..."), а умные люди уже понимали, что пациент скорее мертв, чем жив.

И пока другие брали в кредит плазменные телевизоры и радовались жизни, эти под шумок приобретали оружие, запасали тушенку, делали нычки вдоль будущих маршрутов эвакуации из городов-миллионников, устраивали заимки в глухой тайге со складами всего необходимого для автономной жизни. Самые упертые даже рыли подземные убежища.

Самым разумным и спокойным пик кризиса виделся как скачкообразный рост цен, безработицы и гиперинфляция. К этому готовились. Другие готовились к мировому конфликту, оккупации и гражданской войне. Самые запущенные случаи носились с идеей полной автономности от гибнущей цивилизации. Готовились переселиться на землю, добровольно отказаться от благ цивилизации и устроить себе натуральное хозяйство по типу доиндустриального. Анастасийцы, последователи Мегрэ (не комиссара), двинутые экологи и конспирологи всех стран и народов. Читая их откровения, я понимал, что у меня все еще не зашло так далеко.

Я никогда не чувствовал призвания к земледелию. А ко всей этой параноидальной публике относился как к нудистам. То есть к людям, которые все время нудят, потому что у них слишком много свободного времени. Я думал, что не для того выгрыз зубами красный диплом, чтоб ковыряться в навозе.

1
В одном из самых глухих уголков юга Брянской области, в десятке километров от границы с Украиной, рядом с заповедником «Брянский лес» затерялась деревенька в пятнадцать жителей - Чухраи. Здесь я живу уже почти два десятка лет. Благодаря бездорожью, в Чухраях до совсем недавнего времени сохранялся уклад жизни прежних веков: деревня почти нечего не получала от внешнего мира, производя на месте все необходимое для жизни.
В документах Генерального межевания 1781 года упоминается, что Красная Слобода со Слободою Смелиж, Будой Чернь и деревней Чухраевкой принадлежат графу Петру Борисовичу Шереметьеву и крестьяне «на оброке платят в год графу по два рубля». Значит есть вклад чухраевцев в строительство чудных шереметьевских дворцов в Кусково и Останкино! И так всю историю: внешний мир вспоминал о деревушке, когда надо было получить с мужиков налоги, солдат для войны, голоса для выборов.

Расположены Чухраи на невысоком, но длинном песчаном холме среди болотистой поймы реки Неруссы. Единственная улица из пятнадцати домов, заросших сиренью и черемухой, вся перекопана дикими кабанами. Зимой по снегу на улице постоянно встречаются волчьи следы. Деревянные крыши большинства домов провалились. Столбы электролинии, проведенной сюда в шестидесятых годах прошлого века, да тройка телевизионных антенн - вот все признаки нынешнего века.. Диссонирует с деревней мой дом из красного кирпича со спутниковыми тарелками для телевизора и интернета. Кирпичный дом пришлось строить потому, что в первые годы после создания заповедника “Брянский лес” шла нешуточная война с браконьерами, поэтому для жилья мне нужна была крепость... А вообще-то здесь жили и живут на редкость приветливые и любопытные люди, для которых появление нового человека - событие. Помню, уже около тридцати лет назад в своих странствиях по Брянскому лесу я впервые забрел в Чухраи. Только я подошел к колодцу и заглянул вниз, чтобы посмотреть, чистая ли вода, как распахнулось окошко у ближайшего дома под раскидистой вербой и дородная пожилая хозяйка предложила напиться кваса-березовика из холодного погреба. Через минуту я был уже в прохладном доме и добрейшая Мария Андреевна Болохонова, жена здешнего лесника, выпытывала из меня все анкетные сведения, для чего я сюда прибыл и с великой охотой отвечала на мои вопросы. Тем временем поглядеть на меня подошли ее соседи: дед-фронтовик и две бабки, тоже все по фамилии Болохоновы. Оказывается, во всей деревне только две фамилии: Болохоновы и Пресняковы, поэтому каждый имеет уличную кличку, которая словно неофициальная фамилия часто передается по наследству. Оказывается деда-фронтовика Михаила Алексеевича Болохонова по уличному Пожилой, а его бабку - Пожилиха. Вторую старуху, партизанку Евдокию Трофимовну Болохонову звали Марфина. В деревне жили два соседа, оба Балахоновы Иваны Михайловичи, оба 1932 года рождения. Один, который конюх, известен под уличным именем Калинёнок, а другой, бригадир, - Кудиненок. Оба получают письма от родственников, но почтальон Болохонова Антонина Ивановна (уличное имя - Почтарка) всегда вручала письма правильному адресату, потому что знает, что Калиненку пишут письма из Навли и далекой Ухты, а Кудиненку из Подмосковья. Уличное имя часто передается по наследству с прибавлением уменьшительных суффиксов: сын Калины - Калиненок, сын Калиненка - Калиненочек.
Я удивился, как обходятся жители без магазина, но они отвечали, что без магазина деньги целее. Спички, соль и муку привозят зимой в автолавке, а водку хлеб и все остальное готовят сами. Ближайший магазин в Смелиже, но путь туда через Липницкие болота, да и в котомке много не принесешь. Поэтому хлеб пекут каждый себе в русских печах на поду. Мария Андреевна посетовала на мою худобу и заставила взять с собой ржаную ковригу килограмма на три. Вкуснее этого хлеба я еще не ел. Тем временем появился из обхода сам хозяин Иван Данилович, тоже фронтовик-малоземелец и стал требовать у Марии Андреевны по случаю гостя «ковтнуть», то есть на местном наречии выпить, но я отказался, чем очень огорчил красноносого Ивана Даниловича. Кстати, через несколько дней я встретился ним в лесу и он выговорил мне за то, что я отказался, мол, из-за меня и ему не перепало.
Перед войной в Чухраях был свой колхоз «Наш путь». Кроме того, молодежь работала на лесозаготовках. В соседнюю, за семь километров, деревню Смелиж была отличная дорога, по которой лошадьми и волами вывозили лес, через Липницкие и Рудницкие болота, непроезжие сейчас, тогда были настелены бревенчатые гати.
Лет пятнадцать назад я записывал на магнитофон рассказы жителей деревни о прошлом, а недавно переложил их на бумагу.
Рассказывает Михаил Федорович Пресняков (Шаморной), 1911 года рождения:
«До войны тутока тайга была. Давали план на рубки сельсовету. И нас, молодёжь, посылали лес резать на всю зиму. А весною на конях лес возили, тогда ж машин не было. Когда кулачили, самых хороших коней в лес забрали. Сараи кулацкие туда перевезли, рабочих из-за Десны пригнали. И брат мой там робил. Рыбы дадут, сахарку дадут, крупы дадут - чтоб не жравши не сдохли. И одёжу давали в счёт зарплаты. А весной плотали лес. До десяти тысяч кубометров у нас на луг вывозили, весь сенокос лесом занят был. Плоты до Чернигова гоняли -целый месяц на воде. В Макошено за Новгород-Северский часто гоняли, там евреи лес принимали.
На Конском болоте канавы рыли. Я эти канавы рыл и жердями обкладал. Контора была из Трубчевска - забыл, как называлась. Были прорабы Травников и Островский. Я ходил им доску носил, на которой они номера смотрели. Они меня звали: «Пойдём с нами, мы тебя доучим.» Платили они здорово. Восемнадцать рублёв в тое время платили. Нам давали бахилы из кожи. Копали вручную. А трактора пни рвали. Высушили всё, мосты построили. Конопля была под твой потолок. Капуста родила хорошая, гурки вот такущие во, а овёс плохой был. Высушили всё, мосты построили. В тридцать втором году весной страшная вода пришла, катилась валом, как с горы. В нашем доме только на два пальца до окна не достала. Ехала комиссия с райсполкому нас спасать, так на Ершовом поле ихню лодку об дуб как вдарило, взлезли они на дуб, кричат на убой: "Рятуйте!" Ездили их стягивать.
И в тридцать третьем тоже большая вода пришла. И дожди шли, целое лето стояла вода, что посеяли - всё отмякло. Государство ничего не дало и негде было добыть. Голод большой был, полдеревни передохло. Даже мой батька помёр. Молодые хлопца померли. Матка ходила в город, побиралась: капусты приносила листья горького Попорезали коров, а дальше есть нечего. Поуехали многие на Украину, и там голод. А в тридцать четвёртом картоха уродила, морква была рамером как бураки.»

Во время войны здесь был центр партизанского края. Здесь действовали не только местные отряды, но и соединения орловских, курских, украинских и белорусских партизан. Их число доходило до шестидесяти тысяч. Нынешние чухраевские и смелижские древние старики, бывшие почти семьдесят лет назад подростками, хорошо помнят легендарных командиров Ковпака и Сабурова, начинавших свои знаменитые рейды по вражеским тылам отсюда. Между Чухраями и соседней деревней Смелиж в лесу находился объединенный штаб партизан, центральный госпиталь, аэродром. Здесь впервые прозвучала песня «Шумел сурово брянский лес», привезенная в подарок партизанам к 7 ноября 1942 года поэтом А. Сафроновым. В мае 1943 году немцы выжгли партизанскую деревню дотла, а жителей угнали в концлагеря.

Трофимовна всю жизнь прожила одна, мужики ее поколения не вернулись с войны.

Похороны Трофимовны.

Рассказывает Болохонова Евдокия Трофимовна (Марфина), 1923 года рождения:
«Я была в отряде имени Малинковского. Командиром у нас был Митя Баздеркин, потом он погиб. Нас было 160 человек.
Мы, девки, еродромы для самолетов расчищали, землянки делали, летом огороды по полянам садовили. Зимой сидели в Чухраях, шили. У моей крестной машинка была своя, да партизаны нам машинок собрали. Парашютов привезут нам целую кучу, мы пороли их и рубахи шили, халаты белые шили - чтоб на снегу незаметно было.
Кого из партизан поранят - отправляли их на большую землю, так ее называли, потому что мы были на малой земле. Было в день партизана поранят, а к ночи его уже отправляли, не страдал здесь. Самолеты к нам кажную ночь прилетали. Жрать нам привозили, а то мы подохли бы здесь. Привозили концентрату, соли привозили. Мужчины больше всего табак ждали. Сухарев привозили в пачках. Все привозили. Мне сейчас хуже, чем тогда.
Шли мы раз на Миличи, там просо на поляне сеяли, хорошо родило. Идем, слышим - стогнет кто-то. Хлопчик молодой, высокий лежит. Обе коленки пулями перебиты. Белый, худой: «Восемнадцать дней я тут лежу - вы первые, кто пришли». Восемнадцать днёв не евши - не пивши! Сделался белый-белый. Всю кругом себя траву поел. Треба что-нибудь делать. Насекли палок, его на палки положили и потащили на еродром. А еродром был промежу Нового Двора и Рожковскими Хатками. Мы его расчищали. Отнесли его, а документы у нас остались. После освобождения послали их к его батьке-матке. И пришла благодарность: сын остался живой. И ён благодарность нам прислал.
А бывало, что тяжелых раненых пристреливали… Людей тут погибло…
В сорок третьем на Духов день немцы лес чистить начали. Сюда, в Чухраи, наш, местный их привел. Скобиненком его звали по уличному. Сколько тут людей побили… Моя тетка не побежала прятаться: «А что бог даст…» И сразу погибло четыре головы: два сынка, мужик и дед. А ее не тронули, только мужчин убивали. А многим не дали тут умереть, в Брасово погнали. Там могила братская. 160 только наших, чухраевских, малых хлопчиков и стариков. После войны ездили отгадывали своих. А ведь это наш, чухраевский, сюда немцев привел. Скобиненком по уличному звали. Ён тут все немцам показывал. А пришла Красная Армия, и его самого показательно повесили. Его самого и сына его…
Трудно, Трудно… Только два погреба от Чухраев остались…»

Когда после освобождения в в 1943 году в Чухраи вернулись уцелевшие люди, сразу начали строиться. Государство бесплатно отвело лес, но в деревне не было не то что ни одной машины или трактора - даже ни одной лошади! Здоровые мужики были на фронте. Сосновые стволы таскали на себе из леса старики, женщины и подростки, поэтому выбирали по силам: покороче да потоньше. Поэтому большинство хат в Чухраях маленькие. Дубы для фундамента заготавливали рядом, в пойме реки и по большой весенней воде сплавляли их прямо на место. Глину для печей тоже возили на лодках и лепили из нее сырец. Настоящие обожженные кирпичи были наперечет - уцелевшие из довоенных печей; их использовали только на печной под и трубы. Крыши делали из дора - деревянных пластин, которые нащипывали из сосновых плах. Такое жилище, сооруженное из местных материалов с минимальными затратами энергии было экологично при сооружении; экологично при эксплуатации (в чем автор убедился, прожив в таком доме в Чухраях немало лет); и экологично при утилизации: когда люди перестают жить в доме и ухаживать за ним, все деревянные материалы сгнивают, а глинобитная печь раскисает от дождей. Через несколько лет на месте жилья остается только заросшее дерниной углубление от бывшего подполья.
Послевоенное население достигло своего наибольшего числа в пятидесятых годах, когда здесь было полторы сотни дворов. Избы теснились так, что вода с одной крыши лилась на соседнюю. Огородов в деревне не было: незаливаемой весенним паводком земли хватало только на постройки. Огорода делали за околицей в болотистой пойме, а чтобы урожай не вымокал, копали дренажные канавки, поднимали гряды. В иной сырой год картошку удавалось посадить только в июне, когда подсыхало настолько, что лошади с плугами переставали топиться в сыром грунте. Зато сейчас в деревне просторно: при укрупнении колхозов контору и сельсовет перенесли за десять километров в Красную Слободу, которая за тремя болотами. За дорогами и гатями перестали следить и деревня оказалась как на острове. Да еще тяжелая, почти бесплатная работа в колхозе. Народ начал разбегаться кто куда мог. Большинство домов и рубленых сараев по твердой зимней дороге вывезли в соседние райцентры Суземку и Трубчевск.

Калинёнок признавал только выращенный им самим табак.

Рассказывает Болохонов Иван Михайлович (Калинёнок), 1932 года рождения, малолетний узник:
"Я сразу, как вернулся из плена, хлопчиком пошел в колхоз робить. Молоко в Красную Слободу на волах возил четыре сезона. Везешь литров триста-четыреста. Я раз с голодухи сливок переел, так до сих пор на молоко глядеть не могу. Волов звали Мирон и Комик. Ходили только шагом. Мирон крепко давал прикурить. Обязательно в кусты или в воду затянет! Не подчинялся! Плачешь от него. А Комик был послушный. Потом конюхом работал при всех председателях. Двадцать пять запряжных коней было, да молодежь. Сено косили за 10 процентов - сначала девять стогов для колхоза ставишь, потом тебе один разрешают накосить. Детей мучали своих, заставляли помогать. При Хрущеве стали за двадцать процентов косить.
Сталин обложил нас кругом. Агент по заготовкам у нас был Коротченков из Денисовки. Сдай за год 250 яичек, 253 литра молока, 20 килограммов мяса. Сдай картох, уже не помню сколько… И 250 дней должен отробить в колхозе за трудодни и ни грамочки не платили. Хоть стой, да не лежи! Председатель, бригадиры, учетчики за нами смотрели, чтоб не украли. А тех кто не выработал 250 дней, то судили. Деда Лагуна бабу судили, не успела минимум выробить. Забрала милиция, увезли в Суземку. Через несколько дней отпустили. Тая власть что хотела, то делала.
А выжили тем, что садовили картоху, да делали сани, да продавали скотину. Сено в Трубчевск продавали. Самогонку бабы гнали, в Чухраях была самая дешевая в районе. Я за зиму делал до тридцати саней, кадушки, дежки, бочки. Днем в колхозе роблю, а приду домой и за два вечера кадушку делаю.
Дуб для поделок воровали весной по большой воде. Свалишь вечером, а ночью разрабатываешь. А утром гонтье на лодку и домой везешь. Раз с дедом Долбичом дуба повалили у Неруссы, а лесником там был Степан ямновский. Вода в тот год неисчисленно здоровая пришла. И откуда ни возьмись, Степан подходит. Здоровый дядя. Кругом вода, тикать некуда. А мы: «Степан Гаврилович, но надо же чем-то жить…» А ён: «Да вы спросили бы…» А мы: «Да что спрахивать, спросишь, так Вы не разрешите…» А ён: «Ну что с вами делать? Протокол писать - так вы хатами не рассчитаетесь, ведь дуба вы подвалили метровой толщины…» Отпустил ён нас. Мы отвезли ему на кордон горелки да с пуд муки. Ён тоже хочет жить, ему теми сталинскими грошиками четыреста рублев платили. Ух, ён горелку любил - ведро выпьет и пьяным не бывает. От водки потом и помер.»

Остались в деревне лишь те, кому бежать некуда и не по силам. Теперь деревню быстро захватывает лесная чащоба, среди которой разбросаны последние огородики дряхлых жителей.

Мой сосед Василий Иванович Болохонов принимает ванну.

Чухраи славились самым дешевым в районе самогоном, но теперь местный эликсир жизни можно купить только в соседнем Смелиже.

Во все трудные моменты истории лес сильно выручал русского человека, служил ему убежищем в лихолетье. Лес с его промыслами, а не сельское хозяйство, был основой материального существования чухраевцев. Кроме конных саней Чухраи славились дубовыми бочками, кадушками, деревянными маслобойками, дугами, деревянными лодками. Кадушки и бочки грузили на новые лодки и плыли либо в Трубчевск вниз по течению до Десны, на которой стоит этот древний город; либо вверх по течению до впадения в Неруссу речки Сев, по которой поднимались до Севска. Вместе с товаром продавали и лодки, домой возвращались пешком. Уже в советские времена многие чухраевцы зимой работали на лесоповале, а весной и летом сплавляли лес до Десны и дальше на безлесную Украину.

Рассказывает Болохонова Ольга Ивановна (Купчиха), 1921 года рождения:
«Хлеба у нас веками не сеяли. Только при колхозах заставили сеять. Сей - не сей, все равно зерно не родится. А огороды были у каждого. А у кого было две-три лошади, да два-три сына - своя рабочая сила, раскапывали огроды большие. В двадцать девятом и тридцатом начали раскулачивать их.
Коноплю сажали, конопля хорошая родилась. До колхозов ее каждый у себя в огородах сажал. У каждого своя рубаха, свои штаны, свои онучки - все из полотна.
У нас тут каждый своим мастерством занимался. Колеса делали, катки, а сани и сейчас делают. Обод гнут. Раньше парня была, в парне парили этот дубок, гнут полоз. И возили продавали, далеко, до Дмитрова довозили на своих лошадях раньше. И бочки продавали - тоже из дуба делали. А под сало кублы осиновые делали.
У нас кругом дуб. В особенности мужчины заготавливали дуб весной, на лодках. Воровали дубы. Вот настанет разлив, поедут на лодках, дуб срежут, побьют его там на гонтье, потом на клепку, на лодках привезут. Спрячут по чердакам до зимы. А зимой делают. Дубы больше резали по ту сторону Неруссы. Леса государственные, лесники ловили - это нам еще мать рассказывала. Дуб завалят, узнает лесник, придет - угостят лесника. И все - лес как шумел, так и шумит.»

Рубили лес себе, рубили государству... С послевоенного времени и до семидесятых годов двадцатого века в Брянском лесу рубилось древесины в два раза больше, чем прирастало. Как раз в это время на смену лучковой пиле и конной тяге пришли бензопилы, трелевочные трактора и мощные лесовозы. С помощью новых технологий окрестности лесных поселений в радиусе многих километров были превращены в бескрайние вырубки, и жизнь в них потеряла смысл. Теперь только на картах остались Скрипкино, Кадуки, Старое Ямное, Коломина, Хатунцево, Усух, Земляное, Воловня, Скуты. На одной только лесной речке Солька, которая длиной всего-то сорок километров в шестидесятые годы было пять населенных пунктов: Мальцевка, Пролетарский (до революции - Государев Завод), Нижний, Скуты, Солька - имеющих школы, пекарни, магазины, производственные помещения. Сейчас на месте этих поселков уже поднялся молодой лес и только уцелевшие кое-где кусты сирени да почерневшие от старости могильные кресты на заброшенных кладбищах намекают о еще недавнем прошлом.



В деревню привезли продукты на тракторной телеге.

Чухраи быстро вымирают. Давно нет Данчонка - пьяный попал под лошадь. Умерла и его Мария Андреевна. Умерли Пожилой, Шаморной, Калиненок, Марфина и другие рассказчики историй, которые вы только прочитали. Их дети разбросаны по всему пространству бывшего Советского Союза. Уходят люди, исчезает уникальный быт и накопленный многими поколениями опыт ведения натурального хозяйства. Исчезает духовное и физическое единение людей с природой, пласт жизни неумолимо превращается в историю…

Сейчас жизнь в деревне теплится благодаря заповеднику "Брянский лес". Летом в Чухраях бывает шумно - на новенькой базе заповедника проходят практику студенты-биологи, работают ученые. На это время деревня становится экологической столицей Брянского леса. Зимой, когда я частенько уезжаю на Камчатку и деревню заметает снегом, инспекторские уазики пробивают дорогу жизни.

Весна активно пробуждала всю природу в деревне Красилино к началу новой жизни. Даже дед Матвей начал вылезать из дома, в котором просидел всю зиму. Он иногда напоминал медведя, который спит всю зиму и лишь по весне покидает свое лежбище. Дед Микола налаживал рамочки в пчелиные ульи, а бабка Ульяна засевала рассаду в теплицу.

Весна начиналась так же, как она это делала все предыдущие годы.
В один из таких весенних деньков Антонине Ивановне позвонил её сын. Он давно уже жил в городе и лишь изредка наведывался навестить маму.

Мамуль, привет! Как ты там? Я к тебе в гости собираюсь! Заодно привезу невесту свою, познакомлю!

Ой, как хорошо-то, сынок. Когда приедете? Когда готовиться?

Мамуль, ты только ничего не готовь специально. Мы приедем в эти выходные, с ночевкой. Много наготавливать ничего не нужно, с собой все привезем, что нужно. Пока. Скоро увидимся.

До встречи, сыночек.

Конечно же, Антонина Ивановна не могла с пустыми руками и с пустым столом встречать дорогих гостей, и уже с четверга начала готовиться к их приезду. Сначала она долго обдумывала меню для праздничного стола, а в пятницу начала воплощать свои грандиозные планы. Наделала салатов, испекла хлебушек домашний, запекла овощей разных. Стол получался богатым и вкусным.

И вот наступило долгожданное мгновение, когда на порог вбежал Максимка и, подняв Мамулю на руки, закружил ее по избе. Он кружил ее, хохоча и радуясь!

Максимка! Поставь меня на пол, - улыбаясь, и смеясь, причитала мама. А у самой ярко алел румянец на щеках от несказанного удовольствия от встречи с сыном.

И вот когда она оказалась на полу, после долгих обниманий и целований с сыном, взгляд ее упал на девушку, вошедшую вслед за Максимом.

Девушка была очень красивой – но красота ее была как будто холодной. Одета она была, как сказала бы баба Ульяна, «модняво»: на ней была коротенькая синяя юбочка и почти прозрачная блузочка, прикрытая слегка незастегнутой кофточкой. И дополняли этот образ ярко-синие туфли на высоком каблуке.

Антонина Ивановна замерла от неожиданности, увидев перед собой избранницу своего сына. Она смотрела на нее во все глаза, пытаясь определить, что же такое интересное в ней нашел ее Максимка.

Мамуля! Познакомься, это моя Наташа! Принимай в дом мою невесту.

Здравствуйте, Мама! – сказала, улыбаясь, Наташа. А взгляд ее внимательно осматривал всю обстановку в стареньком доме. Да так осматривал, что Антонине Ивановне стало неудобно за такую простоту, в которой она живет.

«Наверное, она к лучшим условиям привыкла», - про себя подумала Антонина и решила сделать все возможное, чтобы избраннице сына было как можно комфортнее у нее дома.

Здравствуй, Наташа! Ты меня так сразу решила Мамой называть?! Я просто не ожидала. Проходите же. Руки мойте и за стол присаживайтесь.

Мамуль, я говорил, что мы все с собой привезем. Сейчас сумки распакуем и на стол накроем, - из-за умывальника прокричал Максим.

Ну зачем же! Я уже столько всего приготовила. Сейчас и картошечка подойдет!

Мама, мы все привезли с собой, - начала говорить Наташа, - Вы такой еды как мы привезли и не ели никогда. Здесь ее в деревне купить негде. Вот мы и решили порадовать Вас и привезли с собой. «Суши» называется – блюдо японской кухни. Это специально приготовленный рис, оборачивается рыбой и морскими водорослями. Вместе с соевым соусом очень вкусно его кушать.

Да как же это! Я же готовила и салаты, и овощей запекла. Да и не ели мы с сыном рыбу никогда. Она же живая. Как ее убивать-то можно и есть?

Мама, Вы даже не попробовали, а уже говорите, что кушать это нельзя, - надула губки Наталья.

Девочки не ссорьтесь. Мы на стол поставим блюда и японской кухни, и нашей деревенской русской. Будет у нас стол международный! – попытался сгладить напряжение Максим, - Да, мам я теперь и рыбу, и мясо начал кушать. Вроде ничего так на вкус. Мы часто с Наташей в ресторанах бываем. Там его так приготовить могут, что не поймешь даже, что это мясо.

Так зачем же его есть, если не поймешь, что ешь?

Ну, так все едят. Я и не понимаю, почему мы с тобой никогда им не питались.

Так мы им не питались, потому что животные – это наши друзья. Как же ты можешь с ними дружить, если ты их кушаешь?

Ты знаешь, в городе мне с животными дружить некогда. У меня основное время уходит на работу. Чтобы много зарабатывать, нужно много работать. А все оставшееся время я Наташе стараюсь уделить.

Сынок, а для чего тебе много денег? Получается, что ты их зарабатываешь, чтобы как раз и тратить на рестораны, где рыбой и мясом непонятным кормят. Тратишь на квартиру, которую ты снимаешь. А потом еще и на врачей начнешь тратить, потому что мясо абсолютно не усваивается организмом человека. А как же природа, животные? Как же можно с ними не успевать общаться? Может, вы переберетесь обратно в деревню. Здесь и воздух чище, и речка наша замечательная с живой водичкой. А работу ведь и здесь найти можно. Вот недавно у нас Пашка с сестрой Юленькой вернулся из города. Туда на заработки ездили. И здесь ферму с коровами открыли. Теперь туда рабочих набирают. Если бы ты видел, какие там условия для коровок созданы! Там столько света, такая чистота, а молоко какое вкусное коровки дают! Любо дорого посмотреть. И платить обещает очень хорошие деньги.

Мама, зачем же нам в деревню возвращаться? В городе у нас жизнь интересная, а здесь что мы делать будем? Коров доить да на местные танцы ходить? – вступила в разговор Наташа.

Знаешь, Наташ. А я с мамой согласен. Зачем нам жить в городской квартире? На природе, за городом легче дышится! Может, и правда, подумаем с тобой, чтобы переехать в деревню, где можно счастливо жить и детей растить? А развлечения – это ведь все временное. Да и в деревне можно такие развлечения себе организовать, что самим понравится!

Дорогой, давай с тобой потом поговорим об этом. Мы же все-таки к твоей Маме приехали. Давай лучше время потратим, чтобы с ней поговорить! Узнать, как она живет! Мама, расскажете, как Вы живете?

Дальше разговор перешел на незначимые для всех темы. Все уселись за стол и стали кушать разные блюда. Антонина Ивановна даже подумать не могла о том, чтобы в рот себе положить хоть кусочек этих заморских яств. И все размышляла: «Как же так жить-то можно? Ведь смысла в жизни нет, если ты живешь в каменной коробке квартиры и только и делаешь, что ищешь новые развлечения. Что же он все-таки нашел в этой Наташе? Да, явно я не такую невесту хотела для своего Максимки. Что же делать? Как же дать понять Сыночку, что не ту он себе невесту нашел? Ведь она его уже переделать пытается, что же дальше будет».

Ульянушка! Новости-то у меня какие! Сынок приехал. Да невесту в дом привел, знакомиться.

Что-то ты, Антонина, нерадостно о невестке-то говоришь. Иль не приглянулась?

Знаешь, не о такой невестке, наверное, я для Максимки мечтала. Ему бы больше наша деревенская подошла. Чтобы поближе к природе была, а с Наташей он даже рыбу с мясом есть начал. И что теперь с этим делать, ума не приложу.

Антонина! Что ты сидишь, причитаешь? Я тебя совсем не узнаю. Ты же сама говоришь, что не о такой невесте для сына мечтала. И ты же сама знаешь, что от противного мечты не строятся. Вот возьми и помечтай о девушке, которая бы Максиму подошла. Напиши мечту на листочек, да не забудь учесть, что вместе они хорошего в мире делать будут, как жить будут, каких внуков тебе подарят. Да еще не забудь про отношения с природой добавить. Это важно. Глядишь, мечта твоя и сбудется. Ведь Творец наш всегда поддерживает все разумное и обдуманное. Как говорится, ему без разницы какие мечты исполнять, лишь бы человек четко знал чего хочет. Одумается Максим и свою настоящую Любовь встретит!

И вправду, чего это я! Пойду-ка я домой и, пока Максимка с невестушкой своей новоиспеченной гуляют, напишу мечту о нем с настоящей Любимой.

И Антонина Ивановна отправилась к себе в хату, оформлять свою мечту. И получилось у нее целое стихотворение.

Столько слов есть и столько стихов,

В этом мире большом и красивом,

Чтобы чувства свои описать

На бумаге узором игривым.

Но и их не хватало мне иногда

Рассказать, как ты нами с папой любимый!

Будешь ты воплощать мечту Творца,

Помечтал о тебе Он с Любимой.

Будешь счастливо жить, на родной ты Земле

Вместе с ласковой, нежной и доброй.

Пусть Любимая встретит тебя

И пойдете по жизни с ней ровно.

Будут дети радовать вас,

Воплощая все ваши мечтанья.

Будет жизнь полна чудес и прекрас,

На радость всего Мирозданья!

Антонина Ивановна, довольная, сложила тетрадку и положила в сервант. У нее как будто появилась надежда, что, как она пожелала, так и случится. И что будет ее Максимка счастливым и любимым. И найдет он себе девушку, чтоб вместе с ней жить в счастье и растить прекрасных детишек.

Тем временем с прогулки вернулись Максим с Натальей. И начал он рассказывать, как по дороге встретили Юлю, с которой они не виделись аж с самого детства и с которой вместе росли у всех на глазах.

Она так изменилась! Просто не узнать совсем. Так похорошела, расцвела. Повезет тому парню, с которым она жизнь будет строить!

И что такого ты увидел в этой деревенской простушке?! – хмыкнула Наталья, - Да и не понимаю я, зачем она с братом вернулась в деревню. Ведь, что ее здесь ждет? Всю жизнь коровам хвосты крутить да навоз из коровника выносить. Лучше бы оставалась в городе. Там и перспективы, и карьера, и женихи. А здесь? Что ее здесь-то ждет?

Так здесь у нее жизнь-то настоящая как раз и есть! Здесь она на природе. Вы бы видели, как она с коровками разговаривает! Они сами к ней бегут на дойку! Она их и приласкает, и поговорит с ними, и ласковым словом обнимет. Коровы к ней так и тянутся. А уж сколько они ей молока дают! Все деревенские бабы удивляются. Какой-такой секрет Юленька знает! – Антонина Ивановна с радостью нахваливала Юлю, к которой за последнее время привязалась как к родной дочери.

«Вот если бы Максим выбрал себе в невесты Юленьку, счастье бы в его доме поселилось на веки вечные! Они бы друг в друге души не чаяли! И любовь бы у них была на всю жизнь вечную!» - про себя размышляла Антонина Ивановна.

За разговорами и делами по хозяйству незаметно пролетели выходные, и Максим с Наташей вернулись в город. И обещали приезжать гораздо чаще.

Жизнь в Красилино для Антонины Ивановны вернулась в прежнее русло. Но она все чаще стала задумываться о Юленьке, как о прекрасной Любимой для своего сына. Тем более что Юля тоже стала проявлять интерес к Максиму. На днях зашла в гости на чай, принесла с собой испеченный пирог и потихоньку начала расспрашивать, как живет Максим, что у него в жизни нового. Такой интерес искренне радовал Антонину Ивановну, но она точно знала, что лишние вопросы задавать не стоит. Ведь мечту она написала сильную, и, если Максим действительно Любимый для Юленьки, все у них будет хорошо и будут они вместе счастливы. Уж во что во что, а в мечту Антонина Ивановна всегда верила безоговорочно. Знала, что нужно только очень захотеть и в мечту чувства сильные вложить – и все обязательно сбудется. Вот и мечтала она о Максиме с Юлей как о счастливой паре и все чаще представляла их вместе.

Прошло немного времени, и Максим приехал к Мамуле снова. Приехал он почему-то один, без Наташи, и упорно отказывался говорить на эту тему.

«Что-то у них явно не заладилось», - подумала Антонина Ивановна, но тему развивать не стала. Она была рада приезду и как обычно суетилась, накрывая на стол.

Мамуль, а как Юленька поживает? Я давно ее не видел. Повидаться бы. Мы с ней в прошлый раз так здорово поговорили, она так много всего рассказала! Не знаешь, где она может быть сегодня?

Да как же не знать. В коровнике, где же еще! Она со своими коровушками в это время воркует. Сейчас же как раз время обеденной дойки! Она наверняка сейчас с ними занимается. Сходи, заодно, может, по хозяйству поможешь. Коровок то у них много, а рабочих пока не находится. Вот Паша с Юлей в основном вдвоем и трудятся. Уж и не знаю, что бы они делали, если бы коровки у них такими умными не были. Они ведь и в сарай заходят только, чтобы Юля с Пашей их подоили. А если в туалет сходить, в сарае ни за что не делают. На улицу выходят. А на улице – сразу и удобрение готово и сарай чистить не нужно. Как уж Юля с ними договорилась – не знаю, у нас таким чудесам вся деревня удивляется!

Мамуль, ты прямо фантастические истории рассказываешь какие-то! Я тогда сбегаю на ферму, сам на эти чудеса посмотреть хочу. Там, глядишь, может и правда помощь моя пригодится.

И Максим выбежал из дома, а Антонина Ивановна только радостно улыбалась ему вслед.

Домой Максим вернулся лишь к вечеру. Довольно улыбаясь, он подхватил Мамулю на руки и закружил по избе.

Мамуль, ты не знаешь случайно, почему я такой счастливый! Душа просто поет! И кстати, я договорился с Пашей, со следующего месяца я буду работать с ним и с Юлей на ферме. Перебираюсь обратно в деревню родную. Ты рада?

Конечно рада, сынок. Но это так неожиданно. Ты мне раньше ничего не говорил о своих планах.

Ты знаешь, я и не думал, что обратно вернусь. А сегодня встретился с Павлом и Юлей, посмотрел, как у них все здорово устроено, и как будто обратно в детскую сказку вернулся. У них действительно все как в фантастическом мире. Все животные как будто выдрессированные, но на самом деле это не так. Они просто как-то так умеют общаться с ними, что все животные просто понимают человеческую речь, или больше, наверное, понимают не слова, а ту любовь, с которой к ним ребята относятся. И на работу они как раз и ищут тех, кто животных любить будет. Знаешь, когда я подошел к коровам, они очень насторожились, а Юля сразу же спросила, ем ли я мясо. Оказывается, любое животное чувствует, ел ли я когда-нибудь мясо из рыб или других животных. И если они это чувствуют, то к человеку относятся очень настороженно. Они не знают в этом случае, чего от человека ожидать – вдруг он и их на мясо пустит. А Юля с Пашей мясо никогда не ели, и поэтому все животные знают, что им можно доверять. И что их просто искренне любят. А ведь ты была права, когда не кормила меня в детстве мясом! Спасибо тебе, Мамуля!