Анна оль инстаграмм. Анна Оль: «Балет всё больше превращается в спорт

Прима-балерина Нидерландского национального балета в Амстердаме Анна Оль то и дело вновь и вновь появляется на страницах мировой прессы. В соцсети Instagram на её аккаунт подписаны почти 50 тысяч фанатов и благодарных зрителей. Одни с упоением следят за жизнью звезды, другие мечтают хоть на долю секунды стать похожими на именитую танцовщицу.

Но мало кто знает, что Анна начинала свою карьеру с красноярских подмостков, а первые шаги в балете сделала в Красноярском хореографическом колледже. Мы решили отправиться туда и узнать, как в небольшом историческом здании в центре города выращивают звезд мирового масштаба.

Утром во вторник мы переступаем порог колледжа. Сразу оказываемся в просторном холле с длинными коридорами и витражными окнами. Кажется, всё здесь «дышит» искусством. Из-за закрытых дверей доносится классическая музыка и ритмичные команды преподавателя — «раз, два, плие».

Сам колледж был основан в 1978 году в здании бывшего пединститута в одно время с Красноярским театром оперы и балета. Возникла необходимость в кадрах, и в городе решили открыть балетную школу.

Сегодня здесь обучается около 170 ребятишек. Набор проходит по двум направлениям — классы «народников» комплектуют раз в 5 лет, сюда принимают выпускников 7-го класса среднеобразовательной школы. Грезящие о карьере в балете идут учиться раньше — после 4-го класса. Попасть в ряды профессиональных танцоров непросто: в классе должно быть не больше 25 человек. В этом году конкурс для девочек был 4 человека на место, у мальчиков вдвое меньше. Чтобы обойти конкурентов, нужно не только огромное желание и трудолюбие, но и определённая «фактура».

«Приёмная комиссия оценивает детей по физическим параметрам. Приветствуется хороший рост, узкокостное телосложение — длинные руки, ноги, длинная шея, небольшая голова. Отдельно смотрят балетные данные — гибкость, растяжку, выворотность. Также важны артистизм и музыкальность», — рассказывает методист по набору Николай Лукьянов.

Само поступление проходит в три этапа: на первом оценивают физические параметры детей, затем двойной медицинский осмотр, и завершает испытания творческий конкурс — дети должны исполнить танцевальный номер под музыку и продемонстрировать максимум своих возможностей. Большая часть из тех, кто проходит все три тура, имеют базовую танцевальную подготовку. Девочки обязательно должны садиться на три шпагата — два продольных и поперечный, мальчикам иногда делают скидку — их меньше.

Поступивших в колледж учёба захватывает с головой, дети здесь получают параллельно три разных образования — среднее, танцевальное и музыкальное. Все ученики в течение 3 лет индивидуально занимаются с преподавателем по фортепиано, каждые полгода сдают экзамен. На старших курсах добавляется также музыкальная литература: любой уважающий себя танцор должен знать творчество композиторов, в какую эпоху было написано то или иное произведение и какие тогда были нравы. Эти знания необходимы, чтобы правильно сыграть роль на сцене.

Дети в колледже получают параллельно три разных образования — среднее, танцевальное и музыкальное

Но большую часть времени занимают, конечно же, танцевальные классы. У первоклассников в день может стоять до 3 часов танцев. Выдержать такую нагрузку по силам не каждому взрослому, но с детьми всё иначе.

«Детям гораздо легче, чем взрослому человеку, у них совсем другая природа мышц, связок. У нас 1,5 часа идет классический танец, думаешь — ну всё, устали… Нет, прозвенел звонок, и они весёлые-счастливые побежали дальше. Поэтому ребятишкам, которые изначально очень энергичные, подвижные и заинтересованные, учиться здесь вполне комфортно», — рассказывает преподаватель классического танца Наталья Каргапольцева.

Помимо высоких физических нагрузок школьникам приходится мириться и с правилами внешнего вида. Здесь это называют «балетный этикет». Мальчики и парни должны носить стрижку средней длины, у девушек обязательно длинные волосы, чтобы можно было собрать их в шишку. Красить волосы и делать яркий макияж воспитанницам запрещено.

«Когда уроки заканчиваются, бывает, что у девочек на лице появляется макияж перед выходом на улицу. Дома у родителей мы их проконтролировать не можем, но здесь не позволяем. Мы должны следить, чтобы и на улице, и в городе ученицы хореографического колледжа соответствовали своему званию. Ты будущая балерина, ты не должна выглядеть вульгарно или вызывающе. Другое дело сценический мейк — он нужен, чтобы лицо было видно со сцены, а в повседневной жизни зачем? Да и кожа от него портится. Легкий макияж может быть, совсем минимальный — просто подчеркнуть ресницы, но боевых раскрасов не допускаем», — рассказывает Николай Лукьянов.

Также запрещены девушкам яркий маникюр и проколы-пирсинги. Исключение составляют лишь маленькие аккуратные серьги в уши. За нарушение правил на «ковёр» к директору могут вызвать родителей или сделать запись в личном деле.

Перемещаемся в танцевальные классы. Под живую музыку пианино юные балерины старательно тянут носочек и приседают по команде преподавателя. Техника безопасности здесь превыше всего — любые упражнения делаются только после разогрева мышц, иначе можно повредить связки и суставы.

Работники колледжа признаются: в работе танцора 60-70% успеха — это исходные данные. Однако даже одарённым природой детям приходится много и усердно заниматься. Уроки нужны, чтобы изучать новые элементы, оттачивать мастерство нужно самостоятельно в свободное от учёбы время.

Тяжёлая работа и колоссальные физические нагрузки имеют свои последствия, считают многие. Нередко родители боятся отдавать ребёнка на танцы, потому что балет «уродует стопы девушек». Однако представители профессии уверяют — это, по большей части, мифы. Деформации есть, но внешне они практически незаметны.

«Конечно, изменяется немного стопа, но она не становится какой-то страшной, это неправда. Вы можете любую балерину попросить, и она выйдет в босоножках летом на улицу. В современный век есть масса средств по уходу за кожей, за здоровьем ног. Есть множество приспособлений — подкладочки в пуанты, которые делают обувь очень мягкой. Это раньше, ещё в советское время, когда этого было мало, были мозоли и прочее. Сейчас, конечно, боль и усталость может быть. Но не потому что ноги травмированы, это мышечная боль, которая бывает от любых нагрузок. Это нормальное состояние, у любых спортсменов после тренировки болят мышцы, но это всё в пределах разумного, такого страха, что все ноги в крови, не бывает», — рассказывает Николай Лукьянов.

Переходим в класс к мальчикам. Перед нами у станка стоят 14-летние подростки. Из-под балетной формы уже проглядывает атлетичный мышечный рельеф. В «тренажёрку» здесь никто не ходит, мышцы качаются сами в ходе регулярных тренировок. За весом юных танцоров не следят, главное — чтобы всё выглядело пропорционально и «ничего не висело».

Совсем иная политика действует в отношении юных балерин. Каждый месяц девочки проходят контрольные взвешивания. Рост и вес сверяют со специальной таблицей, однако по всем мировым стандартам балерина не должна весить больше 50 кг. Если вдруг девочки начинают полнеть, им делают замечание.

«В детском возрасте запрещено сейчас говорить о диетах, мы можем только советовать перейти на какой-то рацион. Может быть снижена оценка за форму. В разумных пределах, конечно, на полбалла, например. И преподаватель может сказать, что нужно маленечко последить за формой, очень корректно, очень тактично и очень аккуратно», — рассказывает Николай Лукьянов.

Однако миф о том, что балерины ничего не едят и постоянно сидят на диетах, работники колледжа дружно опровергают. В школьной столовой ввели специальное сбалансированное меню, в рационе много сложных углеводов — каши, овощи, фрукты и белок - для построения мышечной ткани. Сладкое допускается, но в ограниченных количествах.

«Когда дети к нам поступают, мы отбираем их очень тщательно и в том числе обращаем внимание на то, какая девочка по "фактуре". Изначально стараемся брать детей, у которых не будет проблем с весом. Существует такой миф, что балерины ничего не едят. На самом деле это не так! Балерина работает, работает очень много и ест много, соответственно. Для того чтобы работать, нужна энергия. Поэтому настоящая балерина, которая действительно в этой профессии, она хорошо питается», — говорит Наталья Каргапольцева.

В школьной столовой мы находим подтверждение словам преподавателей. Старшеклассники с аппетитом перекусывают йогуртами и бананами, один из них вилкой ест рулет, не разрезая.

Так проходит учеба вплоть до 9-го класса (5-го класса балетной школы). Дальше ученики пишут ОГЭ, переходят на 1-й курс и становятся студентами колледжа ещё на 3 года. У студентов, в отличие от школьников, идёт больший упор на специальные предметы — дуэтно-классический танец, народно-сценический танец, современный танец и актёрское мастерство. В день у студентов может быть до 5 часов физических занятий. Также добавляются психология, философия, история хореографического искусства, балетное наследие и история драматического театра.

К концу обучения, как правило, из 25 студентов остаётся только половина или меньше. Одни уходят по состоянию здоровья, другие понимают, что у них недостаточно данных и они «профессионально не вытягивают».

Сами студенты, прошедшие на старшие курсы, к учёбе относятся ответственно. Для них балет — это целая жизнь.

«Сейчас учусь на третьем курсе, дальше планирую пойти в Красноярский театр оперы и балета. Вообще, я очень поздно пришла сюда учиться — в 8-м классе во втором полугодии. Изначально не планировала стать балериной, учиться в хореографическом, но потом захотелось... Тяжело, конечно, но очень интересно. Нравится, что ты постоянно в движении, что нет свободного времени. Бывает, возвращаюсь около 9 вечера, надо ещё успеть сделать домашнее задание. А что касается ограничений, для меня это не так важно, даже не возникало желания сделать яркий макияж или ещё что-то, на спектакли — да, пожалуйста», — рассказывает студентка 3-го курса отделения классического танца Анна Саленкова.

Выпускаются студенты в возрасте 18-19 лет с дипломом колледжа — это среднее специальное образование «артист балета», оно даёт право работать в любой балетной труппе. Как правило, театры присматривают одарённых студентов ещё на выпускных экзаменах и приглашают к себе. В Красноярске большинство выпускников балетного колледжа трудоустраивают в театр оперы и балета, часть идёт в музыкальный театр, там тоже есть балетная труппа. Проработав два-три года в театре, некоторые уходят в профессиональные танцевальные коллективы или получают высшее образование хореографа-балетмейстера.

Среди выпускников Красноярского хореографического колледжа есть и звёзды мирового масштаба, например, солистка труппы театра балета Бориса Эйфмана Вера Арбузова. Сейчас балерина уже ушла со сцены и открыла собственную студию современного классического танца, где работает хореографом.

Ещё одна именитая выпускница — Анна Оль. Танцовщица выпустилась из колледжа в 2002 году, работала в Красноярском оперном театре, затем переехала в Москву и исполняла ведущие партии в театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Сейчас Анна — прима-балерина Нидерландского национального балета в Амстердаме и образец для подражания для юных балерин. Однако в Красноярске ещё помнят её первые театральные роли.

«Она заканчивала наш колледж в 2002 году, я тогда поступал в первый класс, она выпускалась. Помню даже её номер по актёрскому мастерству — «Гадкий утёнок». Она выходила в пиджачке, ботиночках, кепочке, с воздушным шариком, как гадкий утёнок. Всё было так нелепо, и потом на глазах у зрителя превращалась в прекрасного лебедя», — вспоминает Николай Лукьянов.

Карьера танцоров балета, как правило, заканчивается раньше, чем у сверстников. В 35 лет солисты балета начинают официально получать пенсию, артисты кордебалета — в 40. Однако со сцены уходят не сразу. Величайшая из отечественных балерин Майя Плисецкая продолжала танцевать до 60 лет и стала настоящим символом русского балета. После завершения карьеры на сцене большинство артистов идут преподавать в школы или театры и вновь оказываются в залах, где когда-то всё началось. Те же станки у стен, те же зеркала, тот же вид из окна. Только теперь они командуют юными балеринами: «Раз, два, плие».

Редакция газеты «Огни Енисея» всегда ищет пути встречи с талантливыми людьми – не только Дивногорска, но и края, страны. История их жизни, творчества, удивительный пример трудолюбия, способность добиваться вершин мастерства – это то, что интересно и нам, и нашим постоянным читателям. Не случайно на страницах нашей газеты мы рассказываем о людях известных, успешных. В этой связи, имея уникальную возможность личного знакомства, мы не могли не воспользоваться случаем пообщаться с талантливой балериной, воспитанницей красноярской балетной школы Анной Оль.

Газета рассказывала об Анне ранее, несколько лет назад она дала большое интервью нашему корреспонденту. Сегодня Анна Егоровна живет и работает за границей, и нам показалось интересным узнать, что изменилось в ее жизни после переезда в другую страну, каким ей видится российский балет, что называется, со стороны. К сожалению, задать вопросы лично не получилось, так как Анна очень редко бывает на родине по причине большой занятости в Нидерландском национальном балете. Но в век Интернета и современных коммуникаций это не стало препятствием для того, чтобы задать вопросы известной балерине. Редакция очень благодарна главе города Егору Олю за помощь в организации общения со своей дочерью. Он передал Анне наши вопросы, а она переслала свои ответы нам через отца. Предлагаем вниманию читателей это необычное интервью.

– Анна, мы с Вами беседовали больше года назад. Тогда еще были свежи впечатления от нового места Вашей работы. Чтото изменилось в Вашей жизни по прошествии времени?

– Нет, ничего не изменилось, все осталось попрежнему. Я очень довольна своим местом работы, меня все устраивает. Атмосфера в труппе, в городе, устраивает репертуар и то, сколько я танцую. Все у меня хорошо.

– Укрепились ли и без того сильные Ваши позиции в театре?

– Опять же не могу сказать, что чтото кардинально изменилось. Все осталось, как было. Да, конечно же, сейчас меня ценят намного больше, чем поначалу, потому что я уже показала свои работы, была занята в больших спектаклях. Надеюсь, мои позиции укрепились.

– Что нового появилось в Вашем репертуаре?

– Появилось очень много различных спектаклей. В этом году мне удалось поработать с весьма интересными для меня балетмейстерами. И некоторые мои мечты осуществились, потому что я поработала с фондом Джона Кренко. Мне посчастливилось станцевать Татьяну в великолепном спектакле «Онегин». Также повезло снова поработать с Натальей Макаровой – и в Амстердаме, и в БуэносАйресе, куда меня пригласили на премьеру. Очень довольна работой и с Алексеем Ратманским. Те балетмейстеры, которых я назвала, самые знаковые для меня. Было достаточно много творческих выступлений, появились новые современные спектакли, а также классические и неоклассические. Мой репертуар значительно расширился.

– Появилась информация, что с Вами продлили контракт на целых 7 лет! Зная творческое долголетие балерины, не означает ли этот факт, что Вы остаетесь в Нидерландах до пенсии? Простите за, возможно, не совсем корректный вопрос.

– Не знаю, откуда появилась такая информация. Я нигде об этом не говорила. Нет, контракт на 7 лет мне не продлили. Контрактная система для всех здесь одинаковая. Я должна проработать в течение пяти лет по годичному контракту, и потом его могут продлить как бессрочный. Он длится до 38 лет. Что касается творческого долголетия, я планирую остаться за рубежом до конца своей балетной карьеры. В Россию пока не планирую возвращаться, поскольку меня сейчас все устраивает.

– Вы редко, но навещаете родителей в Красноярске. А Вам никогда не предлагали станцевать на дивногорской сцене? Помоему, это было бы замечательно.

– Да, я тоже думаю, что это было бы замечательно. Но пока «звезды не сошлись». Сотрудничество с Красноярским театром оперы и балета, который я покинула, прервалось. Так сложились обстоятельства…

– За период работы в Нидерландах Вы никого не переманили к себе?

– Нет, и даже мысли такой не было. Каждый артист сам выбирает свою судьбу, переманивать никого не нужно. Тем более, в нашей труппе определенное число контрактов, и все места заняты. Если бы ктото хотел приехать на просмотр, то я бы помогла, чем смогла. А зазывать персонально когото из артистов – это не в моих правилах.

– Посвятив себя сегодня другому театру, Вам пришлось с чемто расстаться и чтото новое привнести в свое творчество – не характерное для российской школы балета?

– Расставаться ни с чем не нужно было. У меня русская школа Ваганова, которая сейчас является основой для хореографического обучения почти во всем мире. Иметь русскую школу – это гордость. Что касается нового, то да, это есть. Поскольку здесь много оригинальных постановок и новых балетмейстеров, с которыми я не могла работать в России. К примеру, Джордж Баланчин. Или современные хореографы – такие, как Ханс Ван Манен, Алексей Ратманский. У каждого неповторимая, своеобразная пластика. Так как мне приходится работать в этих спектаклях, то на основу наслаивается чтото новое, свежие приемы пластики. Однако ничего выбрасывать из того, что мне привила русская школа, я не хочу и буду трепетно это сохранять.

– Гастролирует ли Ваша труппа? Если да, то есть ли в гастрольном графике Россия?

– Труппа гастролирует не так много, но и не так мало – как и все европейские театры, у которых есть своя база. В этом году были гастроли в Мексике, Испании и во Франции. Россия в нашем гастрольном графике есть, но довольно редко, примерно раз в три–четыре года. Прежде всего, это СанктПетербург, где проходит фестиваль «Данс опен», на котором достаточно часто выступает наша труппа. Также есть Мариинский театр, в котором проводится свой фестиваль, и нас на него тоже приглашают. В этом году опять там должны быть гастроли – если не ошибаюсь, в ноябре. В России у нас только частные гастроли, а плановые бывают редко.

– Вы прожили в Нидерландах немного, но достаточно, чтобы понять, как относятся жители этой страны к россиянам?

– Я прожила здесь два года. Никакого негативного отношения к себе не чувствую, и никто, насколько я знаю, не чувствует.

– Спасибо, Анна, за интересный разговор. Удачи Вам! Позвольте в очередной раз выразить сожаление, что мы, красноярцы и дивногорцы, лишены возможности наслаждаться Вашим талантом.

Подготовил Александр СПИРИН

Фото из архива Анны Оль

Не похожие посты.

Недавно на сцене Музыкального театра им К.С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко был показан балет Кеннета МакМиллана «Майерлинг ». Партию Марии Вечеры исполняла Анна Оль, с 2012 по 2015 год ведущая солистка балетной труппы Музыкального театра, а ныне прима-балерина Нидерландского национального балета.

— Анна, первый вопрос: вы приехали в Москву танцевать в первый раз после отъезда?

— Да, это мое первое выступление за последние полгода. Мне очень приятно, что меня не забывают, что пригласили. Раньше я приезжала в Россию по своим делам, но танцевать - впервые с момента отъезда.

— И какие ощущения вы испытываете?

— Довольно сложно передать. Сначала был некоторый страх. Ведь мы же уехали. Обычно, когда артисты уезжают, то связь теряется. Возможно, была какая-то обида… У нас ведь тогда много людей уволилось, для театра была не очень приятная ситуация. Поэтому мне было немного страшно возвращаться. Но сейчас, когда я уже здесь и увидела друзей, педагогов которые очень тепло меня встретили, я рада. Немножко боязно (улыбается), но только чуть-чуть. Мне хочется снова войти в ритм театра. Ведь я люблю эту сцену, эти залы. Здесь всегда очень яркие спектакли. (Речь о Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко ). И перед спектаклями я очень… как говорят по-английски, excited. По-русски мы такого слова не используем обычно… Что-то вроде «взбудоражена», наверное….

— «Взволнована»?

— Да, именно, взволнована.

— Вы живете в Нидерландах уже больше полугода, верно?

— И как вы себя там чувствуете?

-Мне очень там нравится. Прежде всего потому, что я могу себя полностью реализовать в профессии. В театре на протяжении сезона идет много спектаклей разных балетмейстеров и это дает мне шанс попробовать себя в новых постановках, которых нет в России. За полгода мне удалось поработать с 4-мя приглашенными педагогами: Андреем Клеммом, Кристофером Стоуэлом, Ольгой Евреиновой и Иреком Мухамедовым! После таких мастер — классов чувствуешь себя в «новом теле». Новая работа - это всегда интересно

— Недавно я читала Dance Magazine , где была о вас очень лестная статья. Пишут, что в Нидерландском театре балета вас ждут, возлагают на вас надежды. Пишут о вашем большом классическом репертуаре. На самом деле все так и есть?

— Да, все так. В Москве все было иначе. Это столица, в театре большая труппа с амбициозными, в хорошем смысле слова, артистами. В театре Станиславского, действительно очень крепкая труппа, потрясающие артисты. Поэтому я понимаю, почему мне здесь не удавалось много танцевать. Не потому, что я хуже других, а в силу иных обстоятельств. Ведь все должны танцевать,а спектаклей идет не так много. В итоге, я за три года очень соскучилась по работе. В Нидерландах рабочий процесс, само пребывание на сцене, доставляет мне огромное удовольствие. Там замечательный зритель, который тепло принимает. Мне нравится атмосфера в труппе, отношения с другими артистами. Все меня поддерживают, я со всеми в прекрасных отношениях. Сама атмосфера другая. У нас в Москве жесткая конкуренция и каждый сам за себя, поддержка часто выглядит неискренне. К сожалению, такова наша театральная среда. А там отношение действительно искреннее, люди подходят, заговаривают. Меня очень удивило, когда в первый день в классе на открытии сезона, каждый подошел ко мне и представился: «Меня зовут так-то. Добро пожаловать в компанию. Мы очень рады, что ты с нами.» У нас такое даже представить сложно.

— Вы думаете, они действительно искренни с вами? На 100%?

— Я считаю, что да. Потому что там, если человек тебе не рад, он не будет говорить обратное, он просто промолчит. Естественно, настолько приветливы не все, но исключения можно пересчитать по пальцам.

— И это притом, что вы для них конкурент…

— Я пришла на ведущую позицию, поэтому конкуренцию мне составлять некому. Это у нас все иначе - артисты в ожидании, кому и что дадут танцевать. А там в труппе все знают, какие балеты каждый может и будет танцевать.

Я пришла на освободившееся место. До меня там была балерина, которая уехала работать в другую компанию. В итоге я заняла то место, которое была свободно, поэтому ни у кого не возникает вопросов. Кто-то может сказать, что это место сначала надо оправдать, но я считаю, что я свои этапы оправдания уже прошла.

— А сколько всего в той труппе прим?

— Четыре. Со мной четыре.

— И всем хватает работы?

— Да, работы хватает всем. У нас еще и первые солисты танцуют. Конечно, у прим больше спектаклей, мы танцуем первые балеты в блоках, а в следующих уже выступают солисты. Там система в корне отличается от нашей. У нас, если тебе дали спектакль - это удача. А там - это работа, и она просто есть. Танец - твоя работа, и ты должен делать ее хорошо. Потому что если ты не будешь делать свою работу хорошо, то тебе не будут давать спектакли и не продлят контракт. И это честно.

— Вы думаете, что такая разница возникает из-за того, что в России большие труппы? Или потому что там другой принцип составления программы?

Я думаю, что разница не в количестве артистов, а в количестве спектаклей. В Нидерландском театре в год показывают около 8-ми разных балетов, которые идут блоками от 10-ти до 30-ти спектаклей в каждом. Нынешний сезон открывался Гала-концертом, за которым последовал блок из 10-ти спектаклей Ханса Ван Манена. Далее - 30 представлений балета «Жизель», потом 25 спектаклей «Щелкунчика». И это все в течении 4-х месяцев. Невозможно, чтобы весь этот репертуар исполняли две пары ведущих танцовщиков. Поэтому не только примы танцуют, но и солистам дают возможность себя показать в главных партиях. Именно в этом и отличие.

Безусловно, есть и конкуренция в борьбе за премьерный спектакль. Но нет такого, что солист ждет, надеется станцевать обещанную ему роль и ничего не получает.

— С кем еще из хореографов вам удалось поработать или сейчас работаете?

В этом сезоне ведущая солистка красноярского балета Анна Оль стала лауреатом сразу трех премий на престижном международном конкурсе «Арабеск-2010» в Перми — первой премии, премии за исполнение современного номера и приза Сбербанка России «В честь Галины Улановой». Как говорит сама балерина, она не ожидала такого признания — конкурс был очень сильный. И тем приятнее победа.

Не техникой единой

Мы с моим партнером Славой Капустиным вообще спонтанно собрались, за две недели отрепетировали конкурсную программу, — улыбается артистка. — Ехали со спокойной душой, главным для нас было само участие. И, считаю, мы получили там неплохой урок — посмотрели разные школы, увидели, что представляет собой классический балет в исполнении артистов из других стран. Мне лично еще очень дорого то, что благодаря конкурсу я получила приглашения танцевать в спектаклях других театров — в Казани, в Перми. Такие гастроли — тоже очень ценный опыт.

Что, на ваш взгляд, особенно сильно изменилось в балете за последние годы?

Наверное, физические требования, внешние критерии. Взгляните на Светлану Захарову — шаг как у гимнастки, огромный подъем, она высокая, длиннорукая. А если посмотреть старые балетные записи? Раньше балерины вообще были совершенно другие — в основном маленькие, и вес у них был иной, и форма. Если сравнивать с нынешними временами, они брали не столько техникой, сколько своей индивидуальностью, актерским мастерством, как Галина Сергеевна Уланова. А сейчас балет во многом все больше превращается в спорт.

Хорошо это или плохо?

На мой взгляд, это уже стало печальной данностью, к сожалению. Но такие мастера, как Владимир Васильев, очень не любят, когда артист танцует чисто технически. Все-таки танец — это прежде всего искусство. И его необходимо таковым сохранять. А многие артисты сейчас чаще пытаются взять техникой, не вкладывая душу. Но есть балеты, которые чисто технически станцевать просто невозможно.

Любимая партия

Например?

Например, «Ромео и Джульетта » Прокофьева. Это вообще мой самый любимый спектакль. Когда готовила партию, перечитала всего Шекспира — считаю, что знания одной пьесы мало, чтобы передать всю палитру чувств моей героини. Когда Уланова готовила эту партию, она посещала занятия по драме. Потому что роль Джульетты как раз не только танцевальная, она больше актерская. И без драматического подхода к ней даже не стоит и подступаться. Иными словами, чтобы сыграть 14-летнюю девочку, недостаточно просто ею быть. (Улыбается.) Мне, к слову, в то время, когда я репетировала Джульетту, было 20 лет.

Какой вы воспринимаете свою героиню?

Когда я танцую Джульетту, словно проживаю маленькую жизнь. После спектакля чувствую себя опустошенной, эмоций вообще ноль. Настолько выкладываюсь, что кажется, будто я умираю, как Джульетта. Она для меня очень яркая, с сильным характером. Эта девочка смогла противостоять семейным предрассудкам, нашла в себе силы пойти за любимым человеком. Очень интересно проживать на сцене такой характер. Интересно, хотя и крайне непросто.

Сложности больше эмоциональные?

И эмоциональные, и технические. Но в чем, например, отличие от «Лебединого озера»? Технически этот балет Чайковского считается самым сложным спектаклем. Нужно иметь очень крепкую физическую форму, чтобы его выдержать. Три полноценных акта на сцене (или два, как в нашем театре, но это не облегчает задачу), сложнейшие вариации и адажио, образность — какое «Лебединое озеро» без тонкости пластики артистов? Этот спектакль — совокупность всех трудностей, какие только могут быть в балете. И на него всякий раз приходится настраиваться особым образом — собирать себя в комок, ни в коем случае не разбрасываться на посторонние мысли. А «Ромео и Джульетту» при всех сложностях танцевать очень приятно. Во всяком случае, я еще не встречала балерину, у которой были бы другие эмоции на этот счет. Нет ни одного одинакового спектакля, можно каждый раз трактовать партию Джульетты так, как чувствуешь, что-то эмоционально в себе менять. И наибольшая трудность, собственно, в том, чтобы донести до зрителя суть трагедии.

Насколько характер Джульетты соответствует вашему собственному? Вы по натуре борец?

Еще какой! (Улыбается.) Но вы знаете, мне кажется, в нашей профессии по-другому и не бывает. Конечно, иногда случается, что кого-то продвигают, но, если артист сам ни к чему не стремится, все внешние подвижки, как показывает практика, бессмысленны. Человек должен осознавать, чего он хочет, и идти к этому целенаправленно, иначе успеха не добиться. Тем более в балете. Каждый год в театр приходит талантливая молодежь. Если стоять на месте и думать, что у тебя уже все есть — успех, любовь публики, профессиональное признание, — все это может очень быстро закончиться. Предела совершенству действительно нет.

Простые сложности

Что чувствуете необходимым в себе еще развить?

Вы спрашиваете о технике? Например, добиться предельной отточенности в 32 фуэте. Не всегда удается это станцевать так чисто, как хотелось бы.

А в плане актерском? Как даются поиски своей индивидуальности в каждой из партий?

Наверное, в нашей профессии это вообще самое сложное. Но в то же время и самое увлекательное. В этом сильно помогает педагог-репетитор, предлагает разные варианты. А еще большое подспорье — современные технические возможности, Интернет. Можно посмотреть, как танцуют ту или иную партию звезды мирового балета, что-то примерить на себя, от чего-то оттолкнуться. Не скопировать, нет. А пропустить это через свою органику, подумать: а как бы я сама станцевала? Если артист будет просто исполнять на сцене хореографический текст, вряд ли это кому-то покажется интересным. Если в спектакле нет энергетики, выстроенных ролей, не спасут ни красивая музыка, ни роскошные костюмы и декорации — это будет скучно и непрофессионально. Поэтому меня и огорчает, когда балет начинает напоминать спорт.

А как долго выстраиваются в балете партнерские отношения?

Партнерство не возникает сиюминутно. Иногда люди просто не сходятся характерами, возникает непонимание. У меня пару раз такое случалось, хотя стараюсь избегать в работе каких-то конфликтов. Недавно подсчитала — с момента моего прихода в театр у меня уже было 15 партнеров, включая приглашенных солистов. (Улыбается.) И пришла к выводу, что, пока не станцуешь вместе с партнером хотя бы один спектакль, о полноценном эмоциональном контакте нет и речи. Репетиция — еще не показатель, это всего лишь технический процесс. А сцена — это совершенно другое, именно там происходит обмен энергией, возникают более близкие отношения. Не в плане физическом, как между мужчиной и женщиной, а на каком-то духовном уровне. Если этого нет, мне лично спектакль смотреть неинтересно.

Кто был вашим первым партнером в театре?

Мой муж Аркадий Зинов, в «Спящей красавице». Когда я пришла в театр, этот балет как раз был на выпуске, и на премьере я танцевала вторые партии. А через полгода на гастролях в Англии я уже танцевала в нем Аврору, мы с Аркадием ее до отъезда долго репетировали. Это моя первая ведущая партия в театре.

Такое ощущение, Анна, что вы сразу начинали в Красноярске с главных ролей.

Нет, что вы, я прошла через все. И, уже танцуя ведущие партии, первые три года продолжала время от времени выходить в кордебалете, танцевала соло, в каких-то двойках-тройках.

Интересно, а вот в опере очень четкая градация — либо ты солист, либо артист хора. И, как правило, это не смешивается, своего рода кастовость.

В балете все немножко по-другому. Мы приходим в театр неопытными, боимся сцены. Да, в школе в нас закладывают какие-то азы, технически мы подкованы. Но танцевальность, умение раскрывать образ на сцене приходит только со временем. Если сразу начать танцевать в «Лебедином озере» Одетту-Одиллию — я считаю, это неправильно, так быстро ничего не дается. Нужно пройти через какие-то массовые сцены, кордебалет учит чувству плеча. И лично для меня это был неоценимый опыт, спасибо нашему художественному руководителю Сергею Рудольфовичу Боброву, который предоставил мне такую возможность раскрыться. То, что не бывает маленьких ролей, — не расхожее выражение. Нужно стремиться в самой маленькой партии сделать все от тебя зависящее, выложиться по максимуму. А не танцевать кое-как в ожидании, что завтра на тебя свалится звездная роль, и тогда-то ты покажешь настоящий класс. Так не бывает. Тем более что балетный век короток, и нужно успеть многое за это время.

Жесткая школа

А как вы относитесь к тому, что балерины порой, не считаясь с возрастом, долго не расстаются со сценой?

Таких, как Майя Михайловна Плисецкая, единицы, это человек-легенда. И я лично не думаю, что сама буду танцевать после пятидесяти и даже сорока. Мне кажется, что балет все-таки искусство молодых. Таковы особенности профессии, что организм очень быстро изнашивается. И зачем насиловать себя и публику? Пусть зрители лучше запомнят тебя в расцвете твоих сил и возможностей. Кстати, у нас сейчас вообще молодая труппа, ведущим солисткам не больше 25 лет. Те, кто старше, либо в декрете, либо вообще завязали с профессией.

Вы затронули деликатную тему. Сильно ли рождение детей препятствует балетной карьере?

Как говорят в наших кругах, рожать нужно либо сразу после окончания училища, либо в конце карьеры. В другое время лучше не стоит. Ребенок требует много внимания. И смысл его рожать, если нет возможности отдать ему себя всецело? Я не понимаю, когда заботу о детях перекладывают на бабушек и дедушек. Но то, что без детей нельзя, для меня даже не обсуждается. Не считаю, что стоит жертвовать семьей ради сцены, для меня жизнь на одном балете не заканчивается.

А что вас вообще привело в балет?

Я не из балетной семьи, но мама с детства таскала меня по всяким кружкам, для общего развития. Помню, какое-то время занималась вязанием и вышиванием. (Смеется.) Но танец всегда был моим основным занятием, еще с пяти лет. И вот однажды педагог порекомендовала отдать меня в классический балет. С этого момента я ни о чем другом не мечтала.

Так-таки и не мечтали?

Что ребенок понимает в балете? Для меня это были красивые костюмы и прически, коронки, побрякушки. А что стоит за всем этим антуражем, я и не подозревала. И когда пришло время поступать в училище, упросила маму меня туда отдать. Она не возражала — считала, что для девочки очень неплохо приобрести стройную осанку, красивую фигуру, женственность. И даже не предполагала, что для меня все окажется настолько серьезно. (Улыбается.) Балет вообще затягивает, дети редко его бросают. И для родителей в наше тяжелое время это некая гарантия спокойствия. Никаких наркотиков, присмотр за каждым ребенком. Ведь в нашем хореографическом колледже, как он теперь называется, всего 160 детей.

Но и дисциплина в колледже железная, не так ли?

Это суровая школа, но без нее в балете никуда. Очень сложно заставить маленького ребенка трудиться до седьмого пота, привить ему понимание, что это необходимо в его будущей профессии. Нужно научить его все сносить и упорно делать свое дело, вопреки всему — собственной лени, болезням. Постоянно приходится переступать через боль, через стертые пальцы. У нас есть поговорка: если у тебя ничего не болит, значит, ты уже умер. Естественно, такое мировосприятие формирует определенную жизненную стойкость.

А вам самой приходилось танцевать с повышенной температурой?

И не раз. А как иначе, особенно в поездках? Да, с повышенной температурой танцевать очень тяжело, состояние ужасное, вестибулярный аппарат толком не работает. Но, вы знаете, я за все время учебы и работы в театре ни разу не была на больничном, сколько бы я ни болела. Если впереди у меня спектакль, я не могу позволить себе отлеживаться, кого-то подставлять. И, к счастью, до сих пор не приходилось никого просить о замене.

Азарт к профессии

С тех пор как вы пришли в театр, вас занимают в ведущих партиях во всех новых постановках?

Получается, что так. Первый спектакль, где я станцевала ведущую партию на премьере, — «Ромео и Джульетта». Потом на меня поставили «Золушку». Было очень приятно, когда Юрий Григорович и Владимир Васильев именно мне доверили танцевать премьеру в своих спектаклях «Спартак» и «Анюта». Притом что репетировали с нами их помощники, они оба приехали за несколько дней до выпуска, чтобы выбрать составы. И для меня это было своеобразным вызовом — доказать, что я достойна танцевать премьеру. (Улыбается.) Вообще всегда стараюсь максимально приблизиться к замыслу постановщиков. Хотя удается это порой не сразу.

Правда ли, что в «Анюте » первая часть далась вам легко, а во втором акте все было психологически сложнее?

Да, в первом акте Анна была мне ближе по моему внутреннему мироощущению. Во втором, где она превращается в светскую даму, абсолютно забывает о своих близких в угоду сиюминутным наслаждениям и страстям, — такое отношение к жизни мне чуждо. Поэтому было сложно вжиться в этот образ во время репетиций. Помню, поначалу я изображала из себя Кармен, роковую красотку — кого угодно, только не то, что нужно. Поиск образа для второго акта был очень долгим. Но, слава богу, небезуспешным. А трудности меня только подстегивают.

Вы человек азартный?

Очень азартный. И работа — мой главный азарт, это моя жизнь, приходится отдавать ей себя всецело. Меня часто спрашивают, есть ли у меня хобби. Какое может быть хобби, когда утром у меня репетиция, а днем я пытаюсь немного поспать, чтобы были силы на вечерний спектакль или репетицию! И всего один выходной в неделю. А еще спрашивают, катаюсь ли я на лыжах. Нет, не катаюсь — ни на лыжах, ни на коньках, ни на роликах, потому что это запрещает моя профессия.

Почему?

В детстве мышцы стали бы неправильно развиваться, и о балете пришлось бы забыть. А еще это большая нагрузка на коленные суставы, опасность травм. Многие артисты балета продолжают работать с оперированными коленями. Но после операции очень сложно восстанавливаться, и полноценно работать ты уже все равно не сможешь. Поэтому чур меня от таких развлечений. В качестве хобби могу позволить себе только чтение, стараюсь по возможности находить на него время. А когда готовлю какую-то новую партию, вообще читаю очень много.

Какие-то другие танцы вас интересовали? Например, джаз?

Конечно, с удовольствием занялась бы чем-то еще, если бы было время. Мне всегда очень нравились бальные танцы, джаз, интересны всякие новые системы — йога, пилатес. Но сейчас пока не до того. К счастью, мы в театре танцуем не только классическую хореографию, есть возможность попробовать себя в чем-то другом. У Сергея Рудольфовича немало модерновых номеров. И не все спектакли у нас на пуантах — например, «Кармен» мы танцуем без них. Кстати, саму Кармен я еще не танцевала, только Микаэлу. Но надеюсь, что удастся подготовить и партию Кармен — мне очень нравится, как у нас поставлен этот спектакль.

А еще в каких партиях хотелось бы себя попробовать?

Мне вообще интересно что-то новое. До сих пор не удалось станцевать в «Дочери Эдипа» — так получается, что этот балет в Красноярске идет в основном в то время, когда часть труппы на гастролях. И в «Анне Карениной» не отказалась бы станцевать — может, у нас когда-нибудь ее и поставят. Пока что могу сказать, что ожидается в следующем сезоне. Я буду танцевать Китри в «Дон Кихоте». А еще мы сейчас репетируем премьеру «Весны священной» Стравинского. Очень непростая для восприятия музыка, но репетиции проходят весьма интересно. Думаю, и публике это понравится.

Кстати, кого, по вашему мнению, сегодня в Красноярске привлекает балет?

Как ни грустно, в основном старшее и среднее поколение зрителей, людей образованных. Мои родители часто ходят в театр, их друзья — и не только в наш, у них вообще есть в этом потребность. А от своих ровесников я нередко слышу: «Мы никогда не бывали в театре оперы и балета». Неужели за 20-25 лет их ни разу не сводили в театр, хотя бы в школьные годы? Невероятно... Наверное, балет в представлении молодежи — какое-то сложное искусство. Но в нашем театре спектакли очень динамичные, и они хорошо воспринимаются в любом возрасте. Жаль, что многие даже не пытаются узнать, что такое балет. Очень хотелось бы видеть в театре побольше молодежи.

Елена Коновалова, «Вечерний Красноярск» № 22 (263)
фото Александра Паниотова

Досье «ВК»

Анна ОЛЬ
Балерина. Ведущая солистка Красноярского театра оперы и балета.
Родилась 24 июня 1985 года в Красноярске. Окончила Красноярское хореографическое училище в 2003 году. Танцевала принцессу Аврору в балете «Спящая красавица», Джульетту («Ромео и Джульетта»), Одетту-Одиллию («Лебединое озеро»), Анну («Анюта»), Фригию («Спартак»), Золушку («Золушка»), Жизель («Жизель»), Мари («Щелкунчик») и др.
Лауреат первой премии Всероссийского конкурса артистов балета им. Г. Улановой (2008) в Красноярске. Лауреат трех премий международного конкурса «Арабеск-2010» в Перми.

Недавно на сцене Музыкального театра им К.С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко был показан балет Кеннета МакМиллана «Майерлинг ». Партию Марии Вечеры исполняла Анна Оль, с 2012 по 2015 год ведущая солистка балетной труппы Музыкального театра, а ныне прима–балерина Нидерландского национального балета.

– Анна, первый вопрос: вы приехали в Москву танцевать в первый раз после отъезда?

– Да, это мое первое выступление за последние полгода. Мне очень приятно, что меня не забывают, что пригласили. Раньше я приезжала в Россию по своим делам, но танцевать – впервые с момента отъезда.

– И какие ощущения вы испытываете?

– Довольно сложно передать. Сначала был некоторый страх. Ведь мы же уехали. Обычно, когда артисты уезжают, то связь теряется. Возможно, была какая-то обида… У нас ведь тогда много людей уволилось, для театра была не очень приятная ситуация. Поэтому мне было немного страшно возвращаться. Но сейчас, когда я уже здесь и увидела друзей, педагогов которые очень тепло меня встретили, я рада. Немножко боязно (улыбается), но только чуть-чуть. Мне хочется снова войти в ритм театра. Ведь я люблю эту сцену, эти залы. Здесь всегда очень яркие спектакли. (Речь о Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко ). И перед спектаклями я очень… как говорят по-английски, excited. По-русски мы такого слова не используем обычно… Что-то вроде «взбудоражена», наверное….

– «Взволнована»?

– Да, именно, взволнована.

– Вы живете в Нидерландах уже больше полугода, верно?

– И как вы себя там чувствуете?

-Мне очень там нравится. Прежде всего потому, что я могу себя полностью реализовать в профессии. В театре на протяжении сезона идет много спектаклей разных балетмейстеров и это дает мне шанс попробовать себя в новых постановках, которых нет в России. За полгода мне удалось поработать с 4-мя приглашенными педагогами: Андреем Клеммом, Кристофером Стоуэлом, Ольгой Евреиновой и Иреком Мухамедовым! После таких мастер – классов чувствуешь себя в «новом теле». Новая работа – это всегда интересно

– Недавно я читала Dance Magazine , где была о вас очень лестная статья. Пишут, что в Нидерландском театре балета вас ждут, возлагают на вас надежды. Пишут о вашем большом классическом репертуаре. На самом деле все так и есть?

– Да, все так. В Москве все было иначе. Это столица, в театре большая труппа с амбициозными, в хорошем смысле слова, артистами. В театре Станиславского, действительно очень крепкая труппа, потрясающие артисты. Поэтому я понимаю, почему мне здесь не удавалось много танцевать. Не потому, что я хуже других, а в силу иных обстоятельств. Ведь все должны танцевать,а спектаклей идет не так много. В итоге, я за три года очень соскучилась по работе. В Нидерландах рабочий процесс, само пребывание на сцене, доставляет мне огромное удовольствие. Там замечательный зритель, который тепло принимает. Мне нравится атмосфера в труппе, отношения с другими артистами. Все меня поддерживают, я со всеми в прекрасных отношениях. Сама атмосфера другая. У нас в Москве жесткая конкуренция и каждый сам за себя, поддержка часто выглядит неискренне. К сожалению, такова наша театральная среда. А там отношение действительно искреннее, люди подходят, заговаривают. Меня очень удивило, когда в первый день в классе на открытии сезона, каждый подошел ко мне и представился: «Меня зовут так-то. Добро пожаловать в компанию. Мы очень рады, что ты с нами.» У нас такое даже представить сложно.

– Вы думаете, они действительно искренни с вами? На 100%?

– Я считаю, что да. Потому что там, если человек тебе не рад, он не будет говорить обратное, он просто промолчит. Естественно, настолько приветливы не все, но исключения можно пересчитать по пальцам.

– И это притом, что вы для них конкурент…

– Я пришла на ведущую позицию, поэтому конкуренцию мне составлять некому. Это у нас все иначе – артисты в ожидании, кому и что дадут танцевать. А там в труппе все знают, какие балеты каждый может и будет танцевать.

– А сколько всего в той труппе прим?

– Четыре. Со мной четыре.

– И всем хватает работы?

– Да, работы хватает всем. У нас еще и первые солисты танцуют. Конечно, у прим больше спектаклей, мы танцуем первые балеты в блоках, а в следующих уже выступают солисты. Там система в корне отличается от нашей. У нас, если тебе дали спектакль – это удача. А там – это работа, и она просто есть. Танец – твоя работа, и ты должен делать ее хорошо. Потому что если ты не будешь делать свою работу хорошо, то тебе не будут давать спектакли и не продлят контракт. И это честно.

– Вы думаете, что такая разница возникает из-за того, что в России большие труппы? Или потому что там другой принцип составления программы?

Я думаю, что разница не в количестве артистов, а в количестве спектаклей. В Нидерландском театре в год показывают около 8-ми разных балетов, которые идут блоками от 10-ти до 30-ти спектаклей в каждом. Нынешний сезон открывался Гала-концертом, за которым последовал блок из 10-ти спектаклей Ханса Ван Манена. Далее – 30 представлений балета «Жизель», потом 25 спектаклей «Щелкунчика». И это все в течении 4-х месяцев. Невозможно, чтобы весь этот репертуар исполняли две пары ведущих танцовщиков. Поэтому не только примы танцуют, но и солистам дают возможность себя показать в главных партиях. Именно в этом и отличие.

– С кем еще из хореографов вам удалось поработать или сейчас работаете?

Сезон начался с балета « » в постановке Рашель Божан, в котором я принимала участие. Наконец-то я станцевала мой любимый спектакль! Также мне посчастливилось немного поработать и получить коррективы от Уэйна Иглинга (бывшего руководителя Английского национального балета и Национального балета Нидерландов, балетмейстера «Щелкунчика»). В театре такое правило:во время подготовки спектакля всегда присутствуют балетмейстеры, поставившие его. Удалось немного поработать с Тедом Брандсеном во время постановки балета «Мата Хари». В этом году было не так много спектаклей, и мы решили отложить мою премьеру до следующего показа. Над премьерой балетов я работала с Ларисой Лежниной, сейчас работаю над Адажио Хаммерклавир с Рашель Божан.

– А что станцевали нового, того, что еще не было в вашем репертуаре?

Пожалуй, все, кроме Жизели. Этот сезон для меня очень и очень трудный… Ван Манен – это новое для меня. К сожалению, пока лично не удалось с ним поработать, но я очень надеюсь. Он удивительный хореограф – очень эмоциональный и экспрессивный. «Щелкунчик» Уэйна Иглинга тоже был сложным: совсем другая редакция, отличающаяся от русской. По затрате сил и технике больше напоминает «Дон Кихот». Но самое сложное – . Сейчас идет программа из 4-х балетов, я занята в 3-х – «Аполлон Мусагет», «Тема с вариациями» и Скрипичный концерт» Стравинского. Выхожу на сцену каждый день. Все 3 балета очень отличаются по стилю, что безумно интересно и сложно. Поначалу было невероятно трудно, нужно было переключаться с репетиции на репетицию мгновенно. Мне посчастливилось поработать с Патриссией Ниари и Бартом Куком – на них Баланчин в свое время ставил свои балеты. Все узнать и получить из «первых рук» – для меня большая удача.

– Отличается ли работа с репетиторами?

– Французская, американская школы отличаются от нашей. Труппа в театре интернациональная, включая педагогов-репетиторов, так что получается некая смесь стилей. У нас есть и русский педагог, но он только классы дает. Сейчас начинает свою работу как педагог Лариса Лежнина, выпускница Вагановской школы. Она потрясающая балерина. Мой репетитор – француз, закончил Парижскую Академию Искусств, работал с Пьером Лакоттом, в Монте-Карло. Потом почти семнадцать лет работал в Американском Театре Балета (American Ballet Theatre – ABT), куда его пригласил Михаил Барышников. Да, конечно, школа отличается. Но что интересно, мой репетитор не пытается «сломать» мою школу, а скорее дополняет ее. С ним очень интересно работать, потому что он говорит мне много вещей, которых раньше мне никто не говорил. Получается, что он добавляет в мой стиль некоторые элементы европейского танца и европейской школы.

– Раз уж разговор зашел о Ларисе Лежниной, она ведь танцевала в том же театре, где вы сейчас работаете?

Да. После Мариинского театра вся ее карьера была связана с Нидерландским Национальным Балетом. Когда танцевала – она была суперзвездой, танец – ее призвание. Лариса – балерина высокого уровня и достойна только самых лучших слов. Я помню, когда была маленькая, часто смотрела видео с ее выступлениями (она тогда еще выступала в Мариинском театре) и думала: «Боже мой, какая балерина!». И когда мне сказали, что она уехала, я не могла поверить, как же так, как можно уехать из Мариинского театра. На самом деле, очень интересно получается, когда люди, которых ты раньше только мечтал увидеть или вообще думал, что такое невозможно, вдруг оказываются рядом. И это кажется невероятным. Оглядываясь на пять-шесть лет назад, когда я еще жила в Красноярске, я и подумать не могла, что когда-нибудь окажусь рядом с этими людьми. Каждый из них – величина мирового масштаба. И когда это случается, то в это даже трудно поверить.

– Я читала два ваших интервью, которые вы давали еще в Красноярске. В нем вы перечисляли несколько театров, где хотели бы работать: Большой, Ковент-Гарден, Венская опера (о ней вы говорили особенно). Сейчас вы в четвертом месте, о котором, видимо, даже не думали…

– Наверное, так звезды сошлись, удачное приглашение в нужное время. Я об этом театре раньше действительно не думала. Что касается Венской оперы, то она меня всегда привлекала. На тот момент я знала, что туда пришел новый художественный руководитель – Мануэль Легри, который собирался ставить много интересных спектаклей. Большой театр всегда был мне интересен – это уникальная компания с мировым именем. Если ты поработал в его труппе- неважно, на каком месте – это с тобой останется навсегда. Такой опыт будет цениться в любом театре. Ну и Ковент-Гарден, конечно. Известный театр с большим интересным репертуаром, где много классических, современных спектаклей и драмбалет. Там много спектаклей МакМиллана, который мне всегда был интересен как балетмейстер.

-Вы довольны тем, как все складывается? Понятно, что хочется стремиться куда-то еще, но если оглянуться на несколько лет назад и оценить пройденный путь? Когда вы жили и работали в Красноярске, у вас все было хорошо. Потом вы оттуда уехали в Москву. И вот вы в театре Станиславского. И это уже совсем другое, это – театр Станиславского! Ну а сейчас, вы прима-балерина Нидерландского национального балета. Куда дальше хочется двигаться после Амстердама?

– На этом хочу остановиться и остаться здесь. Хотя, переезжая в Москву, я тоже думала, что останусь там надолго или навсегда. Но судьба сложилась иначе. Тем не менее, сейчас я полностью удовлетворена. И я хочу продолжить свою карьеру – и надеюсь закончить ее именно в театре, где я сейчас работаю. Мне там нравится все: сам город, обстановка. Мне нравится, что все рядом и не нужно тратить много времени на дорогу до работы. Возможно, это потому, что я родилась в маленьком городе и не привыкла к большим масштабам.

– Как вас там принимают?

– Когда мы репетировали с моим педагогом он сказал: «Не надейтесь получить здесь горячий прием. Это вам не Россия». И мы подумали, что после спектакля нас ожидает «два хлопка и уход под шорох собственных ресниц». И перед выходом на сцену мы на это настроились. Но я была очень удивлена, потому что публика реагировала очень бурно. Прием иногда бывает гораздо теплее, чем в России. Позже я сказала Гийому:«Не знаю, что там у вас было в ABT,как там принимали, но, по-моему, это было очень достойно.»

– Кто ваш партнер в Нидерландах?

– Нет какого-то одного партнера. Мы и с Семеном (Велично) танцуем, и с другими ребятами, я даже все фамилии не смогу назвать.

– А есть разница, с кем танцевать?

– Есть. Конечно, с Семеном мне танцевать проще. Мы много работали вместе, у нас было много гала-концертов и выступлений, поэтому мы «станцованы». А танец с кем-то новым кажется совсем другим, иногда даже немного опасным, потому что ты еще не очень хорошо знаешь партнера. Но это даже подстегивает тебя сделать что-то лучше. Когда репетируют семейные пары, то часто случаются ссоры, потому что близкому человеку можно сказать «ты не прав», спорить с ним, пытаясь отточить все до миллиметра, чтобы все было идеально. А когда танцуешь с посторонним человеком, то это одновременно и проще, и сложнее. Ты порой закрываешь глаза на какие-то неудобства.

А еще у ребят из Европы несколько другое образование, отличающееся от российских хореографических училищ. У нас очень много времени уделялось дуэтному танцу. Кто-то может быть лучше, кто-то может быть хуже, но все равно с нашими ребятами мне танцевать удобнее.

– Вы довольны тем, где вы сейчас?

– Да, очень. Я получила то, что хотела. Я наконец начала много танцевать. До этого у меня был некий перерыв, ведь за три года я довольно мало выходила в спектаклях. Это для меня тоже был опыт. Теперь я наслаждаюсь каждой минутой, проведенной в зале и на сцене, как бы тяжело не было.

– Три года, включая период в Михайловском театре?

– В Михайловском я была чуть больше полугода, восемь месяцев, как приглашенная балерина. Там я станцевала не так много спектаклей. И это, безусловно, не было потерянным временем. Поработала с прекрасными педагогами, с Михаилом Григорьевичем Мессерером. И,конечно, для меня ценен опыт, который я приобрела в Москве, в Музыкальном театре. Здесь я приобрела огромный опыт работы с замечательными балетмейстерами и педагогами, работая в труппе. То, что я станцевала в театре им.Станиславского, я, наверное, не смогла бы станцевать ни в одном другом театре, потому что в России этот репертуар вообще нигде не идет: ни Макмиллан, ни Килиан, ни Ноймайер. Ну, разве что, в Большом театре.

– Семен доволен?

– Да, доволен. Он испытывает те же эмоции, что и я.

– Как вы в Амстердаме устроились?

Что касается быта, то там все просто и удобно, проще, чем было в России. Учитывая, что мы вдвоем с Семеном, то многие вопросы решаются гораздо легче.

– Я слышала интервью, в котором он говорил: «Мы начали репетировать и почти сразу я почувствовал к Анне особое отношение.»

– Да-да, так и было! Мы встали в пару и начали работать вместе на постановке «Мейерлинга». (Улыбается) Хорошо, что мы вместе…

– Вы в Голландии на английском говорите?

– Голландский учить планируете?

– Это нужно, но пока у меня программа максимум – хорошо заговорить по-английски, так, чтобы я чувствовала себя свободно, и мне не нужно было каждую фразу мысленно переводить. Очень сложно постоянно переключаться с языка на язык: сначала с тобой говорят по-русски, потом по-английски, а тут еще третий язык… Со временем, конечно, возьмусь за голландский. Тем более что он похож на немецкий, который я немного изучала. Думаю, что через год-два начну учить.

– В «Майерлинге» вы танцевали и с Полуниным, и с Зеленским? Что вы скажете об этом опыте?

– Каверзный вопрос. Это два совершенно разных человека. Оба потрясающие танцовщики, но с совершенно разным балетным и жизненным опытом. Даже сравнить сложно, настолько они разные. Сергей всегда очень эмоциональный, иногда его так захлестывает, что он может даже сделать какие-то неожиданные вещи. Но в итоге все получается хорошо. А Игорь Анатольевич педант, он всегда очень скрупулезен и точен, все рассчитывает. Например, он говорит: «Здесь это я сделаю так, а это так. Ты ничего не делай, я все сделаю сам». Конечно, всегда приятно услышать такое от партнера, но ведь если я совсем не буду ничего делать, может получиться много «неожиданностей» на сцене. Хотя, наверное, так легче расслабиться и просто получать удовольствие от спектакля. В общем, у них очень разный подход к работе. В дуэте всегда идешь от эмоций партнера, от того, какой образ он создает. Я никогда об этом раньше не задумывалась, но вопрос очень интересный. В «Майерлинге» каждый раз получается разный спектакль, в зависимости от настроения главного исполнителя и характера, который он создает на сцене.

– И все же, наверное, хорошо быть русской танцовщицей?

– В Европе вообще к русским танцовщикам очень хорошее отношение. Потому что у нас большой опыт и суровая школа. У них другой подход к обучению детей. Может и у нас что-то будет меняться со временем, но балет,прежде всего – это очень тяжелый физический труд, и детей иногда приходится просто заставлять. Ведь если все время гладить по головке, ничего хорошего не получится. Поэтому у большинства из нас была очень жесткая школа. А в Европе отношение к этому другое: «Хочешь – делай, не хочешь – не делай». Я хорошо понимаю, что без труда у меня ничего бы не получилось. В старших классах училища к нам пришел новый педагог. Я буду благодарна ей до конца своих дней, потому что именно она меня заставила заниматься в полную силу. Хоть это и было на грани страха. Мы все ее действительно боялись, потому что знали, что если ты что-то сделаешь не так, то просто можешь подзатыльник получить и вылететь из зала, без разговоров. Это было жестко, я согласна. Мы обижались, нам было сложно, но сейчас я ей благодарна просто потому, что она сделала мой характер.

– Ну что ж, спасибо вам за беседу. Приятно видеть вас вновь на сцене Музыкального театра. Удачного вам выступления в «Майерлинге» и до встречи на спектакле.

Беседу вела Ирина Ширинян