Трубная улица. История трех домов

Известны две легенды о происхождении названия района, и обе они связаны с женщинами. Согласно первой версии, местность назвали так в честь жены боярина Федора Голтяя, который владел этими землями в начале XV века. Якобы жена его, Марья, была женщиной необыкновенной красоты. Другая версия гласит, что в этой роще жила шайка разбойников под предводительством атаманши Марьи.

Самый правдоподобный вариант происхождения названия, как всегда, наиболее прозаичен: после Смутного времени здесь появляется слободка Марьино, от которой роща и получила свое название. Впрочем, до начала XVIII века Марьина Роща была частью лесного массива, где действительно орудовали разбойники.

Как ни странно, знаменитым этот район стал благодаря кладбищу. Во второй четверти XVIII века сюда переносят божедомку — место, где хоронили самоубийц и погребали неопознанные трупы, найденные на улицах города. Была такая традиция: в день Семик, четверг на седьмой неделе после Пасхи, хоронить все неопознанные тела. Многие москвичи собирались в этот день на божедомках в надежде, что тут и были похоронены их близкие, пропавшие без вести.

После поминальных служб горожане отправлялись в соседнюю рощу, где продолжались уже светские поминки, с песнями и хороводами.

Такие собрания в Семик стали традицией и вскоре превратились в настоящие народные гулянья. Густая роща к этому располагала, а вскоре предприимчивые москвичи устроили здесь балаганы и трактиры.

Репродукция с картины неизвестного художника середины XIX века «Гулянье в Марьиной роще». Государственный исторический музей/РИА «Новости»

В начале XIX века местные крестьяне стали сдавать свои избы в аренду московским дачникам. Близость к городу и красивая Марьина роща решили дело, и место это стало притягивать и высший свет. Гулянья в Марьиной роще стали настоящей достопримечательностью Москвы, о них обязательно упоминали в путеводителях.

«Как это странно, в Москве самые любимые гулянья простого народа — Ваганьково и Марьина роща, — отмечал писатель Михаил Загоскин. — Ваганьково — кладбище за Пресненской заставой, Марьина роща — также старое кладбище в двух шагах от Лазаревского кладбища; одним словом, это место самых буйных забав, пьянства и цыганских песен окружено со всех сторон кладбищами.

В этой Марьиной роще все кипит жизнию, и все напоминает о смерти.

Тут, среди древних могил, гремит разгульный хор цыганок; там, на гробовой плите, стоят самовар, бутылки с ромом и пируют русские купцы».

Впрочем, в 1851 году в прекрасную зеленую рощу ворвался прогресс и железное чудище: через район проложили Николаевскую железную дорогу. Раскидистые деревья и тенистая прохлада сменились редкими березками и оглушительными гудками паровозов. К концу века район превратился в промышленный. За 15 лет (с 1897 по 1912) население его выросло в пять раз за счет притока рабочих. Большинство обитателей Марьиной рощи вынуждено было снимать жилье. В это время здесь часто находили для себя приют криминальные элементы: воры, грабители и скупщики краденого. Из дачного престижного района Роща превратилась в заводскую, криминальную окраину. Так, например, появилось выражение «В Марьиной роще — люди проще». В 1912 году корреспондент газеты «Московский листок» писал: «Канализации нет. Очистка нечистот производится примитивным способом — тянутся обозы «золотарей», вывозящие нечистоты, распространяя невозможный смрад».

Хитровка: биржа труда и ночлежки

Хитровка считалась самым опасным местом Москвы на рубеже XIX и XX веков. Интересно, что с XVII века на месте Хитрова рынка, который позже станет известным пристанищем нищих и преступников, жила русская знать. Дворянские усадьбы сгорели в 1812 году, а через 12 лет землю выкупил генерал-майор Николай Хитрово. Расчистив это место и построив здесь торговые ряды с жилыми подворьями, благотворитель подарил новую площадь Москве. После его смерти торговые ряды появились со всех четырех сторон Хитровской площади.

Дурная слава пришла к этому месту после того, как Хитровскую площадь сделали биржей труда.

После отмены крепостного права тысячи освободившихся крестьян ушли в город на заработки. Квалифицированной рабочей силы было мало, и людям приходилось неделями искать себе место работы. Кто-то его так и не находил и продавал последние свои вещи, чтобы прокормиться.

Обжорка на Хитровом рынке. Фото: pastvu.com

Все эти люди, приехавшие искать заработок, жили в ночлежных домах. «Двух- и трехэтажные дома вокруг площади все полны такими ночлежками, в которых ночевало и ютилось до десяти тысяч человек. Эти дома приносили огромный барыш домовладельцам, — писал Владимир . — На площадь приходили прямо с вокзалов артели приезжих рабочих и становились под огромным навесом, для них нарочно выстроенным. Сюда по утрам являлись подрядчики и уводили нанятые артели на работу. После полудня навес поступал в распоряжение хитрованцев и барышников: последние скупали все что попало. Бедняки, продававшие с себя платье и обувь, тут же снимали их и переодевались вместо сапог в лапти или опорки, а из костюмов — в «сменку до седьмого колена», сквозь которую тело видно».

Образ Хитровки, места, куда обычному человеку вход заказан, привлекал многих писателей, актеров и режиссеров. Например,

Станиславский и Немирович-Данченко в 1902 году приходили в одну из ночлежек, ставили на стол водку и колбасу и пировали вместе с босяками,

а заодно изучали быт городского «дна» для постановки и создания декораций пьесы Горького «На дне».

В период революции Хитровка стала уничтожать саму себя. Гиляровский описывал это так: «В 1917 году ночлежники «Утюга» все, как один, наотрез отказались платить съемщикам квартир за ночлег, и съемщики, видя, что жаловаться некому, бросили все и разбежались по своим деревням. Тогда ночлежники первым делом разломали каморки съемщиков, подняли доски пола, где разыскали целые склады бутылок с водкой, а затем и самые стенки каморок истопили в печках. За ночлежниками явились учреждения и все деревянное, до решетника крыши, увезли тоже на дрова. В домах без крыш, окон и дверей продолжал ютиться самый оголтелый люд».

В 1920-х годах Моссовет решил «зачистить» Хитров рынок. Советская власть «смахнула эту не излечимую при старом строе язву и в одну неделю в 1923 году очистила всю площадь с окружающими ее вековыми притонами, в несколько месяцев отделала под чистые квартиры недавние трущобы и заселила их рабочим и служащим людом», — писал Гиляровский.

Трубная площадь: «Ад» и «Преисподняя»

Как ни была опасна Хитровка, существовал в Москве район, который точно обошел все остальные в репутации самых неблагополучных мест. Трубная площадь с момента своего появления в городе была местом, где собирался простой люд. С 1590 года по одной стороне площади проходила стена Белого города. Внизу в одной из башен было проделано отверстие с решеткой, из которой вытекала речка Неглинная, это отверстие в народе называли «трубой». Отсюда и пошло название местности.

В ходе реконструкции Москвы после пожара 1812 года часть Неглинки была заключена в кирпичную трубу. Но труба не справлялась с весенним половодьем, поэтому

каждый год река мощными потоками вырывалась на поверхность, да так, что, по воспоминаниям очевидцев, «водопадом хлестала в двери магазинов и в нижние этажи домов».

Больше всего от наводнений страдали Трубная площадь и Неглинная улица.

Но репутацию московской площади подмочило не только это. В середине XIX века в трехэтажном доме , расположенном между Цветным бульваром и Трубной улицей, открылся известный на весь город трактир «Крым». Заведение быстро стало местом сбора шулеров, аферистов и азартных игроков, готовых просадить в карты все свои деньги. Причем среди игроков можно было встретить и богатых купцов.

Хотя «Крым» считался злачным местом, он был лишь «чистилищем». Настоящая преисподняя находилась под домом, в огромном подвальном помещении, которое занимало все пространство между Цветным бульваром и Трубной улицей. Если «Крым» шумел веселым венгерским хором, смехом и криками, то трактир «Ад» молчал. Даже вход в него — широкая дверь в стене ниже уровня тротуара — мог найти не каждый.

Трубная площадь. Фото: pastvu.com

Кроме «Ада», в подземелье находилась «Треисподняя». Это уже был не трактир, а настоящее место сходок преступников разного толка. Тут происходила подделка документов, воровской дележ награбленного, карточные игры на крупные суммы — счет шел на тысячи рублей — и много чего другого. Здесь было тихо, за порядком следили вышибалы, а допускали сюда только своих, тех, кого знали буфетчик, хозяин «Ада» или сами вышибалы.

«Треисподняя» представляла собой сложную сеть коридоров, в стенах которых находились каморки: «адские кузницы» и «чертовы мельницы».

Коридоры эти были подземными ходами, которые остались от водопроводной сети, устроенной под домом в конце XVII века. Благодаря таким норам все посетители «Ада» и «Треисподней» могли быстро уйти от облавы. Зная тщетность попыток поймать хоть кого-нибудь из авторитетных воров на их территории, полиция долгое время не заглядывала в «Треисподнюю».

Этим обстоятельством также пользовались и революционеры. В 1863 году в подземельях «Ада» революционер Николай Ишутин и его сообщники разрабатывали план покушения на Александра II. 4 апреля 1866 года Дмитрий Каракозов, двоюродный брат Ишутина, стрелял в царя. Монарх выжил, а вот «Треисподняя» — нет. Каракозова повесили, Ишутина приговорили к пожизненной ссылке, а московская полиция, наконец, обратила свое внимание на все самые опасные места. «Адские» подземелья были зачищены. «Крым» продержался на Трубной площади немногим дольше. В начале XX века домом Внукова стала владеть купчиха Прасковья Кононова. В помещении бывшего трактира она устроила магазин, где продавали строительные материалы, а вторую часть дома занимал мануфактурный магазин. Так Трубная площадь постепенно «исправилась» и превратилась в цивилизованный район города.

Грачевка: проститутки как прообраз Богоматери

Если Трубная площадь в XIX веке была местом сбора шулеров, азартных игроков и пьяниц, то разврат утекал в узкие переулки и тесные грязные дворики Трубной улицы. В то время она называлась Грачевкой или Драчихой и являлась московской улицей «красных фонарей». «Здесь жили женщины, совершенно потерявшие образ человеческий, и их «коты», скрывавшиеся от полиции, такие, которым даже рискованно было входить в ночлежные дома Хитровки», — писал об этом районе Гиляровский.

Около входов и вдоль стен стояли женщины, зазывавшие на русском и неграмотном французском языках потенциальных клиентов и просто пьяных,

случайно зашедших сюда. После того как клиентов удавалось заманить внутрь, их грабили «коты», любовники проституток. Самые грязные и дешевые притоны находились во дворах Грачевки, они не освещались красными лампами, а окна их завешивались изнутри. Владели этими заведениями чаще всего беглые преступники и воры, хотя «на людях» хозяйками выступали их любовницы (бывшие проститутки). В 80-е годы XIX века заведения процветали и пользовались попустительством полиции и охранного отделения, поскольку не считались потенциально опасными для власти: все силы были сосредоточены на поиске революционеров.

Василий Перов «Утопленница» (1867)

В конце 70-х — начале 80-х годов XIX века на Драчихе жил молодой студент-медик, приехавший в Москву из Таганрога, по фамилии Чехов. Впоследствии писатель расскажет о своих впечатлениях от этого района в рассказе «Припадок».

В одном из таких заведений, из тех, что поприличнее, выходившем на саму Грачевку, в 60-х годах XIX века жила проститутка Фанни. Мы знаем о ней из рассказа «На натуре. Фанни под №30», который написал художник . Учитель Перова, искал натурщицу для того, чтобы нарисовать образ Богоматери в церкви, на стене за престолом.

В поисках «хорошей женской фигуры» он вместе со своим студентом отправился в один из публичных домов на Грачевке.

Там они и нашли молодую девушку Фанни: «Личность ее была самая обыкновенная, только темно-красные волосы, вроде как у Тициановской Магдалины, бросались в глаза. Лет ей, по виду, было с чем-нибудь двадцать».

Три дня Фанни позировала художнику (в обмен на плату по обычным расценкам — таково было условие «мамаши»). Однажды во время перерыва, когда художник разговаривал со своей моделью, девушка спросила, кого он пишет с нее. Узнав, что с нее пишут Богоматерь, девушка «превратилась в мраморную статую страха». «С меня… С меня… матерь… божию!!!.. Да вы с ума сошли, что ли?!» — так отреагировала тогда Фанни, назвав себя «погибшей, презренной и развратной женщиной, которой нет спасения».

Через несколько лет Перов, задумав картину «Утопленница», пошел в морг, чтобы там срисовать образ утонувшей женщины с тела молодой девушки. Не глядя, он выбрал одно из тел под номером 30. Это была Фанни, умершая за несколько дней до этого от чахотки.

Трубная площадь избавилась от репутации «плохого» местечка к началу ХХ века, а вот из Грачевки криминал и проституцию выгнать было сложнее. В 1907 году улицу переименовали в Трубную, но дух Драчихи оставался на ней вплоть до 1920-х годов, пока притоны не были снесены советской властью.

Радиально-кольцевой принцип планировки древнерусских городов - особенность застройки древнерусских городов и Москвы в частности. От центра поселения - - расширяющийся город обносился все новыми оборонными стенами. Именно это стало предпосылкой возникновения многих в том числе и Трубной.

Трубная площадь: история возникновения

"Преисподняя" - вторая часть комплекса, доступная только для "посвященных". Она состояла из маленьких комнат - "кузниц" и больших комнат - "чертовых мельниц".

Была и подземная часть - трактир "Ад", где собиралась весьма опасная публика. Здесь играли в карты на деньги и жизнь, пили напитки, принятые в среде ссыльных и каторжан, решали вопросы, неугодные правительству.

Именно с Трубной площадью связаны важные события политической жизни города: здесь готовилось покушение на царя, а также произошла массовая гибель жителей столицы, шедших на похороны Иосифа Виссарионовича Сталина.

Монумент на Трубной

В 1994 году на Трубной площади в Москве была открыта стела "Благодарная Россия - солдатам правопорядка, погибшим при исполнении служебного долга". Это событие подытоживает все выше сказанное. Ведь эта площадь - кровавое место в столице, где гибли не только горожане, но и блюстители закона, пытавшиеся навести порядок в самом бандитском уголке Москвы. Авторы стелы - А. В. Кузьмин и А. А. Бичуков.

Монумент выполнен в виде римской триумфальной колонны, ствол которой отлит из бронзы. Колонна установлена на гранитном ступенчатом постаменте, основание украшено барельефами. На одном из них изображена Мать, скорбящая над телом погибшего сына.

На колонне установлена фигура святого Георгия Победоносца, убивающего копьем змея. Символика скульптуры очевидна: Георгий Победоносец олицетворяет воина Закона и Правопорядка, а змей - преступников, с которыми он борется и неизменно побеждает. Следует отметить, что образ отличен от канонического - Георгий Победоносец изображен не в виде конного всадника, а в виде стоящего воина, попирающего ногой змея-врага.

Высота колонны достигает 32,5 м, что на 15,5 м ниже знаменитой Александровской колонны в Санкт-Петербурге.

Каждый год возле памятника проходит Вахта памяти, где собираются работники московской полиции и возлагают цветы - дань памяти погибшим защитникам правопорядка.

Достопримечательности Трубной площади

На углу Трубной площади и Неглинной улицы расположено историческое здание, в котором расположилась Школа современной пьесы. Ранее на месте этого сооружения был табачный ларек, а в XIX веке по проекту Д. Чичагова выстроили это здание, предназначавшееся под модный "Эрмитаж", в который съезжалась вся аристократическая элита Москвы. Именно здесь блистал своим искусством знаменитый повар-изобретатель Люсьен Оливье.

Этот ресторан связан и с именем Антона Павловича Чехова, который подписал здесь контракт со знаменитым книгоиздателем Сувориным на печать полного собрания своих произведений.

А вот дом на углу с Большим Головиным переулком имеет историческое название "Дом с беременными кариатидами". В нем располагался один из самых популярных в аристократической Москве борделей.

Неподалеку, на Цветном бульваре, расположился знаменитый цирк Ю. Никулина.

Как доехать до Трубной площади? Самые удобный способ передвижения - московский метрополитен: до станции "Трубная площади" или "Цветной бульвар".

А чтобы не ничего не перепутать, предлагаем вам заранее посмотреть на фото Трубную площадь.

Приятного путешествия и незабываемых впечатлений!

Рождественский и Цветной бульвары. Трубная площадь

Мы с вами уже упоминали Рождественский бульвар (глава «Рождественка»); теперь настала пора познакомиться с ним и прилегающей местностью вплотную. Но, говоря о нем, нельзя обойти вниманием, например, Трубную площадь или Цветной бульвар, - эти места расположены слишком близко друг от друга. Здесь же проходит и Трубная улица, также упоминающаяся у Акунина.

Окрестности Трубной площади - одно из первых мест на территории столицы, где начали селиться люди (так называемое Драчевское городище). Глядя на городскую застройку и поток автотранспорта, трудно представить себе убогие землянки на берегу медленно катившей свои воды реки Неглинной. Впрочем, местные обитатели издавна называли ее Самотекой - память об этом дошла до наших дней в названиях расположенных неподалеку Самотечных улиц. Протекала здесь (до XIX в.) и еще одна московская речушка - Напрудная.

Во время постройки стен Белого города в них был предусмотрен водосток для вод Неглинки - так называемая «труба», а выражаясь современным языком, тоннель. Для того чтобы через эту «трубу» на территорию города не проникали непрошеные гости, она была с обоих концов закрыта коваными решетками. Поэтому передовое для своего времени гидротехническое сооружение и возникшая впоследствии площадь именовалась Трубной, или попросту Трубой.

Дав волю юмору, можно предположить, что, подобно тому как древняя «труба» уносила в себе воды Неглинки, Трубная площадь стала собирать все, что не умещалось в центре города. Так, в 1840 г. сюда перевели из Охотного ряда так называемый Птичий ряд - лавочки, в которых продавались живые птицы (как обычные домашние, так и певчие). В 1851 г. от Китайгородской стены было решено убрать мешавшие проезду лавки, торговавшие саженцами деревьев, рассадой, семенами, срезанными цветами. Им тоже нашлось место на Трубе. Эти «новоселы» положили начало долгие годы шумевшему на площади Птичьему рынку, метко обрисованному А. П. Чеховым (рассказ «В Москве на Трубной площади»). Е. Иванов отмечает: «Пестрота посетителей этого рынка конкурировала с Сухаревкой».

В обе стороны от Трубы шел Неглиненский канал. Городские власти заботливо обсадили его берега деревцами, но гулять под ними желающих не находилось. Подземная галерея, в которую была спрятана Неглинка, проходила непосредственно под Трубной площадью, а для стока вод в начале современного Цветного бульвара был устроен водопад.

Цветной бульвар по-своему уникален. Он, единственный из всех московских бульваров, не образован после сноса стен Белого города. Он - память об осушенном и засыпанном Неглиненском канале. В1844 г. М. Н. Загоскин восхищенно замечал: «Придет ли кому в голову, что этот широкий бульвар на Трубе, со своими зелеными полянами и гладкими дорожками, был не так еще давно почти непроходимым и зловонным болотом!» («Москва и москвичи»).

Сначала бульвар назывался Трубным, а с 1851 г., когда на Трубе появились цветочные лавки, стал Цветным.

Цветной бульвар стал местом гуляний «простого народа»; благодаря этому на нем размещалось множество балаганов и паноптикумов, «в которых за сходную плату показывались ярмарочные диковинки вроде говорящих пауков с человечьей головой» (В. П. Сытин). Во второй половине XIX в. Трубная площадь и прилегающие к ней Цветной и Рождественский бульвары обстроились каменными домами, в которых сдавались внаем квартиры и комнаты. «Жилье-то Сенька, конечно, сыскал - чай Москва, не Сибирь. Сел в Театральном проезде на лихача, спросил, где способнее обустроиться приезжему человеку, чтоб прилично было, ну и доставил его извозчик с ветерком в нумера мадам Борисенко на Трубной» («Любовник Смерти»).

Акунин, опираясь на того же Сытина, описывает Рождественский бульвар как вполне респектабельное местечко: «Сошли на круто идущей вверх зеленой улице, которую Петя назвал Рождественским бульваром. Свернули в переулок.

Был уже десятый час, стемнело, и зажглись фонари.

Вот он, дом Просперо, - тихонько сказал Петя, показав на одноэтажный особнячок» («Любовница смерти»; спутница Пети - Маша-Коломбина).

Но в то же время место это и достаточно оживленное: «Самоубийца выбрал для своего отчаянного поступка весьма приметное место - Рождественский бульвар, откуда рукой подать до Трубной площади. По всему, кто-то из поздних прохожих, или городовой, или ночной извозчик должны были заметить висящее на осине тело, к тому же освещенное стоящим неподалеку газовым фонарем» (там же).

И в то же время окрестности Трубы долгие годы имели славу «городского дна». Трудно сказать, что больше привлекало в эти места, так близко расположенные к центру, подонков общества - лабиринты проходных дворов или лабиринты подземелий Неглинки. На соседней Трубной улице, имевшей еще одно название - Грачевна, или Драчевка, как поганые грибы, выросли публичные дома. «Инеска - б-барышня с Грачевки, и ее зона влияния объемлет Трубную площадь с окрестностями», - рассказывает Фандорин о своем «прикрытии» («Декоратор»). Некоторые остряки выводили этимологию названия улицы от слова «драть», вкладывая в него непристойный смысл. На самом деле Драчевка - пожалуй, наиболее старое название Трубной улицы - происходит от профессии обитателей некогда располагавшейся здесь слободы: они «драли» зерно, превращая его в крупу на мельницах-круцорушках. В XVII в. на Драчевке (или, как еще говорили тогда, Драчихе) стали селиться мастера, изготовлявшие «грачи» - разновидность пушечных снарядов. Именно этим объясняется двойственность старого названия улицы.

Сейчас, когда читаешь воспоминания современников об истории окрестностей Трубной площади, поражаешься тому, как мирно уживались здесь, казалось бы, полярные проявления городского быта. Днем здесь прогуливались мирные горожане, а ночью их сменяли профессиональные преступники (достаточно вспомнить очерк Гиляровского «Ночь на Цветном бульваре»). Вспомним и Акунина: нашедший клад преобразившийся Сенька Скориков, не стесняясь местом, сводит счеты со знакомцем с Хитровки: «…на углу Цветного бульвара обернулся - так, померещилось что-то.

Глядь - под фонарем фигура знакомая. Проха! От Хитровки следил, что ли?

Скорик к нему, ворюге, бросился, ухватил за грудки.

Отдавай котлы, паскуда!» («Любовник Смерти»).

Ксаверий Феофилактович Грушин, передавая юному Фандорину свои познания о жизни городского дна, недаром демонстрировал Грачевку наравне с Хитровкой: «Стар Грушин, давно в отставке, но всю воровскую Москву знает, изучил за многолетнюю службу и вдоль и поперек.

Бывало, идет с ним двадцатилетний Фандорин по Хитровке или, скажем, по разбойничьей Грачевке и только диву дается» («Смерть Ахиллеса»).

На Трубную площадь выходил «Эрмитаж», а буквально напротив, по нечетной стороне, ближе к Цветному бульвару, стоял скандально известный трактир «Крым», о котором рассказывал Гиляровский. Именно сюда приводит Фандорина Ахтырцев («Азазель»): «Они свернули со Сретенки в другой переулок, невидный собой, но все-таки уже не с керосиновыми, а с газовыми фонарями, и впереди показался трехэтажный дом с ярко освещенными окнами. Должно быть, это и есть «Крым», с замиранием сердца подумал Эраст Петрович, много слышавший про это известное на Москве злачное заведение». Там вместе с Фандориным, «впервые попавшим в настоящий вертеп разврата», читатель имеет возможность видеть «публику… самую пеструю… трезвых… не наблюдалось совсем. Тон задавали купчики и биржевики с напомаженными проборами - известно, у кого нынче деньги-то, но попадались и господа несомненно барского вида, где-то даже блеснул золотом флигель-адъютантский вензель на погоне. Но главный интерес у коллежского регистратора вызвали девицы, подсаживавшиеся к столам по первому же жесту. Декольте у них были такие, что Эраст Петрович покраснел, а юбки - с разрезами, сквозь которые бесстыдно высовывались круглые коленки в ажурных чулках». На выходе из трактира Ахтырцева и Фандорина уже ждет переодетый чиновником «белоглазый» Ахимас, и только «новейший американский корсет «Лорд Байрон» из прочнейшего китового уса» помогает Эрасту Петровичу избежать гибели.

А вот как описывает «Крым» Гиляровский: «В свободный вечер попал на Грачевку.

Послушав венгерский хор в трактире «Крым» на Трубной площади, где встретил шулеров - постоянных посетителей скачек - и кой-кого из знакомых купцов, я пошел по грачевским притонам, не официальным, с красными фонарями, а по тем, которые ютятся в подвалах на темных, грязных дворах и в промозглых «фатерах» «Колосовки», или «Безымянки», как ее еще иногда называли.

К полуночи этот переулок, самый воздух которого был специфически зловонен, гудел своим обычным шумом, в котором прорывались звуки то разбитого фортепьяно, то скрипки, то гармоники; когда отворялись двери под красным фонарем, то неслись пьяные песни.

В одном из глухих, темных дворов свет из окон почти не проникал, а по двору двигались неясные тени, слышались перешептывания, а затем вдруг женский визг или отчаянная ругань…

Передо мной одна из тех трущоб, куда заманиваются пьяные, которых обирают дочиста и выбрасывают на пустыре.

Около входов стоят женщины, показывают «живые картины» и зазывают случайно забредших пьяных, обещая за пятак предоставить все радости жизни вплоть до папироски за ту же цену…

Задолго до постройки «Эрмитажа» на углу между Грачевкой и Цветным бульваром, выходя широким фасадом на Трубную площадь, стоял, как и теперь стоит, трехэтажный дом Внукова. Теперь он стал ниже, потому что глубоко осел в почву. Еще задолго до ресторана «Эрмитаж» в нем помещался разгульный трактир «Крым», и перед ним всегда стояли тройки, лихачи и парные «голубчики» по зимам, а в дождливое время часть Трубной площади представляла собой непроездное болото, вода заливала Неглинный проезд, но до Цветного бульвара и до дома Внукова никогда не доходила.

…Разгульный «Крым» занимал два этажа. В третьем этаже трактира второго разряда гуляли барышники, шулера, аферисты и всякое жулье, прилично сравнительно одетое. Публику утешали песенники и гармонисты.

…Под бельэтажем нижний этаж был занят торговыми помещениями, а под ним, глубоко в земле, подо всем домом между Грачевкой и Цветным бульваром сидел громаднейший подвальный этаж, весь сплошь занятый одним трактиром, самым отчаянным разбойничьим местом, где развлекался до бесчувствия преступный мир, стекавшийся из притонов Грачевки, переулков Цветного бульвара, и даже из самой «Шиповской крепости» набегали фартовые после особо удачных сухих и мокрых дел, изменяя даже своему притону «Поляковскому трактиру» на Яузе, ахитровская «Каторга» казалась пансионом благородных девиц по сравнению с «Адом».

Много лет на глазах уже вошедшего в славу «Эрмитажа» гудел пьяный и шумный «Крым» и зловеще молчал «Ад», из подземелья которого не доносился ни один звук на улицу. Еще в семи- и восьмидесятых годах он был таким же, как и прежде, а то, пожалуй, и хуже, потому что за двадцать лет грязь еще больше пропитала пол и стены, а газовые рожки за это время насквозь прокоптили потолки, значительно осевшие и потрескавшиеся, особенно в подземном ходе из общего огромного зала от входа с Цветного бульвара до выхода на Грачевку» («Москва и москвичи»).

Этот живописующий нравы Грачевки (и Трубы) отрывок, помимо прочего, рассеивает невесть кем популяризовавшееся среди любителей-москвоведов убеждение, что «Эрмитаж» и «Крым» с «Адом» располагались в одном здании. Конечно же, слова «задолго до ресторана «Эрмитаж» уравновешиваются рассказом о параллельно действующих ресторане и трактире.

Одна из причин подобного заблуждения - то, что окрестности Трубной площади за годы советской власти претерпели сильные изменения. Можно сказать, что новая власть «возродила» традицию спихивать на Трубу все то, что уже не годилось для центра, но тем не менее продолжало приносить городу пользу. Например, в 1930 г. сюда был перемещен рынок Охотного ряда - так в Москве возник знаменитый Центральный рынок… Тем не менее надо отдать должное тем, кто покончил с трущобами Драчевки и притонами Цветного бульвара. От трактира «Крым» не осталось и следа, и точно установить, где он находился, затруднительно.

Но вернемся к романам Акунина. В них большая роль отводится транспорту, и в отрывках, посвященных окрестностям Трубы, мы читаем немало тому подтверждений. Здесь находилось несколько извозчичьих стоянок. «На Рождественском бульваре Заика остановил ваньку» («Любовница смерти»), - пишет в одном из своих крайне эмоциональных донесений некто «Ф. Ф. Вельтман, патологоанатом, д-р медицины» - добровольный помощник полиции, тоже своего рода детектив-любитель («Заика» - оперативная кличка, присвоенная им для удобства Фандорину). Моральный уровень этого «радетеля за справедливость» характеризует задуманный Вельтманом хитроумный план по разоблачению председателя клуба самоубийц Просперо: «Хозяин собственноручно предложит Заике чашу с отравленным вином… Ради интересов дела Заикой придется пожертвовать…

Когда Заика выпьет яд и выйдет умирать на бульвар… я вызову городового, который всегда стоит на Трубной площади. Факт смерти от отравления будет зарегистрирован официальным представителем власти, а если Заика к моменту появления полицейского еще не потеряет сознания и если у него есть хоть капля совести, то он успеет дать показания…» Под бульваром подразумевается Рождественский.

Сам Фандорин разъезжает по здешним краям на собственноручно сконструированном «диковинном трехколесном экипаже, движущемся безо всякой конной тяги», как определяет его все тот же Вельтман. Недалекий Вельтман и автомобиль, которому Фандорин дал название «Ковер-самолет», «герои» сразу двух романов серии - «Любовник Смерти» и «Любовница смерти». Схожесть их названий не случайна - описанные события развиваются параллельно, и мы как бы рассматриваем действия Фандорина, одновременно распутывающего два дела, под различными углами зрения. Столь редко встречающийся тип организации сюжета позволяет читателю получить дополнительное удовольствие, сравнивая оба текста. Вот, например, Фандорин со своим протеже Сенькой Скориковым, изображающим «еврейского мальчика Мотю», навещает Вельтмана («Любовник Смерти»): «Доктор был щупленький, взъерошенный и все моргал глазами. На Сеньку устави лея с испугом, в ответ на вежливое «доброго здоровьица» неопределенно кивнул.

Это кто? - шепотом спросил Скорик инженера, когда мухортик, кряхтя, полез садиться.

Неважно, - мрачно ответил Эраст Петрович. - Это п-персонаж из совсем другой истории, нашего сегодняшнего дела не касающейся. Едем на Рождественский бульвар. Марш-марш!»

А вот продолжение этой поездки, но уже из романа «Любовница смерти», на этот раз в восприятии самого Вельтмана: «Мы доехали до Рождественского бульвара на моторе. Я сидел между Гэндзи и его странным спутником, вцепившись обеими руками в поручни. Кошмарным агрегатом управлял еврейчик…»

А сейчас вспомним о событии, которое непосредственного отношения к Фандорину не имеет, но тем не менее представляет для нас интерес и вполне вписываются в тему. В доме на углу Рождественского бульвара и Малого Кисельного переулка в 1881 г. умер богатый чаеторговец Алексей Семенович Губкин. По Москве пронесся слух, что во время поминок будет роздана богатая «благостиня». Профессиональные нищие и просто бедный люд со всего города в назначенный час собрались у Губкинских ворот. Полиция не сумела организовать порядок в возбужденной толпе, и в начавшейся давке погибло 10 человек. До сходной трагедии на Ходынке (1896 г.) москвичи рассказывали о случившемся как об одном из самых страшных эпизодов жизни города. До сих пор многие исследователи, упоминая о Ходынке, проводят параллель между ней и похоронами Губкина. Однако 9 марта 1953 г. на Трубной площади произошла другая трагедия, описания которой не столь широко известны и не так популярны, но ужасы Ходынки перед ней бледнеют.

Была сделана попытка упорядочить людские потоки, стекавшиеся к Колонному залу для прощания с выставленным там телом И. Сталина, - часть улиц перекрыли, а вдоль оставленных для прохода стояли ограждавшие проход грузовики. На Трубной площади этот «коридор» поворачивал, образуя угол. Здесь произошло то же, что и за 57 лет до этого на Ходынке. Вот что рассказывал в 2002 г. корреспонденту газеты «Факты и комментарии» Олег Кузнецов, оказавшийся в тот день в гуще событий: «Крики раздавались все чаще. Я видел, как солдаты втаскивали за поднятые вверх руки детей и женщин, прижатых к автомашинам «ущелья», и ставили их рядом с собой в кузовах. Можно было уйти с площади, проползая под автомашинами, но не все догадывались об этом и не все могли это сделать. Меня уже мало интересовало происходящее вокруг, я понял, что надо спасаться. Грудь была сдавлена, я, как многие другие, стал задыхаться… Как вдруг началось что-то совсем непонятное, почти мистическое: плотная, спрессованная толпа начала медленно раскачиваться. Сначала испуганные орущие люди наклонялись вперед, как мне показалось, до 45 градусов над землей, а затем так же наклонялись назад.

После двух-трех сильных наклонов, неестественных для человека, я почувствовал, что, если сейчас же не вырвусь из этого адского потока, мне конец. Вот тогда я впервые узнал, что такое панический страх толпы. Люди заражались им друг от друга… Утром следующего дня на площади лежала огромная куча разной обуви…

…Мне посоветовали не спускаться на Трубную площадь, уверяя, что туда меня не пустят - ее якобы моют с ночи… В то утро мыли «трупную площадь», как ее некоторое время шепотом называли москвичи. Ходили упорные слухи, что на тризне вождя погибло несколько сот человек. Сложно сегодня с уверенностью сказать о количестве жертв. Но одно я знал точно: если из спрессованного людского пласта кто-то падал на асфальт, шансов подняться у него не было - человека просто растаптывали».

Как видим, в чем-то История повторяется…

Нас ждет следующий пункт экскурсии. Проходим по Рождественскому бульвару, не забыв на площади Сретенских ворот бросить взгляд на улицу Большая Лубянка. Это на нее сворачивал фаэтон Амалии-Клеопатры («Азазель») в эпизоде, когда Фандорин старается выяснить адрес красавицы. Следуя за фаэтоном, Эраст Петрович отмечает, «как тот поворачивает на Большую Лубянку». Вы знаете, что погоня привела Фандорина в один из переулков, прилегающих к улице Сретенка. Туда и лежит наш путь.