Феликс Кривин: «У нас в квартире – лето…» (притчи из разных книг).

НегероиИ в декабре не каждый декабрист. Трещит огонь, и
веет летним духом. Вот так сидеть и заоконный свист,
метельный свист ловить привычным ухом.
Сидеть и думать, что вокруг зима, что ветер гнет
прохожих, как солому, поскольку им недостает ума в такую
ночь не выходить из дома.
Подкинуть дров. Пижаму запахнуть. Лениво ложкой
поболтать в стакане. Хлебнуть чайку. В газету
заглянуть - какая там погода в Магадане?
И снова слушать заоконный свист. И задремать - до
самого рассвета.
Ведь в декабре - не каждый декабрист.
Трещит огонь.
У нас в квартире - лето

Корабль не тонет, когда он в воде. Он тонет, когда вода в нем. Не так важно, что происходит вокруг нас. Важно то, что происходит внутри нас.

Не бойтесь дарить согревающих слов,
И добрые делать дела.
Чем больше в огонь вы положите дров,
Тем больше вернется тепла.

Каждый человек меня в чем-то превосходит; и в этом смысле мне есть чему у него поучиться.

Сейчас у нас есть всё: и подснежники в декабре, и мандарины в мае. Но не хватает в людях человечности и нежности.

Лучше сидеть в одиночестве и наслаждаться своей компанией, чем быть окруженным фальшивыми людьми.

Жениться много ума не надо, а ты попробуй сделать так, что бы она каждый день улыбалась и ставила тебя в пример.

Ещё один нелёгкий год прошёл, оставив нам один надежды лучик.
Пусть будет в январе вам хорошо, а в декабре еще раз в триста лучше!!!

Живите долго, смейтесь часто! Найдите суть вещей в добре. Пусть в январе начнётся счастье, но не иссякнет в декабре!

Я постараюсь больше не звонить,
Не бредить по тебе в объятьях ночи.
И больше никому не говорить,
Что нужен ты, родной, мне очень-очень.

Я постараюсь больше не писать,
И слез не лить, подумав, что другая
Готова так же жадно целовать,
В любимых мне объятьях утопая.

Я постараюсь больше не мечтать,
Ведь ты не мой, а я всегда хотела,
Чтоб каждый день и снова, и опять
Твоя улыбка душу мою грела.

Я постараюсь больше не любить.
Таких, как ты, и правда очень много.
Но знаешь... никогда ведь не забыть
Тебя... такого самого родного...

На этой странице читайти стихи «1-13. Негерои» русского поэта Феликса Кривина , написанные в году.

И в декабре не каждый декабрист. Трещит огонь, и веет летним духом. Вот так сидеть и заоконный свист, метельный свист ловить привычным ухом. Сидеть и думать, что вокруг зима, что ветер гнет прохожих, как солому, поскольку им недостает ума в такую ночь не выходить из дома. Подкинуть дров. Пижаму запахнуть. Лениво ложкой поболтать в стакане. Хлебнуть чайку. В газету заглянуть - какая там погода в Магадане? И снова слушать заоконный свист. И задремать - до самого рассвета. Ведь в декабре - не каждый декабрист. Трещит огонь. У нас в квартире - лето...

Феликс Кривин. Ученые сказки. Ужгород: Карпаты, 1967.

Другие стихи Феликса Кривина

» 1-08. Рабство

Туллий Цицерон был рабом своего красноречия. Гней Помпей был рабом своего успеха. Юлий Цезарь был рабом своего величия. Один был в Риме свободный человек: раб Спартак....

» 1-09. Открытие Америки

Нет, не Колумб первый открыл Америку. Первыми были совсем другие. Это они обжили необжитую землю и полюбили ее, не зная других земель. Из конца в конец прошли они материк,...

» 1-10. Ньютоново яблоко

- Послушайте, Ньютон, как вы сделали это свое открытие, о котором теперь столько разговору? - Да так, обыкновенно. Просто стукнуло в голову. Они стояли каждый в своем дворе и переговаривались...

» 1-11. Извозчики города Глазго

Извозчики города Глазго съезжались на свой очередной сбор, официально называемый слетом работников транспорта. Стояла зябкая, слякотная погода. В такую погоду хорошо...

» 1-12. Один шаг

- От великого до смешного один шаг,- сказал Наполеон и все-таки не сделал этого шага. Но у Наполеона были последователи......

» 2-01. Гомер

А ведь старик Гомер был когда-то молодым человеком. Он пел о могучем Ахилле, хитроумном Одиссее и Елене - женщине мифической красоты. - Вы знаете, в этом Гомере кое-что есть,- говорили...

» 2-02. Осуждение Прометея

- Ну посуди сам, дорогой Прометей, в какое ты ставишь меня положение. Старые друзья, и вдруг - н тебе! - Не печалься, Гефест, делай свое дело! -- Не печалься! По-твоему, приковать друга к скале - это так...

Чтобы на Руси цепь народа разорвать...

(Ф. Вадковский "Желания"; после 1828 года)

Петербург. Сенатская площадь. Морозное декабрьское утро. 25 декабря 1825 года. Гремят выстрелы. По невскому льду движутся цепи наступающих солдат... Звучат команды офицеров... Гремят призывы... "Свобода! Равенство! Братство!"... Внезапная весть из Зимнего дворца повергает всех в шок! Царь пленен и убит... Победа... Верные императору части пускаются в бегство и сдаются на милость восставшим. Нет больше того, кому они присягали на верность, а значит, нет более смысла дальнейшей борьбы... Все как в шахматной игре... Таковы правила тех лет...
Я неоднократно, еще мальчишкой представлял себе эти минуты. Вообще часто рисовал себе картины, что было бы, если бы те, кого мы сейчас именуем декабристами, выиграли в том бою. Что было бы, если б командир Черниговского полка не свершил глупость, объявив на Рождество дневку, и не потерял бы драгоценное время...
Тогда все было проще, в моих мечтах. Как после фильма "Чапаев". Сабли, солдатское "Ура!", гром побед и убегающие враги. Но сейчас, умудренный жизненным опытом и более-менее осведомленный в истории, я хотел бы представить всю ситуацию: что ждало бы нашу многострадальную Россию, если бы декабристы свергли царя и возглавили бы страну "в ее минуты роковые"...

От редакции
Да, с "технической" стороны дела победа восставших была вполне возможна. Особенно если бы вместо скомканной "импровизации" на пока что еще не Сенатской площади произошло именно то восстание, которое реально планировалось предшествующим вечером. Это, конечно, отдельный вопрос - но в "общественном сознании" до сих пор преобладают легенды. Очень трудно довести до рядового любителя истории, например, ту истину, что Трубецкой на самом-то деле в решающий момент вовсе не струсил и не предал восстание - а вот кто его предал и фактически провалил, так это Якубович. Тем не менее даже в таком "импровизированном" варианте дело вполне могло завершиться проигрышем правительственных сил. Другое дело, кто оказался бы в выигрыше. Например, с очень большой, даже предпочтительной вероятностью мог сработать вариант, в результате которого Николай I оказывается даже не убит, но категорически отстранен от власти - и вплоть до совершеннолетия маленького Александра II эта власть сосредотачивается в руках у Регентского совета во главе со вполне уцелевшим Милорадовичем (причем те, кто ныне известен нам как "декабристы", в результате оказываются по разные стороны политических баррикад - но... эти баррикады имеют шанс так и остаться политическими, а Россия - стать конституционной монархией!). Не исключен, конечно, и иной расклад, гораздо менее оптимальный, более кровавый, более бестолковый. Но говорить о заведомой "обреченности" восстания (нет, не так: о заведомо большей вероятности именно того проправительственного варианта, который осуществился "в реале") явно не приходится. Так что мы, по-хорошему, живем сейчас в варианте альтернативной истории. Причем достаточно маловероятном. Ведь если считать восстание декабристов не "революцией", а попыткой государственного переворота - то это первый в Российской империи неудавшийся государственный переворот!

Россия начала (да и до середины) XIX столетия представляла собой несколько иную страну, с народом, имеющим несколько иной менталитет, нежели сейчас. Россия была патриархальная страна. И, что самое неприятное для декабристов, - на 80% крестьянская. Нет, крестьяне не были целиком забитыми и серыми, как нам представляется сегодня. Российская империя имела свою идеологию, которая до мозга костей пропитывала массы. Идеологией России было православие. Культ Царя - освящавшийся в вероучении - был несокрушим. "Царь - Помазанник Божий! Посягнувший на Царя - посягнул на самого Господа!" Трудно бы пришлось декабристам совладать с народными массами, которые свято верили в каждое слово сельского батюшки и с младых лет были воспитаны, что не только государь, но и даже помещик есть для них отец родной...
Отвлечемся от темы и вспомним, что в год отмены крепостного права, узнав о том, что помещик более не владеет ими, крестьяне с болью в сердцах шли к царю просить о том, дабы хотя бы их деревеньку, а вернули бы "отцу кормильцу, барину-боярину"... ОППОЗИЦИЯ, СОСТАВЛЯВШАЯ БОЛЬШИНСТВО НАСЕЛЕНИЯ ИМПЕРИИ, ДЕКАБРИСТАМ БЫЛА ОБЕСПЕЧЕНА!
Незамедлительно - и это было бы самым первым, что совершили бы декабристы, - они лишили бы православную оппозицию того символа, который мог бы их объединить. Убийство царя входило в их планы, и это был пункт N 1. Для народа царь являлся символом его единства. За убийством царя последовало бы убийство и его наследников, и родственников, и сторонников монархии среди интеллигенции. Интеллигенция тех лет - дворянство. Это была прослойка общества, способная объединить движение сопротивления и противостоять интеллектуально сторонникам республики. Декабристы понимали, что, уничтожив дворянство не просто как класс, а именно физически, они обезглавливают сторонников монархии, в данном случае крестьян.

От редакции
Да, конечно - если бы был принят какой-либо из крайних, "страшных" преддекабрьских планов. Но такие планы всегда поддаются корректировке реальной жизнью. (Особенно если учесть, что декабристы - сложное, разнородное движение... как, впрочем, и их противники: те силы, которые мы очень условно называем "правительственной партией"!) Александр I длительное время и достаточно всерьез готовил страну к принятию конституции, отмене крепостного права и т. п., и т. д., но впоследствии от этих намерений отступился (насколько обоснованно - другой вопрос). Романовы несколько раз собирались завоевывать Константинополь, причем иногда были к этому крайне близки (так не к месту затесавшийся в декабристский сюжет Константин свое имя получил как раз с прицелом на константинопольский престол, куда его планировалось сажать чуть ли не сразу после рождения; в результате была бы создана своеобразная федерация вассальных монархий - и, даже провались эти планы через пару лет, весь балканский узел, в нашей истории породивший уж Первую-то мировую войну наверняка, неизбежно завязался бы по-другому). Как мы знаем, из-за срыва этих "собираний" история России отнюдь не прекратилась, а плавно перешла на запасной вариант. Что касается декабристской победы... Кто сказал, что пестелевская антиутопия подлежала большему воплощению в жизнь, чем, скажем, конституционный проект Никиты Муравьева, предполагавший сохранение "церемониального", лишенного власти монарха? (Особенно если учесть, что на момент восстания место Пестеля было возле параши в самом прямом смысле слова - и декабристы-победители вряд ли позабыли бы, в каком смехотворно-жалком положении оказался недавно столь грозный вождь Южного общества, смирнехонько и без малейших признаков героизма отправившийся под арест. Так что "Русская Правда" Пестеля - это, пожалуй, ПОСЛЕДНЕЕ, что могло реализоваться в подлинной истории!)
Даже сумбурный, оглашенный в стрессовой ситуации "Катехизис" Сергея Муравьева-Апостола отнюдь не привел к немедленному приступу людоедства. Более того - он не привел и к сколько-нибудь быстрому, значительному "отпаданию" от Муравьева восставших солдат, хотя декларативный антимонархизм "Катехизиса" действительно мог этому способствовать. Самое же любопытное, что форма, да и содержание этого революционного документа ("Православный Катехизис" , начинавшийся словами "Во имя Отца и Сына и Святаго Духа...") были вполне приемлемы для того, чтобы первый же оказавшийся в наличии священник немедленно согласился торжественно прочесть его на городской площади, тем самым фактически благословляя восставших и примиряя с ними свою паству... А ведь речь идет не о столичном вольнодумце, но о типичном, "среднестатистическом" батюшке из глубинки!
Что же касается планов убийства царя - то, как мы уже знаем, грядущие декабристы не были в этом сколько-нибудь едины . Однако многие планы восстания (которое все же задумывалось отнюдь не с учетом того, что царь вдруг умрет столь внезапно и в таком медвежьем углу!) действительно предусматривали устранение Александра I. Но судьба подарила восставшим поистине волшебный вариант "междуцарствия", да еще сопровождающегося отречением официального наследника, в народном и солдатском сознании уже ставшего императором. При таких обстоятельствах гибель (или достаточно недобровольное отречение: вполне могло получиться и так!) Николая I, безусловно, выглядела бы как Божья Кара, заслуженно обрушившаяся на голову самозванца - о котором "широким массам" известно чуть ли не только одно: он давеча публично отрекся от престола, принес присягу Константину, а вот теперь отчего-то снова пытался мутить воду и лезть в цари, но был тем или иным способом остановлен.
Кроме того, давайте будем логичны. Можно подумать, что декабристские планы (нереализованные!) - первый в России случай цареубийства... Даже Николай, совсем молодой человек, отлично помнил прошлый государственный переворот, именно цареубийством (отнюдь не первым!) и завершившийся.
Если же говорить о "80% оппозиции" - то, право слово, создается впечатление, что имевшаяся в наличии власть, вопреки декабристам, активно учитывала мнение этого неправящего большинства, считалась с его запросами и т. п. Вообще, как показывает опыт истории, поднять крестьян на восстание (или, наоборот, удержать их в покорности) - довольно мудреное дело: резоны, как будто совершенно очевидные для "человека со стороны", представителя образованного меньшинства, тут сплошь и рядом не срабатывают. Хотя бы потому, что неписаный кодекс крестьянства содержал пункт насчет высокой степени покорности имевшейся в наличии власти - во всяком случае, до тех пор, пока та не переходит определенных границ . И может статься, что декабристы, в ряде случаев понимавшие современников - как-никак, своих собственных! - гораздо лучше, чем мы, потомки, готовы им позволить (недаром ведь они так опасались выглядеть цареубийцами, даже соглашаясь ими быть !), сумели бы наладить с подвластной им Россией отношения, не сводящиеся к прямому террору. Иной вопрос, что потери на этом пути все равно были бы страшные: со стороны и "оппозиции", и "революционеров" (кавычки, пожалуй, нужны в обоих случаях). Но, как мы знаем, реализовавшийся исторический вариант в конечном счете привел к числу жертв, по меркам 1825 г. совершенно немыслимому - пусть даже применительно к самому 1825 г. они входят в число "отложенных проблем"...

Следующим, не менее страшным врагом для декабристов была церковь, носитель идеологии Русской Державы. От нее декабристы срочно попытались бы избавиться. Борцы против цензуры, радетели за свободу мысли, декабристы попросту установили бы жестокий полицейский режим, начав гонения на этих диссидентов еще большие, нежели до них проводило против вольнодумцев царское правительство. Это оттолкнуло бы от них народные массы. Террор против церкви родил бы множество новоявленных мучеников, множество групп сопротивления, объединенных православной верой, которые равнялись бы не на кого-нибудь, а на первых христиан, уподобляя себя именно им. Эти группы произвели бы огромное количество проповедников-агитаторов, которые без труда овладевали бы умами людей. Простой народ их бы понимал...

От редакции
См. выше. Нельзя сказать, что такой вариант абсолютно, по определению исключен, но вряд ли стоит приписывать людям той эпохи "правила поведения" времен Раскола - или, наоборот, Красного Террора. Между прочим, вспомним еще раз, что "первым христианам" уподоблял себя и своих сподвижников Муравьев-Апостол (недаром его программным документом стал "Православный Катехизис", а не, допустим, "Манифест атеистической партии"), причем в этом уподоблении он был, во-первых, абсолютно искренен, а во-вторых, далеко не одинок. И эти мысли достаточно естественным образом подталкивали к неприятию верховенства царской власти - ибо един Господь над нами, все же земные человеки равны суть, и подобает им от Бога свобода и счастье. А якобинская триада "Свобода, Равенство, Братство", будучи употребима в своем кругу, отнюдь не предназначалась вот так сразу для "неподготовленных" солдат и крестьян!

Крестьянские массы никогда не соединялись самостоятельно в единое целое. Всегда были свои минины, пожарские, пугачевы и разины. Сами они выступали только "мелкими партизанскими группами". Возникал не один русский бунт, а много и сразу. Народные выступления в первые годы правления декабристов возникли бы в нескольких очагах. То есть своего рода "крестьяне-белогвардейцы" запросто брали бы под контроль отдельные волости. Конечно, не возникло бы "русской Вандеи", но русские якобинцы произнесли бы свой ответ на контрреволюцию карательными операциями с возможными массовыми казнями, заливая кровью Восточную Европу. Давайте не забывать, что декабристы были прямыми идейными последователями своих французских товарищей, недавно утопивших в безвинной крови Францию. Единственное отличие от французской революции у русской было то, что французской жаждал народ, русские же - революции не хотели! В России к 1825 году революционная ситуация еще не созрела. Даже отдельные выступления в 1819 в Чугуеве, в 1831 в Старой Руссе и несколько им подобных не были выступлениями революционными. Повстанцы не провозглашали революционных политических лозунгов. Не провозглашал их и Устим Кармелюк, буквально терроризировавший Подолию. Все идеи Кармелюка сводились только к грабежу помещичьих усадьб и мести за отдельные обиды отдельных земляков. А восстания в военных поселениях имели скорее хозяйственные, нежели политические причины.

От редакции
Все-таки нам по-прежнему кажется, что современные исследователи слишком часто ненароком делают людей совершенно конкретной эпохи заложниками "прошлого" или "будущего". А отрешившись от таких аллюзий, очень трудно увидеть в ПОДАВЛЯЮЩЕМ БОЛЬШИНСТВЕ декабристских мыслей и действий "идейное следование за своими французскими товарищами". Скорее уж наоборот: комплекс декабристских идей в целом отчетливо проникнут антиякобинским (и, между прочим, антипугачевским!) духом - а "революционность" подогревается не столько абстрактным желанием освобождать народ, сколько уверенностью, что неразумная верховная власть сама ведет страну к пропасти якобинства или пугачевщины (и Кармелюк тому порукой!), так что нужно спасать ситуацию даже ценой восстания, пока не поздно...

Карательные экспедиции войск против крестьян имели бы катастрофические последствия для экономики страны. Подрыв экономики в те годы означал далеко не инфляцию, а самый натуральный голод... Для самих же декабристов это означало политический крах. Революционный террор обратился бы террором против простого народа, против тех, за свободу которых они и выступали. Даже незначительная часть крестьян и мещан, которые, возможно, и встретили бы радостно революцию, моментально отшатнулась бы от декабристов. Народная власть и народное правительство остались бы народными чисто номинально.

От редакции
Безусловно, так и получилось бы, окажись крестьяне (и революционеры) 1825 года крестьянами (и революционерами) 1917 года. Но поскольку все сословия 1825 года были не кем-то, а самими собой - то им пришлось бы ОЧЕНЬ постараться, чтобы совместными усилиями ввергнуть страну в пучину именно этих, совершенно "чужих" на тот момент опасностей: будто им своих опасностей не хватало!
Для не лучших образцов советской фантастики (если кто-то думает, что фантастика той поры хоть сколько-нибудь приближалась к "Трудно быть богом" - он глубоко заблуждается!) характерен сюжет: прогрессивный герой попадает в отстало-феодальное общество и, зная, как надо , ухитряется осуществить в нем успешное восстание народных масс. Теперь же в моде совершенно иные фантастические романы: современный монархист-государственник, четко знающий, как надо , попадает в дебри родной истории - и насильственно навязывает предкам свое виденье революционных событий (с которыми надо бороться) да контрреволюционных сил (которым, понятно, надо всячески помогать). Но как бы тут не перепутать, кто есть кто. Впрочем, и перепутать, и даже не перепутать куда сложнее, чем кажется, потому что реальные участники исторической драмы играют скорее "иные", чем противоположные роли...

Кроме того, декабристы имели еще одного врага - врага, свято верящего не столько в божественное происхождение царской власти, сколько в православие и монархию как единственный источник вольностей и свобод своих. Этот враг Русской Республики (как и любой республики вообще) - казачество!
С казаками, территория которых простиралась от Карпатских гор до Тихого Океана, возможны два варианта развития событий.
Первый: казаки моментально объявляют независимость и заявляют о своем выходе из России. Тем более, прецедент этому тогда существовал. Еще были живы те, кто помнил Черкасскую и Запорожскую вольницы. Скорее всего, образовалось бы несколько государств под управлением военных правительств - сторонников монархии, причем в состав одного из них вошла бы вся Сибирь. Восточные границы России ограничились бы Уралом, а на юге граница пролегла бы по меже Земли Всевеликого Войска Донского. Выход к Черному морю также был бы утрачен навсегда. Украина не замедлила бы возродить Гетманщину, прихватив себе земли бывшего Крымского Ханства. Такое развитие событий побудило бы Турцию незамедлительно оспорить право владения Крымом и Новороссией, выставив как аргумент войска... И давайте не забывать, что у Османской империи тех лет в данном вопросе в Европе имелись кое-какие союзники... Россия получает беспокойных до невозможности соседей, неуправляемых казаков. Одни из них ведут войну с Турцией, а другие шаг за шагом освобождают уезды от революционной власти. Народ их встречает именно как освободителей. Для них декабристы - цареубийцы, посягнувшие на Помазанника Божьего. Этот освободительный поход казаков остановился бы на линии Воронеж - Самара, там, где завершались казачьи земли. Но Москвы казаки никогда бы не взяли. Не потому что у них не хватило бы сил, а потому что она им попросту была бы не нужна. В казачьем стиле - наложить контрибуцию...

От редакции
Вера в "православие и монархию как единственный источник вольностей и свобод своих" для комплекса казачьих идей, разумеется, характерна - но отнюдь не определяет его весь целиком. Опять-такиможно подумать, будто казакам в новинку идти против центральной власти, равно как и "царей" из своей среды выдвигать, абсолютно осознавая их фиктивность . И будто в российском (украинском, польском - нужное в нужном столетии подчеркнуть) были иные силы, кроме казачества, способные сколько-нибудь массово перейти, например, на службу "под турок" или "под персов", а то и вовсе "побасурманиться", хотя это для околосредневекового сознания все-таки экстраординарный шаг, чреватый загробной "вышкой" в адском пламени. К тому же "контрибуция" - это далеко не самый тягостный вариант. С огромной вероятностью, всяческих "гречкосеев" на всех освобожденных (точнее, захваченных) территориях принудили бы, как минимум, нести в пользу казачьего войска разного рода повинности. И повинности эти оказались бы куда более тяжким, облаченным в менее "цивилизованную" форму бременем, чем привычное крепостное право... от которого декабристы вообще-то собирались крестьян освобождать . Так что "как освободителей" народ бы казаков встречал недолго.
Впрочем, сама постановка вопроса умозрительна: тогдашние казаки были людьми 1825-го года, а не 1640-го или 1918-го. Поэтому те формы гражданской войны, которые были возможны "до" или "после", на "во время" отнюдь не проецируются!
Ровно то же самое следует сказать об Османской империи. Она очень многое могла "до", кое-что сможет и "после" - но именно "во время" 1825 года ей было абсолютно не по силам делать резкие движения...

Второй вариант развития событий: все-таки мог бы найтись вождь, возглавивший казачий поход на Москву и Петербург. Этим вождем мог выступить, например, какой-нибудь из героев Отечественной войны 1812 года... Скажем, Александр Христофорович Бенкендорф. Если бы ему удалось сплотить войска на борьбу с мятежниками и цареубийцами, то век декабристов был бы недолог...

От редакции
А наилучшим кандидатом в такие вожди видится... уже известный нам Сергей Муравьев-Апостол. Да и Гетманщина, если бы она реализовалась, имела преимущественные шансы пройти под его знаком. Он, конечно, не единственный в окрестностях Киева правнук знаменитого Данилы Апостола, последнего из выборных украинских гетманов, - но не у каждого из правнуков на руках такой козырь, как истово преданный ему Черниговский полк (причем это после поражения в Петербурге Муравьев-Апостол сумел задействовать лишь один полк, а при более благоприятном исходе подключились бы находившиеся под контролем офицеров-Южан полки Ахтырский, Полтавский, Александрийский - всех здесь не перечесть...).
Мог ли он в этом своем статусе поссориться с Северянами? В принципе - да (Пестель сумел бы и без принципа, но мы уже сказали, где , ко всеобщему везению, было место Пестеля...). Но это стало бы событием вроде разлада между Наполеоном и Директорией; то есть - никоим образом не во имя прежней монархии...

Поглощенной мини-гражданской войной, сведенной к границам XIV столетия России решительный удар в данный момент нанесла бы борющаяся за свою независимость Польша (понятие "Польша" тогда имело более широкий смысл, нежели сейчас; это земли практически всей нынешней Латвии, Литвы, Белоруссии до Смоленска и Украины до почти самого Киева). Вряд ли революционные войска смогли бы противостоять объединенным общим командованием, в отличие от русских крестьян, польским повстанцам. К тому же Великобритания, всегда боровшаяся с Россией за владение балтийскими водами, скорее всего, протянула бы руку помощи полякам... Достижения Эпохи Петра Великого и Золотого Века Екатерины навсегда были бы утеряны...

От редакции
Да, мы, конечно, имеем полное право бросить упрек тем людям. Ведь в нашем, реализовавшемся варианте безальтернативной истории Россия сумела избежать отпадения всех этих земель, сохранила с населяющими их народами чрезвычайно дружеские отношения... Сумела избежать отпадения и тех регионов, которым в 1825 г. разрыв с Россией, кто бы ни стоял у ее государственного руля, даже в кошмарном сне не мог примерещиться (например, для тогдашней Грузии патронат тогдашней России был поистине "светом в окошке"), - а также тех, которым только предстояло оказаться присоединенными . И избежала братоубийственного кошмара гражданской войны... И не получила в результате наихудший образец псевдомонархической диктатуры, по сравнению с которой пресловутый "гнет царизма" выглядит такими же цветочками, как гипотетические "ужасы декабризма"... И не оказалась ввергнута в кровавую мясорубку двух мировых войн, причем в обоих случаях с опять-таки наихудшими потерями на фоне любого из участников... И... И...
(Не говоря о том, что дисциплинированные, четко повинующиеся единому командованию польские повстанцы - на наш взгляд, что-то из уж слишком альтернативной истории!)

Вывод:

Россия, сведенная к границам времен Алексея Михайловича, лишенная выходов к морю, а значит, и флота, утопленная в крови расправ оставшихся верными Помазаннику Божьему крестьян... Россия, лишенная фактически всех своих ресурсов и богатств, которые тогда черпались из Сибири. Она уже никогда не будет играть роль в мировой политике. Ей диктуют условия Турция и Англия. Крестьяне сломлены, запуганы, безропотны. Во главе - маленькая хунта офицеров, руководимая князем Трубецким - идейным вдохновителем декабристов - русским подражанием Наполеона, но не Бонапартом... В конечном итоге он будет вынужден вернуться к варианту монархии и провозгласить себя русским царем... Но для народа он уже не кто иной как самозванец...

От редакции:
Опять-таки не рискнем утверждать, что вышеизложенный вариант абсолютно, в принципе невозможен. Но он сродни такой маловероятной трагедии, как смерть (или тяжелая инвалидность) от того, что XIX век называл "детскими болезнями": свинка, корь, коклюш... Однако, может быть, если уж детской болезнью все равно оказалось суждено переболеть - то лучше бы сделать это в детстве, выработав на всю оставшуюся жизнь иммунитет? Потому что без подобного иммунитета слишком велик риск подцепить такую хворь (например, "детскую болезнь левизны") в зрелом возрасте. А это уже крайне чревато жесточайшими осложнениями, опасными и для жизни, и для потенции - возможности создавать полноценное будущее...

P. S. Уже завершив этот спор, оба его участника обратились к арбитру. Приводим здесь его комментарий.

А. Валентинов
Плоды давних представлений, что революционеры - это честные люди, борющиеся за благо народа (или, наоборот, некие "инфернальные демоны", не имеющие никаких связей со своим временем и своей страной, выскакивающие на историческую сцену, как чертик из табакерки), оказываются очень живучи. Лето сто назад в такое еще можно было верить, но теперь пора расстаться с наивностью.
Если же обсуждать проблему по-взрослому, то сейчас становится ясно, что декабристам никто бы НЕ ДАЛ "победить" в их понимании. По этому поводу есть смысл сослаться, к примеру, на недавние исследования В. А. Брюханова . Расклад был простой: несколько мятежных полков (причем "несколько" - это в лучшем случае), а против них - ВЕСЬ санкт-петербургский гарнизон Милорадовича. То есть дали бы наиграться, того же Николая на штыки поднять (это как раз предусматривалось всерьез), а потом перестреляли бы, анафемствовали - и мирно бы зажили под регентством Марии Федоровны и мудрым попечением группы уважаемых генералов и сановников. Судя по всему, реальный план был именно таков.
Победа тех, кого мы традиционно относим к категории декабристов, была совершенно невозможна еще и потому, что оба их "диктатора" - и Трубецкой, и Оболенский - были в прямом смысле слова людьми Милорадовича и выполняли ЕГО приказ, а не волю какого-то "Тайного общества".
Не получилось все по плану главным образом из-за ошибок самого Милорадовича, который переоценил свое личное влияние непосредственно на войска (не смог в нужную секунду взять ситуацию под контроль, "упустил темп", потерял лицо) - и недооценил Николая, которому очень не хотелось умирать. А все решили даже не три пушки, из которых был открыт огонь по инсургентам, а гвардейский саперный батальон Николая, который защитил Зимний дворец, превратив страшных мятежников в мерзнущих посреди Петровской площади шавок. И спас лично Николая, само собой.
Так или иначе, я бы вообще не рассматривал всерьез вариант "победы" именно декабристов. А вот недопущение Николая на престол и создание крайне консервативного правительства во внешне либеральной упаковке (для пущей верности провели бы некие косметические реформы, скажем, переименовали бы крепостных в "обязанные", пообещав освободить "чуть-чуть позже") - вполне.
Но никакие "Русские Правды" в жизнь не проводились бы. Муравьевские прожекты - тем паче, ибо "Конституция" его - это упрощенный план царя Александра, который не дала провести в жизнь все та же компания, стоявшая за переворотом Милорадовича.
Дальнейший ход истории в случае такой "альтернативы" выдумывать не решусь, но Россия в любом случае вела бы себя более замкнуто, войн было бы меньше, равно как всяческого "прогресса".

Подписи к иллюстрациям:

1) Александр I.

2) Константин I как император: гравюра, опубликованная в дни междуцарствия.

3) Милорадович: реальный организатор наддекабристского "путча олигархов", потенциальный руководитель будущей России?

4) Генерал Бистром, "правая рука" Милорадовича, одна из ключевых фигур планировавшегося генеральского путча.

5) Мария Федоровна (по прозвищу "Мария Чугунная"), "императрица-бабушка", вдова Павла I, мать Александра I и Николая I. В случае реализации планов Милорадовича именно она бы возглавила регентство до совершеннолетия своего внука, будущего Александра II - и была бы фактически "марионеточной правительницей".

6) Елизавета Алексеевна, вдова Александра I (на момент восстания она, уже смертельно больная, находилась вдалеке от столицы). "Запасной" вариант марионеточной правительницы.

7) Михаил Павлович, младший из царских братьев. Ни по какой из версий (включая реализовавшуюся) не кандидат на престол.

8) Николай I, "нежданный" победитель.

*Другое дело, конечно, могли сработать привходящие обстоятельства. Например, лейб-гренадерский полк - тот самый, которому гвардейские саперы, опередив его буквально на десятки секунд, помешали захватить Зимний вместе с находящимся там всем царским семейством, - через несколько минут, уже следуя к Петровской площади, внезапно наткнулся на... самого царя. И хотя степень "беззащитности" Николая в этот момент последующие историки несколько преувеличивают (ибо при нем, разумеется, не было саперов, отправленных на защиту дворца - но был, кроме ближней свиты, еще и кавалергардский эскорт), все же он сам считал, что в случае схватки "участь наша была бы более чем сомнительна".

Феликс Кривин

У нас в квартире – лето…

(притчи из разных книг)

И в декабре не каждый декабрист. Трещит огонь, и веет летним духом. Вот так сидеть и заоконный свист, метельный свист ловить привычным ухом. Сидеть и думать, что вокруг зима, что ветер гнет прохожих, как солому, поскольку им недостает ума в такую ночь не выходить из дома. Подкинуть дров. Пижаму запахнуть. Лениво ложкой поболтать в стакане. Хлебнуть чайку. В газету заглянуть — какая там погода в Магадане? И снова слушать заоконный свист. И задремать — до самого рассвета. Ведь в декабре — не каждый декабрист. Трещит огонь. У нас в квартире — лето …

(Из книги «Круги на песке»)

— Мария, гениальная идея! 11 июня день рождения (1928 г.р.) Феликса Кривина, замечательного писателя и поэта. Я его полюбил где-то во второй половине шестидесятых. Он жив, живет сейчас в Израиле. Сделай страничку к его дню рождения. Напиши про него и сделай его стихи. Или вот тебе еще — «Сказки научно-исторические»… — предложил мне сооснователь журнала и его автор Борис Лукьянчук.

Прислушавшись к совету Бориса, я пошла в библиотеку и принесла оттуда четыре книги Феликса Кривина. Заглянула в самую толстую — «Хвост Павлина» — Ужгород. — Издательство «Карпаты». — 1988.

Пробежала глазами по Содержанию, прочитала предисловие Зиновия Паперного:

«Феликс Кривин любит соединять в своем повествовании реальность и сон, правду и вымысел, сказание и иносказание. Описанные им предметы, словно тень, отбрасывают второй, иносказательный смысл. Вторая черта, столь же важная и неотъемлемая, связана с юмором. В повествовании Кривина воедино связываются фантастика и ирония. Писатель создает совершенно небывалый, неправдоподобный, «невозможный» сюжет и сам же улыбается ему. Нельзя творить фантастику с ученым, серьезным видом. Это дело веселое».

Однако в летний зной, в неимоверную жару, сокрушающую градусники — уличный и комнатный, — мое сознание могло воспринять лишь одну сказку: сказку о горячей воде, текущей беспрестанно по трубам в квартире, весело добегающей до душа, ванны и кухонной мойки. Ведь ее отключали на целых полтора месяца в этом году вместо двух положенных плановых недель.

Теперь «у нас в квартире — лето…», чего не скажешь об улице. Там серое небо, мрачные низкие тучи, влажный холодный воздух, ветер, норовящий влезть под куртку. И только две молоденькие березки, на которые я смотрю из окна своей комнаты, под прикрытием стены торгового центра еще сохраняют пожелтевшую листву. Это поднимает настроение, даже если одновременно ноябрь опускает температуру.

А скоро будет декабрь, «и в декабре не каждый декабрист». Самое время раскрыть книги Феликса Кривина, хотя бы тот же «Хвост павлина», под обложкой которого собраны другие его книги, изданные в разные годы, и выбрать что-нибудь для наших читателей.

Вот сижу, выбираю, думаю, «что вокруг зима», думаю о журнале и его рубриках, о своих замечательных авторах и о том, как можно над ними славно подшутить притчами Кривина, думаю о котах. Да, да! Именно о «квадратных котах в зимних шарфах », которых замечательно рисует мой автор Ирина Ковалева из Киева, хотя основное её занятие, помимо работы, — писать стихи.

Эти коты будут бродить между притчами и сказками, выходить на улицу и возвращаться домой, чтобы пить чай с малиновым вареньем.

Мария Ольшанская

Почему черепахи так долго живут?

Черепахи живут очень долго, хотя многое сокращает им жизнь. Может быть, они не замечают течения времени? Может быть, их защищают панцири, по которым время скользит, не оставляя следов? Или они никуда не спешат? Все вокруг спешат жить, и только черепаха жить не торопится.

Но и она торопится, еще как торопится! Средняя улитка развивает скорость до сорока пяти километров в год, а средняя черепаха — до сорока пяти километров в месяц. И когда черепаха на полном скаку проносится мимо улитки, улитка шарахается (правда, совсем незаметно): «Ох, лихачи, лихачи! И чего они носятся сломя голову?»

Улитке ее голова дороже, но она-то, улитка, как раз недолго живет. Всей ее жизни на какие-нибудь сто километров. А черепаха носится по свету, как сумасшедшая, и при этом живет двести лет.

Есть на свете Галапагосские острова, Черепаховы острова (так их называют в переводе с галапагосского), и на этих островах когда-то водились исполинские черепахи. Это было царство галапагосов, королевство галапагосов, мечта всех на свете галапагосов, а иначе говоря — черепах. Но зачем говорить иначе, если каждая черепаха, простая, незаметная черепаха становится исполинским галапагосом, лишь только попадает на Черепаховы острова? Об этом знают все черепахи на свете, верят в это и потому так спешат. И они плывут и ползут, и спешат как только могут на Галапагосские острова, где когда-то водились исполинские черепахи.

Когда-то водились, а теперь их всех уничтожили…

(Из книги «Вчерашние сказки»)

Первая любовь

Когда вас на земле много, можно проявлять и холодность, и равнодушие, но когда вас двое и вы одни, как тут удержаться от взаимного интереса…

Так встретились на земле первые двое.

— Посмотри, какие звезды, — сказала она, впервые заинтересовавшись устройством Вселенной.

— Но ты - лучшая из них, — сказал он, пробуя себя в поэзии.

— Такое скажешь… - смутилась она. — Они маленькие, а я вон какая большая.

Он отнес ее к скале и взобрался с ней на вершину.

— Как хорошо! — вздохнула она. — Ты видел, там ручеек, он течет куда-то… Куда он течет?

— Он течет вниз, а там впадает в реку… Видишь, там, за деревьями, среди высоких кустов…

И это было начало географии, и это было начало ботаники, и это было начало всех начал, как бывает всегда, когда под звездами встречаются двое…

(«Карета прошлого», 1968)

На вершинах разума

Разум поднимается на вершины, оставляя по пути все ненужное: безумство храбрых, безумство любящих, неразумие сострадающих и любое неразумие и безумство. И устраивается он на вершине, строя свою счастливую жизнь так, как он ее понимает.

Но счастья он не чувствует, потому что способен только понимать. И любви не чувствует, поэтому говорит: любовь — это понимание. Из своего понимания он конструирует любовь, как ученые конструируют облик вымершего животного. Конечно, любовь не оживает, но это от нее и не требуется. С неживой даже легче — так проще друг друга понимать.

Как будто в любви можно что-то понимать. Можно понимать лишь когда ее нет, когда вместо любви — одно понимание.

Слабость чистого разума

Когда разум пытается заменить чувство, ему требуется вся его сила, вся эрудиция, — там, где чувству достаточно одного вздоха.

Мастер и Маргарита

Гете назвал свою трагедию именем героя, для него был важен герой, творец, с его поисками вечной молодости. Гете прожил долгую и сравнительно благополучную жизнь, в которой ему не хватало только молодости.

Булгакову многого не хватало, и он ставит в центр не искателя, а искомое — Маргариту. Поэтому имя он дает Маргарите, а Мастера оставляет без имени. Важен не сам человек, а то, к чему он стремится, важна его любовь. Не молодость, а любовь.

У Гете молодость рождает любовь. У Булгакова любовь рождает молодость.

У Гете самый главный, самый трудный путь — к молодости, а там уже рукой подать до любви.

У Булгакова главный путь — к любви, а там уже рукой подать до молодости.

Былинка полюбила Солнце…

Конечно, на взаимность ей трудно было рассчитывать: у Солнца столько всего на земле, что где ему заметить маленькую неказистую Былинку! Да и хороша пара: Былинка — и Солнце!

Но Былинка думала, что пара была б хороша, и тянулась к Солнцу изо всех сил. Она так упорно к нему тянулась, что вытянулась в высокую, стройную Акацию.

Красивая Акация, чудесная Акация — кто узнает в ней теперь прежнюю Былинку! Вот что делает с нами любовь, даже неразделенная…

1963

Два следа на песке

Встретились два следа на морском берегу. Один был большой и, очевидно, более старый: его оставили здесь целую минуту назад. А второй был поменьше, и отроду ему было две-три секунды.

Они соединились и составили один след, направленный в разные стороны, они соединили все встречи и расставания…

Время остановилось.

Это такая уловка времени: в счастливые минуты оно делает вид, что остановилось, а на самом деле идет все быстрей и быстрей… Не исключено, что время — это всего лишь розыгрыш, который придумало пространство.

Встретились навсегда — это разве не розыгрыш?

Бегут секунды — навсегда, навсегда!

Разлуки, встречи — навсегда, навсегда!

Но вот набежала волна — и никого нет. Как будто никогда не было…

Но ведь никогда — это тоже розыгрыш!

Смотрите: на песке у самого моря снова встретились два следа. И оба смотрят в разные стороны — так, что не поймешь, встретились они или расстались.

1983

Борьба за любовь

За столько веков Амур испробовал все виды оружия: стрелы, ружья, пушки, бомбы разных систем…

И все это для того, чтоб люди полюбили друг друга.

(Из книги «Карета прошлого»)

Квадратные коты в зимних шарфах
идут гулять под дождем

Было тихо.

Было темно.

В темноте — сквозь окно — светились желтые зрачки звезд.

В тишине — за окном — притаились какие-то шорохи.

Мышка сказала:

— Когда я вырасту большой, я обязательно стану кошкой…

1966

Окно в мир

В старину люди любили посидеть у окна, а теперь они больше сидят перед телевизором.

Телевизор-то вообще больше показывает, по нему не только улицу, но и разные страны увидишь. Но окно зовет прогуляться, свежим воздухом подышать, а телевизору приятней, когда все сидят дома. Перед телевизором.

Все сидят, а он показывает, как там другие люди прогуливаются, свежим воздухом дышат. У тех, кто дышит воздухом, такой хороший цвет лица…

Особенно на хорошем цветном телевизоре.

1979

Мы с домом напротив

Мы с домом напротив образуем улицу. Она посередине, а мы по бокам. Она внизу, а мы наверху. Большие мы с домом напротив, десятиэтажные.

Правда, улица была и до нас, не мы ее первые образовали. Были тут и другие — одноэтажные, при самой земле. Сейчас их никто не помнит, хотя помнить надо бы…

Так мы рассуждаем с домом напротив на уровне нашего первого этажа.

А на уровне пятого этажа мы рассуждаем иначе.

Всех ведь не упомнишь. Да и ни к чему это.

Ну, были. Ну, образовали улицу. Но что это за улица была? И глядеть не на что — с пятого этажа глядя.

А на уровне десятого этажа мы и вовсе не глядим. Вниз мы не глядим, нам это не интересно.

Улица? Какая улица? Кто сказал, что мы образуем улицу?

На уровне десятого этажа мы образуем небо.

1981

Чувствуя, что красота ее начинает отцветать и желая как-то продлить свое лето, Березка выкрасилась в желтый цвет — самый модный в осеннем возрасте.

И тогда все увидели, что осень ее наступила…

1960

Песочные часы

Когда песочные часы начинают счет времени, будущего у них много, а прошлого нет совсем. Но постепенно будущее из верхнего сосуда пересыпается в нижний, в котором песочные часы собирают прошлое.

Вначале песчинки падают беззаботно и весело, и кажется, что будущее играет в песочек. Но под конец начинаешь замечать, что это из него песок сыплется.

Будущее в верхнем сосуде, прошлое в нижнем, а где настоящее?

Оно вот здесь, в узком проходе, через который будущее сыплется в прошлое.

Может, потому в нем жить неудобно?

В будущем — просторно, в прошлом — просторно, а в настоящем — теснота, ни распрямиться, ни протолпиться. А когда протолпишься, глядь — ты уже проскочил.

Одна надежда: может, перевернут часы, и тогда прошлое снова станет будущим.

1980

(Из книги «Жили-были три гуся»)

Квадратные коты в зимних шарфах
идут есть малиновое варенье

Накоротке со Вселенной

Со Вселенной Земля разговаривает на коротких волнах.

Короче говоря… Еще короче…

Лишь короткие волны пробиваются в космос, а длинные не в состоянии оторвать себя от Земли.

Поэтому будем кратки — чтоб нас услышали.

Связь миров

Пульсары… Позывные из космоса… Кого зовут они, о чем торопятся сообщить?

Земля ждет из космоса хороших вестей, ей хочется услышать что-то приятное, радостное. О далеких цивилизациях, о разумных мирах…

Но пульсары приносят другие известия… Катастрофа в районе Крабовидной туманности, катастрофа в районе туманности «Вега-Х»…

Сигналы, сигналы… По небесным законам, далеким от нужд земных, миры во Вселенной общаются между собой — главным образом подавая сигналы бедствия.

В звездную ночь песчинки смотрятся в небо, как в зеркало, и каждая легко находит себя среди других, подобных ей песчинок.

Это так просто — найти себя: стоит только посмотреть в небо и поискать самую яркую звезду. Чем ярче звезда, тем легче жить на свете песчинке.

Жизнь света

Звездный луч пронзает космос насквозь, он ясно видит свой путь в темном, безжизненном космосе… А попав на Землю, луч начинает дрожать, спотыкаться о каждый фонарь, пока совсем не пропадет, не затеряется в земной атмосфере…

Луч света в темном царстве чувствует себя хорошо.

Погибает же он — в светлом царстве.

Могущество малых

Маленькие частицы летят, оторвавшись от Солнца… Огромные планеты не решаются от него улететь, подчиняясь силе его притяжения, а крохотные частицы улетают от Солнца.

Откуда у них эта смелость, вернее, дерзость (потому что смелость малых принято называть дерзостью)? Может, они не понимают законов всемирного тяготения?

Может, не понимают… А скорей — потому, что у них нет ни массы, ни веками обжитых орбит, благодаря которым планеты вертятся около Солнца. У них нет ничего, чем принято дорожить во Вселенной, и потому они летят, и несут с собой свет, и зажигают над Землей северные сияния…

Измерение бесконечности

Миллионы световых лет — что это: время или пространство?

Это пространство, которое существует только во времени, и это время, которое существует только в пространстве… Пространство огромное и пустое, и время огромное и пустое… Развернуться есть где, да нечему: все, что в мире имеет смысл, измеряется часами и метрами, миллионами же световых лет измеряется пустота.

Пустота… Она начинается там, где стирается грань между временем и пространством.

Молнии среди молний

Есть среди молний чудаки. Идеалисты…

Здраво рассуждая, что нужно молнии на земле? Ей нужен какой-нибудь домик, какой-нибудь садик, чтобы за что-то зацепиться и продлить свою молниеносную жизнь.

Потом она, конечно, погаснет, но все же оставит какой-то след. Пусть небольшой, какой оставляют на земле молнии…

Но есть среди молний чудаки: они летят не к земле, а в противоположную сторону. Сорвавшись с облака, они устремляются вверх, в неземные миры. Им никогда не долететь до этих миров, потому что жизнь коротка, у молний жизнь коротка и рассчитана на земную дорогу. И путь у молний короткий, веками проторенный путь — к земле.

А они устремляются в небо. Чудаки. Летят и гаснут, не успев далеко улететь, не сумев продлить своей молниеносной жизни. Для чего они вспыхнули? Что оставят после себя?

Они оставят землю, ее сады и дома, несожженный мир, который давно превратился бы в прах, если б не было в нем вот таких чудаков… Идеалистов…

(Из книги «БИФЫ»)

Цвета и краски

Скорость звука не поспевает за скоростью света, поэтому лучшие краски видны в безмолвии, а лучшие звуки слышны в темноте.

(«Аксиомы)

Старые книги

Листы старых мудрых книг желтеют, как листья деревьев, но они никогда не бывают зелеными…

А быть может, в зеленом этом — вся мудрость…

Строительство прошлого

Я живу в древней Греции, выхожу с декабристами на Сенатскую площадь… Нереальная жизнь, но есть в ней прекрасное качество: из нее можно строить что угодно.

Из реальности строить трудно, она мало поддается изменению. На то, чтобы переместить один кирпичик, иногда нужно потратить жизнь. А нереальность изменяется от одного движения мысли. И люди какие в ней живут: Сократ, Микеланджело, Достоевский… И все доступны, встречайся с кем хочешь, можешь даже собрать тех, которые никогда между собой не встречались, из разных стран и времен…

А наше настоящее — когда оно станет прошлым? Захочется ли в нем кому-нибудь жить? Мы ведь строим не только будущее, мы прошлое строим — на все будущие времена.

(Из книги «Хвост павлина», 1981–1987)

Возраст города

Возраст города обычно определяется по тому, когда город впервые упоминается.

Прекрасное средство скрыть свой истинный возраст.

Допустим, я живу и нигде не упоминаюсь. А вы все время упоминаетесь: в разговорах, на собраниях, на страницах газет и журналов. И вот вы на глазах стареете, а я еще и не начинал жить.

Так бывает у городов и поэтов. Поэта тоже считают молодым и даже начинающим, пока он не начнет упоминаться.

(Из книги «Еду в Самарканд»)

Квадратные коты в зимних шарфах
пьют чай за круглым столом

Черный юмор

Черный юмор — это не смех сквозь слезы.

Это смех вместо слез.

(Из книги «Хвост павлина», 1981–1987)

Преднамеренное убийство

До меня доносились отдельные фразы: «Как звали пострадавшего?» — «У него было много имен». — «Возраст?» — «Около семидесяти». — «И вы считаете, что это преднамеренное убийство?»

Молчание. Потом я услышал: «Введите обвиняемого!»

И меня ввели.

Зал был переполнен, пустовала только одна скамья. Пришлось мне сесть на нее.

— Ваша профессия?

— Литератор.

— Странно. Такая гуманная профессия… Вы знакомы с обвинением, которое вам предъявляют?

— Видите ли… — По профессиональной привычке я начал издалека. — Я никогда не любил детективного жанра… Ко всем этим убийствам у меня не лежит душа…

— Но вы обвиняетесь в убийстве!

— Это для меня загадка. Я ничего такого не совершал… Я даже не видел этого человека.

Судья грустно покачал головой:

— Вы были незнакомы, но прекрасно осведомлены друг о друге. Пострадавший относился к вам с уважением, я бы даже сказал — с доверием. Не исключено, что имели место и встречи.

Тут адвокат представил справку, что его подсудимый все время проводит за письменным столом, что он большой домосед и редко выходит из дому. Свидетели защиты не замедлили это подтвердить.

— Вам знакома эта вещь? — и судья протянул мне вещь, очень знакомую. — Это ваша вещь?

Вещь была моя.

— Можете вы утверждать, что эта вещь попала к вам случайно, по ошибке, по недосмотру или недоразумению, из вторых рук, по вине третьих лиц и так далее?

Этого я не мог утверждать.

— Можете ли вы отрицать в данном случае преднамеренность, предумышленность, заранее и тщательно обдуманный замысел, приведший к столь печальным последствиям?

Я не мог этого отрицать.

И тогда встал обвинитель.

— Следствием установлено, — сказал он, — что обвиняемый убил человека. Не грубо, не примитивно, но очень тонко, коварно, обдуманно. Обвиняемый написал рассказ. Рассказ вроде бы юмористический, но в нем ничего ни смешного, ни поучительного нет, и читать его — пустая трата времени. Правда, времени он занимает немного, не более десяти минут, но напечатан он таким тиражом, что в общей сложности отнял у читателей семьдесят лет жизни.

— Чьей жизни? — спросил адвокат.

— Жизни нескольких миллионов читателей.

— Но как же вы утверждаете, что обвиняемый убил человека?

— Семьдесят лет — это жизнь одного человека. И эта жизнь была отнята обвиняемым, израсходована целиком на чтение того, что не стоило чтения. Семьдесят лет! Вот и получается, что обвиняемый убил семидесятилетнего человека.

— В семьдесят лет можно умереть и своей смертью, — сказал адвокат. — Если так рассуждать, то писатель А., который пишет не рассказы, а повести, убивает сразу по пятьдесят человек, а романист Б. — сразу по сто и по двести. В их руках литература — оружие массового уничтожения, а мой подзащитный написал всего лишь маленький десятиминутный рассказ…

Судья дал справку: дело обвиняемых А. и Б. будет рассмотрено на ближайших заседаниях.

Потом слово предоставили мне, и я сказал:

— Граждане судьи! Граждане обвинители, свидетели и просто читатели! Я написал рассказ. Средний рассказ, ни плохой, ни хороший. Правда, юмористический. Но не смешной. Я не вкладывал в него какую-то особую мысль, не заботился об особой художественной форме. Я написал средний рассказ, какие ежедневно пишутся сотнями. Но ведь я не знал, что литература может быть оружием массового уничтожения. Я не думал, что когда человек убивает время, время убивает его… Простите меня, граждане судьи!

Суд удалился на совещание.

(«Простые рассказы», 1967)

Ответ шексмарловедам

Я отвергаю гипотезу, что Уильям Шекспир и Кристофер Марло были одним человеком.

Вы, ученые мужи, почтенные шексмарловеды, возможно, обвините меня в невежестве, возможно, даже поднимете на смех и пригвоздите к позорному столбу, — что ж, я буду стоять пригвожденный, но не убежденный. Вернее, убежденный, но не в вашей, а в своей правоте. Ибо я верю, что Шекспир и Марло — это два отдельных писателя.

Вы, конечно, сошлетесь на то, что они родились в один год. Ну и что, я вас спрашиваю? Шекспир и Галилей тоже родились в один год, не станете же вы утверждать, что это Галилей написал «Ромео и Джульетту».

Ваш второй аргумент: Шекспир не взял пера до тех пор, пока Марло его навеки не выронил, и не следует ли из этого, что Шекспир подхватил именно это выроненное перо? Но, во-первых, это не вполне соответствует истине. Шекспир уже писал, когда Марло еще писал. Конечно, не исключено, что еще писал уже не Марло, а Шекспир, — с равной допустимостью, что уже писал не Шекспир, а еще Марло, но теперь попробуй в этом разобраться.

Вы говорите: «не зря «Шекспир» означает «Потрясающий копьем». С чего бы, мол, ему потрясать копьем, если б его не пытались уже однажды зарезать? Да, говорите вы, Марло не зарезали, а только пытались зарезать, и он, своим врагам в устрашение, назвался Шекспиром — Потрясающим копьем.

Как будто в мире нет больше поводов, чтобы потрясать копьем. Особенно для человека, имеющего дело с трагедиями.

И, наконец, последний ваш довод: не свидетельствует ли простое сравнение творчества двух писателей, что Марло — это ранний Шекспир, а Шекспир — поздний Марло?

Нет, нет и нет, достопочтенные мужи, просвещенные шексмарловеды. Шекспир — это Шекспир, а Марло — это Марло, и каждому отведено отдельное место в литературе.

Хотите еще гипотезу? Она не претендует на научность, на достоверность фактов и неоспоримость доводов, она строится не на знании жизни Шекспира и Марло, а на знании жизни вообще, что тоже бывает небезынтересно.

Итак — гипотеза.

Да, Шекспир был, но он не был писателем. Он не имел никакого отношения к литературе. Может быть, в ранней юности он пробовал себя в сонетах или трагедиях, но оставил это занятие, не обнаружив у себя таланта. Талант ведь дается не каждому, и это вовремя нужно понять.

Вас интересует: а кто же в таком случае был писателем? Если Шекспир не писатель, то кто же тогда писатель?

Я отвечаю: писателем был Марло. А кем был Шекспир? Шекспир был, как известно, актером.

И была там еще актриса — согласно этой гипотезе. Прекрасная, как Офелия, а может быть, как Дездемона. И вот эту Дездемону-Офелию полюбил Шекспир, рядовой актер и к тому же неудавшийся писатель.

Конечно, Дездемона-Офелия полюбила не его, а Марло, молодого, но преуспевающего писателя своего века. Но Марло не замечал этого. Занятый своими великими трагедиями, он прошел мимо маленькой трагедии девушки, которая безнадежно его любила.

Итак, Дездемона-Офелия любила Марло, а Шекспир любил Дездемону-Офелию, и это создавало совершенно четкий трагический треугольник. Как же вы, проницательные шексмарловеды, не заметили треугольника?

Теперь представьте: Шекспир играет в трагедии Марло, но любит не так, как написано у Марло, а масштабней, глубже, сильней — по-шекспировски. Потому что любит он не только на сцене, но и за кулисами, он всюду любит — из этого состоит его жизнь.

Молодую актрису пугают эти шекспировские страсти: ведь она живет во времени еще дошекспировском. Хотя Шекспир уже есть, но время для его страстей еще не настало.

И актриса любит Марло, чье время уже настало.

И в это самое время внезапно умирает Марло.

Его убивают, как в бездарной трагедии: без малейшей мотивировки. Пустячная ссора в трактире — и великий писатель убит.

Трагический треугольник лишается очень важного угла, но продолжает существовать, ибо по двум известным углам нетрудно восстановить третий. Он восстанавливается в памяти Шекспира и Дездемоны-Офелии, и это усугубляет их горе. Они оба любили Марло, хотя и по-разному. И оба они страдают. Да, да, хотя Шекспир избавился от соперника, но он страдает. Он умеет страдать за других. И это — залог того, что он со временем станет писателем.

Вы не согласны со мной, дипломированные шексмарловеды, вы привыкли считать, что Шекспир был прирожденным писателем. Прирожденным бывает косоглазие, плоскостопие или другая болезнь, а писателем становятся. Писателем делает жизнь. Не утробная, не эмбриональная, а сознательная.

Шекспир видел, как страдает его любимая девушка, и он решил заменить погибшего. Не примитивно, не пошло, как заменяют друг друга ничтожества, а крупно, значительно, как заменяют великие великих. Он решил продолжить Марло не в любви, а в литературе. Он решил продолжить дело Марло.

Вот тогда он и взял себе это имя — Потрясающий копьем, — не для того, чтобы стать Шекспиром в литературе, не для того, чтобы занять высокое положение, а для того единственно, чтобы защитить дело Марло. Некоторые всю жизнь потрясают копьем, благодаря чему добиваются высокого положения в литературе, но они не становятся Шекспирами, как ни потрясают копьем.

А Шекспир — стал. Потому что он любил эту девушку. Марло не любил, и он остался Марло. И никогда — слышите: никогда! — не удалось ему стать Шекспиром.

Все дело в любви. Что бы ни написал Шекспир о любви, не Шекспир творит любовь, а любовь творит Шекспира. Из писателя-неудачника она делает гения литературы.

Такова эта гипотеза, многомудрые и высокочтимые шексмарловеды. Впрочем, в жизни она уже столько раз подтверждена, что давно из гипотезы стала законом. Кем был бы Данте без Беатриче? Кем был бы Петрарка без Лауры?

Что же касается Дездемоны-Офелии, то она полюбила Шекспира, потому что время Шекспира уже пришло. Так устроены эти прекрасные девушки: они любят тех, чье время пришло. А тех, чье время прошло, девушки забывают.

(«Простые рассказы», 1982)

Пусть светится!

Все радовались свету.

Все говорили: да будет свет!

Но прибор для включения света на всякий случай назвали выключателем .

(Из книги «Хвост павлина», 1981–1987)

Независимая литературная «Русская премия» присуждается ежегодно за литературные и публицистические произведения, опубликованные в последние годы и написанные на русском или русинском языках авторами, живущими и творящими на виртуальной Подкарпатской Руси.

Лауреат «Русской премии 2006 «Феликс Кривин получил премию за то, что он с 1955 по 1998 год жил в городе Ужгороде и такоooе здесь натворил… а также за разговоры с пустыней Негев, за настроения и воспоминания о Подкарпатской Руси в рассказах, диаложках, ужимках и стихах».

Автобиография

Я родился в счастливом 1928 году. Если сумма двух левых цифр равна сумме двух правых, год считается счастливым. Счастливым было и место, где я родился: порт отправления был порт Мариуполь.

После гибели отца, который не выплыл из Черного моря, мы переехали в Одессу, и я все надеялся, что отец выплывет. В следующем счастливом году (1+9+3+7) о моем отце говорили, что он счастливо отделался.

Война застала меня в Измаиле. Он тоже оказался портом отправления, но такого, что хуже не придумаешь. Эвакуация — отправление в неизвестность, о котором известно лишь то, что нас там не ждут. По возвращении в Измаил в 1945 я использовал этот порт по назначению: отправился в плавание на самоходной барже «Эдельвейс».

Третий счастливый год был послевоенный (1+9+4+6). Сойдя на берег я работал ночным корректором в газете «Придунайская правда». Вечерами ходил в школу, которая так и называлась — вечерняя. В самом начале этого года были впервые напечатаны мои стихи.

Потом я учился в Киевском пединституте (язык и литература — русский отдел), а по окончании был направлен учителем в исходный порт Мариуполь, вместе с еще одной студенткой, которая стала моей женой. Она была киевлянка и скучала по Киеву, но вернуться туда мы смогли только через три года, отработав положенный срок.

Киев меня не узнал. Он не хотел никуда принимать меня на работу. И в год ни в чем неповинной Лошади я оказался безработным.

Но за годом Лошади наступил счастливый 1955 год. Год счастливого Козла отпущения из Киева в Ужгород на издательскую работу. Там проработал редактором Закарпатского областного издательства с 1955 по 1964. Когда имеешь работу, можно oглядеться, посмотреть по сторонам. Я посмотрел и увидел сказочный рай. Но, как бывает в жизни, сказки было рано писать, и я стал писать полусказки. В Москве вышла книга «В стране вещей», в Ужгороде — «Карманная школа». О следующем счастливом 1973 могу сказать, что я счастливо отделался — после того, как пустили под нож книгу «Подражание театру». В этом по тем временам не было ничего страшного. В 1990 — лауреат республиканской премии имени В.Г. Короленко — за год до счастливого 1991, и такое бывает.