Захар Прилепин: «Меня везде, даже в Лондоне, все спрашивают про тотальный диктант. Из личного дела

Семинар З.Прилепина

Я жуткий трус и это одна из причин, по которой я не стала читать свой текст на семинаре. Да и казалось бы, ну, что мне может посоветовать З.Прилепин, что такого он мне может сказать. Мы пишем разное и по-разному.
Да и взрослая я уже «девочка», чтобы с табуретки читать написанное накануне.
И только сейчас, после семинара, я понимаю, что это была еще одна моя большая ошибка.

Господи, как же много я их «наваляла» за свою жизнь! Но сделанного не вернешь, увы! Будет мне наука!

Нет, я не боялась критики. Я просто очень сильно волнуюсь и читаю свои тексты на таком сердечном спазме, что просто боюсь упасть в обморок.
И все равно очень жалею, что не читала свой текст!

Сегодня я впервые увидела реальный разбор текста.
Понимаю, что это было на слух и стремительно до неприличия, но, боже мой, как же это было красиво!

Когда Захар Прилепин начал говорить, мы с Ольгой Бояриновой изумленно посмотрели друг на друга. В его словах не было «воды» вообще.
Здание первого же рассказа было все разобрано по кирпичику. На слух понять несуразности, неточности, стилистические ошибки, отметить штампы и языковой мусор – это дорогого стоит!

Я поразилась тому, что Захар Прилепин не только слушал, но слышал читающих.

Вы когда-нибудь слушали прозу на семинарах?
Ну, если вы учились в литературном институте или получили филологическое образование, то слушали.
Могу сказать для тех, кто всего этого не прошел, воспринимать прозу на слух – это, ох, как непросто. А разбирать тексты, когда читающие авторы пытаются уложиться по времени и бормочут скороговоркой свой текст – это вообще что-то нереальное.

Но такого красивого, умного и по существу разбора текста я не слышала никогда.
Человеку вообще трудно говорить неприятное «своей же пишущей братии». Ну, если только он не садист и не душегуб получающий удовольствие от того, что унижает ближнего своего. А Захар Прилепин, уж точно таким не является, поверьте мне!
Он действительно пытался помочь авторам.

А потом мы удивляемся почему нас не хотят печатать и читать. А у нас столько всего «наваляно» в наших прои, что полоть не переполоть! Проще редактору это сразу бросить в корзину.
А мы надеемся и ждем!

А вот сегодня, буквально за два часа, было очень красиво и правильно все разложено по полочкам.
И я так думаю, что 90% текстов нам нужно, придя домой не просто чистить и сокращать, а уничтожить, простите, к чертовой матери!
И не потому что они плохие, нет! Они вообще НИКАКИЕ! А это еще хуже!
Сегодня так много было сказано. Это было ярко, красиво и фантастически точно и правильно.

А я ведь не хотела идти...
Ну что мне может сказать Захар Прилепин?
Оказалось, что может!
Два часа с З.Прилепиным мне дали больше, чем все редактора, издательства и литкурсы пройденные мной до этого.

Ответьте сами себе, вы готовы услышать правду о ваших текстах?
Не восхищенные охи и ахи ваших родных и знакомых, не восторженные отзывы вашей мамы и вашей первой учительницы, а честный разбор текста от умного и жесткого и неудобного для вас человека, который говорит правду.

Нет, нет, наши родные и близкие нам не врут. Они нас просто очень любят. И мы продолжаем «спать», убаюканные их восхищением и любовью.
Проснитесь и сходите на семинар!

Если вы огорчитесь и рассердитесь и будете писать лучше, то идите на такой семинар.

Если вы стоите на перепутье, как я, и считаете что нужно прекращать писать, то тоже идите на такой семинар.

На таком семинаре вы узнаете себе цену.
И только вам решать что делать дальше со всей этой правдой.
Имеющий уши, да услышит!

И еще… я теперь знаю маленький секрет, как выбирать тексты для семинаров, как и что читать чтобы это «впихнуть» в отведенные тебе четыре минуты и не «воровать» драгоценное время у других читающих и самое главное – как сделать так, чтобы тебя услышали.
А это очень дорогого стоит!

Хотите все это знать? Ходите на семинары.

Фантастический, великолепный и «ужасный» Захар Прилепин, огромное спасибо Вам!
Спасибо Ольге Бояриновой, Катерине, МГО СПР и библиотеке 19 им. Ф.М. Достоевского за огромное удовольствие!

Рецензии

Спасибо, Наталья. за толковую публикацию. У Захара Прилепина читал только "Обитель". После знакомства с произведением, стал его уважать.
Ну, а то, что из написанных текстов 90% обыкновенный сор - это однозначно. Поэтому и сам сейчас стараюсь писать меньше, но качественнее. Да и возраст к этому обязывает.
Ну, а вообще-то, пиши, не пиши - всё едино. Даже Святое Писание не исправило это человечество, а куда уж тогда нам со свими публикациями?
В связи с изложенным припоминаются строки из Омара Хайяма:

"Даже самые светлые в мире умы
Не смогли разогнать окружающей тьмы.
Рассказали нам несколько сказочек на ночь -
И отправились, мудрые, спать, как и мы."

С искренним уважением,

Похоже, это правда, что человечество и Святым Писанием не исправилось! Но, наверное, стоит использовать все возможности, чтобы воспитать Человека? Благодаря этому желанию мы читаем многих авторов, в том числе, и Вас, дай Вам Бог здоровья и успеха!

Спасибо, Сергей!
Знаете, пиши, не пиши... Имеющий уши - услышит, а имеющий глаза и желание читать - прочтет. Может согласиться, а может не согласиться.
Но если нас читают, значит, мы кому-то нужны!)))
Еще раз спасибо, Сергей!
С улыбкой и теплом к Вам,

Очередной, отличный сборник рассказов Захара Прилепина.

Как всегда, о жизни, о людях, о судьбах человеческих, поступках людских.

Десять рассказов, не связанных между собой героями, но связанных людьми, их пороками, их добродетелями.

Когда читаешь забываешь про всё вокруг – вместе с героем пьешь водку, пытаешься спиться и понимаешь почему; а в следующем рассказе ты уже отец семейства с крошкой-мяушкой, который чуть жизни не лишился и уже никогда в жизни, никогда, не поедет никуда ночью; в вот ты уже священник, который молится за всех, потому что все люди – чада несмышленые, любимые твои чада…

– Полицай! Сука! – ругался Верховойский. – Где тебя носило! Ты не мог меня разбудить раньше! Тупой скот! Наберут тупых скотов! Видит ведь – спит человек! Неужели нельзя догадаться, что его надо разбудить? Чем они вообще занимаются!

Очень резанул по нервам, по душе рассказ «Первое кладбище», который даже описать слов нет – всё равно Захар Прилепин написал лучше, правдивее, жестче и лучше.

Жизнь устроена так, что ты – верней, твой незримый дом в этом мире, – постепенно начинает обрастать могилами твоих сверстников.

Тех, кто был немногим старше или чуть моложе тебя.

Сначала гости редки, и ты удивляешься каждому новому кресту.

Говорят, потом их будет так много, что ты даже не пойдёшь туда искать всех, кого знал: надоест удивляться.

А когда их всего несколько – что ж, можно заглянуть. Холмик ещё тёплый, земля не осела. Немного листвы на свежевзрытой земле – пусть листва.

Отчего-то до сих пор это не случалось зимой, всегда какая-то листва кружила под ногами.

Что можно сказать про жизнь? Всё и ничего, какими бы словами мы не говорили, а жизнь описать не можем, нет таких слов или их наоборот слишком много, а нужно может только одно-единственное? Дышу, люблю, смеюсь? Или дышу и плачу, потому что дышу? Живу, дышать не могу? Потому что кто-то уже не живет, не дышит, а я живу? Кто знает, что надо чтобы описать жизнь? У Прилепина это не плохо получается…

Малыша убили в одном грозном городе вблизи кавказских гор: он шёл по рынку – выбирал что-то там пожрать, то ли рыбу, то ли фрукт, – ему выстрелили в затылок, в упор.

Он был на войне первую неделю. Он ни разу не стрелял здесь даже в местное небо.

У него не было ни жены, ни детей. Я ничего не знаю о том, что Малыш хоть как-нибудь успел провиниться перед жизнью.

Это был не первый и не последний погибший там, но он помнится мне всегда: в тот год я был старше его на четыре года, а теперь на двадцать.

Тогда я был ему старший брат, а теперь – отец.

Читая Захара Прилепина возникает надежда на то, что русская литература продолжит жить и развиваться, продолжить меняться и менять читателя.

В Киеве гость из России рассказал о том, как приехал в Украину по поддельным документам и почему у него не получаются романы про любовь.

К нам Захар (настоящее имя - Евгений) пожаловал для участия в шестой Международной книжной выставке-ярмарке. К слову, писатель в Киев мог и не попасть: на границе у него возникли проблемы с документами.

Мне купили билет на имя Евгения Валерьевича Прилепина, а я - Евгений Николаевич. Показываю паспорт. А у меня там первая страница оторвана - я много путешествую, и паспорт истрепался. Для пущей убедительности показываю пограничникам свои книги - там на обороте моя фотография. А на книге написано, что я никакой не Евгений, а Захар - это псевдоним. В общем, больше часа разбирался на границе. В итоге меня пропустили - увидели, что еду на день и что у меня есть обратный билет.

О ПЕРВОЙ ЖУРНАЛИСТCКОЙ РАБОТЕ

Мне было 22 года, когда я решил пойти работать в ОМОН. Через два года стал командиром отделения, и тогда же началась война в Чечне, в некоторых операциях я тоже участвовал. Потом мне это надоело, и я переехал в Нижний Новгород - стал работать редактором городской газеты. Это было безбашенное время. Газета издавалась для старшего поколения, а я стал допускать печатать на ее страницах статьи националистического, правого, левого направлений. Один журналист в нашей газете занимался темой личных отношений и написал про отношения людей и животных. Прихожу я как-то утром на работу и вижу огромный разворот с фото, на котором мужчина и собака занимаются любовью. В общем, эта работа меня веселила года три. А потом я решил написать роман.

О ТОМ, КАК НАПИСАЛ ПЕРВЫЙ РОМАН

Изначально я хотел написать роман о любви. Но как только я к нему приступил, то понял, что моих знаний о любви на целый роман не хватает. И я подумал: ну ладно, напишу чуть-чуть о любви, а чуть-чуть - о Чечне, и получится неплохо.

Стал писать и понял, что о любви совсем не получается. Поэтому написал роман полностью про Чечню.

О ПРЕИМУЩЕСТВАХ ПИСАТЕЛЬСКОГО ДЕЛА

Я с удовольствием пожинаю плоды неожиданной для меня известности. Объездил уже полмира. И потом, вы знаете, это очень хороший способ купить детям мандарины. А у меня семья большая: трое детей, жена, собака - сенбернар, так что приходится зарабатывать.

Про меня говорят, что я негодяй, украл чужой хлеб - ведь я веду колонки в трех разных журналах, еще программу на интернет-телевидении.

О КРИТИКЕ

К какому течению мои книги относят критики? Не знаю, честно, если бы я думал об этом, то сошел бы с ума. Я - человек, произносящий элементарные вещи. В смысле интеллекта современная русская литература очень отстает от Серебряного века, например.

О ВСТРЕЧЕ С ПУТИНЫМ

Нас, молодых писателей, в 2006 году пригласили в резиденцию президента Путина в Новоогарево. Так получилось, что меня посадили прямо напротив Владимира Владимировича. Гостей угощали чаем и пирожками, а я их так и не попробовал, потому что стеснялся. А зря, говорят, пирожки были очень вкусные.

ИЗ ЛИЧНОГО ДЕЛА

Захар ПРИЛЕПИН, 35 лет. Публикуется с 2003 года. Автор книг «Патология», «Грех» (премия «Национальный бестселлер-2008»), «Санькя», «Я пришел из России». Сам писатель себя не относит ни к одному течению, но критики его считают реалистом. В своих романах неоднократно поднимает вопрос Чеченской войны, в которой участвовал. Книги Захара Прилепина включены в обязательную или рекомендованную программу и экзаменационные вопросы пяти российских университетов. Произведения писателя переведены на одиннадцать языков.

Живет в Нижнем Новгороде.

Как стать писателем? Пошаговое руководство.

«Пиши резво, редактируй рьяно» - не столько учебник по литературному мастерству (этого добра и так хватает), сколько очаровательная, умная, смешная и очень живая книга, способная поднять с дивана, расшевелить и вдохновить на писательские подвиги даже самого завзятого прокрастинатора».

Галина Юзефович
Литературный обозреватель Meduza

«Не завидуйте никому, а то мозги скиснут»

Захар Прилепин - о документальности художественной прозы, литературных критиках и расцвете русской литературы.

Захар Прилепин, писатель. Фото - Валерий Кузнецов

Телеграм-канал «Хемингуэй позвонит»

- Ваш путь немного напоминает мне путь Эрнеста Миллера Хемингуэя. Он принял участие в трех войнах, ненавидел писателей-дилетантов, переписывал и работал в поте лица, писал книги, которые оставили след в литературе. Хемингуэй работал в газете «Стар». Вы, оставив милицейскую службу, устроились на работу журналистом в нижегородскую газету «Дело». Вы самого себя с Хэмингуэем никогда не ассоциировали?

А зачем? Это слишком поверхностная и банальная ассоциация. Я написал целую книгу о поэтах и философах, которые были до Хэма: Державин, Чаадаев, Катенин, Батюшков, блистательный Бестужев-Марлинский. Все они были профессиональные военные, в отличие от Хэма. Но я и с ними себя не ассоциирую. Пусть со мной себя ассоциируют все, кому это нужно.

- Но поскольку начинаю я с Хемингуэя - как вы оцениваете вклад этого писателя в мировую литературу?

Ошеломительно крутой писатель и мужик. Думаю, мы подружились бы.

Но я всё равно не понимаю – ладно, на Западе, там многие никого кроме Хэма не знают. Но в России! У нас Гаршин воевал, сильнейший писатель. Зощенко воевал, он был аномально мужественный человек. Гумилёв воевал так, как и не снилось никому. Валентин Катаев воевал и за красных, и за белых – там такая сногсшибательная биография. Десятки русских литераторов. А вспоминают всякий раз про Хемингуэя. Он после Первой мировой – вообще не был профессиональным военным, вы понимаете? В отличие от большинства вышеназванных русских пиитов, которых руководили целыми подразделениями. И половина из них была журналистами – в нынешнем смысле. Ну и что.

Хемингуэй говорил, что его как писателя сформировал список правил газеты «Стар». «Используй короткие фразы. Используй короткие первые параграфы. Используй яркий язык. Будь позитивным, не негативным». И так далее. А вам как журналистика помогла? Вы ведь сказали про нее так: «Журналистика – чушь собачья, о ней говорить не стоит, не то, чтобы писать». Вы зачем в журналистику пошли?

За деньгами. Но Хэм прав, отчасти. Журналистика научила кое-чему. Слова стали податливей.

- «Нужно быть очень щепетильным, мягкотелым существом, чтобы испугаться, что при тебе кого-то убили». А у вас не возникало страха, что жизнь может в любой момент прекратиться?

В те моменты, когда она точно может прекратиться – не возникало. Впрочем, и в другие тоже я не очень думаю об этом. Как будто есть жизнь, которая не прекратится. Водить хороводы вокруг собственной жизни - унизительно для человека мужского пола. Умер и умер. Тоже мне, новость.

Я не хочу углубляться в тему войны, но она расползается метастазами по многим вашим текстам и вообще стала катализатором вашего писательства. В какой момент вы нашли в себе писателя? Там, в Чечне?

Это самый частый гражданский вопрос. Я нашёл в себе писателя, когда стихи читал в детстве, взахлёб.

Вы когда первый роман писали, решили, что это будет единственный текст. Вы не ощущали себя писателем и вам нужно было «высказаться»?

Неа. Просто начал писать, скорей забавы для. Время было свободно: думаю, ну, напишу книжку, чего нет.

Водить хороводы вокруг собственной жизни - унизительно для человека мужского пола. Умер и умер . Тоже мне, новость

Дебютный роман Андрея Рубанова «Сажайте, и вырастет», о которой вы сказали, что «она вас потрясла» проистекает из тюремного опыта Рубанова. Вы написали свой первый роман из чеченского опыта. Я пытаюсь разобраться, есть ли связь между явно нежелательными, негативными событиями в жизни потенциального писателя и тем, что писатель наконец начинает писать. Такие события становятся катализатором?

Просто надо было описывать что-то, вот и описал. У меня 17 книг. Про войну из них - малая часть. Всё это никакого значения не имеет. Война – обычная форма жизни. Там просто чуть ярче и обнажённей всё. И больше хороших людей вокруг. Но вообще – это не самоцель. Была б возможность, я б никогда не ходил с автоматом, а ходил бы с пивной кружкой. И мне было бы так же хорошо.

Хемингуэй написал однажды, что убил «по крайней мере 122 человека». Я приведу часть письма: «У меня 22 легко различимых ранения (возможно, это помимо скрытого, и я убил по крайней мере 122 человека, помимо тех, о ком я не могу знать наверняка. Последний, нет, не последний, а тот, чью смерть я перенес особенно скверно, был солдатом в немецкой форме и каске. Он ехал на велосипеде впереди отступающей части по дороге на Ахен, которую мы перерезали чуть повыше Сен-Кантена. Я не хотел, чтобы наши стреляли из крупнокалиберного пулемета и спугнули тех, что ехали следом за ним на бронетранспортерах, и сказал: «Оставьте его мне», и застрелил его из карабина». - 2 июня 1950 года, из письма профессору Артуру Миценеру. А вам приходилось писать такие письма?

Бред сивой кобылы. Этого он, может, и убил, но 122 человека - столько снайпера только могут убить. Хэм валяет дурака здесь.

Мой дед, Нисифоров Николай Егорович, с 1942 по 1947 год был пулемётчиком - от Сталинграда до Западной Украины - он бы мог такие письма писать, но ему это точно в голову никогда не пришло бы.

А мне - тем более, не приходилось. Я проводил операции в результате которых погибали люди. Больше мне по этому поводу нечего сказать. Я никогда об этом не думаю и ничего по этому поводу не испытываю.

И уж точно не испытываю желание мусолить всё это.

- Еще один документалист войны - Джозеф Хеллер (величайший, кстати, «архитектор» текстов). В «Уловке 22» Йоссариан перерывает вверх дном всю аптечку и лечит Сноудена от раны «широкой и длинной, размером с руку, и слишком страшной, чтоб на нее глядеть или, тем более, определять глубину. Порванные мышцы в кровавой траншее шевелились наподобие ожившего фарша». Но это все фон для того, чтобы «расправить паруса темы романа». Гений Хеллера заключался, на мой взгляд, не в том, что он переложил военный опыт на бумагу, а то, как он это сделал. Насколько важна в вашем понимании «архитектурная составляющая» в тексте?

Не понял связи между раной и архитектурой. Архитектура важна. Понимание архитектуры приходит интуитивно. Либо строится здание, либо осыпается. Науки об этом нет.

- Я неслучайно затронул тему архитектуры. Говоря о «Язычнике» вы сказали, что «архитектура безупречная». А Хэмингуэй в свою очередь сказал, что «писательство - это архитектура, а не искусство декоратора». Расшифруйте, пожалуйста, что вы вкладываете в понятие «архитектура текста»?

Текст может строится линейно: как линия из точки «а» в точку «б». Это просто. Герой встал, пошёл, пришёл, упал. А сложная архитектура, когда сто героев, в режиме ста кардиограмм, действуют, пересекаясь в нужных точках, и совпадая в финале в одной. Это высший пилотаж. У Тулянина в «Язычнике» получилось на высочайшем уровне: как у Шолохова или Леонида Леонова. В других его книгах ничего подобного не происходит. А «Язычник» - чудо.

"Семь жизней", сборник Захара Прилепина, 2016, изд. «АСТ»

- Вы Гайто Газданова и Леонида Леонова именно за «архитектурность» их текстов полюбили?

У Гайто нет архитектуры, у него - музыка, неземная. У Леонова - да, сложнейшие конструкции, которыми он с аномальным мастерством, управляет. «Дорога на океан» - гениальный роман. Сейчас мало кто так работает. Даже читателя достойного на эту книгу днём с огнём не найти.

- «Так как Достоевский, сегодня почти никто уже не умеет: когда событий и героев огромное множество, когда роман создает ощущение огромного многоголосья и автор помнит обо всех и о каждом. И когда в этом многоголосье вдруг возникает главная тема – и она, как в лучшей, классической музыке, вдруг разворачивает паруса и выносит роман на такие просторы, что…» А вы как думаете, сейчас так никто не пишет, потому что - не умеют? Не хотят учиться? Потому что - что?

У нас есть гениальные писатели. Александр Терехов работает так, как вообще никому не снилось. А многие, да, мелко ходят, и думают о себе больше, чем о том, что больше всех нас. А Достоевский вообще о себе не думал. Его, как тварного тела, в его текстах вообще нет. Даже когда он пишет от первого лица.

А разве бывают тексты без темы? У любого текста есть тема. Даже «я сейчас сяду и напишу вам всем» - тоже тема.

- И вообще - чему писатель должен учиться? И главное - как?

Жить нужно. Жить жизнью своей земли и своей огромной родни. А писательство приложится. Точкой отсчёта должно быть что-то, что находится очень далеко от автора.

- Почему сейчас так много дилетантов в литературе?

Их всегда было много. Сейчас даже поменьше. Во главе процесса - безусловные профи: Водолазкин, Крусанов, Варламов - все мастера.

Не буду называть имен, но вы сказали, что один довольно известный писатель - «это ничто». Дайте, пожалуйста, свое определение - кто такой настоящий писатель. И почему тех, кто книги издает - НЕ писатели.

Нет определения. Акунин плохой писатель для читателей со средним вкусом. Хотя рассказчик историй - нормальный. Средний бойкий беллетрист начала XX века. Тогда таких много было. Со временем это станет очевидно всем. Определять это не обязательно.

Вы в открытую высказываетесь о творчестве других писателей, не боясь, что они обидятся. «В отместку они могут составить свой список и проигнорировать меня». Многие другие авторы - более сдержанны и не хотят говорить о коллегах по цеху. Вы почему так открыто говорите о том, что думаете?

Люди боятся говорить от слабости. Они осознают, что их место в литературе - маленькое, и боятся его ещё больше уменьшить. А у меня своё место в литературе, и я ничего не боюсь говорить. Ни про войну, ни про мир, ни про коллег, ни про их национальность, ни про их пол или бесполость. Я пришёл в мир не для того, чтоб всю жизнь скрывать что-то, очевидное для меня.

- Где граница между литературой и мусором?

У вас в голове.

- «Только производя мусор, писатель становится независим материально». Если я не ошибаюсь, еще Стейнбек сказал, что «колоссальными тиражами продается либо феноменально низкого уровня, «бульварный» мусор, либо гениальная литература. А «середняки» страдают. Как вы можете объяснить вот этот разброс читателя по полюсам?

В России это перестало работать. Серьёзные писатели давно обыгрывают любые дамские романы, детективы и эротику. Возглавляют списки продаж книжки того же Евгения Водолазкина. Я уважаю нашего читателя, он очень умный.

- Действительно, тиражи «не мусорных» писателей растут. Чем вы можете объяснить возрастающий интерес аудитории к «интеллектуальной прозе»?

Небо стало ближе.

- В какой момент писатель становится писателем?

В момент зачатия.

- «Для меня самое главное происходит в области языка». То есть вы поклонник, как говорит Ольга Славникова, «логоцентричной» (языковой) литературы?

Если угодно, да.

- Вы так написали о дебюте Самсонова: «Давно такого не было: я ходил потрясенный и всем про нее говорил.» Чем он вас так потряс? И как вы оцениваете то, что он пишет сейчас? Я болел за «Соколиный рубеж» в финале «Большой книги» 2017, а победил Данилкин.

Я не читал его последних книг. Некогда. Потом прочитаю и скажу. «Аномалия Камлаева» такое же чудо, как «Язычник». Но это не дебют. Его дебют - роман «Ноги» про футболиста, очень средний. Но мой сын, увлекающийся футболом, его прочитал. Я все книги Самсонова покупаю. Просто в благодарность за «Аномалию…»

И вообще - почему таким как Самсонов не стать «массовыми писателями»? Теми, кого бы читали миллионы людей. Это ведь «нишевая литература», что ни говори.

Случайность. Мог бы стать. Какой-то мелочи не хватает.

Почему вообще действительно яркие тексты «не находят» читателя? Вот, например, столь полюбившийся вам «Блуда и мудо» или «Язычник» (как примеры «с поверхности»).

Иванова читают многие и с удовольствием. В числе немногих выше названных - он: первый среди равных. Алексей Иванов, Олег Ермаков, Михаил Тарковский - они все классики. Если их сегодня не прочитал кто-то – это не их проблемы. У Лёши Иванова просто характер вредный. Он мог бы большее место занимать, если б поменьше думал о том, как про него пишут, куда его премируют и какие премии ему не дают. Проза у него сногсшибательная. «Тобол» - роман на уровне «Петра» Алексея Толстого, особенно первая книга. Во второй чуть больше допущений и экшна, чем мне хотелось бы, но это выбор автора.

Ну и раз уж мы заговорили о Самсонове. Когда я его спросил, почему у него получается то, что не получается у других, он мне ответил, что получается «нечто «книгообразное», а свое творчество сравнил с «неплохой табуреткой дипломированного столяра». Это его скромность говорила или он правда настолько одержим поиском совершенства, что свои, в общем-то, совершенные романы таковыми не считает? Как думаете?

Он говорит разумные вещи, молодец.

И вообще, почему у одних получается, а другие не могут достичь такого звучания текста, который заставляет сердце читателя биться сильнее?

Не получается, потому что не получается. Миллион причин.

Я когда читал Самсоновского Камлаева, у меня возникла неожиданная параллель с Шолоховым и его «Тихим доном» (он первый том начал в 20 лет, а закончил в 32). Я читал и думал: как они - юнцы - могут такое написать? Текст же вмещает человеческие переживания ну как минимум зрелого мужика и таких переживаний не может быть в голове 28 летнего юнца. Как им обоим удалось?

- «Я не верю, что снизойти может целый роман.» А во что вы верите? В тяжелый и упорный труд?

Сначала труд, а потом может снизойти.

Вы выросли на произведениях Гийома Аполлинера, Ромена Гари и Антуана де Сент-Экзюпери. Влияние на вас оказали Пушкин, Лермонтов, Толстой. Кто еще сформировал вас как писателя?

Мы называли все эти имена: Газданов, Леонид Леонов. Ещё Анатолий Мариенгоф. Проза Валентина Катаева. Алексей Николаевич Толстой. Поэзия: Блок, Есенин, Луговской, Гумилёв, Юрий Кузнецов, Бродский. Чухонцева сейчас читаю с восторгом.

- «Проверку прочности и эластичности языка во все времена проводит литература». И какие выводы о языке можно сделать сейчас?

Мы в отличной форме, как народ.

- «Свобода в том, чтобы тебя слышали». Вы как писатель эту свободу обрели?

Я её и не терял.

- «Пушкин, Достоевский, Чехов обыграют все попытки переформатировать русскую культуру». Если я правильно понимаю вас, то писатель - не просто проповедник, он в некотором роде миссионер, которому надлежит словом облечь веру людей в действие. Вы ведь, судя по всему, ищете средства, как-то влиять на окружающую реальность?

Я просто пишу. Написанное может влиять, может нет. Я мало об этом думаю.

- Что вы хотите изменить?

Меня всё устраивает. Пусть всё будет как есть.

- Зачем вы пишете?

Мне за это платят.

- «Президенты уходят, а литература остается». Какой след вы хотите оставить после себя?

Красивый портрет в рамочке в моей деревенской школе. Позолоченные бюстики в пивных. Чтоб орехи можно было о голову колоть. Или сырые яйца.

Вам, как человеку пишущему, важно внимание? Вы когда-нибудь рассматривали писательство, как способ удовлетворение собственных, быть может, нарциссических наклонностей?

Только так и рассматриваю.

- Как вы относитесь к иерархиям в литературе? «Пелевин писал, что писатель - это злобное, завистливое эго. Мы все таковы - и это во многом определяет поведение писателя». А вы какой?

Нет, не такой. Я смотрю за литературой, как за красивой поляной, мне радостны успехи всех моих друзей. А сорняки я не люблю.

Вы изучали «Кавказские повести» Льва Толстого перед написанием первого романа. Сам Толстой изучал войну «по документам» - и тем не менее получилась очень глубокая и объемная вещь. Ваш роман «Обитель» написан «с надзирательской вышки», на которую вы взошли благодаря архивным документам. И тем не менее - это художественное произведение. Скажите, где проходит грань между документалистикой и прозой?

Проза - это документалистика высочайшего уровня. Документалистика работает с документами, а проза с сознанием и душой, которые в документах не различимы чаще всего.

- «В большую литературу въезжают на двух лошадках: врожденный дар и мастерство; одной, как правило, не хватает.» Как лошадок уравновесить? Есть ли рецепт?

Рецепты - это к кулинарам.

- Можно ли научить писательскому мастерству?

Можно научить не делать общие ошибки. Мастерству - нет.

Как вообще определить – есть ли у человека этот самый дар? Ведь эта внутренняя тяга к письму - необязательно его следствие?

Вы как определяете гниль от свежих овощей? Никакого особого ума не надо для этого. Если умеешь читать и читаешь.

- Где грань между писательством и графоманией?

В Караганде.

- «Я как зарабатывал на своих книгах, так и зарабатываю». То есть писатель в России все же может кормить себя и семью писательским трудом?

Кто-то может, кто-то нет. Как повезёт.

Гаишник «зарабатывает больше в 257 раз», чем вы. Но вы же, наверное, могли бы зарабатывать больше? Еще Чехов писал: «Писать для денег? Но денег у меня никогда нет, и к ним я от непривычки иметь их почти равнодушен. Для денег я работаю вяло». А у вас с деньгами какие взаимоотношения, помимо того, что они - необходимость для поддержания семьи? За деньги вы писать, я так думаю, совершенно не готовы?

Только за деньги и пишу. Про гаишника я давно говорил. Я больше зарабатываю. Гаишников, к тому же, в целом отучили брать взятки.

– Писатель Захар Прилепин образца 2004 года и писатель Захар Прилепин образца 2017 года - как изменились вы посредством текстов, которые вы написали?

- Вы по своему имени не скучаете? Не устали ли быть Захаром?

Можете назвать меня «Женей», я всплакну.

Вы с Зайцевым налаживали бизнес по производству Ватников, а потом Рубанов написал роман «Патриот», в котором главный герой пытается создать гениальные ватники. Это он у вас идею позаимствовал?

Думаю, да. Но она и так в воздухе носилась.

- «Рубанов пишет так, как будто «качает железо» или ставит удар.» А как вы пишете?

Как будто сижу на берегу и смотрю на воду. И глажу по голове кого-нибудь любимого.

- «Есть такие люди, которые называются «критики», - они не без настойчивости предлагают собственный взгляд на литпроцесс, строят свои иерархии, расставляют писателей по местам: этого на пьедестал, этого под лавку, а этих вот вообще не упоминаем…» Ирвин Шоу называл критиков убийцами литературы. И все же они сформировали много писателей. Данилкин открыл многих, например. Как же вы, как писатель, к ним относитесь?

Критики - это счастье. Их почти не осталось. Я всем им очень благодарен. В том числе и тем, кто ругался. Никаких претензий. Помню, в 2009 году Наринская написала, что Прилепин, да, был главным писателем нулевых, но в десятых от него ничего не останется. Разве это не восторг. Я её обожаю. Жду, что она скажет в 2019 году.

Раньше было так: «Написанная другим книга воспринималась не только как предмет раздраженной зависти в случае успеха этой книги («на твоем месте должен быть я»), но как еще одна монета, брошенная в общую копилку. Или украденная оттуда.» А что сейчас?

И сейчас так же.

Как вы все успеваете? И книги писать, и в общественной жизни участие принимать. Ваша жизнь подвержена графику или все спонтанно?

А в какой общественной жизни я принимаю участие? Вы меня с кем-то путаете, видимо. Я 1,5 года прожил на Донбассе и за это время не издал ни одной книги, не ходил ни на один митинг, и не участвовал ни в одном собрании.

- Каким должен быть писатель нового времени?

Таким же как и старого времени.

- Ваш совет молодым писателям?

Не завидуйте никому, а то мозги скиснут.

Беседовал Егор Апполонов

Лауреат «Супернацбеста» рассказывает о себе, поколении, литературе

Захар Прилепин ворвался в литературу как выстрел из гранатомета. Бывший командир отделения спецназа, воевал в Чечне, работал охранником, многодетный отец, нацбол, поклонник Лимонова, бритоголовый интеллектуал, — в Прилепине все увидели то, что хотели. Одни — представителя «новой молодежи», наследников 90-х (про 90-е Прилепин пишет особенно часто). Другие — культового писателя, суммарный тираж книг которого за какие-то четыре года перевалил за четверть миллиона. Третьи — амбициозного провинциала, приехавшего из Нижнего Новгорода покорять столицу. О Прилепине не устают спорить, он вызывает не менее бурную реакцию (поступки, высказывания, колонки, суждения), чем его книги.

Захар... кстати, как вас по отчеству?

Просто Захар.

На днях вы получили премию «Супернацбест», которой отмечалась лучшая книга десятилетия. То есть можно сказать, что вы — лучший российский писатель последних десяти лет. Вы себя таковым считаете?

Ну, я стану пациентом лечебницы для шизофреников, если буду к себе так относиться. Премия — это же в определенном смысле лотерея. Там самые разные элементы работают: элемент везения, удачи, какие-то скрытые пружины, которых мы не видим и не знаем. К тому, что я получил «Супернацбест», отношусь спокойно. Это не первая премия в моей жизни, и, надеюсь, не последняя. Я не худший писатель России, но среди своих собратьев по перу знаю десяток писателей, которых и сам ценю максимально высоко, и любой из них мог стать лауреатом этой премии. Просто так совпало.

Вы начинали в «нулевые». Как вы оцениваете сегодняшнюю издательскую индустрию? Насколько легко молодому писателю сегодня пробиться, стать известным?

Я никак не пробивался. Я написал первую книгу, «Патологии», отправил текст по электронной почте из Нижнего Новгорода по трем адресам — Дмитрию Быкову, в издательство «ОГИ» и в издательство «Андреевский флаг». И все само собой закрутилось. Быков прочитал и опубликовал главу в газете «Консерватор», где тогда работал, «ОГИ» предложило договор на издание, но очень дешевый, «Андреевский флаг» предложили договор подороже, я туда рукопись продал. Она там долго не выходила, меня никто не знал тогда, но это уже другая тема.

Я не думаю, что сейчас ситуация принципиально отличается. Если есть качественный текст, он найдет издателя, даже не сомневайтесь. Потому что сегодня не тексты ищут издателей, а издатели (например, Саша Иванов из «Ад Маргинем») ищут тексты. И в голос воют — нет хороших текстов, нет новых имен. И миф о том, что сейчас для издания своей книги нужно с кем-то знакомиться, поить коньяком — это действительно миф, потому что заинтересованность в ярких текстах со стороны издателей очень серьезная, чрезвычайно.

Но вы, насколько я знаю, и сами активно продвигаете молодых перспективных писателей. Вот сейчас вышла антология «Десятка», сборник произведений писателей «нулевых», вы редактировали антологию, искали авторов...

Да искать никого не пришлось, все же на виду, не так уж нас много.. «Десятка» — это опыт подведения итогов «нулевых» годов, литературных итогов. Нулевые годы закончились, сейчас начались десятые. И новые авторы будут уже относиться к поколению «десятников», смешно звучит. Сейчас мне приходит много рукописей, присылают и на адрес издательств, где выходят мои книги, и на сайт, и на мой блог в ЖЖ. Я стараюсь все читать, но когда поднимаю голову и озираюсь, осознаю, что ничего особенно выдающегося не заметил. Но в любом случае — настоящий талант мимо кассы не пролетит. Не то время.

А о чем пишут сейчас люди, которые шлют вам рукописи?

Пишут в основном молодые, конечно. И через эти тексты отражается наше время. Хотя если пишут молодые, то большинство пишут о собственном жизненном опыте, точнее, о его отсутствии. В таком состоянии, я бы сказал — неэпическом — живет социум, в стране ничего не происходит, общество живет в состоянии такой легкой бессмысленной суеты, писать не о чем, кроме как о себе любимом. Нет большого стиля, нет большой поступи, большой проблемы. Это, конечно, просматривается. Хотя пишущих меньше не стало. Часть ушла в Интернет, но все равно число тех, кто сидит и сочиняет большие тексты — оно огромное. Только через премию «Дебют» проходят каждый год сотни человек, сотни текстов.

Кстати, то, что «Дебют» сейчас поднял возрастную планку для участников и там теперь могут заявляться авторы не до 25 лет, как раньше, а до 35 — с чем это, по-вашему, связано?

Я нормально к этому отношусь. В России действительно давно уже сместились эти планки возрастные и к нашему возрасту — 30-35 — уже о каком дебюте можно говорить? В этом возрасте уже и Лермонтов умер, и Есенин. Мне самому, кстати, было 29 лет, когда вышли «Патологии», я пролетал мимо «Дебюта», не подходил по возрасту. А если бы тогда была планка выше, мне бы он пригодился, в то время. А то, что сегодня подняли возраст до 35 — ничего плохого в этом не вижу. Многие сегодня начинают писать позже, и хорошо, что позже. Потому что когда человек начинает писать прозу в 20 лет, ему кажется, что он похож на Лимонова. И исследует мир посредством своего полового органа. И не догадывается, что у Лимонова все остальные органы тоже отлично работают. Это, увы, частая ситуация у молодых писателей: ребята получают какие-то авансы, начинают писать, хотя писать им, по большому счету, еще не о чем.

Как вы считаете, можно ли научиться быть писателем?

Нет, я считаю, что научиться этому нельзя. Что дает формальное образование, диплом? Самовыучку, самодисциплину, умение работать с литературой, с источниками, и закончив, например, Литинститут, какого-то определенного уровня достичь возможно. Но при этом остается основной элемент, простите за патетику, литературного дара. С другой стороны, вот у меня есть высшее филологическое образование, и я периодически чувствую некую фору по отношению к моим сотоварищам по перу, которые нигде не учились. В этом смысле мне образование помогло, потому что в юности меня просто заставили прочитать какие-то важные книги, шедевры мировой литературы, сложилась какая-то интеллектуальная структура. Я учил латынь, я знаю мировую литературу, я считаю, что у меня сознание более, если можно так сказать, гармонизировано.

А сейчас чем зарабатываете? Какие доходы у писателя Прилепина?

Да я нормально зарабатываю. И на книгах, и журналистской работой. У меня трое детей, ожидаем четвертого, так что расходы в семье большие, и, соответственно, главный инструмент зарабатывания денег в семью — это моя правая рука, которой я тексты на ноутбуке набираю. Я редактор нижегородского представительства «Новой газеты», но процентов 70-80 зарабатываю книгами.

Захар, а может ли хороший журналист стать хорошим писателем? То, что средний писатель может успешно работать в журналистике — это практически аксиома, а случаи обратного превращения единичны.

Не-не-не, это надуманная дилемма. Раньше не было такого деления — вот это литература, а вот это журналистика. Журналистами назывались все, чьи тексты публиковались в журналах — и Салтыков-Щедрин, и Толстой, и какой-нибудь ничтожный репортер. Журналистики, эссеистики, публицистики не чурался ни один писатель. Посмотрите наследие Горького, или Толстого, или Достоевского — их классические литературные произведения подпираются огромным массивом нехудожественных, небеллетристических текстов, писавшихся в газеты, в журналы, на злобу дня. Серебряный век — все поголовно писали и критику, и эссеистику. Это сегодня поэты не читают прозаиков, прозаики не читают поэтов, и почти все предпочитают сидеть в своих башнях из слоновой кости. А так писатели из моего поколения, начинавшие в «нулевые», и Герман Садуллаев, и Сергей Шаргунов, и писатели старшего поколения — Проханов, Лимонов — все пишут статьи, колонки в регулярные издания, и никто не считает это проблемой. Нет границы между литературными и журналистскими текстами. Это все искусственное.

Вы уже несколько раз сказали слово «поколение» по отношению к писателям, которые дебютировали в последние десять лет. А насколько вы ощущаете себя частью этого литературного поколения? Вы общаетесь, у вас есть некие общие принципы, убеждения, идеи? Ведь представить вас рядом, например, с тем же Садуллаевым затруднительно.

Это почему?

Ну, потому что у вас у обоих есть книги о чеченской войне. Но если «Патологии» — это взгляд на войну глазами спецназовца, федерала, то «Шалинский рейд» или «Я — чеченец» — это взгляд с другой стороны, с той стороны фронта. Фигурально выражаясь, если бы не встретились в литературе, вы могли бы встретиться в Чечне как солдаты двух противоборствующих сторон.

Это вряд ли — когда я был в Чечне, он находился в каком-то другом месте. У Садуллаева ко мне есть какие-то претензии, у меня к нему претензий нет. В «Шалинском рейде» он что-то такое написал, какие-то намеки. Я уважаю Садуллаева. «Я — чеченец» и «Шалинский рейд» — это его главные, визитные книги. Все остальное, что он написал, со временем может схлынуть, но эти книги однозначно останутся. И я уважаю, что он не эксплуатирует одну только чеченскую тему, у него отличная публицистика, недавно сборник вышел... До недавнего времени мы были дружны, да...

А что касается других, так я со многими общаюсь. Читаю почти всех, кто начал печататься в «нулевые». И я рад, что они есть, что их знают, читают, замечают. Потому что у нас очень просто не заметить целого явления. Например, мы проспали целое движение неопочвенников в 90-е годы — Вася Голованов, Миша Тарковский, Алексей Варламов — удивительные писатели, которых просто слили, они не получили того признания, которого заслуживали. Вот Тарковский — это большой русский писатель, главный наследник, я считаю, астафьевско-распутинско-беловской линии, но его нет в московских магазинах, нет в масштабах страны как значимого имени, и это, я считаю, нехорошо. У нас вообще провалилась та часть литературы, которая в советские времена называлась «деревенской прозой». А она имеет право на существование, имеет право на будущее. Пока есть Россия, в России есть деревня. Я считаю, что отечественная литература не должна быть городской, а мы живем в эпоху абсолютного главенства городской прозы, книг, написанных горожанами для горожан и про городскую жизнь. Не вся Россия живет в городах, если что.

О чем будет ваша следующая книга?

Так много планов, задумок, что я могу даже сказать, какую книгу буду писать лет через пять. У меня есть три-четыре текста, над которыми я, если бог даст, буду работать и через десять лет. А есть тексты, которые, я знаю, превратятся в книги в ближайшие три-четыре года. Сейчас я заканчиваю сборник под условным названием «Восьмерка». Там будет восемь больших рассказов. Такие флэшбеки в 90-е годы. Не то, чтобы я в очередной раз призываю осмыслить 90-е, но мне самому интересно разобраться, что же тогда происходило, потому что для меня очевидно, что это было невероятно интересное время, и люди постепенно понимают, что это именно так — несмотря на нищету, бандитов, разруху и прочие ужасы.

Еще я сейчас собрал огромную коллекцию стихов Эдуарда Лимонова, около 700, совершенно бесплатно этим занимался, для себя. И там много неизданных текстов. Ну, и молодых продвигаю. Все-таки я и по возрасту, и по опыту уже представитель «старшего поколения» для тех, кто сейчас пишет свою первую книжку.

И как вы к этому относитесь?

Нормально.

Аркадий Суховольский для интернет-газеты Newslab.ru
Фото с официального сайта Захара Прилепина