Германия: социальное государство от Бисмарка до Аденауэра. Внутренняя политика бисмарка Уход из университета

В результате поражения французов во Франко-прусской войне 1870-1871 французский император Наполеон III оказался в плену, а Парижу пришлось пережить очередную революцию. А 2 марта 1871 года произошло заключение тяжёлого и унизительного для Франции Парижского договора. К Пруссии были присоединены территории Эльзаса и Лотарингии, королевства Саксонии, Баварии и Вюртемберга. Франции следовало выплатить победителям 5 миллиардов контрибуции. Вильгельм I с триумфом возвратился в Берлин, несмотря на то что все заслуги в этой войне принадлежат канцлеру.

Победа в этой войне сделала возможным возрождение Германской империи. Ещё в ноябре 1870 года произошло объединение южно-германских государств в рамках преобразованного из Северного Единого Германского союза. А в декабре 1870 года баварским королём было внесено предложение о восстановлении Германской империи и немецкого императорского достоинства, в своё время уничтоженных Наполеоном Бонапартом. Данное предложение приняли, и рейхстаг направил к Вильгельму I просьбу принять императорскую корону. 18 января 1871 года Отто фон Бисмарком (1815 - 1898 гг) было провозглашено создание Второго рейха, а Вильгельм I был провозглашён императором (кайзером) Германии. В Версале в 1871 году, надписывая адрес на конверте, Вильгельм I указал «канцлеру Германской империи», таким образом, утвердив право Бисмарка на управление созданной империей.

«Железный канцлер», действовавший в интересах абсолютной власти, управлял новообразовавшимся государством в 1871-1890 годах, с 1866 по 1878 год, пользуясь поддержкой партии национал – либералов в рейхстаге. Бисмарк осуществил глобальные реформы в области германского права, а также он не обошёл вниманием систему управления и финансов. Проведение образовательной реформы в 1873 году послужило поводом конфликта с Римской католической церковью, хотя основная причина конфликта заключалась в возраставшем недоверии германских католиков (которые составляли почти треть всех жителей страны) к протестантскому населению Пруссии. В начале 1870-х годов после проявления этих противоречий в работе католической партии «Центр» в рейхстаге, Бисмарку пришлось принять меры. Борьба с засильем католической церкви известна под названием «культуркампфа» (борьбы за культуру). В процессе этой борьбы многих епископов и священников отправили под арест, а сотни епархий были оставлены без руководителей. Впоследствии церковные назначения следовало согласовывать с государством; церковным служащим не дозволялось занимать служебные должности в государственном аппарате. Произошло отделение школ от церкви, создан институт гражданского брака, а иезуитов и вовсе изгнали из Германии.

В построении внешней политики Бисмарк отталкивался от ситуации, которая сложилась в 1871 году благодаря победе Пруссии во Франко-прусской войне и получения Эльзаса и Лотарингии, превратившихся в источник непрерывного напряжения. Используя сложную систему союзов, сделавших возможной обеспечение изоляции Франции, сближение Германского государства с Австро-Венгрией, а также поддержку хороших отношений с Российской Империей (союз трёх императоров: России, Германии и Австро-Венгрии 1873 и 1881 года; существование австро-германского союза 1879 года; заключение «Тройственного союза» между правителями Германии, Австро-Венгрии и Италии в 1882 году; «Средиземноморское соглашение» Австро-Венгрии, Италии и Англии 1887 года, а также заключение «договора перестраховки» с Россией в 1887 году), Бисмарк поддерживал мир во всей Европе. Во времена правления канцлера Бисмарка Германская империя превратилась в одного из лидеров на международной политической арене.

Выстраивая внешнюю политику, Бисмарк прилагал массу усилий для закрепления завоеваний, полученных в результате подписания Франкфуртского мира в 1871 году, стремился обеспечить дипломатическую изоляцию Французской республики и пытался любыми способами не допустить образования какой бы то ни было коалиции, если она могла стать угрозой Германской гегемонии. Он предпочитал не принимать участия при обсуждении претензий на ослабевшую Османскую империю. Несмотря на то что «Тройственный союз» был заключён против Франции и России, «железный канцлер» был твёрдо уверен, что война с Россией может быть крайне опасна для Германии. Наличие секретного договора с Россией 1887 года – «договора перестраховки» - показывает, что Бисмарк не гнушался действовать за спинами собственных союзников, Италии и Австрии, дабы сохранить status quo как на Балканах, так и на Ближнем Востоке.

И Бисмарк до 1884 года не дал чёткого определения курсу колониальной политики, основной причиной этого были дружественные отношения с Англией. В числе других причин принято называть стремление сохранить государственные капиталы, сведя к минимуму расходы правительства. Первые экспансионистские планы «железного канцлера» были встречены энергичным протестом каждой партии – католиков, социалистов, государственников, а также среди представлявшего его собственный класс юнкерства. Невзирая на это, именно во время правления Бисмарка Германия становится колониальной империей.

В 1879 году произошёл разрыв Бисмарка с либералами, в дальнейшем полагавшегося лишь на поддержку коалиции крупных землевладельцев, военной и государственной элиты, промышленников.

Тогда же канцлеру Бисмарку удалось добиться, чтобы рейхстаг принял протекционистский таможенный тариф. Либералов вытеснили из большой политики. Направление нового курса экономической и финансовой политики Германской империи отражало интересы крупных промышленников и аграриев. Этому союзу удалось занять главенствующие позиции в сфере государственного управления и политической жизни. Таким образом, произошёл постепенный переход Отто фон Бисмарка от политики «культуркампфа» к началу гонений на социалистов. После произошедшего в 1878 году покушения на жизнь государя Бисмарком был проведён через рейхстаг «исключительный закон», направленный против социалистов, так как он запрещал деятельность какой бы то ни было социал-демократической организации. Конструктивная сторона этого закона заключалась во введении системы государственного страхования в случае болезни (1883 год) или увечья (1884 год), а также обеспечения пенсии по старости (1889 год). Но даже этих мер было не достаточно для того, чтобы германские рабочие отдалились от партии социал-демократов, хотя это и отвлекло их от революционных способов решения социальных проблем. Однако Бисмарк решительно возражал против любого варианта законодательства, которое бы урегулировало условия труда рабочих.

Во время правления Вильгельма I и Фридриха III, правившего не более полугода, позиции Бисмарка не удалось поколебать ни одной оппозиционной группировке. Самоуверенному и честолюбивому кайзеру претила второстепенная роль, а на очередном банкете в 1891 году он заявил: «В стране есть только один господин – я, а иного не потерплю». Незадолго перед этим Вильгельм II сделан намёк о желательности отставки Бисмарка, заявление которого было подано 18 марта 1890 года. Через пару дней отставка была принята, Бисмарку пожаловали титул герцога Лауэнбургского и наградили званием генерал-полковника кавалерии.

Удалившись во Фридрихсруэ, Бисмарк не утратил интерес к политической жизни. Особенно красноречивой критике с его стороны был подвержен вновь назначенный рейхсканцлер и министр-президент граф Лео фон Каприви. В Берлине в 1894 году произошла встреча императора и уже стареющего Бисмарка, организованная Хлодвигом Гогенлоэ, князем Шиллингфюрста, преемником Каприви. В праздновании 80-летия «Железного канцлера» в 1895 году участвовал весь германский народ. В 1896 году князю Отто фон Бисмарку довелось присутствовать при коронации российского императора Николая II. Смерть настигла «Железного канцлера» 30 июля 1898 года в его имении Фридрихсруэ, где он и был похоронен.

В 1838 году поступил на военную службу.

В 1839 году после смерти матери уволился со службы и занимался управлением семейными владениями в Померании.

После смерти отца в 1845 году семейная собственность была разделена, и Бисмарк получил поместья Шёнхаузен и Книпхоф в Померании.

В 1847-1848 годах — депутат первого и второго Соединенных ландтагов (парламент) Пруссии, во время революции 1848 года выступал за вооруженное подавление волнений.

Бисмарк стал известен благодаря своей консервативной позиции в ходе конституционной борьбы в Пруссии в 1848-1850 годах.

Противодействуя либералам, он способствовал созданию различных политических организаций и газет, включая "Новую прусскую газету" (Neue Preussische Zeitung, 1848). Один из организаторов прусской партии консерваторов.

Был депутатом нижней палаты парламента Пруссии в 1849 году и Эрфуртского парламента в 1850 году.

В 1851-1859 годах — представитель Пруссии в союзном сейме во Франкфурте-на-Майне.

С 1859 года по 1862 год Бисмарк был посланником Пруссии в России.

В марте — сентябре 1962 года — прусский посланник во Франции.

В сентябре 1862 года, во время конституционного конфликта между прусской королевской властью и либеральным большинством прусского ландтага, Бисмарк был призван королем Вильгельмом I на пост главы прусского правительства, а в октябре того же года стал министром-президентом и министром иностранных дел Пруссии. Он упорно отстаивал права короны и добился разрешения конфликта в ее пользу. В 1860-х годах осуществил военную реформу в стране, значительно усилил армию.

Под руководством Бисмарка было осуществлено объединение Германии путем "революции сверху" в результате трех победоносных войн Пруссии: в 1864 году совместно с Австрией против Дании, в 1866 году — против Австрии, в 1870-1871 годах — против Франции.

После образования Северо-Германского союза в 1867 году Бисмарк стал бундесканцлером. В провозглашенной 18 января 1871 года Германской империи он получил высший государственный пост имперского канцлера, став первым рейхсканцлером. В соответствии с конституцией 1871 года Бисмарк получил практически неограниченную власть. При этом он сохранил пост прусского премьер-министра и министра иностранных дел.

Бисмарк провел реформы германского права, системы управления и финансов. В 1872-1875 годах по инициативе и под давлением Бисмарка были приняты направленные против католической церкви законы о лишении духовенства права надзора за школами, о запрещении иезуитского ордена в Германии, об обязательном гражданском браке, об отмене статей конституции, предусматривавших автономию церкви и др. Эти мероприятия серьезно ограничили права католического духовенства. Попытки неподчинения вызывали репрессии.

В 1878 году Бисмарк провел через рейхстаг "исключительный закон" против социалистов, запрещавший деятельность социал-демократических организаций. Он беспощадно преследовал всякое проявление политической оппозиции, за что был прозван "железным канцлером".

В 1881-1889 годах Бисмарк провел "социальные законы" (о страховании рабочих на случай болезни и на случай увечья, о пенсиях по старости и инвалидности), заложившие основы социального страхования рабочих. Вместе с тем он требовал ужесточения антирабочей политики и в течение 1880-х годов успешно добивался продления "исключительного закона".

Свою внешнюю политику Бисмарк строил, исходя из ситуации, сложившейся в 1871 году после поражения Франции во франко-прусской войне и захвата Германией Эльзаса и Лотарингии, способствовал дипломатической изоляции Французской республики и стремился предотвратить образование любой коалиции, угрожавшей гегемонии Германии. Опасаясь конфликта с Россией и желая избежать войны на два фронта, Бисмарк поддержал создание русско-австро-германского соглашения (1873) "Союз трёх императоров", а также заключил с Россией в 1887 году "договор перестраховки". Вместе с тем в 1879 году по его инициативе заключён договор о союзе с Австро-Венгрией, а в 1882 году — Тройственный союз (Германии, Австро-Венгрии и Италии), направленный против Франции и России и положивший начало расколу Европы на две враждебные коалиции. Германская империя стала одним из лидеров международной политики. Отказ России от возобновления "договора перестраховки" в начале 1890 года явился серьезной неудачей канцлера, как и провал его плана превращения "исключительного закона" против социалистов в постоянно действующий. В январе 1890 года рейхстаг отказался возобновить его.

В марте 1890 года Бисмарк был уволен в отставку с поста рейхсканцлера и прусского премьер-министра в результате противоречий с новым императором Вильгельмом II и с военным командованием по вопросам внешней и колониальной политики и по рабочему вопросу. Он получил титул герцога Лауэнбургского, но от него отказался.

Последние восемь лет жизни Бисмарк провел в своем имении Фридрихсруэ. В 1891 году он был избран в рейхстаг от Ганновера, но так никогда и не занял там своего места, а двумя годами позже отказался выставить свою кандидатуру для переизбрания.

C 1847 года Бисмарк был женат на Йоханне фон Путткамер (умерла в 1894 году). У супругов было трое детей — дочь Мари (1848-1926) и два сына — Герберт (1849-1904) и Вильгельм (1852-1901).

(Дополнительный

Прусское правительство в конце концов добилось от парламента возможности осуществлять политику своего премьера Бисмарка, направленную на обеспечение прусской гегемонии в германских делах. Этому способствовали и сложившиеся в начале 60-х годов обстоятельства на международной арене.

Как раз в это время наступило охлаждение между Францией и Россией, так как французское правительство вопреки своим обязательствам не поднимало вопроса о пересмотре невыгодных и унизительных для России после поражения в Крымской войне статей Парижского договора 1856 г. В это же время на почве борьбы за колонии произошло ухудшение отношений между той же Россией, Великобританией и Францией. Взаимные противоречия отвлекали внимание самых крупных европейских держав от Пруссии, что создавало благоприятную обстановку для осуществления политики прусского юнкерства.

Учитывая большое международное влияние в регионе России, Бисмарк ставил своей задачей улучшение прусско-российских отношений. Во время польского восстания в 1863 г. он предложил Александру II проект соглашения о совместной борьбе России и Пруссии против польских повстанцев. Такое соглашение было заключено в феврале 1863 г. (так называемая конвенция Аль-венслебена). Хотя оно осталось нератифицированным и на практике не осуществилось, его подписание способствовало улучшению отношений между Пруссией и Россией. В это же время противоречия между Великобританией и Францией, с одной стороны, и Россией с другой накалились. К тому же первые в связи с Гражданской войной в США были заняты американскими делами.

Бисмарк воспользовался этими противоречиями среди европейских держав прежде всего для отторжения от Дании принадлежавших ей Шлезвига и Гольштейна. Эти две провинции, расположенные на стыке между Балтийским и Северным морями, уже давно привлекали своим выгодным экономическим и стратегическим положением немецкую военщину и буржуазию. Значительная часть населения этих провинций была немецкого происхождения и тяготела к Германии, что также использовал Бисмарк.

В ноябре 1863 г. скончался датский король Фридрих VII и на престол вступил его наследник Христиан IX. Бисмарк решил использовать этот момент, чтобы напасть на Данию. Воспользовавшись хорошим расположением к себе Российского императора (немаловажным обстоятельством послужило и то, что царь Александр II приходился племянником прусскому королю Вильгельму 1) и договорившись с императором Австрии Францем-Иосифом, премьер-министр Пруссии стал искать повода для объявления войны.

Поводом явилась новая датская конституция, в которой ущемлялись права Шлезвига. В январе 1864 г. прусские войска совместно с австрийскими напали на Данию. Война протянулась 4 месяца: такой небольшой и слабой стране, как Дания, от которой в этот момент отвернулись и Великобритания и Франция, было не под силу противостоять двум сильным противникам. По мирному договору Дания была вынуждена отказаться от Шлезвига и Гольштейна; Шлезвиг с морским портом Килем перешел под управление Пруссии, Гольштейн - Австрии. За Данией осталась маленькая территория Лауенбурга, которая спустя год за 2,5 млн. талеров золотом переходит в окончательное владение Пруссии, что сыграло немаловажную роль в последующих событиях.

Успешно завершив войну с Данией, Пруссия тотчас же стала готовиться к войне против своего недавнего союзника - Австрии с целью ослабить ее и таким образом устранить ее влияние в Германии. Прусский генеральный штаб под руководством генерала Гельмута Карла фон Мольтке и военное министерство во главе с генералом фон Росном активно разрабатывали планы решающей схватки.

Одновременно Бисмарк вел активную дипломатическую войну против Австрии, направленную на провоцирование с ней конфликта и одновременно на обеспечение нейтралитета великих держав - России, Франции и Великобритании. Прусская дипломатия добилась в этом успеха. Нейтралитет царской России в войне между Пруссией и Австрией оказался возможным в связи с ухудшением австро-российских отношений; царь не мог простить Австрии ее политику в период Крымской войны 1853 - 1856 гг. Нейтралитета Наполеона III Бисмарк добился с помощью туманных обещаний компенсации в Европе (на которые император Франции все же не согласился). Великобритания была поглощена дипломатической борьбой с Францией. Бисмарку также удалось заручиться союзом с Италией: последняя рассчитывала отнять у Австрии Венецию.

Чтобы великие державы (прежде всего Франция) все же не успели вмешаться в конфликт, Бисмарк разработал план молниеносной войны с Австрией. Этот план заключался в следующем: прусские войска разбивают основные силы противника в одной, максимум двух битвах, и, не выдвигая никаких требований по захвату австрийских территорий, добиваются от австрийского императора главного - чтобы тот отказался от вмешательства в германские дела и не препятствовал преобразованию бессильного Германского союза в новый союз германских государств без Австрии под гегемонией Пруссии.

В качестве повода к войне Бисмарк избрал вопрос о положении в герцогстве Гольштейн. Придравшись к действиям австрийского губернатора, Бисмарк ввел прусские войска в герцогство. Австрия, вследствие отдаленности Гольштейна, не могла переправить туда свои войска и внесла на общегерманский парламент, заседавший во Франкфурте, предложение осудить Пруссию за агрессию. Австрийское предложение поддержал и ряд других германских государств: Бавария, Саксония, Вюртемберг, Ганновер, Баден. Грубая провокационная политика Бисмарка восстановила их против Пруссии, великодержавные планы прусской военщины пугали их. Прусский премьер-министр был обвинен в провоцировании братоубийственной войны.

Несмотря ни на что, Бисмарк продолжал гнуть свою политику. 17 июня 1866 г. начччччччччччччччччччччч война. Прусские войска вторглись в чешские земли Австрии. Одновременно на юге против Австрии выступила Италия. Австрийское командование вынуждено было разделить свои силы. 75-тысячная армия была двинута против итальянцев, а 283 тыс. человек выставлено против пруссаков. Армия Пруссии насчитывала 254 тыс. человек, но была вооружена значительно лучше, чем австрийская, в частности, она имела наиболее совершенное для того времени игольчатое ружье, заряжавшееся с казенной части. Несмотря на значительный численный перевес и хорошее вооружение, итальянская армия при первой же встрече с австрийцами была разбита.

Бисмарк попал в сложное положение, ведь между ним, ландтагом и королем не были улажены конфликты по поводу объявления войны. Положение Бисмарка и исход всей войны спас командовавший прусской армией талантливый стратег генерал Мольтке. 3 июля в решающем сражении при Садовой (близ Кениггреца) австрийцы потерпели жестокое поражение и были вынуждены отступить.

В кругах прусских милитаристов, упоенных одержанной победой, возник план продолжения войны до окончательного разгрома Австрии. Они требовали, чтобы прусская армия триумфально вступила в Вену, где Пруссия продиктует побежденной Австрии условия мира, предусматривающие отторжение от нее ряда территорий. Бисмарк решительно воспротивился этому. У него для этого были серьезные основания: через два дня после битвы при Садовой правительство Наполеона III, сильно встревоженное непредвиденными победами Пруссии, предложило свое мирное посредничество. Бисмарк считался с опасностью немедленного вооруженного вмешательства Франции на стороне Австрии, что могло в корне изменить сложившееся соотношение сил; кроме того, в расчеты Бисмарка не входило чрезмерное ослабление Австрии, так как он намеревался в будущем сблизиться с ней. Исходя из этих соображений, Бисмарк настоял на скорейшем заключении мира.

23 августа 1866 г. был подписан мирный договор между Пруссией и Австрией. Бисмарк одержал очередную победу - Австрии пришлось отказаться от своих притязаний на руководящую роль в германских делах и выйти из Германского союза. Четыре немецких государства, воевавшие на стороне Австрии, - королевство Ганновер, курфюршество Гессен-Кассель, герцогство Нассау и город Франкфурт-на-Майне - были включены в состав Пруссии, и таким образом была устранена чересполосица, разделявшая западные и восточные владения прусской монархии. Австрии также пришлось отдать Венецию Италии. Новые домогательства итальянцев на Триест и Триент потерпели неудачу.

5. Северогерманский союз

После новых территориальных захватов Пруссия превратилась в крупнейшее германское государство с населением в 24 млн. человек. Правительство Бисмарка добилось создания Северогерманского союза, в который вошли 22 германских государства, расположенных к северу от реки Майна. Конституция Северогерманского союза, принятая в апреле 1867 г., юридически закрепляла гегемонию Пруссии на германских территориях. Главой Северогерманского союза стал прусский король. Ему принадлежало верховное командование вооруженными силами союза. В Союзном совете, в который входили представители правительств всех союзных государств, главенствующее положение также занимала Пруссия.

Союзным канцлером стал министр-президент Пруссии Бисмарк. Прусский генеральный штаб фактически превратился в высший военный орган всего Северогерманского союза. В общесоюзный парламент - рейхстаг - должны были пройти выборы на основе всеобщего (для мужчин, достигших 21 года) и прямого (но не тайного) голосования, большинство мест принадлежало депутатам от Пруссии. Однако рейхстаг пользовался лищь незначительным политическим влиянием, поскольку его решения не имели силы без утверждения их Союзным советом, к тому же, согласно закону, рейхстагу не было подотчетно и правительство Бисмарка.

После окончания австро-прусской войны Бавария, Бюртемберг, Баден и Гессен-Дармштадт вынуждены были заключить с Пруссией соглашения о передаче вооруженных сил этих четырех южно-германских государств под контроль прусского генерального штаба.

Таким образом Бисмарк, добившись создания Северогерманского союза, в котором руководство неоспоримо принадлежало Пруссии, подготовил Германию к новой войне с Францией за окончательное завершение своего объединения.

Франко-прусская война явилась результатом имперской политики отживающей свое французской Второй империи и нового агрессивного государства - Пруссии, желающей утвердить свое господство в центре Европы. Французские правящие круги рассчитывали в результате войны с Пруссией предотвратить объединение Германии, в котором они усматривали прямую угрозу преобладающему положению Франции на европейском континенте, и к тому же захватить левый берег Рейна, издавна составлявший предмет вожделений французских капиталистов. Французский император Наполеон III в победоносной войне искал также выход из глубокого внутриполитического кризиса, принявшего в конце 60-х годов угрожающий для его империи характер. Благоприятный исход войны, согласно расчетам Наполеона III, должен был укрепить и сильно пошатнувшееся в 60-х годах международное положение Второй империи.

Юнкерство и крупные военные промышленники Пруссии со своей стороны стремились к войне. Они надеялись, разбив Францию, ослабить ее, в частности, захватить богатые железом и важные в стратегическом отношении французские провинции Эльзас и Лотарингию. Бисмарк, считавший уже с 1866 г. войну с Францией неизбежной, искал лишь благоприятного повода к вступлению в нее: он хотел, чтобы Франция, а не Пруссия, явилась агрессивной стороной, объявившей войну. В этом случае можно было бы вызвать в германских государствах общенациональное движение за ускорение полного объединения Германии и тем самым облегчить преобразование временного Северогерманского союза в более мощное централизованное государство - Германскую империю под главенством Пруссии.

Реформы Бисмарка. Политическая слабость германской бур­жуазии сказалась в том, что воссоединение Германии произошло не путем революции, разрушающей остатки феодализма, а контр­революционными методами, т. е. с сохранением господства отжив­ших классов и всего “готического” хлама феодально-абсолютистс­кой государственности. В течение двадцати лет после воссоедине­ния Бисмарк был живейшим выражением создавшейся двойствен­ности и вытекавших отсюда противоречий. Более связанный по своим классовым интересам с прошлым Германии, чем с ее буду­щим, он, однако, стремился в меру своего разумения удовлетво­рять основные экономические потребности буржуазии. Он сбли­зился на первых порах с национал-либералами, вернее говоря, властно повел их за собой, нередко, правда, встречая с их стороны сопротивление, но легко преодолевая его комбинациями внутри- и внепарламентского характера.

Первая половина 70-х годов была временем, когда национал- либералы достигли вершины возможного для них влияния, имея в рейхстаге 1874 г. 152 представителя, т. е. больше, чем какая бы то ни было другая партия за все время существования рейхстага. В этот именно период установлена была единая система денежного обращения и введена золотая валюта, были сделаны крупные шаги по пути создания единого права. Германия получила почти однооб­разное уголовное и торговое право (общеимперский Гражданский кодекс введен был в действие лишь в 1900 г.). В 1874 г. имперский закон о печати устранял оставшиеся от средневековья ограниче­ния печати, хотя и ввел суровые судебные кары за антиправи-

тельственные выступления. Из мероприятий местного характера следует отметить проведенную Бисмарком в 1872 г. реформу мест­ного самоуправления в восточных провинциях Пруссии. В каждой провинции, делавшейся на округа, учреждены были выборные ок­ружные собрания. Однако полицейская власть помещика в округе, бывшая до того феодальной привилегией, по существу, сохрани­лась, так как внутри округа обязанности начальников полиции без­возмездно несли лица, назначавшиеся королем всегда из местных землевладельцев. Сверх того, крупные имения составляли само­стоятельные районы, где помещик, с согласия начальника округа (ландрата), сам являлся старшиной или назначал старшину.

“Кулътуркампф”. Шаги, предпринятые Бисмарком на пути к имперскому единству, укрепили не германскую, а прусско-гер­манскую империю и тем самым обещали увековечить тягостную для всех непруссаков гегемонию Пруссии. Мероприятия эти долж­ны были вызвать усиление и сплочение всех антиправительствен­ных элементов, как ни пестры они были. А “общее знамя эти пес­трые элементы нашли в ультрамонтанстве”1. С одной стороны, им­перское правительство в лице Бисмарка готово было возненави­деть всякую силу, казавшуюся ему слишком самостоятельной и осмеливавшуюся соперничать с ним, а такой грозила стать в Гер­мании католическая церковь, вдохновляемая воинственными плана­ми папы (Пия IX), а с другой - все, что было в Германии центро­бежного, все, подавляемое и оскорбляемое Пруссией в своем наци­ональном, главным образом, достоинстве, все, оппозиционно на­строенное против пруссачества, стало группироваться вокруг ка­толической церкви, выразительницей интересов которой в 1870 г.

Сделалась, как мы уже знаем, партия центра, всегда, впрочем, по составу своему строго и чисто католическая. Недаром вождем партии был Виндгорст - лидер ганноверских вельфов, особенно и демонстративно непримиримых антагонистов Пруссии. Бисмарк без колебания вступил в бой с центром, имея на своей стороне либеральные фракции рейхстага, и провел ряд антиклерикальных законов, из которых важнейшим был закон о передаче светским должностным лицам ведения актов гражданского состояния и об обязательном гражданском браке (1875 г.). Так как духовенство по прямым указаниям Рима отказалось подчиняться этим законам, правительство обрушило на непокорных священников и мирян град административных репрессий. Все это, однако, оказалось совер­шенно тщетным. Сочувствие и содействие многочисленных и разно­образных оппозиционных элементов сделало сопротивление като­ликов очень стойким и эффективным. Против Бисмарка вооружи­лись даже консервативные протестантские круги, особо недоволь-

ные его союзом с либералами и охотно изображавшие его борьбу с католической церковью как подрыв религиозных устоев вообще. Борьба эта, прозванная сторонниками Бисмарка “культуркампфом”, закончилась, в сущности, полным поражением Бисмарка. Он сам признал в своем выступлении в прусском ландтаге в 1886 г., что его борьба с католиками была “гоньбой верхом за дикими гусями”. Пришлось “железному канцлеру” идти на мировую с гусями: из антиклерикальных законов одни перестали применяться, другие были вовсе отменены впоследствии, и остался в силе лишь только что упомянутый. Партию же центра правительственные пресле­дования только укрепили и на довольно долгий срок выковали из нее самую, после социал-демократов, сильную и стойкую оппози­цию. Даже в рейхстаге 1912 г. центр оставался крупнейшей после социал-демократов фракцией.

Распад национал-либералов. Отказавшись от “культуркамп- фа”, Бисмарк бросил потерявших уже для него интерес национал- либералов и повернул, в то же время, к такой экономической по­литике, которую национал-либералы не могли одобрить: он пере­стал поощрять свободу торговли и своеобразный протекционизм и стал покровительствовать не столько промышленности, сколько крупному землевладению. Повышением таможенных пошлин на предметы массового потребления (табак, кофе, керосин) он хотел, кроме того, усилить доходы имперской казны и освободить ее от известной зависимости, в которой она находилась по отношению к членам Союза. Консерваторы и центр, за которыми стояли поме­щики и кулаки, сочувствовали его начинаниям с теми или иными оговорками; национал-либералы же, поскольку представляли тор­говую буржуазию, были против, а поскольку отражали интересы промышленников, склонялись и к компромиссу. В результате они, как мы уже знаем, раскололись и с 1881 г. навсегда потеряли зна­чение одной из ведущих партий рейхстага, которое имели до это­го времени. Но распад национал-либералов, единственной, строго говоря, средней партии рейхстага, на которую могло длительно опираться правительство, усилил распад и разноголосицу, и без того царившие в рейхстаге, а главное, сделал крайние фракции решающей силой в парламентских битвах.

Падение Бисмарка. Именно после “победы” над национал-ли­бералами на выборах 1881 г. Бисмарку стало все труднее прово­дить через рейхстаг свои законодательные мероприятия. Политика лавирования между классами и партиями, чем дальше, тем яв­ственнее, обнаруживала свою несостоятельность. Конфликт достиг особенной силы в 1887 г., когда рейхстаг отказался возобновить закон о семилетием контингенте армии. После роспуска этого рейх­стага Бисмарку удалось создать на выборах коалицию национал- либералов с обоими фракциями консерваторов - “картель”. В но­вом рейхстаге Бисмарк имел послушное большинство, и именно с

опорой на это большинство он провел, между прочим, свои прово­каторские “социальные законы” о принудительном страховании рабочих, пытаясь и таким способом парализовать влияние социал- демократов, непреодолимо росшее вширь и вглубь, несмотря на преследования правительства. Но как раз этот же рейхстаг и нанес Бисмарку жесточайшее поражение, отказав ему в 1890 г. в утвер­ждении нового, еще более жестокого исключительного закона и в продлении старого закона против социалистов, срок действия ко­торого истекал осенью 1890 г. В том же году кончились полномочия рейхстага, и на новых выборах искусственная комбинация картеля расстроилась. Правые партии потерпели поражение. Социал-де­мократы сразу утроили число мандатов. Это было, пожалуй, са­мым ярким показателем банкротства внутренней политики прави­тельства, и, следовательно, Энгельс был прав, говоря о “социал- демократической партии, свергнувшей Бисмарка”1. Чтобы вновь обрести в новом рейхстаге утраченный контроль, Бисмарк, вер­ный своей методе беспринципных политических фокусов и заку­лисных межпартийных махинаций, обратил взоры на центр, са­мую сильную фракцию рейхстага, и имел тайное свидание с Вин- дгорстом. Это послужило предлогом для острого столкновения меж­ду ним и Вильгельмом II, незадолго до того вступившим на пре­стол. Времена и обстоятельства до такой степени изменились для старого канцлера, что его просьба об отставке была, против всех его ожиданий, принята.

Усиление монополистического капитала. Времена действи­тельно менялись так быстро и радикально, что государственные деятели и с более широким кругозором, чем Бисмарк, не успева­ли замечать и отмечать происходившие сдвиги. Силы промышлен­ного развития выступили в конце столетия со всесокрушающей энергией. Уголь, в избытке имевшийся в Германии еще до терри­ториальных приобретений в результате победы над Францией, же­лезо, полученное Германией вместе с Эльзас-Лотарингией, нако­нец, французские миллиарды, влившиеся золотым потоком в хо­зяйство страны, - все это, рука об руку с политическими факто­рами, которыми явились воссоединение Германии и последовав­шие за этим реформы, вызвало исключительный рост германской промышленности. В своем развитии Германия явно обгоняла самую старую индустриальную страну - Англию - и далеко ее опере­дила в концентрации и централизации капитала. За двадцатиле­тие с 1890 до 1910 г. Германия последовательно опередила Анг­лию в добыче и потреблении руды и угля, в производстве желе­за, стали и чугуна. Тяжелая промышленность стала безусловно господствовать в промышленном хозяйстве Германии. Машино­строение сделало необыкновенно быстрые шаги. В то же время протекционистская политика правительства способствовала рос­ту всякого рода монополий, основной формой которых послужил картель. Картелирование промышленности началось уже с конца 70-х годов и к концу столетия число картелей значительно вырос­ло, не переставая увеличиваться и далее. “Число картелей в Герма­нии определялось приблизительно в 250 в 1896 г. и в 385 в 1905 г. при участии в них около 12 тысяч заведений”. Это, в свою оче­редь, облегчало банковскому капиталу проникновение в картели­рованную сверху донизу промышленность: в начале XX в. финан­совый капитал наложил руку на всю внутреннюю и внешнюю по­литику Германии.

Активизация германского империализма. Такие экономичес­кие перевороты вызвали крупные перестановки в отношении клас­сов. В то время, как мелкое юнкерство продолжало вырождаться и деклассироваться, следуя прогнозу, установленному для него Энгельсом в 80-х годах, магнаты землевладения уже раньше, как мы отмечали, находившие точки соприкосновения с крупной про­мышленностью, теперь все теснее смыкались с индустриальными королями. Они охотно заводили промышленные предприятия на своих землях, еще охотнее становились участниками капиталис­тических концернов, и сам Вильгельм II нисколько не брезговал подачками этого рода от пушечного короля Круппа. И помещики, и монополистский капитал оказались согласно заинтересованными в повороте Германии на путь активной колониальной политики. В свое время Бисмарк заявлял: “Я не хочу колоний. Они годятся только для синекур”. Хотя он десять лет спустя делал некоторые попытки перестроиться в этом направлении и поддержал и округ­лил земельные приобретения немецких предпринимателей в Аф­рике, составившие ядро германской Юго-Западной Африки и гер­манской Восточной Африки, но действительного значения коло­ниальной экспансии не понимали ни он, ни его преемник Каприви, отдавший Англии Занзибар в обмен на Гельголанд и утверждав­ший, что нет ничего хуже, как получить в подарок всю Африку. Такая точка зрения тогда же встретила резкую оппозицию среди некоторых слоев юнкерства и крупной буржуазии, требовавших широкой колониальной экспансии. В 1891 г. создается Всеобщий германский союз, получивший с течением времени большое влия­ние под именем Пангерманского союза. Пангерманисты делали все возрастающий упор на пропаганде захвата Германией ряда зе­мель в самой Европе, расписывая эти земли как немецкие и вклю­чая в их число Австрию, Данию, Голландию, часть Швейцарии и Бельгии, прибалтийские владения России. Они строили планы далекого продвижения на Восток (“Drang nach Osten!”). Идея рас-

членения России играла в этих планах все возрастающую роль. Значительное течение в пангерманизме направлялось против Англии, призывая сосредоточить против нее все усилия, чтобы достигнуть передела колоний. Наконец, при канцлере Гогенлоэ (1894-1900 гг.) происходит крутой поворот во внешней политике Германии, и она стремительно переходит к хищнической импери­алистической политике. Дело не ограничивается земельными зах­ватами на западном и восточном берегах Африки, арендой Кяо- Чао, открывшей германскому капиталу путь к естественным бо­гатствам Шандунского полуострова, и приобретением островов Марианских, Каролинских и Марешальских, что укрепило гер­манские позиции на подступах к Азиатскому материку. Германия обращает пристальные взоры на Ближний Восток, на Турцию, имея в виду проникнуть на путях экономического и политического подчинения Турции в Малую Азию, в Сирию, в Месопотамию, где германских империалистов неотразимо влекли к себе залежи не­фти и редких металлов и неисчерпаемые источники сельскохозяй­ственного сырья.

С этого времени империалистическая политика гогенцоллерн- ской Германии становится все энергичнее. Магнаты землевладения превращаются в боевой авангард финансового капитала и все силь­нее увлекают его в сторону необузданной агрессии, чему он, на­до сказать, очень мало сопротивляется. Нетерпеливый напор юн­керской реакции с ее преклонением перед силой, с ее культом солдатчины, с презрением к слабым нациям, с твердым убеждени­ем, что военное насилие - самый скорый и верный создатель “национального богатства”, становится главным двигателем гер­манской политики.

Нет никакого сомнения, что ближайшие основы гитлеризма, как цельной системы с собственной внутренней и внешней полити­кой, заложены были уже в кайзеровской Германии, с тем чтобы после первой мировой войны получить наиболее полное и закон­ченное выражение.

Противостоять этой роковой тяге к реакции внутри и к воен­ным взрывам вовне мог бы только пролетариат. Но лидеры соци­ал-демократии сделали все от них зависящее, чтобы дезориенти­ровать, расколоть, разоружить его. И они достигли своей цели

Реакция по всей линии. В полном соответствии с новой и чрез­вычайно энергичной империалистической политикой, сопровож­давшейся, конечно, лихорадочным усилением вооружений (осо­бенно морских), внутренняя политика Германии становится с каж­дым годом все реакционнее. Каприви, сменивший Бисмарка, еще опирался некоторое время на национал-либералов и центр и вы­нужден был делать буржуазии известные уступки, а также про­вести кое-какие меры охраны труда (закон о воскресном отдыхе для рабочих и об 11-часовом максимальном рабочем дне для жен­щин). Но в канцлерство Гогенлоэ магнаты юнкерства, поддержи­ваемые тяжелой индустрией, берут перевес, и в рейхстаге тон задают консерваторы в союзе с центром, за которыми плетутся окончательно потерявшие всякую самостоятельность национал-ли­бералы.

Но консерваторы были численно слабы, национал-либералы разлагались и разваливались, и правительство оказывалось в до­вольно неприятной зависимости от центра, неприятной потому, что центр, на который нажимала мелкобуржуазная часть его из­бирателей, вынужден был время от времени делать оппозицион­ные жесты: так, он провалил в 1893 г., как мы уже знаем, военный закон, в 1895 г. сделал то же с законопроектом, как бы воскресив­шим исключительный закон против социалистов (Umsturzvorlage), а в 1900 г. - с законом, по существу, уничтожавшим свободу со­юзов. Но это была не более как отрыжка прежней оппозиционно­сти центра: он все явственнее поворачивал направо, навстречу наглеющей реакции и в течение первого десятилетия XX в. оказал сменившему Гогенлоэ канцлеру Бюлову (1900-1909 гг.) неоцени­мые услуги при проведении реакционных военных и финансовых законопроектов. Именно центр, например, выступил автором хан­жеского закона, официальным назначением которого была борьба с преступлениями против нравственности в печати и в искусстве, но который фактически открывал дорогу крайне придирчивой по­литической цензуре (1900 г.). Это было время широкого наступле­ния на ничтожные и без того политические права рабочих, когда стачечников подвергали всевозможным репрессиям на основе вво­димого то тут, то там “осадного положения”, когда штрейкбрехе­рам и провокаторам была обеспечена охрана полиции и судов, когда свирепствовала цензура, когда коренное население в Эльзас-Ло­тарингии и в польских провинциях подвергалось яростным гонени­ям. При Гогенлоэ, а особенно при Бюлове, притеснения польского населения в Познани и в Верхней Силезии чрезвычайно усилились. Германизаторы откровенно и почти официально ставили своей це­лью онемечение польских земель и польского населения, причем особенно свирепствовали “гакатисты” (по инициалам трех лидеров германизаторского союза). Поляки сопротивлялись всеми доступ­ными им средствами, между прочим, нашумевшими в свое время школьными забастовками. Впрочем, в рейхстаге польская нацио­нальная партия (“Коло”) долгое время шла на поводу у центра и лишь за несколько лет до первой мировой войны более или менее решительно переходит в оппозицию.

Партийные коалиции в рейхстаге. Поддерживая реакцион­ную политику Бюлова, центр за свои услуги требовал подачек и подачек. Правительство, однако, далеко не всегда удовлетворяло его домогательства, и как раз в 1906 г., когда оно отказало в ве­домственных перемещениях и назначениях, с которыми давно при­ставали лидеры центра, последние соединились с социал-демо­кратами и отказали правительству в кредитах на подавление вос­стания готтентотов (гереро) в африканских владениях Германии. Бюлов воспользовался этим, чтобы распустить рейхстаг и попы­таться отделаться от центра. Новые выборы, однако, даже усили­ли центр (105 мандатов вместо 100), но зато жестоко ударили по социал-демократам, которых Бюлов и боялся, и ненавидел. Много­численные мелкобуржуазные избиратели, отдававшие обычно свои голоса социал-демократам, были в эту избирательную кампанию распылены шовинистической агитацией и головокружительными обещаниями империалистов, - они изменили социал-демократам, и те потеряли почти половину своих мандатов (38 из 81). В рейхста­ге 1907 г. Бюлову удалось объединить в так называемом “готтен­тотском” блоке и консерваторов, и национал-либералов, и даже свободомыслящих, и даже прогрессистов. Невозможно было бо­лее наглядно демонстрировать жалкое падение германского ли­берализма во всех его фракциях, течениях и оттенках. Почти един­ственной уступкой со стороны реакции ее либеральным сотрудни­кам был новый закон о союзах и собраниях (1908 г.), изуродован­ный, впрочем, поправками консерваторов. Сотрудничество блока с правительством оказалось, однако, непрочным, и когда встал воп­рос о налоге на наследства, как одном из источников покрытия новых военно-морских расходов, консерваторы, вместе с центром, отвергли подобное покушение на помещичьи карманы, и “готтен­тотский” блок развалился. За эту неудачу Бюлов поплатился своим канцлерским постом.

Новому канцлеру Бетман-Гольвегу (1909-1917 гг.) достались в наследство обломки блока в виде союза центра с обеими фракци­ями консерваторов, известного под названием “черно-голубого” (всего 189 мандатов). Привлекая к себе в случае надобности чер­носотенцев из христианско-социальной партии (16 мандатов) или им подобных, черно-голубой блок прочно господствовал около трех лет, и господство это ознаменовалось рядом новых косвенных налогов и новыми законодательными преследованиями пролета­риата.

Борьба за реформы в Пруссии и в Эльзас-Лотарингии. Однако боевое настроение пролетариата явно растет и сказывается, на­пример, в энергичной борьбе за реформу избирательного права в Пруссии. Здесь знаменитая трехклассная система по-прежнему слу­жила оплотом политического господства аграриев и денежных меш­ков. Бетман-Гольвег попытался обновить кое-какими поправками эту избирательную систему, но не удовлетворил ими ни правых, ни левых, и внесенный им в прусский ландтаг законопроект был отвергнут (1910 г.). Берлинские рабочие реагировали на рефор­маторство Бетман-Гольвега бурными массовыми демонстрациями. Новая попытка избирательной реформы, исходившая в 1912 г. от свободомыслящей фракции ландтага, оказалась столь же безус-

пешной. Закоснелая реакционность прусского государственного ре­жима рисовалась особенно ярко на фоне сравнительных успехов движения за избирательную реформу в Южной Германии: в пери­од 1904-1911 гг. всеобщее избирательное право введено было в Баварии, Вюртемберге и Гессене. Впрочем, в Саксонии около того же периода избирательное право было значительно ухудшено из страха перед успехами саксонских социал-демократов.

В конце 1910 г. рейхстаг под сильным давлением социал-де­мократов принял, наконец, закон об автономии Эльзас-Лотарин­гии: был учрежден провинциальный двухпалатный ландтаг, ниж­няя палата которого избиралась посредством всеобщего избира­тельного права; в то же время Эльзас-Лотарингия получила пред­ставительство в бундесрате. Вся эта “конституция” нисколько не мешала проявлениям самого дикого произвола в Эльзас-Лотарин­гии со стороны германской военщины и администрации. По-пре­жнему, как и 40 лет назад, господствовали здесь в том или ином виде исключительные законы, регулировавшие по-своему права прессы, свободу собраний и союзов и т. п. Когда в 1913 г. в эльзас­ском городе Царбене (Саверн) прусский лейтенант, живое вопло­щение тупого и низменного всегерманского солдафонства, позво­лил себе грубое и глупое издевательство над местным населени­ем, Ленин по всей справедливости отметил симптоматическое зна­чение этого инцидента: в Цаберне “обострился и вышел наружу истинный порядок Германии, господство сабли прусского полуфе­одального землевладельца”1. Разве не получил командир полка, в котором состоял отличившийся лейтенант, демонстративного одоб­рения от прусского кронпринца? Разве сам Вильгельм II, по внут­ренней сути своей тот же ограниченный и самовлюбленный прус­ский лейтенант, - не угрожал еще до инцидента Эльзас-Лорин- гии, что он попросту отнимет у нее ее конституцию, только что дарованную?

Избирательная победа социал-демократов. Черно-голубой блок за сравнительно короткий период своего правления основательно восстановил против себя самые различные круги избирателей. Уже за последние два года существования рейхстага (1910-1911 гг.) социал-демократы на дополнительных выборах приобрели 10 но­вых мандатов. Неудивительно, что выборы 1912 г. ознаменовались чувствительными неудачами клерикально-помещичьей реакции. Консерваторы лишились 26 мандатов, центр поплатился 14, хри­стианские социалисты - 13, даже национал-либералы растеряли 9 мандатов. Напротив, социал-демократы увеличили число своих мандатов по сравнению с прошлыми выборами чуть ли не втрое (110 вместо 43) и сразу вышли на линию самой сильной партии рейхстага.

Реформизм и оппортунизм социал-демократии. Таким обра­зом, социал-демократы с прогрессистами и национал-либералами при поддержке национальных партий могли иметь большинство. Но дело в том, что не только либеральные фракции оказались к этому времени, как, впрочем, и раньше, абсолютно неспособными к устойчивой оппозиции правительству, - зараза оппортунизма и примиренческой дряблости стала проникать и в верхушку социал- демократической партии. После падения закона против социалис­тов это стало сказываться и в теоретическом и в практическом отношениях. Эрфуртская программа, сменившая в 1891 г. Готскую, была, конечно, шагом вперед по сравнению с той, но и она допу­стила крупнейшую ошибку, не только не объявив диктатуру про­летариата конечной целью классовой борьбы, но и не упоминая о диктатуре пролетариата вообще. Эту ошибку и имел в виду Эн­гельс, когда высмеивал “миролюбивый оппортунизм и мирно-спо- койно-свободно-веселое” “врастание” старого свинства в “социа­листическое общество”. На это же он указал в своей критике Эрфуртской программы, требуя признания неизбежности и необ­ходимости насильственной пролетарской революции.

Отход от революционных идеалов, чем ближе к первой миро­вой войне, становился все заметнее среди вождей германской со­циал-демократии и стал особенно разителен в связи с тем, что русская революция 1905 г. способствовала значительному повыше­нию революционной активности германского пролетариата, пока­зывая ему, между прочим, на конкретном примере великое рево­люционное значение всеобщей стачки. Хотя руководство партии официально осудило попытки ренегатов, вроде Бернштейна, стол­кнуть германских рабочих с завещанного Марксом и Энгельсом пути классовой борьбы, ревизионизм практически делал большие успехи в социал-демократии и накладывал свою печать на тактику лидеров. Все чаще сказывается уклон в сторону реформизма и компромисса с буржуазией, все больше места в работе партии стала занимать парламентская борьба в ущерб прямой и непосред­ственной массовой революционной борьбе. Отпор, который давали этому течению старые вожди партии, и среди них Либкнехт и Бе­бель, был далеко не всегда достаточен, на что много раз указывал Ленин в своей неустанной и последовательной борьбе с оппорту­низмом и реформизмом во II Интернационале вообще и в герман­ской социал-демократии, в частности. Ибо германская социал-де­мократия оказалась ведущей партией II Интернационала и более других являлась ответственной за ошибки, заблуждения, нако­нец, измену II Интернационала. В свое время германская социал- демократия много сделала для организации и обучения пролетари­ата в обстановке более или менее мирного развития. Но когда к концу XIX в. мирное развитие сменилось эпохой классовых битв и гражданских войн пролетариата, германская социал-демокра­тия, а с нею и II Интернационал оказались в арьергарде рабочего движения, судорожно цепляясь за старые методы борьбы и тор­мозя революционное развитие.

Война 1914 г. и положение внутри социал-демократической партии. В этой обстановке вожди социал-демократии не захоте­ли и не сумели организовать действительный отпор империалис­тической реакции. Когда же война началась, они стали слугами этой реакции, усердно помогая правительству и капиталистам в установлении и поддержании военного режима внутри страны, пре­вращавшегося для рабочих в военную каторгу на фронте или на предприятиях. В декабре 1914 г. один лишь Карл Либкнехт в пар­ламентской фракции рейхстага открыто высказал свое отрицатель­ное отношение к войне, отказавшись голосовать за военные кре­диты. Постепенно возрастающее сопротивление рабочих масс вы­разилось, между прочим, в том, что в 1915 г. левые социал-демок­раты (Роза Люксембург, Карл Либкнехт, Франц Меринг и другие) образовали группу, получившую вскоре название “Спартак”.

Измена социал-демократических лидеров. Лидеры же партии, между тем, не зевали и в ренегатстве своем скатывались все даль­ше и все ниже. В соответствии с усложнившейся политической обстановкой господствующие классы Германии предъявляли к ним все более серьезные требования, и те стремились быть на высо­те своих задач. Под ударами военных поражений шатались устои гогенцоллернской монархии, народные массы революционизиро­вались. После Февральской революции 1917 г. германская буржу­азия увидела, что к опасности военного поражения присоединя­ется еще более грозная для нее опасность революционного взры­ва. В рейхстаге под руководством левого крыла центра стало кри­сталлизоваться большинство, готовое отказаться от завоеватель­ных целей войны. Но банк и помещики еще не сдавались. Ушел в отставку Бетман-Гольвег, решительный сторонник такого отказа (июль 1917 г.). Назначен был канцлером аграрий Михаэлис, при­нимавший этот отказ с различными оговорками. В такой обстанов­ке на лидеров социал-демократии буржуазия возложила обязан­ность удержать массы от революционного выступления, все бо­лее назревавшего. В 1917 г. образовалась Независимая социал-де­мократическая партия Германии, прямое назначение которой было разыгрывать мнимую оппозицию по отношению к руководству со­циал-демократической партии и демагогическими разговорами зав­лекать в свои ряды рабочих, уже раскусивших предательство социал-демократической верхушки, но еще не осведомленных о том, что Независимая социал-демократическая партия - не бо­лее, как экспозитура социал-демократической партии. Движение независимцев происходило под руководством Каутского, прило­жившего все усилия к тому, чтобы выхолостить и обезвредить это движение и нейтрализовать энергию примкнувших к нему рабочих.

Предсмертные судороги режима. Но тщетны были усилия вер­ных слуг буржуазии: Великая Октябрьская социалистическая ре­волюция воспламенила германских рабочих и солдат революцион­ным энтузиазмом. Тогда лидеры социал-демократии, “преданные без лести”, в вероломстве своем последовательные до конца, не остановились и перед тем, чтобы собственную спину подставить под грозящую рухнуть монархию, монархию, покрывшую себя по­зором, виновную в бесчисленных преступлениях против рабочего класса, щедро обагренную народной кровью. Дело в том, что в конце декабря 1917 г. Вильгельм И, так часто и так развязно за­являвший о своем презрении к парламентаризму, почувствовал к нему, очутившись в беде, симпатию, и в обращении на имя канц­лера Гертлинга, одного из лидеров центра, сменившего 1 ноября 1917 г. Михаэлиса, возвестил о своем желании привлечь германс­кий народ к более, чем до того, деятельному участию в определе­нии судеб отечества. Однако и это сомнительное народолюбие на­ходилось под спудом до самой той поры, пока у германской воен­щины не исчезла последняя надежда на поворот военного счастья. Лишь 1 октября 1918 г. новый имперский канцлер, принц Макс Баденский, приступил к срочному созданию демократии и парла­ментаризма в Германии при обязательном сохранении гогенцол- лернской династии и всех, разумеется, прочих династий. Тут-то и предложили свои услуги лидеры социал-демократии, и целый ряд этих лидеров (среди них Шейдеман) вошли в состав образованного принцем правительства. Были опубликованы (28 октября 1918 г.) новые конституционные законы, вносившие изменения в Консти­туцию Германской империи. Поправка к ст. 15 Конституции поста­новляла, что имперский канцлер нуждается в доверии рейхстага и несет ответственность перед бундесратом и рейхстагом. Менее важный характер имела поправка к ст. 11, требовавшая согласия рейхстага и бундесрата на объявление войны и заключение меж­дународных договоров. Но и эти изменения не могли уже спасти империю.

Падение монархии. Тщетны были все героические меры. Не­сколько дней спустя рабочие, солдаты и матросы стали захваты­вать один город за другим. 9 ноября Макс Баденский объявил об отречении кайзера и передал должность имперского канцлера со­циал-демократу Эберту. В этот же день перед лицом стихийно воз­никших Советов рабочих и солдатских депутатов Шейдеман поспе­шил объявить республику.

ДРУГОЙ СУФФИКС

Суффикс (от лат. suffixus «прикреплённый») в лингвистике - морфема, изменяемая часть слова, расположенная обычно после корня. В русском языке перенос слова из одной части речи в другую осуществляется как правило с помощью суффикса.

Еще из курса школьной грамматики я помню, что слово состоит из приставки, корня, суффикса и окончания. Моя учительница русского языка Ольга Гавриловна всегда подчеркивала лексическое значение корня в слове. Ученику 6-го класса с этим было трудно не согласиться. По сравнению с корнем суффикс производил бледное впечатление, но иногда я бывал просто поражен тем, как эта незатейливая частица может все изменить.

Например, если сравнивать слова «социальный» и «социалистический», то можно сразу придти к выводу, что у них общий корень «социал», но различные суффиксы и окончания. Социал происходит от латинского socialis, что означает — общественный; связанный с жизнью и отношениями людей в обществе или к обществу. Казалось бы, если корень общий, то и речь идет если не о тождественных, то об очень близких понятиях. В нашем же случае, при лексической близости, эти слова несут совершенно различный смысл. Очевидно? Но, оказывается, далеко не для всех. В особенности, для моих сограждан. В современном американском политическом дискурсе зачастую происходит то, что можно назвать «подменой тезиса», когда вольно или невольно идет замещение понятий. В нашем же случае выстраиваются умозаключения, базирующиеся на лексической близости, а не на смысловом содержании.

Попробуем разобраться.

Сослагательное наклонение

Для нас, выходцев из СССР, понятие «социализм» и производное от него определение «социалистический» ассоциируется с вполне конкретными явлениями, память выдает их моментально. Официоз. Собрания. Очереди, дефициты. Лозунги белым по красному. Портреты вождей. Выборы без выбора. Уроки истории, политэкономия, научный коммунизм. Диктатура пролетариата. Упразднение частной собственности. Коллективизация, индустриализация. Голодомор. Днепрогэс. Враг не дремлет. Гулаг. Догнать и перегнать. Пятилетку за три года. Чугун на душу населения. Стиляги. Культ личности. От каждого — по способностям… Целина. Американская – она же израильская — военщина. «Похороним Америку» — Хрущев на трибуне. Нерушимый блок коммунистов и беспартийных… Дополняйте сами.

С понятием «социальный» посложнее будет, но за годы жизни в Соединенных Штатах тоже кое-что прояснилось. Например, кто такие и чем занимаются «социальные работники»… Ну а если сделать один небольшой шаг, перейти от «социального работника» к «социальному государству», то… тут появляется заминка. Почему? Вполне возможно потому, что термин «социальное государство» появился на немецкой, а не американской земле.

Принято говорить, что история не знает сослагательного наклонения. В истории было только то, что было. Если что-то было бы иначе – оно бы и произошло. Но из каждого правила бывают исключения. Например, удивительный эксперимент, поставленный историей в Германии, когда был дан ответ на коварное «если бы».

В науке принято определять правильность теоретических умозаключений посредством их сравнения с результатами эксперимента. Например, такого, когда в процессе исследования испытуемое вещество делят на две части и подвергают их различному воздействию. Сравнение результатов позволяет подтвердить или опровергнуть теоретические посылки, получить объективные, то есть, экспериментально подтвержденные выводы.

Примерно это и сделала История (Всевышний, Силы небесные – подставьте по вашему усмотрению), когда разделила одну нацию, в нашем случае, немецкую, на две части. На востоке страны было построено социалистическое государство, ГДР. На западе – социальное, ФРГ. Одно государство было вооплощением теоретических положений знаменитых немцев Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Другое – менее знаменитых, но тоже известных: Отто фон Бисмарка и Людвига Эрхарда. В любом случае, и та, и другая модель государственного устройства были плодами «сумрачного немецкого гения».

Социальный вопрос

В первые десятилетия XIX века Европу захлестнула промышленная революция, вызвавшая тектонические сдвиги в социальной организации общества. Под натиском более рентабельного машинного производства ремесленники разорялись и оставались без куска хлеба. Их путь был только на фабрику, работать по 14 часов в день и за гроши. Ряды наемной рабочей силы пополняли также освобожденные от крепостной зависимости, но лишенные собственности крестьяне. Их всех называли пролетариями, потому что у них не было ничего, кроме своих детей. Как преодолеть бесконечно длинный рабочий день, бесчеловечные условия труда и нищенскую заработную плату? Как добиться условий существования, достойных человека? Это был главный социальный вопрос XIX-го века.

Немногим ранее, в конце XVIII-го, благодаря Великой французской революции, в Европе утвердилась идея либерально-правового государства. Оно защищало индивидуальные права и свободы человека от произвола абсолютизма. Вместе с тем, классический либерализм не был готов к ответу на главный социальный вопрос времени. Он его попросту не замечал, определяя любые формы социального протеста как нарушение общественного порядка, бунт. Ответ властей бывал соответствующим…В этих условиях протест стал развиваться от изначально стихийного (луддиты, например) к более осмысленному и организованному. Со временем это движение приняло форму политического течения социализма.

В немецких государствах, тем не менее, первые шаги в социальной сфере предпринимались на официальном уровне уже начиная с двадцатых годов XIX века. Порой они стимулировались далекими от социальных соображениями. Например, в Вестфалии был ограничен детский труд на фабриках под влиянием появившегося в 1828 году отчета военных. Там отмечалось негативное воздействие работы на здоровье детей, что делало их впоследствии непригодными к воинской службе. Сильнее такого довода, конечно, и быть ничего не могло!

В 1845-м в Пруссии было принято «Положение о занятии промыслом», которое обязывало каждого помощника мастера вступать в местную кассу социального страхования и платить взносы. В 1849 году был принят закон, который обязывал также работодателей платить часть взносов (до половины) за рабочих, занятых на их предприятиях. В этих законах впервые был введен принцип совместного участия и рабочих, и работодателей в финансировании социального страхования. Кстати, этот принцип действует до сих пор.

Но, по большому счету, это были полумеры и социальное напряжение, вызванное в германских государствах стремительной индустриализацией, нарастало. Постепенно зрели революционные настроения; особенно среди городских низов и рабочих, недовольных ростом цен на продовольствие… В Европе 1848-49 годы вошли в историю как Весна народов, время революций, захлестнувших почти весь континент. Совсем неслучайно именно в это время возникла концепция принципиально нового, социалистического государства. 21 февраля 1848 года в Лондоне был опубликован «Манифест коммунистической партии» Маркса и Энгельса. В главе «II. Пролетарии и коммунисты» приводилась краткая программа перехода от капиталистической общественной формации к коммунистической, совершаемая насильственным путём — посредством диктатуры пролетариата. «Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил. Это может, конечно, произойти сначала лишь при помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные производственные отношения…»

Насильственный путь, диктатура пролетариата, деспотическое вмешательство – основатели социализма были последовательны в своем выборе средств и методов созидания светлого пролетарского будущего.

Ответ Бисмарка

Получив свою теоретическую базу, социалистические движения стали нарастать и шириться по всей Европе. Наиболее же активно эти процессы развивались в объединенной Германии. С точки зрения германской элиты, сильнее внешней опасности становилась опасность внутренняя, а именно, социалистическое движение. По инициативе канцлера Отто фон Бисмарка социал-демократическая партия в 1878 году была запрещена, равно как и её митинги. Социалисты были лишены лицензии на свои публикации… Возможно, в другой стране и другие лидеры этим бы и ограничились, но только не в Германии, и только не Бисмарк. Будучи консерватором и убежденным противником социализма, он понимал одну простую вещь – только силой социальных проблем не разрешить. Если не провести вовремя реформы сверху, то они последуют снизу. Но уже в форме революции. Это был один из важнейших уроков недавней истории, который мудрый канцлер выучил наизусть. Такого развития событий он допустить не мог… Бисмарк замыслил свои реформы, как средство для превращения рабочего класса в сообщество лояльных государству и консервативно настроенных немецких граждан.

17 ноября 1881 года было опубликовано послание кайзера, в котором было провозглашено право рабочих на социальную защиту. Декларация монарха была претворена в жизнь с помощью трех законов о социальном страховании, проведенных Бисмарком через Рейхстаг: на случай болезни (1883 г.); от несчастных случаев (1884 г.); по инвалидности и в старости (1889 г.). Например, закон о страховании здоровья, помимо прочего, предполагал выплату пособия по болезни начиная с её третьего дня максимум на 13 недель. Если болезнь была более длительной, то вступало в силу страхование от несчастного случая. Компенсация составляла 2/3 от средней зарплаты и начиналась с 14-й недели болезни. Ответственность за выплату этой компенсации возлагалась на ассоциации предпринимателей, основанные на кооперативных началах (Berufgenossenschaften ).

Разработанные Бисмарком меры трудового страхования намного превзошли те, что были приняты в других индустриально-развитых странах. Эти реформы, получившие известность как «социальные законы Бисмарка», работают и поныне. Они стали основополагающими для создания немецкого социального государства, а со временем их скопировали по всей Европе. Пародокс, казалось бы, прусский юнкер, националист, человек очень правых взглядов, предложил и провел в жизнь социальные реформы, реально изменившие к лучшему жизнь рабочего человека. Но если вдуматься, то чувство ответственности за судьбы народа и страны, которое отличает истинного националиста, не могло не повести Бисмарка по этому пути.

Время испытаний

…Вторая мировая война, развязанная нацистами, принесла неслыханное горе и страдание миллионам жителей Европы. Среди тех, кто оказался жертвами войны был и немецкий народ. Ему пришлось платить по счетам нацистов – ничего нового, народы всегда оплачивают авантюры своих правителей…Ситуация в побежденной стране была очень сложной. Союзники раздели страну на различные зоны оккупации. На Востоке была советская зона, где к власти были приведены коммунисты. Во главе их были прибывшие из Москвы ветераны Коминтерна Вильгельм Пик, Отто Гроттеволь и Вальтер Ульбрихт. Под руководством Кремля они без промедления взялись за строительство социалистической Германии… На западе американская военная администрация руководствовалась директивой Объединенного комитета начальников штабов JCS 1067, определявшей цели оккупации. В частности, там говорилось: « Немцам следует разъяснить, что безжалостное ведение войны Германией и фанатическое нацистское сопротивление разрушили немецкую экономику и сделали неизбежными хаос и страдания и что немцам не уйти от ответственности за то, что они сами же навлекли на себя…»

Германия лежала в руинах, по всей стране бродили сотни тысяч беженцев – из городов в деревни и обратно. Заводы и фабрики стояли или демонтировались победителями, везде царили апатия и депрессия, аппарат управления не работал. Экономику представлял черный рынок. Денацификацию в американской зоне из 15 миллионов прошли 12 – нацистами была признана одна десятая процента населения. Нужно было расчищать развалины городов, кормить население, давать им работу и крышу над головой. Нации были необходимы новые лидеры, способные возглавить возрождение Германии на демократической основе. Западные союзники составили «Белый список для Германии» из немцев, не запятнавших себя нацистскими преступлениями. В политике выбор пал на репрессированного нацистами обер-бургомистра Кёльна Конрада Аденауэра, в экономике – на профессора Людвига Эрхарда.

Конрад Аденауэр был прирожденным лидером, в обстановке послевоенной разрухи он создал партию нового типа – Христианско-демократический союз. В феврале 1947 года на учредительном съездве в Алене ХДС принял политическую программу, в которой главной целью партии объявил благосостояние народа, права и достоинства гражданина. Тем самым определив принципиально новую позицию для немецкого консервативного движения…Что же касается Людвига Эрхарда, то к завершению войны он был признанным экономистом, работавшим, начиная с 1943 года над проектом экономической реформы, необходимой стране после падения гитлеровского режима. Уж что-что, а в этом он никогда не сомневался… В сентябре 1945-го американская военная администрация назначила Эрхарда министром экономики Баварии, в марте 1948 года – управляющим хозяйством «Бизонии» – объединенных американской и английской оккупационных зон.

В очень сложных условиях первых послевоенных лет Аденауэр и Эрхард выдвинули лозунг: «Материальное благополучие - для всех». Лозунг красивый, но как его выполнить? Сколько прекрасных лозунгов было провозглашено в советские годы, но все они, в итоге, оказались блефом. Ну хотя бы: «Все во имя человека, все для блага человека». Советские люди, стоя в очереди за условносъедобной колбасой, шутили, что, наконец-то, стало известно имя этого человека – Леонид Ильич… Будучи экономистом, Эрхард понимал всю сложность выполнения такого лозунга. Между рыночным хозяйством и социальной политикой существует неизбежное объективное противоречие. Главным законом рынка является стремление к максимальной прибыли, тогда как финансирование социальных задач предполагает отчисления от доходов, то есть их уменьшение. Заслугой Аденауэра и Эрхарда явилось то, что хорошо понимая природу капитализма, они включили социальную составляющую в программу развития страны. Иначе они и не мыслили новую Германию…

Залогом решения этого противоречия должно было стать стремительное экономическое развитие страны. Но каким образом, на базе чего? В Потсдаме державы-победительницы постановили, что индустриальный уровень Германии должен составлять не более половины от уровня 1938 года, для чего приступили к демонтажу и вывозу оставшихся заводов. В западных зонах это составило 8% мощностей, а в советской 45%. Статистики подсчитали, что производственных мощностей западных оккупационных зон Германии хватает на обеспечение каждого немца одной тарелкой на пять лет, парой обуви на 10 лет и одним костюмом на 50 лет. Ситуация осложнялась еще и тем, что из 47 млн человек, составлявших тогда население страны, 10 млн были немцы-беженцы из западных районов Польши, Чехословакии и Венгрии. Позже к ним присоединились еще 3 млн человек, прибывших из советской зоны оккупации. Известный публицист Густав Штольпер вспоминал: «….морально уничтоженная нация без продуктов питания и сырья, без действующей транспортной системы и чего-либо стоящей валюты, нация, социальная структура которой была массовым бегством и изгнанием, страна, где голод и страх убили надежду».

Реформы Эрхарда

В этих условиях все больше и больше немцев склонялись к мысли, что спасением от хаоса может быть только социализм… Соединенные Штаты уже бездействовать не могли, тем более, что и в Италии, и во Франции коммунисты входили в правительство и пользовались доверием и поддержкой масс… 5 июня 1947 года, выступая перед студентами Гарварда, американский госсекретарь Джордж Маршалл предложил экономическую программу возрождения Европы, вошедшую в историю как «план Маршалла». Очень значительные ресурсы (1.3 млрд долларов) готовы были поступить в распоряжение Западной Германии. А каким образом ими распорядиться? Вопрос по тем временам далеко не праздный… В западном секторе по-прежнему действовали правила и законы мобилизационной экономики, необходимой нацистам для ведения войны. Союзники пытались послевоенный хаос остановить все новыми и новыми указами, добавляемыми к системе планирования времен III-го Рейха. И хотя толку от этого было мало — скорее, наоборот, — но практически все сходились во мнении, что только государственное управление «экономикой дефицита» может уберечь общество от катастрофы.

Парадоксально, но факт: в 1947-48 годах против введения рыночного хозяйства в Западной Германии выступали не только социал-демократы и близкие к ним профсоюзы, но и ХДС во главе с будущем канцлером Аденауэром («Планирование и управление экономикой будет в больших масштабах и длительное время»)… Стране нужна была всеобъемлющая экономическая реформа, чтобы деньги американского налогоплательщика смогли заработать с максимальной отдачей. Именно такую реформу и предложил Эрхард. Она состояла из:

• во-первых, денежной реформы,
• во-вторых, реформы цен.

По мнению Эрхарда, вначале требовался мощный импульс, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Им и должна была стать денежная реформа. Ее разработали американские специалисты в тесном сотрудничестве с группой экспертов-немцев, руководимых Эрхардом. Задачей этой реформы было избавиться от «навеса» обесцененных денег (Gelduberhang) и создать твердую валюту. На основании декрета военных властей, в ночь на 21 июня 1948 года старые рейхсмарки были объявлены недействительными, и введены новые деньги – немецкие марки (DМ). Каждый житель страны получил на руки 40 новых марок (потом к ним было добавлено еще 20). Был создан новый эмиссионный банк – Банк немецких земель – и разработаны правила, регулирующие его отношения с частными банками, например, размер обязательных денежных резервов.

А задачей реформы цен, которая вступила в силу через три дня после денежной реформы, была отмена созданного нацистами «принудительного хозяйства» – (Zwangswirtschaft), упразднение административного распределения ресурсов и контроля над ценами. Разрегулирование цен и заработной платы проводилось последовательно и неуклонно. Если за денежную реформу отвечали, в существенной мере, оккупационные власти, то отмена обязательных цен была полностью детищем Людвига Эрхарда и его хозяйственного управления.

Эффект от реформ превзошел все ожидания. Очевидцы событий тех лет, французские экономисты Жак Зюфф и Андре Пьер писали: «Черный рынок внезапно исчез. Витрины до отказа наполнились товарами, фабричные трубы задымили, а на улицах засновали грузовики. Повсюду мертвая тишина развалин уступила шуму стройплощадок. И как бы ни удивителен был размах этого подъема, еще более удивляла его внезапность. Он начался во всех областях. Экономическая жизнь в день валютной реформы возникла, как-будто, по удару колокола… Еще вечером немцы бесцельно слонялись по городам, чтобы с трудом добыть скудную пищу. На следующий день все думали о том, что и как производить. Вечером их лица выражали безысходность, а на утро вся нация с надеждой смотрела в будущее. Нет сомнений в том, что решающий подъем в немецкой экономике начался с денежной реформы».

Реформы Эрхарда стремительно меняли Германию и ознаменовали рождение доселе неведомого Soziale Marktwirtschaft, то есть социально-рыночного хозяйства.

Социально-рыночное хозяйство

Проводя свои реформы, Эрхард был далек от раннекапиталистического, либерального понимания государства как «ночного сторожа», который лишь охраняет рынок. Как он позднее писал, для него рынок был не самоцель, а средство для достижения социальных целей, в частности, для преодоления классовых различий в обществе и максимального развития творческих сил страны. В представлении Эрхарда свободная частная инициатива и конкуренция должны сочетаться с активной ролью государства в хозяйственной жизни. В идейном смысле, деятельность Эрхарда протекала не в русле либерализма, и уж конечно, не социализма, а в русле солидаризма. Но это уже отдельная история…

«Социально-рыночное хозяйство» Эрхарда, поощряя частную конкуренцию и создавая товарное изобилие, одновременно заботилось и о тех, кто в силу объективных причин не мог на равных включиться в процесс подъема экономики, кто оставался на обочине развития… И это очень важная особенность: потому такая экономика называется не только «рыночной», но и «социальной». «Материальное благополучие - для всех» оказалось не столько лозунгом, как принципом развития новой Германии.

…23 мая 1949 года было объявлено о создании Федеративной республики Германия. Первым федеральным канцлером стал Конрад Аденауэр, а министром экономики Людвиг Эрхард. Пункт 1-й статьи 20-й конституции ФРГ гласил, что Германия является демократическим и социальным федеративным государством. Таким образом, понятие «социальное государство» оказалось зафиксированным в основном законе страны. А согласно определению, данному в немецкой энциклопедии Brockhaus, социальным (Sozialstaat)называется государство, которое использует свою административную и правовую власть для сглаживания социальных противоречий и содействия социальному благосостоянию своих граждан. Важнейшим элементом социальной политики государства является защита экономически слабых слоев населения с целью обеспечения каждому человеку достойного существования.

С интересом и изумлением наблюдал мир за взлетом немецкой экономики. Даже термин такой появился: Wirtschaftswunder, то биш «немецкое экономическое чудо». За период 1950-89 годов валовой национальный продукт ФРГ вырос с 98 млрд до 2,237 млрд немецких марок. Среднемесячные доходы рабочих и служащих увеличились с 243 до 3,192 DМ. Более 10 лет подряд экономический рост Германии был наивысшим в Европе и держался на уровне около 8% в год. А Людвиг Эрхард, архитектор этого чуда, не уставал повторять: «Лучшей социальной политикой является хорошая экономическая политика».

И в самом деле, благодаря интенсивному развитию экономики появился тот прибавочный продукт, который можно было делить. Вначале была оказана помощь населению, пострадавшему в результате войны. Уже в марте 1950-го было отменено рационирование продуктов питания, существовавшее с 1939 года. В том же году вышел федеральный закон о социальном обеспечении, а в 1952-м - Закон о компенсации ущерба, причиненного войной. Были приняты также общегерманские законы об изгнанных, о сохранении содержания на случай болезни, проведена пенсионная реформа (1957 г.) и стали выплачиваться «детские деньги». Наконец, в 1961 году была введена социальная помощь, известная в иммигрантских кругах как «социал».

Но невзирая на всю социальную значимость социала, этот год, тем не менее, в историю вошел совсем иным. Словосочетание «Берлинский кризис 1961 года» ни о чем не говорит? А «Берлинская стена»?

Берлинская стена

13 августа 1961 года, за одну ночь возведенная стена, разделила Берлин на два города. Разделила «весомо, грубо, зримо». Конечно, к тому времени Восточный Берлин уже был столицей ГДР, а Западный обладал особым независимым статусом, но бывшие оккупационные сектора по-прежнему соединяли улицы, метро (U-Bahn), городская железная дорога (S-Bahn). Во-многом город оставался единым организмом. В ту памятную ночь коммунисты резали по-живому. По живому телу города. До строительства стены граница между советским и западными секторами Берлина была, по-сути, открыта. Разделительная линия протяжённостью 44,75 км проходила прямо по улицам и домам, каналам и водным путям. Официально действовали 81 уличный пропускной пункт, 13 переходов в системах U-Bahn и S-Bahn. В добавок, существовало множество нелегальных путей. Ежедневно границу между обеими частями города пересекали по различным причинам от 300 до 500 тысяч человек. Из них значительную часть составляли жители восточной части страны, решившие навсегда покинуть социалистический рай. Это вызывало постоянное недовольство властей ГДР, но статус города был зафиксирован Потсдамскими соглашениями союзных держав. Приходилось терпеть, хотя руки давно чесались перекрыть внутригородскую границу.

В силу многих причин ситуация усугубилась летом 1961 года. Только за один июль более 30 тысяч восточных немцев бежали из страны. А всего за тот год ГДР покинули более 207 тысяч человек. Преимущественно это были молодые квалифицированные специалисты, уверенные в своих силах, но не нашедшие им достойного приложения дома. Возмущенные власти Восточной Германии обвиняли Западный Берлин и ФРГ в «торговле людьми», «переманивании» кадров и попытках сорвать их экономические планы. Они уверяли, что хозяйство Восточного Берлина ежегодно теряет из-за этого 2,5 млрд марок. Может быть эти цифры и были верны…

С 3 по 5 августа 1961 года в Москве было проведено совещание первых секретарей компартий соцлагеря, на котором Ульбрихт настаивал на немедленном закрытии границы в Берлине. Он давно этого добивался, но советский вождь Никита Хрущев колебался. Не хотелось нарушать дух и букву Потсдама. Но откровенная простота доводов Ульбрихта все перевесила: если держать в Берлине границу открытой, то довольно скоро население ГДР перекочует на Запад. Что же это за государство рабочих и крестьян, из которого готовы сделать ноги все рабочие и крестьяне? И это витрина социализма? На сей раз Ульбрихт получил добро Хрущева.

…К 1975 году Берлинская стена была уже не просто стеной, а представляла собой сложный инженерный комплекс, состоящий из:

• бетонного ограждения общей протяжённостью 106 км и высотой в среднем 3,6 метра;
• ограждения из металлической сетки протяжённостью 66,5 км;
• сигнального ограждения под электрическим напряжением, протяжённостью 127,5 км;
• земляных рвов, протяжённостью 105,5 км;
• противотанковых укреплений на отдельных участках;
• 302 сторожевых вышек и других пограничных сооружений;
• полосы из острых шипов длиной в 14 см и даже контрольно-следовой полосы с постоянно разравниваемым песком.

И вот все ЭТО сооружалось много лет только для того, чтобы удержать гэдээровских немцев в пределах их незатейливого малогабаритного счастья.

А они, глупые, не могли осознать величия своей исторической миссии строителей социализма и любым образом стремились на Запад. Например, 28 человек ушло по прокопанному ими самими тоннелю длиной 145 метров. Совершались полёты на дельтаплане, на воздушном шаре из нейлоновых фрагментов, уходили по верёвке, перекинутой между окнами соседних домов, и даже – я думаю, в приступе холодной ярости – с помощью тарана стены бульдозером.
Согласно статистике, в период с 13 августа 1961 года по 9 ноября 1989 года было совершено 5,075 успешных побегов в Западный Берлин или ФРГ, в том числе 574 случая дезертирства из Национальной народной армии…

К cожалению, повезло далеко не всем… 12 августа 2007 года Би-Би-Си сообщило, что в архивах Министерства госбезопасности ГДР («Штази») был найден письменный приказ, датированный 1 октября 1973, предписывающий стрелять на поражение по всем беглецам без исключения, включая детей. Британская радиокорпорация, не раскрывая источники, утверждала, что речь могла идти о более чем тысячи погибших…

Три свободы

…Стена была снесена, когда ее поддерживать уже не имело смысла, да и было некому…Но ее историческая роль в мировой истории несомненна. Судьба социализма была предрешена в тот момент, когда эту стену воздвигли. Пародокс, казалось бы? Ведь Стену соорудили для защиты социализма… Но если понадобились сверхусилия, чтобы задержать трудящихся в так называемом государстве трудящихся, то это означало концептуальную гибель самой идеи социализма. Немцы голосовали ногами за социальное государство, против социалистического. Они делали свой свободный выбор. Они даже готовы были за него умереть — под пулями восточногерманских пограничников…

Почему же, ведь ГДР, действительно, была образцовой социалистической страной с точки зрения простого советского человека? Все, однажды побывавшие в Восточной Германии, были в восторге: там было так же хорошо как в СССР, только еще немного лучше. Везде порядок, чисто, аккуратно. Отличные дома, прекрасные дороги, красивая мебель, модная одежда… Пиво, так вообще было в изобилии. А что еще нужно рабочему человеку? Серьезно, а? Социализм в немецком исполнении обеспечивал вполне приличный уровень жизни, например, квартира немецкого рабочего на Востоке была ничуть не хуже, чем на Западе. Будучи однажды в гостях у моих друзей в Мюнхене, я обратил внимание на то, что качество и планировка их двухкомнатной квартиры в панельной девятиэтажке ничем не отличались от подобных в Москве, Киеве или Лейпциге. Даже машины у моих друзей не было – им хватало общественного транспорта. Все было довольно скромно с этой точки зрения.

Стенa доказала, что рабочему человеку еще нужна была… свобода. От чрезмерно частого употребления понятие «свобода» потеряло какой-либо смысл и превратилось в избитое клише. Кто только и по какому поводу не повторял это слово…Но именно ради свободы образованные молодые немцы готовы были рисковать жизнью, преодолевая Стену. Немецкое социальное государство привлекало не просто более высоким уровнем жизни, хотя это немаловажно. Главным было иное. Sozialstaat обеспечивал свободу в экономике (рыночный капитализм), свободу в политике (либеральная демократия) и свободу от бедности и нищеты (государственное социальное страхование). Вот это уникальное троединство свобод, отличающее социальное государство, позволяло наиболее полно реализоваться личности. Ради этого стоило рискнуть… и рискнуть по-крупному, ведь по шкале человеческих ценностей ничего нет выше самореализации.

Что только не было сказано по поводу развала СССР и ухода социализма с исторической арены. Виной всему были и программа звездных войн Рональда Рейгана, и заговор ЦРУ, и польская Солидарность вкупе с интригами Папы Римского, и проигранная война в Афганистане, и резкое снижение цен на нефть, и переростройка Михаила Горбачева, и Чернобыльская катастрофа… да многое, чего говорят. Наверное, все эти факторы сыграли свою роль, большую или меньшую…на аптекарских весах, все равно, не взвесить. Но как показала послевоенная история, социалистический эксперимент погиб не из-за внешних врагов, а был приговорен своими же гражданами, захотевшими достойной жизни. Причем не в конце 1980-х, а намного раньше, в самом начале 1960-х. Площадкой для этого эксперимента послужила Германия… может этим она как-то заплатила за ту боль и страдания, которые в XX-м веке принесла человечеству? Оказалось, что социальное государство смогло гарантировать даже больший уровень социальной защищенности, чем социалистическое, не отнимая взамен прав личности и либеральных свобод. Социализм с его единственно правильным учением, диктатурой пролетариата, ВЧК и Штази потерял всякий смысл и был более никому не нужен.

Марксисты были уверены, что повивальной бабкой истории может быть только насилие. Они ошиблись. К счастью. В мирном соревновании двух систем социальное государство победило социалистическое, вытеснив его из геополитической реальности на страницы учебников истории. Между прочим, с точки зрения грамматики разница между социальным и социалистическим исчезающе мала – просто другой суффикс. А звучит — так вообще практически одинаково.