Татьяна толстая чистый лист. Татьяна толстая чистый лист Кратко татьяна толстая рассказ чистый лист читать

родилась 3 мая 1951 года в Ленинграде, в семье профессора физики Никиты Алексеевича Толстого с богатыми литературными традициями. Татьяна росла в многодетной семье, где у неё было семь братьев и сестёр. Дедушка будущей писательницы по материнской линии - Лозинский Михаил Леонидович, литературный переводчик, поэт. По отцовской линии является внучкой писателя Алексея Толстого и поэтессы Наталии Крандиевской.

После окончания школы, Толстая поступила в Ленинградский университет, на отделение классической филологии (с изучением латинского и греческого языков), который окончила в 1974 году. В этом же году выходит замуж и, вслед за мужем, переезжает в Москву, где устраивается работать корректором в «Главной редакции восточной литературы» при издательстве «Наука». Проработав в издательстве до 1983 года, Татьяна Толстая в этом же году публикует свои первые литературные произведения и дебютирует, как литературный критик со статьёй «Клеем и ножницами…» («Вопросы Литературы», 1983, № 9).

По собственным признаниям, начать писать её заставило то обстоятельство, что она перенесла операцию на глазах. «Это теперь после коррекции лазером повязку снимают через пару дней, а тогда пришлось лежать с повязкой целый месяц. А так как читать было нельзя, в голове начали рождаться сюжеты первых рассказов», - рассказывала Толстая.

В 1983 году написала первый рассказ под названием «На золотом крыльце сидели…», опубликованный в журнале «Аврора» в том же году. Рассказ был отмечен как публикой, так и критикой и признан одним из лучших литературных дебютов 1980-х годов. Художественно произведение представляло собой «калейдоскоп детских впечатлений от простых событий и обыкновенных людей, представляющихся детям различными таинственными и сказочными персонажами». Впоследствии Толстая публикует в периодической печати ещё около двадцати рассказов. Её произведения печатаются в «Новом мире» и других крупных журналах. Последовательно выходят «Свидание с птицей» (1983), «Соня» (1984), «Чистый лист» (1984), «Любишь - не любишь» (1984), «Река Оккервиль» (1985), «Охота на мамонта» (1985), «Петерс» (1986), «Спи спокойно, сынок» (1986), «Огонь и пыль» (1986), «Самая любимая» (1986), «Поэт и муза» (1986), «Серафим» (1986), «Вышел месяц из тумана» (1987), «Ночь» (1987), «Пламень небесный» (1987), «Сомнамбула в тумане» (1988). В 1987 году выходит первый сборник рассказов писательницы, озаглавленный аналогично её первому рассказу - «На золотом крыльце сидели…». В сборник вошли, как известные ранее произведения, так и не опубликованные: «Милая Шура» (1985), «Факир» (1986), «Круг»(1987). После издания сборника Татьяна Толстая была принята в члены Союза писателей СССР.

Советская критика восприняла литературные произведения Толстой настороженно. Её упрекали в «густоте» письма, в том, что «много в один присест не прочтешь». Другие критики восприняли прозу писательницы с восторгом, но отмечали, что все её произведения написаны по одному, выстроенному шаблону. В интеллектуальных кругах Толстая получает репутацию оригинального, независимого автора. В то время основными героями произведений писательницы были «городские сумасшедшие» (старорежимные старушки, «гениальные» поэты, слабоумные инвалиды детства…), «живущие и гибнущие в жестокой и тупой мещанской среде». С 1989 года является постоянным членом Российского ПЕН-центра.

В 1990 году писательница уезжает в США, где ведёт преподавательскую деятельность. Толстая преподавала русскую литературу и художественное письмо в колледже Скидмор, расположенном в городе Саратога-Спрингс и Принстоне, сотрудничала с New York review of books, The New Yorker, TLS и другими журналами, читала лекции в других университетах. Впоследствии, все 1990-е годы писательница по несколько месяцев в году проводила в Америке. По её словам, проживание заграницей поначалу оказало на неё сильное влияние в языковом аспекте. Она жаловалась на то, как меняется эмигрантский русский язык под влиянием окружающей среды. В своём коротком эссе того времени «Надежда и опора», Толстая приводила примеры обычного разговора в русском магазине на Брайтон-Бич: «там в разговор постоянно вклиниваются такие слова, как „свисслоуфетный творог“, „послайсить“, „полпаунда чизу“ и „малосольный салмон“». После четырёх месяцев пребывания в Америке, Татьяна Никитична отмечала, что «мозг её превращается в фарш или салат, где смешиваются языки и появляются какие-то недослова, отсутствующие как в английском, так и в русском языках».

В 1991 году начинает журналистскую деятельность. Ведёт собственную колонку «Своя колокольня» в еженедельной газете «Московские новости», сотрудничает с журналом «Столица», где входит в состав редколлегии. Эссе, очерки и статьи Толстой появляются также в журнале «Русский телеграф». Параллельно с журналистской деятельностью, она продолжает издавать книги. В 1990-х были опубликованы такие произведения, как «Любишь - не любишь» (1997), «Сёстры» (в соавторстве с сестрой Наталией Толстой) (1998), «Река Оккервиль» (1999). Появляются переводы её рассказов на английский, немецкий, французский, шведский и другие языки мира. В 1998 году стала членом редколлегии американского журнала «Контрапункт». В 1999 году Татьяна Толстая возвращается в Россию, где продолжает заниматься литературной, публицистической и преподавательской деятельностью.

В 2000 году писательница публикует свой первый роман «Кысь». Книга вызвала много откликов и стала очень популярной. По роману многими театрами были поставлены спектакли, а в 2001 году в эфире государственной радиостанции «Радио России», под руководством Ольги Хмелевой, был осуществлен проект литературного сериала. В этом же году были изданы ещё три книги: «День», «Ночь» и «Двое». Отмечая коммерческий успех писательницы, Андрей Ашкеров в журнале «Русская жизнь» писал, что общий тираж книг составил около 200 тысяч экземпляров и произведения Татьяны Никитичны стали доступны широкой публике. Толстая получает приз XIV Московской международной книжной ярмарки в номинации «Проза». В 2002 году Татьяна Толстая возглавила редакционный совет газеты «Консерватор».

В 2002 году писательница также впервые появляется на телевидении, в телевизионной передаче «Основной инстинкт». В том же году становится соведущей (совместно с Авдотьей Смирновой) телепередачи «Школа злословия», вышедшей в эфире телеканала Культура. Передача получает признание телекритики и в 2003 году Татьяна Толстая и Авдотья Смирнова получили премию «ТЭФИ», в категории «Лучшее ток-шоу».

В 2010 году, в соавторстве с племянницей Ольгой Прохоровой, выпустила свою первую детскую книжку. Озаглавленная, как «Та самая Азбука Буратино», книга взаимосвязана с произведением дедушки писательницы - книгой «Золотой ключик, или Приключения Буратино». Толстая рассказывала: «Замысел книги родился 30 лет назад. Не без помощи моей старшей сестры… Ей всегда было жалко, что Буратино так быстро продал свою Азбуку, и что об ее содержании ничего не было известно. Что за яркие картинки там были? О чем она вообще? Шли годы, я перешла на рассказы, за это время подросла племянница, родила двоих детей. И вот, наконец, на книгу нашлось время. Полузабытый проект был подхвачен моей племянницей, Ольгой Прохоровой». В рейтинге лучших книг XXIII Московской международной книжной выставки-ярмарки, книга заняла второе место в разделе «Детская литература».

В 2011 году вошла в рейтинг «Сто самых влиятельных женщин России», составленный радиостанцией «Эхо Москвы», информационными агентствами РИА Новости, «Интерфакс» и журналом «Огонёк». Толстую относят к «новой волне» в литературе, называют одним из ярких имен «артистической прозы», уходящей своими корнями к «игровой прозе» Булгакова, Олеши, принесшей с собой пародию, шутовство, праздник, эксцентричность авторского «я».

О себе говорит : «Мне интересны люди „с отшиба“, то есть к которым мы, как правило, глухи, кого мы воспринимаем как нелепых, не в силах расслышать их речей, не в силах разглядеть их боли. Они уходят из жизни, мало что поняв, часто недополучив чего-то важного, и уходя, недоумевают как дети: праздник окончен, а где же подарки? А подарком и была жизнь, да и сами они были подарком, но никто им этого не объяснил».

Татьяна Толстая жила и работала в Принстоне (США), преподавала русскую литературу в университетах.

Сейчас живёт в Москве.

«Чистая вода» - Поиск решений в области обеспечения населения чистой водой. Отпуск воды производится в стандартные бутыли 5- 6 литров. Работает в автоматическом режиме. Технология очистки воды. Сервисная карта. Система доочистки воды, основана на мембранной технологии. Отпуск воды производится в стандартные бутыли 5- 19 литров.

«Внешнее строение листа» - Вопросы для повторения. Жилкование листьев. Объясните, чем различаются листья сидячие и черешковые. Какое жилкование свойственно двудольным растениям? Видоизмененные листья. Какое жилкование свойственно однодольным растениям? Назовите основные части листа. У однодольных растений корневая система _______, жилкование листьев ___________, ____________.

«Ференц Лист» - Лист считается первостепенной фигурой в истории музыки. Венгерский пианист и композитор (1811–1886). И в 1847 Ф.Лист предпринял прощальные концертные гастроли. В 1844 Лист стал капельмейстером при герцогском дворе в Веймаре. Большая часть фортепианного наследия композитора – транскрипции и парафразы музыки других авторов.

«Лист Мёбиуса» - Мёбиус является одним из осно-вателей современной топологии. Искусство и технология. Лист Мебиуса – символ математики, Что служит высшей мудрости венцом… Невероятный проект новой библиотеки в Астане, Казахстан. Данная скульптура составлена из множества консервных банок. Директор Лейпцигской астрономической обсерва-тории, А.Мёбиус был разносторонним учёным.

«Сочинение о листьях» - Моя осень. И. Тургенев. Липа Тополь Рябина Клён Сирень Дуб. Движение листьев. Какие цвета у листьев. Гроздья рябины. И. Бунин. Бронзовый Травяной Бурый Салатовый Малахитовый Алый. Темы сочинений. О чём шепчут листья? Какие деревья сбросили листву? Осенние звуки. Но пруд уже застыл... Красный. Желтый Оранжевый Красный Зелёный Лимонный Апельсиновый.

«Урок чистой воды» - Дискуссия на тему урока. Леонардо да Винчи. Урок Чистой воды. Задачи: Синквейн по теме «Чистая вода». Организационным момент. Обсуждение мер по оздоровлению экологической водной среды региона. Итог урока: составление синквейна. Вода Дождевая,родниковая Течет,замерзает,испаряется Источник жизни Жидкость.

Автор Толстая Татьяна Никитична

Чистый лист

Жена как прилегла в детской на диване - так и заснула: ничто так не выматывает, как больной ребенок. И хорошо, пусть там и спит. Игнатьев прикрыл ее пледом, потоптался, посмотрел на разинутый рот, изможденное лицо, отросшую черноту волос - давно уже не притворялась блондинкой, - пожалел ее, пожалел хилого, белого, опять вспотевшего Валерика, пожалел себя, ушел, лег и лежал теперь без сна, смотрел в потолок.

Каждую ночь к Игнатьеву приходила тоска. Тяжелая, смутная, с опущенной головой, садилась на краешек постели, брала за руку - печальная сиделка у безнадежного больного. Так и молчали часами - рука в руке.

Ночной дом шуршал, вздрагивал, жил; в неясном гуле возникали проплешины - там собачий лай, там обрывок музыки, а там постукивал, ходил то вверх, то вниз по ниточке лифт - ночная лодочка. Рука в руке с тоской молчал Игнатьев; запертые в его груди, ворочались сады, моря, города, хозяином их был Игнатьев, с ним они родились, с ним были обречены раствориться в небытии. Бедный мой мир, твой властелин поражен тоской. Жители, окрасьте небо в сумеречный цвет, сядьте на каменные пороги заброшенных домов, уроните руки, опустите головы - ваш добрый король болен. Прокаженные, идите по пустынным переулочкам, звоните в медные колокольчики, несите плохие вести: братья, в города идет тоска. Очаги заброшены, и зола остыла, и трава пробивается между плит там, где шумели базарные площади. Скоро в чернильном небе взойдет низкая красная луна, и, выйдя из развалин, первый волк, подняв морду, завоет, пошлет одинокий клич ввысь, в ледяные просторы, к далеким голубым волкам, сидящим на ветвях в черных чащах чужих вселенных.

Игнатьев плакать не умел и потому курил. Малень­кими, игрушечными зарницами вспыхивал огонек. Игнатьев лежал, тосковал, чувствовал табачную горечь и знал, что в ней - правда. Горечь, дым, крошечный оазис света во тьме - это мир. За стеной прошумел водопроводный кран. Землистая, усталая, дорогая жена спит под рваным пледом. Разметался беленький Валерик хилый, болезненный росточек, жалкий до спазм - сыпь, желёзки, темные круги под глазами. А где-то в городе, в одном из освещенных окон, пьет красное вино и смеется не с Игнатьевым неверная, зыбкая, уклончивая Анастасия. Погляди на меня... но она усмехается и отводит взгляд.

Игнатьев повернулся на бок. Тоска придвинулась к нему ближе, взмахнула призрачным рукавом - выплыли корабли вереницей. Матросы пьянствуют с туземками по кабакам, капитан засиделся на веранде у губерна­тора (сигары, ликеры, ручной попугай), вахтенный оста­вил свой пост, чтобы поглазеть на петушиный бой, на бородатую женщину в пестром лоскутном балагане; ти­хо отвязались канаты, подул ночной ветерок, и старые парусники, поскрипывая, выходят из гавани неведомо куда. Крепко спят по каютам больные дети, маленькие доверчивые мальчики; посапывают, зажав игрушку в ку­лачке; одеяла сползают, покачиваются пустынные палу­бы, в непроглядную тьму с мягким плеском уплывает стая кораблей, и разглаживаются на теплой черной глади узкие стрельчатые следы.

Тоска взмахнула рукавом - расстелила бескрайнюю каменистую пустыню - иней блестит на холодной ска­листой равнине, равнодушно застыли звезды, равнодуш­но чертит круги белая луна, печально звякает уздечка мерно ступающего верблюда, - приближается всадник, закутанный в полосатую бухарскую промерзшую ткань. Кто ты, всадник? Отчего отпустил поводья? Зачем закутал лицо? Дай отвести твои окоченевшие руки! Что это, всадник, ты мертв?.. Рот всадника зияет бездонным про­валом, спутаны волосы, и глубокие скорбные борозды прочертили на щеках тысячелетиями льющиеся слезы.

Взмах рукава. Анастасия, блуждающие огни над бо­лотной трясиной. Что это гукнуло в чаще? Не надо огля­дываться. Жаркий цветок манит ступить на пружиня­щие коричневые кочки. Погуливает редкий неспокой­ный туман - то приляжет, то повиснет над добрым ма­нящим мхом; красный цветок плавает, мигает через бе­лые клубы: сюда иди, сюда иди. Один шаг - разве это страшно? Еще один шаг - разве ты боишься? Мохнатые головы стоят во мху, улыбаются, подмигивают всем ли­цом. Гулкий рассвет. Не бойся, солнце не встанет. Не бойся, у нас еще есть туман. Шаг. Шаг. Шаг. Плавает, смеется, вспыхивает цветок. Не оглядываться!!! Я думаю, дастся в руки. Я так думаю, что все-таки дастся. Дастся, я думаю. Шаг.

И-и-и-и-и, - застонало в соседней комнате. Толчком прыгнул Игнатьев в дверь, кинулся к зареше­ченной кроватке - что ты, что ты? Вскинулась спутан­ная жена, задергали, мешая друг другу, простыни, одея­ло Валерика - что-то делать, двигаться, суетиться! Бе­ленькая голова заметалась во сне, забредила: ба-да-да, ба-да-да! Быстрое бормотанье, отталкивает руками, успокоился, повернулся, улегся... Ушел в сны один, без ма­мы, без меня, по узенькой тропочке под еловые своды.

«Что это он?» - «Опять температура. Я здесь лягу». - «Лежи, я плед принес. Подушку сейчас дам». - «Вот так он до утра будет. Прикрой дверь. Хочешь есть, там сыр­ники». - «Не хочу, ничего не хочу. Спи».

Тоска ждала, лежала в широкой постели, подвину­лась, дала место Игнатьеву, обняла, положила голову ему на грудь, на срубленные сады, обмелевшие моря, пе­пелища городов.

Но еще не все убиты: под утро, когда Игнатьев спит, откуда-то из землянок выходит Живое; разгребает обго­ревшие бревна, сажает маленькие ростки рассады: пласт­массовые примулы, картонные дубки; таскает кубики, возводит времянки, из детской лейки наполняет чаши морей, вырезает из промокашки розовых пучеглазых крабов и простым карандашом проводит темную изви­листую черту прибоя.

После работы Игнатьев не сразу шел домой, а пил с другом в погребке пиво. Он всегда торопился, чтобы за­нять лучшее место - в уголке, но это удавалось редко. И пока он спешил, обходя лужи, ускоряя шаг, терпеливо пережидая ревущие реки машин, за ним, затесавшись среди людей, поспешала тоска; то там, то тут вынырива­ла ее плоская, тупая головка. Отвязаться от нее не было никакой возможности, швейцар пускал ее и в погребок, и Игнатьев радовался, если друг приходил быстро. Ста­рый друг, школьный товарищ! Он еще издали махал ру­кой, кивал, улыбался редкими зубами; над старой зано­шенной курткой курчавились редеющие волосы. Дети у него были уже взрослые. Жена от него давно ушла, а снова жениться он не хотел. А у Игнатьева было все на­оборот. Они радостно встречались, а расходились раз­драженные, недовольные друг другом, но в следующий раз все повторялось сначала. И когда друг, запыхавшись, кивал Игнатьеву, пробираясь среди спорящих столиков, то в груди Игнатьева, в солнечном сплетении, поднима­ло голову Живое и тоже кивало и махало рукой.

Они взяли пиво и соленые сушки.

Я в отчаянии, - говорил Игнатьев, - я просто в отчаянии. Я запутался. Как все сложно. Жена - она свя­тая. Работу бросила, сидит с Валерочкой. Он болен, все время болен. Ножки плохо ходят. Маленький такой ога­рочек. Чуть теплится. Врачи, уколы, он их боится. Кри­чит. Я его плача слышать не могу. Ему главное - уход, ну, она просто выкладывается. Почернела вся. Ну а я до­мой идти просто не могу. Тоска. Жена мне в глаза не смо­трит. Да и что толку? Валерочке «Репку» на ночь почи­таю, все равно - тоска же. И все вранье, если уж репка за­села - ее не вытащишь. Я-то знаю. Анастасия... Зво­нишь, звонишь - ее дома нет. А если дома- о чем ей со мной говорить? О Валерочке? О службе? Плохо, понима­ешь, - давит. Каждый день даю себе слово: завтра вста­ну другим человеком, взбодрюсь. Анастасию забуду, заработаю кучу денег, вывезу Валерочку на юг... Квартиру отремонтирую, буду бегать по утрам... А ночью - тоска.

Я не понимаю, - говорил друг, - ну что ты вы­кобениваешься? У всех примерно такие обстоятельства, в чем дело? Живем же как-то.

Ты пойми: вот тут, - Игнатьев показывал на грудь, - живое, живое, оно болит!

Ну и дурак, - друг чистил зуб спичкой. - Пото­му и болит, что живое. А ты как хотел?

А я хочу, чтоб не болело. А мне вот тяжело. А я вот, представь себе, страдаю. И жена страдает, и Валероч­ка страдает, и Анастасия, наверное, тоже страдает и выключает телефон. И все мы мучаем друг друга.

Ну и дурак. А ты не страдай.

А я не могу.

Ну и дурак. Подумаешь, мировой страдалец! Ты просто сам не хочешь быть здоровым, бодрым, подтяну­тым, не хочешь быть хозяином своей жизни.

Я дошел до точки, - сказал Игнатьев, вцепился руками в волосы и тускло смотрел в измазанную пеной кружку.

Баба ты. Упиваешься своими придуманными му­чениями.

Нет, не баба. Нет, не упиваюсь. Я болен и хочу быть здоровым.

А коли так, отдай себе отчет: больной орган необ­ходимо ампутировать. Как аппендикс.

Игнатьев поднял голову, изумился.

То есть как?

Я сказал.

В каком смысле ампутировать?

В медицинском. Сейчас это делают.

Друг оглянулся, понизив голос, стал объяснять: есть такой институт, это недалеко от Новослободской, так там это оперируют; конечно, пока это полуофициально, частным образом, но можно. Конечно, врачу надо дать на лапу. Люди выходят совершенно обновленные. Разве Игнатьев не слышал? На Западе это поставлено на широ­кую ногу, а у нас - из-под полы. Косность потому что. Бюрократизм.

Игнатьев слушал ошеломленный.

Но они хотя бы… на собаках сначала экспериментировали?

Друг постучал себе по лбу.

Ты думай, а потом говори. У собак ее нет. У них рефлексы. Учение Павлова.

Игнатьев задумался.

Но ведь это же ужасно!

А чего тут ужасного. Великолепные результаты: необычайно обостряются мыслительные способности. Растет сила воли. Все идиотские бесплодные сомнения полностью прекращаются. Гармония тела и... э-э-э... мозга. Интеллект сияет как прожектор. Ты сразу наме­тишь цель, бьешь без промаха и хватаешь высший приз. Да я ничего не говорю - что я, тебя заставляю? Не хочешь лечиться, ходи больной. Со своим унылым носом. И пусть твои женщины выключают телефон.

Игнатьев не обиделся, покачал головой: женщины, да…

Женщине, чтоб ты знал, Игнатьев, будь она хоть Софи Лорен, надо говорить: пшла вон! Тогда и будет уважать. А так-то, конечно, ты не котируешься.

Да как я ей такое скажу? Я преклоняюсь, трепещу…

Во-во. Трепещи. ...

Класс: 11

Тема: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Евангелие от Матфея гл.16) (по рассказу Т. Толстой «Чистый лист»)

Цель:

• познакомиться с творчеством Т.Толстой;
• путем лингвопоэтического анализа текста выявить его идейную направленность.

Ход урока

I . Оргмомент

II. Слово учителя

Т. Толстая – яркое явление в постмодернистской литературе. Её сборники «День», «Ночь», «Изюм» пользуются вниманием читателей разного возраста. Чем же так привлекательна её проза? Прежде всего, сложностью и красотой поэтики. Важно не только, о чем повествует Толстая, но и то, как она это делает.

Стиль Толстой жесткий, скупой. В ее речи нет слов пустых, необязательных, не наполненных сутью. Всякая деталь у ее точна и выразительна. Герои Толстой – это милые порой наивные до сожаления чудаки, которых она любит, даже если и любить – то их вроде бы не за что. Главное, что доносит до читателей автор, это драгоценность и радость существования, счастье человеческой жизни как таковой. Эта мысль основная в рассказах Татьяны Толстой.

Рассказ «Чистый лист» выделяется некоторой надуманностью сюжета. В нем наблюдается некий сплав реальности и фантастики. По утверждению А.Гениса, «Толстая отнюдь не добрый волшебник, и сказки у нее с плохим концом». Но и здесь Толстая остается, верна своему писательскому кредо: встать рядом со своими героями, их же глазами посмотреть вокруг, переболеть их болью, почувствовать их беду и разделить ее с ними.

III. Работа над содержанием рассказа «Чистый лист».

Работая над содержанием рассказа, вы искали ключевые слова, помогающие понять его суть, главную мысль.

Чем необычен рассказ? (реалистическая действительность переходит в фантастическую)

Почему к Игнатьеву каждую ночь приходит тоска? Что это за образ? (метафора у Толстой необычна и неожиданна) тоска – печальная сиделка.

Как изображаются герои рассказа?

• жена – «изможденное лицо», «мумия»;
• Игнатьев – «совсем я болен», «плакать не умел и потому курил», «устыдился низких мыслей», «преклоняюсь», «трепещу»;
• Валерочка, Валерик – «хилый, болезненный росточек, жалкий до спазм».

Какую роль играет в рассказе сон Игнатьева? (болезненный бред, человек не может освободиться от чувства безысходности, отчаяния, отсюда кошмарные видения: корабль с больными детьми. Каменистая пустыня с мертвым всадником, болотная трясина с красным цветком).

Красный цвет неоднократно встречается в рассказе: красное вино , красный цветок , красное платье , горевшее приворотным цветком. Какое значение имеет это цвет? (как сигнал опасности, как желаемое и недосягаемое, как сама погибель – «болотная трясина с красным цветком» ).

Когда впервые заходит разговор о Живом? (разговор с другом в погребке).

Что понимает под жизнью друг Игнатьева?

Что это такое – живое? (душа; «живое болит», «гармония тела и … мозга»; «когда её пересаживают другим, те не выживают, не выдерживают», «живое царь–колоколом било и гудело в его трепещущей груди»; «словно, предчувствуя что-то, в груди то сжималось, то садилось на корточки, зажмурясь, закрыв руками голову»).

Почему Игнатьев хочет удалить живое? (чтоб спасти сына, стать богатым, преуспевающим, уверенным в себе).

Какое символическое значение имеет сожжение отцовой рубашки? (это «напрасная жертва». Анастасия не любит его. «Он будет сильным. Он сожжет все, что разрушает преграды»).

В коридоре больничного учреждения Игнатьев рассматривает таблички с «поучительными медицинскими историями»: «У Глеба болел зуб». «И глаз пришлось удалить»: далее идет авторская фраза: (Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его) – Как вы понимаете такое «соседство»? (Это из Евангелия, о соблазне. В тексте иное значение: душу нельзя вырвать, как больной зуб ).

Какие чувства вы испытали, читая о суперменах, лишенных «живого»? (Сожаление, тревога, потрясение. Люди, лишенные, в прямом смысле, души, действительно бездушны. Это уже и не люди, а биологические механизмы: блондин, Н., доктор).

Что поражает в образе доктора? (Глаз у него не было «Из пустых глазниц веяло черным провалом в никуда…» Глаза – зеркало души. У доктора души нет, следовательно, нет и глаз. Еще страшнее, что за деньги этот «доктор» способен совершить убийство души, которое еще хуже, чем убийство физическое).

Каким стал Игнатьев после удаления живого? И что значило это живое для него самого и для его близких? (без души, а Живое – это душа, человек перестает быть человеком).

Душа Игнатьева переносила боль, страдания, металась, не находя покоя, но в то же время она жалела, любила, берегла родных ему людей. Метаморфоза, происшедшая с Игнатьевым, страшна и закономерна. Опять вспоминается его кошмарный сон: «болотная трясина с красным цветком». Погнавшись за вожделенным «покоем», он потерял всё, а вот приобрел ли?...

IV. Выводы.

Сегодняшняя тема урока обозначена евангельской строкой. Как вы ее понимаете? О чем заставляет задуматься Т. Толстая? Можно ли воспринимать этот рассказ только как фантастику? (Рассуждения учащихся).

Ключові слова: оповідання, автор, мотив, пародія, прийом гри, постмодерністський дискурс.Название рассказа Т.Толстой «Чистый лист» во многом значимо и вызывает определенные ассоциации у современного читателя. В частнос­ти, оно может ассоциироваться с известным латинским выражением tabula rasa как в его прямом значении - чистая доска, где можно написать все, что угодно, так и в переносном - пробел, пустота. Ведь в финале рассказа герой, добровольно изменивший свою внутреннюю сущность, просит «чистый лист», чтобы «обеспечить интернат» своему собственному сыну, которого он называет «недоноском». Читатель понимает, что «чистый лист» в контек­сте заключительного эпизода является важной деталью, символом начала новой жизни героя, у которого исчезла душа, а на ее месте образовалась пустота.С другой стороны, крылатое выражение tabula rasa ассоциируется с тру­дами известных философов. Так, Локк считал, что только практика форми­рует человека, а его ум при рождении - tabula rasa. И.Кант и ориентировав­шиеся на него американские трансценденталисты отвергали указанный те­зис Локка. С точки зрения Р.Эмерсона и других трансценденталистов, чело­веку от рождения присуще понимание истины и заблуждения, добра и зла, и эти идеи трансцендентальны, даются человеку априори, приходят к нему помимо опыта. Татьяна Толстая не делает прямых намеков на эти философ­ские споры, но в ее произведении важную роль играет мотив души, которая в подтексте рассказа воспринимается в традициях классической литературы - как поле битвы между добром и злом, между Богом и дьяволом.Рассказ «Чистый лист» делится на семь небольших фрагментов, которые тесно связаны между собой. В основе каждого фрагмента - эпизоды вну­тренней и внешней жизни героя. Однако структурно в тексте произведения можно вычленить две части - до встречи героя с таинственным врачом, у которого «глаз не было», и после встречи с ним. В основе такого деления лежит оппозиция «живое» - «мертвое». В первой части рассказа акцентиру­ется мысль о том, что «Живое» мучило героя: «И Живое тоненько плакало в груди до утра» . «Живое» в контексте произведения - символ души. Слово «душа» ни разу не упоминается в рассказе, однако лейтмотивом пер­вой его части является мотив тоски, а тоска, как указывает В.И.Даль, - «том­ление души, мучительная грусть, душевная тревога» .В странном мире, в котором живет герой, тоска преследует его повсюду. Можно даже сказать, что автор создает персонифицированный образ тос­ки, которая «приходила» к герою постоянно, которой он был «поражен»: «Рука в руке с тоской молчал Игнатьев», «Тоска придвинулась к нему бли­же, взмахнула призрачным рукавом...», «Тоска ждала, лежала в широкой постели, придвинулась, дала место Игнатьеву, обняла, положила голову на грудь...» и т.д. .Тоска взмахивает рукавом, подобно женщине, и эти таинственные «взма­хи» способствуют появлению в сознании героя странных видений. Автор рассказа дает коллаж, состоящий из мыслей и видений героя: «...запертые в его груди, ворочались сады, моря, города, хозяином их был Игнатьев, с ним они родились, с ним они были обречены раствориться в небытии» . Подчеркнутая нами фраза «с ним они родились» напоминает об утвержде­нии Канта и других философов, что человек от рождения - не tabula rasa.Автор «включает» читателя в поток сознания героя, что дает возмож­ность значительно расширить контекст произведения. Примечательно, что почти все картины, которые рисуются в сознании странного героя, имеют апокалиптический характер. «Жители, окрасьте небо в сумеречный цвет, сядьте на каменные пороги заброшенных домов, уроните руки, опустите головы...» . Упоминание о прокаженных, пустынных переулках, заброшенных очагах, остывшей золе, поросших травой базарных площа­дях, сумрачных пейзажах - все это усиливает состояние тревоги и тоски, в котором находится герой. Как бы играя с читателем, автор рисует низкую красную луну на чернильном небе, и на этом фоне - воющего волка... В под­тексте данного фрагмента «прочитывается» известный фразеологизм «выть от тоски», и угадывается авторский намек: от тоски «воет» герой рассказа.Тоска героя мотивируется в рассказе жизненными обстоятельствами - болезнью ребенка, ради которого жена бросила работу, а также внутренней раздвоенностью, связанной с тем, что у него, кроме жены, есть еще и Анас­тасия. Игнатьев жалеет больного Валерика, жалеет жену, себя и Анастасию. Таким образом, мотив тоски тесно связан в начале рассказа с мотивом жа­лости, который усиливается в дальнейшем повествовании, в частности, в первой части, а во второй части исчезает, потому что исчезает душа героя, а вместе с ней - и тоска.Особенностью хронотопа рассказа является соединение разных временных пластов - прошлого и настоящего. В настоящем у Игнатьева - «бе­ленький Валерик - хилый, болезненный росточек, жалкий до спазм - сыпь, железки, темные круги под глазами» , в настоящем и верная жена, а рядом с ней в его душе - «зыбкая, уклончивая Анастасия». Автор погружает читателя во внутренний мир героя, который поражает своей сумрачностью. Его «видения» сменяют друг друга, как кадры хроники. Они объединены об­щими настроениями, фрагментарны и возникают в сознании героя так, как возникают чудеса в сказках - по мановению волшебной палочки. Однако в рассказе Толстой другие «взмахи» - не доброй волшебницы, а тоски.Во втором «видении» - вереница кораблей, старые парусники, которые «выходят из гавани неведомо куда», потому что отвязались канаты. Челове­ческая жизнь часто сравнивается в литературе с кораблем, отплывающим в путь. Данное «видение» не случайно возникает в сознании героя, не случай­но он видит, как по каютам спят больные дети. В потоке его мыслей отрази­лась тревога Игнатьева за маленького, больного сына.Третья картина пропитана ориентальными и вместе с тем мистическими мотивами. Каменистая пустыня, мерно ступающий верблюд... Здесь много загадочного. Например, почему иней блестит на холодной скалистой рав­нине? Кто он, загадочный всадник, рот которого «зияет бездонным прова­лом», «и глубокие скорбные борозды прочертили на щеках тысячелетиями льющиеся слезы» ? Мотивы апокалипсиса ощутимы в данном фраг­менте, а таинственный всадник воспринимается как символ смерти. Как ав­тор произведения, созданного в стиле постмодернизма, Татьяна Толстая не стремится к созданию четких определенных картин, образов. Ее описания импрессионистичны, нацелены на создание определенного впечатления.В последнем, четвертом «видении», появившемся в сознании героя, при­сутствуют реминисценции и аллюзии из повести Гоголя «Вечер накануне Ива­на Купала». Здесь та же фрагментарность восприятия, что и в предыдущих эпизодах. Анастасия, как символ дьявольского искушения, и «блуждающие огни над болотной трясиной» стоят рядом, упоминаются в одном предло­жении. «Жаркий цветок», «красный цветок», который «плавает», «мигает», «вспыхивает», ассоциируется с цветком папоротника в гоголевской повести, который обещает герою исполнение его желаний. Интертекстуальные связи рассматриваемого фрагмента и гоголевского произведения явны, они под­черкиваются автором при помощи отчетливых реминисценций и аллюзий. У Гоголя - «топкие болота»; у Т.Толстой - «болотная трясина», «пружинящие коричневые кочки», туман («белые клубы»), мох. У Гоголя «сотни мохнатых рук тянутся к цветку», упоминаются «безобразные чудовища» . У Т.Толстой «мохнатые головы стоят во мху» . Рассматриваемый фрагмент объединяет с гоголевским текстом и мотив продажи души (у Го­голя - черту, у Т.Толстой - сатане). В целом же «видение» или сон Игнатьева выполняет в тексте рассказа функцию художественного предварения. Ведь герой гоголевской повести Петрусь Безродный должен принести в жертву кровь младенца - безвинного Ивася. Таково требование нечистой силы. Иг­натьев в рассказе Толстой «Чистый лист» тоже принесет жертву - откажется от самого дорогого, что у него было, в том числе и от собственного сына.Итак, в первой части рассказа дана его экспозиция. Ведущий мотив дан­ной части - мотив тоски, преследующей Игнатьева, который является, по сути, маргинальным героем. Он одинок, устал от жизни. Его материальные проблемы не акцентируются в рассказе. Однако некоторые детали красно­речиво свидетельствуют о том, что они были, например, упоминание о том, что «жена спит под рваным пледом», что герой ходит в рубашке «чайного цвета», которую носил еще его папа, «он в ней и женился, и встречал Вале­рика из роддома» , ходил на свидания к Анастасии...Заявленные в начале произведения мотивы находят развитие в дальней­шем повествовании. Игнатьева продолжает преследовать тоска («то тут то там выныривала ее плоская, тупая головка»), он по-прежнему жалеет жену, рассказывая приятелю, что «она святая», и по-прежнему думает об Анас­тасии. Упоминание об известной сказке «Репка» не случайно в рассказе, и не случайно в монологе героя оно соседствует с именем любовницы: «И все вранье, если уж репка засела - ее не вытащишь. Я-то знаю. Анастасия... Звонишь, звонишь - ее дома нет» . Ситуация, в которой находит­ся Игнатьев, очерчена четко и определенно. Он стоит перед дилеммой: или верная, но измученная жена, или красивая, но уклончивая Анастасия. Герою трудно сделать выбор, он не хочет и, очевидно, не может отказаться ни от жены, ни от любовницы. Читатель может только догадываться, что он слаб, что у него есть служба, но нет к ней интереса, нет любимого дела, поскольку о нем не говорится. А поэтому и тоска его не случайна. Игнатьев осознает, что он неудачник.Можно упрекать автора в том, что характер главного героя обрисован нечетко. Однако, думается, Т.Толстая и не стремилась к такой четкости. Она создает условный текст, рисует условный мир, в котором все подчиняет­ся законам эстетической игры. Герой рассказа играет в жизнь. Он строит планы, мысленно прорабатывает возможные варианты будущей счастливой жизни: «Анастасию забуду, заработаю кучу денег, вывезу Валерочку на юг... Квартиру отремонтирую...» . Однако он понимает, что при дости­жении всего этого тоска от него не уйдет, что «живое» будет продолжать мучить его.В образе Игнатьева Т.Толстая создает пародию на романтического ге­роя - одинокого, страдающего, непонятого, сосредоточенного на своем внутреннем мироощущении. Однако герой рассказа живет в иную эпоху, нежели герои романтических произведений. Это лермонтовский Печорин мог прийти к грустному выводу о том, что у него «душа испорчена светом», что, видно, было ему предназначение высокое, но он не угадал этого пред­назначения. В контексте романтической эпохи такой герой воспринимался как трагическая личность. В отличие от романтических страдальцев герои рассказа Т.Толстой, в частности, Игнатьев и его приятель, не упоминают о душе. Это слово отсутствует в их лексиконе. Мотив страдания дан в снижен­ном, пародийном плане. Герой и не помышляет о высоком предназначении. Размышляя о его характере, невольно вспоминаешь вопрос пушкинской Татьяны: «Уж не пародия ли он?» Читатель понимает, что тоска и страдания Игнатьева обусловлены тем, что он не видит выхода из ситуации, которую сам создал. С точки зрения приятеля Игнатьева, он просто «баба»: «Поду­маешь, мировой страдалец!»; «Упиваешься своими придуманными муче­ниями» . Примечательно, что фраза «мировой страдалец» звучит в ироническом контексте. И хотя безымянный приятель героя является носи­телем обыденного усредненного сознания, его высказывания подтверждают предположение о том, что образ Игнатьева - пародия на романтического героя. Он не может изменить сложившуюся ситуацию (для этого не хватает ни воли, ни решительности), а поэтому ему оказывается проще изменить себя. Но Игнатьев избирает не путь нравственного самоусовершенствова­ния, который был близок, например, многим толстовским героям. Нет, ему проще избавиться от «живого», то есть души. «Вот прооперируюсь..., ку­плю машину...» Автор дает возможность понять, что материальные блага не избавят человека от страданий.В третьей части рассказа Игнатьев не случайно становится свидетелем того, как смуглый низенький «человечек» звонил «своей Анастасии», кото­рую звали Раиса, как обещал ей райскую, с его точки зрения, жизнь.«Ты как сыр в масле будешь жить», «Да у меня вся жилплощадь в коврах!!!» - говорил он , а потом вышел из телефонной будки с заплаканными глазами и злым лицом. Но и этот случай не остановил героя. Он принял решение, хотя и не сразу.Встреча с одноклассником своего приятеля, которому «вырезали» или «вырвали» «ее» (читатель давно уже догадался, что речь идет о душе) как что-то ненужное, мертвое, послужила толчком к принятию решения. Героя не насторожило то, что из кабинета Н. «вышла заплаканная женщина», ведь его внимание и внимание приятеля было приковано к другому - к золотым авторучкам и дорогому коньяку, к роскоши, которую они увидели там. Мо­тив богатства усиливается в данной части произведения. Автор дает понять, что этот мотив в сознании обычного, среднего человека тесно связан с обра­зом преуспевающего мужчины. В искаженном мире герои типа Н. ассоции­руются с настоящими мужчинами. Т.Толстая в данном случае представляет еще один пример пародийного мировосприятия. Но привычный в окруже­нии Игнатьева идеал настоящего мужчины внушается ему и приятелем, и Анастасией, которая пьет «красное вино» с другими и на которой «красное платье» горит «приворотным цветком». Здесь не случайна символика цвета и упоминание о «приворотном цветке». Все эти детали перекликаются с мо­тивами искушения, с рассматриваемым выше эпизодом из гоголевской по­вести «Вечер накануне Ивана Купала». «Приворотный цветок» ассоциирует­ся с «приворотным зельем», которое является символом магического влия­ния на чувства и поступки человека. «Приворотным цветком» для Игнатьева стала Анастасия, которая говорит «бесовские слова» и улыбается «бесовской улыбкой». Она искушает, как бес. Идеалы толпы становятся идеалами для Игнатьева. А чтобы осуществить свою мечту - избавиться от противоречий, «приручить ускользающую Анастасию», спасти Валерика, Игнатьеву нуж­но «стать богатым, с авторучками». В этом уточнении - «с авторучками» - сквозит авторская ирония. Ироническую улыбку вызывает и внутренний монолог Игнатьева: «Кто это идет, стройный, как кедр, крепкий, как сталь, пружинистыми шагами, не знающими постыдных сомнений? Это идет Иг­натьев. Путь его прям, заработок высок, взгляд уверен, женщины смотрят ему вслед» .В потоке мыслей героя жена постоянно ассоциируется с чем-то мертвым. Так, Игнатьев хотел «приласкать пергаментные пряди волос, но рука встре­тила лишь холод саркофага». Как символ холода и смерти в рассказе не­сколько раз упоминается «скалистая изморозь, звяканье сбруи одинокого верблюда, озеро, промерзшее до дна», «окоченевший всадник». Такую же функцию выполняет упоминание о том, что «Осирис молчит». Заметим, что в египетской мифологии Осирис, бог производительных сил природы, еже­годно умирает и возрождается к новой жизни . Ориентальные мотивы присутствуют и в мечтах героя о том, как он - «мудрый, цельный, совершенный - въедет на белом парадном слоне, в ковровой беседке с цветочными опахалами» . Да, изображая внутренний мир героя, автор не жалеет иронии. Ведь он желает чуда, мгновенного превращения, которое принесло бы ему признание, славу, богатство без приложения вся­ких усилий. «Чудо» происходит, герой изменяется, но только становится не таким, каким представлял себя в мечтах. Однако этого он уже не замечает и не понимает. Мгновенное изъятие «Живого» - его души - сделало его таким, каким он должен был стать, учитывая его желания и помыслы.Автор рассказа свободно играет образами мировой культуры, пригла­шая читателя к их разгадке. В основе произведения - распространенный в мировой литературе мотив продажи души Дьяволу, Сатане, Антихрис­ту, нечистой силе, а также связанный с ним мотив метаморфозы. Извест­но, что подобно Христу, совершающему чудо, Антихрист имитирует чу­деса Христа. Так, Сатана под видом ассирийца, «Врача Врачей», имитиру­ет действия врача. Ведь настоящий врач лечит и тело, и душу. Ассириец «экстрактирует», то есть удаляет душу. Игнатьева поражает то, что «глаз у него не было, но взгляд был», «из глазниц смотрела бездна», а раз не было глаз - «зеркала души», значит и души не было. Героя поражает синяя борода ассирийца и его шапочка в виде зиккурата. «Какой же он Иванов...» - ужас­нулся Игнатьев» . Но было уже поздно. Исчезли его «запоздалые сомнения», а вместе с ними - и «преданная им подруга - тоска». Герой по­падает в царство Антихриста - царство морального зла. Здесь «люди будут себялюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, непослушны ро­дителям, неблагодарны, нечестивы, немилостивы, неверны слову..., наглы, напыщенны, любящие наслаждение больше Бога» . По сред­невековому выражению, Антихрист - обезьяна Христа, его фальшивый дво­йник . Врач в рассказе Толстой «Чистый лист» - фальшивый дво­йник врача. Он надевает перчатки не ради стерильности, а «чтобы не запач­кать руки». Он груб со своим пациентом, когда ехидно замечает по поводу его души: «А она у вас, по-вашему, большая?» Автор рассказа использует общеизвестный мифологический сюжет, значительно модернизируя его.Рассказ Т.Толстой «Чистый лист» является ярким образцом постмо­дернистского дискурса со многими присущими ему чертами. Ведь во вну­треннем мире героя есть что-то ужасное и необычное, герой ощущает вну­треннюю дисгармонию. Т.Толстая подчеркивает условность изображаемого мира, играя с читателем. Мотивы эстетической игры выполняют структу­рообразующую роль в ее рассказе. Игра с читателем имеет в произведе­нии разные формы проявления, что сказывается в изображении событий на грани реального и ирреального. Автор «играет» пространственными и временными образами, давая возможность свободно переходить из од­ного времени в другое, актуализировать информацию различного рода, что открывает широкий простор для читательского воображения. Игра сказывается в использовании интертекста, мифологем, иронии, в соедине­нии разных стилей. Так, разговорная, сниженная, вульгарная лексика дегра­дировавшего в конце произведения героя - полный контраст по сравнению с той лексикой, которая встречается в его потоке сознания в начале рассказа. Герой играет в жизнь, а эстетическая игра автора с читателем позволяет не только заново воссоздать известные сюжетные мотивы и образы, но и пре­вращает трагедию героя в фарс.Название рассказа «Чистый лист» актуализирует старый философский спор о том, какими есть ум и душа человека от рождения: tabula rasa или не tabula rasa? Да, в человеке многое заложено от рождения, но его душа про­должает оставаться полем битвы Бога и Дьявола, Христа и Антихриста. В случае с Игнатьевым в рассказе Т.Толстой победил Антихрист.ЛІТЕРАТУРАГоголь Н. В. Собрание сочинений: в 7 т. / Н. В. Гоголь. - Вечера на хуторе близ Диканьки / коммент. А. Чичерина, Н. Степанова. - М.: Худож. лит., 1984. - Т. 1. - 319 с.Даль В. И. Толковый словарь русского языка. Современная версия. / В. И. Даль. - М. : ЭКСМО-Пресс, 2000. - 736 с.Мифы народов мира: энциклопедия: в 2 т. - М. : Сов. энциклопедия, 1991. - Т. 1. - 671 с.Толстая Т. Чистый лист / Т. Толстая // Любишь - не любишь: рассказы / Т. Толстая. - М.: Оникс: ОЛМА-ПРЕСС, 1997. - С. 154 -175.ВАЛЕНТИНА МАЦАПУРАОСОБЕННОСТИ ПОЭТИКИ РАССКАЗА ТАТЬЯНЫ ТОЛСТОЙ «ЧИСТЫЙ ЛИСТ»В статье анализируются особенности поэтики рассказа Т.Толстой «Чистый лист». В частности, автор сосредотачивает внимание на поэтике названия произведения, особен­ностях его художественной структуры, роли символики, интертекспуальных мотивах, принципах эстетической игры. Рассказ рассматривается как образец постмодернист­ского дискурса.Ключевые слова: рассказ, автор, мотив, пародия, прием игры, постмодернистский дис­курс.VALENTYNA MATSAPURAPOETICS PECULIARITIES OF T.TOLSTAYA"S STORY «BLANK PAPER»Poetics Peculiarities of T.Tolstaya"s Story «Blank Paper» are under consideration in the article. In particular, the author focuses her attention on the poetics of the story"s title, peculiarities of its artistic structure, the role of the symbolic and intertextual motives, the principles of aesthetic game. The story «Blank Paper» is viewed as a sample of postmodern discourse.Key words: narrative, author, motive, caricature, game technique, postmodern discourse.