Саша ФилипенкоКрасный Крест. Роман
Красный Крест - описание и краткое содержание, автор Филипенко Саша, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки ParaKnig.me
Свой читатель появился у Саши Филипенко сразу – после успеха «Бывшего сына» и двух следующих романов. «Травля», еще до выхода книгой опубликованная «Знаменем», по данным электронного портала «Журнальный зал», стала в 2016 году самым популярным текстом всех российских толстых литературных журналов. Значит, свой читатель понимает, чего ему ожидать и от «Красного Креста». Он не обманется: есть в романе и шокирующая, на грани правдоподобия, история молодого героя; и сжатый, как пружина, сюжет; и кинематографический стык времен; и парадоксальная развязка. Но есть и новость: всю эту фирменную Сашину «беллетристику» напрочь перешибает добытый им и введенный в роман документальный ряд – история контактов Наркомата иностранных дел СССР и Международного Красного Креста в годы войны. Саша Филипенко – мастер создавать настроение ассоциативным монтажом. Представляя читателю «Красный Крест», воспользуемся его приемом, процитируем Иосифа Бродского: «От любви бывают дети. / Ты теперь один на свете. / Помнишь песню, что, бывало, / я в потемках напевала? / Это – кошка, это – мышка. / Это – лагерь, это – вышка. / Это – время тихой сапой / убивает маму с папой».
Некоторое время назад я открыл для себя новое имя в современной русской литературе. Это молодой писатель Александр Филипенко, за плечами которого уже четыре романа, каждый из которых имел большой успех. Я начал знакомство с творчеством Филипенко с последнего из них – романа «Красный Крест
». Сюжет его вырисовывается из диалогов Саши – молодого мужчины, переехавшего с дочерью в другой город – и его новой соседки – девяностооднолетней Татьяны Алексеевны. Женщина страдает начальной стадией болезни Альцгеймера, но отчетливо помнит давние события своей жизни и подробно рассказывает о них новому знакомому.
Родившись в 1910 году и проведя раннее детство в Лондоне, она переезжает в Москву по воле отца, поверившего в «светлое будущее», которое непременно должно наступить после свершившейся революции. Выучившись, она, благодаря знанию иностранных языков, поступает на работу машинисткой в НКИД (Народный Комиссариат Иностранных Дел). Во время войны через Татьяну Алексеевну проходит множество документов, среди которых письма и телеграммы, передаваемые уже со второго её дня Международным Комитетом Красного Креста советскому правительству. В них организация предлагает сотрудничество по вопросам, связанным с судьбами военнопленных. И все эти письма остаются без ответа. В одном из списков советских солдат, попавших в плен на румынском фронте, Татьяна Алексеевна видит фамилию собственного мужа. Опасаясь за свою судьбу и судьбу их маленькой дочери, женщина при переводе документа не указывает фамилию мужа, дублируя на его месте в списке фамилию предыдущего пленного. Однако это не спасает их семью. Мужа по возвращении в СССР расстреляют, саму её вскоре после войны арестуют и отправят на 10 лет в лагерь как «жену изменника родины», а дочь заберут в детдом, где она вскоре умрет от голода.
Пройдя через страшные унижения и нечеловеческие условия, Татьяна Алексеевна выжила. Выйдя из лагеря, она посвятила всю вторую половину жизни поискам человека, которому могла навредить, указав дважды его фамилию в том самом списке пленных. Эта интрига разрешается лишь в конце романа, и довольно неожиданным образом.
Важной отличительной чертой романа является то, что в нём присутствуют документальные вставки, изучив которые, читатель может сделать выводы об отношении советского государства к своим гражданам. Филипенко долгое время работал в архивах, в том числе в Женеве, где находится штаб-квартира Красного Креста. Ссылки на официальные документы исключают возможность обвинений автора во лжи и «очернении нашей истории».
Безусловно, «Красный Крест» - роман не только о нашем недавнем прошлом, но и о сегодняшнем дне. О том, что наша ментальность не сильно изменилась. О том, что «красный человек», о котором много лет пишет соотечественница автора Светлана Алексиевич, по-прежнему живёт во многих из нас. Мы видим это, в частности, на примере одного из героев книги – отчима Саши. Став свидетелем его разговора с Татьяной Алексеевной, где она рассказывает о судьбе своей семьи, он утверждает, что это бред «выжившей из ума старухи», а Сталин всё делал правильно и во благо страны.
Стоит отметить, что в подобном отношении к вождю он не одинок: по последним опросам, около 40% россиян считают Сталина величайшим деятелем всех времён и народов. Вся страна в псевдопатриотическом угаре гордится «великой историей», забывая о том, что в ней хватает и поводов для стыда. Общество наше, как и главная героиня романа, страдает болезнью Альцгеймера, причём весьма специфической её формой: мы не просто не помним события нашего прошлого, но и не хотим их помнить. Мы отказываемся признавать чудовищные преступления советского режима, не желаем даже слышать о покаянии, считая его проявлением слабости, хотя, на мой взгляд, полноценное раскаяние как раз требует немалого мужества, коим мы сегодня, увы, не обладаем.
С моей точки зрения, лучший вид терапии нашего нынешнего состояния – всестороннее обсуждение, проговаривание самых болезненных тем. Это позволит извлечь уроки из прошлого, чтобы не повторять их впредь. И эффективным средством этой терапии являются такие книги как «Красный Крест».
Вот и все, - думаю я, занавес. Жизнь закончилась - жизнь начинается вновь. Трансцендентный ноль. К тридцати годам я оказываюсь мужчиной с разорванной надвое судьбой. Мне предлагается попробовать еще разок. Я не знаю, что тут можно возразить. Самоубийство - не мое, к тому же у меня теперь есть дочь.
Едва ли я вспомню, о чем думаю в тот вечер. Сознание обволакивает туман. В луче света вальсирует пыль. Больше здесь ничего и нет. Часовая передышка перед очередной попыткой жить. Первая история закончилась, вторая должна начаться вот-вот, Пропасть и подвесной мост в виде человека. Если хочешь попасть на тот берег перекинь сам себя, «У счастья всегда есть прошлое, любит повторять моя мама, у всякого горя непременно найдется будущее».
Будто бы выброшенный крушением мореплаватель, я решаю изучить неизвестный остров, Город Минск. Зачем я вообще приехал сюда? Пускай и братская, но все же чужая страна. Красный костел и широкий проспект, какой-то лысеющий поэт и гроб Дворца республики. Десятки построек и ни одного воспоминания. Что ото вообще за страна такая? Что я знаю про этот город? Ничего. Здесь у моей мамы вторая семья.
Перед подъездом валяется стопка выброшенных книг. Я смотрю на одну из них. Якуб Колас. «Новая земля».
Поднявшись на четвертый этаж, я обнаруживаю на входной двери красный крест. Небольшой, но яркий. Наверное, риелтор так пошутила, - думаю я. Оставив у лифта пакеты, я принимаюсь оттирать крест, но в этот момент незнакомый голос за спиной говорит:
Что вы делаете?!
Очищаю дверь, - не поворачиваясь, отвечаю я.
У меня здесь какой-то кретин нарисовал крест.
Что значит и что? Кому он здесь нужен?
Как это кому? Мне!
Могу я поинтересоваться зачем?
Конечно, можете! Приятно познакомиться! Кретин, о котором вы говорите, я. Недавно мне поставили болезнь Альцгеймера. Пока страдает только короткая память иногда я не помню, что случилось со мной несколько минут назад, но врач обещает, что совсем скоро испортится и речь. Я начну забывать слова, а затем потеряю способность двигаться. Так себе перспектива, правда? Кресты расставлены здесь затем, чтобы я находила дорогу домой. Впрочем, судя по всему, совсем скоро я забуду и то, что они обозначают.
Мне жаль, стараясь быта вежливым, - отвечаю, я.
Бросьте! В моем случае только так все и могло закончиться!
Потому что Бог боится меня. Слишком много неудобных вопросов его ожидает.
Соседка опирается на трость и тяжело вздыхает. Я молчу. Меньше всего сейчас мне хочется говорить о Боге. Пожелав старушке добрых снов, я беру пакеты с едой и собираюсь пройти домой.
Вы что же, даже не представитесь?
Александр, меня зовут Александр.
И давно вы разговариваете с женщинами спиной?
Простите. Меня зовут Саша, и вот мое лицо. До свидания! - наигранно улыбнувшись, фыркаю я.
Значит то, как меня зовут, вас не интересует?
Нет. Не интересует. Черт, что же за назойливая, старуха?! Чего она вообще хочет от меня?
Мне нужно попасть домой. Я хочу закрыть глаза и наконец проснуться. Предыдущие тридцать лет этот фокус срабатывал. Все самое жуткое, самое страшное, все случалось со мной только во сне и никогда наяву. Я был счастлив и не знал скорби, весел был и не знал беды. Последние месяцы выдались слишком тяжелыми. Черт, я просто хочу отдохнуть!
Меня зовут Татьяна… Татьяна… Татьяна… ох… забыла отчество… Шучу! Меня зовут Татьяна Алексеевна. Я очень рада знакомству с вами, плохо воспитанный молодой человек!
Неправда мне просто все равно. Простите, у меня сегодня тяжелый день…
Понимаю! У всех нас тяжелые дни. Тяжелые месяцы, тяжелые жизни…
Очень приятно было с вами познакомиться, Татьяна Алексеевна. Всего вам самого. хорошего! Счастья, удачи и всех жизненных благ, - язвлю я.
Знаете, все это только начинается со мной…
Черт, это по-настоящему надоедает! Сперва риелтор, теперь эта старушка, Я не хочу говорить, и соседка, уверен, чувствует это. Более того, понимая, что я воспользуюсь даже секундным люфтом, соседка ни на мгновение не замолкает.
Да, все это закончится довольно быстро… Через месяц или два… Совсем скоро от меня, как от человеческой судьбы, ничего не останется. Все дело в том, что Бог, которого, кстати сказать, я выдумала сама, подчищает следы.
Мне очень жаль… - нехотя отвечаю я.
Да-да, вы это уже говорили! Я быстро все забываю, но не настолько! Могу я посмотреть, как вы здесь устроились?
Честно говоря, из мебели у меня только унитаз и холодильник - мне нечего вам показывать. Быть может, через неделю или две?
Хотите, посмотреть, как живу я?
Да в общем-то сегодня уже, наверное, поздно…
Не стесняйтесь, Саша, входите!
Нельзя сказать, что я счастлив, но просьбе старушки подчиняюсь. В конце концов, глупо спорить с выжившим из ума человеком. Соседка толкает дверь, и я оказываюсь в ее квартире.
Все это больше напоминает мастерскую. Повсюду стоят полотна. Ничего особенного. Я такую живопись никогда не любил. Бесконечные бледные тона. Безысходность в каждом квадрате. Люди безлики, города бесцветны. Что-то вроде черно-белого Хоппера, только не так талантливо. Впрочем, я мало что смыслю в искусстве.
Посреди гостиной висит темно-серый квадрат.
Собираетесь начать новую? - заполняя паузу, зачем-то спрашиваю я.
Вы о чем?
Я о холсте, что на стене.
Нет, она закончена.
Вот оно что! И что же на ней изображено?
Моя жизнь.
Пфффф, приехали! Фанфары скорби и пафос трагедии. Пожилые люди склонны преувеличивать собственные несчастья. Моя жизнь… Дайте носовой платок! Нет-нет, лучше два! Старикам кажется, что беды случались только с ними. Я чуть было не выпаливаю, что по части горя многим могу дать фору, но вовремя осекаюсь.
Мне, конечно, рассказывали, что Минск серый город, но не настолько же!
На этой картине почти нет Минска.
Я бы сказал, что на этой картине вообще ничего нет.
Думаете, я преувеличиваю, когда говорю, что это моя жизнь?
Ничего я не думаю…
Думаете, вот шел я себе домой, никого не трогал, а тут на тебе: наткнулся на безумную старуху, которая собирается поскулить о собственной судьбе?! И вам, значит, совсем неинтересно?
Нет, если быть совсем уж честным.
И зря. Я собираюсь рассказать вам невероятную историю. Не историю даже, но биографию страха. Я хочу рассказать вам, как внезапно овладевший человеком ужас способен изменить всю его жизнь.
Я очень впечатлен, но, может быть, в другой раз?
Не верите? Ну что ж… знаете, чуть больше года назад я стояла здесь же, на вашем месте. Это было тридцать первого декабря. Шел снег, заканчивался двадцатый век.
Натурально заканчивался, без гипербол, оставалось всего несколько часов. Куранты готовились бить двенадцать, накачанный таблетками президент соседнего государства намеревался сообщить, что устал. В кухне работал телевизор, в духовке, как обычно, что-то подгорало. Я ни к чему такому не готовилась - ну Новый год и Новый год, сколько таких было в моей жизни? Наберет Ядвига, а больше и некому. Посижу с пирогом, посмотрю «Огонек». Отмечу Новый год сперва по Москве, затем по Минску. Одним словом, я ровным счетом ничего не ожидала от конца столетия, но вдруг позвонили в дверь. «Наверное, соседи», - подумала я. До вас здесь жила очень хорошая и приветливая женщина настоящая дочь коммуниста. Ее отец был партийной шестеркой, но она ничего - выросла скромной и порядочной. Вечно смотрела на меня щенячьими глазами, будто извинялась. В общем, я подумала, что она хочет попросить соль или что-нибудь в этом роде, но оказалось, нет! Оказалось, что пришел почтальон! Тридцать первого числа! Принес! Письмо, которого я ждала всю вторую половину жизни…
Саша Филипенко
Красный Крест: роман
С благодарностью Константину Богуславскому за помощь в работе над этой книгой
Когда подпись поставлена, странная (как и все продавцы недвижимости) женщина говорит:
– Поздравляю! Я за вас очень рада! Вы такой хмурый, а зря! Я отдала вам лучший объект по соотношению цена – качество!
Риелтор вытаскивает из сумочки губную помаду и, не обращая внимания на теперь уже бывшую владелицу, продолжает басить:
– У нас с вами, так сказать, ситуация вин-вин! Вы, кстати, с кем здесь собираетесь жить?
– С дочкой, – разглядывая детский сад во дворе, отвечаю я.
– А сколько ей?
– Три месяца.
– Как славно! Молодая семья! Поверьте, вы еще будете меня благодарить!
– За что?
– Как это за что?! Я же вам рассказывала! Вы такой рассеянный! На лестничной площадке всего одна соседка! Она – ни много ни мало – одинокая девяностооднолетняя старушка, страдающая болезнью Альцгеймера. Это же настоящий джекпот! Подружитесь, перепишете квартиру на себя.
– Спасибо! – не поднимая глаз, зачем-то отвечаю я.
Квартира пуста. Ни стула, ни кровати, ни стола. Я разбираю сумку. Прежняя владелица все никак не может уйти. Женщина стоит у окна и, гоняя по кругу воспоминания, словно утюжа белье, разглаживает маслянистые складки подоконника. Зря, я все равно здесь все поменяю.
– Вы сегодня один останетесь?
– А спать-то где будете?
– У меня есть спальный мешок и электрический чайник…
– Если хотите – можете у меня.
Женщина капитулирует. Я слишком молод для нее. Взяв под локоть бывшую хозяйку, риелтор наконец покидает квартиру. Оставшись один, я сажусь на пол.
Вот и все, думаю я, занавес. Жизнь закончилась – жизнь начинается вновь. Трансцендентный ноль. К тридцати годам я оказываюсь человеком с разорванной надвое судьбой. Мне предлагается попробовать еще разок. Я не знаю, что тут можно возразить. Самоубийство – не мое; к тому же у меня теперь есть дочь.
Едва ли я вспомню, о чем думаю в тот вечер. В голове туман, в луче света вальсирует пыль. Больше здесь ничего и нет. Часовая передышка перед очередной попыткой жить. Первая история закончилась, вторая должна начаться вот-вот. Пропасть и подвесной мост в виде человека. Если хочешь попасть на тот берег, перекинь сам себя. У счастья всегда есть прошлое, любит повторять моя мама, у всякого горя непременно найдется будущее.
Будто выброшенный крушением мореплаватель, я решаю изучить неизвестный остров. Город Минск. Зачем я вообще приехал сюда? Пускай и братская, но все же чужая страна. Красный костел и широкий проспект, какой-то лысеющий поэт и гроб Дворца Республики. Десятки построек и ни одного воспоминания. Незнакомые окна, чужие лица. Что это вообще за страна такая? Что я знаю про этот город? Ничего. Здесь у моей мамы вторая семья.
Перед подъездом валяется стопка выброшенных книг. Я смотрю на одну из них. Якуб Колас. «Новая зямля».
Поднявшись на четвертый этаж, я обнаруживаю на входной двери красный крест. Небольшой, но яркий. Наверное, риелтор так пошутила, думаю я. Оставив у лифта пакеты, я принимаюсь оттирать крест, но в этот момент незнакомый голос за спиной говорит:
– Что вы делаете?!
– Очищаю дверь, – не поворачиваясь, отвечаю я.
– Здесь какой-то кретин нарисовал крест.
– Приятно познакомиться! Кретин, о котором вы говорите, – я. Недавно мне поставили болезнь Альцгеймера. Пока страдает только короткая память – иногда я не помню, что случилось со мной несколько минут назад, но врач обещает, что совсем скоро испортится и речь. Я начну забывать слова, а затем потеряю способность двигаться. Так себе перспектива, правда? Кресты расставлены здесь затем, чтобы я находила дорогу домой. Впрочем, судя по всему, совсем скоро я забуду и то, что они обозначают.
– Мне жаль, – стараясь быть вежливым, отвечаю я.
– Бросьте! В моем случае только так все и могло закончиться!
– Почему?
– Потому что бог боится меня. Слишком много неудобных вопросов его ожидает.
Соседка опирается на трость и тяжело вздыхает. Я молчу. Меньше всего сейчас мне хочется говорить о боге. Пожелав старушке добрых снов, я беру пакеты с едой и собираюсь войти в квартиру.
– Вы что же, даже не представитесь?
– Александр, меня зовут Александр.
– И давно вы разговариваете с женщинами спиной?
– Простите. Меня зовут Саша, и вот мое лицо. До свиданья! – наигранно улыбнувшись, отвечаю я.
– Значит, то, как меня зовут, вас не интересует?
Нет. Не интересует. Черт, что же за назойливая старуха?! Чего она вообще хочет от меня?
Мне нужно попасть домой. Закрыть глаза и наконец проснуться. Предыдущие тридцать лет этот фокус срабатывал. Все самое жуткое, самое страшное все – случалось со мной только во сне и никогда наяву. Я был счастлив и не знал скорби, весел был и не знал беды. Последние месяцы выдались слишком тяжелыми. Черт, я просто хочу отдохнуть!
– Меня зовут Татьяна… Татьяна… Татьяна… ох… забыла отчество… Шучу! Меня зовут Татьяна Алексеевна. Я очень рада знакомству с вами, плохо воспитанный молодой человек!
– А я нет.
– Правда?
– Неправда – мне просто все равно. Простите, у меня сегодня тяжелый день…
– Понимаю! У всех нас тяжелые дни. Тяжелые месяцы, тяжелые жизни…
– Очень приятно было с вами познакомиться, Татьяна Алексеевна. Всего вам самого хорошего! Счастья, удачи и всех жизненных благ, – язвлю я.
– Знаете, все это только начинается со мной…
Черт, это по-настоящему надоедает! Сперва риелтор, теперь эта старушка. Я не хочу говорить, и соседка, уверен, чувствует это. Более того, понимая, что я воспользуюсь даже секундным люфтом, старушка ни на мгновение не замолкает.
– Да, все это закончится довольно быстро… Через месяц или два… Совсем скоро от меня, как от человеческой судьбы, ничего не останется. Все дело в том, что бог подчищает следы.
– Мне очень жаль… – нехотя отвечаю я.
– Да-да, вы это уже говорили! Я быстро все забываю, но не настолько! Могу я посмотреть, как вы здесь устроились?
– Честно говоря, из мебели у меня только унитаз и холодильник – мне нечего вам показывать. Быть может, через неделю или две?
– Хотите посмотреть, как живу я?
– Да в общем-то сегодня уже, наверное, поздно…
– Не стесняйтесь, Саша, входите!
Нельзя сказать, что я счастлив, но просьбе старушки подчиняюсь. В конце концов глупо спорить с выжившим из ума человеком. Соседка толкает дверь, и я оказываюсь в ее квартире.
Все это больше напоминает мастерскую. Повсюду стоят полотна. Ничего особенного. Я такую живопись никогда не любил. Бесконечные бледные тона. Безысходность в каждом квадрате. Люди безлики, города бесцветны. Впрочем, я мало что смыслю в искусстве.
С благодарностью Константину Богуславскому за помощь в работе над этой книгой
* * *
Когда подпись поставлена, странная (как и все продавцы недвижимости) женщина говорит:
– Поздравляю! Я за вас очень рада! Вы такой хмурый, а зря! Я отдала вам лучший объект по соотношению цена – качество!
Риелтор вытаскивает из сумочки губную помаду и, не обращая внимания на теперь уже бывшую владелицу, продолжает басить:
– У нас с вами, так сказать, ситуация вин-вин! Вы, кстати, с кем здесь собираетесь жить?
– С дочкой, – разглядывая детский сад во дворе, отвечаю я.
– А сколько ей?
– Три месяца.
– Как славно! Молодая семья! Поверьте, вы еще будете меня благодарить!
– За что?
– Как это за что?! Я же вам рассказывала! Вы такой рассеянный! На лестничной площадке всего одна соседка! Она – ни много ни мало – одинокая девяностооднолетняя старушка, страдающая болезнью Альцгеймера. Это же настоящий джекпот! Подружитесь, перепишете квартиру на себя.
– Спасибо! – не поднимая глаз, зачем-то отвечаю я.
Квартира пуста. Ни стула, ни кровати, ни стола. Я разбираю сумку. Прежняя владелица все никак не может уйти. Женщина стоит у окна и, гоняя по кругу воспоминания, словно утюжа белье, разглаживает маслянистые складки подоконника. Зря, я все равно здесь все поменяю.
– Вы сегодня один останетесь?
– А спать-то где будете?
– У меня есть спальный мешок и электрический чайник…
– Если хотите – можете у меня.
Женщина капитулирует. Я слишком молод для нее. Взяв под локоть бывшую хозяйку, риелтор наконец покидает квартиру. Оставшись один, я сажусь на пол.
Вот и все, думаю я, занавес. Жизнь закончилась – жизнь начинается вновь. Трансцендентный ноль. К тридцати годам я оказываюсь человеком с разорванной надвое судьбой. Мне предлагается попробовать еще разок. Я не знаю, что тут можно возразить. Самоубийство – не мое; к тому же у меня теперь есть дочь.
Едва ли я вспомню, о чем думаю в тот вечер. В голове туман, в луче света вальсирует пыль. Больше здесь ничего и нет. Часовая передышка перед очередной попыткой жить. Первая история закончилась, вторая должна начаться вот-вот. Пропасть и подвесной мост в виде человека. Если хочешь попасть на тот берег, перекинь сам себя. У счастья всегда есть прошлое, любит повторять моя мама, у всякого горя непременно найдется будущее.
Будто выброшенный крушением мореплаватель, я решаю изучить неизвестный остров. Город Минск. Зачем я вообще приехал сюда? Пускай и братская, но все же чужая страна. Красный костел и широкий проспект, какой-то лысеющий поэт и гроб Дворца Республики. Десятки построек и ни одного воспоминания. Незнакомые окна, чужие лица. Что это вообще за страна такая? Что я знаю про этот город? Ничего. Здесь у моей мамы вторая семья.
Перед подъездом валяется стопка выброшенных книг. Я смотрю на одну из них. Якуб Колас. «Новая зямля».
Поднявшись на четвертый этаж, я обнаруживаю на входной двери красный крест. Небольшой, но яркий. Наверное, риелтор так пошутила, думаю я. Оставив у лифта пакеты, я принимаюсь оттирать крест, но в этот момент незнакомый голос за спиной говорит:
– Что вы делаете?!
– Очищаю дверь, – не поворачиваясь, отвечаю я.
– Здесь какой-то кретин нарисовал крест.
– Приятно познакомиться! Кретин, о котором вы говорите, – я. Недавно мне поставили болезнь Альцгеймера. Пока страдает только короткая память – иногда я не помню, что случилось со мной несколько минут назад, но врач обещает, что совсем скоро испортится и речь. Я начну забывать слова, а затем потеряю способность двигаться. Так себе перспектива, правда? Кресты расставлены здесь затем, чтобы я находила дорогу домой. Впрочем, судя по всему, совсем скоро я забуду и то, что они обозначают.
– Мне жаль, – стараясь быть вежливым, отвечаю я.
– Бросьте! В моем случае только так все и могло закончиться!
– Почему?
– Потому что бог боится меня. Слишком много неудобных вопросов его ожидает.
Соседка опирается на трость и тяжело вздыхает. Я молчу. Меньше всего сейчас мне хочется говорить о боге. Пожелав старушке добрых снов, я беру пакеты с едой и собираюсь войти в квартиру.
– Вы что же, даже не представитесь?
– Александр, меня зовут Александр.
– И давно вы разговариваете с женщинами спиной?
– Простите. Меня зовут Саша, и вот мое лицо. До свиданья! – наигранно улыбнувшись, отвечаю я.
– Значит, то, как меня зовут, вас не интересует?
Нет. Не интересует. Черт, что же за назойливая старуха?! Чего она вообще хочет от меня?
Мне нужно попасть домой. Закрыть глаза и наконец проснуться. Предыдущие тридцать лет этот фокус срабатывал. Все самое жуткое, самое страшное все – случалось со мной только во сне и никогда наяву. Я был счастлив и не знал скорби, весел был и не знал беды. Последние месяцы выдались слишком тяжелыми. Черт, я просто хочу отдохнуть!
– Меня зовут Татьяна… Татьяна… Татьяна… ох… забыла отчество… Шучу! Меня зовут Татьяна Алексеевна. Я очень рада знакомству с вами, плохо воспитанный молодой человек!
– А я нет.
– Правда?
– Неправда – мне просто все равно. Простите, у меня сегодня тяжелый день…
– Понимаю! У всех нас тяжелые дни. Тяжелые месяцы, тяжелые жизни…
– Очень приятно было с вами познакомиться, Татьяна Алексеевна. Всего вам самого хорошего! Счастья, удачи и всех жизненных благ, – язвлю я.
– Знаете, все это только начинается со мной…
Черт, это по-настоящему надоедает! Сперва риелтор, теперь эта старушка. Я не хочу говорить, и соседка, уверен, чувствует это. Более того, понимая, что я воспользуюсь даже секундным люфтом, старушка ни на мгновение не замолкает.
– Да, все это закончится довольно быстро… Через месяц или два… Совсем скоро от меня, как от человеческой судьбы, ничего не останется. Все дело в том, что бог подчищает следы.
– Мне очень жаль… – нехотя отвечаю я.
– Да-да, вы это уже говорили! Я быстро все забываю, но не настолько! Могу я посмотреть, как вы здесь устроились?
– Честно говоря, из мебели у меня только унитаз и холодильник – мне нечего вам показывать. Быть может, через неделю или две?
– Хотите посмотреть, как живу я?
– Да в общем-то сегодня уже, наверное, поздно…
– Не стесняйтесь, Саша, входите!
Нельзя сказать, что я счастлив, но просьбе старушки подчиняюсь. В конце концов глупо спорить с выжившим из ума человеком. Соседка толкает дверь, и я оказываюсь в ее квартире.
Все это больше напоминает мастерскую. Повсюду стоят полотна. Ничего особенного. Я такую живопись никогда не любил. Бесконечные бледные тона. Безысходность в каждом квадрате. Люди безлики, города бесцветны. Впрочем, я мало что смыслю в искусстве.
Посреди гостиной висит темно-серый квадрат.
– Собираетесь начать новую? – заполняя паузу, зачем-то спрашиваю я.
– Вы о чем?
– Я о холсте, что на стене.
– Нет, она закончена.
– Вот оно что! И что же на ней изображено?
– Моя жизнь.
Пфф. Приехали! Фанфары скорби и пафос трагедии. Пожилые люди склонны преувеличивать собственные несчастья. Моя жизнь… Дайте носовой платок! Нет-нет, лучше два! Старикам кажется, что беды случались только с ними. Я чуть было не выпаливаю, что по части горя многим могу дать фору, но вовремя осекаюсь.
– Мне, конечно, рассказывали, что Минск серый город, но не настолько же!
– В этой картине почти нет Минска.
– Я бы сказал, что в этой картине вообще ничего нет.
– Думаете, я ошибаюсь, когда говорю, что это моя жизнь?
– Ничего я не думаю…
– Думаете, вот шел я себе домой, никого не трогал, а тут на тебе: наткнулся на безумную старуху, которая собирается проскулить о собственной судьбе?!
– А вы собираетесь?
– А вам, значит, совсем неинтересно?
– Нет, если быть совсем уж честным.
– И зря. Я хочу рассказать вам невероятную историю. Не историю даже, но биографию страха. Я хочу рассказать вам, как внезапно овладевший человеком ужас способен изменить всю его жизнь.
– Я очень впечатлен, но, может быть, в другой раз?
– Не верите? Ну что ж… Знаете, чуть больше года назад я стояла здесь же, на вашем месте. Это было тридцать первого декабря. Шел снег и заканчивался двадцатый век. Натурально заканчивался, без гипербол, оставалось всего несколько часов. Куранты готовились бить двенадцать, накачанный таблетками президент соседнего государства намеревался сообщить, что устал. В кухне работал телевизор, и в духовке, как обычно, что-то подгорало. Я ни к чему такому не готовилась – ну Новый год и Новый год, сколько таких было в моей жизни? Наберет Ядвига, а больше и некому. Посижу с пирогом, посмотрю «Огонек». Отмечу Новый год сперва по Москве, затем по Минску. Одним словом, я ровным счетом ничего не ожидала от конца столетия, но вдруг позвонили в дверь. Наверное, соседи, подумала я. До вас здесь жила очень хорошая и приветливая женщина – настоящая дочь коммуниста. Ее отец был партийной шестеркой, но она ничего – выросла скромной и порядочной. Вечно смотрела на меня щенячьими глазами, будто извинялась. В общем, я подумала, что она хочет попросить соль или что-нибудь в этом роде, но оказалось, нет! Оказалось, что пришел почтальон! Представляете? Настоящий! Тридцать первого числа! Принес! Письмо, которого я ждала всю вторую половину жизни…
Соседка говорит «вторую половину жизни», и я включаюсь. Впервые за вечер я возвращаюсь в комнату. До этого момента я лишь обозначал свое присутствие, теперь же начинаю внимательно слушать.
– Я посмотрела на стол. Лежит. Обыкновенный конверт. Ожидаешь его полвека, а раскрыть не решаешься. Ничего так в жизни не боялась, как этой бумаги. Наконец выдохнула и разорвала. Оно! Я расплакалась. Провела пальцем под глазами и шмыгнула носом. К листку больше не притронулась, но позвонила Ядвиге.
«Пришло! Жив!»
«Ты шутишь?!»
«Далеко?»
«Километров двести от Перми».
«Я поеду с тобой!»
Я набрала справочную. Девушка веселая была, с праздником поздравила.
«Рейс до Москвы в десять вечера есть. Успеете?»
«Успею, коли не помру».
Когда приехала Ядвига, мы выпили чаю и вызвали такси. Оператор сообщила, что нам повезло – Новый год все-таки, у всех дела. «Покажи!» – попросила подруга, и я протянула ей письмо.
Закрыли квартиру, спустились во двор. Таксист стоял у машины. Багажник открыл, но с сумками не помог. «Я шофер, – ответил, – а не грузчик».
Приехали в аэропорт, нашли кассы. Запыхались, дышим тяжело. «Не волнуйтесь, – говорит девушка, – времени у вас много! Долетите до Москвы, а там придется несколько часов подождать».
«Ты когда последний раз летала?» – спросила я у Ядвиги.
«Никогда», – ответила подруга.
Вот тебе и дела. Новый год, две старухи летят незнамо куда…
До Москвы летели хорошо, а второй рейс самолет трясло, будто бог машину ногами пинал. С первого раза сесть не смогли, на второй круг уходили. Люди странно себя вели, помню, даже кричали. Передо мной мужчина какой-то, как пес, подвывал. Впрочем, я его не винила. Страх – он вещь непростая. Я уж знаю, о чем говорю.
Получили сумки – подошел толстяк:
«Вам куда?»
«Вот», – протянув конверт, ответила я.
«Так-то это не здесь. Так-то ехать три-четыре часа. Повезло вам – там мой батя живет».
«Нам бы только до автобуса…»
«Да какой тут автобик-то первого-то числа?»
Утром въехали в городок. Темень, на заснеженной площади мерзнет безрукий вождь. Я спросила: «Почему у Сталина такая маленькая голова?»
«Старую так-то отбили. Заказали в области новую, но они там что-то с размером напутали. На другую так-то все равно денег нет, да и не будет никто ее мастерить, пока эту не отобьют. Вы жить-то где будете?»
«Не знаем», – ответила я.
«Если не боитесь, можете у моего старика. Так-то он мужик неплохой. Туто-ка и сидел. Отпустили – не знал, куда деться, решил остаться, конвоиром устроился. Вот и я туто-ка и родился, за забором. Мать три года как схоронили. Я давно уже в город уехал, а у вас-то туто-ка кто?»
«Человек», – ответила я.
Соседка замолкает. Несколько секунд она безмолвствует, и я успеваю подумать, что стал свидетелем очередного провала памяти, но женщина вдруг оживает и говорит:
– Я родилась в Лондоне в 1910 году…
+
* * *
Алексей Алексеевич Белый был человеком добрым и воцерковленным. Он познакомился с мамой Татьяны Алексеевны в 1909 году в Париже, во время «Русских сезонов». Мать ее, Любовь Николаевна Краснова, была балериной и умерла родами. Воспитанием ребенка занялись две женщины: француженка, обучавшая ее слову божьему, и англичанка, следившая за ее осанкой.
Смерть жены резко переменила Алексея Белого. Некогда человек радостный и доверчивый, в один день он разорвал связь с церковью и всю оставшуюся жизнь посвятил борьбе с невежеством. Во всяком случае, так ему казалось…
По словам соседки, Белый был невротиком. Буквально каждая мелочь выводила его из себя. Если утром какой-нибудь незнакомец желал ему хорошего дня, папенька тотчас расплывался в улыбке и часами рассуждал о высоте, которой достигло британское общество. Если же кто-нибудь, напротив, хамил ему, отец садился у камина и разглагольствовал о несовершенствах этого мира. Во время занятий Алексей Алексеевич часто заходил в детскую и, развалившись в кресле, перебивал гувернанток:
«Никакого бога решительно нет! Наша милая старушка слишком долго жила в допотопной России, единственным достижением которой стал пересмотр минимально необходимого количества пальцев для поклонения духам. Нет бога, дитя мое, как нет и души! Люди есть вид, вид точно такой же, как, скажем, лошади или собаки. Существует мнение, что мы более совершенны… Что ж, в некотором роде да – мы научились строить мосты, пароходы и омнибусы, но на этом наши успехи заканчиваются. Душа, о которой толкует наша трогательная няня, есть не что иное, как ловушка нашего мозга, неплохой капкан, но не более того. Нет никакого царствия небесного и жизни после смерти, ибо нет ничего вне нашей мысли. Голова есть не оружие наше, но наша главная проблема. Мы фатально ошибаемся, когда полагаем, что можем что-то понять. Перефразируя Декарта, я бы сказал, что человек существует, пока заблуждается. Твоя мама умерла в тот день, когда ты родилась, и больше никогда и нигде не появится. Нет ни воскрешения, ни какой-либо другой подобной чепухи. Есть лишь ересь и ложь. Мы должны мыслить себя как представителей вида, которого когда-то не было и которого однажды не станет. Каждую секунду, в протяженности, наш мозг обманывает нас. Подбрасывая надежду, мозг наш натурально издевается над нами. Собственно, именно это и есть наша отличительная черта, моя дорогая, – самообман».
В 1919 году Алексей Алексеевич Белый решил ехать в Россию. Он вошел в комнату и радостно объявил: «Мы уезжаем! Здесь, в Лондоне, живут старые люди. Новый человек, человек, которым уже не смогу стать я, но которым, безусловно, станешь ты, моя дорогая, живет в России».
Озвучив это довольно странное суждение, Алексей Алексеевич сделал глоток виски и вышел вон. Вопрос с переездом был решен.
Для человека пьющего – Белый был чрезвычайно дельным. Планы непременно реализовывал, задачи решал. Переезжая в Россию, он намеренно не использовал глагол «возвращаться». Отец Татьяны Алексеевны настаивал, что они едут в абсолютно новую страну, аналогов которой не было в истории человечества. Что ж, в некоторой степени он оказался прав.
– Кажется, это было первое восстание, которое мне довелось наблюдать. Наши добрые нянечки наотрез отказались ехать.
«Вот же дуры! – с улыбкой произносил отец. – Неужели не понимаете вы, что теперь это ваша страна?! Как не понимаете вы, что в России произошла не смена власти, но революция духа! И Петроград, и Москва теперь есть города простого человека! Все там отныне устремлено исключительно на улучшение жизни такого вида, как вы, – вида человека обыкновенного!»
«Алексей Алексеевич, ладно мы, ладно вы, но подумайте о Таточке! Неужели вы хотите сломить ее судьбу? Неужели не слышали вы об ужасах, что творятся в России? Не лучше ли вам съездить туда одному, а если все и окажется ровно так, как вы описываете, мы с Таточкой приедем к вам годом позже?»
«Нет! – строго ответил отец. – Мы выезжаем в ближайшее время!»
