Шаблоны для мандалы распечатать. Мандалы для раскрашивания — ваша гармония и расслабление

Хотя произошло это пятнадцать лет назад, мне никогда не забыть то незабываемое солнечное, жаркое лето, когда мама отправила меня, пятнадцатилетнего пацана в гости к своей сестре, тете Гале, которую до этого я видел лишь пару раз, будучи совсем ребенком.
И вот - поезд мчит меня в Киев.
На перроне киевского вокзала меня встречали!
Я сразу узнал и тетю Галю и ее мужа дядю Сережу и своего двоюродного брата, совсем еще маленького Мишку. Поцелуи, объятия. "Ах, как ты вырос, каким гарным хлопцем стал!"
Я немного стеснялся своих родственников, но они всячески старались растопить ледок многолетнего напряжения между нашими семьями (Я не в курсе, что произошло между тетей Галей и моим отцом, но они недолюбливали друг друга, поэтому и не встречались. Так, открытка к празднику. И вот приехал я)
Мы погрузились в "Жигули" и поехали. Сначала меня покатали по Киеву, показали много интересного. Особенно мне понравился Днепр! А потом машина выехала на загородное шоссе и мы еще три часа добирались до села, где снимали на лето дачу тетя Галя и ее семья.
Тетя Галя сразу же принялась накрывать на стол.
Боже, какой это был стол! Особенно меня поразили соленые... арбузы! Они были такими вкусными!
А дядя Сережа налил мне стопку "горилки" и со словами, что я уже большой "парубок", предложил мне ее опрокинуть за здоровье наших родных.
Я выпил, закусил арбузом...
И мне сразу очень понравилось у тети Гали с дядей Сережей! Какие милые люди, как они радушно меня принимают! Зря папа сердится на тетю Галю и обзывает ее "кошкой" какой-то.
Она добрая, она хорошая!
... случилось это на третий день.
Тетя Галя с утра уехала в город вместе с Мишкой, а мы с дядей Сережей остались вдвоем.
Он предложил "посидеть в тенечке" и накрыл стол во дворе, под яблоней.
Налил двухлитровую кринку вина, поставил два стакана, насыпал грецких орехов - давай, племяш, за стол!
Мы выпили уже половину, когда дядя Сережа спросил меня о девушках.
Мол, есть ли у меня?
Я ответил, как есть, была, а сейчас нет. Расстались.
Он засмеялся...
-Но трахнуть-то ты ее успел?
Я не смутился, потому что у меня уже был небольшой опыт... сначала сестра Серого - Надька, потом -Маринка, а потом еще два раза с ее мамой.
Я и сказал, как было.
Дядя Сережа аж вином поперхнулся!
-Сначала доченьку трахнул, а потом - ее маменьку?
-Ну да. Да она тогда выпила много. Это на дне рождения Маринки было. Она тогда всех пацанов в ванную по два раза водила. Ну и меня тоже.
- Ну и как, тебе понравилось с взрослой женщиной?
- Да в ванной тесно было, неудобно. И потом она только... со спины давала. Она за ванную держалась, чтобы не упасть, а мы - сзади.
И он спросил меня.
-А хочешь по-настоящему... с красивой взрослой женщиной, в постели, не торопясь. Хочешь?
Я ответил, что, конечно же, хочу. Но, кто эта женщина, которая согласится со мной, мальчишкой лечь в постель? - спросил я.
- Не спеши, коза в лес, - рассмеялся он, - вечером узнаешь!
Надо ли говорить, КАК я ждал вечера! Я все время поглядывал на дядю, когда же мы пойдем к этой женщине? А тут еще тетя Галя, вернувшаяся из города, то за водой меня пошлет к колодцу, то дрова попросит сложить в поленницу, то еще какую-нибудь ерунду придумает.
Потом она и дядю Сережу выгнала из дома на крыльцо и принялась там полоскаться из рукомойника. И напевала еще что-то.
Я и подскочил к дяде.
Ну, говорю, когда пойдем уже?
А - вот я докурю и пойдем.
У меня аж кровь к башке прилила. Уже?
Ага, говорит.
Докурил сигарету, оглядел меня, ну, говорит, хлопец, не робей, пошли.
И мы вошли в их дом.

Тетя Галя лежала абсолютно голая на широкой супружеской кровати.
Увидев меня, она засмеялась и поманила
- Мальчик мой, иди ко мне, солнышко!
Я несмело приблизился к кровати.
Тетя Галя придвинулась ко мне и принялась ласкать и гладить меня... всюду.
И сразу же ощутила, как у меня в трусах напрягся мой член.
-О! Да он у тебя просто красавец! Ну, дай же его мне, дай скорее!
Быстро и ловко она сняла с меня брюки, спустила трусы и... взяла в рот мой член!
Ее язык и губы ласкали самой мое сокровенное место, и мне было так хорошо!
Руками она потянула меня к себе и я просто упал на нее.
Так как члена изо рта тетя так и не выпустила, у меня перед лицом оказался ее мохнатый лобок...
Я несмело лизнул что-то розовое и пушистое.
И ощутил, как мое прикосновение заставило встрепенуться женщину.
Я лизнул еще. И еще. И протянул руки к этому сокровищу.
Я раскрыл лепестки этого цветка! Я видел, как он устроен! Я увидел, своими глазами увидел - эту дырочку...
И тут тетя Галя сказала...
-Повернись ко мне... иди ко мне, мальчик мой!
Я развернулся, лег на жаркое, упругое тело своей тети, она развела широко ноги,
и мой член нырнул в мягкое, горячее и влажное...
Я видел перед собой ее лицо. Мне кажется, она была счастлива!
Я целовал ее в губы, и они мне казались самыми вкусными на свете... такие мягкие, сочные, податливые.
А мой член скользил и скользил в ее щели...
И тут к нам приблизился дядя Сережа. Он уже был без одежды и мой взгляд сразу же приковал к себе его член. Он был огромен! Толстый и длинный, как парниковый огурец!
Дядя Сережа опустился на колени перед кроватью и стал целовать груди своей жены.
Тетя Галя застонала и закрыла глаза.
-Смотри, племяш, как ей это нравится! Давай, тоже пососи!
Я стал целовать левую грудь, а он- правую...
Грудь была мягкой и большой, а сосок - маленьким и твердым.
Я засосал его в рот и ласкал языком...
Тетя Галя гладила мою голову и шептала...
-Мальчики мои, как хорошо, ох, как славно, какая нежность...
И тут дядя Сережа отпустил ее грудь, приподнялся, сказал мне...

Поднимись.
И уселся на грудь жены, направив свой могучий ствол прямо ей в рот...
Тетя Галя согнула ноги в коленях, я, не вытаскивая из нее члена, сел на колени, обнял ее ноги и усилил свой натиск...
Я видел перед собой широкую волосатую спину дяди, и слышал, как чмокала и сопела моя тетушка.
Она была увлечена минетом, и мне показалось, что ее влагалище - целиком в моем распоряжении, в моей власти!
Я стал сильно и резко вгонять член в это прекрасное отверстие...
И услышал, как в такт моим рывкам стонет женщина, сосущая огромный ствол...
Она уже почти рычала...
И вдруг... ее тело охватили судороги, она отпустила член дяди и громко застонала, почти заплакала!
Я сделал еще два рывка и ощутил, как все мое тело охватывает сладостное, пьянящее чувство. Я ощутил, как из моего члена внутрь тетушки ударила тугая и горячая струя...
Я тоже застонал, закрыл от наслаждения глаза и замер, весь отдавшись этому блаженству...
...когда я пришел в себя, я увидел, как из дядиного ствола льется густая молочно-белая жидкость прямо в тетушкин рот...
Жидкости было очень много и тетя Галя не успевает ее глотать, жидкость льется ей по подбородку на шею, стекает на грудь...
В эту минуту тетушка была прекрасна!
Я любовался ею, женщиной, подарившей мне мгновения незабываемой радости!
Она открыла глаза и улыбнулась мне.
И погладила меня по щеке своей мокрой и липкой рукой...
Я уловил едва ощутимый запах, запах спермы моего дяди.
И вдруг мне захотелось попробовать ее на вкус. Какая она, сперма?
Я наклонился и поцеловал женщину в губы... Взасос.
И - вот этот вкус!
Слегка похожий на вкус соды...
Вкус мужчины...
Ее губы, язык ласкали мой рот...
А ее руки вдруг оказались у меня в промежности...
Она потихоньку сжимала мои яички...
И я ощутил, как вновь напрягается мой увядший корень...
Вдруг один пальчик тети проник мне в анус...
Мой ствол мгновенно откликнулся на это!
Он просто одеревенел!
И я вновь ткнул его в мокрую, ласковую щель...
Тетя Галя прошептала...
-Ах, ты мой чижик ненасытный!- и развела ноги в стороны...
Я взглянул на дядю.
Он, не скрывая, любовался нами... женой и племянником, страстно сокупляющимися на его глазах.
Я чувствовал под собою горячее, мягкое тело взрослой женщины. Ее ноги обхватывали меня с боков. А в самом заветном, самом интимном месте, в ее влагалище находился мой член, член мальчишки!
Я целовал в упоении ее лицо, шею, грудь...
Мне хотелось чего-то большего, хотелось раствориться в этом прекрасном теле, слиться с ним в единое целое...
И тут тетя Галя подняла свои полные ноги и... положила их мне на плечи!
Я схватил их, прижал к груди и - сильно втолкнул свой мускул внутрь ее тела, в мягкое, влажное и горячее...
Несколько сильных рывков... и... тело тети вновь затрепетало, из ее уст вырвался стон...
И тут закричал я!
От величайшей сладости, от пронизывающего чувства страсти и удовлетворения, я орал минуты две!
И все эти мгновения из моего члена бурными толчками, внутрь женского влагалища, вливались потоки спермы...
Обессиленный, я упал на тетю Галю...
Моей голове было очень удобно между ее мягких и больших грудей, а ее пальчики ласково теребили мои волосы...

Сразу предупрежу, что история эта реальная, а, значит, ярких порнооткровений здесь не будет, а будет просто то, что случилось однажды летом, когда мне было около 14 лет, году в 89-ом. Дело было, как я уже сказал, летом. Мы с матерью приехали в посёлок к её старшей сестре Лене, моей тётке. Тогда её было 34-35 лет.

Мы каждый год приезжали в посёлок, сколько я себя помню. Поэтому для Лены я был чем-то вроде сына, потому что своих детей у неё не было. Она когда-то была замужем, но потом развелась, и мужа её я даже не помню. Работала бухгалтером. Была слегка полновата, среднего роста, словом, совершенно обычная. И как женщину я её до того лета не воспринимал - просто тётя.

Однажды, копаясь в шкафу, я наткнулся на потрёпанную книгу. Называлась она "Семейка Борджиа". Уже с первой страницы я понял, какая это для меня находка - ещё бы, такая ядрёная "литература" (тогда такого начало издаваться много - перестройка - и народ, что называется, дорвался до клубнички). Сам я в то время сексуального опыта не имел вовсе, и мне оставались только эротические фантазии о девочках из моего класса и онанизм. И только через пару дней я задумался - а как эта штука сюда попала? Решение, естественно, было очевидно - её читала тётя, та самая тётя, которая до этого казалась мне чем-то бесполым. Значит, и у неё была потребность в том, чего мне так не хватало!

Активных действий я никаких не предпринимал (да и что я мог предпринять) - мне и избытком хватало и новых фантазий. Но однажды тётя, которая, конечно воспринимала меня как маленького мальчика, попросила сделать ей массаж - мы часто так играли в прошлые годы. "Ага!" - скажете вы, - "Дальше не надо, мы и так знаем, что он сейчас напишет! Я засадил её свой двадцатисантиметровый, и она завыла и кончила. Как же, как же!". Да нет. Я просто гладил её по спине, но не мог отвлечься от чуть выступающей за спортивные штаны (обычно Лена их носила) начинающейся ложбинки между ягодицами. Пару раз я провёл по ней пальцем, а сердце моё бешено стучало. Не знаю, что она почувствовала во время всего этого, но больше массажа сделать она меня не просила.

Дальше - больше. Однажды, когда мы все пошли на реку возле деревни позагорать, она, лежа на животе, расстегнула шлейки купальника, и я первый раз в жизни увидел настоящую женскую грудь, не всю, конечно, а только сбоку, но для меня и это было откровением. Я не мог удержаться, чтобы не пощекотать ей грудь травинкой, как бы играя. Лена сделала вид, что ничего не заметила.

После всего этого я окончательно двинулся. Мысль, что рядом настоящая, живая женщина, преследовала меня постоянно. Всё осложнялось тем, что спали мы в соседних комнатах. Я начал подсматривать за тем, как она переодевается перед сном. Не скажу, что видел много - пару раз грудь, пару раз попку и ноги (и были они вполне ничего), но и этого мне хватало для безудержного онанизма. Не знаю, замечала ли тетя Лена всё это, но скоро перед переодеванием она начала выключать свет, так что, наверное, замечала.

После всего, распираемый подростковым гормонами, я решил, что должен именно с ней потерять невинность и буквально преследовал её. Утром, проходя мимо её постели, многозначительно смотрел на неё, звал потереть спину в ванну, просился вместе с ней в постели посмотреть телевизор. Мне казалось, что это - очевидные намёки. Но, само собой, она не понимала, чего я на самом деле хочу, а потому охотно соглашалась, ведь для неё я был её маленький племянник. Я же натурально сходил с ума, и пятен на моей простыне было всё больше.

Как-то я смотрел телевизор вместе с ней (какую-то советскую чушь), как там началась постельная сцена, довольно скромная. Переключать было некуда, и мы всё это смотрели. Тётю, взрослую женщину, там, конечно, ничего не заинтересовало, но меня опять натолкнуло на всё те же мысли. Я, как бы невзначай, положил голову ей на плечо, и как бы шутя, начал его целовать. Сцена давно кончилась, а я продолжал это делать.

Ты чего? - непонимающе спросила тетя.
Я прекратил полизывать (уже перейдя от поцелуев к этому) тётино плечо, что-то невнятно пробормотал про шутку и игру и пошёл спать.

Следующий раз я лёг раньше, а тетя смотрела телевизор. Уже ночью я проснулся и пошёл в туалет. Возвращаясь в свою комнату, я увидел, что Лена спит, хотя телевизор ещё включён. Я уже хотел его выключить, как увидел, что одеяло сползло, открывая обе её груди. Пройти мимо было выше моих сил. Я подошёл поближе с мыслями вроде: "Теперь или никогда!", потом, конечно, испугался, но решил, что если я немножко её поглажу и потереблю своё хозяйство, никто ничего не узнает. И я провел по груди рукой. Тетка не проснулась, но перевернулась во сне на другой бок. Я с ужасом убежал в свою комнату, даже не пытаясь представить, что будет, если она что-то почувствовала, проснулась, и завтра расскажет матери. Но ничего этого не произошло. Утром было всё как обычно.

Лето шло к концу. Скоро надо было уезжать. Однажды, ближе к вечеру, наши знакомые повезли нас на машине за грибами. Уже после сбора грибов, по дороге обратно, во время тряски, моя рука случайно легла на бедро тётки (а было жарко и была она в этот раз в юбке). Чуть позже я осознал, какие это мне даёт шансы, и с каждым прыжком машины по колдобинам (а на этом просёлке их была тьма), запускал руку всё глубже, и уже вся моя ладонь была у Лены межу ног. И вдруг тетка положила свою руку на бедро мне. Не думаю, что она сделала это осознанно, но тогда я решил, что она всё понимает и не против.

Уже вечером, как обычно, глядя телевизор, тётя Лена начала переодеваться, сказав мне не смотреть. Я, конечно, сначала сделал вид, что не смотрю, но когда она разделась, но ещё не надела ночной рубашки, открыл глаза и посмотрел на неё. До этого я никогда не видел полностью обнажённой женщины. Сердце чуть не выпрыгнуло, затряслись руки, а член встал как стальной. Она этого, конечно, не увидела, улыбнулась, сказала: "Что ты подсматриваешь, хулиган!" и легла в постель.

И я с тобой! - сказал я, торопливо раздеваясь до трусов и залазя под одеяло к ней. Она хотела что-то возразить, но почему-то промолчала.
Распалённый "событиями дня", выдуманной взаимностью, мыслями о скором отъезде, я уже не мог сдерживаться. Я начал поглаживать её ногу, а другую запустил в свои трусы. Потом, уже не в силах сдерживаться, я запустил руку под тётину ночную рубашку, и, глядя на её лицо (она внимательно смотрела на телевизор или делала вид, что смотрит), принялся ласкать её бедро (она всё так же смотрела в телевизор, ничуть не меняясь в лице), а потом вдруг почувствовал что-то мохнатое под пальцами. И когда понял, что это такое - я кончил. Такой оргазм у меня с тех пор был только пару раз.

Я лежал и чувствовал, как подёргивается член, и сперма стекает по ногам. Мозги, выключившиеся до этого от переизбытка гормонов, вдруг включились. Было стыдно и страшно, что тетка накричит, позовёт мать, ударит. А она повернулась в мою сторону, как-то устало поглядела и сказала: "Иди спать". Я ушёл к себе в комнату, а она пошла на кухню, сказав всем, что хочет попить чаю.

Так всё и кончилось. Через три дня мы уехали обратно в Москву. Тётка никому ничего не рассказала. Скоро я завёл себе подругу из числа дворовых девчонок-оторв - "всегда не против". (Хотя повторить ощущения того летнего вечера я смог очень нескоро). Все стало как у всех. И приезжая в посёлок, мы с тёткой общались, как если бы ничего не было.

А может, ничего такого и не было? Ведь это не инцест, правда?

Прижав к своей все еще мощной груди мою поседевшую голову, тетка Анна Макаровна нараспев причитала: «Родненький ты мой, да как же ты надумал приехать-то, попроведовать нас стариков!? Кровинка ты наша… А у меня Мурка сядет напротив и моет и моет лапками свою кошачью морду. Вот и намыла гостёчка дорогого».

Из-за теткиной спины, чуть повыше поясницы, выглянуло чудище, сошедшее со страниц сказки про аленький цветочек. Похожая на дыню голова имела следы клочковатой растительности. Левого глаза не было, и все лицо было потянуто в левую сторону. У чудища не хватало левой руки по самое плечо, и оно было сутуло, почти горбато. А единственный, голубого цвета глаз, смотрел подозрительно из-под косматых волос и буравил, казалось, насквозь. Это подобие человека являлось мужем моей дорогой тётки и звали его Тимохой.

«Хватит скулить, - прохрипело чудище, - картошка стынет, в избу идемте».

Друг за другом мы прошли низкие сенцы и очутились в давно знакомой мне избе. Всё, как и пять лет тому назад. Даже шторки на окнах те же, и клеенка на столе та же, только поистерлась вся. Август кончается, а печь натоплена, и на ней стоит чугунок с картошкой. Потревоженные мухи роем загудели у окна. «Ты, Митрич, мух-то не бойся, - заявила тетка, - Мухи свои - не заразные», - Анна Макаровна бухнула чугунок на стол и открыла крышку. Столб пара рванулся к потолку. Я взял вилку и сунул ее в самый кратер этого вулкана, делая вид, что проверяю картошку на готовность.

«Свои-то, свои мухи, - подумал я, - а лучше обработать инструмент на всякий пожарный…, а то будешь ночью почту гонять до уборной». Я уже успел заглянуть после дороги в это заведение. Зрелище было удручающее. Вокруг очка в покосившемся «тресте» лежали вальтом два косматых грязных поросенка, прячась от солнца. Я зло пнул одного из них в зад и был вынужден пойти в заросшую крапивой малину, при этом отметив, что в окружавшем меня пейзаже определенно чего-то не хватало… Там, за огородом чего-то не хватало.

На столе появился зеленый лук, яйца, сваренные вкрутую, и шмат сала с прослойкой. «Прощай, печенка!», - тоскливо подумал я и достал из сумки две бутылки портвейна «три семерки». Глаз дяди Тимофея засветился любовью и преданностью ко мне. Я уважал Тимоху за его тяжелую судьбу инвалида и душевную простоту, и еще за вечную человеческую безысходность.

Был перед войной с фашистами на деревне парень - весельчак и гармонист. Хромка Тимофея звенела и плакала на посиделках, повизгивали от частушек Тимки молодухи и девки. В первом страшном танковом сражении под Липецком не пощадила судьба гармониста, «уделала» - так он сам говорил, - его фашистская мина. Вернулся домой перекошенным, одноруким инвалидом, не зная, как жить дальше.

Гармонь, дожидаясь хозяина, стояла накрытая расшитым полотенцем в углу под иконами. Облапил Тимоха свою бывшую радость единственной клешней и заплакал. А потом пришел к нему с другого конца деревни парень и сторговал «хромку» за четверть лютой по крепости самогонки и полмешка муки. И снова зазвенела гармошка, только в других умелых руках, и снова плясали подросшие девки и парни. Жизнь продолжалась, и гармонь должна была играть.

Тимоха подался в пастухи и задумался о женитьбе. Через два двора жила пересидевшая в девках Анна. Мужиков не хватало. Но все робкие потуги со стороны Тимохи подсвататься к ней, отвергала напрочь.

Помог в этом деле троюродный Тимохин братан, который по причине паховой грыжи и грамотности работал секретарем в поселковом совете.

«Нюрка, - сказал он потихоньку, встретив девку в проулке, - пришла бумага из города, требуют послать двух молодых бабенок в «трудовую армию». Не пойдешь за Тимофея, впишу я тебя на эту должность. Ты меня знаешь, уважу… Так что думай, птаха дорогая».

Мать Анны, узнав обо всем этом, заревела в голос: «Пропадем без тебя, Нюра, мне еще троих поднимать на ноги надо».

Умылась слезой девичьей Аннушка и смирилась судьбине, пошла за инвалида. А у Тимофея не все, видимо, поотрывало в том бою. Самое значительное осталось. И родили они один за одним троих крепеньких ребят. «Смастырили в горячке», - говорил Тимофей.

Ребята выросли, всю жизнь как-то стеснялись своего изуродованного отца-пастуха, у которого и медаль-то была только одна - «За отвагу». Но за эту серебряную награду Родины при жизни отца народов платили небольшие деньги. Можно было купить четушку водки или, на крайний случай, тройной одеколон. Что Тимоха и делал каждый месяц. Но при Никите Сергеевиче всё пошло прахом. Новый руководитель заявил: «Не за это воевали! Отменить!» Тимофей, озлившись на все на свете, повесил награду на шею своей буренки, за что был вызван в поссовет и получил солидную вздрючку. «При Сталине пас бы ты коров на Колыме, шармач кособокий», - зашипел всё тот же братан. Пригрозили, что за такие выходки не будут привозить положенную ему, как инвалиду войны, машину дров. Тимофей струхнул и прибрал расхристанную медаль подальше в Нюркин сундук. Но обиду затаил и не стал цеплять «железяку» на замызганную фуфайку даже в День Победы.

Мы «додавили» вторую бутылку портвейна, и тетка, захмелев, как-то приятно закозырилась, помолодела… «Митрич, сейчас чайку попьем…» Я сидел весь в поту и умиленно смотрел на эту дорогую моему сердцу парочку - «гуся да гагарочку». Тетка сполкала в огород, где росла одичавшая смородина, и «нашмыгала» полную горсть ароматной листвы. Эту «заварку» она сыпанула в пятилитровый чайник. «У меня и приправа к чайку есть», - заявила она и выгрузила на стол трехлитровую банку крученой черемухи. У меня заныло нутро в предвкушении этого лакомства.

«Тёть Нюр, - просипел я подсаженным «тремя топориками» горлом, - ты, где набрала черемухи-то?»

«Митрич, родной ты мой, - прослезилась она, - «подруженьку» свою в овражке сгубила совсем недавно я. Под корень!»

И тут я понял, чего не хватало в пейзаже тёткиного огорода - могучей черемухи.

Старой могучей черемухи, которая росла на краю овражка, откуда тетка брала прекрасную глину для хозяйственных нужд.

В этот последний для нее год, отцвела черемуха белой кипенью и, словно убежавшим с недогляду молоком, залила весь овражек, дурманным запахом наполнила пространство над ветхой Нюркиной избой. И урожай дала богатый на удивление, словно не к добру, а к погибели своей.

Пробралась Анна по картошке к оврагу и увидела, что ствол, тело подруги ее верной, возле которой немало слёз пролила своих бабьих, подпортила неизлечимо трещина, внутри которой завелась нездоровая, смертельная краснота и прель древесная.

Сходила Нюрка в избу за ножовкой Тимохиной, поцеловала дерево в горьковатую кору и спилила потихоньку, с перерывами на отдых. Охнула по-бабьи черемушка и рухнула в овражек. Целый день обирала ягоды Анна. Поберёт да поплачет, поберёт да опять поплачет. А потом и ствол распилила на дрова, зима - она длинная, все к рукам приберет. Вот откуда и появилось это необычное угощение в убогой избе стариков.

Я вышел на двор и огородом пробрался к оврагу. Разглядывая место «трагедии», вдруг увидел молодой и дерзко взметнувшийся в небо стволик. Подошел и погрыз ветку. Она, родная, она… Все будет нормально, вырастет новая черемуха…

Вернувшись, я заметил, что Тимоха куда-то исчез. «Пошел, шельма, добыват» еще», - буркнула тётка.

«По весне, Митрич, получил этот пёс одноглазый пенсию с прибавкой и умыкнул к сестре-одиночке гулять. День нет, другой нет… Бабы мне говорят, что видели твоего Тимоху. Обувку новую купил в сельпо. Коробку пёр, под мышкой держал. Не стерпела я, пошла. Покажи говорю, Тимоша, обновку. А он сидит весь в аромате «троянского коня» и говорит: «Ты что, Нюрка, сдурела!? Да это я целую коробку одеколона купил, водки нет, я вот и приобрел «троянского коня». Одеколона, значит, тройного.

«И ведь ничто его, змея, не берет, родимый ты мой, трав всяких нажрется, когда коров пасёт, и хоть бы что ему, злодею.

А я ведь баньку себе сварганила, слышь, соколик ты мой. Да такую ладную, не нарадуюсь прямо, - вдруг заявила мне Анна, и ее медвежьи глазки засветились. К людям-то идти, в душу лезть, кланяться всё надо. Охапку дров тащить, воду. Идем, дорогуша, покажу тебе баньку свою».

Когда-то стояла в огороде у Анны и своя баня, да вся сопрела и была пущена на дрова. А новую старикам никто не поставил. Забыли как-то все…

Мы вышли во двор, и тетка повела меня к еще крепкой стайке. Здесь когда-то кипела жизнь. Помоложе были Анна и Тимофей. Скотину держали. К зиме всегда выращивали на продажу годовалого борова. Приезжали родные из города, платили деньги. Здесь же «валили» кабана и увозили мясо на зиму домой. Теперь в стайке было пусто. Анна подвела меня к закутку, в котором когда-то обитал кабан. Она открыла дверку, и я обомлел и пришел в восторг от находчивости моей дорогой родни. Внутри закута человек мог передвигаться только на четвереньках, потому что сверху был потолок и на нем когда-то жили куры, греясь теплом, исходившим от хряка.

Все это до жути тесное пространство тетка промазала замесом из глины, соломы и конского навоза. Все щели были затерты, пол выскоблен. Все было побелено. В углу стояла небольшая железная печка. Такую в деревнях ставят летом во дворе для скорого приготовления нехитрого крестьянского обеда.

Анна подобрала кем-то выброшенную видавшую виды печурку и пристроила в своей «сауне». Жестяное колено трубы она вывела через отверстие в стене, которое служило когда-то отдушиной. Все это было где надо добротно промазано глиной из овражка, в целях противопожарной безопасности. Сверху на печку навалила она штук пять речных камней-окатышей.

Всё здесь быстро прогревалось и наполнялось благодатным теплом. А главное - все было свое, родное, и близко - несколько шагов от избы. Тетка заранее нагревала большое ведро воды на печке в избе, другое ведро - с холодной водой. Березовый веник, в который во время вязки, по лету, вставляла ветки душицы и мяты. Были здесь и пучки смородины. Все это отбивало застоявшейся запах скотского жилья и банёшка становилась вдруг до слез уютной.

Разомлев, сидя на полу недалеко от печки, Анна не стегала себя распаренным душистым веником, а обтирала, лаская своё тело. Согнав потом грязь, она расчетливо поливала на себя воду из тазика старой алюминиевой кружкой, время от времени, брызгая на раскаленную печурку с камнями-окатышами. Пар окутывал весь бывший поросячий закуток, а запах мяты, березы и смородины смешивался с запахом кизячной замазки, был неповторим и целебен.

Нагревшись и намывшись, тетка выползала из закутка на четвереньках, охая и радуясь своей бабьей выдумке с банькой. Здесь же в широком пространстве стайки, рядом с закутком, висел на стене старый тулуп. Анна быстро накинув его на голое тело, проходила десяток шагов по двору в любую погоду и оказывалась в родной избе. Присев на заранее разобранную постель, она успевала перекреститься на икону Николая Чудотворца и в изнеможении отваливалась на подушку. Благодатный сон охватывал некогда могучее и красивое тело русской бабы.

Так вот и жила под старость лет со своим искалеченным, вредным и ревнивым Тимохой тётка Анна. Дети наведывались, время от времени. Существенной, крепкой помощи они не могли оказать старикам, так как сами запурхались в своих проблемах и бедах. Анна скапливала небольшие заначки и, втихушку от Тимофея, совала то сыновьям, то дочери небольшие суммы денег, по-своему радуясь и гордясь этой «помощью» родным своим ребятам…

Я присел на чурбанчик, все еще внимательно разглядывая этот изумительный объект, сработанный руками Анны.

Я представил себе эту великолепную, в моем понимании, сцену, оценив по достоинству коварность Тимофея. Задыхаясь от душившего меня смеха, я воткнулся носом в плечо моей замечательной тетки и простонал: «И что!? Обновили вы баньку-то, а? Признавайся давай, тёть Нюра!».

«А то, мой дорогой племянничек, еще как обновили, я тебе скажу. Он ведь, змей, уважит, так уж уважит, дай Бог каждому мужику так суметь».

Ослабев от смеха, поддерживая друг друга, мы вернулись в избу. В окошке мелькнула фигурка дяди Тимофея. Он ввалился в избу в своей расстегнутой фуфайчонке, похожий на старую птицу с подбитым крылом, и поставил на стол бутылку белой водки, гордо посмотрев на нас.

«Добыл-таки, злыдень окаянный, на это ты всегда мастак у меня».

Анна прибрала на столе и поставила перед каждым из нас старенькие граненные рюмахи. «Давайте, мужики, за всех, за наших…».

Как выяснилось, более половины замужних женщин, которые до свадьбы не имели интимных отношений вовсе, или ограничивались будущим мужем, довольны своим браком. Среди тех, кто имел не менее двух партнеров, процент счастливых жен снижается до 42. А женщины, которые до свадьбы имели отношения с 10 и более мужчинами, бывают счастливы в браке только в 22% случаев, пишет The Daily Mail со ссылкой на исследование университета Вирджинии. —→

Неправы те, кто считает любителей порнофильмов ненормальными извращенцами. На самом деле в этой слабости нет ничего страшного, равно как и того, что могло бы порицаться обществом. Конечно, на первый взгляд может показаться, что кино для взрослых смотрят лишь те, у кого все очень плохо с реальным сексом, и они компенсируют свою неудовлетворенность подглядыванием за голыми актерами. Отчасти это правда, но лишь отчасти. На самом деле причин куда больше, и некоторые настолько глубоко зарыты в нашем подсознании, что разобраться в них подчас способны только психологи. Мы же предлагаем вам ознакомиться с мотивами, которые встречаются наиболее часто, и осознать, почему вас так и тянет купить диск с недетской обложкой или заглянуть на сайт с тремя волнующими буквами “xxx”. —→

“Неудачный, но очень смешной секс случился у меня этим летом: отпуск я решила провести в гостях у маминой тетки в деревне. Нарисовала себе в голове красивых картинок с парным молоком по утрам, венками из ромашек, поздних посиделок у костра. Любовь, конечно, с каким-нибудь местным крепким парнем. И почти все это сбылось, только корову тетка давно не держит. Так что вместо парного молока пила пакетированное. И любовь была не из местных, а такой же дачник, как и я. Но все равно довольно крепкий. И вот мы с ним решили заняться любовью. На сеновале, конечно же. Где еще этим в деревне занимаются? А у тетки, так как коровы нет, сеновал уже давно превратился в сарай. Самого сена немного на широкой полке под крышей лежит, а внизу стоит всякая хозяйственная утварь и инструменты. Но каких влюбленных вся эта бытовуха останавливает? Забрались мы на эту полку, расстелили куртки, чтобы сено не кололось, и приступили. И все было бы хорошо, если бы петух не начал петь. Это у нас ночь в самом разгаре, а у него - утро и побудка. И начал он это делать как-то так резко, противным дребезжащим голосом, что и я, и любовь моя вздрогнули, неудачно дернулись, а старая полка не выдержала и обвалилась вместе с нами на теткин инструмент. Тут заорал уже мой визави. Ему в мягкое место одним зубом впилась какая-то специальная штука для пропалывания грядок. Потом пришлось будить тетку, вызывать скорую, ехать в районную больницу все это вынимать и обрабатывать рану. Врачи и тетя, конечно же, все поняли. А утром уже вся округа со смехом обсуждала нерадивых горожан. А еще через день тетка попросила меня уехать и пару лет не приезжать. Пока не уляжется!”. —→

Рекорды

Дания - уникальная страна, в которой в настоящее время не существует никаких законных ограничений на доступ взрослых людей к порнографической продукции. Прошлые датские правительства подписывали международные соглашения по контролю над порнографией. Однако, к несчастью, дела всё больше и больше складывались так, что материалы, которые по существующим положениям расценивались как непристойные, обладали явными художественными достоинствами. —→

Известно множество исследований порнографии, прежде всего в Скандинавии, но также и в Западной Германии, Израиле, Британии и Америке. Несомненно, самое тщательное исследование порнографии было выполнено президентской комиссией в США. В 1967 году конгресс создал комиссию по исследованию влияния непристойных и порнографических публикаций на население Соединённых Штатов, при этом каждый член комиссии был назначен лично президентом Джонсоном. —→

В литературе и в легендах пенис мужчины мог быть любых размеров. Малиновский записал легенду об Инувайла’у, который был главой своего клана и обладал чрезвычайно длинным органом. Когда женщины племени расчищали землю или выпалывали сорняки в поле, он, стоя за изгородью, просовывал свой пенис сквозь щель в ней.

ИЗ СЕТИ....АВТОР НЕИЗВЕСТЕН..
Эта история произошла со мной прошлой зимою, когда я оставался на ночь у своей любимой тётушки Ольги Михайловны. Тётя меня очень любила и всегда расхваливала меня всем своим знакомым и подругам (хотя я был уверен, что большей части из них на меня было абсолютно наплевать). Как всегда, когда я приходил к ней, мы очень дружно наливали чай и пили его с конфетами и вареньем у неё на кухне, находя тему почти всегда как-то связанную со мной. Мне это очень нравилось, и должен сказать, что ей я обязан решением очень многих моих проблем. Ей 35 лет, но, несмотря на столь почтенный возраст (да простят меня женщины), она сохранила себя весьма недурно, разве что немного потолстела, и у неё начинал появляться второй подбородок. Но из-за того, что я безумно любил свою тётю, даже в этом я видел свои красивые стороны. Она походила на тех пышногрудых русских красавиц, которые были в моде во времена Чехова, и чем-то напоминала мне Данаю, томно разлёгшуюся на своей опочивальне. Муж её умер очень давно - попал под машину в пьяном виде, и теперь она жила со своей 14-летней дочкой в недурном месте города в трехкомнатной квартире. Работает она поваром... или поварихой (не знаю как правильно) в очень крутом ресторане и, как мне кажется, в деньгах нуждается не более чем все нормальные люди. В тот вечер я пришёл к ней очень поздно с дружеской вечеринки в очень плохом настроении, так как разругался со своей подружкой, которую любил, или хотел думать, что любил до беспамятства. Как всегда я был принят с очень большой радостью и широкой улыбкой на её умном лице. Она обняла меня и, поцеловав в обе щеки, провела в ванную комнату, где специально повесила для меня новое полотенце. Зайдя в ванную комнату, я увидел тот милый беспорядок, который бывает всякий раз, когда женщина, недавно закончив купаться, выходит вся розовая в одном халате на голое тело и начинает расчёсывать волосы, стоя перед зеркалом. Я понял, что застал тётю врасплох - повсюду в ванной я заметил признаки того, что мужчины в доме нет и некому строго сказать ей что-нибудь вроде "убери свои трусы со стола - это неприлично". Но я как-то не очень обращал на это внимание. Тётя как-никак, да она и не видела во мне зрелого мужчину (мне 22 года), а только сладкого мальчика, каким я, наверное, всегда останусь для неё. Я тихо мыл руки, как вдруг одна деталь особенно привлекла моё внимание: посередине ванной была поставлена маленькая табуретка, и на ней я увидел чёткий водяной отпечаток попки моей дорогой тётушки... Я покраснел, и мне стало вдруг неловко от мысли, что тётя может потом себя неприятно чувствовать, если обнаружит этот отпечаток. Я осторожно ладонью левой руки аккуратно стёр отпечаток, и в этот момент мне стало очень приятно, что я дотронулся своей рукой до того места, где, может быть каких-то 5-10 минут тому назад, сидела полненькая попочка моей тёти. Обернувшись, я увидел трусики, которые она должно быть только что постирала и повесила сушиться. Рядом висел очень красивый и элегантный лифчик, который нагло уставился на меня своими выпуклыми глазами. Из оцепенения меня вывел голос тёти, который, как гром среди ясного неба, произнёс фразу, до сих пор сверлящую мой мозг: "Противный ребёнок, смеёшься над своей старой тёткой?" Я, наверное, покраснел, как стая помидоров... Я начал судорожно соображать что ответить, но ничего умнее чем: "ты не старая, тёть Оль", придумать не мог. Она, не глядя мне в лицо, зашла в ванную и начала быстро убираться в ней. Я поспешил выйти и постарался придать своей физиономии цвет максимально приближенный к телесному. Вскоре тётя пришла на кухню и поинтересовалась, не голоден ли я. Я ответил, что не очень, но если что-нибудь есть, то не откажусь. Тётя открыла холодильник и провозгласила: "Есть холодные сосиски. Будешь?" При этом слово "сосиски" у неё вышло как "сосиськи". Чувствовалось, что она ещё чувствует некоторую неловкость, стараясь замаскировать её под свой равнодушный тон о еде. Я это чувствовал и ещё больше смущался. Я ещё раз сказал, что не откажусь и начал ждать. Тётя села напротив меня, но не за стол, а в угол кухни, скрестив на груди руки и вытянув ноги в открытых тапках в мою сторону. Мне почему-то вспомнилась табуретка с отпечатком её попы... Я тщетно пытался вернуть разговор в свою обычную колею, но у меня ничего не получалось, и мысли о табуретке как психоз преследовали меня всё время. Она расспрашивала меня о сегодняшней вечеринке с большим интересом, и я мало помалу рассказал ей и о своей подружке и о своём паршивом настроении. Я говорил и говорил, временами вспоминал то её лифчик, нагло висевший посреди ванной, то смотрел на её пальчики на ногах, очень мило смотревших на меня из открытых тапок... Как и всегда, она давала очень правильные советы, но почему-то я не находил покоя ни в её словах, ни в тоне, которым она их произносила. Мне захотелось чаю, и я попросил каких-нибудь конфет, тётя ласково назвала меня неисправимым сладкоежкой и, достав из шкафа коробку конфет (которая, по-моему, обладала способностью регенерировать себя), положила её на стол. Я обожал эти конфеты, но сейчас мне почему-то было не до них. Я не понимал, что со мной. Тётя налила чай, поставила его на поднос вместе с салфетками и дольками лимона и поднесла его ко мне. Когда она медленно и очень осторожно ставила поднос с горячим чаем, воротник её халата нечаянно распахнулся, и наружу чуть не выскочила непослушная левая грудь тёти. Это длилось всего лишь мгновение, но этого было достаточно, что бы я понял, что со мной, и чего алчет душа, оставшаяся без девушки. Я испугался своих чувств, - ведь это была моя тётя!!! Я не знал, что с собой поделать. Очень часто в детстве она водила меня в туалет и даже держала мою маленькую письку в руках, стараясь сделать так, что бы я пописал. Наконец, десятки раз она мыла меня в ванной и тёрла мылом мои самые чувствительные места, но никогда я не чувствовал так сильно, что моя тётя - Красивая Женщина... В мою безумную голову начали лезть всякие мысли о сексе, но я тщетно старался гнать их от себя. Наконец, я решил развеяться и выйти на балкон, так сказать, остудиться. Но тут совсем себя опозорил и был готов провалиться сквозь паркет! Когда я поднимался из-за стола, тётя встала вместе со мной и протянула руку, чтобы убрать со стола мою вилку. В этот момент мой разгорячённый член, доселе прижатый брюками к ногам, выскочил бугром на брюках и сильно упёрся прямо в руку моей родной тёти. Меня точно кипятком ошпарили. Мне было очень стыдно, даже желание почти пропало. На лицо с радостью вернулся цвет спелых помидоров, и волосы на руках встали дыбом. Тётя, немного помолчав, села обратно и, опустив голову, стала одной рукой разглаживать на себе передник, а в другой продолжала держать чашку с допитым чаем (или просто пустую чашку). Я выдавил из себя циничный смешок и произнёс что-то, что должно было означать: "по-моему, я заболел". Тётя подняла голову и, серьёзно посмотрев на меня, сказала: "По-моему, тебе очень одиноко без твоей девушки... Ложись-ка спать, милый, завтра помиритесь". Такого такта от тёти я не ожидал. Я думал, что сейчас будет большой скандал, который положит конец всем конфетам и чаям навсегда, но... Я лёг в свежую, прохладную постель в страшном смятении духа. У меня из головы не выходили лифчик тёти, её чуть не вывалившаяся грудь, пальчики на ногах. Я лежал и размышлял, о своих неведомых мне до сих пор чувствах, где-то около часа. Я понял, что должен освободить себя от переполнявшей меня спермы, иначе я сойду с ума. Но только я притронулся к своему горячему стволу, как мне показалось, что я слышу где-то всхлипывания! Я, в одних трусах, привстал с постели и, прислушавшись, с ужасом обнаружил, что плач доносится из комнаты моей тётушки. Я никогда не слышал, как плачет моя тётя, и поэтому я совсем потерял голову от жалости к ней. "Может у неё что-нибудь болит??? Может у неё какая-нибудь неизлечимая болезнь?!" - в ужасе думал я. Я сам не заметил, как очутился у двери в комнату тёти. Плач перешёл в горькие рыдания, которые тщетно подавлялись ею. Я в полном смятении чувств, в одних трусах, как полный кретин подбежал к своей любимой тётушке и сжал её руку в своей. "Что с тобой тётя??? Что случилось, родная моя???" Она страшно испугалась, увидев меня, и мне её от этого стало ещё жальче. Она вырвала свою руку и закрыла лицо руками, теперь уже бесшумно подёргивая плечами, и я видел, как крупные слёзы скатывались с её щёк, падая на мои руки, какие они были тёплые. Только сейчас я заметил, что она была в том самом лифчике, который, как мне показалось, ласково подмигнул мне, и одеяло было небрежно накинуто на её сложенные по-турецки ноги. Мои глаза впились в её лифчик, я мог разглядеть форму и цвет её сосков, которые теперь подёргивались с каждым её всхлипом. Недавние желания взыграли во мне, и я еле удержал себя от того, чтобы не схватить эту толстую сиську и начать мять её, как бешеный. Я чувствовал, как заворочался мой пенис. Я говорил какие-то слова утешения, что-то объяснял, но тётя всё рыдала и рыдала. Я стал пугать её, что дочка сейчас услышит и испугается, но она не обратила на это никакого внимания, продолжая плакать и дрожать всем телом. "Да что случилось тётя?", - чуть ли не завопил, наконец, я. Она повернула ко мне своё заплаканное красивое лицо (таким обольстительным я его ещё никогда не видел) и, полу задыхаясь, начала говорить мне что-то, что я не совсем понял, но суть сводилась к следующему: "Я старая никому не нужная баба, все меня бросили, муж никогда не любил, а только трахал и после спать заваливался. Всех подруг потеряла потому, что те завидовали и думали, что у меня самая счастливая семья... Если бы мне было 16 лет..." и т. д. и т. п. Мне стало невыносимо жаль тётю, и я подсел к ней поближе, при этом одеяло с её ног сползло, и я увидел её большие, красивые, сильные ноги и почему-то почувствовал сильную злобу к портрету её мужа, висевшему на кухне. Я, как бы невзначай, положил руку ей на ляжку и начал гладить её волосы, шепча ей, что она ошибается. Никакая она не старая, а очень даже красивая, и что лично я предпочёл бы себе именно такую спутницу жизни, как она, что очень её люблю и никогда не брошу, что у меня тоже нет настоящих друзей. Я говорил, что я тоже одинок в этом мире, где никому нельзя доверять и ещё что-то в этом роде, закончил совсем уж тем чего от себя никогда бы не ожидал... Я сказал: "Тёть Оль, Я тебя очень сильно люблю". Она посмотрела на меня и, наверное, всё поняла. Мне было очень жаль мою любимую тётю, и я был готов на всё ради неё, она была единственный человек в моей жизни, кого я по-настоящему мог назвать Другом, и я решился на отчаянный шаг. Я отвёл её влажные руки от заплаканного лица и, приблизив своё лицо к её губам, поцеловал их, покусывая нежно сначала верхнюю, а потом и нижнюю губу. Она остолбенела, а я испугался, я думал, что она меня сейчас ударит, обзовёт сукиным сыном и выгонит из дома. Но она жалобно посмотрела на меня и сказала: "Подачка...да?" И тут началось... На меня нахлынуло такое желание, что я весь задрожал и 15 секунд только унимал эту дрожь. Я взял её лицо в свои руки и прошептал ей тихо: "Я люблю тебя, Тётя, всем сердцем, слышишь, да я за тебя жизнь отдам, родная..." Тут я присосался к её губам, одной рукой гладя её спину, а другой, гладя ляжку у самой промежности. Наконец, я осмелел и быстрым движением руки просунул руку ей под трусы. Какое это было наслаждение! Я начал теребить начинавший набухать бугорочек и половые губки, нежно оттягивая их. Я трогал её попку и тихонько засовывал ей во влагалище средний палец. Я чувствовал, как учащённо бьётся её сердце, и как прерывисто она дышит, видимо, отдавшись на волю чувств. Для неё это было так же неожиданно, как и для меня. Я смял и выкинул прочь одело и судорожно начал расстёгивать её лифчик. О, я сорвал его, и моему взору предстала такая обалденно красивая и вместе с тем милая грудь, с большими, красивыми толстыми, алыми сосками, о каких я не мог мечтать даже в самых безумных снах. Я оторопел и, вдруг, припал губами к её соску, нежно покусывая его. Другой рукой я начал мять её правую сиську, заставляя её сосок набухать и встать торчком. Мои трусы давно оттопырились и начали раздражать меня, а я настолько забылся, что не понимал, что же мне мешает такое. Но, к счастью, моя родная тётя сама догадалась нежно стянуть с меня трусы и, взяв меня правой рукой за зад, притянула к себе. Я чувствовал, как борется она со своим желанием, но посмотрев на себя, на свои торчащие соски и влажное пульсирующие влагалище поняла, что глупо сопротивляться такому океану желания и счастья охватившем нас с ней. Она начала целовать мои ноги и, вдруг, схватила мой пенис так, как никто этого ещё не делал. Она распустила волосы, и я увидел свой пенис на фоне такого знакомого родного мне с детства лица, и от этого он стал ещё больше, я стал мять его руками чтобы покайфовать от того, что я могу трогать свой член перед тётей, а она на это будет смотреть! Но тут она убрала мою руку от пениса и опустилась свои губы так близко к головке, что этого было бы достаточно, чтобы кончить. Тётя посмотрела на меня, придвинувшись ко мне, поцеловала меня безумно в губы, засовывая язык мне в рот и, опустившись, взяла в рот мой яростный пенис. О! Дьявол!!! Я думал, что прямо сейчас кончу ей в рот, но она, немного пососав, начала нежно мастурбировать его, поминутно целуя его и яички. Она чмокала и засасывала его, и эти чавкающие звуки возбуждали во мне ещё большего зверя. Я испытывал то, о чём никогда даже и не думал всерьёз - ну минет, ну и дальше что? А тут было волшебство, которое унесло меня в сказку, из которой я не хотел возвращаться. Моя тётя сосала мой пенис, засовывая его глубоко в рот и бешено вращая языком. Казалось, хотела высосать из меня всю сперму, бушующую во мне. Но когда я уже чувствовал, что ещё секунда, и я оболью всё её лицо и губы, она вытащила его изо рта и легла на спину, очень эффектно раздвинув свои красивые ноги. Я привстал и стал мять маленькие сладкие пальчики на её ножках, поминутно засовывая их в рот и облизывая. Она стонала и просила ещё. Затем я опустил своё лицо на её промежность и засунул язык как можно дальше ей во влагалище. Она начала постанывать, совершенно забыв о том, что в доме мы не одни. Я лизал её промежность, и сама мысль о том, что ещё недавно мы пили чай и были просто тётей с племянником, и через каких-нибудь три часа я уже сосал её клитор, а она ёрзала навстречу моему языку, доводила меня до беспамятства. Никогда я не испытывал ничего подобного ни с одной девушкой. Затем я залез на неё и всунул мой бешеный член ей во влагалище, она простонала и, всхлипывая, прошептала: "Тихо, осторожно, пожалуйста, осторожно", - но куда там "осторожно", я был вне себя, я ворвался в неё, как зверь, и уже начал её трахать так, что кровать визжала и тряслась, а она лежала с поднятыми ногами, и груди её тряслись, и это меня ещё больше возбуждало. Я трогал её за попу, мял её сиськи, целовал её в губы, и мне казалось, что я до этой ночи был абсолютным девственником. Я схватил её за волосы и начал насаживать, входить в неё всё глубже и глубже, она прикусила нижнюю губу от кайфа, и это у неё получилось так мило, что я захотел вот в таком виде выбросить ей килограмма два три спермы в живот. Вдруг она как-то особенно сильно сжала меня, засосала мои губы и начала судорожно содрогаться в конвульсиях долгожданного оргазма. Тут я совсем озверел. Я быстро вытащил свой мокрый пенис из своей тётушки, быстро лёг на спину и притянул её лицо к своему горячему готовому взорваться члену, она окунула его в свой рот, и я почувствовал, как я выстреливаю ей в горло целой кучей спермы... Она вытащила его изо рта и начала кончиком языка лизать головку, и от этого очень скоро всё её милое сладкое личико было в густых белых подтёках спермы. Она улыбалась и гладила мои ноги, а я теребил её грудь и, наконец, мы оба в изнеможении откинулись на кровать, держась за руки и, стесняясь посмотреть в глаза друг другу. Наконец, мы повернулись и посмотрели друг другу в лицо. Она улыбнулась и положила своё лицо мне на грудь, а ногу положила мне на живот. Я не помню, как заснул. Но помню, что я осознал, что с этого момента мне открылись врата земного рая, о существовании которого я даже не подозревал. А та девчонка, с которой мы поссорились, на следующее утро позвонила. Такая вся из себя, с претензиями! Я очень долго смеялся.