Радищева взаимоотношения станиславского и немировича данченко читать. Cтаниславский и Немирович -Данченко, Биография Немирович-Данченко

В городских продовольственных лавках в мясопустные дни идет бойкая торговля рыбой. В продаже имеется треска и палтус, или, как ее еще иначе называют, палтусина. И та, и другая рыба последней заготовки в Архангельске. Треска продается в розничной торговле по 85 к. фунт, а палтусина - 72 коп.

О заготовке городом рыбы в Архангельске в последние дни очень много разговоров в городских кругах. Действительно, во всей операции по закупке рыбы в Архангельске очень много туманного и неясного.

Известно, например, что после решения думы закупать северную рыбу и ассигнования на то значительных средств, из Архангельска стали поступать предложения от оптовых фирм, причем цены на треску колебались между 12 и 14 рублями за пуд. Таких предложений поступило немало, но все они отвергались. Было основание предполагать, что городская продовольственная комиссия нашла возможность приобрести треску дешевле. Но этого на деле не оказалось. Обнаружилось нечто совершенно обратное.

Всю операцию по заготовке рыбы город поручил г. Ионникову, управляющему архангельским отделением Русского для внешней торговли банка. Какое отношение имеет г. Ионников к петроградскому городскому управлению и к рыбной торговле - загадка. Факт тот, что г. Ионников за дело взялся (шутка ли, предстояло купить рыбы на 1.400.000 рублей) и стал доставлять треску по 21-22 рубля за пуд, а последние партии, кажется, еще дороже. Таким образом, даже первые партии трески обходились городу в полтора раза дороже мяса.

Говорят, что последние партии обходились городу по 28 рублей за пуд. Чем, действительно, объяснить то обстоятельство, что город отдал преимущество представителю Русского для внешней торговли банка перед другими, несмотря на то, что частные фирмы предлагали ту же треску чуть ли не вдвое дешевле?

Все это очень неясно и дает основание для всевозможных предположений и пересудов. В городских кругах историей этой рыбной операции крайне заинтересовались, и многие, по-видимому, потеряв надежду услышать от председателя продовольственной комиссии исчерпывающие объяснения по существу, предприняли шаги по выяснению причин, побудивших городское управление пользоваться услугами директора архангельского отделения Русского для внешней торговли банка, и цен, существующих на треску в оптовой торговле в Архангельске.

Результаты получились довольно неожиданные. Вчера объяснения по вопросу о ценах на рыбу в Архангельске давал в управе почтенный торговец, прибывший только на днях оттуда, человек, рыбой не торгующий, но имеющий к ней некоторое отношение, местный гласный и видный общественный деятель.

За последние месяцы, - сказал он, цена на треску правда поднялась несколько. Но дороже 16 рублей за пуд при всем желании ее не достать. Это установленная такса на треску в оптовой продаже, которая вполне удовлетворяет крупнейшие и солиднейшие фирмы.

А как, по-вашему, накладные-то расходы по отправке рыбы сюда велики? - спросили представителя Архангельска.

Как сказать, уже, если очень щедро, как по-вашему выражаются, с походом, то не больше, чем 1 рубль за пуд. Во всяком случае, здесь рыба должна обойтись 17 рублей за пуд, но никак не выше.

А обошлась она от 21 до 28 рублей за пуд. Как будто довольно значительная разница. Какая-то странная история!

Станиславский и Немирович-Данченко поссорились еще до революции и не общались до конца дней своих.
МХАТ представлял собой два театра: контора Станиславского – контора Немировича, секретарь того – секретарь другого, артисты того – артисты этого...

Однажды, говорят, было решено их помирить. Образовалась инициативная группа, провели переговоры и, наконец, был создан сценарий примирения: после спектакля «Царь Федор Иоаннович», поставленного ими когда-то совместно к открытию театра, на сцене должна была выстроиться вся труппа. Под торжественную музыку и аплодисменты справа должен был выйти Станиславский, слева – Немирович. Сойдясь в центре, они пожмут друг другу руки на вечный мир и дружбу. Крики «ура», цветы и прочее... Они оба сценарий приняли: им самим давно надоела дурацкая ситуация.

В назначенный день все пошло как по маслу: труппа выстроилась, грянула музыка, Немирович-Данченко и Станиславский двинулись из кулис навстречу друг другу... Но Станиславский был громадина, почти вдвое выше Немировича-Данченко, и своими длинными ногами успел к середине сцены чуть раньше. Немирович-Данченко, увидев это, заторопился, зацепился ногой за ковер и грохнулся прямо к ногам соратника.
Станиславский оторопело поглядел на лежащего у ног Немировича, развел руками и пробасил: «Ну-у... Зачем же уж так-то?..» Больше они не разговаривали никогда.

Понравилось?
Подпишитесь на обновление через Е-Майл:
и Вы будете получать самые актуальные статьи
в момент их публикации.
Посетите и поделитесь Вашими мыслями на

Был сложен. Можно даже сказать так: на наше счастье, это содружество не было идиллическим.

Безгранично уважая друг друга, ценя друг в друге художника, они почти не переставали внутренне спорить друг с другом , а споря, искали и находили разные пути для расширения единой художественной платформы.

Общность жизненных идеалов, взглядов на творчество, единство эстетической позиции являлись основой этой замечательной многолетней дружбы, которая всегда отличалась склонностью к взаимным уступкам, к взаимопониманию.

Разногласия, которые возникали между ними, касались почти всегда своеобразия методов, приемов работы. Если попытаться определить, где источник этих разногласий, почему творческие поиски этих двух людей шли в какой-то мере по разным руслам, то, на мой взгляд, неизбежно приходишь к следующему выводу: Станиславский , в конечном счёте, всю жизнь стремился к созданию науки об актёрском искусстве, к созданию стройной системы взглядов на актёрское творчество. Немирович-Данченко , работая рядом со Станиславским, строя вместе с ним театр, ощущал свою миссию значительно более скромной.

Творцом «системы» был Станиславский. Немирович-Данченко, создавая свои замечательные спектакли и утверждая единство эстетических принципов Художественного театра, основывался на научных обобщениях, сделанных Станиславским, беспрерывно обогащая их. Два гениальных художника, две своеобразнейшие по индивидуальности твёрдо опирались на единую эстетическую платформу и, экспериментируя, создавали науку об актёрском и режиссёрском искусстве. […]

В чём же заключались расхождения великих учителей сцены?

Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что первый творческий спор между этими двумя художниками возник в период работы театральной студий на Поварской (1905 год), активным участником которой был Вс. Э. Мейерхольд . Именно тогда К.С. Станиславский впервые предложил анализировать пьесу этюдным путём. Владимир Иванович не принял этого эксперимента. Но в то время в ответ на возражения Немировича-Данченко Константин Сергеевич ещё не мог ответить иначе как: «Для меня это эксперимент. Я хочу так попробовать работать над спектаклем», хотя по существу своему это было началом открытия, которое спустя много лет он сформулировал как новый закон анализа пьесы. И Немирович-Данченко и Мейерхольд не поняли тогда, что на их глазах происходило рождение нового, ценнейшего метода.

Прошло тридцать лет. И только в 1935 году Станиславский с новой, удесятеренной силой убежденности стал проповедовать найденную им в результате огромного труда и гениального прозрения идею анализа пьесы в действии. […]

Хотя в трудах Константина Сергеевича нет специальной главы с описанием этого открытия, огромную ценность представляют собой отдельные его статьи, высказывания по этому вопросу. Я неоднократно писала о том, что метод действенного анализа является, с моей точки зрения, самым главным и самым верным способом воздействия на актёрское воображение, стимулятором его работы. Эта методика находится в кажущемся противоречии с проблемой замысла, на котором так настаивал Немирович-Данченко.

Бесспорно, позиция Владимира Ивановича - его непременное активное требование замысла - абсолютно верна. Нельзя сделать ни шага в роли, если не свяжешь его с последующими. Вместе с тем я позволяю себе утверждать, что метод действенного анализа Станиславского обогащает позицию Немировича-Данченко и делает огромный шаг вперёд в области наиболее органичного проникновения актёра в драматургический материал, подводит актёра к осознанию целого, к восприятию и авторской и режиссёрской сверхзадачи.

Поэтому я считаю неверной точку зрения, будто методикой действенного анализа уничтожается проблема режиссёрского замысла. Мне кажется, что этот ошибочный взгляд мешает пониманию идеи и Станиславского и Немировича-Данченко. Одним из важнейших звеньев метода действенного анализа является «разведка умом» до и после этюда.

Но возможна ли она, если у режиссёра нет замысла? Возможно ли постепенное, целостное объединение участников вокруг сверхзадачи будущего спектакля, если у режиссёра отсутствует замысел? Конечно, нет. Немирович-Данченко до конца своей жизни настаивал на необходимейшем «процессе заражения актёра словом режиссёра». Имеем ли мы право пройти мимо этого положения Немировича-Данченко? Конечно, нет, потому что позиция Немировича-Данченко раскрывает огромную требовательность к режиссёру, к его умению проникнуть в образную суть пьесы, к умению найти точные, образные для актера слова, к чуткости в работе с актером.

Станиславский, увлекая своих учеников новой методикой, акцентировал внимание на творческом самочувствии актера в первоначальном процессе проникновения в роль. Немировича-Данченко волновала проблема замысла в первую очередь с позиции режиссёра.

Режиссёрский замысел у Станиславского и у Немировича-Данченко всегда был точен, целенаправлен и огненно ясен. Но Константин Сергеевич старался не обнаруживать свою цель перед актером, добиваясь, чтобы она возникла как бы самопроизвольно - изнутри, органично, в результате внутренних и внешних действий, собственных раздумий актёра над ролью, пьесой в целом.

А Владимир Иванович был убеждён в том, что, пока не раскрыл актёру своего замысла, актерское воображение молчит и творческий процесс не может идти в верном направлении. Поэтому он не жалел времени для «заражения» актеров своими видениями».

Кнебель М.О., Школа режиссуры Немировича-Данченко, М., «Искусство», 1966 г., с. 5 и 7-8.