Миф о гильгамеше краткое содержание. История создания "эпоса о гильгамеше"

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Эпос о Гильгамеше

О всё видавшем

Эпос о Гильгамеше, написанный на вавилонском литературном диалекте аккадского языка, является центральным, важнейшим произведением вавилоно-ассирийской (аккадской) литературы.

Песни и легенды о Гильгамеше дошли до нас записанными клинописью на глиняных плитках – «таблицах» на четырех древних языках Ближнего Востока – шумерском, аккадском, хеттском и хурритском; кроме того, упоминания о нем сохранились у греческого писателя Элиана и у средневекового сирийского писателя Теодора бар-Коная. Самое раннее известное нам упоминание Гильгамеша старше 2500 г. до н. э., самое позднее относится к XI в. н. э. Шумерские былины-сказки о Гильгамеше сложились, вероятно, еще в конце первой половины III тысячелетия до н. э., хотя дошедшие до нас записи восходят к XIX–XVIII вв. до н. э. К тому же времени относятся и первые сохранившиеся записи аккадской поэмы о Гильгамеше, хотя в устной форме она, вероятно, сложилась еще в XXIII–XXII вв. до н. э. На такую более древнюю дату возникновения поэмы указывают ее язык, несколько архаичный для начала II тысячелетия до н. э., и ошибки писцов, свидетельствующие о том, что, быть может, они уже и тогда ее не во всем ясно понимали. Некоторые изображения на печатях XXIII–XXII вв. до н. э. явно иллюстрируют не шумерские былины, а именно аккадский эпос о Гильгамеше.

Уже древнейшая, так называемая старовавилонская, версия аккадского эпоса представляет новый этап в художественном развитии месопотамской литературы. В этой версии содержатся все главнейшие особенности окончательной редакции эпоса, но она была значительно короче ее; так, в ней отсутствовали вступление и заключение позднего варианта, а также рассказ о великом потопе. От «старовавилонской» версии поэмы до нас дошло шесть-семь не связанных между собою отрывков – сильно поврежденных, написанных неразборчивой скорописью и, по крайней мере в одном случае, неуверенной ученической рукой. По-видимому, несколько иная версия представлена аккадскими фрагментами, найденными в Мегиддо в Палестине и в столице Хеттской державы – Хаттусе (ныне городище близ турецкой деревни Богазкёй), а также фрагментами переводов на хеттский и хурритский языки, тоже найденными в Богазкёе; все они относятся к XV–XIII вв. до н. э. Эта так называемая периферийная версия была еще короче «старовавилонской». Третья, «ниневийская» версия эпоса была, согласно традиции, записана «из уст» Син-лике-уннинни, урукского заклинателя, жившего, по-видимому, в конце II тысячелетия до н. э. Эта версия представлена четырьмя группами источников: 1) фрагменты не моложе IX в. до н. э., найденные в г. Ашшуре в Ассирии; 2) более ста мелких фрагментов VII в. до н. э., относящихся к спискам, которые когда-то хранились в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанапала в Ниневии; 3) ученическая копия VII–VIII таблиц, записанная под диктовку с многочисленными ошибками в VII в. до н. э. и происходящая из школы, находившейся в ассирийском провинциальном городе Хузирине (ныне Султан-тепе); 4) фрагменты VI (?) в. до н. э., найденные на юге Месопотамии, в Уруке (ныне Варка).

«Ниневийская» версия текстуально очень близка «старовавилонской», но пространнее, и язык ее несколько подновлен. Есть композиционные отличия. С «периферийной» версией, насколько пока можно судить, у «ниневийской» текстуальных схождений было гораздо меньше. Есть предположение, что текст Син-лике-уннинни был в конце VIII в. до н. э. переработан ассирийским жрецом и собирателем литературных и религиозных произведений по имени Набузукуп-кену; в частности, высказано мнение, что ему принадлежит идея присоединить в конце поэмы дословный перевод второй половины шумерской былины «Гильгамеш и дерево хулуппу» в качестве двенадцатой таблицы.

Из-за отсутствия проверенного, научно обоснованного сводного текста «ниневийской» версии поэмы переводчику часто самому приходилось решать вопрос о взаимном расположении отдельных глиняных обломков. Следует учесть, что реконструкция некоторых мест поэмы до сих пор является нерешенной проблемой.

Публикуемые отрывки следуют «ниневийской» версии поэмы (НВ); однако из сказанного выше ясно, что полный текст этой версии, составлявший в древности около трех тысяч стихов, пока не может быть восстановлен. Да и другие версии сохранились только в отрывках. Переводчик восполнял лакуны НВ по другим версиям. Если же какой-либо отрывок не сохранился полностью ни в одной версии, но лакуны между сохранившимися кусками невелики, то предполагаемое содержание досочинялось переводчиком стихами же. Некоторые новейшие уточнения текста в переводе не учтены.

Аккадскому языку свойственно распространенное и в русском тоническое стихосложение; это позволило при переводе попытаться максимально передать ритмические ходы подлинника и вообще именно те художественные средства, которыми пользовался древний автор, при минимальном отступлении от дословного смысла каждого стиха.

Текст предисловия приводится по изданию:

Дьяконов М.М., Дьяконов И.М. «Избранные переводы», М., 1985.

Таблица I

О все видавшем до края мира,
О познавшем моря, перешедшем все горы,
О врагов покорившем вместе с другом,
О постигшем премудрость, о все проницавшем
Сокровенное видел он, тайное ведал,
Принес нам весть о днях до потопа,
В дальний путь ходил, но устал и смирился,
Рассказ о трудах на камне высек,
Стеною обнес Урук1
Урук – город на юге Месопотамии, на берегу Евфрата (ныне Варка). Гильгамеш – историческая фигура, царь Урука, правивший городом около 2600 г. до н. э.

Светлый амбар Эаны2
Эана – храм бога неба Ану и его дочери Иштар, главный храм Урука. В Шумере храмы были обычно окружены хозяйственными постройками, где держали урожай с храмовых имений; эти постройки сами считались священными.
Священной.-
Осмотри стену, чьи венцы, как по нити,
Погляди на вал, что не знает подобья,
Прикоснись к порогам, лежащим издревле,
И вступи в Эану, жилище Иштар3
Иштар – богиня любви, плодородия, а также охоты, войны, покровительница культуры и Урука.

Даже будущий царь не построит такого, -
Поднимись и пройди по стенам Урука,
Обозри основанье, кирпичи ощупай:
Его кирпичи не обожжены ли
И заложены стены не семью ль мудрецами?

На две трети он бог, на одну – человек он,
Образ его тела на вид несравненен,

Стену Урука он возносит.
Буйный муж, чья глава, как у тура, подъята,

Все его товарищи встают по барабану!
По спальням страшатся мужи Урука:
«Отцу Гильгамеш не оставит сына!

Гильгамеш ли то, пастырь огражденного Урука,
Он ли пастырь сынов Урука,
Мощный, славный, все постигший?

Часто их жалобу слыхивали боги,
Боги небес призвали владыку Урука:
«Создал ты буйного сына, чья глава, как у тура, подъята,
Чье оружье в бою не имеет равных, -
Все его товарищи встают по барабану,
Отцам Гильгамеш сыновей не оставит!
Днем и ночью буйствует плотью:
Он ли – пастырь огражденного Урука,
Он ли пастырь сынов Урука,
Мощный, славный, всё постигший?
Матери Гильгамеш не оставит девы,
Зачатой героем, суженой мужу!»
Часто их жалобу слыхивал Ану.
Воззвали они к великой Аруру:
«Аруру, ты создала Гильгамеша,
Теперь создай ему подобье!
Когда отвагой с Гильгамешем он сравнится,
Пусть соревнуются, Урук да отдыхает».
Аруру, услышав эти речи,
Подобье Ану создала в своем сердце
Умыла Аруру руки,
Отщипнула глины, бросила на землю,
Слепила Энкиду, создала героя.
Порожденье полуночи, воин Нинурты,
Шерстью покрыто все его тело,
Подобно женщине, волосы носит,
Пряди волос как хлеба густые;
Ни людей, ни мира не ведал,
Одеждой одет он, словно Сумукан.

Человек – ловец-охотник
Перед водопоем его встречает.
Первый день, и второй, и третий
Перед водопоем его встречает.
Увидел охотник – в лице изменился,
Со скотом своим домой вернулся,
Устрашился, умолк, онемел он,
В груди его – скорбь, его лик затмился,
Тоска проникла в его утробу,
Идущему дальним путем стал лицом подобен.4
«Идущий дальним путем» – мертвец.

Охотник уста открыл и молвит, вещает он отцу своему:
«Отец, некий муж, что из гор явился, -

Как из камня с небес крепки его руки, -

Я вырою ямы – он их засыплет,

Отец его уста открыл и молвит, вещает он охотнику:
«Сын мой, живет Гильгамеш в Уруке,
Нет никого его сильнее,
Во всей стране рука его могуча,

Иди, лицо к нему обрати ты,
Ему расскажи о силе человека.
Даст тебе он блудницу – приведи ее с собою.
Победит его женщина, как муж могучий!
Когда он поит зверье у водопоя,

Увидев ее, приблизится к ней он -
Покинут его звери, что росли с ним в пустыне!»
Совету отца он был послушен,
Охотник отправился к Гильгамешу,
Пустился в путь, стопы обратил к Уруку,
Пред лицом Гильгамеша промолвил слово.
«Некий есть муж, что из гор явился,
Во всей стране рука его могуча,
Как из камня с небес, крепки его руки!
Бродит вечно по всем горам он,
Постоянно со зверьем к водопою теснится,
Постоянно шаги направляет к водопою.
Боюсь я его, приближаться не смею!
Я вырою ямы – он их засыплет,
Я поставлю ловушки – он их вырвет,
Из рук моих уводит зверье и тварь степную, -
Он мне не дает в степи трудиться!»
Гильгамеш ему вещает, охотнику:
«Иди, мой охотник, блудницу Шамхат приведи с собою,
Когда он поит зверей у водопоя,
Пусть сорвет она одежду, красы свои откроет, -
Ее увидев, к ней подойдет он -
Покинут его звери, что росли с ним в пустыне.»
Пошел охотник, блудницу Шамхат увел с собою,
Отправились в путь, пустились в дорогу,
В третий день достигли условленного места.
Охотник и блудница сели в засаду -
Один день, два дня сидят у водопоя.
Приходят звери, пьют у водопоя,
Приходят твари, сердце радуют водою,
И он, Энкиду, чья родина – горы,
Вместе с газелями ест он травы,
Вместе со зверьми к водопою теснится,
Вместе с тварями сердце радует водою.
Увидала Шамхат дикаря-человека,
Мужа-истребителя из глуби степи:
«Вот он, Шамхат! Раскрой свое лоно,
Свой срам обнажи, красы твои да постигнет!
Увидев тебя, к тебе подойдет он -
Не смущайся, прими его дыханье,
Распахни одежду, на тебя да ляжет!
Дай ему наслажденье, дело женщин, -
Покинут его звери, что росли с ним в пустыне,
К тебе он прильнет желанием страстным».
Раскрыла Шамхат груди, свой срам обнажила,
Не смущалась, приняла его дыханье,
Распахнула одежду, и лег он сверху,
Наслажденье дала ему, дело женщин,
И к ней он прильнул желанием страстным.
Шесть дней миновало, семь дней миновало -
Неустанно Энкиду познавал блудницу.
Когда же насытился лаской,
К зверью своему обратил лицо он.
Увидав Энкиду, убежали газели,
Степное зверье избегало его тела.
Вскочил Энкиду, – ослабели мышцы,
Остановились ноги, – и ушли его звери.
Смирился Энкиду, – ему, как прежде, не бегать!
Но стал он умней, разуменьем глубже, -
Вернулся и сел у ног блудницы,
Блуднице в лицо он смотрит,
И что скажет блудница, – его слушают уши.
Блудница ему вещает, Энкиду:
«Ты красив, Энкиду, ты богу подобен, -
Зачем со зверьем в степи ты бродишь?
Давай введу тебя в Урук огражденный,
К светлому дому, жилищу Ану,

И, словно тур, кажет мощь свою людям!»
Сказала – ему эти речи приятны,
Его мудрое сердце ищет друга.
Энкиду ей вещает, блуднице:
«Давай же, Шамхат, меня приведи ты
К светлому дому святому, жилищу Ану,
Где Гильгамеш совершенен силой
И, словно тур, кажет мощь свою людям.
Я его вызову, гордо скажу я,
Закричу средь Урука: я – могучий,
Я один лишь меняю судьбы,
Кто в степи рожден, – велика его сила!»
«Пойдем, Энкиду, лицо обрати к Уруку, -
Где бывает Гильгамеш – я подлинно знаю:
Поедем же, Энкиду, в Урук огражденный,
Где гордятся люди царственным платьем,
Что ни день, то они справляют праздник,
Где кимвалов и арф раздаются звуки,
А блудницы. красотою славны:
Сладострастьем полны, – сулят отраду -
Они с ложа ночного великих уводят.
Энкиду, ты не ведаешь жизни, -
Покажу Гильгамеша, что рад стенаньям.
Взгляни на него, в лицо погляди ты -
Прекрасен он мужеством, силой мужскою,
Несет сладострастье всё его тело,
Больше тебя он имеет мощи,
Покоя не знает ни днем, ни ночью!
Энкиду, укроти твою дерзость:
Гильгамеш – его любит Шамаш5
Шамаш – бог Солнца и правосудия. Его жезл – символ судейской власти.

Ану, Эллиль6
Эллиль – верховный бог.
Вразумили.
Прежде чем с гор ты сюда явился,
Гильгамеш среди Урука во сне тебя видел.
Встал Гильгамеш и сон толкует,
Вещает он своей матери:
„Мать моя, сон я увидел ночью:
Мне явились в нем небесные звезды,
Падал на меня будто камень с неба.
Поднял его – был меня он сильнее,
Тряхнул его – стряхнуть не могу я,
Край Урука к нему поднялся,

Народ к нему толпою теснится,
Все мужи его окружили,
Все товарищи мои целовали ему ноги.
Полюбил я его, как к жене прилепился.
И к ногам твоим его принес я,
Ты же его сравняла со мною“.
Мать Гильгамеша мудрая, – все она знает, – вещает она своему господину,

„Тот, что явился, как небесные звезды,
Что упал на тебя, словно камень с неба, -
Ты поднял его – был тебя он сильнее,
Тряхнул его – и стряхнуть не можешь,
Полюбил его, как к жене прилепился,
И к ногам моим его принес ты,
Я же его сравняла с тобою -
Сильный придет сотоварищ, спаситель друга,
Во всей стране рука его могуча,
Как из камня с небес, крепки его руки, -
Ты полюбишь его, как к жене прильнешь ты,
Он будет другом, тебя не покинет -
Сну твоему таково толкованье“.

„Мать моя, снова сон я увидел:
В огражденном Уруке топор упал, а кругом толпились:
Край Урука к нему поднялся,
Против него весь край собрался,
Народ к нему толпою теснится, -
Полюбил я его, как к жене прилепился,
И к ногам твоим его принес я,
Ты же его сравняла со мною“.
Мать Гильгамеша мудрая, – все она знает, – вещает она своему сыну,
Нинсун мудрая, – все она знает, – вещает она Гильгамешу:
„В том топоре ты видел человека,
Ты его полюбишь, как к жене прильнешь ты,
Я же его сравняю с тобою -
Сильный, я сказала, придет сотоварищ, спаситель Друга.
Во всей стране рука его могуча,
Как из камня с небес, крепки его руки!“
Гильгамеш ей, матери своей, вещает:
„Если. Эллиль повелел – да возникнет советчик,
Мне мой друг советчиком да будет,
Я моему другу советчиком да буду!“
Так свои сны истолковал он».
Рассказала Энкиду Шамхат сны Гильгамеша, и оба стали любиться.

Таблица II

(В начале таблицы «Ниневийской» версии недостает – если не считать маленьких обломков с клинописью – около ста тридцати пяти строк, содержавших эпизод, который в «Старовавилонской версии – так называемой „Пеннсильванской таблице“ – излагается так:

* „…Энкиду, встань, тебя поведу я
* К храму Эане, жилищу Ану,
* Где Гильгамеш совершенен в деяньях.
* А ты, как себя, его полюбишь!
* Встань с земли, с пастушьего ложа!“
* Услыхал ее слово, воспринял речи,
* Женщины совет запал в его сердце.
* Ткань разорвала, одной его одела,
* Тканью второю сама оделась,
* За руку взяв, повела, как ребенка,
* К стану пастушьему, к скотьим загонам.
* Там вокруг них пастухи собралися,
Шепчут они, на него взирая:
„Муж тот с Гильгамешем сходен обличьем,
Ростом пониже, но костью крепче.
То, верно, Энкиду, порожденье степи,
Во всей стране рука его могуча,
Как из камня с небес, крепки его руки:
* Молоко звериное сосал он!“
* На хлеб, что перед ним положили,
* Смутившись, он глядит и смотрит:
* Не умел Энкиду питаться хлебом,
* Питью сикеры обучен не был.
* Блудница уста открыла, вещает Энкиду:
* „Ешь хлеб, Энкиду, – то свойственно жизни
* Сикеру пей – суждено то миру!“
* Досыта хлеба ел Энкиду,
* Сикеры испил он семь кувшинов.
* Взыграла душа его, разгулялась,
* Его сердце веселилось, лицо сияло.
* Он ощупал свое волосатое тело,
* Умастился елеем, уподобился людям,
* Одеждой оделся, стал похож на мужа.
* Оружие взял, сражался со львами -
* Пастухи покоились ночью.
* Львов побеждал и волков укрощал он -
* Великие пастыри спали:
* Энкиду – их стража, муж неусыпный.
Весть принесли в Урук огражденный Гильгамешу:

* Энкиду с блудницей предавался веселью,
* Поднял взор, человека видит, -
* Вещает он блуднице:
* «Шамхат, приведи человека!
* Зачем он пришел? Хочу знать его имя!»
* Кликнула, блудница человека,
* Тот подошел и его увидел.
* «Куда ты, о муж, поспешаешь? Для чего поход твой
трудный?»
* Человек уста открыл, вещает Энкиду:
* «В брачный покой меня позвали,
* Но удел людей – подчиненье высшим!
* Грузит город кирпичом корзины,
* Пропитанье города поручено хохотуньям,
* Только царю огражденного Урука
* Брачный покой открыт бывает,
* Только Гильгамешу, царю огражденного Урука,
* Брачный покой открыт бывает, -
* Обладает он суженой супругой!
* Так это было; скажу я: так и будет,
* Совета богов таково решенье,
* Обрезая пуповину, так ему судили!»
* От слов человека
лицом побледнел он.

(Недостает около пяти стихов.)

* Впереди идет Энкиду, а Шамхат сзади,

Вышел Энкиду на улицу огражденного Урука:
«Назови хоть тридцать могучих, – сражусь я с ними!»
В брачный покой преградил дорогу.
Край Урука к нему поднялся,
Против него весь край собрался,
Народ к нему толпою теснится,
Мужи вкруг него собралися,
Как слабые ребята, целуют ему ноги:
«Прекрасный отныне герой нам явился!»
Было в ту ночь для Ишхары постелено ложе,
Но Гильгамешу, как бог, явился соперник:
В брачный покой Энкиду дверь заградил ногою,
Гильгамешу войти он не дал.
Схватились в двери брачного покоя,
Стали биться на улице, на широкой дороге, -
Обрушились сени, стена содрогнулась.
* Преклонил Гильгамеш на землю колено,
* Он смирил свой гнев, унял свое сердце
* Когда унялось его сердце, Энкиду вещает Гильгамешу:
* «Одного тебя мать родила такого,
* Буйволица Ограды, Нинсун!
* Над мужами главою ты высоко вознесся,
* Эллиль над людьми судил тебе царство!»

(Из дальнейшего текста II таблицы в «Ниневийской» версии опять сохранились лишь ничтожные отрывки; ясно лишь, что Гильгамеш приводит своего друга к своей матери Нинсун.)

«Во всей стране рука его могуча,
Как из камня с небес, крепки его руки!
Благослови его быть мне братом!»
Мать Гильгамеша уста открыла, вещает своему господину,
Буйволица Нинсун вещает Гильгамешу:
«Сын мой, ……………….
Горько …………………. »
Гильгамеш уста открыл и матери своей вещает:
«……………………………………..
Подошел он к дверям, вразумил меня мощью»
Горько упрекал он меня за буйство.
Не имеет Энкиду ни матери, ни друга,
Распущенные волосы никогда не стриг он,
В степи он рожден, с ним никто не сравните
Стоит Энкиду, его слушает речи,
Огорчился, сел и заплакал,
Очи его наполнились слезами:
Без дела сидит, пропадает сила.
Обнялись оба друга, сели рядом,
За руки
взялись, как братья родные.

* Гильгамеш наклонил. лицо, вещает Энкиду:
* «Почему твои очи наполнились слезами,
* Опечалилось сердце, вздыхаешь ты горько?»
Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:
* «Вопли, друг мой, разрывают мне горло:
* Без дела сижу, пропадает сила».
Гильгамеш уста открыл, вещает Энкиду:
* «Друг мой, далеко есть горы Ливана,
* Кедровым те горы покрыты лесом,
* Живет в том лесу свирепый Хумбаба7
Хумбаба – чудовище-великан, охраняющий кедры от людей.

* Давай его вместе убьем мы с тобою,
* И все, что есть злого, изгоним из мира!
* Нарублю я кедра, – поросли им горы, -
* Вечное имя себе создам я!»

* «Ведомо, друг мой, в горах мне было,
* Когда бродил со зверьем я вместе:

* Кто же проникнет в средину леса?
* Хумбаба – ураган его голос,
* Уста его – пламя, смерть – дыханье!

* «Хочу я подняться на гору кедра,
* И в лес Хумбабы войти я желаю,

(Недостает двух-четырех стихов.)

* Боевой топор я на пояс повешу -
* Ты иди сзади, я пойду перед тобою!»))
* Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:
* «Как же пойдем мы, как в лес мы вступим?
* Бог Вэр, его хранитель, – он могуч, неусыпен,
* А Хумбаба – Шамаш наделил его силой,
* Адду наделил его отвагой,
* ………………………..

Ему вверил Эллиль страхи людские.
Хумбаба – ураган его голос,
Уста его – пламя, смерть – дыханье!
Люди молвят – тяжек и путь к тому лесу -
Кто же проникнет в середину леса?
Чтоб кедровый лес оберегал он,
Ему вверил Эллиль страхи людские,
И кто входит в тот лес, того слабость объемлет».
* Гильгамеш уста открыл, вещает Энкиду:
* «Кто, мой друг, вознесся на небо?
* Только боги с Солнцем пребудут вечно,
* А человек – сочтены его годы,
* Что б он ни делал, – все ветер!
* Ты и сейчас боишься смерти,
* Где ж она, сила твоей отваги?
Я пойду перед тобою, а ты кричи мне: „Иди, не бойся!“
* Если паду я – оставлю имя:
* „Гильгамеш принял бой со свирепым Хумбабой!“
* Но родился в моем доме ребенок, -
* К тебе подбежал: „Скажи мне, все ты знаешь:
* ……………………………….
* Что совершил мой отец и друг твой?“
* Ты ему откроешь мою славную долю!
* ……………………………….
* А своими речами ты печалишь мне сердце!

* Вечное имя себе создам я!
* Друг мой, мастерам я дам повинность:
* Оружие пусть отольют перед нами».
* Повинность мастерам они дали, -
* Сели мастера, обсуждают.
* Секиры отлили большие, -
* Топоры они отлили в три таланта;
* Кинжалы отлили большие, -
* Лезвия по два таланта,
* Тридцать мин выступы по сторонам у лезвий,
* Тридцать мин золота, – рукоять кинжала, -
* Гильгамеш и Энкиду несли по десять талантов.
* С ворот Урука сняли семь запоров,
* Услыхав о том, народ собрался,
* Столпился на улице огражденного Урука.
* Гильгамеш ему явился,
Собранье огражденного Урука перед ним уселось.
* Гильгамеш так им молвит:
* «Слушайте, старейшины огражденного Урука,
* Слушай, народ огражденного Урука,
* Гильгамеша, что сказал: хочу я видеть,
* Того, чье имя опаляет страны.
* В кедровом лесу его хочу победить я,
* Сколь могуч я, отпрыск Урука, мир да услышит!
* Подниму я руку, нарублю я кедра,
* Вечное имя себе создам я!»
* Старейшины огражденного Урука
* Гильгамешу отвечают такою речью:
* «Ты юн, Гильгамеш, и следуешь сердцу,
* Сам ты не ведаешь, что совершаешь!
* Мы слыхали, – чудовищен образ Хумбабы, -
* Кто отразит его оружье?
* Рвы там на поприще есть вкруг леса, -
* Кто же проникнет в середину леса?
* Хумбаба – ураган его голос,
* Уста его пламя, смерть – дыханье!
* Зачем пожелал ты свершать такое?
* Неравен бой в жилище Хумбабы!»
* Услыхал Гильгамеш советников слово,
* На друга он, смеясь, оглянулся:
* «Вот что теперь скажу тебе, друг мой, -
* Боюсь я его, страшусь я сильно:
* В кедровый лес пойду я с тобою,
* Чтоб там не
бояться – убьем Хумбабу!»
* Старейшины Урука вещают Гильгамешу:
* «…………………………….
* …………………………….
* Пусть идет с тобой богиня, пусть хранит тебя бог твой,
* Пусть ведет тебя дорогой благополучной,
* Пусть возвратит тебя к пристани Урука!»
* Перед Шамашем встал Гильгамеш на колени:
* «Слово, что сказали старцы, я слышал, -
* Я иду, но к Шамашу руки воздел я:
* Ныне жизнь моя да сохранится,
* Возврати меня к пристани Урука,
* Сень твою простри надо мною!»

(В «Старовавилонской» версии следует несколько разрушенных стихов, из которых можно предположить, что Шамаш дал двусмысленный ответ на гаданье героев.)

* Когда услыхал предсказанье – ……….
* ………………… он сел и заплакал,
* По лицу Гильгамеша побежала слезы.
* «Иду я путем, где еще не ходил я,
* Дорогой, которую весь край мой не знает.
* Если ныне я буду благополучен,
* В поход уходя по доброй воле, -
* Тебя, о Шамаш, я буду славить,
* Твои кумиры посажу на престолы!»
* Было положено пред ним снаряженье,
* Секиры, кинжалы большие,
* Лук и колчан – их дали ему в руки.
* Взял он топор, набил колчан свой,
* На плечо надел он лук аншанский,
* Кинжал заткнул он себе за пояс, -
Приготовились они к походу.

(Следуют две неясные строки, затем две соответствующие несохранившейся первой строке III таблицы «Ниневийской» версии.)

Текст предисловия приводится по изданию:

Дьяконов М.М., Дьяконов И.М. «Избранные переводы», М., 1985.

Таблица I

О все видавшем до края мира,
О познавшем моря, перешедшем все горы,
О врагов покорившем вместе с другом,
О постигшем премудрость, о все проницавшем
Сокровенное видел он, тайное ведал,
Принес нам весть о днях до потопа,
В дальний путь ходил, но устал и смирился,
Рассказ о трудах на камне высек,
Стеною обнес Урук
Светлый амбар Эаны священной.-
Осмотри стену, чьи венцы, как по нити,
Погляди на вал, что не знает подобья,
Прикоснись к порогам, лежащим издревле,
И вступи в Эану, жилище Иштар
Даже будущий царь не построит такого, -
Поднимись и пройди по стенам Урука,
Обозри основанье, кирпичи ощупай:
Его кирпичи не обожжены ли
И заложены стены не семью ль мудрецами?

На две трети он бог, на одну – человек он,
Образ его тела на вид несравненен,

Стену Урука он возносит.
Буйный муж, чья глава, как у тура, подъята,

Все его товарищи встают по барабану!
По спальням страшатся мужи Урука:
«Отцу Гильгамеш не оставит сына!

Гильгамеш ли то, пастырь огражденного Урука,
Он ли пастырь сынов Урука,
Мощный, славный, все постигший?

Часто их жалобу слыхивали боги,
Боги небес призвали владыку Урука:
«Создал ты буйного сына, чья глава, как у тура, подъята,
Чье оружье в бою не имеет равных, -
Все его товарищи встают по барабану,
Отцам Гильгамеш сыновей не оставит!
Днем и ночью буйствует плотью:
Он ли – пастырь огражденного Урука,
Он ли пастырь сынов Урука,
Мощный, славный, всё постигший?
Матери Гильгамеш не оставит девы,
Зачатой героем, суженой мужу!»
Часто их жалобу слыхивал Ану.
Воззвали они к великой Аруру:
«Аруру, ты создала Гильгамеша,
Теперь создай ему подобье!
Когда отвагой с Гильгамешем он сравнится,
Пусть соревнуются, Урук да отдыхает».
Аруру, услышав эти речи,
Подобье Ану создала в своем сердце
Умыла Аруру руки,
Отщипнула глины, бросила на землю,
Слепила Энкиду, создала героя.
Порожденье полуночи, воин Нинурты,
Шерстью покрыто все его тело,
Подобно женщине, волосы носит,
Пряди волос как хлеба густые;
Ни людей, ни мира не ведал,
Одеждой одет он, словно Сумукан.

Человек – ловец-охотник
Перед водопоем его встречает.
Первый день, и второй, и третий
Перед водопоем его встречает.
Увидел охотник – в лице изменился,
Со скотом своим домой вернулся,
Устрашился, умолк, онемел он,
В груди его – скорбь, его лик затмился,
Тоска проникла в его утробу,
Идущему дальним путем стал лицом подобен.
Охотник уста открыл и молвит, вещает он отцу своему:
«Отец, некий муж, что из гор явился, -

Как из камня с небес крепки его руки, -

Я вырою ямы – он их засыплет,

Отец его уста открыл и молвит, вещает он охотнику:
«Сын мой, живет Гильгамеш в Уруке,
Нет никого его сильнее,
Во всей стране рука его могуча,

Иди, лицо к нему обрати ты,
Ему расскажи о силе человека.
Даст тебе он блудницу – приведи ее с собою.
Победит его женщина, как муж могучий!
Когда он поит зверье у водопоя,

Увидев ее, приблизится к ней он -
Покинут его звери, что росли с ним в пустыне!»
Совету отца он был послушен,
Охотник отправился к Гильгамешу,
Пустился в путь, стопы обратил к Уруку,
Пред лицом Гильгамеша промолвил слово.
«Некий есть муж, что из гор явился,
Во всей стране рука его могуча,
Как из камня с небес, крепки его руки!
Бродит вечно по всем горам он,
Постоянно со зверьем к водопою теснится,
Постоянно шаги направляет к водопою.
Боюсь я его, приближаться не смею!
Я вырою ямы – он их засыплет,
Я поставлю ловушки – он их вырвет,
Из рук моих уводит зверье и тварь степную, -
Он мне не дает в степи трудиться!»
Гильгамеш ему вещает, охотнику:
«Иди, мой охотник, блудницу Шамхат приведи с собою,
Когда он поит зверей у водопоя,
Пусть сорвет она одежду, красы свои откроет, -
Ее увидев, к ней подойдет он -
Покинут его звери, что росли с ним в пустыне.»
Пошел охотник, блудницу Шамхат увел с собою,
Отправились в путь, пустились в дорогу,
В третий день достигли условленного места.
Охотник и блудница сели в засаду -
Один день, два дня сидят у водопоя.
Приходят звери, пьют у водопоя,
Приходят твари, сердце радуют водою,
И он, Энкиду, чья родина – горы,
Вместе с газелями ест он травы,
Вместе со зверьми к водопою теснится,
Вместе с тварями сердце радует водою.
Увидала Шамхат дикаря-человека,
Мужа-истребителя из глуби степи:
«Вот он, Шамхат! Раскрой свое лоно,
Свой срам обнажи, красы твои да постигнет!
Увидев тебя, к тебе подойдет он -
Не смущайся, прими его дыханье,
Распахни одежду, на тебя да ляжет!
Дай ему наслажденье, дело женщин, -
Покинут его звери, что росли с ним в пустыне,
К тебе он прильнет желанием страстным».
Раскрыла Шамхат груди, свой срам обнажила,
Не смущалась, приняла его дыханье,
Распахнула одежду, и лег он сверху,
Наслажденье дала ему, дело женщин,
И к ней он прильнул желанием страстным.
Шесть дней миновало, семь дней миновало -
Неустанно Энкиду познавал блудницу.
Когда же насытился лаской,
К зверью своему обратил лицо он.
Увидав Энкиду, убежали газели,
Степное зверье избегало его тела.
Вскочил Энкиду, – ослабели мышцы,
Остановились ноги, – и ушли его звери.
Смирился Энкиду, – ему, как прежде, не бегать!
Но стал он умней, разуменьем глубже, -
Вернулся и сел у ног блудн

Все народности имеют своих героев. В древней Месопотамии таким прославленным героем был царь Гильгамеш - воинственный и мудрый, ищущий бессмертия. Найденные таблички с письменами, повествующие о нем, возможно, являются самым первым памятником литературного мастерства.

Кто такой Гильгамеш?

Легенда о Гильгамеше - это также бесценный о верованиях шумеров. В древней Месопотамии царем Урука (сильного и развитого по тем временам населенного города-царства) был жестокий в юности Гильгамеш. Он был силен, упрям, и не питал уважения к богам. Его сила настолько превосходила силу земного человека, что он мог побороть быка или льва одними руками, как это делал библейский герой Самсон. Он мог пойти на иной край света, чтобы увековечить свое имя; и переплыть море Смерти, чтобы дать людям надежду на бессмертную жизнь на земле.

Скорее всего, после его кончины народ столь высоко вознес в сказаниях своего царя, что назвал его на две трети богом, и лишь на одну треть - человеком. Он достиг такого почитания благодаря неуемной жажде найти богов и потребовать себе вечной жизни. Именно этот сюжет описывает вавилонское сказание о Гильгамеше.

Это сказание о герое, познавшем много бед в странствиях, анализируют философы и теологи, в надежде найти ответы на вечные вопросы о жизни и смерти, которые возможно знали шумеры.

Друг Гильгемеша - Энкиду

Еще один главный - сильный Энкиду, который пришел от богов, чтобы убить Гильгамеша. Столь жестоко царь Урука обращался с народом, что люди молили верховную богиню создать противника для своего царя, чтобы молодому воителю было куда девать молодой задор и воинственную силу.

И создала богиня шумера по просьбам страждущих полузверя и получеловека. А имя он получил Енкиду - сын Энки. Он пришел сражаться и победить Гильгамеша. Но когда ему не удалось победить соперника в поединке, Энкиду с Гильгамешем смирились с тем, что силы их могучие одинаковы. Впоследствии Гильгемеш стал Енкиду лучшим другом. И Гильгамеш даже привел его к матери - богине Нинсун, чтобы она благословила полузверя как родного брата для своего сына.

Вместе с Энкиду герой отправился в страну кедров. Судя по всему, страной кедров назывался современный Ливан. Там они убили стража кедрового леса - Хумбабу, за что и пострадал сын Энки.

Согласно легенде, он умер от болезни спустя 12 тяжелых дней вместо самого Гильгамеша. Царь горько оплакивал своего близкого друга. Но самому Гильгамешу было суждено продолжить путь на земле. Краткое содержание эпоса о Гильгамеше дает представление о том, как сильно изменила дружба с этим существом непочтительного к богам Гильгамеша. А после кончины этого героя царь снова в корне преобразился.

Таблички с преданиями

Ученых всех стран интересует вопрос о том, где был создан эпос о Гильгамеше. Эпос был написан на глиняных табличках. Есть предположение, что написана легенда где-то в 22 в. до н.э. Обнаружились 12 табличек с клинописными текстами в конце 19 века. Самую первую из них (ту, что повествует о потопе) нашли при раскопках библиотеки древне-ассирийского царя Шурбанипалла. В то время на этом месте находился город Ниневия. А сейчас это территория нынешнего Ирака.

А далее исследователь Джордж Смит оправился на поиски иных таблиц на территории Древнего Шумера. Всего в эпосе 12 песен, в каждой из которых по 3000 стихотворных строк текста. Сейчас все эти глиняные таблички хранятся в английском музее всемирной истории.

Позже, после смерти Д. Смита, были найдены и расшифрованы другие таблички. Найден шумерский «Эпос о Гильгамеше» на сирийском, аккадском и еще 2 древних языках.

Кем был записан эпос: версии

Кто написал поэму, ученым-ассириологам неизвестно. Сказание о герое, способном переносить самые страшные тяготы ради высшей цели - самая ценная книга Шумера. Некоторые легенды говорят, будто бы сам Гильгамеш после своего прихода из неведомых стран взялся писать резцом на глине о своих приключениях, дабы предки о них не забыли. Но это маловероятная версия. Написать поэму мог человек, обладающий мышлением художника и художественным слогом, тот, кто верил в силу слова, а не оружия.

Кто-то в народе, кто обладал явным литературным талантом, объединил все разрозненные легенды в единую историю и написал ее в виде поэмы. Эта поэма о Гильгамеше, дошедшая до наших дней, считается первейшим литературным произведением.

Поэма о Гильгамеше начинается с описания того, как молодой и взбалмошный царь завоевал Урук и отказывался подчиняться царю города Киш Агге. Вместе с молодыми воинами он отстаивает свое царство, приказывает строить каменную стену вокруг города. Это первое упоминание о Гильгамеше. Далее в мифе рассказывается о Гильгамеше и дереве хулуппу (ива, посаженная на берегу реки Евфрат богами), в стволе которого затаилась демоница Лилит. А в корень дерева, посаженного богами, зарылась огромная змея. Гильгамеш здесь показан как храбрый защитник, не позволивший сразить могучее дерево, полюбившееся ассирийской богине любви Инанне.

Когда богиня плодородия Иштар (Исида у греков) оценила мужество молодого царя, она приказала ему стать её мужем. Но Гильгамеш отказался, за что боги направили на землю грозного и огромного быка, жаждущего погубить героя. Гильгамеш вместе с верным и выносливым другом одолевают быка, так же как и великана Хумбабу.

И мать царя, когда тот задумал поход, была чрезвычайно встревожена и просила не идти в бой против Хумбабы. Но все же Гильгамеш никого не слушал, а решал все сам. Вдвоем с другом они побеждают великана, охраняющего кедровый лес. Они вырубают все деревья, выкорчевывают громадные корни. Друзья не использовали эти деревья ни для строительства, ни для чего иного. Кедры имеют в эпосе только какой-то сакральный смысл.

Затем за убийство великана и вырубку сакрального леса боги убивают Энкиду. Он скончался от неизведанной болезни. Несмотря на все мольбы, боги не смилостивились над полузверем. Так рассказывает шумерский эпос о Гильгамеше.

Гильгамеш одевает на себя рубище и отправляется в неведомый путь, дабы найти о том, и вымолить у высших сил вечную жизнь. Он пересек воды смерти, не побоялся прийти к другому её берегу, где жил Утнапиштим. Тот поведал Гильгамешу о цветке, что растет на дне моря Смерти. Только тот, кто сорвет дивный цветок, может продлить свою жизнь, но все же не навечно. Гильгамеш привязывает тяжелые камни к сильным ногам, и бросается в море.

Найти цветок ему удалось. Однако по пути домой он окунается в прохладный пруд, а цветок оставляет на берегу без присмотра. И в это время змей ворует цветок, на глазах героя становясь моложе. А Гильгамеш вернулся домой, разбитый своим поражением. Ведь он никогда не позволял себе проигрывать. Вот такое краткое содержание эпоса о Гильгамеше.

Библейский потоп в легенде Древнего Шумера

Первый правитель существовал несомненно. Миф о Гильгамеше - не совсем выдумка. Однако по прошествии тысячелетий образ реального человека и вымысел слились так, что разделить сегодня эти образы не представляется возможным.

Поэма о Гильгамеше содержит развернутый рассказ о Всемирном потопе. Идя по пути, который открыт лишь одному Солнцу, Гильгамеш приходит за ответами на свои вопросы к царству Утнапиштима - единому среди людей бессмертному. Прапредок Утнапиштим, знавший все тайны, повествовал ему об ужасном потопе в древности и построенном корабле спасения. Прототип прапредка Утнапиштима - это ветхозаветный Ной. Откуда шумерам известна эта история о библейском потопе - непонятно. Но согласно библейским сказаниям, Ной действительно жил более 600 лет, и мог считаться бессмертным для представителей иных народов.

Найденная в землях, которые ранее были ассирийскими "Легенда о Гильгамеше, о все видавшем" - находка небывалой значимости, так как дает пищу для размышлений. Эту легенду сравнивают по значению с "Книгой мертвых" египетского народа и даже с Библией.

Основная идея поэмы

Идея поэмы не нова. Трансформация характера героя присуща многим старым легендам. Для таких исследований особенно ценен найденный эпос о Гильгамеше. Анализ верований шумеров, их представлений о жизни и богах, их понятия о том, какова жизнь после смерти - все это продолжают исследовать до сих пор.

Какая же основная идея прослеживается в легенде? В результате своих странствий Гильгамеш не получает того, что искал. В конце сказания, как описывает миф о Гильгамеше, цветок бессмертия оказывается у хитрой змеи. Но духовная жизнь в герое эпоса зарождается. Отныне он верит в то, что бессмертие возможно.

Краткое содержание эпоса о Гильгамеше не подчинено строгому логическому изложению. Поэтому нет возможности проследить последовательно, как развивался герой, какие были у него интересы. Но в легенде говорится, что Гильгамеш стремился к славе, как никто другой. Поэтому он идет на опасное сражение с великаном Хумбабой, от которого героя спасает только просьба к богу Шамашу его матери-богини. Бог Шамаш поднимает ветер, застилающий взор великану, и тем помогает героям в их победе. Но Гильгамешу снова нужна слава. Он идет дальше. Идет в воды смерти.

Все же в конце поэмы царь обретает покой души, когда видит почти готовые стены вокруг царства Урук. Его сердце возрадовалось. Герой эпоса открывает для себя мудрость бытия, которая гласит о бесконечности души, трудящейся ради других. Гильгамеш чувствует облегчение - он смог что-то сделать для будущих поколений.

Он прислушался к совету богов, что был дан ему в саду: человек смертен по природе, и нужно ценить свою короткую жизнь, уметь радоваться тому, что дано.

Анализ некоторых философских проблем, затронутых в эпосе

Наследник трона и герой в столь древнем источнике, как поэма о Гильгамеше, проходит через различные испытания и преображается. Если в начале царь предстает в образе необузданного, своенравного и жестокого юноши, то после гибели Енкиду он уже способен на сердечную глубокую скорбь по другу.

Впервые осознавая испытывая страх перед смертью тела, герой поэмы обращается к богам, чтобы узнать тайны жизни и смерти. Отныне Гильгамеш не может просто править своим народом, он хочет узнать о тайне смерти. Его душа приходит к полному отчаянию: как неуемная сила и энергия в теле Энкиду могла погибнуть? Этот огонь души ведет героя все дальше от родной земли, дает силы для преодоления небывалых трудностей. Так трактуется эпос о Гильгамеше. Философские проблемы бытия и небытия также просвечиваются в этих стихах. Особенно в отрывке, гласящем о потерянном цветке, якобы дарующем заветное бессмертие. Этот цветок - явно философский символ.

Более глубокое трактование этого эпоса - это преображение духа. Гильгамеш из человека земли превращается в человека неба. Образ Энкиду может трактоваться как звериные инстинкты самого царя. А борьба с ним означает сражение с самим собой. В конечном итоге царь Урука побеждает свое низшее начало, приобретает знания и качества характера существа на две трети божественного.

Сравнение эпоса о Гильгамеше с "Книгой мертвых" египтян

Яркую аллюзию можно обнаружить в истории перехода Гильгамеша через воды мертвых с помощью Харона. Харон в египетской мифологии - это глубокий тощий старик, который перевозит усопшего из мира смертных в иной мир и получает за это плату.

Также сказание о Гильгамеше упоминает о том, каков по верованиям ассирийцев мир мертвых. Это гнетущая дух обитель, где вода не течет, не растет ни одно растение. А человек плату за все деяния получает только при жизни. Причем жизнь его заведомо коротка и бессмысленна: «Только боги с Солнцем пребудут вечно, а человек — сочтены его годы…»

Египетская же "Книга мертвых" - папирус, где записаны различные заклинания. Второй раздел книги посвящен тому, как души попадают в подземный мир. Но если Осирис решал, что душа сделала больше блага, её отпускали и разрешали быть счастливой.

Гильгамеша после общения с богами отправляют обратно в его мир. Он проходит омовение, надевает на себя чистые одежды, и хоть и теряет цветок жизни, является в родной Урук обновленным, освященным благословением.

Эпос в переводе Дьяконова

Русский востоковед И.М. Дьяконов в 1961 году начал переводить эпос. В своей работе переводчик опирался на уже готовый перевод В.К. Шилейка. Эпос о Гильгамеше у него получился наиболее точным. Он проработал множество древних материалов, и к этому времени было уже известно научному миру, что прототип героя все-таки существовал.

Это ценный литературный и исторический документ - эпос о Гильгамеше. Перевод Дьяконова переиздавали в 1973 году и еще раз уже 2006 году. Его перевод - мастерство филологического гения, умноженное на ценность древней легенды, памятника истории. Поэтому все те, кто уже прочел и оценил вавилонское сказание, сказание о Гильгамеше, отзывы о книге оставили замечательные.

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

Возможно, одни положения покажутся мифологам-теоретикам общеизвестными и не требующими специальных доказательств, другие же наблюдения и замечания, напротив, высказанными слишком бегло и бездоказательно. Но автор, естественно, не мог в одной, сравнительно небольшой статье дать глубокое исследование шумерского материала. В его задачу входило скорее привлечь внимание, в первую очередь специалистов-шумерологов, к особенностям этого весьма нетривиального шумерского текста. Как мне кажется, он проливает свет не только на некоторые грани постижения мира шумерийцами, но и на общие законы человеческого мышления. Мой учитель Игорь Михайлович Дьяконов, который отчасти был знаком с изложенной ниже интерпретацией текста, полемизировал со мною по многим вопросам. И все же мне хочется посвятить его памяти именно эту работу – памяти удивительного человека и замечательного ученого, кто ушел от нас, все свои силы отдав служению науке, способности мыслить и созидать, без чего он не представлял себе полноценной жизни и глубоко уважал такое же стремление в других.

Считается, что шумерийцы не оставили нам произведений, специально посвященных идеям происхождения мира, законов мироустройства, таких, скажем, как вавилонская поэма « Энума элиш» (« Когда вверху» ). Шумерские космогонические представления, как правило, содержатся в прологах-запевках, предваряющих почти каждое крупное литературное произведение, а также во многих этиологических мифах или диалогах-спорах о преимуществах. Из этих источников извлекаются и сопоставляются эти представления, и таким образом реконструируется весьма фрагментарная картина шумерских представлений о мироздании.
Одним из источников, восполняющих наши пробелы в знании шумерской космогонии, является и большой пролог к сказанию о Гильгамеше, Энкиду и подземном мире на что в свое время и указал один из основных его издателей С.Н. Крамер . Но знакомство исследователей с этим произведением практически началось не с начальной, а с заключительной части поэмы, которая была присоединена к аккадскому эпосу о Гильгамеше в виде двенадцатой таблицы, скорее всего в I тыс. до н. э. Последнее обстоятельство вызывало всяческие недоумения, ибо текст, как будто бы, совсем не был связан с предыдущим содержанием: так, Энкиду, умерший, согласно седьмой таблице эпоса, вновь оказывается живым и умирает уже совсем другой смертью. Когда после полной публикации шумерской версии текста стало ясно, что двенадцатая таблица представляет собой просто перевод части шумерского сказания, на нее в контексте всего эпоса перестали обращать серьезное внимание и иногда даже вовсе игнорировали .
Полное издание текста было осуществлено в 1963 г. израильским ученым Аароном Шэффером . Таким образом, подготовленный к публикации трудами многих исследователей памятник, что особенно характерно именно для шумерологии, дает возможность для новой интерпретации произведения .
Краткое содержание текста. Сказание, начинающиеся в традиционной шумерской манере о создании всего сущего на земле, сразу же переходит к рассказу об истории некоего дерева хулуппу (наиболее частный перевод его – « ива» или « тополь» ), чьи корни повреждаются водами Евфрата, на берегу которого оно растет. Евфрат же взволнован порывами Южного ветра и, возможно, бурным плаванием бога Энки, несущегося в ладье в подземный мир (или объезжающего подземный мир). Дерево спасает некая жена, идущая вдоль берега. Она вырывает дерево и пересаживает в « сад цветущий Инанны» , который находится в Уруке. Из дальнейшего повествования выясняется, что жена эта и есть Инанна. Она заботливо ухаживает за деревом, намереваясь впоследствии сделать из него священны трон (престол) и священное ложе. Но в дереве заводятся некие существа, враждебные намерениям Инанны: в корнях – « змея, не знающая заклятья» , в середине – дева Лилит, в ветвях, то есть на верхушке, орлоподобная птица Анзуд выводит птенца. Инанна рыдает и обращается к брату, богу солнца Уту, с просьбой помочь ей. Тот на ее мольбы не отзывается. Тогда она обращается к Гильгамешу, урукскому герою. Гильгамеш, облачившись в дорожное одеяние и вооружившись, убивает змею, а Лилит и Анзуд исчезают сами – Лилит бежит в пустыню, орел хватает своего птенца и улетает в горы. Гильгамеш с помощью своих сограждан срубает дерево, ствол отдает Инанне, а из корней делает пукку и микк у (к значению этих предметов мы еще вернемся). С пукку и микк у связано много странных событий, и они по проклятью жительниц Урука падают в подземный мир. Все попытки Гильгамеша до них добраться тщетны, и тогда слуга его Энкиду, видя горе господина, вызывается их достать. Гильгамеш учит Энкиду, как он должен вести себя в подземном мире, чтобы суметь вернуться оттуда невредимым. Энкиду не выполняет наставления господина, поступая как раз наоборот, и остается в подземном мире. По мольбам и просьбам Гильгамеша Энлиль приказывает богу Уту открыть дыру в подземном мире, чтобы дух Энкиду мог свидеться с другом. Гильгамеш задает ему вопросы об участи умерших людей под землею. К сожалению, именно эта часть рассказа наиболее фрагментарна и почти не восстанавливается.
Обращает на себя внимание почти строго пропорциональное трехчастное деление поэмы, хотя оно не сразу бросается в глаза из-за буквальных повторов больших частей текста, изложенных на языке эме-саль (так называемом « женском» языке, на котором излагались речи богинь и существ женского пола, главным образом в литургических и отчасти в литературных текстах).
Примерное распределение частей рассказа объемом в 303 строки таково: первая часть – строки 1 – 90, вторая – строки 91 – 205, третья – строки 206 – 303, т.е. девяносто, сто одиннадцать и девяносто сто семь строк; это не совсем точно, потому что одна часть истории плавно переходит в другую. Тем не менее содержание рассказа соответствует его структуре, ибо первая часть посвящена делам небесным, вторая – земным и третья – жизни подземного мира. Рассмотрим каждую часть подробно.

ЧАСТЬ 1. ДЕЛА НЕБЕСНЫЕ

Строки 1 – 16 . Сотворение и устроение мира. Это и есть тот знаменитый пролог-запевка предваряющий все произведение. В нем говорится; а) о выявлении всего сущего через сияние (т.е. светом) и о зазывании всего сущего по имени, причем не просто назывании, но « нежно, ласково» (так в нашем толковании, см. подробно « От начала начал» , стк. 414, с. 1 – 5); б) о сотворении элементов цивилизации – начали печь хлеб и выплавлять металл, но пока еще не в реальном воплощении (сткк. 6 – 7); в) об отделении небес от земли (сткк. 8 – 9); г) о назывании имени человека, что должно восприниматься как акт, предшествующий его реальному физическому сотворению. О последнем в этом произведении не упоминается (сткк. 10); д) о разделе мира между высшими силами: Ан забирает себе небо, Энлиль – землю, богиню Эрешкигаль « дарят» подземному миру, Куру (к сожалению, интерпретация этого абзаца до сих пор остается спорной), а Энки отправляется в плавание, видимо, объезжая океан подземных пресных вод, чьим хозяином он выступает в большинстве шумеро-вавилонских сказаний (сткк. 11 – 16).
Строки 17 – 26 – плавание Энки. Тут действие как будто отрывается от своей космической огромности и неожиданно переходит к подробному рассказу о том, как Энки плыл в своей ладье, отправляясь в подземный мир. Не совсем понятно, почему именно этому событию уделено так много внимания. Рассмотрению и толкованию этого загадочного отрывка посвящены две моих специальных статьи, к которым и отсылаю читателя , здесь же вкратце хочу отметить: прием, который очень удобно назвать кинематографическим термином « наплыв» , характерен для шумерской литературы. Он состоит как раз в том, что после окончания глобальных событий автор неожиданно выделяет какую-то деталь, как бы укрупняя ее, подводя к нашим глазам и рассматривая во всей конкретности. Далее, именно рассказ о плавании Энки становится завязкой развития последующих событий, таким образом осуществляя переход к последующей части – судьбе дерева хулуппу .
Строки 27 – 31 . Этот важный пассаж вводится формулой « тогда» , « в те дни» (u4-ba), т.е. так, как обычно начинается новый рассказ. Главный герой – дерево. Дерево было (так буквально), и оно было в своем роде единственным, т.е. неповторимым. Оно было кем-то посажено на берегу Евфрата, питалось его водами и вдруг подверглось неожиданной опасности.
Строки 32 – 39 . Ввод еще одного персонажа и новая тема – жена, « покорная словам Анна и Энлиля» . В чем покорная? Можно предположить, что все происходящее благословлено Аном и Энлилем и даже то, что Инанна выполняет приказ верховных богов. Инанна вносит дерево в свой « цветущий сад» и как-то особенно заботливо ухаживает за ним, сопровождая свой уход определенными действиями, возможно ритуальными (сткк. 36 – 37), и мечтая сделать из него священные предметы. Следовательно, в начале истории дерево представляло собою молодой побег, саженец.
Строки 40 – 46 . Завязка нового действия – дерево выросло, но в нем завелись существа, чье появление препятствует возможности его срубить. Это вышеупомянутые змея, Лилит, Анзуд со своим птенцом. Строки 47 – 51 . Обращение Инанны за помощью к своему брату, солнечному богу Уту. Строки 52 – 89 – повторение рассказа на « женском языке» , причем интересно, что в строках 52 – 53 суммировано содержание первых семи строк пролога и оно, это содержание обобщено весьма выразительно: « …в те предвечные дни, когда присуждали Судьбы, когда изобилие излилось над Страною» , т.е. Шумером. Следовательно, главное, что сообщил нам пролог, – это определение Судеб мира, благодаря чему Шумер наполнился изобилием. В последней строке этой первой части содержится очень важный момент – Уту не отвечает на просьбы Инанны, он молчит, но это обстоятельство никак не объясняется и почему-то не вызывает никаких гневных эмоций Инанны, что необычно для ее поведения, если судить по другим литературным текстам.
На этом, по нашему мнению, кончается история « дел небесных» и начинаются « дела земные» . Но сразу же встает вопрос – на каком основании мы разделили текст именно таким образом, когда в первой части говорится и о плавании Энки по вполне конкретной реке Евфрату, и о реальном городе Уруке, где в саду богиня выращивает свое дерево. Где же происходит действие – на земле, в Шумере или еще где-то? Это действительно очень важно, и можно было бы оправдаться разъяснением, что в этой части сказания действуют боги, но ничего не говорится о людях. Но есть и другое, более существенное обстоятельство. Не только в этом сказании, но и в других шумерских литературных памятниках часто в первый момент непонятно, где происходят события. С одной стороны, как будто на земле: в Уруке, на Евфрате и т.д. Но вот в сказании об Энки и Сутях, увезенных Инанной, где также говорится об Уруке и об Евфрате, уже недвусмысленно сказано, что Инанна ведет « небесную ладью» или « ладью небес» , из чего следует, что эта ладья и двигаться должна была бы по небу, но в тексте одновременно перечисляются реальные пристани на Евфрате. Создается впечатление, что Инанна движется сразу как бы в двух плоскостях – по небу и по земле, так же как в другом сказании она одновременно уходит из нескольких своих храмов. Поэтому действия, происходящие как бы в « небе-земле» , в нашей истории следует, как мне думается, воспринимать как относящиеся в первую очередь к « делам небесным» .

ЧАСТЬ 2. ДЕЛА ЗЕМНЫЕ

Они начинаются очень конкретной, чисто земной деталью – « на рассвете, когда небосвод озарился, когда на рассвете защебетали птицы, Уту из опочивальни вышел» . Вот только что бог Уту упоминался в рассказе, как молчаливый слушатель Инанны, а вот он уже солнце и озаряет землю с неба, и это показано одним словесным образом – пением птиц на рассвете. И на этом основании мы думаем, что начинается действие уже в Уруке земном, куда, конечно же, есть доступ богине Инанне, ибо мы находимся во временах, когда боги общались с людьми. Инанна обращается к Гильгамешу и слово в слово повторяет ему тот рассказ, который она изложила Уту (сткк. 96 – 133).
Дела земные в первую очередь связаны с подвигом Гильгамеша, который, как и подобает герою, совершает его в полном соответствии с эпической традицией. Строки 134 – 139 . Подготовка к подвигу – снаряжение к походу и вооружение Гильгамеша с подчеркиванием неимоверно богатырской силы героя . Строки 140 – 148 . Подвиг Гильгамеша, причем, судя по краткости описания, он дается ему с необычайной легкостью; судьба срубленного дерева, которое он отдает Инанне для ее поделок. Строки 149 – 176 . История пукку и микку . Происходят удивительные события, имеющие ключевое значение не только для второй части повествования, не только для всего сказания в целом, но и тесно связанные с другими произведениями, в частности с началом аккадского эпоса о Гильгамеше. Что же такое эти пукку и микку ? В тексте сказано, что Гильгамеш сделал их из корней и ветвей дерева хулуппу . Наиболее частый перевод – барабан и барабанные палочки . Но поскольку абсолютно твердой уверенности в подобном значении этих предметов не было, недавно появилась новая трактовка израильского ассириолога Якоба Клейна, принятая многими западными коллегами. Клейн считает, что речь идет об игре типа конного поло с деревянным мячом и палкой, погоняющей этот мяч. Роль коня, по мнению Клейна, исполняли те самые молодые люди, о которых, как в шумерском тексте, так и в аккадском эпосе сказано, что Гильгамеш их к чему-то принуждал и тем самым мучил . Несмотря на то что идея о барабане и палочках ныне как будто вовсе отрицается, я осмелюсь остаться при прежнем толковании за неимением более убедительного: свои возражения я высказала в публикации, посвященной, в частности, интерпретации двух отрывков из разбираемого ныне памятника . Основной смысл моих возражений тот, что несмотря на все приведенные контексты, трактовка Клейна остается остроумной гипотезой, и не более, к тому же достаточно социологизированной. С моей точки зрения, предметы, изготовленные из волшебного дерева, обладают некими магическими свойствами, причем скорее всего это именно музыкальные инструменты. Строки, рассказывающие о том, что происходит, в моем переводе звучат следующим образом:
149. Он же из корней барабан себе сделал волшебный. Пукку .
150. Из ветвей барабанные палочки сделал волшебные. Микку .
151. Барабан громкоговорливый, он барабан на просторные улицы выносит.
152. Громкоговорливый, громкоговорливый, на широкую улицу его он выносит.
153. Юноши его града заиграли на барабане.
154. Они, отряд из детей вдовьих, что без устали скачут,
155. « О горло мое, о бедра мои» , – так они громко плачут.
156. Тот, кто мать имеет – она сыну еду приносит.
157. Кто сестру имеет – она воду изливает брату.
158. Когда же наступит вечер.
159. Там, где стоял барабан, он место то пометил.
160. Он барабан перед собой воздел, он в дом его внес.
161. Когда же наступило утро, там, где они плясали,
162. От проклятий, от вдовьих,
163. От воплей маленьких девочек: « О, Уту!» ,
164. Барабан вместе с палочками барабанными к жилью подземного мира упал.
О чем же плачет и кричит этот « отряд детей вдовьих» ? « О бедра мои, о горло мое!» . Почему их жалоба направлено конкретно на бедра и на горло? И почему их родные, причем именно женщины (мать и сестры) приносят им пищу и еду? Да потому, что они поют и пляшут, истощая свои силы до бесконечности и не могут остановиться. А не могут они остановиться потому, что скорее всего этот барабан волшебный – надо знать заклятье, чтобы он перестал играть, и тогда человек может считаться хозяином и властителем неких магических сил. Но они не знают формулы заклинания – это ясно из всего контекста, поэтому-то женщины издают проклятие, которое отправляет волшебный барабан в подземный мир. А почему мы так уверены в этом? Потому, что перед нами предстает мотив хорошо известный по сказочному мировому фольклору . Так пляшет морской царь в сказании о русском богатыре Садко – он пляшет и не может остановиться до тех пор, пока Садко не прекратит своей игры на гуслях, так пляшет или подвергается избиению любой похититель волшебных предметов (гусли-самогуды, волшебный барабан, дубинка и т.д.), которое он хитростью отнял у героя, получившего их волшебным путем, очень часто связанным с пребыванием последнего в подземном царстве. Ведь юноши явно заиграли на барабане, не спросив Гильгамеша. Строки 165 – 169 . Волшебные предметы не просто провалились в подземный мир, они лежат пред ним, в дыре, они видимы. Но недостижимы. Гильгамеш тянет « руку и ногу» , но не может их достать. Строки 170 – 176 . Довольно загадочные жалобы Гильгамеша в его неописуемо страстной тоске по волшебному барабану, как мен кажется, вполне объясняются при нашей интерпретации, но непонятны, если речь идет об игре в мяч . Строки 177 – 180 . Появление помощника – слуга Гильгамеша Энкиду готов спуститься в подземный мир и достать волшебные предметы, очутившиеся там по волшебству (заклятию-проклятию). Строки 181 – 205 . Наставления Гильгамеша. Он дает Энкиду строгие наказы, суть которых в том, что Энкиду должен постараться проскочить подземный мир, стараясь быть там как можно незаметнее, и, главное, не уподобляться умершим, уже попавшим туда. Только в этом случае у него будет шанс вернуться обратно .

ЧАСТЬ 3. ДЕЛА ПОДЗЕМНОГО МИРА

Строки 206 – 221в . Полное нарушение запретов Гильгамеша. Энкиду поступает как раз наоборот. Почему? Может быть, он думает, что, уподобившись мертвым, он станет незаметнее? Как бы то ни было, он остается в Куре, подземном царстве. Его схватил « вопль подземного мира» , т.е., видимо, так обозначается то обстоятельство, что он стал заметным, как бы новым пришельцем. Строки 221 г – 221 ж . Идет подробное объяснение, почему он не может подняться – его не забрал Намтар (« судьба» ), его не схватил демон болезни Азаг, он не пал на поле брани, его схватила Земля. Строки 222 – 225 . попытки Гильгамеша спасти своего слугу, обращения к богам безрезультатны, пока он не взывает к Энки . Тот приказывает богу солнца Уту открыть дыру подземного мира и порывом ветра Энкиду (а точнее, его дух, так прямо говорится в аккадском эпосе) выводит из земли. Строки 246 – 303 . Одна из самых важных частей сказания – законы подземного мира. К сожалению, это наиболее фрагментарная часть рассказа, однако из сохранившихся строк видно, что она построена не хаотично, но имеет весьма четкое концептуальное строение.
В том виде, в котором сохранились эти отрывки, можно обозначить три ясные группы.
1. Роль потомства в посмертной жизни человека. Строки 255 – 278 . Гильгамеш задает Энкиду вопрос об участи людей, имеющих одного, затем двух, трех-четырех и так до семи сыновей, и мы видим, как начиная с числа четырех улучшается участь живущего в подземном мире. Один сын – как бы не сын, его отец под землей « перед колышком, в стену вбитым, горько рыдает» . Зато отец семи сыновей, « словно друг богов сидит в кресле, музыкой танцев наслаждается» . А тот, кто не имеет вовсе наследников, находится в самом гибельном положении. Также ужасна участь дворцового евнуха, нерожавшей женщины, молодого человека и юной девушки, умерших, не успев узнать любви и соответственно произвести на свет потомства.
2. Следующая тема – способ смерти человека. Сохранившиеся строки 290 – 303. Речь идет об участи воинов, павших в битве, и погибших от всевозможных несчастных случаев: человека, сбитого сваями, юноши, умершего во цвете лет, не успевшего родиться или родившегося мертвым младенца и т.д. К этой теме мы еще вернемся.
3.Наконец, судя по одной из версий, изложенной во фрагменте И16878, заключительная часть текста содержала личные конкретные истории отдельных людей, ибо Гильгамеш в нем спрашивает о судьбе своих родителей, снова о своих нерожденных младенцах, о « сынах Гирсу» , о шумерийцах, об аккадцах. Думается, что здесь обязательно должен был звучать этический мотив, ибо спрашивается о судьбе и тех, кто не чтил отца и мать, кто был проклят отцом и матерью, кто нарушил клятвы, клялся ложною клятвою, и т.д. Это очень важный момент, ибо, хотя в большинстве случаев из-за поврежденного текста мы не имеем ответа, какова же была участь этих людей, все же по сохранившимся обрывкам можно сделать предположение о жестокости их посмертной участи: « воду горечи пьет, насыщения не получает» (о проклятом отцом и матерью).
Таким образом, перед нами оказывается произведение, где создана стройная и цельная картина представлений об устройстве и установлении миропорядка, об основных законах жизни. При этом принцип трехчастности преобладает не только в основном членении темы (верх – середина – низ), но заметно тяготение к нему по всему ходу действия, в более мелком ее членении в каждой части рассказа.
Уже первые три строки пролога

как бы задают тон, подчеркивая важность этой трехчастности не только как стилевого поэтического приема, но и стремлением выразить глубокую суть событий, ибо этими словами сотворятся Время, тогда как последующими строками сотворяется Пространство. Далее Время и Пространство конкретизируется и уточняются. Но мы настаиваем на том, что речь идет пока только о назывании действия, о « становлении имени человеков» , т.е. о некоторых идеальных состояниях, предшествующих последующему воплощению. Поэтому « вкушение хлеба в домах» и создание плавильных тиглей я предполагаю понимать точно таким же образом, как создание на « Горе Небес и Земли» Зерна-Ашнан и Овцы-Лахар, чьи продукты первоначально предназначались для богов Ануннаков и только потому, что они не смогли их усвоить, были переданы людям .
Возможно, по современному впечатлению, идеи эти выражены несколько наивно, но это отнюдь не младенческий лепет, хотя перед нами логика, не отделяющая конкретного от абстрактного, символа от символизируемой реальности или идеи от образа. Это как раз та логика, которую мы называем поэтической, и в ней осознание значимости всего происходящего дано достаточно четко и определенно в образах, для древнего шумерийца не нуждающихся в дополнительных объяснениях и толкованиях. То же можно сказать и о последующих описаниях событий, составляющих пролог.
Далее, как мы видели, появляется дерево, и теперь, после рассмотрения всего сказанного, невозможно отрицать, что оно играет здесь роль медиатора, соединенного звена между мирами, их объединяющего начала. В своей книге « Архаические мифы востока и Запада» Игорь Михайлович Дьяконов яростно выступал против приписывания В.Н. Топоровым дереву хулуппу роли « мирового древа и центра вселенной» ; однако нельзя не увидеть, что именно этот мотив соединяет, с одной стороны первую и вторую, а с другой – вторую и третью части сказания. Бесспорно и то, что три создания, поселившиеся в деревне, делят его вертикальную горизонталь на три структурные части. Другое дело, что из всего этого роли мирового древа все же не получается, так как дерево срубают, более того, оно как бы и растет специально для срубания, к этому подготовлено.
Так же, хотя как будто и традиционны, но достаточно загадочны существа, поселившиеся в деревне, точнее их функции. Змея – корни – подземный мир – почему мы с такой уверенностью утверждаем, что речь идет о зле? В тексте она названа змеей, « не знающей заклятья» , и это определение наталкивает нас на знакомую ассоциацию Псалма 57, стихи 5 – 6, где говорится о глухом аспиде, который не слышит голоса колдуна-заклинателя. То есть это змея, не поддающаяся волшебным заклинаниям и, следовательно, обладающая большой колдовской силой. Далее, дева Лилит, описанная в тексте как крайне легкомысленное существо, возможно, проститутка. И, наконец, Анзуд со своим птенцом, который по шумерским текстам в отличие от аккадских отнюдь не злое, но крайне могущественное создание, тот, кому Энлиль дал решать Судьбы и благоволящий к смертным, во всяком случае, к отцу Гильгамеша Лугальбанде. Следовательно, зло этих существ только в том, что они завелись в дереве, необходимом Инанне для создания культовых предметов? Но не будем торопиться с выводами. Целый ряд шумерских литературных текстов, связанных с именем божества Нинурты, помогают раскрытию эпизода. Это сказание « Владыка в сиянии великом…» , рассказ о возвращении Нинурты в Ниппур, отрывок из цилиндра А. Гудеа, а также ряд шумеро-аккадских памятников . Все они связаны с восхвалением шумерского божества Нинурты – « Ангим» (подобный Ану/небу), он назван победителем Кура и далее рассказывается, как он украшает свою повозку трофеями битвы, в числе которых Анзуд, дерево хулуппу , семиголовая змея и другие существа, которыемогут быть разделены на три категории: мифические животные и чудовища, персонифицированные минералы и персонифицированные деревья, поскольку в остальных текстах, дающих некоторые варианты перечисления в иных последовательностях, говорится и о других деревьях .
Тут для нас важны два момента: 1) Нинурта – победитель змеи, Анзунда и дерева, т.е., по-видимому, на какой-то стадии произошло замещение одного героя другим ; 2) роль дерева хулуппу (халуб ). Как мы видим, из нашего контекста и из приведенных других никак не проистекает роль « мирового дерева» , несмотря на столь соблазнительное и абсолютно бесспорное трехчастное деление мирового пространства по вертикали, и по горизонтали, равно как и на связующие его функции в тексте. Все предметы-трофеи Нинурты являются в той или иной мере носителями зла, что подчеркивается неоднократно его эпитетами героя, победителя зла. После их умерщвления они становятся предметами, отгоняющими зло, как о том, также недвусмысленно говорится в текстах. Значит, Игорь Михайлович был абсолютно прав в той части своей критики, где он возражал против приписывания дереву хулуппу роли мирового древа и где призывал исследователей к крайней осторожности в выводах.
Однако ясно и то, что и само дерево, и предметы, из него изготовленные, обладали некоей волшебной силой и магическими свойствами. И тогда оказывается, что очень важную часть человеческой жизни, « дел земных» составляют героические подвиги, с одной стороны, и магические действия, может быть, даже попросту занятия колдовством, как чем-то весьма сомнительным, с другой. Намеки и недоговоренности аккадского эпоса становятся еще более понятны после нашей интерпретации шумерского отрывка с Пукку и Микку . Понятна и ненависть к этим предметам со стороны женщин и молодых девушек. Может быть, даже и понятен молчаливый отказ Уту – ведь он бог справедливости, очищения и правды, судья людей. Суть действий, совершаемых Гильгамешем, принуждающим к этому своих товарищей, противоположна идеям материнства и плодородия, как я пыталась показать в ряде своих работ . Змея и Анзуд, да и дева Лилит, также тесно связаны с этой темой, равно как и с поисками путей власти над миром, с действами и формами их проявлений, недостойных правителя. Может быть, именно поэтому Гильгамеш в шумерских сказаниях смертен и по смерти своей становится судьей подземного мира, но не получает « вечной жизни» , к которой он так стремится и которой добивается его антипод Зиусудра-Атрахасис.
В « земной части сказания» , таким образом, звучат три основные темы: а) изгнание злых волшебных сил, освобождение от них; б) подвиг героя; в) беды от неуправляемого волшебства, от магии. В какой мере связана с этими событиями смерть Энкиду, если судить только по содержанию нашего текста, сказать трудно, хотя тема смерти от нарушения запретов, тема удерживания его землей или Куром очень важна в этой третьей части сказания, опять-таки (в который раз!) членящейся на три части: 1) наказы Гильгамеша; 2) мольбы и сетования Гильгамеша. Просьбы о свидании с другом; 3) рассказ о порядках подземного мира.
Советы Гильгамеша, как надо себя вести в подземном царстве, интересны для нас в связи с другим текстом – « Девушка и гир » . Gir5 значит « путник, странник» , букв. « идущий» (в контексте произведения он оказывается духом мертвых). В наказах Гильгамеша говорится, что Энкиду не должен одеваться в светлую одежду, дабы не быть принятым за этого гира . Удивительным образом поведение Энкиду в нарушении наказов и девушки в сказании, готовящейся к приходу блуждающего гира, совпадают. Девушка готовит жертвенное масло (елей), и Энкиду умащается жертвенным маслом. Девушка готовит для пришедшего некоторые предметы (поводья, кнут, головную повязку, и т. д.), а Энкиду берет в руки копье и кизиловый жезл. Но девушка готовится, как выясняется из дальнейшего контекста, к похоронам, она должна похоронить этот блуждающий дух, чтобы он успокоился. Этот текст, являющийся одной из частей серии погребальных плачей, близко связан с погребальным обрядом . А наш текст? Не является ли эта часть завуалированным описанием погребального обряда? Если это так, ее присутствие в нашем произведении было более чем уместно, однако не берусь считать мое предположение доказанным.
Когда говорят о шумеро-аккадских взглядах на посмертное существование, как правило, ссылаются на описание подземного мира в поэме о нисхождении Иштар и соответственном отрывке из эпоса о Гильгамеше, подчеркивая чувство уныния, ужаса и безнадежного однообразия, которое в них сквозит . Первая часть рассказа Энкиду в нашей истории вполне совпадает с такими представлениями, может быть, даже усугубляется развертыванием описания страданий бесплотных людей, равно как и неожиданно погибших, не в бою, но при несчастных и, может быть, без совершения по ним погребального обряда (« …духа того, о ком позаботиться некому, видел?» ).
Но вот три положения, на которые хотелось бы обратить особое внимание: участь умершего в расцвете лет, сил, участь нарожденных (мертворожденных) младенцев и сгоревшего в огне. У того, кто сгорел, нет духа призрака, только дым его возносится к небу. Это в отличие от всех бродящих духов, призраков, полутеней. Какое удивительное знание о духах, такое, как если бы человек мог совершенно явно наблюдать и исследовать это явление – духа-призрака. Далее, тот, кто умер в расцвете лет и, видимо, беспорочным (он чем-то отличается от отрока и девушки, упомянутых в строках 275 – 277, хотя бы тем, что те перечислены в контексте бесплодия), лежит там, « где ложе богов» , а младенцы мертвые (или еще нерожденные) резвятся « вокруг стола из злата и серебра, где мед и прекрасные оливки» . Еще одна, и какая глубокая мифологема, и сколько ощущений, чаяний за ней, и какая могучая концепция, пусть не сформулированная теоретически, но выраженная интуицией поэта, позволяющей закончить произведение именно этими положениями!
И уже становится понятным, почему аккадские жрецы (или жоец-составитель) сочли необходимым именно эту третью часть шумерского сказания присоединить к столь важному мировоззренческому произведению, каким был аккадский эпос о Гильгамеше, не посчитавшись с некоторыми сюжетными неувязками и не решившись отредактировать ее соответственно внешней логике событий: другая внутренняя логика и отнюдь не идейно-политические соображения руководили ими, но более глубокие причины – в данном случае шумерский текст должен был ими восприниматься как священный.

В. К. Афанасьева

С.Н. Крамер издал первую часть поэмы в 1958 г. под условным названием «Гильгамеш и дерево хулуппу » (см. Kramer S.N. Gilgames and the huluppu-tree // AS. 1938. № 10). О шумерской космогонии, в том числе и в публикуемом тексте, см. idem . Sumerian Mythology. Philadelphia, 1944. P. 30 f.; idem . History begins at Sumer. N. Y., 1959. P. 171.

Перевод шумерского варианта второй (практически третьей) части поэмы выполнен Гэддом (Gadd C. J. Epic of Gilgamesh, tablet XII // RASS. XXX. P. 127 – 143). Отдельные отрывки издавал также Лэнгдон (Langdon St. The Sumerian Epic of Gilgamesh // JRAS. 1932. P. 911 – 948).

Так, И. М. Дьяконов в первом издании полного текста эпоса о Гильгамеше пишет, что таблица XII «представляет дословный перевод части древней шумерской песни «Гильгамеш и ива», механически присоединенный к тексту «ниневийской версии» эпоса (уже после заключения, каковым первоначально была в этой версии концовка XI песни)» (Эпос о Гильгамеше (о все видавшем) / Пер. с акк. И.М. Дьяконова. М. – Л., 1961. С. 119), и далее присоединяется к мнению ряда исследователей, что добавление это было сделано в конце VIII в. неким ассирийским жрецом Набузукупкену, известным собирателем и переписчиком литературных и религиозных текстов (там же, с. 123, прим. 10). На этом основании при последующих изданиях текста И.М. Дьяконов опускал XII таблицу (см.., например, Библиотека всемирной литературы. Т. I. Поэзия и проза древнего Востока. М.. 1973 или «Я открою тебе сокровенное слово»: Литература Вавилонии и Ассирии / Пер. с акк., сост. В.К. Афанасьева и И.М. дьяконов. М., 1981. С. 194), чего, однако, не допускали другие публикаторы эпоса.

Shafer A. Sumerian Sources of Tablet XII of the Epic of Gilgames. Diss. Oriental Studies. Univ. of Pennsylvania. 1963. Ann Arbor, Microfilms 63 – 7085.

Частично и достаточно конспективно интерпретация памятника изложена мною в комментариях к поэтическому переводу текста, см. «От начала начал». Антология шумерской поэзии / Пер., коммент., словарь В.К. Афанасьевой. Спб., 1997. Дальнейшие ссылки на текст приводятся по этому изданию. Публикация первой части поэмы с транскрипцией и грамматическим комментарием см. Афанасьева В.К. Одна шумерская песня о Гильгамеше и ее иллюстрация в глиптике // ВДИ. 1962. № 1. С. 74 – 93.

Крамер предполагал, что Энки отправляется в плаванье на борьбу с Куром, чудовищем-змеем, персонификацией подземного мира, для освобождения Эрешкигаль (см. AS. 10. C. 3 – 4, 37 см., а также Kramer. Sumerian Mythology… P. 38 – 78 и т.д.), но в дальнейшем он на этой интерпретации не настаивал.

Афанасьева В.К. К проблеме толкования шумерских литературных текстов // Эрмитажные чтения. Памяти В.Г. Луконина. Спб., 1996. С. 114 – 120; Afanasieva V. Rationales und Irrationales in Antiken Denken oder aus dem Blickwinkel des Dichters // Intellectual Life of the Ancient Near East. Papers presented at the 43th. RAI. Prague, July 1 – 5, 1996. Prague, 1998. C. 19 – 28. Основной смысл данного отрывка в том, что поэт с помощью выразительных и очень точных метафор показывает, как быстро и бурно несется ладья Энки по водам, оставляя вокруг себя, спереди и сзади большие буруны-круги и маленькие бурунчики, рассыпающиеся «как черепахи» и свирепствующие у носа и у кормы ладьи, словно волк и лев. Никаких аналогий с камнями-идолами и демонами-гала , как я предполагала в первом своем издании текста (см. ВДИ. 1962. № 1. С. 89. Прим. 13), тут нет.

Характерно, что Инанна вводится в историю точно так же, как и Энки, без называния по имени, которое раскрывается в последующих строках текста. Энки – «Он, Отец» и потом уже только Энки; Инанна – «жена, Ана словам покорная». Типичный стилистический прием шумерской литературы.

Так, пояс, который надевает на себя Гильгамеш, весит 50 мин, т.е. 25 кг, далее – «50 мин он сделал, как 30 сиклей», т.е. это вооружение для него очень легко, он носит его как бы играючи; бронзовый топор Гильгамеша весит «7 гу и 7 мин», т.е. более 350 кг.

С. Смит предполагал, что пукку и микку – музыкальные инструменты, скорее всего духовные (см. Smith S . // RASS. XXX. P. 153). Значение «барабан и барабанные палочки» было предложено С.Н. Крамером (Sumerian Mythology… P. 34: также JAOS. 64. P. 20), и это мнение было принято многими коллегами, в частности И.М. Дьяконовым.

Klein J. A New Look at the «Opression of Uruk» Episode in Gilgamesh Epic // Memorial Volume fur Jacobsen (in print). Клейн в своей работе, приводя начальный пассаж аккадского эпоса, справедливо сомневается, что прежние предположения о праве первой ночи, узурпированном Гильгамешем, более чем сомнительны. Однако его перевод фразы ina pukkisu teburu -usu – «on account of his ball (game) his companions are (constantly) aroused» («Эпос о Гильгамеше», табл. I, II, 10) представляется мне еще более сомнительным. Поэтому я предпочитаю придерживаться прежнего – «Все его товарищи встают по барабану» (см. «Эпос о Гильгамеше», с. 8).

Не исключено, Пукку и Микку имена собственные волшебных предметов, так же как, например, Шарур – имя Нинурты, обладающего чудесными магическими свойствами.

Одно из моих возражений Клейну: места, связанные с упоминанием пукку и микку , темны, они словно окутаны тайной, как в шумерском сказании, так и в аккадском эпосе, в них присутствует какая-то недоговоренность. В тех случаях, когда в шумерских текстах речь идет о занятиях спортом, о разного рода состязаниях, например, как в тексте Шульги: «Я царь, с материнской утробы герой…», о его спортивном рекорде в беге рассказано не просто открыто, но со вкусом, с приведением многих красочных и выразительных подробностей (см. «От начала начал»: «Я царь, с материнской утробы герой!», с. 247 – 250).

Cooper J.S. The Return of Ninurta to Nippur. Roma, 1978. Appendix A: The Trophies of Ninurta, где подробнейшим образом. В том числе и в таблицах, переписаны и сгруппированы существа и вещества, чьим победителем объявлен Нинурта.

Скорее всего Гильгамеш заместил Нинурту, и не только потому, что замещение бога героем – традиционная трансформация сюжета, но и из-за возможности датировать сказания о Нинурте (Гудеа? – 2123 г. до н.э.), в то же время представляется, что замена героя, а также и составление шумерского текста «Гильгамеш и Энкиду» произошли в период III династии Ура.

Афанасьева В.К. Магия в древневосточных обрядах плодородия // Эрмитажные чтения памяти Б.Б. Пиотровского. Спб., 1998. С. 3 – 9; Afanasieva V. Rationales und Irrationales… (см. библиографию) и ряд др. Очень кратко повторю некоторые положения. Я уже высказала предположение, основываясь на фольклорных источниках и ассоциациях, что барабан этот – волшебный и те, кто пляшет под него, не могут остановиться, потому, что не знают формул заклятья, т.е. не имеют над ним власти, которую, очевидно, имеет Гильгамеш. Это предположение уже тем самым водит нас в круг магических обрядов и идеи власти колдовства, колдовской силы. Участники этого обряда безусловно находятся в состоянии экстаза, и это-то в первую очередь и беспокоит их близких. Но такие состояния, как правило, связаны с оригинальными действиями, и мы можем предположить, что речь идет о каком-то оригинальном обряде, о таком, о котором есть какая-то неестественность. Такие действия производятся для достижения тайной силы, сокровенного знания», достижения такого особого состояния, когда человек «выходит» из своего физического тела и начинает видеть себя со стороны, что представляет собой начальный этап овладения своей психофизической структурой и приобретения власти над высшими силами природы и сверхъестественных знаний. Обычно этим обрядам сопутствуют и ненормальные половые отношения, когда задача сходящихся – не трата энергии на зачатие, но некое «самовозгорание», вывод сексуальной энергии в другую сферу. И мне кажется, что именно об этом явлении не столько говорят, сколько умалчивают и проговариваются шумерское сказание и аккадский эпос, отсюда и поношение Иштар и такая ненависть к ней (недаром Гильгамеш обвиняет ее в магических превращениях ее любовников – в коня, паука, льва, птицу). Все эти действия не столько не свойственны обрядам плодородия и завету «плодитесь и размножайтесь», сколько противоположны и враждебны им, отсюда и тревога и ненависть к барабану.

Kramer S.N. The GIR5 and Ki-sikil, A New Sumerian Elegy // ANES in Memory of J.J. Finkelstein. 1977. P. 139 – 142.

Как показал Б. Альстер, этот текст представляет собою часть серии погребальных плачей «Эдинна, Усагга» (см. Alster B. Edin-na-u-sag-ga. Keilschritliche Literatur. B., 1986. S. 19 – 37).

См. «Я открою тебе сокровенное слово» (с. 92), «Нисхождение Иштар» и строки 34 – 45 табл. VII «Эпоса о Гильгамеше» (с. 162 – 163), повторяющие первое описание почти буквально. Такое же клише мы встречаем и в сказании о Нергале и Эрешкигаль (с. 82), и в ряде других произведений, что указывает на прочно установившуюся традицию.

Текст воспроизведен по изданию: Афанасьева В.К. Сказание о Гильгамеше, Энкиду и подземном царстве в свете космогонических представлений шумерийцев // Вестник Древней Истории № 2, 2000, С. 53 – 63.

Таблица первая

О том, кто все видел до края вселенной,
Кто скрытое ведал, кто все постиг,
Испытывал судьбы земли и неба,
Глубины познанья всех мудрецов.
Неизвестное знал он, разгадывал тайны,
О днях до потопа принес нам весть,
Ходил он далеко, и устал, и вернулся,
И выбил на камне свои труды.
Стеною обвел он Урук блаженный,
Чистого храма, Эанны святой
Золотил основанье, меди прочнее,
И высокие стены, с которых жрецы не сходят,
Заключил в них надпись на камне, лежавшую там издревле.

Он прекрасный, сильный, он мудрый,
Божество он двумя третями, человек лишь одною,
Его тело светло, как звезда большая,
Но не знает он равных в искусстве мученья
Тех людей, что его доверены власти.
Гильгамеша, не оставит он матери сына,
Не оставит он жениху невесты,
Дочери герою, супругу мужу,
Днем и ночью он пируете с ними,

Он, их пастырь, он, их хранитель,
Он, прекрасный, сильный, он, мудрый.
Мольба их достигла высокого неба,
Небесные боги, владыки Урука, сказали Аруру:
«Вот, создала ты сына, и нет ему равных,
Но жестоко Гильгамеша, днем и ночью пируете,
Жениху не оставит невесты и мужу супруги,
Он, кому доверен Урук блаженный,
Он, их пастырь, он, их хранитель». Внимает их просьбам Аруру,
К Аруру великой они приступают снова:
«Ты, Аруру, уже создала Гильгамеша,
Ты сумеешь создать и его подобье,
Пусть они состязаются в силе, а Урук отдыхает».

Внимает Аруру и в сердце рождает подобие Ану,
Моет руки Apypy, бросает пригоршню глины.
И создает Эабани, героя, силу Ниниба.
В волосах его тело, он носит, как женщины, косу,
Пряди кудрей ниспадают, подобно спелым колосьям,
Ни земли, ни людей он не знает, одет, как Гира,
Вместе с газелями щиплет травы,
Со скотом идет к водопою,
С водяною тварью веселится сердцем.
Один охотник, искусный ловчий,
У водопоя его заприметил,
Еще и еще раз у водопоя.
Испугался охотник, его лицо потемнело,
Опечалился сильно, горько заплакал,
Сердце сжалось, и скорбь проникла до чрева,
Он и стадо его поспешно направились к дому.

Уста отверзает охотник, отцу возвещает:
«Мой отец, человек, что с горы спустился, —

По нашим владеньям свободно бродит.
Всегда он на пастбище средь газелей,
Всегда его ноги у водопоя,
Я брожу и не смею к нему приближаться.

Угнал от меня он зверей пустыни,
Он не дает мне трудиться в пустыне»
Уста отверзает отец, охотника учить:
«Найди в блаженном Уруке царя Гильгамеша —
Во всей стране велика его сила,
Велика его сила, как воинство Ану —
Расскажи ему, что ты знаешь, попроси у него совета».
Отцовскому слову внимает охотник,
Пускается в путь, шаги замедляет в Уруке,
Приходит на пир, говорит Гильгамешу:
«О царь, человек, что с горы спустился,
В твоих владеньях свободно бродит,
Я вырыл ловушки, он их засыпал,
Я сети поставил, он их вырвал,
Он мне не дает трудиться в пустыне».

Уста Гильгамеш отверзает, и внимает охотник:
«Возвратись, мой охотник, и возьми с собою блудницу,
И когда человек тот придет к водопою,
Пусть она снимет одежды, а он возьмет ее зрелость.
Он приблизится к ней, едва он ее увидит,

И пошел охотник, и взял с собою блудницу,
Оба отправились в путь прямою дорогой
И на третьей день подошли к тому полю.
Сел на месте охотник, и села блудница,
День и другой ожидают у водопоя,
Звери приходят и пьют холодную воду,
Прибегает стадо, веселится сердцем.
И он, Эабани — его родина горы —
С газелями вместе щиплет травы,
Со скотому идет к водопою,
С водяными тварями веселится сердцем.
Увидала его блудница, страстного человека,
Сильного, разрушителя, посреди пустыни:
Это он, блудница, открой свои груди,
Открой свое лоно, пусть он возьмет твою зрелость.
Дай ему наслажденье, дело женщин.
Едва он увидит тебя, он к тебе устремится
И оставит зверей, что росли средь его пустыни».
Обнажила груди блудница и лоно открыла,
Не стыдилась она, вдохнула его дыханье,
Сбросила ткань и легла, а он лег сверху,
Силу своей любви на нее направил.
Шесть дней, семь ночей приходил Эабани, забавлялся с блудницей
И когда он жажду свою насытил,
Он обратился к зверям, как прежде.
Увидали его, Эабани, и умчались газели,
От него отпрянули звери его пустыни.
Устыдился себя Эабани, его тело стало тяжелым,
Останавливались колени, когда он гнался за стадом,
И не мог он бежать, как бегал доныне.
Но теперь ощущает он новый разум,
Возвращается и садится у ног блудницы,
Смотрит в очи его блудница,
И пока говорить, его внимательны уши:
«Ты силен и прекрасен, ты — как бог, Эабани,
Что же делаешь ты средь зверей пустыни?
Я тебя поведу в Урук высокий,
В дом священный, жилище Иштар и Ану,

И царит над людьми, как дикий буйвол».
Говорит, и приятны ему эти речи,
Друга по сердцу искать он хочет:
«Я согласен, блудница, веди меня в город,
Где живет Гильгамеш, совершенный силой,
Я хочу его вызвать и с ним поспорить;
Закричу я в Уруке — это я могучий,
Это я людскими судьбами правлю,
Тот, кто родился в пустыне, велика его сила,
Пред его лицом твое побледнеет,
И кто будет повержен, знаю заране».

Эабани с блудницей в Урук вступают,
Им встречаются люди в пышных одеждах,
Вот перед ними дворец Гильгамеша,
Место, в котором не кончается праздник,
Юноши там пируют, пируют блудницы,
Все полны вожделеньем, полны весельем,
Криками заставляют выйти старцев;
И опять блудница говорит Эабани:
«О Эабани, ты теперь мудрый,
Вот Гильгамеш пред тобою, человек, который смеется,
Видишь его? Посмотри в его очи!
Его очи сияют, его вид благороден,
Его тело возбуждает желанья,
И могуществом тебя он выше,
Он, что не ложится ни днем, ни ночью.
Усмири, Эабани, свой гнев напрасный,
Гильгамеш, его любит Шамаш,
В него мудрость вдохнули Ану, Бел и Эа;
Еще раньше, чем ты с горы спустился,
Гильгамеш в Уруке во сне тебя видел;
Пробудился и матери сон рассказал он:

«Мать моя, снилось мне этой ночью
Звездами было полно небо,
И, как воинство Ану, на меня навалился
Человек, на горе рожденный;
Я схватил его, но был он сильнее,
Я швырнул его, но он не качнулся,
На него поднялась вся область Урука,
Но стоял он, как столб, и ему целовали ноги;
Тогда, как на женщину, на него я прыгнул,
Я его одолел и швырнул к твоему подножью,
Это ты захотела, чтоб мы померились силой».
Римат-Белит, что ведает все, говорит господину,
Рамат-Белит, что ведает все, говорит Гильгамешу:
«Тот, кто средь звезд в огромном небе,
Словно воинство Ану, на тебя навалился,
Тот, кого ты одолел и швырнул к моему подножью,
Честный и сильный товарищ, всегда выручающий друга,
Во всей стране велика его сила,
Велика его сила, как воинство Ану».
С трона заметил Гильгамеш Эабани,
Гильгамеш говорит с Эабани,
И садятся они, как братья, рядом.

Таблица вторая

Гильгамеш омрачился, услыхав рассказ Эабани:
«Слушайте, юноши, слушайте меня, старцы,
О моем Эабани, о друге моем я плачу!
Я, как плакальщицы, кричу причитанья,
Мой топор и мои запястья,
Меч мой с пояса и с кудрей украшенья,
Одеянья празднества, знаки величья
Я слагаю и плачу о моем Эабани,
О нем, человеке пустыни, я плачу!»

Обнаружил в себе охотник высокое сердце,
Он привел к Эабани блудницу, чтобы проклял тот ее зрелость:
«Я назначу тебе судьбу, блудница,
Не изменится она в стране вовеки.
Вот, я тебя проклинаю великим проклятьем,
Дом твой будет разрушен силой проклятья,
В дом разврата загонят тебя, как скотину!
Пусть дорога станет твоим жилищем,
Лишь под тенью стены найдешь ты отдых,
И распутник, и пьяный твое тело измучат,
За то, что меня, Эабани, лишил ты силы,
За то, что меня, Эабани, увел из моей пустыни!»
Услыхал его Шамаш и уста отверзает,
Взывает к нему с высокого неба:
«Почему, Эабани, проклинаешь ты так блудницу,
Что дала тебе яства, достойные бога,
Что дала тебе вина, достойные князя,
Облекла твое тело в пышные ткани,
Привела к Гильгамешу, твоему прекрасному другу?
Вот, теперь Гильгамеш твой брат, твой товарищ,
Он кладет тебя на ночь в роскошной постели,
В удобной постели он кладет тебя на ночь;
В мягком кресле сидишь ты, слева от трона,
И тебе владыки целуют ноги,
Люди Урука поют тебе славу.
Чтоб тебе угождали, дала тебе слуг блудница,
И по просьбе твоей я облек ее тело позорной одеждой,
Я облек его шкурой собачьей, и она бежит по пустыне».
Чуть заблистала заря, великого Шамаша слово
долетело до Эабани, и гневное сердце смирилось:
«Убежавшая пусть возвратится, станет путь ее легким,
Пусть любви ее просят князья и владыки,
Вождь могучий развяжет над нею свой пояс,
Одарит ее золотом и ляпис-лазурью».
Так смирил Эабани скорбное сердце.
Наступила ночь, и один он ложится,
И поведал другу ночную тревогу:
«Этой ночью меня посетили виденья,
Небеса возопили, и земля отвечала,
И стоял неведомый муж предо мною,
Горели глаза, а лицо было темными,
С головою орла голова была схожа,
И на пальцах виднелись орлиные когти.
Высоко, высоко, меж туч он вознесся
И меня он вознес высоко, высоко,
От полета моя голова закружилась,
Вместо рук у меня были крылья птицы.
Опускайся за мною в дом мрака, жилище Неграла,
В дом, откуда не выйдет входящий,
Путем, по которому нет возврата,
В дом, в котором не видят света,
Где питаются пылью, где грязь служит пищей,
Одеваются птицами в одеянье крыльев, —
В жилище праха, куда я спустился,
Я увидел поднос с ужасной тиарой,
Изо все тиар, что царили в мире.
Служители Ану и Бела готовят жаркое,
Предлагают вареную пишу и холодную воду.
Там живет священник и воин,
Пророка и клятвопреступники,
Заклинатели бездн, великие боги,
Живет Этана, и живет Гира,
Эрешкигаль живет там, земли царица;
Дева-писец, Белит-сери пред нею склонилась,
Все, что она записала, читает пред нею.
Очи она подняла, и меня увидала,
И попросила вожатого ее не тревожить».
Лишь блеснула заря, Гильгамеш открыл покой потаенный,
Стол достал он огромный, что был сделан из липы,
Медом наполнил сосуд из яшмы,
Маслом сосуд из ляпис-лазури,
Кубки вином, и солнце в тот миг показалось.

«Друг, ни людей не щадит Хумбаба,
Ни младенцев во чреве женщин».
Уста Эабани отверзи, говорит Гильгамешу:
«Друг мой, тот, на кого мы идем, могучий,
Это Хумбаба, тот, на кого мы идем, он страшен!»
Уста Гильгамеш отверзает, говорит Эабани:
«Друг мой, ныне сказал ты правдивое слово».

Таблица третья

Люди Урука сказали царю Гильгамешу:
«Рядом с тобой Эабани, верный другу,
Против тебя Хумбаба, хранитель кедра,
Славное дело себе ты выбрал.
Встречей почтим мы тебя, владыка,
И за встречу почтишь ты нас, владыка!»
Уста Гильгамеш отверзает, говорит Эабани:
«Друг мой, пойдем во дверец высокий
К служанке Нинсун, великой царице,
К матери моей, которой ведомы тайны».

Римат-Белит долго внимала
С грустью речам сына своего Гильгамеша.
В храм богини она вошла поспешно,
Возложила на тело свое украшенья
И на грудь свою украшенья тоже,
Tиарой своею увенчала кудри,
По широким ступеням поднялась на террасу.
Поднялась. И пред Шамашем положила куренья,
Положила жертвы и к Шамашу руки воздела:
«Для чего ты дал Гильгамешу неусыпное сердце,
Для чего покорил ты моего сына?
Ты коснулся его, и он уходит
На Хумбабу дорогою отдаленной,
В бой вступает, который ему неведом,
Неизвестное дело затеял ныне.
Вплоть до дня, когда он уйдет и вернется,
Вплоть до дня, когда он достигнет кедров,
Поразить могучего, поразить Хумбабу
И погубит зло, что тебя ненавистно,
Ты, когда он повернется к небу,
Он к тебе повернется, Айя, невеста, помни!»
Она погасила курильницу, сняла тиару,
Она позвала Эабани и речь к нему обратила
«Эабани, сильный, мое веселье; внемли мне:
Ныне вы с Гильгамешем победите Хумбабу,
С приношеньем для Шамаша, с мольбою для Айи.

Таблица четвертая

Толпится народ средь улиц Урука,
Он замышляет дело силы,

Вся страна поднялась против владыки,
Вся страна собралась к стенам Урука,
Не пускает уйти царя Гильгамеша.
Но он прыгнул на них, как дикий буйвол,
Опрокинул людей, заградивших выход,
И заплакал над павшими, как слабый ребенок.
Тогда прекрасный человек Эабани,
Эабани, достойный ложа богини,
Пред Гильгамешем, как бог прекрасным,
Запер ворота, ведущие в поле,
Выйти из них не дает Гильгамешу.
Вместе подходят они к воротам,
Ссорятся громко средь улиц шумных,
Но Гильгамеш усмиряет восставших,
Он заставляете рушиться камни,
Он заставляет качаться стену.

Вот Гильгамеш с Эабани в поле,
Вместе идут они к лесу Хумбабы,
Горько друг друга упрекают.
Нет в Эабани прежней силы,
Пряди кудрей омочены потом,
Он родился в пустыне и боится пустыни.
Он замедляет шаги, Эабани,
Лицо потемнело, и сам он трепещет,
На глаза набегают соленые слезы.
Вот ложится он на бок уже без силы,
Ни рукой, ни ногою не в силах двинуть,
Отверзает уста, говорит Гильгамешу:
«Чтоб хранить невредимыми кедры,
Чтоб людей устрашать, Бел его предназначил,
Предназначил Хумбабу, чей голос, как буря,
Чья гортань, как у бога, чье дыханье, как буря.
Он слушает крики и шаги средь чащи,
И всех, кто в чащу его приходит,
Кто входит под кедры, постигает немочь».
Говорит Гильгамеш прекрасному другу, говорит Эабани:
«Как воинство Ану, велика твоя сила,
Ты родился в пустыни и боишься Хумбабы!
Мое ж не боится сердце хранителя кедров».

«Друг мой, не будем входит под кедры,
Слабы руки мои, отнимаются члены».
Другу опять говорит Гильгамеш, говорит Эабани:
«Друг мой, как малый ребенок, ты плачешь,

Бог не прошел здесь, тебя не поверг на землю.
Еще перед нами путь далекий,
Я отправлюсь один, искушенный в сраженьях,
Ты ж вернешься домой и не будешь больше бояться,
Усладят твой слух барабаны и песни,
И покинет слабость твои руки и ноги.
Но я вижу, ты встал, мы отправимся вместе,
Твое сердце хотело битвы: забудь про смерть и не бойся!
Человек осторожный, решительный, сильный
Сохраняет себя в сраженье, сохраняет и друга!
И для дней отдаленных они сохранят свое имя!»
Так доходят они до горы зеленой,
Понижают голос и становятся рядом.

Таблица пятая

Становятся рядом, смотрят в чащу.
И видят громадные кедры, И видят тропы лесные,
Где бродит Хумбаба размеренным шагом,
Дороги проложены прямо, пути превосходны,
И видят кедровую гору, жилище богов, храм Ирнини.
Пред горою возносится кедр, разрастается пышно,
Тень его благосклонная полна ликованья,
Притаились в ней хвощи, и мхи притаились,
Притаились под кедром пахучие травы.

Час двойной созерцают герои чащу
И еще созерцают два двойных часа.
Уста Эабани отверз, говорит Гильгамешу:
«Истинно, время нами ныне показать нашу силу,
В месте прекрасном живет Хумбаба».
Услыхал Гильгамеш слова Эабани,
Он поспешно становится рядом с другом:
«Что ж, войдем в эту чащу и отыщем Хумбабу,
В семь одежд он облек могучее тело,
Но готовится к бою и шесть совлекает,
Словно раненый буйвол, приходит в ярость».
Вот кричит Гильгамеш, его голос полон угрозы,
Он зовет властителя леса: «Выходи, Хумбаба!»
Раз кричит он, кричит другой раз и третий,
Но Хумбаба нейдет ему навстречу.
Эабани ложится на землю, и сну предается,
И, проснувшись, о сне говорит Гильгамешу:
«Сон, который я видел, был ужасен,
На вершине горы мы с тобой стояли,
И обрушилась вдруг гора под нами,
И мы оба скатились с нее, как букашки,
Ты, прекрасный и сильный, владыка Урука,
Я, рожденный на свет в пустыне».
Гильгамеш говорит в ответ Эабани:
«Друг мой, сон твой прекрасен для нас обоих,
Драгоценен твой сонь, возвещает он счастье.
Это Хумбаба — та гора, что ты видел,
Знаю теперь я, что мы одолеем Хумбабу,
Труп его бросим в чаще кедров».

Вот блеснула заря, и герои стали молиться,
Через двадцать часов принесли они жертвы умершим,
Через тридцать часов завершили они причитанья,
Перед Шамашем вырыли ров глубокий,
Гильгамеш поднялся на алтарь из камня
И с молитвою в ров он бросил зерна:
«Приведи, о гора, сон к Эабани,
Помоги ему, бог, грядущее видеть!»
Принята молитва, и дождь пролился,
И с дождем снизошел сон к Эабани,
Он его преклонил, как спелый колос,
Гильгамеш упал на колени, держит голову друга.
Он закончил свой сон посредине ночи,
Он поднялся и молвил владыке Урука:
«Друг, меня ты окрикнул? Почему я проснулся?
Ты коснулся меня? Почему я встревожен?
Не прошел ли здесь бог, мое тело трепещет.
Друг мой, я новый сон увидел,
Сон, который я видел, был вовсе ужасным.
Небеса возопили, земля мычала,
Света не стало, вышли мраки,
Вспыхнула молния, мрак разлился,
Смерть упадала дождем на землю,
Быстро она загасила пламя,
Превратила молнии в смрадные дымы.
Спустимся, друг, в равнину и там порешим, что делать!»
Уста Гильгамеш отверзает, говорит Эабани:
Драгоценен твой сонь, возвещает он счастье,
Знаю теперь, мы погубим Хумбабу!»
Вот зашатались кедры, и выходит Хумбаба,
Страшный, выходит он из под кедров.
Ринулись оба героя, состязаясь в отваге,
Оба схватились с властителем кедров.
Дважды судьба помогла Эабани,
И Гильгамеш потрясает головою Хумбабы.

Таблица шестая

Он оружье омыл, он начистил оружье,
По спине распустит благовонные кудри,
Сбросил грязное, чистое набросил на плечи,
Наложил на главу тиару, затянулся в тунику.
И владычица Иштар на него устремила очи,
Устремила очи на красоту Гильгамеша:
«Hy, Гильгамеш, отныне ты мой любовник!
Твоим вожделеньем я хочу насладиться.
Ты будешь мне мужем, я буду тебе женою,
Заложу для тебя колесницу из ляпис-лазури
С золотыми колесами, со спицами из рубинов,
И в нее запряжешь ты коней огромных;
В нашу обитель войди, в благовонье кедра,
И когда ты проникнешь в нашу обитель,
Те, что сидят на тронах, твои поцелуют ноги,
Все падут пред тобою, цари, князья и владыки,
Принесут тебе дань люди гор и равнины,
Станут тучны стада, станут козы рождать тебе двойни;
Будет мул выступать под ношей тяжелой,
Будет конь твой могучий стремить колесницу
И гордиться, что равных себе не знает».

Гинльгамеш отверзает уста и вещает,
К владычице Иштар обращает слово:
«Сохрани для себя свои богатства,
Украшенья тела и одежды,
Сохрани для себя питье и пищу,
Пищу твою, что достойна бога,
И питье твое, что владыки достойно.
Ведь любовь твоя буре подобна,
Двери, пропускающей дождь и бурю,
Дворцу, в котором гибнут герои,
Смоле, опаляющей своего владельца.
Меху, орошающему своего владельца.
Где любовник, которого бы ты всегда любила,
Где герой, приятный тебе и в грядущем?
Вот, я тебе расскажу про твои вожделенья:
Любовнику юности первой твоей, Таммузу,
На годы и годы назначила ты стенанья!
Птичку пеструю, пастушка, ты полюбила,
Ты избила ее, ты ей крылья сломала,
И живет она в чаще и кричит: крылья, крылья!
Полюбила ты льва, совершенного силой,
Семь и еще раз семь ему вырыла ты ловушек!
Полюбила коня, знаменитого в битве,
И дала ему бич, удила и шпоры,
Ты дала ему семь двойных часов бега,
Ты судила ему изнемочь и тогда лишь напиться,
Силили, его матери, ты судила рыданья!
Пастуха ты любила, хранителя стада,
Он всегда возносил пред тобою куренья,
Каждый день убивал для тебя по козленку,
Ты избила его, превратила в гиену,
И его же подпаски его гоняют,
Его же собаки рвут ему шкуру!
И отцовский садовник был тебе мил, Ишуллану,
Приносивший тебе драгоценности сада,
Каждый день украшавший алтарь твой цветами,
На него подняла ты глаза и к нему потянулась:
Мой Ишуллану, исполненный силы, упьемся любовью,
Чтоб мою наготу ощущать — протяни свою руку».
И сказал Ишуллану: «Чего от меня ты хочешь?
Мать моя не пекла ли? Я не вкушал ли?
А должен есть снедь стыда и проклятий,
И колючки кустарника мне служат одеждой».
И едва ты услышала эти речи,
Ты избила его, превратила в крысу,
Ты велела ему пребывать в его доме,
Не взойдет он на крышу, не спустится в поле.
И, меня полюбив, ты изменишь тоже мой образ!»

Услыхала Иштар эти речи,
Рассердилась Иштар, полетела на небо,
Появилась Иштар пред отцом своим Ану,
Перед матерью Анту явилась она и сказала:
«Мой отец, Гильгамеш меня только что проклял,
Гильгамеш рассказал мои преступленья,
Мои преступленья, мои заклятья».

«Воистину, много причинила ты бедствий,
И вот Гильгамеш рассказал твои преступленья
Твои преступленья, твои заклятья».

«Мой отец, пусть родится бык небесный,
Бык небесный, который убьет Гильгамеша.
Если ты не исполнишь этой просьбы,
Я сломаю ворота, заключившие воды,
По земному пространству пущу все ветры,
И останется меньше живых, чем мертвых».
Уста открывает Ану, владычице Иштар отвечает:
«Чего от меня ты хочешь?
Можешь ты семь лет отдыхать на соломе,
Можешь ты семь лет собирать колосья
И семь лет есть одни коренья?»
Уста открывает Иштар и отцу отвечает, Ану:
«Буду семь лет отдыхать на соломе,
Буду семь лет собирать колосья
И семь лет есть одни коренья,
Если бык небесный убьет Гильгамеша!

Внял ее просьбам Ану, и бык явился небесный,
Взял его Ану за хвост и швырнул в Урук с поднебесья.
Сто человек раздавил он в тяжком своем паденье,
На ноги встал и пятьсот человек умертвил дыханьем,
Увидал Эабани и, бросился на героя,
Но, ухватясь за рога, Эабани склонил его морду,
Двести всего человек умертвил он вторым дыханьем.
Третье дыханье его пронеслось над землею напрасно,
Бросил его Эабани, и дух испустил он.
Уста Эабани отверз и сказал Гильгамешу:
«Друг мой, мы победили небесного зверя,
Скажем ли мы теперь, что не будет нами славы в потомстве?»
И Гильгамеш, как бог прекрасный,
Могучий и смелый владыка Урука,
Разрубает быка меж рогами и шеей,
Разрубаете быка, вынимает кровавое сердце,
К подножию Шамаша его полагает.
К подножию Шамаша уходят герои
И садятся, как братья, рядом.

Иштар поднялась на высокую стену Урука,
Взошла на уступ и сказала свое проклятье:
«Гильгамешу проклятье, меня облекшему в траур,
Он и его Эабани моего быка умертвили».
И когда Эабани услышал это,
Вырвал он ногу быка, бросил в лицо богине.
«Вот поймаю тебя и с тобою сделаю то же,
Твоего быка требухой всю тебя обмотаю».
Иштар собрала и блудниц, и танцовщиц,
Над бычачьей ногой подняла она с ними стенанья.
И созвал Гильгамеш столяров и плотников вместе,
Чтоб они восхищались длиною рогов бычачьих.
Тридцать мин лазурного камни их масса,
Глубина их два двойных локтя,
И шесть мер масла вместимость обоих.
Своему божеству Лугал-банде он их посвящает,
Он несет их и вешает в храме своего властелина.
Гильгамеш с Эабани умывают руки в Евфрате,
И пускаются в путь, и приходят на площадь Урука.
Люди Урука сбираются, их созерцают,
И говорит Гильгамеш служанкам дома:
«Кто блистателен среди народа?
Кто могуществен среди народа?
Гильгамеш блистателен среди народа,
Гильгамеш могуществен среди народа!
Люди узнали тяжесть нашего гнева,
Нет никого, веселого сердцем,
Я же направлю путь их сердца!»
В доме своем Гильгамеш устроил праздник,
Люди ложатся на ложах ночных и дремлют,
Эабани ложится, и видит виденья,
И встает, и рассказывает Гильгамешу.

Таблица седьмая

Уста Эабани отверз, говорит Гильгамешу:
«Друг, почему собрались на совет великие боги,
И во сне тревожном я дверь увидел,
И коснулся ее, и тогда испугался?»
Поднимает топор боевой Эабани,
Обращается к двери, как к человеку:
«Дверь из леса, лишенная разуменья,
Чей рассудок не существует,
Твое дерево славил я на двадцать часов пути в округе,
Даже кедр вознесенный, что я видел в лесу Хумбабы,
Редкостью не может с тобою сравниться.
Семьдесят пять локтей шириной ты и двадцать четыре длиною,
Сделал тебя властелин, царил он в Ниппуре.
Но если бы знал я, о дверь, что ты мне путь заграждаешь,
Что твоя красота украшает мою темницу,
Я бы поднял топор и тебя расколол бы в щепы».
К другу тогда, к Гильгамешу, обращается вновь Эабани:
«Друг мой, с которым мы столько трудов совершили,
Тленье повсюду, куда бы я взоры ни кинул,
Друг мой, свершается сон, вещавший мне гибель,
День, о котором мне сон говорил, ныне приходит».

Эабани ложится на своей богатой постели
И с нее не встает ни день, ни второй, ни третий,
День четвертый, и пятый, шестой, и седьмой, и восьмой, и девятый,
Всех двенадцать дней оставляет болезнь Эабани в постели.
Он зовет тогда Гильгамеша, говорит прекрасному другу:
«Друг мой, проклял меня бог какой-то свирепый,
Как того, что в сраженье утратил отвагу.
Вот боюсь я борьбы и не выйду в поле,
Друг мой, тот, кто боится, проклят!»

Таблица восьмая

Чуть заблистала заря, Эабани сказал Гильгамешу:
«Смерть покорила меня, я ныне бессилен.
Боги любят тебя и сделают сильным,
Славу твою возгласят все девы Урука,
Но от своей судьбы и ты не уйдешь, прекрасный!
День и ночь ты трудился, входил в кедровую чащу,
Царила в блаженном Уруке, и почесть тебе воздавали,
Сколько пространств мы с тобой обошли и равнинных, и горных
И я устал, и лежу, и больше не встану.
Покрой меня пышной одеждой, какую мать твоя носит,
Кудри смочи мои маслом кедра,
Того, под которым от нашего гнева погиб Хумбаба,
Тот, кто берегу зверей пустыни,
Тот, кто играл у воды со стадом,
Никогда не сядет с тобою рядом,
Никогда не напьется воды в Евфрате,
Никогда не войдет в Урук блаженный!»
И над другом своим Гильгамеш заплакал:
«Эабани, мой друг, мой брать, пантера пустыни,
Вместе бродили мы, вместе всходили на горы,
Победили Хумбабу, хранителя чащи кедровой,
И небесного быка умертвили;
Что за сон овладел теперь тобою,
Почему омрачен ты и мне не внемлешь!»
Но Эабани очей на друга не поднял,
Сердца коснулся его Гильгамеша, и сердце не билось.
Тогда он упал на друга, как на невесту,
Как рыкающий лев, он рванулся на друга,
Как львица, детеныша которой убили,
Он схватил его недвижное тело,
Рвал одежду свою, проливал обильные слезы,
Сбросил царские знаки, скорбя о его кончине.

Шесть дней, шесть ночей Гильгамеш пребывал с Эабани,
И когда заблистала заря, собрались к нему люди Урука
И сказали владыке, сказали они Гильгамешу:
«Ты победил Хумбабу, хранителя кедров,
Львов убивал ты в горных ущельях,
Умертвил и быка, что спустился с неба.
Почему ж твоя мощь погибла, почему же твой взор опущен,
Сердце бьется так быстро, прорезают чело морщины,
Грудь исполнена скорбью,
И с лицом уходящего дальней дорогой лицо твое схоже,
Боль, печаль и тревога его изменили,
Почему ты бежишь в пустынное поле?»
И сказал Гильгамеш, ответил людям Урука:
«Эабани, мой друг, мой брат, пантера пустыни,
Вместе с которым мы видели столько лишений,
Друга, с которым мы львов убивали,
Умертвили быка, что спустился с неба,
Победили Хумбабу, хранителя кедра,
Ныне судьба его свершилась.
Шесть дней и ночей над ними я плакал
Вплоть до дня, как его опустили в могилу,
И боюсь теперь смерти, и богу в пустынное поле,
Надо мной тяготеет предсмертное слово друга.
Как, о, как я утешусь? Как, о, как я заплачу?
Друг возлюбленный мой грязи теперь подобен,
И не лягу ли я, как он, чтоб вовек не подняться?»

Таблица девятая

Гильгамеш по Эабани, своем друге,
Горько плачет и бежит в пустыню:
«Я умру! Не такой же ль и я, как Эабани?
Грудь моя исполнена скорбью,
Я смерти боюсь, и богу, убегаю!
К мощи Ут-напиштима, сына Убара-Туту,
Путь я предпринял, иду поспешно.
Ночью пришел я к ущельям горными,
Львов я увидел, и вот мне страшно!
Голову я подниму, воззову к великому Сину,
И к собранью богов мольбы мои вознесутся:
«Боги, молю вас, спасите меня, спасите!»
Лег он на землю, и страшными сном был испуган.
Голову поднял и вновь воззвал к великому Сину,
И к Иштар, небесной блуднице, мольбы его возносились.
Гора называлась Машу,
И когда подошел он к Машу,
Те, что блюли ежедневно солнечный выход и возвращенье, —
Головы их касался свод небесный,
И внизу их грудь доходила до ада, —
Люди-скорпионы хранили двери,
Вид их был смерть, и взоры был ужас,
Страшный блеск их опрокидывал горы!
При выходе и при возвращенье блюли они солнце.
Он их узрел, Гильгамеш, и от испуга
И от тревоги лицо его омрачилось.
Он собрал свои мысли и склонился пред ними.
Человек-скорпион жене своей крикнул:
«Тот, кто подходит к нам, тело его, как тело бога».
Женщина-скорпион отвечает мужу:
«Бог он двумя третями, человек лишь одною».
Гильгамеш говорит человеку-скорпиону:
«Знаешь ли ты, где Ут-напиштим, мой отец, обитает,
Он, возросший в собранье богов и вечную жизнь обретший?»
Человек-скорпион отверзает уста, говорит Гильгамешу:
«Нет никого, Гильгамеш, кто прошел бы такою дорогой,
Нет никого, кто прошел бы сквозь эту гору.
Мрак там глубок, и нет там света
Ни при выходе солнца, ни при его возвращенье.
Но иди, Гильгамеш, не медли в горных воротах,
Здравым и невредимым да хранят тебя боги!»
Человек-скорпион кончил, вошел Гильгамеш в пещеру,
Ночною дорогой солнца час двойной он проходит,
Мрак там глубоко, и нет там света, Позади себя ничего он не видит.
Восемь часов идет, и дует северный ветер,

Десять часов идет, выходит навстречу солнцу,
На двенадцатый час разлилось сиянье.
Деревья богов он увидел, к ним путь направил,
Яблоня гнется под плодами,
Повисают гроздья, которые видеть отрадно,
На лазоревом камне выросло райское древо,
И на нем плоды совершенны для взгляда.
Между них изумруды, рубины, яхонт,
И кошачий глаз, и лунный камень.
Гильгамеш вошел в блаженную рощу,
На райское древо поднял взоры.

Таблица десятая

Сидури Сабеянка восседает на троне моря,
Восседает она, благосклонны к ней боги,
Ожерелье ей дали, дали пояс,
Фатою она завершена, покрывалом скрыта.
Гильгамеш устремился, как дикий буйвол,
Шкурой окутан, тело его — тело бога,
Грудь исполнена скорбью,
С лицом уходящего дальней дорогой лицо его схоже.
Сабеянка видит его издалека,
Говорит в сердце своем, себя убеждает:
«Может быть, тот, кто идет, разрушитель.
Откуда пришел он в мои владенья?»
Увидала его Сабеянка, двери закрыла,
Двери закрыла, заложила засовом.
Гильгамеш задумал войти в эти двери,
Поднял голову, отцепил секиру,
Говорит Сабеянке такое слово:
«Что ты увидела? Ты двери закрыла!
Я вышибу двери, засов сломаю».
Сабеянка говорит Гильгамешу:
«Почему твое сердце бьется, взор опущен,
Почему ты бежишь через поле?»
Гильгамеш обращает к Сабеянке слово:
Эабани, брат мой, пантера пустыни,
Ныне судьба его совершилась,
Не такой же ль и я, не случится ль со мной того же?
С той поры, как скитаюсь я птицей пустыни,
Можете быть, в небесах светил стало меньше,
Столько долгих лет был я спящим.
Пусть увижу я солнце, насыщусь светом,
От обильного света кроется сумрак,
Да увидит мертвый сияние солнца!
Укажи, Сабеянка, мне путь к Ут-напиштиму,
Какой его признак, расскажи этот признак;
Если возможно, поплыву через море,
Если нельзя, отправлюсь полем.
Сабеянка говорит Гильгамешу:
«Туда, Гильгамеш, не найти дороги,
Никто с древнейших времен не плыл через море;
Шамаш это свершил, и никто не решится снова.
Затруднено перехода, тяжела дорога,
Глубоки воды смерти, заградившие подступы!
Где же ты, Гилигамеш, перейдешь через море?
Что свершишь ты, когда войдешь в воды смерти?
Есть, Гильгамеш, Ур-Эа, лодочник Ут-напиштима,
С ними «братья каменьев», в лесу он сбирает травы,
Пусть он лицо твое увидит!
Можешь, — плыви с ними; нельзя, — возвращайся!
Но для чего, Гильгамеш, ты столько бродишь?
Бессмертья, которого хочешь, ты не отыщешь!
Когда род людской создавали боги,
Смерть они приказали роду людскому
И в своих руках жизнь сохранили.
Ты, Гильгамеш, наполняй свой желудок,
Забавляйся ты и днем, и ночью,
Каждый день устраивай праздник,
Каждый день будь доволен и весел,
Пусть твои одеяния будут пышны,
Голова умащена, омыто тело,
Любуйся ребенком, твою хватающим руку,
Пусть к твоей груди припадет супруга!»

Услыхал Гильгамеш Сабеянки слово,
Повесил секиру, пошел на берег,
Ур-Эа там быль, лодочника Ут-папиштима,
Ур-Эа в глаза его смотрит,
Спрашиваете Гильгамеша:
Как твое имя? Скажи его мне!
Я же Ур-Эа, лодочника Ут-напиштима!
Уста Гильгамеш отверзает, ему отвечает:
«Я — Гильгамеш! Таково мое имя!
Из жилища богов сюда я явился
Далеким путем от восхода солнца.
И теперь, Ур-Эа, когда я лицо твое вижу,
Укажи мне дорогу к отшельнику Ут-напиштиму».

Лодочника Ур-Эа Гильгамешу так отвечает:
Руки твои, Гильгамеш, свершили много,
«Братья каменьев» тобой разбиты;
Подними, Гильгамеш, свою секиру,
В шестьдесят локтей выруби жерди,
Сдери с них кору, положи на берегу».
И когда Гильгамеш исполнил это,
Он и Ур-Эа взошли на судно,
Судно на волны столкнули и в путь пустились.
Путь их — на месяц. На третий день поглядели:
Ур-Эа вступил в воды смерти.
Ур-Эа говорит Гильгамешу:
«Гильгамеш, подвигайся впереди, работай жердью,
Да не коснутся руки твоей воды смерти!»
Жердь изломал Гильгамеш, одну, и вторую, и третью,
Сто двадцать жердей всего изломал он,
Снял Гильгамеша свою одежду,
Своими руками поставил мачту.
Ут-напиштим издали смотрит,
Говорит в своем сердце, произносит слово,
С самим собою совет он держит:
«Почему поломаны жерди судна?
Кто-то, мне неподвластный, стоит на судне.
Не совсем человек он стороною правой,
Я смотрю и вижу, не совсем человек он!»

«Что случилось с твоею мощью? Взгляд твой зачем опущен?
Почему твое сердце бьется, прорезают чело морщины?»
Гильгамеш отвечает Ут-напиштиму:
«Я сказал — я увижу Ут-напиштима, о котором несется слава,
И поднялся я, и прошел все страны,
Перебрался я через трудные горы,
Переплыл все пучины моря,
Добрый ветер в лицо мне не веял,
Вверг себя в нищету я, болью исполнил члены,
Не вступил я в дом Сабеянки, моя одежда истлела!
Птица ущелий, лев и шакал, олень и пантера
Служили мне пищей, их шкурами тешил я сердце.
Пусть тот, кто доволен, запирает двери,
От меня отлетала радость, Достиг я границы скорби».
Ут-напиштим говорит Гильгамешу:
«Навсегда ли мы строим дома? Трудимся навсегда ли?
Навсегда ли друг с другом расстаются братья?
Навсегда ли ненависть входит в сердце?
Навсегда ли реки заливают равнины?
Навсегда ли птицы увидели солнце?
Нет с давнишних пор на земле бессмертья,
Мертвый и спящий друг с другом схожи,
Оба не знают лика смерти.
Властелин и слуга равны пред нею,
Ануннаки, великие боги, ее скрывают,
Мамету, госпожа судеб, управляет с ними,
Жизнь или смерть они указуют,
Не дают угадать смертного часа».

Таблица одинадцатая

«О Ут-напиштим, я тебя созерцаю,
Твой облик не страшен, ты мне подобен,
Ты мне подобен, со мной не различен.
Твое сердце годится, чтобы смеяться в сраженье,
Как все, когда спишь, ты ложишься на спину!
Почему ж ты так вознесен, добыл жизнь в собранье бессмертных?»
Ут-напиштим говорит Гильгамешу:
Я открою тебе, Гильгамеш, тайное слово,
Тайну богов тебе расскажу я:
Шуриппак, город, который ты знаешь,
Который стоит вблизи Евфрата,
Старинный город, обитают в нем боги,
И сделать потоп подтолкнуло их сердце, богов великих.
Был среди них отец их, Ану,
Бел воитель, их советник,
Эниуги, их начальник,
И Ниниб, их вестникь,
Эа мудрейший восседал с ними;
Их слова повторил он изгороди тростниковой:
«Изгородь, изгородь! Ограда, ограда!
Слушай, изгородь! Понимай, ограда!
Человек Шуриппака, сын Убара-Туту,
Разрушь свой дом, выстрой судно,
Оставь богатства, думай о жизни,
Ненавидь богатства ради жизни,
Погрузи семена всей жизни во внутренность судна.
Пусть они будут вымерены, его размеры,
Размеры судна, которое ты построишь,
Пусть ширина и длина отвечают друг другу!
Тогда лишь можешь спустить его в море!»
Я понял и молвил Эа, моему господину:
«О, мой властитель, все, что сказал ты,
Внял я сердцем и все исполню,
Но что расскажу толпу и старцам?»
Эа уста отверз и мне ответил,
Своему слуге он так ответил:
Вот, что расскажешь ты толпе и старцам:
— Я ненавистен Белу и жить не буду в городе вашем
На землю Бела ноги не поставлю,
Я спущусь к океану, буду жить с Эа, моим господином.
А на вас он нашлет в изобилии воды,
Добыча птиц и рыб добыча,
На вас нашлет он дождь нечистый. —

Чуть утро блеснуло, я начал работать,
На пятый день чертежи закончил:
В сто двадцать локтей должны быть стены,
И крыши объема тоже в сто двадцать,
Я очертанья наметил, нарисовал их после;
Я шесть раз покрыл обшивкой судно,
Я на семь частей разделил его крышу,
Его внутренность разделил на девять,
В середине его поставил распоры,
Я руль устроил и все, что нужно,
Шесть мер смолы на дно я вылил,
На дно я вылил три меры дегтя;
Носильщики три меры масла:
Одну меру оставил я для священной жертвы,
Лодочника спрятал других две меры.
Для народа быков я резал,
Каждый день по козлу убивал я,
Соком ягоды, вином мне принесли и маслом
Я поил его, как простой водою;
Я устроил праздник, как в день новогодний,
Открыл кладовые, достал драгоценную мирру.
Раньше заката солнца было окончено судно,
Принесли строители мачту для судна.
Все, что имел, на него погрузил я,
Все, что имел серебра, на него погрузил я,
Все, что имел я золота, на него погрузил я,
Все, что имел нагрузил я, все семя жизни
Заключил я во внутренность судна; родных и семейство,
Скот полевой и зверей полевых, всех погрузил я.

Шамаш мне час назначил:
— Вечером мрака властитель пошлет нечистые воды,
Войди во внутренность судна и дверь захлопни.
— Час наступил предрешенный:
Вечером мрака властитель пролил нечистые воды;
На образы дня посмотрел я
И я испугался этой погоды,
В судно вошел и двери захлопнул;
Управлять кораблем, лодочнику Пузур-Белу
Я доверил постройку со всем погруженным.
Едва рассвет засветился,
Из глуби небес поднялась черная туча,
Адад рычал в ней,
Набу и Царь вперед выступали;
Вестники, шли они через гору и поле;
Нергал опрокинул мачту.
Он идет, Ниниб, он бой ведет за собою;
Факелы принесли Ануннаки,
Их огнями они освещают землю.
Грохот Адада наполнил небо,
Все, что было блестящим, превращается в сумрак.
Брат не видит более брата,
Люди в небе друг друга узнать не могут,
Боги боятся потопа,
Они убегают, они поднимаются на небо Ану.
Там садятся, как псы, ложатся на станы.
Кличет Иштар, как поденщица, громко,
Голосом дивным царица богов возглашает:
«Пусть тот день рассыпется пылью,
Лень, когда я злое сказала перед богами,
Потому что сказала я злое передо богами,
Чтобы людей погубить и потоп накликать.
Для того ли взлелеяла я народ мой,
Чтобы, как выводок рыб, они наполнили море?»
По вина Ануннак, боги плачут с нею,
Боги подавлены и в слезах восседают,
Губы их сжаты, и тело трепещет.
Шесть дней, шесть ночей бродят ветер и воды, ураган владеет землею.
При начале седьмого дня ураган спадает,
Он, который сражался, подобно войску;
Море утишилось, ветер улегся, потоп прекратился.
Я на море взглянул: голос не слышен,
Все человечество стало грязью,
Выше кровель легло болото!
Я окно открыл, день осветил мне щеку,
Я безумствовал, я сидел и плакал,
По щеке моей струились слезы.
Я взглянул на мир, на пространство моря,
В двенадцати днях пути виднелся остров,
К горе Низир приближается судно,
Гора Низир от себя не пускает судна,
День, и второй, и третий его не пускает,
Четвертый, пятый, шестой день его не пускает.
День седьмой загорелся,
Я взял голубку, пустил наружу,
Улетела голубка и возвратилась,

Я ласточку взял, пустил наружу,
Улетела ласточка, возвратилась,
Словно места себе не нашла, возвратилась.
Я ворона взял, пустил наружу,
Умчался ворон, ущерб воды он увидел:
Он ест, он порхает, он каркает, он не хочет вернуться.
Я оставил его четырем ветрам, я совершил возлиянье,
Я жертву поставил на горной вершине.
Четырнадцать жертвенных урн я поставил,
Мирт, кедр и тростник разостлал под ними.
Боги почуяли запах,
Боги почуяли добрый запах,
Боги слетелись, как мухи, над приносящими жертву.
Только царица богов примчалась,
Украшенья она вознесла, что сделал ей Ану:
«0 боги, стоящие здесь, как я не забуду моего ожерелья из ляпис-лазури,
Так же и этих дней не забуду, всегда буду помнить!
Пусть боги подходят к жертве
Но пусть Бел не подходит к жертве
Потому что он не размыслил, потоп устроил,
Людям моим он назначил гибель».
Только бог Бел примчался,
Судно увидел он, Бел, и сделался гневным,
Гневом исполнился против Игиги:
«Разве какой-нибудь смертный спасся?
Жить человек не должен среди разрушенья!»
Ниниб уста отверзает,
Говорит он герою Белу:
«Кто, кроме Эа, творец созданья?
Эа один знает все дело».
Эа уста отверзает,
Говорит он герою Белу:
«Ты, мудрец средь богов, воитель,
Как не размыслил ты, потоп устроил?
Грех на грешного возложи ты,
Вину на виновного возложи ты!
Но отступи, прежде чем он уничтожен будет!
Почему ты потоп устроил?
Пусть бы лев пришел и людей пожрал он!
Почему ты потоп устроил?
Пусть бы пришел леопард и людей пожрал он!
Почему ты потоп устроил?
Пусть бы голод явился, разорил бы землю!
Почему ты потоп устроил?
Пусть чума бы явилась, разорила бы землю!
Тайну великих богов не открыл я людям,
Мудрый, я сон им послал, и сон поведал им тайну».
Боги спросили тогда совета у Бела;
Бел поднялся на судно,
Взял меня за руку, вознес высоко;
И жену мою он вознес, поставил нас рядом;
Наших лиц он коснулся, стал между нас, благословил нас:
«Прежде Ут-напиштим был смертными,
Ныне и он, и жена нам, бессмертным, подобны:
Пусть он живет, Ут-напиштим, в устье рек далеко!
Взяли меня и в устья рек поселили.
А тебя, Гильгамеш, кто из богов введет в их собранье,
Чтобы обрел ты бессмертье, которого ищешь?
Вот! Шесть дней, семь ночей не ложись, попробуй!«
Едва Гильгамеш опустился на землю,
Сон, словно буря, на него повеял.
Ут-напиштим говорит супруге:
«Видишь ли сильного, что хочет бессмертья?
Сон, словно буря, на него повеял!»
Говорит супруга отшельнику, Ут-напиштиму:
«Тронь его, пусть человек пробудится сразу
И путем, которым пришел он, невредим возвратится!
Чрез большие ворота, откуда он вышел, домой возвратится!»
Ут-напиштим говорит супруге:
«Человечество дурно и злом воздает за благо!
Но спеки ему хлебы, положи у его изголовья!»
И пока он спал на палубе судна,
Хлебы она испекла, положила у его изголовья.
И пока он спал, ему поведала знанье:
«Первый его хлеб заквашен,
Выдержан второй, третий сдобрен,
Четвертый поджарен, он сделался белым,
Пятый сделался старым,
Шестой проварень,
Седьмой!…» Он тронул его, человек пробудился сразу!
Гильгамеш говорит отшельнику Ут-напиштиму:
«Я лежал без движенья! Простерли сон надо мною!
Вдруг ты меня коснулся, и я пробудился».
Ут-напиштим говорит Гильгамешу:
«Сосчитай, Гильгамеш, сосчитай твои хлебы!
Качество хлебов да будет тебе известно!»
Гильгамеш говорит Ут-напиштиму:
«Что, что я сделаю, Ут-напиштимь? Куда пойду я?
Я, чьи радости похититель похитил,
Я, в чьей спальне кроется гибель?»
Ут-напиштим к Ур-Эа лодочнику обратился.
«Ур-Эа, пусть тобою море возвеселится!
Тот, кто бродит по берегу, пусть он увидит!
Человек, перед которыми пришел ты,
Чье тело прикрыто грязной одеждой
И чью красоту закрывают шкуры,
Возьми его, Ур-Эа, и веди его в баню,
Пусть он моет одежду в воде, пока она чистой не станет.
С плеч пусть он сбросит шкуры, и пусть унесет их море,
Пусть его дивное тело возбудит в смотрящем зависть,
Пусть она станет новой, его головы повязка,
Пусть он покроется платьем, непостыдной одеждой!
Вплоть до дня, как он в свой города прибудет,
Вплоть до дня, как он окончит дорогу,
Платье его не износится, но останется новым».
Гильгамеш и Ур-Эа взошли на судно,
Судно столкнули на волны они и отплыли.
Отшельнику Ут-напиштиму так сказала его супруга:
«Гильгамеш путешествовал, он усталь, истомился,
Что ты дашь ему при его возвращенье?»
Услыхал Гильгамеш и жердь поднимает,
К берегу он подводит судно.
Ут-напиштим говорит Гильгамешу:
«Тебе, Гильгамеш, я открою тайное слово,
Священное слово тебе скажу я:
Видишь растенье на дне океана,
Шип его, точно терновник, пронзит твою руку,
Если рука твоя это растенье достанет».
Едва Гильгамеш услышал это,
К ногам привязал он тяжелые камни,
И они его в океан погрузили.
Взял он растенье, оно ему руку пронзило,
Отвязал он тогда тяжелые камни
И поднялся наверх со своей добычей.
К Ур-Эа Гильгамеш обратился:
«Ур-Эа, растенье это весьма знаменито,
Из за него человек получает дыханье жизни.
Я возьму его в крепкий Урук, поделю средь сограждан,
Имя его — «старик становится юным».
Я его съем в Уруке и юношей стану».

Тридцать часов прошло, завершили они причитанья;
Увидал Гильгамеш колодец с холодной водою,
Он спустился в него и водой омылся.
Змея услыхала запах растенья,
Подползла и растенье утащила.
Гильгамеш возвратился, крикнул проклятье,
Сел потом и заплакал;
По щеке его катятся слезы,
Лодочнику Ур-Эа говорит он:
«Для кого, о Ур-Эа, мои руки терпели усталость?
Для кого я растратил кровь из сердца?
Ведь не для себя совершил я подвиги,
Совершил я подвиги для львов пустыни,
И растенье мое колышат волны.
Когда я выходил на берег,
Видел я знак священный: время причалить,
Время оставить у берега судно».

Двадцать часов прошло, принесли они жертву умершим,
Тридцать часов прошло, завершили они причитанья,
И увидали тогда Урук блаженный.
К лодочнику Ур-Эа Гильгамеш обратился:
«Ур-Эа, поднимись прогуляться на стену Урука!
Созерцай основанье, на кладку взгляни, не прекрасна ли кладка?
Или не семь мудрецов заложили здесь основанье?
Один сар города, один сада, один развалины храма богини —
Три сара, и обломки Урука я возьму и ее закончу».

Таблица двенадцатая

Уста Гильгамеш отверзает, Ур-Эа вопрошает:
«Как мне спуститься в обитель мрака,
Как мне увидеть моего Эабани?»
Ур-Эа говорит Гильгамешу:
«О Гильгамеш, если хочешь увидеть ты Эабани,
Эабани, живущего в царстве мертвых,
Чистое платье сбрось, в грязное облекись ты платье,
Как если б в дворце Ниназу ты был гражданином!
Благовонным маслом из урны не умащайся:
Запах заслыша, тени к тебе устремятся!
Лука своего не ставь на землю:
Все пораженные луком тебя обступят!
Царского скипетра в руке не держи ты:
Тени тебя объявят пленным!
Ног твоих пусть не касается обувь:
Шума не делай, по земле ступая!
Не целуй жену твою, которую любишь,
И не бей жену твою, которую ненавидишь!
Не целуй твоего ребенка, которого любишь,
И не бей твоего ребенка, которого ненавидишь!
Жалобу земли тогда ты услышишь!

Грудь ее не похожа на урну!»
Три дня прошло, и закон Гильгамеш преступает,
Он целует жену, которую любить,
Ударяет ребенка, которого ненавидит.
Жалобу земли он услышать не может:
Та, что почиет, та, что почиет, мать Ниназу, та, что почиет,
Бедра ее блестящие не покрыты одеждой,
Грудь ее не похожа на урну.
Эабани не может выйти на землю.
Намтару не взял его, несчастье не взяло, земля не пускает,
Страж Нергала безжалостный не взял его, земля не пускает,
На месте битвы людей он не пал, земля не пускает.
Плачет Нинсун по своему слуге Эабани,
К дому Бела она поспешно одна приходит,
Бель не сказал ни слова, к Сину приходить,
Син не сказал ни слова, приходит к Эа,
Эа отец говорит Нергалу:
«Сильный Нергал, открой отверстие ада,
К брату да выйдет тень Эабани!
Сильный Нергал внимает веленью Эа,
Он открываете отверстие ада,
И оттуда, дыханью подобно, выходит тень Эабани.
С другом своим говорит Гильгамеш, говорит с Эабани:
«Скажи мне, друг мой, скажи мне, друг мой,
Скажи мне закон земли, который ты знаешь!» —
«Не скажу я, друг мой, не скажу я!
Если бы закон земли сказал я,
Сел бы ты тогда и заплакал!» —
«Что же? Пусть я сяду и заплачу!
Скажи мне закон земли, который ты знаешь». —
«Голова, которой ты касался и которой радовался сердцем,
Точно старую одежду, червь ее пожирает!
Грудь, которой ты касался и которой радовался сердцем,
Точно старый мешок, полна она пыли!
Все тело мое пыли подобно!» —
«Того, кто умер смертью железа, ты видел?» — «Видел!
Он лежит на постели, пьет прозрачную воду». —
«А того, кто убит в бою, ты видел?» —
«Видел! Мать и отец его голову держат, жена над ним наклонилась». —
А того, чье тело брошено в поле, ты видел? — «Видел!
Его тень не находит в земле покоя». —
«А того, о чьем духе никто не печется, ты видел?» —
«Видел! Остатки в горшках и объедки с улицы ест он».